CC BY
27
YAK 81'33 ББК 81 '1
M.B. ШИШКИНА
M.V. SHISHKINA
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЭПИГРАФА И ТЕКСТА-РЕЦИПИЕНТА В РУССКОМ ПОЭТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI В.
INTERACTION OF AN EPIGRAPH AND A RECIPIENT TEXT IN RUSSIAN POETIC DISCOURSE AT THE END OF THE XX - BEGINNING OF THE XXI CENTURY
Статья публикуется при поддержке РГНФ (грант № 13-04-00381 «Интертекстуальность и фигуры интертекста в дискурсах разных типов»)
Рассматриваются различные типы взаимодействия эпиграфа и текста-реципиента в русском поэтическом дискурсе конца XX - начала XXI в.: трансформация эпиграфа под влиянием текста-реципиента, экспликация эпиграфа в тексте-реципиенте в виде парафраза, включение эпиграфа в синтагматику текста-реципиента и др.
There are different types of interaction of an epigraph and a recipient text in Russian poetic discourse at the end of the XX - beginning of the XXI century described. Those types are transformation of an epigraph under the influence of a recipient text, explication of an epigraph in a recipient text in the form of a paraphrase, inclusion of an epigraph into syn-tagmatics of a recipient text and others.
Ключевые слова: интертекстуальность, цитата, эпиграф, текст-реципиент, значение, сема.
Key words: intertextuality, quotation, epigraph, recipient text, meaning, seme.
Если рассматривать эпиграф в рамках теории интертекстуальности, его следует отнести к цитации. Действительно, налицо все признаки последней: воспроизведение фрагмента какого-либо текста, дословность, ссылка на источник [4, с. 78]. Однако при анализе такого явления, как эпиграф, традиционная для теории интертекстальности терминосистема не всегда удобна. Так, нецелесообразно называть текст, следующий за эпиграфом, термином производный текст, т. к. эпиграф 1) не всегда является мотивом и основой для текстопорождения, 2) занимает относительно самостоятельное положение по отношению к основному тексту. В этом случае нам представляется наиболее удачными обозначения текст-реципиент и текст-донор (В.А. Лукин).
Значительный интерес представляет выбор современными авторами текстов-доноров, которые, как правило, должны отвечать таким требованиям, как известность и ритмичность. Если первый критерий обусловлен фактором адресата (а точнее, стремлением «отредактировать» его восприятие классического текста), то второй предоставляет возможность игры с эпиграфом внутри собственного текста. Однако встречаются и случаи намеренного отклонения от данных условий. Так, эпиграф может быть извлечён из статьи энциклопедического словаря, как в стихотворении В. Павловой о гологамии. При этом единственное отличие текста-реципиента от эпиграфа - оформление, позволяющее визуально воспринимать текст как стихотворный:
Гологамия (греч. holos - полный, Gamos - брак) - простейший тип Полового процесса (у некоторых Зелёных водорослей, низших грибов), При котором сливаются не половые Клетки, а целые особи.
Эпиграф может стать точкой пересечения поэтического и разговорного дискурсов. Т. Кибиров в стихотворении «Письмо Саше с острова Готланд» использовал в качестве эпиграфа высказывание своей дочери (Пап, да я Россию люблю... но лучше бы она была как Италия). При этом, как правило, стилистическая тональность эпиграфа определяет лексический состав текста-реципиента (о коннотативно окрашенной лексике в эпиграфирован-ном тексте см. работу [1]).
Выбирать подобные эпиграфы поэт может как эпизодически, так и регулярно. Для творчества Д. Воденникова, например, характерны автоэпиграфы, представляющие собой отрывки из стихотворений, разговоров, мыслей, писем поэта. При этом, отделяя свои тексты друг от друга, автор активно использует средства графики: курсив, заглавные буквы, латиницу и т. д.
Предварять текст-реципиент могут и реплики диалога, как в стихотворении Г. Сапгира «Жар-птица»:
- Что за напасть была на русских поэтов!
- А на русских художников?
Из разговора.
С помощью эпиграфа в поэтический дискурс может вторгаться даже рекламный текст (см. например эпиграф к стихотворению И. Иртеньева «Такая, брат, выходит карма...»: В Виллабаджио и Вилларибо снова праздник...), который, однако, претерпевает изменения в области семантики и прагматики под влиянием текста-реципиента.
Одна из основных функций эпиграфа состоит в том, что он «выступает в качестве средства организации смысловой структуры последующего текста» [5, с. 31]. Однако в поэтическом дискурсе конца XX - начала XXI в. возможно и обратное явление: фрагмент текста-донора, выбранный в качестве эпиграфа, иногда подвергается различного рода трансформациям под влиянием текста-реципиента. Так, предваряя одно из своих стихотворений строкой из триптиха А. Тарковского «Жизнь, жизнь», А. Кабанов для изменения образной номинации в тексте-доноре (согласно своему замыслу) обращается к средствам графики:
Я сам из тех, кто выбирает Сети...
a_tarkovsky
Приведём данную строку в исходном контексте: Мы все уже на берегу морском, / И я из тех, кто выбирает сети, / Когда идёт бессмертье косяком (Тарковский А. «Жизнь, жизнь»). Замена строчной буквы на прописную автоматически меняет семантику слова: с «приспособление из перекрещивающихся нитей, закрепленных на равных промежутках узлами, употребляемое для ловли рыб, птиц и т. п.» (МАС) на «Интернет»). Последнее значение поддерживается написанием имени поэта XX в. латиницей с использованием нижнего прочерка, т. е. типичным графическим обликом логина интернет-пользователя, а также лексемами вторичного текста е-мейл, собака (в значении «символ @, включаемый в любой почтовый электронный адрес»), иконки (в значении «небольшое растровое символическое изображение, используемое в графическом интерфейсе пользователя для выбора того или иного инструмента (программы), устройства, папки и управления им» (АРКС)), юзер, файл, ссылка, чат, мыло (в значении «электронная почта»). Таким образом, благодаря эпиграфу одна из ключевых для текста-реципиента лексем сеть становится средством репрезентации одночленного символа (т. е. такого, у которого «в тексте вербализован только один компонент» [6, с. 13]).
При этом А. Кабанов насыщает свой текст аппликациями и аллюзиями: Я Вас любил, я съел бы Вас, однако... (ср.: Я Вас любил: любовь ещё, быть может... (А. Пушкин)); Ох, няня, няня, дай ещё полкружки - / мне в чате до пришествия висеть (ср.: Выпьем с горя; где же кружка? (А. Пушкин)); Я Вам пишу: «Мой друг, собак - на мыло...» / рука, от непривычки, затекла (ср.: Я к вам пишу - чего же боле? (А. Пушкин) и Судью на мыло! (из спортив-
ного фольклора)); в бутылке дремлет список кораблей (ср.: Я список кораблей прочёл до середины... (О. Мандельштам)). Несмотря на пестроту текстовых «лоскутьев», синтагматику стихотворения А. Кабанова укрепляют сквозные семы «компьютерный», «сеть» и заданные опорным текстом «жизнь» и «смерть», которые сталкиваются в последней строфе:
Спит Пушкин - ненасытный тамагочи, в бутылке дремлет список кораблей, спит мягкий знак, и слово «жизн» - короче, но, как и прежде, слово «смерт» - длинней.
Кроме того, заявленное ещё в эпиграфе балансирование между прямым и переносным значениями слова распространяется на текст-реципиент: Оставьте Ваш е-мейл. Kabanovsho собака... / нет, не собака - оборотень, волк; Сменил иконки, глючила гордыня, / молился, исповедовался всем; Чтя декабристов, я сходил по ссылке: / http:// и что-то там фарес. При этом для автора дилогия становится способом совмещения виртуального, сакрального и бытового пространств.
В поэтическом дискурсе конца XX - начала XXI в. эпиграф может утрачивать роль метатекста и включаться в текст-реципиент как его составляющая. Например, в стихотворении В. Сосноры «Последнее сказание о невидимом граде Китеже» строка из трагедии А. Пушкина «Борис Годунов», предваряющая авторский текст, в то же время является его началом:
Ещё одно, последнее сказанье
А. Пушкин И я вернусь в тот город Китеж, туда, где вырос. Нырну в тот омут, где ворота вращает стража.
Таким образом, единство эпиграфа и текста-реципиента сначала подчёркивается на синтаксическом уровне, затем - на лексическом (слово последний повторяется в стихотворении 4 раза) и семантическом (так, значение слова сказание - «рассказ, предание, облечённые в литературную форму, письменную или устную» (МАС) - пересекается с планом содержания онима Китеж).
Зачастую текст-реципиент является своеобразной «развёрткой» эпиграфа или экспликацией подтекста, содержащегося в тексте-доноре. Яркий пример такого вида межтекстового взаимодействия - стихотворение В. Ермакова «Генезис». Эпиграфом к этому произведению служит известная строка А. Ахматовой Когда б вы знали, из какого сора... Все стихотворение В. Ермакова с точки зрения синтаксиса состоит из 54 однородных членов, входящих в словосочетания с предлогом из, который задан эпиграфом: Из потерь, обретений, из хотенья добра, / из серебра и тени, из тени и серебра, <...> из пустыни безводной, из формулы H2O... / да из чего угодно; возможно -из ничего. Примечательно, что автор намеренно не использует слово стихи, служащее в тексте-доноре обозначением субъекта действия (этот эллипсис обнаруживается уже на уровне эпиграфа, представляющего собой незаконченное предложение).
Не менее распространённым для поэтического дискурса конца XX - начала XXI в. является повтор в тексте-реципиенте доминантных сем эпиграфа. В стихотворении Н. Мальцевой «Московская листва» в качестве эпиграфа использована строка из комедии А. Грибоедова «Горе от ума»: Пожар способствовал ей много к украшенью... Именно поэтому 9% текста-реципиента составляют слова с семой «огонь»: огни, костры, дым, паленый, пожарище, пепел и т. д.
Однако нередко современный поэт избирает тактику опровержения эпиграфа. Так, И. Кабыш спорит с известным стихотворением Микеландже-ло, переведённым Ф. Тютчевым, взяв в качестве эпиграфа строку Отрадно спать, отрадней камнем быть:
Но однажды, бродя по музею с неизменною жвачкой во рту, на богов и богинь поглазею и внезапно наткнусь на «Пьету». И зайдусь незаметно слезами над поникшей Его головой: вот ведь мальчик совсем, как мой Саня.
И из каменной стану живой.
Интересно, что метафора оживления камня в данном тексте связана с воздействием на лирическую героиню произведения искусства, автором которого является «оппонент» поэта - Микеланджело. Сходный механизм взаимодействия эпиграфа и текста-реципиента обнаруживается и в стихотворении В. Кривулина «Первый гром».
Эпиграф также нередко находит отражение в тексте-реципиенте в виде парафраза. Например, в стихотворении С. Александровского, предваряемом пушкинской строкой К чему бесплодно спорить с веком?, есть строка Какие ссоры с веком? Что за склоки?, представляющая собой парафраз эпиграфа. Приведя перед другим своим текстом два стиха Георгия Иванова Это то, что в этом мире / Называется судьбой, С. Александровский видоизменяет их ниже от своего имени: Это то, что в этом мире / Называется распадом. Данный тип взаимодействия эпиграфа и текста-реципиента определен стремлением современного поэта организовать диалог с классиками, т. е. расширить пространство поэтического дискурса, включив в него, помимо читателя, своих предшественников. Так, Н.А. Кузьмина подчёркивает, что базовой функцией эпиграфа является диалогизирующая: «эпиграф - один из способов диалогизации монолога, введения в него иной, неавторской точки зрения» [2, с. 60].
Иногда эпиграф может способствовать образованию политопической структуры текста-реципиента, создавая «пространство в пространстве». Таково стихотворение И. Кабыш «А город назывался Балчик...». Эпиграфом к нему выступает строка А. Блока Девушка пела в церковном хоре... Лирическая героиня читает стихи с амвона церкви, из которой сделали концертный зал. Это светское пространство, развернувшееся в храме, заслоняется для автора другим - блоковским: И за стеной шумело море, / был, словно небо, потолок, / и я в незримом пела хоре, / который видел только Блок.
Таким образом, взаимодействие эпиграфа и текста-реципиента в русском поэтическом дискурсе конца XX - начала XXI в. бывает нескольких видов:
- трансформация (семантическая, графическая и др.) эпиграфа под влиянием текста-реципиента;
- экспликация эпиграфа в тексте-реципиенте в виде парафраза;
- включение эпиграфа в синтагматику текста-реципиента;
- столкновение смысловых пространств эпиграфа и текста-реципиента;
- смысловое развёртывание эпиграфа в тексте-реципиенте;
- использование доминантных сем эпиграфа в качестве сквозных в тексте-реципиенте;
- образование за счёт эпиграфа политопической структуры текста-реципиента.
Данный список является открытым, его, без сомнения, можно продолжить. Однако даже на примере перечисленных явлений заметно, что отношения текста-реципиента и текста-донора в современном поэтическом дискурсе обогащаются и становятся более тесными не только на смысловом, но и на языковом уровне, если сопоставить их с межтекстовыми связями в поэтическом дискурсе предшествующих эпох.
Литература
1. Безденежных, М.А. Коннотативно окрашенная лексика в эпиграфирован-ном тексте (на материале современной русской поэзии) [Текст] : автореф. дис. ... канд. филол. наук / М.А. Безденежных. - М., 1997. - 18 с.
2. Кузьмина, Н.А. Эпиграф в коммуникативном пространстве художественного текста [Текст] / Н.А. Кузьмина // Вестн. Омск. ун-та. - 1997. - Вып. 2 (4). -С. 60-63.
3. Лукин, В.А. Художественный текст. Основы лингвистической теории и элементы анализа [Текст] / В.А. Лукин. - М. : Изд-во «Ось-89», 1999. - 196 с.
4. Москвин, В.П. Интертекстуальность: понятийный аппарат. Фигуры, жанры, стили [Текст] / В.П. Москвин. - 2-е изд. - М., 2013. - 168 с.
5. Шевченко, В.Д. Интерференция дискурсов в англоязычной публицистике [Текст] : автореф. дис. ... д-ра филол. наук / В.Д. Шевченко. - СПб., 2011. -39 с.
6. Якушевич, И.В. Структурные модели символа в поэтическом тексте [Текст] / И.В. Якушевич // Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. - Сер. Филол. науки. - 2012. - № 6 (70). - С. 12-15.
