CC BY
178
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ТЕМАТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
УДК 355.488 Р. В. Болгов
ВЗГЛЯДЫ АМЕРИКАНСКИХ УЧЕНЫХ НА ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТАХ ИНФОРМАЦИОННОЙ ЭПОХИ
На рубеже XX и XXI вв. появилось много исследований влияния информационной революции на различные явления общественной и политической жизни. В ряде публикаций рассматривается влияние информационной революции на характер современных военно-политических конфликтов. Такой интерес обусловлен рядом причин.
Во-первых, информация становится новым стратегическим ресурсом, позволяющим влиять на массы и на лица, принимающие решения. За нее ведется борьба как на внутриполитическом уровне, так и между государствами. Такая борьба может перерастать в войну. При этом представление об исключительно межгосударственной природе войн подвергается серьезному переосмыслению. Состав участников, использующих информационное пространство и обращающихся к войне как к средству достижения своих политических целей, постоянно расширяется. Стоит отметить, что с наступлением информационной эпохи появилось противоречащее Клаузевицу мнение, что война перестает быть продолжением политики. Более того, получает распространение точка зрения, что, наоборот, политика становится продолжением войны1.
Во-вторых, информационная революция привела к появлению программно-аппаратных средств, позволяющих более эффективно получать, обрабатывать, хранить и передавать информацию. Их выведение из строя может нанести серьезный ущерб жизнеобеспечивающей инфраструктуре. Внедрение этих средств в военную сферу стало важной частью еще одной революции — революции в военном деле (РВД), предполагающей помимо наращивания технических характеристик вооружений также изменение структуры и форм организации вооруженных сил. Эти организационные трансформации можно считать третьей причиной повышения интереса научного сообщества к данной проблематике.
Большое число публикаций на эту тему — характерное явление для начального этапа развития любой области знания. Исследования по данной проблематике можно условно разделить на две основные группы. В первую группу входят работы, в которых признается коренная трансформация сущности конфликта в условиях информационной революции [3; 20; 23]. Вторую группу составляют работы, в которых также признается определенное влияние информационной революции и связанных с ней со© Р. В. Болгов, 2009
циальных изменений на характер конфликта, но при этом сущность конфликта, его базовые мотивы и средства ведения остаются в сфере материального, а не в информационном пространстве [12; 15; 19]. Особенно отчетливо это разделение можно увидеть в отечественной военно-научной среде.
Также отмечается расхождение мнений ученых по вопросу соотношения трансформации войны и организационных изменений. Одни исследователи полагают, что прежние структуры организации вооруженных сил оказываются неэффективными, поскольку сущность войны принципиально изменилась. Другие говорят, что трансформация организационных структур не сопровождается изменением сущности войны. Третьи считают, что организационные изменения — не новое явление.
Что касается американского научного сообщества, то здесь можно выделить несколько исследовательских школ, рассматривающих разные аспекты влияния информационной революции на характер современных конфликтов. Во-первых, это аналитики RAND Corporation Джон Аркилла и Дэвид Ронфельдт, авторы концепций кибернетической и сетевой войны, в которых предполагается достижение доминирования в конфликте за счет активного использования компьютерных технологий в военной технике и формирования сетевой организации вооруженных сил. Вторую школу представляют специалисты Академии ВВС США Ричард Шафрански, Джордж Штейн и др. Они считают, что в будущих конфликтах центральную роль будет играть сама информация, которая будет главным средством воздействия на сознание масс и, что более важно, на сознание лиц, принимающих решения [8, p. 58-59, 62]. На первом плане здесь находятся социально-коммуникативные и психологические аспекты. Представители этой школы «склонны к образному мышлению, предпочитая техническим терминам... категории философского порядка» [22]. Можно также выделить «кибернетический подход» У. Швартау, Р. Хандли и Р. Андерсона, которые в своих работах обсуждают проблемы кибербезопасности и защиты информации в компьютерах и сетях, приравнивая информационную составляющую конфликтов к противостоянию в киберпространстве [7].
Исследования влияния информационной революции на военную сферу были инициированы администрацией Клинтона в начале 1990-х годов в связи с необходимостью адаптации к новым условиям после окончания «холодной войны». Исчез СССР, единственный актор с сопоставимым военным потенциалом, поэтому США стремились взять на себя роль единственной сверхдержавы. Был выдвинут ряд концепций «информационного превосходства» и «информационного доминирования», при этом ключевая роль отводилась доминированию на поле боя, а информационным технологиям отводилась роль умножителя эффективности вооружений. Позднее к этой функции добавились психологические и разведывательные аспекты. Данные концепции стали своего рода альтернативой концепции «ядерной войны». При этом с исчезновением СССР как видимого противника исчезла необходимость содержать огромные по численности вооруженные силы в прежнем виде и возникла необходимость их реорганизации.
В 1996 г. вышла работа Дж. Аркиллы и Д. Ронфельдта «The Advent of Netwar», обозначившая новый подход к изменениям в военной сфере, вызванным информационной революцией. Исследователи отталкивались от системы координат «кибернетическая война — психологическая война — сетевая война». Избранный термин для обозначения нового явления, «сетевая война», подчеркивал влияние информационной революции на организацию и управление в конфликтах, на развитие сетевых форм организаций, доктрин и стратегий. Специфической чертой «сетевой войны» является комплексное сочетание организационных, технических и социально-коммуникативных факторов. В дальнейшем этот подход получил развитие в их работах «The Zapatista “Social Netwar”
in Mexico» (1998), «The Emergence of Noopolitik: Toward an American Information Strategy» (1999), «Networks and Netwars: The Future of Terror, Crime, and Militancy» (2001). К теме «сетевой войны» обращались и другие исследователи, в частности Мануэль Кастельс [16], Гарри Кливер [4]. Сегодня этот подход стал доминирующим в военнополитическом и научном сообществе США; организационно-управленческие аспекты вышли на первый план, подвинув технические. В «сетевой войне» основными акторами выступают многочисленные разобщенные и мелкие группы, связанные на основе не иерархического (как раньше), а сетевого принципа. Формально все элементы такой сетевой структуры равноценны и равноправны, но каждый наделен своей функцией. Каждый элемент оказывается связанным с любым другим опосредованно, через цепочку взаимодействий, что позволяет говорить об относительной автономности элементов в такой структуре. Это имеет положительные стороны, поскольку даже при выходе из строя элемента сеть продолжает функционировать. Акторы сети используют новейшие информационные технологии и могут действовать очень слаженно, даже находясь на больших расстояниях друг от друга. Подразумеваются такие разнообразные акторы, как международные террористические организации, преступные группировки и даже организации радикальных активистов, многие из которых имеют сетевую структуру. И именно управление «сетью», как полагают авторы, дает возможность добиться доминирования в современных конфликтах [1, р. 3-28]. Эта концепция (трансформировавшаяся позднее в концепцию «сетецентрической войны», разработанную под руководством А. Цебровски, Дж. Гарстка и др. в конце 1990-х — начале 2000-х годов) была взята «на вооружение» американскими вооруженными силами, где началась реорганизация в плане создания военных групп, объединяющих в себе разные рода войск (сухопутные, ВВС, ВМФ), для коммуникации которых активно используются программные и аппаратные средства. Причем речь идет о повышении самостоятельности боевых единиц и о делегировании принятия ряда решений на низовой (grassroots) уровень. Все это прошло апробацию во время вооруженной кампании в Ираке (2003) и с военно-тактической точки зрения показало определенную эффективность, хотя и сопровождалось некоторыми проблемами с обеспечением взаимодействия между звеньями. При этом нельзя считать эту концепцию панацеей. Как отмечает отечественный исследователь Д. Балуев, тактические успехи не привели к политическим успехам США в Ираке [10].
Концепцию сетевой войны активно берут на вооружение не только вооруженные силы государств, но и негосударственные акторы, которые видят в использовании информационных технологий и новых форм организации возможность создавать «асси-метричные» угрозы противнику и компенсировать недостаток материальных ресурсов по сравнению с мощью государств. Так, Роджер Гриффин демонстрирует это на примере организации управления у группировок крайне правых , в среде которых концепция «сетевой войны» стала особенно актуальной. Гриффин заимствует философский концепт «ризомы» у представителей философии постмодернизма Жиля Делёза и Феликса Гваттари3, заявивших об универсальности «ризоматических структур» и о «ризоме» как образе всего постмодерного мира. Действительно, на смену «тюрьме», «казарме» и «фабрике» (иерархическим структурам, описанным Фуко) приходят сетевые структуры, причем повсеместно: в социальных движениях, в военной сфере, в экономической организации (к примеру, кластерный подход) и т. д. Дело не в том, что раньше не было сетей (они существуют в природе едва ли не с момента зарождения жизни на Земле), а в том, что «сеть стала общей формой, которой свойственно определять то, как мы понимаем мир и действуем в нем» [23, с. 181]. Перефразируя Декарта, можно сказать: «Я мыслю сеть, следовательно, я существую в сети». Примечательно, что ряд иссле-
дователей (в частности А. Г. Дугин) устанавливают прямую связь между философией постмодернизма и информационной революцией [13].
Майкл Хардт и Антонио Негри вводят концепт «множества», приходящего на смену прежней иерархичной структуре общества. «Множество», которое является неким проектом, который должен осуществиться в будущем, состоит не из классов, наций и т.д., а из личностей («сингуляриев»), для которых характерна самоорганизация [23, с. XVII— XVIII]. Множество — это новые социальные и культурные движения, организованные как многообразные, открытые и самоуправляемые сети. Хардт и Негри полагают, что в современном обществе труд имеет тенденцию направленности на производство нематериальных благ и приобретение общественной формы сетей, основанной на коммуникации, т. е. изменения в организации производства приводят к изменению в структуре социальных групп. Это, в свою очередь, приводит к трансформации властных структур (не управление «немногих многими», как было раньше, а управление «каждого каждым» [23, с. XXI]) и, следовательно, к изменению характера конфликта. Для того чтобы добиться доминирования в борьбе с «сетью», необходимо использовать не прежние иерархические формы организации, а другую «сеть».
Дж. Аркилла и Д. Ронфельдт используют термин «рой», а не «ризома» или «множество». Эти исследователи полагают, что использование тактики роя (где одна единица сама по себе неопасна, но объединенная в систему совокупность этих единиц представляет большую угрозу для противника) является залогом доминирования в современных конфликтах [2, р. 9]. При этом, как отмечает, в частности, Роджер Гриффин, сама природа такой формы организации придает особую значимость активному использованию интернета, схожего по структуре с «ризомой», через который группировка распространяет свои принципы среди сторонников и налаживает связи с единомышленниками по всему миру [6].
Точные и математические науки также не остались в стороне от изучения сетевой структуры. В результате в основу доказательства эффективности сетевых структур лег закон Меткалфа, в соответствии с которым при увеличении количества узлов обмена информацией потенциальная эффективность сети повышается линейно, а при увеличении числа взаимодействий между этими узлами растет пропорционально квадрату их числа. Это означает, что чем больше сеть, тем она эффективнее.
Однако некоторые авторы (те же Делёз и Гваттари), несмотря на большую эффективность такого вида организации в исследуемой сфере, предупреждают и о потенциальной опасности сращивания узлов в рамках данной структуры, что может привести к унификации, «тотализации», «массификации», «захвату власти в одни руки» [5].
Обратной стороной сетевых структур можно назвать и беспрецедентную жестокость, которая оказывается спровоцированной использованием сети. Поскольку «сеть» помогает раскрыть протестный потенциал, то, оказавшись на вооружении террористов, политических экстремистов и международной преступности, использование сетевых структур может довольно эффективно послужить достижению их целей, связанных с человеческими «издержками», на что идут эти акторы, компенсируя тем самым недостаток материальных ресурсов по сравнению с мощью государств и создавая «ассимет-ричные» угрозы противнику. И это несмотря на «технологизацию» войны и связанную с этим перспективу «стерильной», «чистой» войны [9] с минимальным числом жертв среди военных и мирного населения.
В то же время сильные стороны сетевых структур — открытость, аморфность, отсутствие единого центра принятия решений — могут оказаться их уязвимыми местами. Если в таких структурах плохо налажена коммуникация между узлами, то они обрече-
ны на распад. Также их распад неизбежен, если лишить идеологическую основу сети питательной среды, что, правда, очень сложно осуществить. При этом некоторые авторы считают минусы сетевой организации вооруженных сил надуманными, так как в концепции «сетевой войны» сеть не подменяет собой иерархию. Наоборот, она подразумевает конвергенцию сетевых и иерархических структур вооруженных сил. Так, в традиционные иерархические структуры добавляются новые связи между одноранговыми элементами, что повышает скорость циркуляции информации внутри системы [11, с. 29-30].
Сегодня технические аспекты реализации концепции «сетевой войны» не являются главной проблемой, за исключением временных финансовых затруднений (реализация этой концепции стоит довольно больших денег). Гораздо большую проблему представляет собой трансформация структуры вооруженных сил, подразумевающая сочетание иерархических и сетевых форм организации, обеспечение взаимодействия между ними. В 1970-х годах в СССР с большими сложностями столкнулась реализация проекта ОГАС, разработанного под руководством академика В. М. Глушкова4, причем эти сложности носили не технический (технически реализовать проект «советского интернета», по мнению ряда исследователей, было вполне реально), а структурный, организационно-управленческий характер, поскольку оказалось затруднительным сосуществование иерархической организации с информационными технологиями, требующими «под-страивания» под них всей структуры, ее трансформацию в сторону сетевых форм. С подобными сложностями может столкнуться и военно-политическое руководство государств при реализации концепции «сетевой войны».
Примечания
1 В романе Дж. Оруэлла «1984» показан гипотетический сценарий того, как в условиях быстрого технологического развития и тотального контроля над сознанием война становится способом существования государств, вся политика которых направлена на продолжение войны. Данный пример из художественной литературы приведен лишь в качестве иллюстрации. При этом ведущий теоретик войны Мартин Кревельд считает, что «война не просто служит власти, она и есть власть». Сегодня война может вестись не только ради достижения каких-либо интересов, но и ради нее самой, что совпадает с мыслями Оруэлла [17].
2 Роджер Гриффин вводит понятие «группускулярности». Группускулы (в дословном переводе «маленькие группы») представляют собой, с одной стороны, небольшие политические образования, а с другой — узлы сети, имеющие общие признаки. «Группускула характеризуется отказом от каких-либо попыток создать массовую базу последователей. .. Тем не менее их влияние и значение расширяются благодаря той легкости, с которой они способны объединиться с другими группками, идеология и тактика которых в достаточной мере подходит для осуществления конкретной деятельности» [цит. по: 18].
3 В свою очередь, Делёз и Гваттари заимствовали термин «ризома» из ботаники, где он означал строение корневой системы, характеризующейся отсутствием центрального стержневого корня и состоящей из множества хаотически переплетающихся, периодически отмирающих и регенерирующих, непредсказуемых в своем развитии побегов [цит. по: 14].
4 ОГАС — Общегосударственная автоматизированная система сбора и обработки информации для нужд учета, планирования и управления. В отличие от западных аналогов, главной особенностью данной системы был жесткий иерархизм: «ОГАС представляла собой многоступенчатую пирамиду, нижнюю ступень которой составляла информационная база первичных экономических ячеек, а верхнюю ступень — информационная база общегосударственных органов управления, а главной задачей было обеспечение полноты передаваемой информации по бюрократической цепочке» [цит. по: 21, с. 126].
1. Arquilla J., Ronfeldt D. Networks and Netwars: The Future of Terror, Crime, and Militancy. RAND, 2001.
2. Arquilla J., Ronfeldt D. Swarming and the Future of Conflict. Santa Monica, Calif., 2000. P. 9.
3. Baudrillard J. La Guerre du Golfe n’a pas eu lieu. Paris, 1991.
4. Cleaver H. The Zapatista Effect: The Internet and the Rise of an Alternative Political Fabric // Journal of International Affairs. 1998. Vol. 51, N2.
5. Deleuze G., Guattari F. A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia. Minneapolis, 1987.
6. Griffin R. From Slime Mould to Rhizome: An Introduction to the Groupuscular Right // Patterns of Prejudice. 2003. Vol. 1, N 37. P. 27-50.
7. Schwartau W. Information Warfare — Chaos on the Electronic Superhighway. New York, 1994.
8. Szafranski R. A Theory of Information Warfare: Preparing for 2020 // Airpower Journal. Spring 1995. N1.
9. Virilio P., Lotringer S. Pure war. New York, 1997.
10. Балуев Д. Г. Политика в войне постиндустриальной эпохи // «Международные процессы». Сентябрь-декабрь 2005. №3(9). URL: http:// www.intertrends.ru/ nineth/ 002.htm (дата обращения: 15.11.2008).
11. Бедрицкий А. В. Информационная война: концепции и их реализация в США. М., 2008. С. 29-30.
12. Гареев М. А. О некоторых характерных чертах войн будущего // Военная мысль. 2003. №6. С. 53.
13. Дугин А. Г. Мир охвачен сетевыми войнами // Независимое военное обозрение. 2005. №44 (453). URL: http:// nvo.ng.ru/ concepts/ 2005-11-25/ 4_netwars.html (дата обращения: 15.11.2008).
14. Емелин В. А. Ризома и Интернет. URL: http:// emeline.narod.ru/ rhizome.htm (дата обращения: 16.11.2008).
15. Калиновский О. Н. Информационная война — это война? // Военная мысль. 2001. №1. С. 57-58.
16. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. под науч. ред. О. И. Шкаратана. М., 2000.
17. Кревельд М. Трансформация войны / Пер. с англ. М., 2005.
18. Мошкин М. От политических солдат — к политическим партизанам. URL: http:// new.evrazia.org/ article.php?id=199 (дата обращения: 16.11.2008).
19. Орлянский В. И. Информационное оружие и информационная борьба: реальность и домыслы // Военная мысль. 2008. №1. С. 62-70.
20. Слипченко В. И. Войны шестого поколения. Оружие и военное искусство будущего. М., 2002.
21. Трахтенберг А. Д. Миф о величии электричества и интернет: функции утопического пространства в информационной революции // Материалы IX Всероссийской объединенной конференции «Интернет и современное общество». СПб., 2006.
22. Туронок С. Г. Информационно-коммуникативная революция и новый спектр военнополитических конфликтов // Полис. 2003. № 1. С. 28.
23. Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи / Пер. с англ. под ред. В. Л. Иноземцева. М., 2006.
Статья поступила в редакцию 18 июня 2009 г.
