CC BY
19
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2015. № 1
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
XI ПОСПЕЛОВСКИЕ ЧТЕНИЯ «ГЕРМЕНЕВТИКА. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ. ТЕКСТОЛОГИЯ - В НОВОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ»
20-21 декабря 2013 г. на филологическом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова состоялись традиционные декабрьские Поспелов-ские чтения, организуемые кафедрой теории литературы (они проводятся раз в два года)1. В конференции приняли участие 70 ученых из России, Белоруссии, Казахстана, Болгарии, Китая, Японии. Работали четыре секции.
Пленарное заседание открыл заведующий кафедрой теории литературы О.А. Клинг2. В докладе «Текст и его интерпретация» он указал на существование в современном литературоведении множества трактовок художественного текста, нередко исключающих друг друга. Природа поэтического слова требует от исследователя умения мыслить широко, амбивалентно, обладать не только знанием фактов, но и интуицией, нелинейным мышлением. Конструируемый литературоведами текст «без берегов» позволяет порой лучше уяснить суть литературных явлений. В качестве примера докладчик остановился на проблеме автобиографизма в творчестве Андрея Белого. Автобиографическое начало пронизывает все его тексты. Если рассматривать их как единый текст, своего рода сверхтекст, становится ясно, что нередко один и тот же автобиографический сюжет преломляется у Белого многократно. Так, отношения с А.А. Блоком - важнейший сюжет в мифологии Белого и о Белом, образующий «блоковский текст». В нем можно выделить пять измерений. Сначала отношения с Блоком и сама его личность нашли отражение в письмах Белого к Блоку (измерение первое); затем - в цикле стихов Блоку (1901-1903), а также в послании Блоку 1908 г. (второе); в романе «Петербург», где под маской подпоручика Сергея Лихутина пародируется Блок (третье); эта тема прослеживается в статьях и рецензиях Белого, а после смерти Блока - в докладах (четвертое); позднее совсем по-другому Блок предстает в воспоминаниях и мемуарной прозе Белого (пятое). В совокупности эти пять измерений (уровней) автобиографизма, при
1 Информацию о X Поспеловских чтениях см.: Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2012. № 2.
2 После фамилии докладчика указывается город, который он представляет, за исключением Москвы.
своеобразии каждого из них, образуют блоковский текст в наследии Андрея Белого.
В.И. Тюпа в докладе «Эвристический принцип палимпсеста в осмыслении литературного произведения» говорил о палимпсесте не в буквальном (источниковедческом), а в переносном (креативном) значении слова: палимпсест рассматривается как «иерархия просвечивающих друг через друга текстов» (Ю.В. Шатин). «Па-лимпсестной» может считаться словесная ткань художественного произведения, сквозь которую, как сквозь поверхностный слой, проступают система персонажей, мотивная структура или отдельные существенные ситуации, мотивы, имена, иные характерные черты предшествующего текста (претекста). Между рассмотренными в таком ракурсе диахронными слоями структурной целостности обнаруживается художественно значимое смысловое напряжение. Такой подход противостоит постмодернистской трактовке текста как интертекстуального коллажа, «центона», «ризомы». Разумеется, речь идет не об имитации палимпсеста в буквальном смысле (как в «Житейских воззрениях кота Мурра» Э.Т.А. Гофмана), но о палимп-сестном прочтении - эффективном принципе научного исследования. Положения доклада были проиллюстрированы на материале романа «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака и повести В.П. Аксенова «Апельсины из Марокко».
Л.В. Чернец в докладе «Метод в литературоведении и интерпретация произведения (1910-1920-е годы)» остановилась на принципах анализа художественного текста, вытекающих из формального (ОПОЯЗ) и социологического (школа В.Ф. Переверзева) методов, противостоящих друг другу. В ретроспективе в самом анализе текстов обнаруживаются не только декларируемые теоретиками различия, но и немалое сходство. Для обоих методов характерны, во-первых, стремление к монизму, преодолению эклектики, и в обоих случаях искомый монизм достигался ценой сильных упрощений в понимании литературы. Во-вторых, школы сближал интерес к структуре текста. Исходные методологические положения формалистов и социологи-стов влекли за собой, однако, различное понимание этой структуры. Для Переверзева ключевым понятием был образ-персонаж, рассматриваемый как та или иная вариация «социального характера»; анализ речевого стиля, композиции был призван раскрыть этот характер. Формалисты же сначала обратились к поэтическому языку (речи), затем к сюжету (отграниченному от фабулы - материала для сюжета); персонаж же уподоблялся «нитке для нанизывания отдельных эпизодов» (М.М. Бахтин). При этих принципиальных различиях, в ходе анализа текста, в особенности демонстрации стилистических
приемов писателя, обнаруживается поразительное сходство - например, между статьей Б.М. Эйхенбаума «Как сделана "Шинель" Гоголя» (1919) и пятой главой («Стиль») книги Переверзева «Творчество Гоголя» (1914). В-третьих, в обеих школах даже не обсуждается возможность разных интерпретаций текста. Если опоязовцы вообще не ставили перед собой задачу интерпретировать произведение, то со-циологисты жестко привязывали его к определенному «социальному месторождению», т. е. допускали только одну трактовку.
С.М. Шаврыгин (Ульяновск) в докладе «Измененные состояния сознания (ИСС) как фактор интерпретации и анализа литературного произведения (на примере произведений А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского)» обратился к изображению деформаций человеческого сознания как недостаточно изученному аспекту поэтики произведений. В прозе Пушкина и Достоевского основополагающие психологические принципы ИСС воплощаются посредством особых приемов. Среди них можно выделить: определенные типы построения сюжета (континуальный, дискретный и дискретно-континуальный); акцентирование наиболее важных и кризисных для сознания персонажей ситуаций; замена вербальных образов визуальными, абстрактных -наглядно-чувственными; изменение восприятия пространства и времени; усиление эмоционального напряжения, психической активности, работы воображения; субъективизация и символизация деталей окружающего мира (яркий пример - образ Германна в «Пиковой даме»). Важнейшую роль в изображении ИСС играет актуализация черт архаического мифологического мышления, в частности свойственной ему веры в метаморфозу. Например, описание дома Рогожина в романе «Идиот» изоморфно образу его хозяина; таким его воспринимает Мышкин. Использование в литературоведении открытий современной психологии, изучающей ИСС, открывает новые пути и возможности интерпретации многих произведений.
А.Я. Эсалнек в докладе «Категория "текст" в герменевтическом аспекте» соотнесла изменение значений данного ключевого для филологов слова с развитием герменевтики, ставшей объектом научной рефлексии в первой половине XIX в. В трудах Ф. Шлейермахера, а позднее - В. Дильтея, П. Рикёра, М. Хайдеггера, Х.-Г. Гадамера, Г. Шпета, М.М. Бахтина - центральными были вопросы: соотношение понимания, толкования и интерпретации произведения; роль интуиции и разума в творчестве; традиция и возможность проникновения в смысл. Герменевтический подход, способствующий изучению разных аспектов художественного творчества, весьма значим и при осмыслении самих теоретических понятий, о чем свидетельствует расширение значений категории «текст». Это понятие, возникшее
в эпоху Античности, в течение многих веков оставалось устойчивым и стабильным, обозначая прежде всего «письменную или печатную фиксацию речевого высказывания или сообщения в противоположность устной реализации» («Литературный энциклопедический словарь» 1987 г., ст. С.И. Гиндина). Однако в середине XX в., под влиянием новых исканий, прежде всего в сфере семиотики, в отечественном литературоведении значение слова заметно расширяется. Оно становится термином семиотики (текст как реализация определенной знаковой системы), используется как синоним произведения. Актуализируется оппозиция «текст/контекст», образуются смежные термины: «интертекст», «гипертекст», «мегатекст», «рамочный текст», «петербургский (московский и т.д.) текст». Таким образом, сама «жизнь» слова отражает развитие филологической науки.
Т.Ф. Теперик в докладе «Перевод как интерпретация (на материале античных авторов)» привлекла к анализу переводы В.А. Жуковского («Одиссея» Гомера), А.С. Пушкина (ода Горация (II, 7)), А.А. Фета (стихотворение Катулла (№ 51)), В.С. Соловьева («Энеида» Вергилия), М.Л. Гаспарова («Электра» Еврипида). Докладчик пришла к выводу о том, что некоторые устойчивые положения теории перевода (а именно: переводчик должен в совершенстве владеть языком подлинника; использование рифмы в переводе не передает формы оригинала; у вольного перевода больше интерпретационных возможностей, чем у буквального) не всегда подтверждаются на практике. В рассматриваемых переводах верно переданы значения гомеровских формул, метрические особенности подлинника, черты характеров персонажей эпических поэм и трагедий. Однако подобные исключения возможны благодаря либо конгениальности переводчика, либо его исключительной научной компетенции, так как античные тексты в силу ряда особенностей допускают, а иногда и требуют многоуровневой интерпретации смысла, метрических параметров текста, характеров персонажей.
На заседаниях I секции обсуждались общетеоретические проблемы. В.В. Курилов (Ростов-на-Дону) отметил, что в современном литературоведении распространен «точечный» анализ произведения, направленный на какой-то один его аспект (мотивный, нарративный, интертекстуальный и т. д.), что зачастую ведет к односторонней интерпретации целого. По мнению Н.Г. Владимировой (Калининград), фрагментарная композиция обостряет проблему восприятия и интерпретации художественного целого. Такая композиция характерна для поэтики современного романа Великобритании, например романа Грегори Норминтона «Корабль дураков», складывающегося из рассказывания персонажных историй. При анализе произведений,
где есть интертекстуальные, интермедиальные, интердискурсивные включения, расширяется понятие «герменевтический круг». Г. Нор-минтон обозначил главный принцип организации своего романа термином «экстраполяция», замыкающим «герменевтический круг» в единстве целого. С.Г. Исаев (Великий Новгород), обратившись к герменевтике второй половины XX в., остановился на постмодернистском понимании текста как «управляемого хаоса» в процессе осуществления художественного замысла. Если в классической поэтике оформленный текст снимает проблему «неготового материала», то в новейшую эпоху «динамическая поэтика» заявляет о себе внутри произведения («Прекрасное зачеркнутое стихотворение» Вл. Казакова, «Преподаватель симметрии» А.Г. Битова). Е.В. Лозинская отметила, что для некоторых западных ученых, придерживающихся антигерменевтического подхода к произведению, характерен «страх перед интерпретацией»; так, С. Зонтаг считает ее насилием над произведением, которое превращается в объект потребления. Е.З. Имаева говорила об «отчуждении в тексте неявного смысла» в связи с теорией образности. В ряде докладов проблемы герменевтики и интерпретации освещались преимущественно в аспекте истории культуры. Г.В. Синило (Минск) подчеркнула роль Библии и библейского «кода», складывающегося на протяжении двух тысячелетий, для понимания текста и показала, на примере современных стихотворных текстов на немецком, английском, русском и белорусском языках, как «работает» этот код. С.М. Телегин отметил генетическое родство приемов герменевтики и приемов, используемых в алхимических трактатах (Василий Валентин, Фулканелли). Г.М. Васильева (Новосибирск) в докладе «Морфологическая поэтика: К. Линней, И.В. Гёте, В.Я. Пропп» рассмотрела различные концепции «порядка» в истории науки. С.Н. Зотов (Таганрог) охарактеризовал русский модернизм как креативную поэтическую практику, которая возникает в связи со сменой типов рациональности и отличается жизнетворческой инициативой. В двух докладах рассматривалось наследие М.М. Бахтина: Э.И. Гуткина говорила о категории автора в его теории интерпретации; О.Ю. Рождественская - об интерпретации «диалогизма» в англо-американской критике (М. Холквист, Г.С. Морсон, К. Эмерсон). Ж.А. Голенко выделила автобиографическое «измерение» как важнейший внелитературный фактор при анализе и интерпретации новейшей прозы.
Участников работы II секции объединял материал - русская литератураXI-XIXвв., причем особое внимание уделялось вопросам текстологии. Как на важнейшую тенденцию в истории русской медиевистики А.В. Архангельская указала на переход от текстологиче-
ского подхода к интерпретационному. При обоих подходах изучение древнерусского текста обычно требует подключения данных общественной истории, лингвистики, богословия, искусствоведения, а также проведения междисциплинарных гуманитарных (а подчас не только гуманитарных) исследований. Ю.Б. Орлицкий сопоставил художественные переводы «Слова о полку Игореве» первой трети XIX в., авторы которых стремились адекватно передать его ритмическую уникальность. А.А. Шишков, В.В. Капнист, Н.Ф. Грамматин и др., переводившие «Слово» прозой, вводили в текст элементы силлабо-тонической метризации, а также строфизации; своего предела эта тенденция достигла в двух переводах А.Ф. Вельтмана (1833, 1866): у него получилась метрическая проза с небольшими отклонениями. Это первый опыт тотальной метризации объемного прозаического текста в отечественной словесности; всего же существует более 200 переводов «Слова» на современный русский язык, в стихах и в прозе, в том числе ритмизованной. О литературе XVIII в. говорилось в двух докладах. С.А. Салова (Уфа) доказывала связь комедии Д.И. Фонвизина «Бригадир» с традицией рококо, которая обнаруживается в феномене «амбигитивности». В отличие от просветительской, литература рококо с ее пафосом морального компромисса демонстрировала двойственность природы человека, снисходительно относилась к его слабостям, что проявляется и в «Бригадире». Этот доклад вызвал полемику. Т.В. Алпатова остановилась на вопросах текстологии применительно к «Письмам русского путешественника Н.М. Карамзина». 11 докладов были посвящены литературе XIX в. А.А.Смирнов проследил, сопоставляя редакции и варианты стихотворений Пушкина, «движение» лирических текстов. Согласно В.А. Слободиной (Уфа), в поэме «Руслан и Людмила» варьируется архетипическая схема обряда инициации, в ироническом освещении его Пушкиным. Н.Л. Вершинина (Псков) показала зависимость истолкования произведения от господствующей в критике ценностной шкалы «литературных рядов». Так, причиной невысокой оценки «Повестей Белкина» (Ф.В. Булгарин, Н.И. Надеждин и даже В.Г. Белинский) можно считать явную несвободу интерпретаторов от литературного контекста, от критериев, выработанных при чтении сентиментально-идиллических и романтических произведений («легкость», «занимательность», «приятность» чтения в дружеском или семейном кругу, «у камина»). И.Н. Исакова остановилась на именах персонажей комедии А.Н. Островского «Не в свои сани не садись»: драматург выбирал их, ориентируясь на месяцеслов, а также на обряды, праздники, приуроченные ко дню того или иного святого. Е.Ю. Полтавец углубилась в мифо-ритуальные истоки образа
Платона Каратаева в «Войне и мире» Л.Н. Толстого. Два доклада об «Анне Карениной» образовали своеобразный дуэт. А.В. Десятникова, подчеркнув в композиции романа принцип чередования эпизодных циклов, показала, что семантика мотива или отдельной детали редко раскрывается в рамках отдельного эпизода, для ее уяснения нужен (как минимум) анализ цикла эпизодов. Структуру «невербального диалога» анализировала Ю.А. Рубичева: в зависимости от главной темы того или иного эпизода в этом «втором» диалоге доминируют язык взглядов (отношения Анны и Вронского), прикосновений (детские сцены), продуманные жесты и мимика («умные» разговоры). О.А. Богданова сообщила о текстологической подготовке трудов В.Л. Комаровича о Ф.М. Достоевском (пока они опубликованы лишь на немецком языке) к русскому изданию, снабженному научным комментарием. А.Е. Агратин наметил типологию повествовательных стратегий русской классической литературы. А.Н. Ларионова (Череповец) предложила рассматривать авторское предисловие -например, в «Моих литературных и нравственных скитальчествах» А.А. Григорьева - как особый жанр; Л.С. Артемьева (Череповец) охарактеризовала жанровое своеобразие «Моих воспоминаний» Ф.И. Буслаева.
В докладах, прочитанных в III секции, теоретическая проблематика освещалась на материале русской литературы XX-XXI вв. В двух докладах центральной оказалась тема быта в литературе. Согласно М.В. Михайловой, для героев Н.Н. Берберовой («Рассказы не о любви») ритуалы, обычаи, привычные вещи не менее значимы, чем «бытие»: именно они позволяют эмигрантам сохранить национальные традиции. С.А. Мартьянова (Владимир), комментируя «сталинские» главы романа А.И.Солженицына «В круге первом», остановилась на бытовых подробностях - подборе Сталиным и его окружением идеализирующих имен («Вождь», «Хозяин»), изменениях в меню на пирах и банкетах. К роману Солженицына «Красное Колесо» обратилась Н.М. Щедрина, сопоставившая редакции двух «узлов» - «Март Семнадцатого», «Апрель Семнадцатого» (1993-1997 гг. и 2008 г.). Сокращения, изменения названий глав и другая авторская правка позволяют проникнуть в лабораторию писателя. Е.В.Суровцева, характеризуя переписку М.Горького с советскими вождями, указала на необходимость коррекции устаревших идеологических оценок в комментарии к новым изданиям, а также на важность привлечения новых документов из рассекреченных архивов. О жанре дневников (близком к письмам), его истории и поэтике говорила М.В. Ромашкина. В двух докладах прослеживалось взаимодействие видов искусства. А.В. Вавулина и Н.З. Кольцова (содокладчицы) увидели в
романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» текст, построенный по законам оперы. К.В. Загороднева (Пермь) отметила взаимовлияние стихотворной лирики и живописи в стихах о Ван Гоге А.С. Кушнера («Зачем Ван Гог вихреобразный...»), Е.Б. Рейна и А.А. Тарковского. Три докладчика обратились к творчеству В.В. Набокова. Т.Н. Белова проследила эволюцию его суждений о русской классике XIX в., отмечая влияние на разборы произведений принципов «новой критики» и постмодернизма. Сагаэ Мицунори (Токио) выделил в некоторых стихотворениях Набокова мотив «зрительной памяти» о России. Л.Н. Целкова сопоставила отражение революционных событий в романах «Дар» Набокова и «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака. Согласно И.А. Буркову, присутствие в «Докторе Живаго» текстов А.А. Блока и его мифологизированного образа (цитаты, реминисценции, упоминания) является дополнительным аргументом в пользу антидетерминистской концепции личности у Пастернака, а также лейтмотивной организации романного текста. С.И. Крашенников показал, как в творчестве младосимволистов предвосхищаются некоторые черты постмодернизма. Н.Л. Блищ (Минск) остановилась на металитературных размышлениях А.М. Ремизова в его эмигрантских книгах и статьях. О.Н. Скляров рассмотрел эссе Л.Я. Гинзбург «Мысль, описавшая круг» в контексте неотрадиционалистских исканий XX в. В ряде докладов предлагались интерпретации произведений - лирических, драматических, эпических. Ю.В. Шевчук (Уфа) представила как целое лирический цикл И.Ф. Анненского «Трилистники»; Д.А. Бестолков (Мичуринск) увидел в стихотворении В.В. Маяковского «Разговор с товарищем Лениным» попытку автопсихологического героя преодолеть одиночество, разрешить внутренний конфликт; И.Б. Александрова выявила в лирике Т. Ки-бирова черты постмодернистского текста (двойное кодирование, прямое и скрытое цитирование, порождающие многосмысленность). А.Н. Майкова подчеркнула в пьесе А.В. Вампилова «Старший сын» связь с жанром волшебной сказки (мотив случайной счастливой встречи). В шести докладах об эпической прозе выделялся тот или иной идейно-тематический аспект и соответствующие стилевые тенденции. А.В. Курочкина подчеркнула лиризацию жанра романа в «Золотом узоре» Б.К. Зайцева; О.А. Попова - концептуализацию истории, связь прошлого и настоящего в прозе Г.И. Чулкова; А.А. Ревя-кина - сочетание в романе В.С. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» пространственно-временных отношений узнаваемых жизненных ситуаций и органично вписанных в них реминисценций из русской классики; Д.О. Леснова- важность эстетической категории «возвышенного» у В.Г. Распутина (рассказ «Наташа», очерк «Вниз
и вверх по течению»). П.А. Федотова сблизила разные по стилю рассказы В.М. Шукшина и Б.П. Екимова, поскольку оба прозаика вводят сходные образы и мотивы (животное - друг и помощник; степь - необозримое пространство,символ свободы; полынь - запах душевной горечи); Л.М. Ельницкая говорила о мифологеме коня в эпосе И.Э.Бабеля «Конармия». Т.Г. Петрова познакомила слушателей с материалами дискуссии о литературной критике, проходившей в прессе первой волны эмиграции в 1920-1930-е годы и продолженной в послевоенное время (вплоть до 1960-х годов).
На заседаниях IV секции рассматривалась иностранная литература. В четырех докладах сквозной темой была интерпретация произведений греко-римской античности. Я.Л. Забудская проследила становление поэтики заглавий в драме: первоначальные заглавия-антропонимы обрастали подзаголовками, вводившими предикаты (особенно интенсивно - в эллинистическую эпоху), позднее появляется «игра» с прецедентными текстами (т. е. усиливается интерпретирующая функция заглавий). О. Стефанов (София) в докладе «Фиванский цикл Софокла - неразгаданная тетралогия...», вызвавшем споры, доказывал, что истолкователи (начиная с Аристотеля) сглаживают остроту изображаемого конфликта, подчеркивая роль Судьбы и тем самым «обеляя» грешника Эдипа. О.В. Осипова отметила, что Дионисий Галикарнасский в трактате «О Фукидиде» обсуждает стиль его исторического повествования в контексте поэтической и риторической традиции. Согласно И.А. Шефф, истоки современной теории сравнения восходят к античной риторике. В ряде докладов освещались отдельные аспекты интерпретации и функционирования произведений. А.А. Ляпина проследила судьбу романа Х. Понтоппидана «Счастливчик Пер» в русской критике.
A.В. Нижник проанализировала прустовские «живописные» мотивы в романе Набокова «Камера обскура»: в отличие от предшественника, Набоков «играет» с мировой культурой, его творчество знаменует закат (а не рассвет, как у Пруста) модернизма. Т.Л. Селитрина (Уфа) сравнила книгу интервью К. Исигуро, раскрывающую его взгляд на свои произведения, с литературоведческими их интерпретациями; сам писатель подчеркивал роль социально-психологических и политических проблем, волновавших его при создании романов.
B.А. Ряполова проследила «движение текста» во времени на материале редактирования У.Б. Йейтсом собственной драматургии. Я.Ю. Кресан применила методику структурно-семиотического анализа, прослеживая многообразные проявления принципа оппозиции (в особенности оппозиции «свой/чужой») в словацком романе о событиях Второй мировой войны. Г.Г. Лукпанова (Алматы) охарактеризовала поэти-
ку рамочного текста в романе С. Соколова «Школа для дураков», а также интертекстуальность произведения в целом. Е.М. Лепишева (Минск) сблизила творчество Е.Поповой с русскими драматургами «новой волны» (Н.В. Коляда, М. Варфоломеев), мировоззрение которых можно назвать «позитивным» экзистенциализмом. Гуань Линьли (КНР) выделила трагические мотивы в творчестве В. Быкова. В двух докладах обсуждались произведения, особенно популярные в молодежной среде. Е.А. Нестерова обратилась к тексту Библии как культурному коду «Властелина колец» Дж.Р. Толкиена; Т.П. Ткачева (Минск) сравнила тексты сказки «Алиса в стране чудес» Л. Кэролла и песен В.С. Высоцкого в одноименном дискоспектакле.
В заключение участники конференции выразили удовлетворение от проделанной совместной работы.
Л.В. Чернец, О.В. Вовк, А.В. Десятникова, Е.В. Жуйкова, О.Ю. Рождественская
Сведения об авторах: Чернец Лилия Валентиновна, докт. филол. наук, профессор кафедры теории литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]; Вовк Ольга Владимировна, магистрант филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]; Десятникова Александра Викторовна, аспирант филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: teolit@philol/msu.ru; Жуйкова Елена Викторовна, магистрант филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]; Рождественская Ольга Юрьевна, аспирант филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
