CC BY
132
УДК 94(47).084.3
Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2013. Вып. 3
И. П. Стрелков
ВЗГЛЯД БЕЛЫХ ДИПЛОМАТОВ НА ГЛАВНЫЕ ЦЕЛИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ
В истории белого движения важное место занимает проблема его внешнеполитической ориентации. Условия гражданской войны, окраинный характер областей, где оно развивалось, слабая материально-техническая база заставляли его искать союзников за пределами России. Особенности идеологии белого движения («единая и неделимая Россия») требовали активной защиты интересов страны на международной арене — в том смысле, в каком их понимали белые. Поэтому им было необходимо обеспечить свое представительство на Парижской мирной конференции, на которой должно было определиться послевоенное устройство мира. Подготовка материалов к участию в конференции велась с ноября 1918 г. в Париже усилиями посла В. А. Маклакова, а с января 1919 г. — Русским политическим совещанием — РПС (председатель — князь Г. Е. Львов; в него входили также В. А. Маклаков, министр иностранных дел Омского правительства С. Д. Сазонов, посол в США Б. А. Бахметьев — главные дипломатические силы небольшевистской России). В декабре 1918 г. в Омске было создано межведомственное Особое подготовительное к мирным переговорам совещание.
Эти два органа были уполномочены Верховным правителем А. В. Колчаком заниматься формированием российской позиции на Мирной конференции и представлять интересы России [1, л. 4]. Премьер-министр Российского правительства П. В. Вологодский писал о РПС как о «центре тяжести» внешней политики Омска [2, л. 154]. В других центрах белого движения подобная подготовительная работа либо вовсе не велась, либо, как это было на Юге, имела место попытка создания консультативного органа [3, л. 163], не увенчавшаяся успехом из-за противоречий о принципе представительства в нем [4, с. 341]. Поэтому именно Особое подготовительное к мирным переговорам совещание и деятели РПС наиболее основательно выразили от имени белого движения взгляд на цели русской внешней политики.
Как отметил О. В. Будницкий, белые дипломаты относились к Октябрьской революции как к неприятной, но преходящей «истории», и были убеждены в конечном поражении большевиков [5, с. 50]. Поэтому их главной задачей было не допустить каких-либо решений Мирной конференции относительно границ России без ее согласия. Это исключало признание белым движением независимости любой нации бывшей Российской империи, кроме Польши [6, л. 7], и сводило его требования по каждому участку границы к сохранению status quo ante bellum. Подобная позиция позволяла уже современникам, например, сторонникам независимости Украины, трактовать международную позицию белых как великодержавную и шовинистическую [7, p. 273]. Эта точка зрения присутствовала и в советской литературе [8, c. 195]. Часто при оценке внешней
Стрелков Иван Павлович — аспирант, Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова; e-mail: [email protected]
© И. П. Стрелков, 2013
политики белых как современниками [9], так и историками [10, с 210] сам факт служения того или иного дипломата «царскому режиму» представлялся как свидетельство его «реакционности». Правда, в последние годы появляются работы с другим подходом. Так, В. Ж. Цветков отводит от С. Д. Сазонова традиционные обвинения в излишнем консерватизме, фокусируясь на «демократических» элементах его воззрений [11, с 394].
Подобная позиция белого движения осложняла его сотрудничество с «окраинными государствами» в борьбе с большевизмом, затрудняла союзническую помощь. Как писал А. В. Шмелев, внешняя политика белых не столько работала на победу в гражданской войне, сколько служила воображаемой «национальной» России [12, с 80]. В связи с этим интересно выявить теоретические основы этой политики, понять, какими соображениями руководствовались белые дипломаты при ее формировании, ответить на вопрос, какое место в международных отношениях они стремились приобрести для России. Подчеркнем, что в данной статье рассматривается взгляд белых дипломатов только на главные цели внешней политики России в будущем. Внешнеполитическая концепция белого движения во всей ее полноте требует, бесспорно, более обширного и детального исследования.
В первую очередь нужно обратить внимание на общие особенности мировоззрения политических деятелей, сотрудничавших с белым движением. Положение России как великой державы представлялось им как естественное неизменное состояние, определенное всей ее историей. Характерно, что Б. А. Бахметьев писал в 1928 г. В. А. Маклакову: «Я был и остался приверженцем великодержавия: я верю в будущую Россию, великую, счастливую и богатую; я верю в нацию, в ее талантливость, ее гений, в ее необыкновенную способность к имперскому строительству, соединенную с огромным умением управлять собственными делами» [13, с 382]. Большевизм же виделся дипломатам как явление, совершенно чуждое русскому народу, полностью зависимое от Германии. Это не было простым пропагандистским штампом: на основании этого убеждения строились политические прогнозы. Например, министр иностранных дел правительства Колчака Ю. В. Ключников в докладной записке Совету министров утверждал, что с поражением Германии в мировой войне Ленину и Троцкому будет труднее контролировать страну, и реальное положение дел в ней существенно изменится [14, с. 332]. Наконец, дипломаты были уверены, что только небольшевистская Россия сможет стать элементом стабильности в европейской политике. Поэтому они верили, что союзники по Антанте заинтересованы в России либо по соображениям баланса сил в Европе (Маклаков) [15, л. 12], либо ввиду возвращения его долгов (К. Д. Набоков) [16, с. 17].
Далее необходимо рассмотреть, как белые понимали будущий мировой порядок, основным звеном которого, как гласили знаменитые «14 пунктов» президента США В. Вильсона, была Лига Наций. Вопрос о 14 пунктах неоднократно обсуждался в Особом подготовительном к мирным переговорам совещании. Доклады по данному вопросу, сделанные в совещании, показывают, что среди белых дипломатов не было единого понимания американской политики и программы мира. Ю. В. Ключников представлял Лигу Наций как прочное объединение государств, возможно, даже на уровне федерации. Поэтому он считал, что необходима подготовка условий, среди них — учреждение обязательного международного суда по разрешению споров между государствами, института международных следственных комиссий, третейского суда [17, л. 79]. Также предлагалось придать гаагским конференциям статус постоянных учреждений, выработать соглашение о мерах против нарушителей международных обязательств,
кодифицировать международное право, подчинить внешнюю политику всех держав парламентскому контролю [17, л. 79]. Именно этим, считал Ключников, должна была заняться Мирная конференция. В целом он рассматривал Лигу Наций как явление отдаленного будущего.
На заседаниях подготовительного совещания Ключников высказывал и другие соображения. Он считал возможным принять программу, но с учетом объективных условий существования государств, в частности, культурно-исторического облика России [17, л. 53]. Сама программа Вильсона, как он думал, абстрактна, поэтому ее пункты можно толковать и в пользу России [17, л. 58].
И. Г. Лорис-Меликов, бывший русский посол в Сиаме, уделил больше внимания 14 пунктам в целом. Он выделял в отношении к ним содержательную и тактическую стороны. Тактическая сторона заключалась в том, что, принимая 14 пунктов, Россия повышала свои шансы на участие в конференции [18, л. 18]. Программу Вильсона дипломат рассматривал с точки зрения американской политики. Лорис-Меликов утверждал, что США — «государство космополитов» и лишено национальной политики1. Суть американской внешнеполитической линии он видел в «отвлеченных принципах международного права» [18, л. 19]. Лорис-Меликов не смотрел на 14 пунктов как на окончательную доктрину, в частности, как он думал, мир не готов к открытой дипломатии [18, л. 21]. Отмечал он и то, что в самих США отношение к программе Вильсона было далеко не однозначным [18, л. 21]. Лорис-Меликов полагал также, что к программе Вильсона нужно отнестись формально. Принять ее требовали текущие политические обстоятельства, но ее практическую важность для мирового переустройства он считал относительной.
В отличие от своих коллег В. Г. Язвицкий2 видел в 14 пунктах Вильсона более важное явление. Он рассматривал программу американского президента в связи с реальным политическим положением США и считал, что Вильсон не идеалист, а дипломат, строивший свою политику исходя из имеющихся в его распоряжении возможностей [19, л. 5]. Он напоминал, что за годы войны Америка стала самой крупной финансовой и промышленной державой мира. Флот США стал сильнее британского [19, л. 5]. Вдобавок благополучие Британии зависело от колоний, которые могли рано или поздно от нее «отпасть» [19, л. 6]. Язвицкий подчеркивал, что суть американской программы мира сводилась к превращению мира в рынок для США [19, л. 8]. Таким рынком придется стать и России. Предполагая, что США заинтересованы в экономической слабости России, он не видел в эксплуатации ее рынков катастрофы [17, л. 60], думая, что США выгодно будет опереться на Россию как на союзника в борьбе с Японией [19, л. 9]. В этой ситуации, по его мнению, России нужно воспользоваться случаем и стать союзником США, тем более, что с этой страной у нее не было территориальных споров [19, л. 10]. Англия же, чтобы не потерять хотя бы то, что имеет, скорее всего, пойдет на союзнические отношения с США [19, л. 10].
Язвицкий смотрел на 14 пунктов как на декларацию новой великой державы, опиравшуюся не на военную, а на экономическую мощь. Сами по себе эти пункты могли быть простой формальностью, однако важно было то, что в новом мировом порядке главная роль принадлежала, по его оценке, Америке, и у новой России был шанс приобрести достойное место в мире, вступив в союз с США.
1 Лорис-Меликов отождествлял термины «нация» и «этнос», заключая, что если население США представляет собой «смесь» разных народов, то и национальной политики там быть не может.
2 Славянофил, сотрудник МИД правительства А. В. Колчака.
Русское политическое совещание настаивало на принятии программы Вильсона. Еще до начала Мирной конференции, 7 января 1919 г., Маклаков писал в Омск, что Антанта будет иметь дело только с демократическим правительством, поэтому 14 пунктов должны быть им признаны [20, л. 114]. Тем не менее совещание обращало внимание и на практические недостатки программы. Особую критику вызывал принцип «свободы морей». Как и в Омске, он был признан самым опасным для России в силу слабости ее флота: впустив флоты всех наций в свои воды, она не смогла бы извлечь из этого выгоду для себя [21, л. 33].
И все же реальные условия вносили свои коррективы во внешнюю политику белых, в том числе и в желание сотрудничать с Мирной конференцией. Союзники не хотели признавать какое-либо русское правительство легитимным. Смущал белых дипломатов и общий стиль работы конференции. В феврале Маклаков сообщал в Омск, что все наиболее существенные вопросы в Париже решаются великими державами, а более слабых ставят перед фактом. Многие вопросы не обсуждаются, их попросту обходят молчанием. В связи с этим, полагал Маклаков, России не стоит стремиться на конференцию, чтобы сохранить свободу действий в будущем [22, л. 64].
Одновременно белые видели в отсутствии России на конференции опасность. Во-первых, это значило, что все громадные усилия России в мировой войне теряли значение. Во-вторых, по замечанию члена военно-морской комиссии при РПС генерала М. И. Занкевича, не удовлетворяя законные требования России, союзники делали ее своим потенциальным врагом и возможным союзником Германии [23, л. 58]. Этому могло способствовать тесное экономическое сотрудничество двух стран [23, л. 58]. Такой союз со временем мог перерасти в военное соглашение [23, л. 58].
Соображения сохранения свободы действий применялись не только в отношении участия в Мирной конференции вообще, но и в отношении некоторых конкретных вопросов. В июле 1919 г. в Париж прибыла турецкая делегация, и актуальным стал вопрос о Константинополе и проливах Босфор и Дарданеллы. Колчак предлагал Сазонову заявить, что Россия оставляет за собой право высказаться по турецкому вопросу во время будущих отдельных переговоров по общему урегулированию последствий мировой войны для России [24, л. 18]. Юридические основания для защиты прав России на проливы имелись. Так, Язвицкий в докладе «Россия, Царьград и проливы» писал, что нужно защищать лишь силу договора 1915 г., по которому союзники соглашались на передачу Константинополя и проливов России [17, л. 20].
Однако далеко не все полагались на договор 1915 г. В Особом подготовительном совещании в конце декабря 1918 г. обсуждалось, стоило ли, в сложившихся условиях, предъявлять требования о проливах. Правда, было решено поднять эту проблему ввиду ее важности в будущем [17, л. 25]. Тем не менее интересно, что этот вопрос ставился. Совещание рекомендовало закрепить «притязания» России на проливы [17, л. 28]. На ближайшее время проливы предлагалось оставить в руках Турции, что упрощало бы возможность оспорить их в будущем [17, л. 29].
Считая контроль над черноморскими проливами исторической задачей России, белые исходили из возможности того, что проливы в будущем придется брать силой. Так, в докладе военно-морской комиссии по этому вопросу первым пунктом ставилась задача не допустить решение, «могущее служить в будущем препятствием для достижения государственной задачи: овладения проливами» [23, л. 20]. На случай, если проливы не были бы переданы России сразу, предполагалось остановиться на их нейтрализации
с допуском судов всех наций, но для нечерноморских разрешался ввод одной эскадренной бригады [23, л. 74]. Вариант, принятый РПС, предусматривал свободу прохода всех торговых судов и военных судов черноморских наций, как в мирное, так и в военное время, и общий запрет на проход военных кораблей нечерноморских наций [25, л. 8].
Открытый выход в Средиземное море давал России возможность влиять на дела на Ближнем Востоке, в частности в Палестине. Несмотря на все трудности, которые переживало белое движение, Русское политическое совещание интересовалось будущим Святой Земли и возражало против образования там еврейского государства [26, с. 437].
Иными стали бы в таких условиях отношения с Румынией. Язвицкий писал, что, владея Константинополем, Россия сможет решить в свою пользу все пограничные вопросы с Румынией — о Буковине, Бессарабии и дельте Дуная [17, л. 20]. В зависимости от России оказалась бы и Болгария, хотя выход к Эгейскому морю она потеряла лишь в ноябре 1919 г. — согласно Нейискому договору, и в декабре 1918 г., когда Язвицкий писал свой доклад, это еще не произошло.
Возможность появления России в Средиземноморье таила в себе потенциал для ее конфликта с союзниками по войне. Соглашение 1915 г. было вызвано политическими условиями войны. Позже Д. Ллойд-Джордж писал, что Россия была бы идеальным мандатором в районе проливов [27, с. 391], но вряд ли он был до конца искренен. Союзникам был на руку отказ большевиков от договоров царского правительства. Да и сами белые, видя нежелание Антанты передать им проливы, смотрели на нее в этом плане уже как на противника. «Задача же западных держав — недопущение России в Средиземное море», — утверждалось в докладе военно-морской комиссии [23, л. 3].
Таким образом, при решении задачи овладения проливами Россия не могла опереться на своих союзников по Антанте. В то же время после мировой войны в Восточной Европе сложилась иная политическая ситуация. Появились независимые Польша, Чехословакия, Венгрия, Югославия. Австрия стала небольшой республикой. В отношении всех этих стран России необходимо было формировать свою политику.
«Белая» Россия смотрела на славян как на потенциальных союзников. Язвицкий в докладе «Россия и славяне» писал, что, несмотря на ряд ошибок прошлого, русская общественность всегда симпатизировала освобождению славянства [28, л. 1]. Он полагал, что без правильного решения славянского вопроса у России не могло быть самостоятельной внешней политики [28, л. 1]. Западные державы в моменты усиления России старались поссорить ее со славянами (пример — Священный Союз, боровшийся с освободительным движением в Европе, в том числе и со славянским) [28, л. 2]. Этим он объяснял и конфликты между Россией и Польшей, Болгарией и Сербией [28, л. 3]. Такая политика не позволяла России решить главный внешний вопрос — вопрос проливов. Только в политическом и культурно-экономическом союзе с независимыми славянскими государствами, думал Язвицкий, Россия могла бы добиться этой цели [28, л. 3]. Для этого, по его мнению, после мировой войны складывалась удачная ситуация. Главный враг славян, Германия была побеждена, а внимание западных держав, как он предполагал, должно было переместиться на Дальний Восток, для борьбы за китайские рынки [28, л. 4]. В этом, писал Язвицкий, шанс для России: она должна подчинить своему влиянию все славянские государства. Тогда Россия сможет вести подлинно самостоятельную внешнюю политику [28, л. 6].
«Правильное» решение славянского вопроса Особое подготовительное совещание ставило в зависимость от следующих условий: 1) контроль России над Мраморным
морем и проливами; 2) присоединение Галиции и Закарпатья к России; 3) тесный экономический и политический союз России с Югославией; 4) самостоятельность Чехословакии, соприкосновение ее границы с Россией, установление коридора между Чехословакией и Югославией; 5) независимость Польши, обеспечение ей выхода к морю через Данциг, русско-польский политический и экономический союз; 6) культурное взаимодействие всех славянских стран; 7) создание славянского союза [17, л. 84]. Здесь хорошо видно, как конкретные территориальные требования соотносились с общей идеей славянского союза.
В докладной записке по славянским делам, адресованной Сазонову, Язвицкий развивал эти идеи. Так как практически вся западная граница России станет границей со славянскими странами, с ними необходимы добрые отношения, чтобы их положение, как буфера между Западной Европой и Россией, было на руку, а не во вред России [17, л. 11]. Основой для славянского союза Язвицкий считал экономические взаимосвязи. Предполагалось, что промышленность Чехословакии и Польши будет ориентироваться в основном на Россию [28, л. 12] . России было политически выгоднее получать продукцию машиностроения из Чехословакии, а не из Германии.
Югославия, соперничая с Италией на Адриатике, как ожидалось, будет нуждаться в союзе с Россией и Чехословакией [28, л. 12]. Неславянские страны, такие как Греция, Румыния и Венгрия, а также ранее прогермански ориентированная Болгария, оказавшись в окружении России, Чехословакии и Югославии, вынуждены будут примкнуть к этой системе [28, л. 13]. Чтобы славянская коалиция стала эффективной, Россия должна учитывать «национальную психологию» каждого члена «славянской семьи» [28, л. 16]. Для первой четверти XX в. характерно преувеличение этноязыкового фактора в политической ориентации того или иного государства; реально под «национальной психологией» имелись в виду национальные интересы славянских государств.
Важным фактором влияния России в Восточной Европе был вопрос коммуникаций внутри этого пространства. Поэтому белые настаивали, чтобы Россия сохранила доступ к устью Дуная. «Дунай — великая славянская река, естественный торговый путь между Россией и южнославянскими государствами» [23, л. 54], — отмечал генерал Занкевич в военно-географическом очерке о Нижнем Дунае. Через Дунай белые рассчитывали получить доступ к Болгарии, Югославии, Чехословакии. Не случайно Омское подготовительное совещание указывало, что последняя должна иметь выход к Дунаю в Братиславе [29, л. 86].
Во многом для получения общей границы с Чехословакией белые требовали Закарпатье. РПС также поддерживало идею «коридора», который связал бы Югославию и Чехословакию через Бургенланд — небольшую область, лежащую между Австрией и Венгрией [29, л. 86]. Такой проход не только соединял чехословаков и югославов, но и разделял германцев и венгров, которые рассматривались как традиционные враги славян [29, л. 86].
Когда речь шла о расширении границ славянских государств, эти изменения белые всегда поддерживали. РПС предлагало заставить Германию вернуть Польше все западнопольские земли, в том числе Данциг; выступало за сохранение в составе Чехословакии Судетского края [29, л. 86]. Совещание считало нужным передать Югославии Каринтию и Штирию, имевшие значительное немецкое население [30, л. 15], причем не указывалось, войдут ли они в состав Югославии полностью или с учетом национального принципа.
Идея славянского союза сочеталась с сомнениями белых относительно Лиги Наций, и некоторые члены Омского подготовительного совещания смотрели на этот союз как на альтернативу Лиге. В 1918-1919 гг. проект рисовался лишь в общих чертах и не был проработан тщательно и созвучно современной политической ситуации. В документах, касавшихся славянского вопроса, были названы лишь некоторые штрихи этой структуры, преимущественно экономические. Предполагалось, что Россия заключит с Чехословакией и Польшей экономический и политический союз, который означал бы единую для трех стран монетную систему, таможню, почту и телеграф [17, л. 89]. Для обеспечения финансового единства славянского мира должен был быть учрежден Всеславянский банк в Праге [17, л. 89]. Допускалась возможность создания общего флота с Югославией [28, л. 7]. Е. П. Серапионова справедливо указывает на связь этих идей с взглядами чешского политического деятеля-неослависта К. Крамаржа [31, с. 287].
В главном проект белых выглядел достаточно цельным. Обращает на себя внимание его основная мысль — сделать русскую внешнюю политику более самостоятельной. Это говорит о том, что белые дипломаты сделали вывод из противоречивого опыта сотрудничества с Антантой в годы мировой и гражданской войн. Однако взгляд РПС на будущие отношения с союзниками шел вразрез с этой задачей. В рамках Совещания работала финансово-экономическая комиссия, занимавшаяся вопросами русского внешнего долга, материальных претензий России к Германии и Австрии, а также проблемами восстановления российской экономики. Для нас важен доклад профессора П. П. Гензеля, изучавшего пути покрытия заграничной задолженности. Оценивая ее в 20 млрд золотых руб., что в 300 раз превышало ежегодную добычу золота в России, он писал, что страна не сможет в ближайшие годы даже платить проценты по этому долгу [32, л. 1]. Но единственный выход, который предлагал Гензель, состоял во внешнем займе еще 15-20 млрд руб. для развития русской экономики [32, л. 3]. Такие капиталы в ближайшее время если кто и мог предоставить, то только союзники по Антанте. В подробной монографии, посвященной истории финансов белого движения, О. В. Будниц-кий показал практические попытки подготовить проникновение иностранных средств в Россию. В 1919 г. московским Купеческим банком и одной из лондонских фирм был создан Лондонский и восточный торговый банк, главной целью которого и было привлечение зарубежных капиталов в «освобожденную» Россию [5, с. 335].
Таким образом, взгляд белых на цели внешней политики России был противоречивым. Казалось бы, политики и дипломаты небольшевистской России скептически относились к перспективе Лиги Наций и тяготились союзническими отношениями с Антантой. Они видели будущего партнера России в новых славянских государствах. Предполагалось, что славянский союз будет противовесом Германии, но сотрудничества с ней белые также не исключали, хотя смотрели на него как на крайнюю меру. Этим соображениям была подчинена система территориальных требований белых к Парижской мирной конференции. Подчеркнем, что эти требования были достаточно логичными, чтобы говорить именно о системе. Тем не менее в области финансовой политики белые не предполагали на будущее иного подхода, кроме пути внешних займов, что делало программу «самостоятельной русской политики» неосуществимой в ближайшем будущем даже в случае их победы над Советской Россией.
Источники и литература
1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-176. Оп. 5. Д. 359.
2. ГАРФ. Р-200. Оп. 1. Д. 265.
3. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 28.
4. Деникин А. И Очерки русской смуты. Кн. 3, т. 4-5. Вооруженные силы Юга России. М.: Айрис-пресс, 2006.832 с.
5. Будницкий О. В. Деньги русской эмиграции: колчаковское золото 1918-1957. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 508 с.
6. ГАРФ. Ф. Р-454. Оп. 1. Д. 15.
7. La Paix de Versailles. Les questions Territoriales: Tchecoslovaquie. Pologne. Ukraine. Roumanie. You-gislavie. Paris: Edition internationale, 1939. 495 p.
8. Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. М.: Мысль, 1983. 294 с.
9. L'Humanite.1919 30 mai.
10. Трукан Г. А. Антибольшевистские правительства России. М.: Ин-т росийской истории РАН, 2000. 255 с.
11. Цветков В. Ж. Белое дело в России: 1919 год: формирование и эволюция политических структур Белого движения в России. М.: Посев, 2008. 635 с.
12. Шмелев А. В. Внешняя политика правительства адмирала А. В. Колчака 1918-1919 г.: дис... канд. ист. наук. М., 1995. 272 с.
13. «Совершенно лично и доверительно!» Б. А. Бахметев — В. А. Маклаков. Переписка, 1919-1951: в 3 т. / общ. ред., вступит. ст., коммент. О. В. Будницкого; предисл. Т. Эммонса. Т. 3. М.: Гувер. ин-т войны, революции и мира; Стэнфорд. ун-т; Рос. акад. наук; Ин-т Российской истории РАН, 2002. 670 с.
14. Временное Всероссийское правительство. 23 сентября — 18 ноября 1918 г. Сб. документов и материалов / сост. и научн. ред. В. И. Шишкин. Новосибирск: Ин-т истории РАН; НГУ, 2010. 361 с.
15. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 10.
16. Неизвестная Россия. ХХ век. Кн. 3. М.: [s.t.], 1993. 416 с.
17. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 600.
18. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 611.
19. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 364.
20. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 615.
21. ГАРФ. Ф. Р-5834. Оп. 1. Д. 1.
22. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1.Д. 617.
23. ГАРФ. Ф. Р-5834. Оп. 1. Д. 3.
24. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 359.
25. ГАРФ. Ф. Р-5805. Оп. 1. Д. 292.
26. Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми. М.: РОССПЭН, 2005. 547 с.
27. Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. 2. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1957. Т. 2. 556 с.
28. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 361.
29. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 601.
30. ГАРФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 367.
31. Серапионова Е. П. Карел Крамарж и Россия 1890-1937. М.: Наука, 2006. 510 с.
32. ГАРФ. Ф. Р-3703. Оп. 1. Д. 10.
Статья поступила в редакцию 3 декабря 2012 г.
