CC BY
18
Е. П. Аксенова (Москва)
«Я не сделался славистом» (К 170-летию со дня рождения А. Н. Пыпина)
Научные интересы А. Н. Пыпина (1833-1904) были широки и разнообразны. Среди его работ исследования, связанные со славянской тематикой, занимают одно из важнейших мест. История российского славяноведения второй половины XIX в. немыслима без имени Пыпина, которого с полным основанием можно поставить в один ряд с крупными славистами того времени, хотя сам ученый не считал себя славистом.
О том, как формировался интерес юноши из провинциального Саратова к изучению славянства и как шла его профессиональная подготовка в этой области, мы узнаем прежде всего из воспоминаний самого Пыпина1 и некоторых других источников. Вероятно, самым ранним обращением Пыпина к славянской тематике было его гимназическое сочинение «О влиянии варягов на быт славян» (1848), представленное в учебный округ и признанное лучшим «по мыслям, изложению, подробности и трудолюбию» 2.
Через год, став студентом историко-филологического факультета Казанского университета, Пыпин начал слушать лекции одного из первых русских славистов В. И. Григоровича. Профессор произвел на молодого студента «большое впечатление». Он давал, вспоминал Пыпин, «слушателям первого курса самое общее понятие о славянстве, его племенах и указывал прямо на опытах переводов образцы наречий с грамматическими объяснениями». Гимназический курс не предоставлял знаний о славянах, и первые лекции Григоровича были для студентов настоящим открытием родственных народов, о которых они до тех пор не имели понятия 3. Он сообщал студентам сведения по истории и географии славянских земель, давал им книги славянских авторов из своей библиотеки (поскольку в университетской библиотеке их почти не было). Таким образом Пыпин познакомился «с некоторыми главнейшими произведениями славянской литературы и учености» -трудами В.С.Караджича, Я.Коллара, П. Шафарика, Й.Добровского, В. Копитара; прочитал «Путешествие» Григоровича 4 в славянские земли5.
Пыпин оказался одним из немногих «охотников изучать «славянские наречия»», но Григоровичу «с его преданностью науке, с его энтузиазмом... с его любящим... отношением к родственным племенам,
ожидавшим своего народного развития», с его «непосредственным, живым и научным изучением славянства» удалось заинтересовать Пыпина своим предметом, хотя он, по собственному признанию, не собирался быть славистом6. Позже Пыпин вспоминал, что Григорович «был идеалист и мечтатель, из тех, которые никогда не расстаются с своей идеей, полагают на нее всю свою преданную любовь». О славянах он говорил «в выражениях самого теплого сочувствия». По словам Пыпина, у Григоровича «не было предпочтений; каждое племя равно вызывало его внимание». Но вместе с тем наименее известные или слабые и малочисленные народы (болгары, «хорутане», лужичане) вызывали у него особое сочувствие1. Несмотря на то, что Пыпин изучал «славянские наречия» под руководством Григоровича всего несколько месяцев, он считал этого профессора одним из тех, кому был «особенно обязан» 8.
Углублению интереса Пыпина к изучению славянства способствовал его двоюродный брат Н. Г. Чернышевский. Он окончил Петербургский университет; из профессоров, у которых учился, «особенно высоко ставил Срезневского», благодаря которому серьезно занялся изучением славянства. Чернышевский делился с Пыпиным «сочувственными отзывами» об И. И. Срезневском, который занимал кафедру славянских наречий. В его лекциях на исторические и филологические темы «находили место эпизоды из его собственных наблюдений за время его странствований по славянским землям», где он «видел развитие народного возрождения у разных племен, знал лично наиболее видных деятелей времени, близко наблюдал народную жизнь». По личным впечатлениям Пыпина, Срезневский, по сравнению с Григоровичем, был человеком другого склада — характера «подвижного, но ума точного, даже холодного». Он начинал изучение славянства в эпоху романтизма и включил в это изучение «всю свою энергию и поэтические влечения». «Славянские увлечения» составляли в то время «главный его научный интерес, которому он отдавался со всей живостью своего характера», вследствие чего его лекции привлекали всех, кто интересовался славянским миром 9.
Вспоминая своих профессоров, «под впечатлением чтений» которых начались его «первые занятия славянскими предметами», Пыпин в то же время подчеркивал, что их «взгляды не совпадали с исключительными теориями славянофильской школы, — быть может, именно потому, что [они] подходили к славянству не теоретически, а по прямому изучению живых обществ и народов. Во все течение своей деятельности наши ученые слависты первого поколения не слились со славянофилами» 10.
Н. Г. Чернышевский убедил Пыпина перевестись в Петербургский университет, и во время их совместной поездки из Саратова в столицу
Пыпин «с большим любопытством слушал отрывки из Мицкевича», которые читал Чернышевский, давая необходимые пояснения, а также из «Краледворской рукописи» и «Суда Любуши», о которых Пыпин, имевший еще «смутные» сведения о славянстве, «пока только слышал» и. Чернышевский, который был безусловным авторитетом для Пыпина, несомненно, оказал влияние на выбор и формирование приоритетных направлений будущих исследований ученого.
В университетские годы Пыпин увлекался различными предметами, в результате чего его «научные интересы складывались в разных направлениях, впрочем, тесно одно с другим связанных». Прежде всего это были русская литература (древняя и новая) и славянская литература (вначале — церковнославянская). В начале 1850-х гг. специальной литературы по этим предметам было не так много, и Пыпин хорошо знал работы А. X. Востокова, К. Ф. Калайдовича, П. М. Строева, О. М. Бодянского, В. И. Григоровича, И. И. Срезневского, Ф. И. Буслаева, Е. П. Новикова и др.12
В то же время, вспоминал Пыпин, книги славянских авторов были менее известны и менее доступны. Однако по рассказам Срезневского студентам были хорошо известны имена Й. Добровского, П. Шафари-ка, Е. Копитара, В. Ганки, Ф. Палацкого, Я. Коллара, Л. Челаковского, В. Караджича, В. Мацеевского13.
Интерес Пыпина к славянству разделяли его товарищи по университету Д. Л. Мордовцев и В. И. Ламанский (втроем они составили небольшой кружок)14. Как отмечал Пыпин, они хорошо были знакомы со взглядами славянофилов на славянский вопрос. При этом личные позиции членов кружка не совпадали. Ламанский был «горячим приверженцем» славянофильской точки зрения. Пыпин, хорошо знакомый по журналам с полемикой славянофилов и западников, был, по собственному признанию, «довольно равнодушен» к славянофильству15. Мордовцев быд. «проводником малорусской литературы»16 и «начатков украинофильства». К этому движению кружковцы относились «с симпатией». Не соглашаясь с позицией В. Г. Белинского в вопросе о «малорусской литературе», его молодые оппоненты взглянули на дело с «точки зрения славянского возрождения», которое предполагало развитие родного языка каждого славянского народа и создание на нем своей литературы. В этом отношении «малорусская литература» имела такое же право на существование, тем более, что с конца XVIII в., как отмечал Пыпин, имела уже немалый «запас произведений», написанных на родном языке и пользовавшихся у читателей «большой славой или известностью» 17.
И после окончания университета Пыпин продолжал бывать у Срезневского, где собирался научный круг, «больше археологический, люди,
прикосновенные к славянской старине и народности, обыкновенно довольно чуждые или даже враждебные новейшим общественным интересам». Посещал Пыпин и другие «профессорские кружки» — у Н. М. Благовещенского, Н. И. Костомарова, хорошо знал литературный круг «Современника» 18. Таким образом, у Пыпина был достаточно широкий круг общения с учеными и литераторами, придерживавшимися различных взглядов, что также способствовало формированию его научных и общественных позиций, в том числе и отношения к славянскому вопросу.
В конце 50-х гг. у Пыпина появилась возможность пополнить свои чисто теоретические, книжные знания о славянском-мире практическим знакомством с жизнью славянских народов. После защиты магистерской диссертации он был послан на два года за границу, чтобы подготовиться к профессорской деятельности на вновь созданной в университете кафедре западноевропейских литератур. «Командировка» больше напоминала туристическую поездку, наполненную интересными экскурсиями, перемежавшимися посещением отдельных лекций известных западноевропейских ученых. Так, в Германии Пыпин наряду с другими слушал лекцию «знаменитого филолога и слависта Августа Шлейхера» 19. Вообще же путешествие по странам Европы Пыпин считал «драгоценным образовательным поучением... привлекательным дополнением к университетскому... высшему курсу»20.
Во время своей командировки Пыпин дважды побывал в славянских землях, большую часть времени проведя в Праге. Там он наилучшим образом мог закрепить свой «интерес к литературе и общественному быту славянства», возникший еще в студенческие годы. Благодаря полученной в университете подготовке, для Пыпина «была уже отчасти открыта завеса, скрывавшая этот мир от большинства профанов». Он знал имена многих славянских деятелей «новейшего славянского движения и науки», читал их работы. «Славистика не была моей специальностью..., — вспоминал Пыпин, — но славянское возрождение представляло такой широкий интерес, притом столь близкий русской национальности по разным отношениям, что значительную часть времени я отдал на изучения славянские»21. При этом молодой ученый решительно отмежевался от славянофильских воззрений, которые и раньше представлялись ему исключительными, а после «непосредственного знакомства с славянским движением» он еще больше убедился в своей правоте22. Тем не менее Пыпин, отнюдь не вставая на точку зрения славянофилов, понимал, что славянский мир вступает в историю, требуя «своего места в этой истории, мир отчасти таинственный по своей малой известности, обещавший какие-то неведомые откровения, и тем больше привлекательный для нас, потому что
чувствовалось какое-то близкое, инстинктивное родство с этим миром» 23. Пыпин был готов к встрече с ним, однако, на его предварительных представлениях о славянстве, «о стремлениях славянского общества», сказалось влияние взглядов Срезневского, который был в славянских землях в начале 1840-х гг.
В Праге Пыпин перезнакомился с большинством чешских литературных и общественных деятелей, в чем ему особенно помог В. Ган" ка 24. Пыпин встречался со многими литераторами, учеными, политиками, посещал Чешский музей и Чешский театр, музыкальные концерты и клуб «Чешская беседа», где обычно по вечерам собирались молодые чешские патриоты 25 (в своих национальных стремлениях далеко не всегда согласные со «стариками»), вспоминая с «заметным одушевлением» «патриотическое возбуждение конца 40-х годов» (т. е. прежде всего революционный 1848 год). Чешские знакомые старались достать Пыпину литературу тех лет, чтобы он мог лучше понять происходившие тогда события.
Именно в свой первый приезд в Прагу Пыпин задумал создание славянской историко-литературной энциклопедии и начал сбор материала для этой работы 26. Такие «памятники древней чешской литературы», как Краледворская и Зеленогорская рукописи и «Суд Любу-ши», казались Пыпину, убежденному Срезневским, в то время (да и многие годы спустя) подлинными произведениями старины, хотя, по его признанию, уже и тогда западными учеными высказывались предположения об их поддельности 27.
Чешские знакомые Пыпина в основном с симпатией относились к России и русским, но при этом он сделал неожиданное для себя открытие, что они «не имели понятия о новейшей русской литературе» 28. И Пыпин охотно занялся просветительской деятельностью, опубликовав в 1858-1859 гг. в «Часописе чешского музея» несколько заметок (на чешском языке) о русской литературе, с характеристикой течений общественной мысли и литературных направлений в России 29.
Пыпин был в Праге в конце 50-х гг. и в то время, по его наблюдениям, был спад славянского движения, «борьбы не предвиделось», так как преобладало «реакционное настроение, при котором чешскому патриотизму оставалось только беречь свои предания и запасаться силами на будущее» 30.
Ближе познакомившись с бытом чехов, Пыпин вынес впечатление, что их жизнь — «очень скромная, очень провинциальная и патриархальная», зачастую бедная31. «Романтические представления о славянском возрождении», с которыми он приехал в Прагу, «на месте» постепенно «видоизменились» 32. Молодому ученому стало ясно, что самоотверженных «патриотических усилий», с которыми чешские де-
г
ятели возрождения старшего поколения отстаивали раньше «права своей народности путем скромной литературы, скромной и аккуратной народной школы», в новых общественно-политических условиях «слишком мало» для решения тех вопросов, «которые уже восставали для чешского (и вообще для западнославянского) возрождения». Старшее и молодое поколения деятелей национального движения не находили общего языка. Борьба с «австрийской государственностью» требовала от «национального патриотизма» иных средств — «не романтического, а реально-политического возрождения». Пыпин понимал, что добиться этого парламентскими средствами (в надежде «на славянское большинство в пестром австрийском государстве») вряд ли удастся, так как «разноплеменное» славянство Австрийской империи не проявляло солидарности33.
Таким образом, пребывание Пыпина в Праге помогло ему существенно пополнить свои знания о славянах и в какой-то мере скорректировать свое отношение к проблемам, стоявшим перед национальным движением славянских народов.
Вернувшись в Россию, Пыпин, вооруженный не только теоретическими знаниями, но и реальными впечатлениями от посещения славянских земель, начал выступать на страницах самого популярного в то время журнала — «Современника» со статьями, посвященными славянским народам. К этому времени у него уже вполне сформировались взгляды на славянство, которые он сохранил и впоследствии. В этой связи нельзя не сказать о влиянии на Пыпина идей А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, которые признавали за славянами право на независимое национальное и культурное развитие, но не противопоставляли, как славянофилы, славянский мир западной цивилизации, а в основе славянской солидарности видели прежде всего единство «социальных интересов». В 1862 г. Пыпин снова побывал в Праге после очередного всплеска общественно-политической активности в Австрийской империи в 1861 г. В письмах родным Пыпин отмечал некоторое оживление политической жизни в городе, хотя в целом ситуация почти не изменилась34. Он вынес из этой поездки новые впечатления, впрочем, не изменившие его отношения к славянскому вопросу.
Таков, в общих чертах, путь Пыпина в славистику. Мысленно возвращаясь к тем годам, Пыпин писал: «При таком пути изучения и опыте, и под впечатлениями нашей общественности с половины 50-х гг. — ожиданий обновления и наступивших разочарований — сложились мои представления о славянстве»35. Эти представления легли в основу его обширных, глубоких, разнообразных по содержанию статей в «Современнике», затем в «Вестнике Европы» и в книгах — «Обзор ис-
тории славянских литератур», «История славянских литератур», «Панславизм в прошлом и настоящем».
Вспоминая прожитое, Пыпин писал: «В свое время я занимался славянскими предметами вероятно не меньше других своих товарищей-современников; но я не сделался славистом, т. е. не сделал славянских предметов своей специальностью»36. Но в то же время Пыпин сохранил приверженность славянской проблематике в течение всей жизни, о чем красноречиво свидетельствуют его многочисленные «славянские» статьи и книги. Большой вклад ученого в русское славяноведение XIX в. позволяет нам не согласиться с его скромной самооценкой. В истории науки о славянах Пыпин, безусловно, крупная фигура. Его наследие в этой области науки еще ждет всестороннего изучения.
Примечания
1 Пыпин А. Н. Мои заметки. Саратов, 1996.
2 См.: БалыкинД.А. А. Н. Пыпин как исследователь течений русской общественной мысли. Брянск, 1996. С. 19.
3 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 85.
4 Григорович В. И. Очерк ученого путешествия по Европейской Турции // Ученые записки Казанского университета. 1848. Кн. 3.
5 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 86.
6 Там же. С. 86-88.
7 Пыпин А. Н., СпасовичВ.Д. История славянских литератур. СПб., 1881. Т. 2. С. IX.
8 Пыпин А. Н, Мои заметки. С. 87.
9 Там же. С. 72-73; Пыпин А. Н., Спасович В. Д. История славянских литератур. Т. 2. С. IX.
10 Пыпин А. Н., Спасович В. Д. История славянских литератур. Т. 2. С. IX.
11 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 96-97.
12 Там же. С. 112.
13 Там же. С. 113.
14 Там же. С. 112.
15 Пыпин, объясняя, почему не стал славянофилом, писал: «...я все-таки (хотя мало, но достаточно) видел подлинный народ — и мне трудно было идеализировать его так, как необходимо было для славянофильства, т.е. до фантастики». Делать этот народ — преимущественно крепостной и неграмотный — «готовым носителем возвышенной „народной идеи"», по мнению Пыпина, можно было «только при большом запасе веры», которую славянофилы переносили также на западное и южное славянство.
И хотя Пыпина еще с университетской скамьи привлекало «внероссий-ское славянство», он не разделял славянофильские взгляды и увлечения, с самых первых шагов в науке отстаивая принципы «исторической критики» и «фактического наблюдения» (Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 200).
16 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 113.
17 Там же. С. 114-115.
1S Там же. С. 159.
19 Там же. С. 175.
20 Там же. С. 194.
21 Пыпин А. Н., Спасович В. Д. История славянских литератур. Т. 2. С. IX.
22 Там же. С. XI.
23 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 200-201.
24 Там же. С. 202.
25 Там же. С. 203.
26 См.: Балыкин Д. А. А. Н. Пыпин как исследователь течений русской общественной мысли. С. 31.
27 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 207.
28 Там же.
29 См., например, статьи Пыпина: Listy о ruske literature // Casopis Musea Kralovstvi Ceskeho. Roc. 32. Sv. 3. S. 583-599; Listy о nejnovejsi ruske literature. II // CMKC, Roc. 33. Sv. 1. S. 119-127; Listy о nynejsi ruske literature. Ill // CMKC, Roc. 33. Sv. 2. S. 255-263.
30 Пыпин A. H. Мои заметки. С. 204.
31 Там же. С. 204-205.
32 Там же. С. 205.
33 Там же. С. 206.
34 См.: Балыкин Д. А. А. Н. Пыпин как исследователь течений русской общественной мысли. С. 35.
35 Пыпин А. Н., Спасович В. Д. История славянских литератур. Т. 2. С. XI.
36 Пыпин А. Н. Мои заметки. С. 200.
