Вызов «Кипризации» постсоветских конфликтов для приднестровского урегулирования: взгляд из Киева Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

В. Кулик

ВЫЗОВ «КИПРИЗАЦИИ» ПОСТСОВЕТСКИХ КОНФЛИКТОВ ДЛЯ ПРИДНЕСТРОВСКОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ: ВЗГЛЯД ИЗ КИЕВА

Автор предлагает свой взгляд на развитие ситуации с непризнанными республиками, анализирует возможные сценарии развития событий.

Ключевые слова: непризнанные республики, межгосударственные конфликты, независимость государства, Приднестровье, Россия, Грузия, ЕС, НАТО, Турция, Северный Кипр, кипрская проблема.

Официальное признание Россией государственной независимости Абхазии и Южной Осетии ознаменовало собой начало качественно нового формата существования этих образований. Речь идет о применении Москвой технологии «полупризнания», которую долгое время использует Турция в отношении Северного Кипра. Кремль фактически отложил решение вопроса урегулирования грузинских конфликтов на долгую перспективу, которая, к тому же, предполагает решения глобального характера — переформатирования мирового политического пространства. Это — перспектива не одного десятилетия.

Как показывает практика, существование полупризнанных государств не только формирует условия для долговременной консервации нерешенного конфликта, но и создает новые вызовы региональной безопасности.

Российские интересы и «кипризация» конфликтов

В своей политике в отношении урегулирования «замороженных» конфликтов на постсоветском пространстве Россия исходит из того, что она не в состоянии окончательно, мирными способами, решить проблему во всех регионах с выгодой для себя. Поэтому со средины 2007 г. Москва фактически пересмотрела свою стратегию в «замороженных» конфликтах, отказавшись от «пакетного» подхода. Кремль распределил конфликты на три типа: грузинские (Абхазию и Южную Осетию), урегулирование которых связывают со сдерживанием интеграции Грузии в НАТО и противодействием усилению позиций США на Южном Кавказе; азербайджанский (Нагорный Карабах), который предлагается пока что «не трогать», и молдавский (Приднестровье).

© В. Кулик, 2009

К каждому типу конфликтов МИД РФ предлагает выработать отдельную стратегическую модель.

По словам заведующего отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа РФ С. Маркедонова, в карабахском конфликте у РФ нет «контрольного пакета». Процесс ведет группа посредников (Минская группа ОБСЕ, куда помимо России входят Франция и США). В Карабахе сегодня нет активного военного противоборства, которое случилось в августе в Южной Осетии. Почти 200-километровая линия фронта делает азербайджанский блицкриг невозможным. Именно это спасает от возобновления войны (хотя за прошлый год на линии прекращения огня количество перестрелок увеличилось) (Маркедонов, http://www.politcom.ru/print.php?id=6750).

В случае с Приднестровьем сегодня мирное урегулирование уже фактически интернационализировано. Напомним, что переговорный формат по этому конфликту определяется как «5+2». Два — это стороны конфликта, три — посредники (РФ, Украина, ОБСЕ) и два наблюдателя (США и Европейский союз). Кроме того, Москва считает, что Приднестровское урегулирование должно произойти по иному, чем на Кавказе, сценарию. Речь идет о так называемом плане «Козак-2»: реинтеграция Молдовы под эгидой РФ. По этому плану предполагается, что произойдет конфедеративное объединение РМ и ПМР, а Россия сможет обеспечить себе «контрольный пакет» в политической ситуации в Молдове, а также гарантирует признание нейтрального статуса РМ (невхождение в НАТО).

Совсем иная ситуация наблюдалась в Грузии. Закавказский регион для РФ имеет ключевое значение в плане обеспечения не только территориальной целостности и национальной безопасности России, но и своего присутствия в этом регионе. Поэтому Россия играет сложную и временами противоречивую роль на Южном Кавказе, стараясь, с одной стороны, сохранить влияние и власть на прежде подконтрольных Москве территориях и, с другой стороны, обеспечить стабильность своих южных границ.

Как отмечает С. Маркедонов, «после "пятидневной войны" все форматы мирного урегулирования были окончательно опрокинуты в прошлое. Россия объективно превратилась из миротворца в сторону конфликта. Вместе с тем уход с территории двух бывших автономий Грузии имел бы катастрофические последствия для внутренней безопасности РФ на Северном Кавказе (с учетом Северной Осетии, осетино-ингушского конфликта, четырех адыгоязычных субъектов федерации)... Если нет старых форматов, российское руководство создало новые путем перевода Абхазии и

Южной Осетии в категорию «частично признанных» государств» (Маркедонов, http://www.politcom.ru/article.php?id=6767).

Несмотря на кажущуюся импульсивность и эмоциональность действий Кремля, российское руководство просчитало возможные риски и потери от признания Абхазии и Южной Осетии.

Таким образом, Россия может, не оглядываясь на Запад, решать свои главные стратегические задачи на Южном Кавказе:

а) восстановить баланс сил на Южном Кавказе и обеспечить долговременное и стабильное военное присутствие в регионе;

б) сформировать новый «порядок дня» для урегулирования, исключающий присутствие иностранных миротворческих миссий и наблюдателей от ОБСЕ и ЕС в зоне конфликтов (они смогут находиться только с грузинской стороны). Такое положение отложит окончательное решение кавказских конфликтов на неопределенный строк;

в) создать весомое препятствие на пути интеграции Грузии в НАТО (ввиду наличия территориальных претензий к Грузии и нерешенных этнополитических конфликтов на ее территории).

Использование Россией формата «полупризнания» позволяет решить многие вопросы, связанные с организацией отношений между Москвой и Сухуми, Цхинвалом.

Во-первых, Абхазия и Южная Осетия получили возможность легализировать свои отношения с РФ в виде создания двусторонней договорно-правовой базы. В основе этой модели лежит северокипрский опыт.

Не секрет, что экономика и социальная сфера Северного Кипра и Турции максимально интегрированы. Согласно соглашениям Турецкой Республики Северного Кипра (ТРСК) и Турции от 1997 г. на жителей ТРСК распространены равные с правами граждан Турции права на проживание, работу, приобретение собственности и образование. 20 июля 1997 г. Турция и ТРСК заявили о мерах по экономической и финансовой интеграции, а также частичной интеграции в областях обороны, внешней политики и безопасности. 6 августа 1997 г. на уровне министров иностранных дел Турции и ТРСК подписано соглашение об ассоциации. Договор от 2002 г. фактически закрепил единство сил береговой охраны, а силы самообороны ТРСК фактически интегрированы в ВС Турции.

Конечно, на первом этапе Абхазия и Южная Осетия не смогут претендовать на ассоциацию с РФ. Однако договоры о дружбе и добрососедских отношениях между Москвой и Сухуми, Цхинвалом уже подписаны и ратифицированы парламентами. Кроме того, взаимодействие экономик Абхазии, Южной Осетии не нуждаются в

дополнительных механизмах, поскольку эта «интегрированность» уже существует де-факто. Рынки сбыта товаров Абхазии, не говоря уже о Южной Осетии, всецело находятся в России. Теперь речь идет только о нормативно-правовом обеспечении торговли (хотя эти договоры никем, кроме РФ, признаваться не будут).

Аналогично дела обстоят и с военным сотрудничеством. Между Москвой, Сухуми и Цхинвалом подписаны договоры о военной помощи, и миротворческие контингенты в зонах конфликтов превратились из миротворческих миссий, по сути, в военные базы России, размещенные на этих территориях по просьбе правительств Абхазии и Южной Осетии.

Хотя, как свидетельствует практика Северного Кипра, российские солдаты могут сохранить приставку «миротворческие силы». Например, на ТРСК присутствуют 30-40 тыс. турецких солдат (28-я и 39-я дивизия 9-го корпуса армии Турции), официально называемые Миротворческими силами Турецкого Кипра. Сохраняется также присутствие ВВС, ВМФ и Береговой охраны Турции.

Во-вторых, Абхазия и Южная Осетия (так же, как и Северный Кипр), будут долгое время оставаться в международной изоляции, которая не исключает определенных «окон возможностей» для диалога с третьими странами.

По сути, ТРСК является непризнанной мировым сообществом республикой, за исключением Турции. Действует ряд резолюций Совета Безопасности ООН по Кипру и в том числе №541 (1983) и №550 (1984), которые предписывают всем членам мирового сообщества не признавать никакое иное кипрское государство, кроме Республики Кипр и не оказывать ТРСК никакого содействия.

Международными правовыми нормами (законодательством Европейского союза) и кипрским национальным правом создан механизм обеспечения защиты прав греков-киприотов на оставленную ими недвижимость на Севере Кипра. Это уже создает ряд проблем для нерезидентов ТРСК при покупке недвижимости и ведении бизнеса (Богданович, http://www.kommersant.ua/Doc. Мт^осИ=744865). Попытки въезда иностранцев в Республику Кипр с севера чреваты задержанием и привлечением к судебной ответственности за незаконный въезд на территорию Республики Кипр. Подобные санкции попытается ввести и Грузия. Еще в 2005 г. Тбилиси заявлял о необходимости судебного преследования российских компаний, приобретающих недвижимость и инвестирующих в экономику Абхазии.

Однако ТРСК продолжает существовать де-факто. Она имеет дипломатические отношения с Турцией, хотя ЕС и мировое

сообщество (кроме Греции и Республики Кипр) не вводят дополнительных санкций против Анкары. Независимость ТРСК признала также Автономная республика Нахичевань (Азербайджан). Однако сам Азербайджан пока воздерживается от официальной поддержки этого решения. Организация Исламская конференция предоставила ТРСК статус части федеративного государства и наблюдателя в своей организации (Гаджиев, 2008, с. 176).

Как и в ситуации с Северным Кипром, Абхазия и Южная Осетия могут рассчитывать, что их признает не только одна Россия. Например, на такой шаг пошло Никарагуа, в краткосрочной перспективе возможно установление дипотношений с Венесуэлой и Кубой. Не исключено, что неформальные отношения с Абхазией установит и Турция, которая давно проявляет интерес к экономическому партнерству с Сухуми.

Существуют предпосылки к установлению определенных неформальных контактов с Абхазией со стороны ЕС. Удалось же ТРСК добиться признания своих паспортов Великобританией и США. Кроме того, в сентябре 2005 г. в Брюсселе было открыто представительство Турко-Кипрской торговой палаты, признанной европейскими структурами в качестве органа, уполномоченного выдавать те или иные сертификаты на товары, производимые на севере Кипра и действительные на территории ЕС. Подобное учреждение может возникнуть и для работы Абхазии и Южной Осетии в рамках ЕвразЭС.

Поскольку главным прибыльным бизнесом для Сухуми может быть туризм, Москва, очевидно, инициирует создание совместной компании для привлечения западных и восточных туристов (по аналогии с англо-кипрским резидентом — «Северо-кипрский туристический центр», который представляет ТРСК на различных международных туристических ярмарках).

Постарается РФ лоббировать и участие представителей Абхазии и Южной Осетии в работе различных европейских полуформальных мероприятий. Например, в Конгрессе местных и региональных властей Европы или в ПАСЕ. Напомним, что ТРСК в октябре 2004 г. получила разрешение от Бюро ПАСЕ на участие двух турко-кипрских представителей в деятельности всех органов ПАСЕ, в том числе право выступать на пленарных заседаниях Ассамблеи.

Россия даже может поспособствовать предоставлению Абхазии и Южной Осетии двухбуквенных кодов стран ISO 3166-1 (интернетовских доменов). Получил же Тайвань код ISO и домен... Таким образом, признав Абхазию и Южную Осетию, Россия

восстановила свою субъектность в качестве мощного игрока, способного качественно изменить глобальный политический порядок дня всего мира. В то же время «кипризация» Южного Кавказа создает новые вызовы для всего постсоветского пространства. Если с сепаратизмом внутри своей страны Москва еще способна справиться, то ее соседи и партнеры в Евразии оказываются перед угрозой роста сепаратистских настроений. Речь идет не только о Китае или Украине, прецедент опасен и для Центральной Азии.

Переформатирование политического пространства Южного

Кавказа

Окончательная дестабилизация ситуации на Кавказе не в интересах региональных игроков. В связи с этим многие региональные лидеры начали активный поиск альтернативных путей развития и улучшение системы безопасности. Так, в частности, Турция, которая давно старается усилить свое влияние на ЮК и Черноморско-каспийском регион (ЧКР), предложила свой план под названием «Платформа мира и стабильности» (август 2008 г.) по схеме «3+2» (Азербайджан, Армения и Грузия, а также Турция и Российская Федерация). План предусматривает формирование «общего кавказского дома» с совместным экономическим и секьюритарным пространством. Этот план был с интересом воспринят в Москве и совсем проигнорирован в Киеве.

До недавнего времени Анкара позиционировала себя в качестве стратегического партнера США и ЕС в регионе, определенным образом выступая оппонентом России. Но Турция, хотя и задействована в создании альтернативных российским транспортно-коммуникационных и энергетических проектах (строительство железной дороги Баку-Тбилиси-Карс, трубопровода Баку-Тбилиси-Джейхан и др.), тем не менее старается не идти в фарватере интересов США.

Особенностью турецких инициатив является то, что они построены по образцу принятого в 1999 г., после войны в Косово, балканского «Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы». 27 февраля 2008 г. участники «пакта стабильности» заменили его Советом по региональной кооперации. По мнению многих экспертов, Балканский пакт рассматривался ЕС и США в качестве меры по постконфликтной реабилитации Сербии и предотвращению возможных новых конфликтов путем «мирной» социализации Сербии, Черногории и Косово в рамках «большого пространства» Юго-Восточной Европы. Тем не менее, зная, что эта социализация в итоге привела к распаду Югославии, Россия

считает целесообразным согласиться на ее репликацию на Кавказе, с прицелом социализировать Грузию в рамках региона Большого Кавказа, но уже без Абхазии и Южной Осетии.

К процессу формирования новой системы региональной безопасности на Кавказе в перспективе может быть приобщен и Иран, который, хотя и находится в международной изоляции, все же проявляет заинтересованность в участии в южнокавказских проектах в сфере безопасности. Данным обстоятельством объясняется быстрая реакция Тегерана на турецкие инициативы и соответствующие встречные предложения регионального проекта Платформы в формате 3+3 (три республики ПК, а также Турция, Иран и Российская Федерация).

Кроме того, в последнее время наблюдается снижение влияния США и ЕС на процессы формирования нового политического пространства на Кавказе. Брюссель и Вашингтон так и не смогли найти действенные механизмы по оказанию влияния на Россию.

С 1 января 2009 г. прекращена деятельность миссии наблюдателей ОБСЕ в Грузии. 18 февраля истек срок миссии военных наблюдателей этой организации. Под вопросом деятельность Миссии ООН по наблюдению в Грузии (МООНГ). Как отмечает Сергей Маркедонов, на Западе не захотят вступать в жесткую конфронтацию с Москвой по поводу миссии ООН или ОБСЕ. Евросоюз сконцентрирует свое внимание в первую очередь на поддержке дипломатических «миротворческих» форматов: переговорного процесса в Женеве, и деятельности МООНГ, которые нацелен на достижение мирного решения конфликта (Маркедонов, http://www.chaskor.ru/p.php?id=2838).

Но есть и другой вариант. Если отношения между Западом и РФ пойдут по конфликтным сценариям, то Южный Кавказ окажется в центре эскалации противостояния. Некоторые силы в США не исключают, что в качестве противодействия размещению военных баз РФ в Абхазии Вашингтон может создать свои базы в Грузии. Об этом уже заявил представитель Госдепартамента США Мэтью Брайза. 9 января 2008 г. была подписана Хартия о стратегическом партнёрстве между Грузией и США, которая предусматривает разные формы сотрудничества, в том числе и по вопросам безопасности и усилению грузинской армии.

Многие российские эксперты считают, что на Южном Кавказе может установиться новый статус-кво, который, несмотря на наличие вызовов безопасности региона и внерегиональных игроков, способен относительно стабилизировать ситуацию.

Однако, на наш взгляд, односторонние действия участников

«кавказской игры», распространение на постсоветское пространство «гуманитарных интервенционистских стратегий», продолжение милитаризации региона закладывают мину замедленного действия под тлеющие конфликты. Это опасно еще из-за того, что на постсоветском пространстве нет надежных инструментов, чтобы противодействовать «горячей разморозке» этнополитических конфликтов.

Кроме того, следует иметь в виду осложнения, которые могут возникнуть в процессе приднестровского урегулирования. В Тирасполе уже растет недовольство двойными подходами Москвы к решению «замороженных» конфликтов. Все это требует от Украины взвешенной политики, направленной на минимизацию рисков от трансформации политического пространства на Южном Кавказе, которое влияет на состояние нашей национальной безопасности.

Приднестровская «пауза»

В 2008 г. так и не удалось восстановить полноценные переговоры в формате «5+2» (стороны конфликта — РМ и ПМР, посредники — Украина, РФ, ОБСЕ, наблюдатели — ЕС и США). Хотя официальный Кишинев в октябре задекларировал готовность вместе с Москвой реализовать так называемые «пакетные предложения», уже в конце ноября молдавское руководство осознало их бесперспективность.

Напомним, что в Молдове фактически началась парламентская избирательная кампания (выборы состоялись в апреле 2009 г.). Правящая Партия коммунистов РМ рассчитывала получить политические дивиденды от процесса урегулирования, однако позже поняла, что Тирасполь не намерен даже под нажимом Москвы подыгрывать электоральному успеху Владимира Воронина. Тирасполь банально не заинтересован в форсировании урегулирования приднестровской проблемы в контексте молдавского предвыборного календаря.

В том, чтобы переговоры в формате «5+2» не возобновились, заинтересована и Россия, которая не теряет надежды в постизбирательный период сформировать более эффективный для нее алгоритм «2+1» (РМ, Приднестровье и РФ). В то же время Москва не желает осложнять и без того проблемные отношения с ОБСЕ и ЕС. Поэтому предпочитает просто руками приднестровской стороны срывать сроки начала диалога, переводя в режим паузы переговорный процесс в целом.

Примечательно, что, несмотря на предварительно достигнутые договоренности, полноформатные переговоры Игоря Смирнова и Владимира Воронина так и не состоялись (была личная встреча

двух лидеров в декабре 2008 г.). И Кишинев, и Тирасполь заинтересованы в том, чтобы эта работа была отложена на неопределенный срок, а ответственность за ее срыв легла на противоположную сторону. Несмотря на завышенные ожидания Кишинева, после встречи Владимира Воронина и Дмитрия Медведева 3 сентября 2008 г. Кремль не посчитал нужным давить на администрацию Смирнова. Поэтому Кишинев тоже взял паузу в переговорном процессе до завершения избирательной кампании.

Свою лепту в затягивание переговорного процесса, как ни странно, вносит и Евросоюз. При невозможности возобновления формата «5+2» еврочиновники всеми силами пытаются не допустить реализации российско-молдавского плана урегулирования (по алгоритму «2+1») и тем самым подыгрывают Тирасполю и Кишиневу в их нежелании договариваться. Кроме того, европейцы склонны инструментализировать свое влияние на переговорный процесс с помощью Миссии ЕиВАМ, которая осуществляет контроль за приднестровским участком украинско-молдавской границы.

Таким образом, пользуясь компьютерной терминологией, приднестровское урегулирование зависло, и никто из игроков не может или не желает перезагружать систему (Кулик, Замороженное урегулирование, http://politika.org.ua/cgi-bin/b2.pl?sh=pub_singl&num=1862).

Однако главной причиной пробуксовки диалога в Приднестровье стала «кипрская» игра Москвы. В приднестровском обществе негативно восприняли отказ России от «пакетного» подхода к урегулированию постсоветских конфликтов. Конечно, речь не идет об отказе правящей элиты ПМР от российского вектора. Но многие жители региона все чаще обращают свой взор не только на Кремль, но и на ближайших соседей, например Украину. Тирасполь все отчетливей проявляет многовекторную политику, способную обеспечить реализацию интересов Приднестровского региона в этой сложной ситуации.

Признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии подталкивает некоторые силы в руководстве ПМР к формированию системы разнообразных препятствий на пути урегулирования и, по сути, к политической герметизации региона. Ставка делается на откладывание сроков окончательного урегулирования и открытие «окна возможности» для реализации «кипрского» сценария в Приднестровье. Речь идет о возврате к жесткой риторике, непримиримости позиций. Герметизация может быть достигнута и путем эскалации конфликта.

Между тем финансово-экономический кризис достиг обоих

берегов Днестра. Несмотря на оптимистический тон официальной статистики, средний размер пенсий в Молдове едва дотягивает до 50-60% прожиточного минимума, зарплаты бюджетников не покрывают стоимости минимальной потребительской корзины.

В бюджет РМ на 2009 г. заложен дефицит в размере 573 млн леев. В то же время в документе содержится изначальная диспропорция в финансировании территорий. 90% средств получат примарии, которыми руководят коммунисты. Молдавские эксперты указывают на повышение роли силовых структур, которые получат 7,5% от бюджетных доходов, в то время как приоритетные отрасли — сельское хозяйство, промышленность, строительство — всего 5,7%. Некоторое экономическое оздоровление в Молдове заметно лишь до тех пор, пока сюда поступают деньги для последующего проедания. Именно поэтому главным негативным последствием мирового экономического кризиса почти все в стране считают возможность массового возвращения гастарбайтеров.

В Приднестровье тоже наметилось значительное сокращение объемов производства на всех бюджетонаполняющих предприятиях. Так, на 50% сократил выпуск продукции ММЗ, сокращения прослеживаются и на таких производствах, как «Квинт», «Тиротекс», «Молдавкабель» и др. Проведение жесткой монетарной политики в поддержку приднестровского рубля (сейчас 1 рубль равен 1 гривне) может обернуться для ПМР дефицитом валюты на местном рынке.

В связи с этим приднестровское руководство надеется на помощь России. Речь идет о реальном наполнении экономическим содержанием протокола «Смирнов — Жуков», который предполагает выделение российских траншей для поддержки приднестровской экономики.

В случае достижения критической точки кризиса в Приднестровье и РМ стороны могут пойти на взаимное обострение с последующим силовым выяснением отношений. Естественно, речь не идет о вооруженном столкновении, но Кишинев может попытаться ввести фронтальные ограничительные меры в отношении приднестровских экономических агентов, внешнеэкономической деятельности ПМР и даже прекратить режим свободного пересечения внутренней «границы» физическими лицами. Не исключены и ответные действия Тирасполя в адрес товаропотока в Молдову.

Даже если этот катастрофический сценарий не будет реализован, консервация тенденции к спаду промышленного производства в ПМР, накопление проблем социально-экономического характера и ухудшение уровня жизни в

Приднестровье создадут угрозу социального взрыва и приведут к росту трудовой миграции в Украину, обострения криминогенной обстановки на границе, возобновлению контрабандных схем.

Общие выводы

Боевые действия в зоне грузино-российского конфликта вокруг Южной Осетии показали, что призрак «гуманитарной интервенции» и «ограниченного суверенитета» уже окончательно вошел в практику пространства СНГ. Оказалось, что система региональной безопасности, которая сформировалась после распада СССР, не может эффективно реагировать на новые вызовы. Таким образом, само постсоветское пространство ощутило острую нехватку этой самой безопасности. Вдруг многие поняли, что вооруженный конфликт снова становится вполне реальным продолжением «ледникового» диалога.

Появившаяся в последнее время доктрина «право — долг гуманитарного вмешательства» остается дискуссионной, и основания для подобного вмешательства пока еще не определены. По словам канадского исследователя С. Нила Макфарлея, большинство миротворческих и гуманитарных операций проводится скорее по причинам национальных государственных интересов, а не согласно новым международным нормам (Макфарлей, 2003, с. 41-46).

Военная операция в Грузии фактически поставила жирный знак вопроса в деле поддержания мира на постсоветском пространстве. Как показала реакция разных интеграционных проектов (СНГ, ЕвразЭС, Союзного государства России - Беларуси, ШОС, ГУАМ и ОДКБ), их ресурсов не достаточно, чтобы исключить практику «гуманитарных интервенций» на территории СНГ. Они оказались не в состоянии даже оперативно отреагировать на события в Южной Осетии. Только после окончания активных боевых действий в Грузии на заявление с осуждением политики Тбилиси решилась Межпарламентская ассамблея ОДКБ, только после мощного нажима Москвы с более-менее внятным заявлением выступила Беларусь. Остальные партнеры России и даже Грузии (например, ОДЕР-ГУАМ) воздержались от оценок и ограничились формальными заявлениями. А туркменские СМИ вообще «не заметили» войны на Южном Кавказе.

Речь идет не о «страусиной политике» стран СНГ, попытке проводить курс «многоуровневой лояльности» по отношению к Западу и РФ, а о том, что у интеграционных постсоветских региональных объединений нет модели реагирования на такие кризисы.

Россия внесла определенные изменения в концепцию «гуманитарной интервенции», связав ее с тезисом о необходимости защиты прав и безопасности российских соотечественников в странах ближнего зарубежья. Эта тема важна для Киева и других стран СНГ, поскольку на наших территориях живут не только этнические русские, гуманитарные права которых активно защищает РФ, но и граждане России. И не важно, что во многих странах национальные законодательства предполагают свободное развитие культуры национальных меньшинств. В случае принятия политического решения о необходимости использования силы для обеспечения государственных интересов РФ и под лозунгом защиты соотечественников, Украине может не хватить правовых и политических аргументов, чтобы воспрепятствовать проведению «гуманитарной интервенции», скажем в Крыму... (Кулик, http://politika.org.ua/cgi-bin/b2.pl?sh=pub_singl&num=1682).

Есть еще одна составляющая. В том же Приднестровье проживает 100 тыс. украинских граждан и в случае эскалации конфликта в регионе Киеву также придется выбирать между нормами международного права и правом — долгом на гуманитарное вмешательство. Поэтому в интересах Украины создание такой системы региональной безопасности, которая исключила бы подобное развитие ситуации. Для этого нужна не только политическая воля руководства в Киеве, но и система сдержек и противовесов, институциональное наполнение отношений в регионе. Без внятной стратегии на Южном Кавказе и в Приднестровье, без взаимодействия с Россией, ЕС и США выстроить эту систему невозможно.

К сожалению, в силу внутреннего социально-экономического кризиса и политической нестабильности Украина лишена возможности вести наступательную политику в Приднестровье и в полной мере использовать шанс «паузы» в диалоге для укрепления собственных позиций. По сути, сейчас наша роль в урегулировании сводится к рефлексии на инициативы других игроков и ассистентского сопровождения политической линии ЕС в Приднестровском урегулировании.

Однако Киев все еще может выступать модератором переговорного процесса, стимулируя Тирасполь и Кишинев к интернационализации диалога и возобновлению переговоров в рамках формата «5+2». Для этого у нас есть и ресурсы, и механизмы. Конечно, Украина не имеет достаточных финансовых ресурсов для замещения российской экономической помощи Приднестровью. Да это и нецелесообразно. Но украинская сторона имеет понимание и поддержку со стороны ЕС в процессе снижения

рисков для региона. Можно привлечь финансовую помощь со стороны Евросоюза для решения многих важных социально-экономических проблем Приднестровья и переформатирования отношений с Молдовой в сторону неконфликтной модели диалога Киева и Кишинева. Это, несомненно, повысит нашу роль в регионе и снизит риски от возможного обострения.

В вопросе формирования региональной безопасности для Южного Кавказа Украина должна занять четкую однозначную позицию, направленную на неконфликтное участие в региональных проектах. А это предусматривает дистанцию от возможной истеричной позиции Грузии в рамках СНГ. Киеву не целесообразно выступать провайдером инициатив Тбилиси в регионе. Нужно объяснить нашим западным партнерам негатив от привязки предоставления ПДЧ для Украины к перспективам Грузии в этом вопросе и в вопросах европейского сотрудничества. Для Украины и в дальнейшем необходимо быть задействованной в конструировании системы международной и региональной безопасности на Южном Кавказе, учитывая энергетическую составляющую и привлекательность данного региона. Тогда как построение пространства безопасности должно отвечать логике всех последних изменений и интеграционных процессов в этом регионе. Также необходимо инициировать широкое общественное и экспертное обсуждения путей сотрудничества Украины и РФ в вопросе формирования на Южном Кавказе и в Приднестровье «атмосферы доверия» и создание механизмов недопущения подобных конфликтов.

Литература

1. Богданович Е. Прецедент для нерезидентов// http://www.kommersant. иаЮос.Мт^сюИ=744865

2. Гаджиев Ф. Независимость де-факто. Турецкая Республика Северного Кипра. М., 2008.

3. Кулик В. Замороженное урегулирование для молдаван // http://politika. org.ua/cgi-bin/b2.pl?sh=pub_singl&num=1862

4. Кулик В. Ловушка «гуманитарной интервенции» для постсоветского пространства // http://politika.org.ua/cgi-bin/b2.pl?sh=pub_singl&num=1682

5. Маркедонов С. Жизнь после признания // http://www.politcom. ru/article.php?id=6767

6. Маркедонов С. Концепция изменилась // http://www.chaskor.ru/p.php?id=2838

7. Маркедонов С. «Осетинский прецедент» и ситуация в Приднестровье // http://www.politcom.ru/print.php?id=6750

8. Нил Макфарлей С. Многосторонние интервенции после распада биполярности // Международные процессы. 2003. № 1. Январь-апрель. С. 41-46.

ПОЛИТЭКС. 2009. Том 5. № 3