CC BY
67
[взаимосвязь литературы и языка]
Д. С. Московская
«Я НАШЕЛ В ЖИЗНИ ТО, ЧТО ИСКАЛ». СУДЬБА И НАСЛЕДИЕ Н. П. АНЦИФЕРОВА1
DARIA S. MOSKOVSKAYA "I HAVE FOUND IN LIFE WHAT I WAS LOOKING FOR": DESTINY AND HERITAGE OF NIKOLAY ANTSIFEROV
Единственное зло, которое я действительно боюсь и для себя, и для детей, и для тебя, для всех, кого люблю, — это моральное зло. Все остальное пройдет — одна правда останется.
Из письма Н. П. Анциферова С. А. Гарелиной. 30 января 1939 г. Хабаровский край, город Бикин. Амурлаг. 17-е отделение. Колонна № 189.
ш
к в^г Ш
Дарья Сергеевна Московская
Доктор филологических наук, зам. директора, зав. отделом рукописей Институт мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук ул. Поварская, 25а, Москва, 121069, Россия ► d.moskovskaya@bk.ru
Daria S. Moskovskaya
A. M. Gorky Institute of World Literature, Russian Academy of Sciences 25a, ul. Povarskaya, Moscow, 121069, Russia
Н. П. Анциферов — историк, литературовед, основатель школы научного петербурго-ведения, оставил богатое мемуарное и эпистолярное наследие. Его письма и мемуары являются бесценным историческим свидетельством и выдающимся памятником литературы. В то же время в них заключена историософская позиция автора. Ее содержание раскрывает способ выражения, стилевое оформление, в котором особую роль играют названия глав и разделов, аллюзии к текстам А. И. Герцена и поэтов-символистов, отбор фактов и отказ от натурализма. В статье произведено сопоставление двух форм представления прошедших событий — в письмах и мемуарах. Показано, что главным стремлением автора было показать не ужас жизни, а преображающую силу человеческого духа.
Ключевые слова: Анциферов; мемуары; эпистолярий; историософия; стиль; Герцен; Владимир Соловьев; аллюзия; заглавие; натурализм; памятник литературы.
The article is devoted to historian, literary critic, and the founder of the Petersburg area studies school Nikolay P. Antsiferov. The scholar has left a rich autobiographical and epistolary heritage. His letters and memoirs may be assessed as invaluable historical evidence and outstanding literary work, at the same time they express historiosophical position of their author. The author analyses their content, the modes of expression and style, a special role of the titles of chapters and sections, reveals some allusions to works by Alexander Herzen and symbolist poets, explains Antsiferov's methods of fact selection and his rejection of naturalism. The article compares forms of presentation of the past in letters and memoirs, and proves that the main intention of their author was not showing the horrors of life, but demonstration of the transforming power of human spirit.
Keywords: Nikolay Antsiferov; memoirs; epistolary heritage; historiosophy; style; Alexander Herzen; Vladimir Soloviev; allusion; title; literary work.
Николай Павлович Анциферов — историк-медиевист по образованию, по склонности ума и роду деятельности краевед-урбанолог, экскурсионист и литературовед, оставил богатое творческое наследие. Опубликованное и хранящееся в архивах и до сих пор не увидевшее свет, оно поражает богатством жанров, яркостью тем и разнообразием предметов исследования, среди которых важнейшим на протяжении всей жизни ученого оставался город, прежде всего Петербург, и проблема его изучения как литературоведческий сюжет. По словам Б. В. Томашевского, Анциферов развивал его как «литературовед, историк и художник», как умеющий конкретизировать литературные образы города «экскурсо-вед и музейный работник». Помимо научных трудов, значение которых для литературоведов и культурологов далеко не исчерпано, Анциферов оставил блестящую мемуарную прозу. Он с юности вел дневники и был мастером эпистолярного стиля. Трагические события в судьбе родины, отразившиеся в личной судьбе ученого, — он потерял в войнах и революциях всех своих детей (Наташа и Павел погибли от дизентерии в 1919 году, Сергей скончался в блокадном Ленинграде в 1942 году, Татьяна
Подготовлено при поддержке гранта РГНФ 16-04-00019а.
«Эпистолярное наследие Н. П. Анциферова (1910-1950-е гг.). Исследование и публикация»
подростком была угнана из Детского Села во время немецко-фашистской оккупации, Анциферову так и не довелось с нею повидаться), трижды был сослан, почти восемь лет в общей сложности провел в заключении, — усилили в нем тягу к летописанию. Он позаботился о том, чтобы история его жизни стала достоянием потомков. В последние годы, чувствуя приближение скорого конца и торопясь завершить работу над мемуарами, он дал распоряжение о передаче своего домашнего архива в Ленинград, в отдел рукописей Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина2, где в те годы служила его ученица по Тенишевскому училищу и близкий друг Ольга Борисовна Враская. Столь же заботлив он был и в отношении переписки. Согласно его воле, сохранению подлежали не только им написанные письма. Столь же трепетно относился Анциферов и к сохранению писем своих адресантов3. Так, например, в письме 1938 года к жене Софье Александровне Гарелиной с места своей последней ссылки он беспокоится:
Перечел с глубоким волнением твои остальные письма. ... Неужели все эти прекрасные человеческие документы пропадут и им не суждено лечь рядом с моими письмами в твоей шкатулке? У меня к тебе просьба, если можешь, оставляй у себя копии тех твоих писем, которые ты найдешь значительными4.
Когда стало ясно, что у хлопотавшей о его освобождении и собиравшей ему посылки жены нет на это ни сил, ни времени, Анциферов сам начал сам переписывать письма жены:
Я хочу копии нескольких твоих писем переслать тебе. Я хочу, чтобы они лежали с моими письмами и сохранились. Я так опасаюсь за сохранность твоих писем5.
Неустанная забота Анциферова о собирании и сохранении памяти не была напрасной. Когда на волне перестройки вспыхнул интерес к забытым и замолченным именам советского прошлого, и наступило время вспомнить об авторе «Души Петербурга», то все нужное оказалось «под рукой» — в ОР РНБ и в семейном архиве наследника авторских прав Н. П. Анциферова, его внука-москвича Михаила Сергеевича Анциферова. Собранные воедино и отредактированные главы воспоминаний, получившие название «Из дум о былом», составили том воспоминаний, публикация которого стала событием
в культурной жизни России. Осмысляя судьбу своего поколения, по определению Анциферова, поколения наследников декабризма, он возвращался к евангельской притче о блудном сыне. В ожидании рождения сына, в день Похвалы Пресвятой Богородицы 8 января 1921 года он писал, обращаясь к еще не рожденному и его матери: Я бесконечно отяжелел от всей жизни, и Вы помните это и не думайте <нрзб> о лени, о всем слабом, грешном и ничтожном во мне. Но во мне есть, правда, одна сотая того, что бы надо передать кому-то, вот эта лучшая моя часть могла бы выразиться в пожелании Вашему ребенку, человеку близкого будущего. Это пожелание такое: пусть, если только это будет возможно, он будет человеком мира, а не войны, пусть он будет спокойно и медленно созидать истребленное семью годами ужаса. Если же это невозможно, если кровь еще будет в нем кипеть и бунтовать, и разрушать, как во всех нас, грешных, — то пусть уж его терзает всегда и неотступно прежде всего совесть, пусть она хотя бы обезвреживает его ядовитые, страшные порывы, которыми богата современность наша и, может быть, богато ближайшее будущее. <...> Жалейте и лелейте своего будущего ребенка, если он будет хороший, какой он будет мученик, он будет расплачиваться за все, что мы наделали, за каждую минуту наших дней6.
И вновь, стоя уже на пороге вечности, он завещал духовно-нравственный опыт своей жизни новому поколению — племени младому, незнакомому:
Посвящаю внуку моему Михаилу (сыну моего сына погибшего в дни блокады Ленинграда в 1942 году) <нрзб> и моей внучке Наталии — дочери моей дочери. Автор Н. Анциферов. 12Л-19577.
Сегодня, когда архив и переписка Н. П. Анциферова в значительной степени изучены, мы можем с большой степенью достоверности реконструировать авторский замысел и це-леполагание при создании главного труда жизни ученого — его воспоминаний. История ли трагической жизни в назидание потомков, сожаление ли о несбывшихся надеждах, горечь ошибок — что двигало пером автора? Эти вопросы важны хотя бы потому, что не существует авторской редакции его мемуарного комплекса и не установлено его авторское название. Известно, что свою работу он начал во второй половине 1939 года. Писал с перерывами на войну и тяжкие приступы хронической болезни сосудов, когда бывал на грани смерти (обострение стенокардии, инсульты), почти двадцать лет: заключительная глава была на-
^^^ [взаимосвязь литературы и языка]
писана в 1957 году. Автографы и сделанные с них в разное время машинописи передавались друзьям. Из переписки следует, что последние, получив фрагменты мемуаров для дальнейшей перепечатки или переплета, не всегда знали последовательность и названия глав. Собранные таким образов в 1956-1957 гг. папки и переплетенные машинописи обнаруживают разнобой в последовательности, нумерации и названиях разделов. Основным источником для установления задуманной автором композиции является автограф, сохранившийся в фонде Анциферова в ОР РНБ. Из него следует, что в мемуарный комплекс должны были входить семь частей. Последняя, посвященная «советскому периоду» жизни Анциферова, носила название «Рассеялся туман». Цитируемый ниже фрагмент переписки8 дает представление о трагическом фоне, на котором развивались события, вошедшие в эту последнюю часть. Открывалась она рассказом о Гражданской войне и гибели детей («1919 год»), затем следовало описание деятельности религиозно-философского кружка А. А. Мейера («Воскресенье»), связь с которым навлекла на Анциферова арест в ночь с 22 на 23 апреля 1929 года и ссылку на Соловки («СЛОН»). Участники переписки — искусствовед Сергей Николаевич Тройницкий9, Екатерина Павловна Пешкова10, Сергей Порфирьевич Швецов11 и мать Анциферова Екатерина Максимовна.
Глубокоуважаемая Екатерина Павловна.
Позволяю себе обратиться к Вам с просьбой помочь, насколько это возможно, в деле Николая Павловича Анциферова, арестованного 22 сего апреля. Я позволил себе беспокоить Вас по этому делу ввиду совсем особых обстоятельств, заставляющих просить о скорейшем разборе этого дела. Жена Анциферова находится в последней стадии туберкулеза, и, по отзывам врачей, ее пользующих, вопрос может идти о неделях, а не о месяцах. Положение ее настолько тяжело, что ее выписали из той санатории, где она лечилась, как совершенно безнадежную. При этом у них двое детей 8 и 5 лет, тоже страдающие детским туберкулезом в тяжелой форме. Н. П. Анциферов является автором печатных трудов, в том числе «Душа Петербурга», «Петербург Достоевского», «Хрестоматия города» и др. С начала революции Н. П. Анциферов работает в Политпросвете, где, насколько мне известно, пользуется репутацией прекрасного и лояльного работника, и ряд ответственных работников Политпросвета, где он состоит и в методи-
ческой комиссии, готов дать для него самые подробные отзывы. Кроме того, т. Анциферов работает в бюро краеведения. Надеюсь, что и Алексей Максимович, которому я прошу передать мой сердечный привет, заинтересуется судьбой т. Анциферова как писателя, и не откажет в своей помощи. <...>.
С. Тройницкий.
Ленинград, 1 июня 1929 года.
12 июня 1929 года к Е. П. Пешковой обратился за помощью С. П. Швецов.
Дорогая Екатерина Павловна,
Пишу Вам по очень грустному и тяжелому поводу. Есть в Лен<ингра>де такой злополучный гражданин — Николай Павлович Анциферов, человек очень почтенный и прекрасный, но какой-то злополучный. Я его лично не знаю, но его многие здесь знают, и все отзываются о нем с лучшей стороны. Это и побуждает меня писать Вам в данную минуту. Раз он влетел года три-четыре назад по делу Серебрякова и был выслан в Сибирь. Ни к Сер<ебряко>ву, ни и по его делу он не имел никакого отношения, которое бы заслуживало бы тюрьмы, ссылки и т<ому> п<одобное>. Все это для него напоминает положение в чужом пиру похмелье. Тогда о нем, если помните, много хлопотали и Вы, и в Лен<ингра>де, и в конце концов удалось доказать непричастность его к делу, по которому он был привлечен, и его возвратили оттуда, из Новосибирска. Не лучше, а м<ожет> б<ыть> и хуже обстоит его «дело» и сейчас: весной он был арестован по какому-то делу религиозно-философского характера. В чем состоит самое дело и как формулируется по нему обвинение Анц<иферо>ва — я не знаю, но знающие его утверждают, что в основе обвинения лежит какое-то недоразумение, т<ак> к<ак> только при наличности последнего можно хоть что-нибудь понять, без этого получается сумбур, а он, во всяком разе, человек умный прежде всего. Здесь производством дело закончено и направлено в Москву на утверждение: ему проектируется 6 лет ссылки в Сибирь. Он семейный человек, и положение его семьи катастрофическое. Семья, состоящая из умирающей от туберкулеза жены, древней старушки матери и двоих детей — 3 и 7 лет12, существовала исключительно на его заработок; никаких иных источников существования у них нет. Теперь этот источник прекратился, и семье остается неминуемая гибель. Мне кажется, что теперь самое время Вам, дорогая Екатерина Павловна, вмешаться в эту историю и разъяснить, что тут опять роковая ошибка. <... >
С душевным приветом
С. Швецов
В июне 1929 года с ходатайством за сына обратилась Екатерина Максимовна Анциферова.
Многоуважаемая Екатерина Павловна!
Обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой: не откажите походатайствовать за моего сына Николая
Павловича Анциферова, служащего в Ленинграде, в Центральном Бюро Краеведения и в Политпросвете, на экскурсионной Базе. Кроме того, он занимается литературным трудом; напечатаны, например, его книги: «Душа Петербурга», «Каменный век», «Книга о городе» и другие. Его арестовали 26 апреля 1929 года; дело уже в Москве, и в ближайшие дни ему, кажется, грозит высылка. Политикой он не занимался. Жена его больна туберкулезом в третьей стадии (об этом представлено свидетельство здешнему прокурору) и не встает с кровати; кроме нее его семью составляют: двое маленьких детей 8-ми и 5-ти лет и я, его мать, 86 лет13, больная грудной жабой и почти без ног. Сын мой был единственный работник на всю семью. Если его не вернут нам, мы будем выброшены на улицу, т<ак> к<ак> средств у нас нет никаких. Умоляю Вас, не откажите попросить о помиловании его или хотя бы о смягчении участи.
18 июня 1929 г<ода>.
Екатерина Анциферова.
В июле 1929 года Анциферов был приговорен к 3 годам исправительно-трудовых лагерей и в начале августа отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения (Кемь). Спустя два месяца, 21 сентября 1929 года скончалась Татьяна Николаевна. Летом 1930 года Анциферов был привлечен к следствию по групповому делу Академии наук, 23 августа 1931 года приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей и отправлен в Белбалтлаг (на станцию Медвежья Гора).
Эти полные страдания годы научили Анциферова искусству вспоминать. Любовь к воспоминаниям, рожденная событиями 1917 года, стала спасением в воспоминаниях в 1929 года, когда «началась совершенно особая жизнь», когда нужно было «подвести итог жизни, а для этого провспоминать ее год за годом, повторить ее в своей памяти». Тогда «пробудился талант вспоминать. <...> Я думал о том, как сделать день неумирающим: об этих днях, которые не умирают, Герцен писал из ссылки своей Наташе» [1: 354]. Не только герценовская, но и собственно ан-циферовская мысль о жизни как о трудном пути духовного восхождения и прозрения, на которые указывают цитатные названия глав и частей мемуаров «В тумане утреннем» и «Рассеялся туман», отсылают к строкам стихотворения Вл. Соловьева и прочитываются как символическое иносказание о собственной судьбе и жизненном выборе мемуариста:
В тумане утреннем неверными шагами Я шел к таинственным и чудным берегам. Боролася заря с последними звездами, Еще летали сны — и, схваченная снами, Душа молилася неведомым богам.
В холодный белый день дорогой одинокой, Как прежде, я иду в неведомой стране. Рассеялся туман, и ясно видит око, Как труден горный путь и как еще далёко, Далёко всё, что грезилося мне.
И до полуночи неробкими шагами Всё буду я идти к желанным берегам, Туда, где на горе, под новыми звездами, Весь пламенеющий победными огнями, Меня дождется мой заветный храм.
Строки любимого Анциферовым поэта определяют авторский окончательный выбор названия «Путь жизни». Это наименование повторяется неоднократно в письмах 1956-1957 гг. друзьям и в далекую Америку, дочери, которую он потерял в 1941 году и которую ему не было суждено увидеть. Это было время, когда «любовь» к воспоминаниям, декларированная в письме 1918 года к другу, сменило в 1929 году переживание «спасения» в воспоминаниях, и поттребность вспоминать превратилась в нравственный долг. Воспоминания давали возможность осознать значительность жизненного подвига современников, заключающегося не столько в терпении многочисленных и на первый взгляд несправедливых бедствий, сколько в глубоком осознании духовного смысла и назначения страдания. В этом понимании заключается основная причина борьбы ученого за сохранение памяти и всех ее материальных носителей — дневников, мемуаров, переписки. Здесь же истоки его профессионального выбора: в грозный 1919 год он отвергает возможность продолжить научные занятия медиевистикой в стенах Петербургского университета и посвящает себя краеведению, которое теснее связывало его с больной, измученной Родиной. Анциферову в его страданиях, которые он нес осознанно и «бережно», было суждено стать тайновидцем «внутренней действительности» истории. В неопубликованном при жизни эссе «Историческая наука как одна из форм борьбы за вечность», датированном 1918-1942 гг., мы встретим знаменательное рассуждение:
[взаимосвязь литературы и языка]
Наблюдая свершающуюся судьбу <...> души человечества в целом, мы замечаем ее глубоко трагичный характер. Это дает нам право рассматривать историю как трагедию, в которой постоянно извращается воплощаемая идея, <... > превращающаяся <... > в свою противоположность. Катарсис <... > в этой трагедии достигается путем искупительных страданий целых народов. Чая глубокий смысл этой трагедии, недоступной нашему эвкли-дову уму, мы прозреваем в ней действие еще не узнанной силы. История-трагедия — превращается в историю-мистерию [2: 148-149].
Невыдуманная история о душе, блуждавшей в поисках Истины, ушедшей от Нее в «страну далече» и в очистительных страданиях вспоминающей Ее, — вот, что в первую очередь было предметом анциферовского трепетного хранения-сбережения, архивации и передачи потомкам. Прошлое виделось ему в ликах и красках Фра Анжелико и Нестерова. Но думы о настоящем обращали его к образам, созданным живописцем «той картины, которая висит в нашей комнате между книжными полками», о которой вспоминал он в письме из Амурлага С. А. Гарелиной14. Сохранившаяся фотография арбатского приюта Анциферова позволяет установить имя живописца и название картины: «Возвращение блудного сына» Рембрандта.
Воспоминания и переписка Николая Павловича — это опыт человека, который через все испытания пронес Божие Имя, остался верен своему высокому идеализму. Как и многие его ровесники, он сознательно принадлежал к революционному движению. В шестнадцатилетнем возрасте он стал членом тайного кружка молодых реалистов в Киеве, сочувствоваших революции 1905 года. Члены кружка формировали свое мировоззрение на ценностях Французской революции, декабризма, Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Михайловского. «Русское искание правды» было в высшей степени свойственно юноше Анциферову. Искренне исповедовавший идеалы свободы, усвоив себе уважение к простому народу, народолюбие и исполненное демократизма правдоискательство, в 1917 году он столкнулся с воплощением своей мечты — история-трагедия ему явилась историей-мистерией. Из последнего заключения он писал жене: «Жизнь-спячка хуже всего. И я свою жизнь ни с кем не меняю, со всеми
ее муками, со всей ее горечью». Для Анциферова земная жизнь была лишь преддверием жизни вечной, страдания — единственным путем восхождения к ней. В строках любимого стихотворения Владимира Соловьева он узнавал себя, некогда юноши, прозревавшего «таинственные и чудные берега», охваченного высокими мечтаньями. Путь же оказался долог и труден, но страдания сделали его зорким, а дух — бесстрашным: теперь он ясно видит цель и знает путь — «Туда, где на горе, под новыми звездами, / Весь пламенеющий победными огнями, / Меня дождется мой заветный храм». И он нашел в себе силы сказать: «...я свою жизнь ни с кем не меняю, со всеми ее муками, со всей ее горечью».
Обращаясь к бесценным человеческим документам, которые составили эпистолярное и мемуарное наследие Н. П. Анциферова, читатель находит в них высокий смысл духовного завещания-напутствия грядущим поколениям, где устами множества страстотерпцев произнесено нечто очень существенное, что было познано ими в опыте страдания, о подлинном содержании и смысле человеческой жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В заглавии использована цитата из письма Н. П. Анциферова С. А. Гарелиной от 1 сент. 1939 г. Амурлаг (ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 143).
2 Завещание ученого было выполнено. В 1986 году процесс передачи семейного архива в ОР РНБ завершился: в ОР РНБ, фонд № 27 «Н. П. Анциферов», поступили автографы воспоминаний. Среди материалов фонда находятся также уцелевшие дневники и дневниковые записи Н. П. Анциферова и его первой жены Татьяны Николаевны Оберучевой 1910-1920-х гг.
3 На это обстоятельство впервые обратила внимание Э. Джонсон. См. подробнее: [3].
4 Письмо Н. П. Анциферова С. А. Гарелиной от 27-28 окт. 1938 г. (ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 141. Л. 23).
5 Письмо Н. П. Анциферова С. А. Гарелиной от 16 нояб. 1939 г. (Там же. Ед. хр. 143. Л. 118 об.).
6 ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 30. Л. 1.
7 Там же. Ед. хр. 59. Л. 2.
8 Цит. по: [4].
9 Сергей Николаевич Тройницкий (1882-1946 (?)) — директор Эрмитажа с 1918 года, с 1927 года заведовал отделом прикладного искусства.
10 Екатерина Павловна Пешкова (1876-1965) — общественный деятель, правозащитница, первая жена писателя Максима Горького. С 1922 года возглавляла организа-
цию «Помощь политическим заключенным» (Помполит). В ее личном фонде в ГАРФ отложилось более тысячи дел, содержащих письма с просьбой о помощи.
11 Швецов Сергей Порфирьевич (1858-1930) — экономист, статистик, этнограф, публицист, общественный деятель, председатель Ленинградского Помполита на момент написания письма.
12 Речь идет о втором поколении детей Анциферова: Татьяне — 1924 г., и Сергее — 1921 г.
13 Возможно, описка или сознательное завышение возраста: Екатерина Максимовна Анциферова (в девичестве Петрова) родилась в 1858 г. (СПФ АРАН. Разряд IV [1922 г.] Оп.9. Ед. хр.1. Л. 353).
14 Письмо Н. П. Анциферова С. А. Гарелиной от 23 нояб. 1938 (ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 119).
ЛИТЕРАТУРА
1. Анциферов Н. П. Из дум о былом: Воспоминания / Вступ. ст., сост., примеч. и аннот. указ. имен А. И. Добкина. М., 1992.
2. Анциферов Н. П. Историческая наука как одна из форм борьбы за вечность (Фрагменты) (1918-1942) / Публ. и подготовка текста А. Свешникова, Б. Степанова // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник — 2003. М., 2004. С. 148-149.
3. Джонсон Э. Д. Значение лагерной переписки Н. П. Анциферова для изучения его биографии и творческого на-
следия // Н. П. Анциферов. Филология прошлого и будущего: Сб. матер. междунар. науч. конф. «Первые московские Анциферовские чтения». М., 2012. С. 82-87.
4. Ходатайства за политических заключенных (политических и общественных деятелей, представителей творческой и научной интеллигенции, а также частных лиц) // Заклейменные властью. Услышь их голоса. По документам фондов Гос. Архива Российской Федерации: «Московский Политический Красный Крест» (1918-1922). URL: http://pkk. memo.ru/letters_pdf/000567.pdf
REFERENCES
1. Antsiferov N. P. (1992) Iz dum o bylom: Vospominaniia [From thoughts about the past: Memories]. Moscow. (in Russian)
2. Antsiferov N. P. (2004) Istoricheskaia nauka kak odna iz form bor'by za vechnost' (Fragmenty) (1918-1942) [Historical science as one of the forms of struggle for eternity (Fragments) (1918-1942)] (Prepared by A. Sveshnikov, B. Stepanov). In: Issledovaniia po istorii russkoi mysli. Ezhegodnik — 2003 [Studies on the history of Russian thought. Yearbook — 2003]. Moscow, pp. 148-149. (in Russian)
3. Dzhonson E. D. (2012) Znachenie lagernoi perepiski N. P. Antsiferova dlia izucheniia ego biografii i tvorcheskogo naslediia [The value of the N. P. Antsiferov camp correspondence to study his biography and creative heritage]. In: N. P. Antsiferov. Filologiia proshlogo i budushchego [N. P. Antsiferov. Philology of the past and the future]. Proceedings of the conference «The First Moscow Antsiferov Reading». M., 2012. S. 82-87. (in Russian)
4. Khodataistva za politicheskikh zakliuchennykh (politicheskikh i obshchestvennykh de-iatelei, predstavitelei tvorcheskoi i nauchnoi intelligentsii, a takzhe chastnykh lits) [The petitions for political prisoners (political and public figures, representatives of creative and scientific intelligents, as well as individuals)]. In: Zakleimennye vlast'iu. Uslysh'ikhgolosa. Po dokumentam fondov Gosudarstvennogo Arkhiva Rossiiskoi Federatsii: «Moskovskii Politicheskii Krasnyi Krest» (19181922) [Branded power. Hear their voices. According to the documents collections of the State archive of the Russian Federation: "the Moscow Political Red Cross" (1918-1922)]. Available at: http://pkk. memo.ru/letters_pdf/000567.pdf (accessed 10.03.2017) (in Russian)
[ хроника]
51-й СЕМИНАР РУССКОГО ЯЗЫКА В ГОРОДЕ ТИММЕНДОРФЕР ШТРАНДЕ
(Начало на с. 46. Окончание на с. 66)
на его базе организован ежегодный семинар по подготовке к сертификационному тестированию по русскому языку как иностранному (начиная от базового уровня до ТРКИ-3).
Кроме того, в рамках семинара уже в четвертый раз прошли дни русского языка для профессионалов-переводчиков из Германии и слушателей семинара на тему: «Русский человек в современном мире». В этом году участникам семинара были предложены следующие темы: «Молодежный сленг в современной России» — о языке молодежных субкультур современной России (к. ф. н., преподаватель СПбГУ И. В. Левенталь); «Язык современных средств информации» — слушателям был предложен анализ самых разных типов языковых единиц, используемых в русских средствах массовой информации (проф. СПбГУ В. М. Мокиенко); «Разговорность в публичной речи» — анализ и обучение навыкам публичной речи здесь проводились в рамках трех базовых тем: разговорная интонация в публичной речи, сниженные типы речевого поведения и региональный вариант русского языка в литературе и кинематографе (доц. СПбГУ И. Г. Гулякова).
Методическое руководство семинаром в Тиммендорфер Штранде уже более тридцати лет осуществляет филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, хотя в состав преподавателей входят также профессора и доценты из других вузов страны. В этом году в семинаре участвовали восемь преподавателей из Санкт-Петербурга и преподаватель из Казани. Неизменно помогает в организации и проведении семинара община Тиммендорфер Штранда в лице председателя совета общины Ани Эверс и губернатора города Хатиче Кары.
Кроме ежедневных занятий по разговорной практике, фонетике, литературе, страноведению и переводу, для участников курсов проводились семинары по выбору лингвистического, литературоведческого и лингвострановедческого характера, запись на которые осуществляется по собственному выбору участников. Их тематика в значительной степени определяется пожеланиями слушателей, которые они сообщают организаторам до начала семинара.
В этом году слушатели получили возможность участвовать в семинарах по темам: «Русские календарные праздни-
