CC BY
52
Библиографический список:
1. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики [Электронный ресурс] / М.М. Бахтин. - 1975. - Режим доступа : http://www.infoliolib.info/phüol/bahtin /hronmain.html (дата обращения : 10.10.2011).
2. Вонсовский, С.В. Современная естественнонаучная картина мира [Текст] / С.В. Вонсовский -Екатеринбург : Изд-во Гуманитарного ун-та, 2005.
- 680 с.
3. Бровкина, Ю.Ю. Социальная психология бренд-коммуникации [Текст] : автореф. дис. ... д-ра пси-хол. наук : 19.00.05 / Ю.Ю. Бровкина. - М., 2009.
- 43 с.
4. Гегель, Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук [Текст] : в 3 т. - М. : Мысль, 1975. - Т.2. Философия природы. - 695 с.
5. Демьянков, В.3. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста [Текст] / В.З. Демьянков. - М. : Изд-во Всесоюзного центра переводов, 1979. - Вып. 2. Методы анализа текста. - 90 с.
6. Котлер, Ф. Основы маркетинга. Краткий курс [Текст] / Ф. Котлер - М. : Изд-во Вильямс, 2007.
- 656 с.
УДК 801.73 ББК 81.00
7. Плотникова, С.Н. Дискурсивные технологии и дискурсивное оружие как реалии современной информационной эпохи [Текст] / С.Н. Плотниковой // Технологизация дискурса в современном обществе / под ред. С.Н. Плотниковой. - Иркутск : ИГЛУ, 2011. - С. 6-43.
8. Почепцов, Г.Г. Семиотика [Текст] / Г.Г. Почепцов. -М. : СмартБук, 2009. - 430 с.
9. Философия : Энциклопедический словарь [Электронный ресурс] / под ред. А.А. Ивина. - 2004. -Режим доступа : http://www.books.sh/blib_106705. html (дата обращения : 25.09.2011).
10. Черняк, Л.С. Время у Гегеля [Электронный ресурс] / Л.С. Черняк. - 2001. - Режим доступа : http://www. riku.ru/lib/fil_zk/chemyak.htm (дата обращения : 01.10.2011).
11. Alan, M. Jones. Teleology and the Hermeneutics of Hope : Jungian Interpretation in Light of the Work of Paul Ricoeur [Electronic resource] / J. Alan M. - 2010. - URL : http://www.junginstitute.org/ pdf_filesJungV4N2p45-56.pdf (дата обращения :
30.09.2011).
12. Oxford Dictionary [Electronic resource]. - URL :
http://oxforddictionaries.com/definition/always?q= always (дата обращения : 01.10.2011).
Е.В. Ильина
взаимодействие и конфликт Блоков содержания и смысла под воздействием модальной партитуры текста
В статье рассматриваются понятия «модальное значение» и «модальный смысл» в контексте конструирования модальной партитуры распредмечивания смыслов текста. Указанная структура организует взаимодействие содержательного и смыслового уровней в тексте. Непосредственному анализу подвергаются две ее типологические разновидности: противоположная и противоречивая.
Ключевые слова: модальное значение; модальный смысл; модальная партитура текста
E.V Ilyina
intaraction and conflict of contents and sense blocks under the influence of the textual modal score
The article examines the concepts of modal meaning and modal sense with respect to constructing the modal score of sense dematerializing in a text. The stated structure organizes interaction between contents and sense levels of the text. Two of the possible variations of the score are being closely studied: oppositional and contradictory ones.
Key words: modal meaning; modal sense; textual modal score
Модальность в языке представляет собой ровневых языковых единиц, относимых к по-феномен, масштабы и функциональная значи- тенциалу экслицируемости данного явления, мость которого определены недостаточно чет- не дает возможности проникнуть в суть того, ко. Исследование отдельных блоков разноу- каков статус модальности в языковой системе.
Плодотворным, с нашей точки зрения, является рассмотрение модальности как текстовой категории. В этом случае все свойства и функции модальности оказываются определенными с точки зрения доли ее участия в процессе текстопостроения. В настоящей статье нас интересует соотношение содержательного и смыслового уровней текста в изложении этих понятий филологической герменевтикой (об этом ниже) с модальностью, которая рассматривается как универсальное средство, управляющее процессом взаимодействия указанных уровней.
Помимо того, представляется возможным попытаться переосмыслить понятийные основания модальности в аспекте терминологического уточнения понятий «модальное значение» и «модальный смысл». По нашему мнению, следует говорить не о типах модальности, а о типах модальных значений, которые могут быть выражены с помощью средств различных уровней языковой системы. Указанные значения есть продукт существования человека в мире смыслов, значительная часть которых образует смысловую основу феномена языковой модальности в виде категоризированной системы наиболее общих языковых модальных значений (необходимости / возможности, долженствования / волеизъявления, способности / умения, веры / знания). Необходимо заметить, что, признавая важность выявления чисто когнитивных, не связанных с языком оснований взаимосвязи смысла и значения, т. е. того «до-лингвистического, концептуального содержания мыслимого, предшествующего его лингвистической структурации в системе языка» [Костюшкина, 2007, с. 120], мы подчеркиваем необходимость анализа отображения собственно языкового и речевого функционирования модальности в тексте в рамках выявления соотношения модального значения и модального смысла.
В настоящей статье акцент делается на интегративной природе смысла как конструкта, исследование которого необходимо для изучения и адекватного описания деятельности понимания текста. В этой связи А.А. Залевская говорит о поступательной организации такого процесса: от тела текста к значению каждого слова как «достоянию социума», далее
- к концептам как «достоянию индивида» и
к смыслу, как интегративному продукту всей этой работы [Залевская, 2005, с. 418]. В этом случае смысл предстает как конструкт, который применительно к тексту стоит на самом высоком уровне его организации.
Значение и смысл часто признаются двумя «аспектами реализации знаковой функции языковых единиц». При этом за функцию в чистом виде отвечает именно смысл: «Противопоставление значения и смысла, по сути, есть противопоставление системы и функции» [Кравченко, 2001, с. 154-156]. Данное уточнение представляется важным и, на наш взгляд, учитывается в герменевтической концепции такого соотношения (см. об этом ниже).
Во многих работах, рассматривающих соотношение смысла и значения, больше внимания уделяется значению, чем смыслу. Это естественно, так как научному анализу легче подвергнуть то, что уже зафиксировано системой языка (ср.: для Г.П. Мельникова смыслы лежат за пределами языковой системы [Мельников, 1978]).
А.В. Колмогорова рассматривает значение как «структуру знаний, складывающуюся в сознании членов языкового сообщества в процессе накопления опыта взаимодействий с членами знакового отношения - обьектом-элементом окружающей среды и языковым знаком» [Колмогорова, 2007, с. 10]. Ключевым моментом в этом определении представляется указание на постепенный характер становления языкового значения. Нам представляется, что главным фактором, влияющим на характер и конечный результат такого становления, являются смыслы, постоянно создаваемые, воссоздаваемые и преобразуемые (в плане высвечивания конкретных их граней) в культуре и ее текстах. Смыслы выполняют функцию фильтров значений: значениями становятся только наиболее частотные, значимые для данной языковой культуры смыслы [Богин, 2001]. Смысл влияет не только на вариантную часть значения, но и на его инвариантную часть. Ср. определение дискурсивного типа знака особенностями алгоритма смыс-лопорождения [Колмогорова, 2007, с. 51-52].
Общеизвестно, что значение изменчиво. Наиболее частым объяснением этого факта является предположение изменения объекта внешней среды, с которым связан данный язы-
ковой знак или ощущение возможности связать данный знак с другим объектом. В основе такого изменения или переноса лежит модификация типа или сущностных характеристик взаимодействия человека как с реальным объектом, так и с языковым знаком, с ним связанным. Однако представляется возможным поддержать иной подход к объяснению изменчивости значения, а именно: детерминированность изменения значения актуализацией ранее затемненных граней смысла. Данные актуализации, если они масштабны, т. е. доступны большому количеству представителей данного языкового сообщества в различных текстах культуры, подвергаются категоризации и становятся частью соответствующего значения. В этом случае значение есть продукт бытия человека в мире смыслов. В свою очередь, значение обеспечивает саму возможность и адекватность распредмечивания (освоения) смысла. Значения, или, точнее, их объединения в определенные структуры, обеспечивают сворачивание смысла, его облечение в слова, предложения, тексты при говорении с последующим распредмечиванием в процессе понимания. При этом значения и смыслы оказываются рядоположены как различные компоненты одной и той же деятельности понимания [Щедровицкий, 1974]. Несомненно, что связь между смыслом и значением не должна представляться как причинно-следственная, но исключительно как двунаправленная [Колмогорова, 2007, с. 45].
Не меньше спорных моментов возникает в деле разграничения уровней содержания и смысла в тексте. Согласно Г.П. Мельникову, смыслы - «компоненты внеязыкового мыслительного содержания», значения же выполняют «посредническую функцию при номинации смыслов» [Мельников, 2003, с. 102-103]. Однако такой смысл в герменевтической концепции является эквивалентом содержания, так как является лишь передачей отношений комбинирующихся в тексте единиц в смысле осуществления трансноминации и когноми-нации в терминологии Г.П. Мельникова [Там же. С. 103-104]. По мнению Г.П. Мельникова, номинативный смысл (указываемый значениями как компонентами внутренней формы сообщения), в свою очередь, является внутренней формой сообщения (содержания -Е.И.), благодаря чему высказывание стано-
вится не просто номинацией, а сообщением, и неполное знание слушающего становится более полным и точным [Там же. С. 104]. Таким образом, в нашей работе мы будем придерживаться исследовательской возможности выделения в тексте двух взаимодействующих уровней: уровня содержания и уровня смысла.
На наш взгляд, сущность соотношения понятий «значение» и «смысл», «содержание» и «смысл» наилучшим образом представлены в герменевтической концепции типов понимания Г.И. Богина. Такими типами по Г.И. Богину являются: семантизирующее, когнитивное и распредмечивающее понимание [Богин, 1982, с. 49-50]. Первые два типа ориентированы на значение, последний - на смысл. Так, под семантизирующим пониманием имеется в виду необходимость «декодирования единиц текста, выступающих в знаковой функции». Когнитивное понимание связано с извлечением «познавательной информации». Данное положение согласуется с представлениями о том, что значение связывается, прежде всего, с передачей информации [Брудный, 1964, с. 3], а информация представляется как знание [Шералиева, 1980, с. 16]. И только распредме-чивающее понимание обеспечивает освоение смыслов, свернутых в тексте в средствах текста, которые выступают в отвлечении от их знаковой функции. Важно заметить, что, сравнивая когнитивное и распредмечивающее понимание, автор говорит о производстве «второго текста» в обоих случаях. Под «вторым» текстом понимается «выражение одного содержания в другом» (курсив наш - Е.И.) [Богин, 1982, с. 49]. Разница заключается в том, что при когнитивном понимании содержание второго текста начинает преобладать в рефлективной деятельности реципиента над исходным авторским текстом, а в случае распред-мечивающего понимания содержание второго текста рассматривается лишь как вспомогательное средство для освоения первого текста, т. е. свернутых в его средствах смыслов [Там же. С. 69]. Таким образом, осуществляется переход от уровня содержания текста к уровню свернутых в нем смыслов. Если этого перехода не будет, понимание останется неполным, поскольку ограничится уровнем наборов предикаций. Под содержанием текста Г.И. Богин понимает «набор предикаций в рамках пропозициональных структур» [Богин, 2001].
Так, предложение-реплика Пети Трофимова из «Вишневого сада»: «Меня в вагоне одна баба назвала так: «облезлый барин» на интерпретативном уровне содержания «второго текста» будет представлено как «Одна баба в вагоне назвала Трофимова облезлым барином». При этом, если читатель продолжит понимать текст, опираясь только на содержание, то от него ускользает смысловая сторона описанной автором ситуации [Богин, 1982, с. 10]. Освоение смысла предполагает восстановление или создание субъектом, воспринимающим и осваивающим текст, искомой конфигурации связей и отношений в ситуации деятельности и коммуникации в тексте опред-меченной [Щедровицкий, 1974]. Речь идет не о смыслах-концептах, которые представляются как актуализации значения языкового знака в различных контекстах его употребления, а о смыслах как контекстуально обусловленной идеальной стороне языковых средств тек-стопостроения, которые опредмечивают эти смыслы в конкретном тексте (Ср.: два аспекта изучения смысла [Колмогорова, 2007, с. 9]). Примерами исследования текста при учете взаимодействия уровней содержания и смысла могут быть работы других представителей Тверской герменевтической школы. Наиболее показательные из них [Крюкова, 2001; Богатырев, 2001].
Разграничение сфер функционирования значений и смыслов, в совокупности составляющих понятийную основу языковой модальности, как указывалось выше, планируется произвести на основе анализа взаимодействия уровней содержания и смысла в конкретных текстах. Помимо того, немаловажным является уточнение известного представления о двухчастном объективносубъективном строении модальности. Показательно, что значение и смысл также могут противопоставляться на основе соотношения объективного и субъективного начал. Например: «значение объективирует в себе субъективный смысл» [Леонтьев, 1972, с. 288-289], «смысл - личностное отношение конкретного индивида к содержанию, на которое в данный момент направлена его деятельность» (курсив наш - Е.И.) [Красных, 2003, с. 74]. В этих формулировках отражается представление о том, что значение связывается с общественным сознанием (в аспекте общеприня-
тости такого обобщения), а смысл - с индивидуальным сознанием [Тарасов, 1993, с. 1112]. Весьма существенно указание на объективацию смысла значением. Выше отмечалось, что согласно интерпретации филологической герменевтики наиболее частотные для языкового культурного сообщества смысла застывают в языковых значениях, что обеспечивает одновременно их обобщение, категоризацию и, следовательно, переход с уровня значимости только для отдельных личностей на уровень значимости для всех. Понимание смысла как «личностного отношения» у В.В. Красных в предлагаемой нами концепции преломления свойств языковой модальности в тексте связывается с предположением о том, что распредмечивание всех компонентов смыслового уровня в тексте направляется и детерминируется группой узловых модальных смыслов. Проследить такую тенденцию можно лишь на основе анализа используемых средств для опредмечивания смыслов (как модальных, так и безмодальных) в реальном текстовом материале. При этом за основу берется не соотношение отдельных смыслов и отдельных средств, а их партитурная взаимная конфигурация, поскольку «корреляция часто возникает не между смыслом и средством, а между смыслом и партитурной организацией средств» [Богин, 2001]. Таким образом, языковая модальность рассматривается как поле языкового сознания, где хранится алгоритм формирования модальных партитур речевых сообщений (текстов).
Партитуру модальных составляющих текста, или модальную партитуру будут формировать два плана компонентов. С одной стороны, это модальные смыслы, т. е. смыслы-модализации, с другой стороны, объединяемые ими в блоки смыслы безмодальные, или, точнее, пассивно модальные. В процессе рефлективного действования с текстом каждый смысл блока активизируется, модально окрашивается под влиянием смысла-объединителя. Причем такая «окраска» может и не соотноситься напрямую со смыслом-модализацией. Речь идет о вариативности в отнесении того или иного смысла при его распредмечивании к определенной типической области рефлективной реальности субъекта как вместилища (отстойника) опыта. Имеется в виду опыт из трех поясов системомыследеятельности
(СМД): предметных представлений, мысли-коммуникации и чистого мышления [Щедровицкий, 1974].
Что касается понятия «модальный смысл», или «смысл-модализация», то имеются в виду смыслы-способы преобразования мира в тексте в виде задаваемых координат упорядоченного создания / воссоздания / изменения такой реальности. Указанные смыслы-способы заключают в себе возможности последующего адекватного восстановления смыслового замысла автора читателем. Смыслы-модализации включаются в кластеры модальной партитуры и обеспечивают направление луча рефлексии к определенной области опыта при вхождении новой онтологической картины в рефлективную реальность субъекта. Такие смыслы-способы носят универсальный характер и распространяются по всем уровням категоризиру-ющей их языковой системы в виде модальных значений. Такова принимаемая нами за основу интерпретация соотношения понятий «значение» и «смысл» в их функциональном переосмыслении в контексте рассмотрения модальности как текстовой категории.
Помимо того, необходимо выяснить, как модальная организация текста влияет на соотношение уровней содержания и смысла в нем. По нашему мнению, взаимодействие между блоками содержания и смысла внутри текста может строиться согласно наиболее общим стратегиям реализации отношений противоположности, противоречия, пресуппозиции и корреляции. В рамках настоящей работы предпринимается попытка описания возможностей управления процессом взаимодействия уровней содержания и смысла при последующем понимании текста на основе первых двух типов организации модальной партитуры. Основанием того, что особенности взаимоотношений уровней содержания и смысла определяются модальностью, вернее, типом заложенной в тексте модальной партитуры, является тот факт, что, как будет показано ниже, тот или иной вид модальной партитуры с зафиксированным способом сопоставления содержательных и смысловых связей определяет последующую категоризацию смыслов-модализаций каждого кластера в направлении определенных типов модальных языковых значений. Последнее обеспечивает
устойчивость и универсальный координирующий статус модальности как явления языка.
Понятие противоположности хорошо разработано в философии и логике. Основным свойством противоположностей является их взаимное исключение, отрицание друг друга [Философский словарь, 1980, с. 300]. Наиболее существенным для настоящего исследования является то, что противоположная организация отношений между содержанием и смыслом в тексте подразумевает прямое отрицание выводов, сделанных на основе анализа содержательных связей, заключениями, выводимыми из процесса распредмечивания смыслов в тексте.
Понятию противоположности в соответствие ставится представление о противоречии. Противоречие является родовым термином для понятий тождества, противоположности и различия. В основе понимания сущности каждой из стадий противоречия лежит взаимодействие нового и старого. На стадии тождества в старом намечаются предпосылки возникновения нового, как «отличия себя от самого себя». Стадия различия предполагает возникновение нового, которое продолжает развиваться, будучи детерминированным старым. При осознании их противоположности новое предстает как отрицание старого. На этапе собственно противоречия старое и новое, отрицая друг друга, переходят друг в друга, становятся тождественными (старое становится «в снятом, преобразованном виде» частью нового) [Там же. С. 301]. Этим замыкается один цикл, заканчиваются предуготов-ленья к началу нового витка. В контексте настоящей работы нас интересуют две последние из отмеченных стадий развития противоречия, так как взаимодействие между блоками содержания и смысла ощущается наиболее остро при обнаружении их противоположности или противоречия. Ключевым моментом в этой связи оказывается осознание конфликта как необходимой предпосылки при противоположной организации комплекса содержательно-смысловых связей и снятие такового при построении противоречивой модели их взаимодействия. При этом под «старым» и «новым» следует понимать блоки содержания и блоки смысла соответственно. Содержание выступает как необходимая основа для опредмечивания и дальнейшего
распредмечивания смысловых конфигураций, которые представляют собой понятийный (и коммуникативный) фокус рефлективного дей-ствования с текстом. Логично предположить, что, даже при наличии конфликта между старым и новым на стадии противоречия, противостоящие друг другу части все же осознаются как взаимопроникающие, взаимно обусловливающие друг друга. На уровне модальной партитуры текста такое соотношение реализует себя в том, что при отрицании содержательных установлений выводами, сделанными на основе распредмечивания смысловых линий повествования, последние (как новое в фокусе освоения) будут содержать в себе с необходимостью возможность органичного включения исходных содержательных отношений (в преобразованном виде) на последующем этапе собственно противоречия. При этом тексты с противоположной организацией модальной партитуры все же необходимо отделять от построений с противоречивым способом организации взаимодействия между блоками содержания и смысла, поскольку в первых указанная возможность включения содержательных отношений не имеет основа-
ния в виде языковой экспликации основных модальных значений (в виде их частных разновидностей). Последнее утверждение будет подкреплено примерами анализа текстового материала далее. Итак, при построении модальной партитуры на основе противоречивого устройства содержательно-смысловых связей в тексте, взаимное отрицание блоков содержания и смысла осознается, но линии развития содержания и репродукции / продукции смыслов развиваются параллельно без замещения одного другим. Далее наиболее значимые части содержания после необходимого преобразования поглощаются, интегрируются блоком смыслов, возникает полноценная текстовая содержательность.
Переходя к анализу текстового материала, нужно оговориться, что из-за ограниченности объема статьи и сложности используемой терминологии приводимые выкладки носят сжатый характер. Они выражают общую идею, хотя и могут показаться поверхностными.
Противоположная организация модальной партитуры представлена следующим текстом Риммы Казаковой:
Пожалуйста, возьмите пальму первенства! 1. ~
Не просто подержать, а насовсем. 2. _
Пускай у вас в руках крылато, перисто 3. ~ _
возникнет эта ветвь на зависть всем. 4.
А вы пойдете, тихий и небрежный, 5. ~ — ~
как будто не случилось ничего. 6. —
Но будете вы все-таки не прежний - 7.
все прежнее теперь исключено. 8. —
У ваших ног послушно море пенится. 9. ~ _
Кошмарный зверь, как песик, ест с руки. 10. ~ ^_
От палочки волшебной - пальмы первенства - 11. ~ _
расщелкиваются хитрые замки! 12. _
Им клады от нее таить нет смысла, - 13. ~ ~
и пальмочка, в ладонь впаявшись твердо, 14. ~ ~
подрагивает, как коромысло, 15.
когда полны до самых дужек ведра. 16.
Тот - еще мальчик, та - качает первенца, 17. _ ~
тот - в суету гвоздями быта вбит... 18.
Берите же, берите пальму первенства! 19. ~
Черт шутит, пока бог спит... 20. _ _ _
Что? Говорите: «Не хочу. Успеется. И вообще 21. _ ~ _ _
почему вы решили, что именно я? Сейчас мне 22.
некогда. Да отстаньте же в конце концов! Все. Пока. Обед стынет...» 23. 24.
Эй, кто-нибудь, возьмите пальму первенства! 25. _ _ ~
Пожалуйста, возьмите пальму первенства. 26. ~ _
Берите же, берите пальму первенства! 27. ~ _
Цифры справа - номер стиха, ударные слоги обозначены знаком —, а безударные - знаком ~. Стихотворение, написанное в основном классическим пятистопным ямбом, имеет необычное строфическое деление. В первом двадцатистрочнике основной каркас ритма держится на сходных по метрическому рисунку четных стихах с мужской рифмой и пиррихиями по большей части во второй и четвертой стопах. Только в 14-м и 16-м стихах появляется женская рифма. Вообще, при непосредственном восприятии на слух, кажется, что рифмы хаотично перепутаны: используются не только мужские и женские, но и дактилические окончания. Перекрестная рифмовка окончаний также не отличается стройностью. Рифмы, в большинстве своем, неточные: первенства - перисто - пенится - первенца и т. п. Следующие четыре «белые» строки объединяются в отдельную строфу. Поскольку целью стоит наиболее эмоциональная и точная передача живого обывательского (а не поэтического) ответа, отсутствие четкого метрического рисунка является оправданным. Как в реплике-ответе живого диалога поток речи иссякает по мере того, как иссякают аргументы, подобным же образом сокращается количество слогов в каждом из четырех стихов. Последний тристих является рефреном уже повторенного выше призыва. Дактилические рифмы создают эффект затихания возгласов. Все это придает законченность тексту.
Описанные особенности формы данного стихотворного текста служат опредмечиванию ядерных смыслов-модализаций и консолидации всего смыслового стратума текста. Содержательные связи выражаются таким образом лишь косвенно. Например, в виде строфического деления. Если ориентироваться лишь на необходимость когнитивного понимания, т. е. когда в основе интерпретации будут логикопредикативные отношение в синтагматической цепи и создаваемое ими развитие сюжета, то результатом может быть отношение к данному произведению противоположное тому, которое неизбежно возникнет при анализе собственно смысловых конфигураций. Действительно, сюжет стихотворения состоит в
том, что кому-то предлагается некое сокровище, богатство, которое сулит «зависть» окружающих, доступ в любые пределы, власть над стихиями и чем только еще, ведь это почти как волшебная палочка. Выбор того, кому предлагается такое счастье, неслучаен. Он избран среди тех, кто также достоин, но по воле обстоятельств не может этот дар принять. Далее следует сбивчивый и не очень-то вежливый отказ. А затем пальму первенства предлагают всем желающим, что странно, так как вещь, безусловно, ценная.
Если же, ориентируясь на необходимость распредмечивающего понимания, обратиться к анализу плана смыслов, то на основании анализа задействуемых средств текстопо-строения получается противоположная картина. Переменчивая сбивчивая мена клаузул и неточности рифмы указывают на необходимость пересмотра вопроса о «ценности» волшебной пальмы первенства. Опредмечиваемый в данном текстообразующем средстве смысл «моральной тяжести славы» перекликается с повтором словосочетания «пальма первенства». Повтор помимо структурообразующей (рефрен) выполняет еще и стилевую функцию средства непрямой номинации для указания на необходимость понять, что есть эта «пальма первенства»? Слава? Признание? Политический пост? Одновременно активизируется соответствующие концептуальные области сознания. Задействуются пояса мысли-коммуникации и чистого мышления СМД. Повтор создает ощущение давления, нарастания семантического веса многократно повторяемой фразы в обрамлении разных рифм. Этому также косвенно способствует расширенное метафорическое сравнение «как коромысло, когда полны до самых дужек ведра». На смысловом уровне это соотносится с осознанием необходимости нести некое бремя. За почести и возможности придется платить. Тем самым, перечеркивается не только оценочная квалификация предлагаемой вещи, данная в рамках содержания, отрицается и устанавливаемая сопутствующая система условий: возьмите (просто так) - но придется платить, это не дар, а приобретение, связанное с собственным выбором, в данном случае,
целого жизненного пути - «все прежнее теперь исключено». Таким образом, опредмечиваемый смысл «тяжести славы» модализиру-ется смыслом «необходимости выбора». Переосмысливается и сюжетная деталь обоснованности выбора адресата, что наиболее явно отражено в использовании прецедентной фразы «Черт шутит, пока Бог спит..». Содержательно это просто эквивалент выражению «все возможно, все случается». Но, если справедливый судья не участвовал, тот, кому предлагают пальму первенства, на самом деле, ее недостоин, что подтверждается реакцией «одариваемого» во второй строфе. Последний стих первой строфы оказывается особым образом выделен и на уровне ритма. Такое выделение также может рассматриваться как средство текстопостроения, опредмечивающего смысл «гротескность, неестественность всей ситуации».
Многочисленные тропеические средства в первой части, помимо организации деятельности рефлексии при освоении содержания, участвуют в опредмечивании смыслов, которые объединяются ядерным смыслом-модализацией в первый кластер модальной партитуры. Так, персонифицирующая метафора «послушное море» и «строго когнитивная» метафора «пальма первенства - волшебная палочка», а также образное сравнение «кошмарный зверь, как песик» (взаимодействуют литота и пейоративная коннотация от уменьшительного суффикса) указывают на сверхъестественную природу свойств «пальмы». Смысл «возможность пользоваться сверхъестественным» наиболее сильно связан со смыслом-модализацией «необходимость выбора», поскольку на уровне категоризации модальных значений возможность замещается необходимостью. На уровне собственно смыслов этому соответствует определяющая роль выбора
- человек волен выбирать и возможный мир, в котором будет своя мера реальности.
Положение дел является сущим в действительности и дается в снятом виде, что поддерживается системой дейктических координат в тексте. Повелительные предложения в сочетании с предложениями в будущем времени подкрепляют опредмечивание смысла «необ-
ходимость выбора», ведь выбор также обычно относится к плану будущего. Пространственная координата, начинаясь расширением горизонтов возможностей в первой части, сужается до разговора (на улице у дома или по телефону), что поддерживается самой имитацией разговорной речи в неформальной обстановке - «Пока. Обед стынет...». Два ударения подряд в конце этого стиха создают не только отрывистость на уровне формы, указание на желание поскорей отделаться, невежливость, незаинтересованность собеседника на уровне содержания, но и смысл «противопоставление высокого обыденному». Отрывистости во второй строфе ставится в соответствие значение ударений в конце предыдущей части. Опредмечиванию указанного смысла также способствует белая рифма ответа, обрамленная собственно поэтической формой предыдущей и последующей строф. Указанный смысл также управляется смыслом-модализацией «свобода воли», который является одновременно отличным и тесно связанным с ядерным модальным смыслом предыдущего смыслового кластера. Смысл «свободы воли», пусть и такой обыденной воли, снова указывает на необходимость активизации опыта чистого мышления, поскольку даже чтобы принять самый ценный дар, нужно решиться. В контексте данного текста это не оспаривается: предлагающий не настаивает, просто обращается к другим. Сам модали-зируемый смысл также соотносится с выделением смысла «гротескность», т. е. ощущения несоответствия, в предыдущем смысловом блоке. Таким образом, два кластера модальной партитуры оказываются связными не только на уровне смыслов-модализаций, но и на уровне подчиненных смыслов. Категоризи-руемые на основе освоения всей совокупности смысловых связей данного текста модальные значения необходимости / возможности с преобладанием первой альтернативы над второй дополнительно подкрепляются значением волеизъявления, которое актуализирует внутреннюю модификацию значения необходимости в противопоставление ее внешней ипостаси.
Рассмотрим следующий сонет У Шекспира:
Two loves I have, of comfort and despair, 1. ~ — ~ — ~ — —
Which like two spirits do suggest me still: 2. — ~ — ~ — ~ —
The better angel is a man right fair; 3~
The worser spirit a woman coloured ill. 4 ~~~~~
To win me soon to hell, my female evil 5. ~ — — ~ — ~ — ~
Tempteth my better angel from my side, 6. ~ — ~ — ~ — —
And would corrupt my saint to be a devil, 7. — ~ — — ~
Wooing his purity with her foul pride. 8. —
And whether that my angel be turned fien 9. ~ — — ~ — ~ —
Suspect I may, but not directly tell, 10. ~ — ~ — — ~ —
But being both from me, both to each friend, 11. — ~ ~ — ~ ~ —
I guess one angel in another’s hell. 12. ~ — ~ — ~ ~ ~ — ~ —
Yet this shall I ne’er know, but live in doubt, 13 ~ — ~ ~ — — ~ — ~ —
Till my bad angel fire my good one out. 14. ~ ~ — ~ ~ — ~ — ~ —
Стихотворение написано пятистопным ямбом с преобладающей мужской рифмой -только в 5-м и 7-м стихах ее сменяют женские клаузулы. Рифмовая организация - abab bcbc dbd bcc - более свободна, чем того требует классическая сонетная форма [Холшев-ников, 1996, с. 135]. Твердая форма стихотворения, однако, не предполагает уверенности в собственной правоте, провозглашения каких-то лично открытых истин (как в у В.Я. Брюсова [Гаспаров, 1995]). Наоборот, ощущается неуверенность автора относительно того, что происходит. Эта неопределенность поддерживается не только на смысловом, но и на содержательном уровне - автор именует взаимодействующие стороны одинаково в симметричных синтаксических конструкциях - two loves; two spirits; the better angel - the worser spirit; both from me, both to each friend; one angel in another’s hell; my bad angel ... my good one. Разбавление мужских окончаний женскими оказывается неслучайным в словах evil, devil. Лежащие за ними концептуальные области связываются с женским началом, противопоставленным мужскому. С другой стороны, равноправность квалификации доброго и злого ангелов противоречит такому разделению, что указывает на неопределенность, наличие внутреннего конфликта в ситуации мыследействования автора.
Особенности организации содержания стихотворения подкрепляются отсутствием строфического деления. Мы не можем четко разграничить части, поскольку описание кон-
фликта между добром и злом предстает в единой ситуации, в рамках которой, однако, можно выделить все те же свойственные сонету разделы. В первом катрене происходит презентация общей системы отношений в дейк-тических координатах «место - время - лицо». Во втором четверостишии обозначива-ется переход от статической к динамической картине, причем первому лицу отводится роль стороннего наблюдателя. Терцеты оказываются содержательно (в плане выстраиваемых цепей предикаций) связаны синтаксическим переносом из 11-го в 12-й стих. С точки зрения содержания в терцетах представлены сомнения автора по поводу положения дел в настоящем и переход к будущему, в котором эти сомнения разрешатся, и сущее в возможности станет сущим в действительности. Ритмикоинтонационное оформление здесь органично сочетается с синтаксическим и лексическим выражением модальных значений необходимости / возможности. При этом благодаря смысловой организации текста при последующей категоризации возможность одерживает верх. Сказанное подкрепляется анализом опредмечивающих смысл средств тек-стопостроения. Одним из таких средств является в своих различных модификациях значащая мена места метрического ударения в стихе. Например, в 4-й стопе 11-го стиха и во 2-й стопе 14-го стиха ударным оказывается первый слог вместо ямбического второго. В первом случае это происходит под влиянием акцентуации повтора both from me, both to each
friend. Таким образом, еще раз опредмечивается смысл «равного статуса добра и зла». Во втором случае, мена места ударения происходит из-за заключительного выделения антитезы «bad - good». Интересно, что, в отличие от сонета Брюсова, антитеза шекспировского сонета не является чисто смысловой [Корнилова, 2008, с. 106]. Эта антитеза построена на взаимодействии словарных значений. С другой стороны, несомненно, идет одновременная актуализация всей концептуальной сферы не только в поясе мысли-коммуникации, но и области чистого мышления, поскольку наиболее значимым при рефлексии над текстом будет личностное наполнение блоков представления о «добре» и «зле» у конкретного реципиента. Таким образом, противоборство двух одинаковых по статусу и природе сторон (двух духов, ангелов, привязанностей автора) выделяется из всего блока содержательных связей и влияет на восстановление смысла в результате понимания текста. Тип организованности модальной партитуры в этом случае можно описать как противоречивый.
Помимо того, вариациями указанного текстообразующего средства мены места метрического ударения являются спондеированные стопы 8-й и 13-й строф. Выделяемые таким образом словосочетания помимо содержательной нагрузки выполняют функцию смысловых фокусов. Словосочетание foul pride переводилось как тщеславие (В. Микушвич), гордыня (Н. Гербель), спесь (Д. Щедровиц-кий), позорная гоньба (С. Степанов), порочность (А. Финкель), грешная краса (С. Маршак). Как видно, наиболее сильной здесь является коннотация негативной оценки, причем не внутренней, а внешней - со стороны принятых моральных норм, поскольку акцент делается на греховности, порочности, связанным с ними позоре, т. е. общественном порицании. Но принимается ли автором такая общепринятая квалификация? Оценочная характеристика злого ангела больше нигде не дается (worser spirit - относится, скорее, к той же содержательно-смысловой антитезе (better angel), а не к указанию значимости для автора). Опредмечиваемый смысл «общественной порицаемости зла» активизирует опыт чистого мышления, призывая читателя переосмыслить собственную систему ценностей, проте-
стировать ее, ответить себе на вопрос: что в ней от людей, а что действительно свое.
Наконец, из-за ритмико-интонационного членения стихов в первом терцете ударными оказываются вспомогательный глагол be в рамках спекулятивного придаточного и модальный глагол may в главной части одного и того же предложения. Модальное значение возможности как результирующий слепок модальной организации партитуры такого типа на собственно языковом уровне получает экспликацию в типе сказуемого. Значение перекликается со смыслом-модализацией, который объединяет упомянутые безмодальные смыслы в единое целое (модальная партитура состоит только из одного кластера). Это смысл «сомнение в своих убеждениях», который заключает в себе изначальную христианскую ориентированность на то, что станет с человеком после смерти за его плохие или хорошие поступки, но с абсолютной уверенностью утверждать ничего невозможно - «Могу предполагать, не смея утверждать» (Н. Гербель). При этом экпликация модального значения «сущего в возможности» дополнительно подкрепляет опредмечивание соответствующего смысла, а последующая обратная категоризация дает активизацию топосов опыта связанных с этим значением (во всех поясах СМД). Таким образом, при противоречивой организации взаимоотношений между содержанием и смыслом в рамках модальной партитуры текста наиболее значимые содержательные ориентиры (в виде эксплицированных модальных значений) включаются в итоговый процесс восстановления смысла. Конфликт между содержательной и смысловой линиями сглаживается.
Рассмотренные тексты и анализ влияния их модальной организации на взаимодействие уровней содержания и смысла в тексте иллюстрируют функциональную структурацию понятийной основы модальности не только на уровне речевых построений, но и на уровне системы языка.
Библиографический список:
1. Богатырев, А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста [Текст] : монография / А.А. Богатырев. - Тверь : Тверской гос. ун-т, 2001. - 197 с.
2. Богин, Г.И. Обретение способности понимать : Введение в филологическую герменевтику [Электронный ресурс] / Г.И. Богин. - 2001. - Режим доступа : http://pall.hoha.ru (дата обращения : 15.06.2008).
3. Богин, Г.И. Обретение способности понимать : работы разных лет [Текст] : в 2 т. / Г.И. Богин. - Тверь : Тверской гос. ун-т, 1982 (2009). - Т. 2. - 152 с.
4. Брудный, А.А. К проблеме семантических состояний [Текст] / А.А. Брудный // Сознание и действительность : сб. статей. - Фрунзе : Изд-во АН Кирг. ССР, 1964. - С. 3-10.
5. Гаспаров, МЛ.Брюсов-стиховед и Брюсов-стихотворец (1910—1920-е гг.) [Текст] / М.Л. Гаспаров // Избранные статьи / М.Л. Гаспаров. - М. : Новое литературное обозрение, 1995. - С. 102-122.
6. Залевская, А.А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст : Избранные труды [Текст] / А.А. Залевская. - М. : Гнозис, 2005. - 543 с.
7. Колмогорова, А.В. Языковое значение и речевой смысл : функционально-семиологическое исследование прилагательных обозначений светлого и темного в современных русском и французском языках [Текст] : дис. ... д-ра филол. наук : 10.02.19 / А.В. Колмогорова. - Иркутск, 2007. - 412 с.
8. Корнилова, Л.А. Лексико-семантический анализ в сонетах У Шекспира [Текст] / Л.А. Корнилова // Филологические науки. Вопросы теории и практики : в 2 ч. - Тамбов : Грамота, 2008. - Ч. 1, № 1(1).
- С. 104-108.
9. Костюшкина, .ЛМКонцептуальная систематика языка, речи и речевой деятельности как объект лингвистики [Текст] / Г.М. Костюшкина // Концептуальный анализ языка. Современные направления исследования : сб. науч. тр. - М. : РАН. Ин-т языкознания, 2007. - С. 119-129.
10. Кравченко, А.В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка [Текст] / А.В. Кравченко. - Иркутск : Иркутская обл. тип-ия №1, 2001. -261 с.
УДК 81.3 ББК 81.2
11. Красных, В.В. «Свой» среди «чужих» : миф или реальность? [Текст] / В.В. Красных. - М. : Гнозис, 2003. - 375 с.
12. Крюкова, Н.Ф. Метафоризация и метафоричность как параметры рефлективного действования при продукции и рецепции текста [Текст] : дис. ... д-ра филол. наук / Н.Ф. Крюкова. - М., 2001. - 275 с.
13. Леонтьев, А.Н. Проблемы развития психики [Текст] / А.Н. Леонтьев. - 3-е изд. - М. : Изд-во Моск. унта, 1972. - 573 с.
14. Мельников, Г.П. Системология и языковые аспекты кибернетики [Электронный ресурс] / Г.П. Мельников. - М. : Советское радио, 1978. - Режим доступа : http://www.philol.msu.ru (дата обращения :
22.03.2012).
15. Мельников, Г.П. Системная типология языков : Принципы, методы, модели [Текст] / Г.П. Мельников; отв. ред. Л.Г. Зубкова. - М. : Наука, 2003. -395 с. : ил.
16. Тарасов, Е.Ф. Введение [Текст] / Е.Ф. Тарасов // Язык и сознание : парадоксальная рациональность.
- М. : Ин-т языкознания РАН, 1993. - С. 6-15.
17. Философский словарь [Текст] / под ред. И.Т. Фролова. - 4-е изд., стер. - М. : Политиздат, 1980. -444 с.
18. Холшевников, В.Е. Основы стиховедения. Русское стихосложение [Текст] : учеб. пособие / В.Е. Холшевников. - СПб. : Изд-во С.-Петербургского унта, 1996. - 184 с.
19. Шералиева, Р.Ш. Информация и отражение [Текст] / Р.Ш. Шералиева // Общение в свете теории отражения : сб. статей. - Фрунзе : Изд-во АН Кирг. ССР, 1980. - С. 12-19.
20. Щедровицкий, Г.П. Смысл и значение [Электронный ресурс] // Проблемы семантики / Г.П. Щедровицкий - 1974. - Режим доступа : http://www. fondgp.ru (дата обращения : 10.12.2007).
Н.В. Кузнецова
лингвистические приемы пропаганды норм поведения в социальной рекламе сша
Данная статья посвящена выявлению особенностей формирования ценностей в текстах социальной рекламы США. Дана классификация норм, пропагандируемых в социальной рекламе (нормы взаимопомощи, безопасности, социального общения и жизнеобеспечения); выявлены способы их выражения в рекламных текстах. Установлено, что эти нормы носят субъективно-объективный характер.
Ключевые слова: социальная реклама; адресат; норма; объект и субъект оценки; этические нормы; утилитарные нормы
