CC BY
27
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2020. № 6
Кира Юрьевна Аласания,
кандидат политических наук, доцент кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (Ленинские горы, д. 1, 119991, Москва, Россия), e-mail: alasaniak@yandex.ru
ВЫЖИВАНИЕ КАК БИОПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ1
Статья посвящена анализу концепции выживания в текстах западноевропейских мыслителей, разрабатывающих биополитическую проблематику. Ключевыми задачами исследования являются рассмотрение выживания как понятия, прочно укоренившегося в биополитическом поле западноевропейской философии второй половины XX — начала XXI в.; представление направлений концептуализации данного понятия; анализ трансформаций, которые претерпевает концепция выживания на протяжении указанного периода. Методология исследования включает в себя использование исторического и компаративного подхода. Важную роль в исследовании играет и концептуальный анализ, позволяющий обозначить специфику биополитики как области философского дискурса, а также сопряженных с концепцией выживания понятий «выживший», «глобальная война», «режим выживания». В результате проведенного исследования констатируется, что выживание является важной биополитической темой для западноевропейских философов середины XX— начала XXI в.; концепция выживания входит в рамки биополитического поля во многом благодаря теории М. Фуко. Идея выживания как существования в чрезвычайной ситуации, обозначенная в работах Дж. Агамбена, трансформируется в идею о выжившем (примером этой трансформации выступают идеи Э. Канетти) и переходит в идею режима выживания в условиях глобальной войны в текстах мыслителей начала XXI в.
Ключевые слова: выживание, выживший, биополитика, режим выживания, глобальная война.
Kira Yurievna Alasania,
Kandidat of Political Sciences, Associate Professor, Program on Philosophy of Politics and Law, Department of Philosophy, Lomonosov Moscow State University (Leninskie Gory 1, Moscow 119991, Russia), e-mail: alasaniak@yandex.ru
1 Исследование выполнено в рамках Программы развития Междисциплинарной научно-образовательной школы Московского университета «Сохранение мирового культурно-исторического наследия».
'SURVIVAL' AS A BIOPOLITICAL CONCEPT
The article presents an analysis of the concept of 'survival' through the work of Western European philosophers in the field of biopolitics. The goal of the article is threefold: analyzing the idea of 'survival' as a concept rooted in the biopolitical field of Western European philosophy of the second part of the 20th — beginning of the 21th century; presenting different directions in the process of conceptualization of the notion; and analyzing the transformation of the concept over the mentioned period. Methodologically, the article combines the historical and the comparative approaches. The research relies as well on a conceptual analysis, helping to define biopolitics as a field ofphilosophical discourse and to clarify such interconnected notions as "survivor", "regime of survival" and "global war". The analysis demonstrates that 'survival' is an important notion for the 20th and the 21st centuries Western European philosophers. Moreover, the article shows how the concept of 'survival' was incorporated into the biopolitical field mostly by Michel Foucault. The notion of 'survival', which characterizes the life within the state of exception in the work of Georgio Agamben, is then transformed into the idea of the 'survivor' (based on the example of Elias Canetti's works) and consequently into the idea of 'regime of survival' in conditions of global war, in the works of some of the early 20th century thinkers.
Key words: survival, survivor, biopolitics, regime of survival, global war.
Термин «биополитика» сегодня прочно вошел в современный научный дискурс2. Как отмечает немецкий исследователь Томас Лем-ке, «понятие биополитики несколько лет назад было известно лишь ограниченному кругу специалистов, а сегодня оно используется в дискурсе разных наук... Более того, само слово вызывает интерес и у широкой публики»3. Действительно, в определенный момент слово «биополитика» стало просто модным, и в этом, очевидно, заключается одна из проблем. Это — мода в том смысле, в котором об этом явлении рассуждал Ролан Барт4. Мода на биополитику, на то, чтобы определять проблему как биополитическую, с одной стороны, демонстрирует несомненную актуальность тематики и необходимость ее обсуждения, но с другой — заставляет определить, что понимается под биополитикой во избежание обвинения в неясности позиции (или, как говорит Барт, «отсутствии смысла»).
2 Подробнее см.: Biopolitics: A Reader / Eds. T. Cambell, and S. Adam. Durham: Duke University Press, 2013.
3 Lemke T. Bio-Politics. An Advanced Introduction. New York; London: New York University Press, 2011. P. 2.
4 В работе «Система моды. Статьи по семиотике культуры» Р. Барт дает определение моды как совершенной машины, которая вырабатывает пустые смыслы и существует для того, чтобы дать место новой моде. См.: Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003. С. 320.
Смысловое наполнение термина «биополитика» происходит из значения двух его корней (Рю< (греч.) — жизнь и яоАлтгко« (греч.) — гражданский, государственный, общественный). По большому счету одна трактовка данного термина отличается от другой тем, как тот или иной мыслитель, философ, ученый смотрит на соотношение этих составляющих понятий и как понимает их взаимодействие. Трактовка биополитики, которая будет необходима для рассмотрения и понимания концепции выживания, берет свое начало в философии Мишеля Фуко. Он полагает, что жизнь не обозначает ни базис, ни объект политики. Как отмечает Лемке, полагающий, что биополитическую концепцию М. Фуко можно рассматривать в качестве отправной точки для дальнейшего развития темы биополитики именно в философском поле, жизнь представляет собой границу политики — границу, которая должна одновременно уважаться и преодолеваться. Она должна быть и естественной (данной), и искусственной (способной к трансформациям). Фуколдианская концепция биополитики предполагает абстрагирование от конкретных физических опор, показателей, маркеров жизни5. Это означает, что объектами биополитики оказываются не единичные человеческие особи, но их биологические черты, измеряемые и агрегируемые на уровне популяций. Данная процедура делает возможной определение норм, установление стандартов, определение среднестатистических (общепринятых) ценностей. В результате жизнь становится независимым, объективным и измеряемым фактором так же, как коллективная реальность, которая может быть теоретически и практически отделена от конкретных живых существ и индивидуального опыта. С этой точки зрения, понятие биополитики соотносится (или может потенциально соотноситься) с возникновением специального политического знания (специальной области политического знания) и иных дисциплин: таких как статистика, демография, эпидемиология и биология. Указанные дисциплины позволяют анализировать процессы жизни на уровне популяций и «управлять» индивидами и коллективами (сообществами), используя практики коррекции, исключения, нормализации, дисциплинарные техники, терапию и оптимизацию. Фуко подчеркивает, что в контексте управления живыми существами природа (жизнь) не представляет собой отдельную область, которая должна уважаться власть имущими, но зависит от практик самого правительства.
«Население» — важный биополитический актор (если можно так выразиться, несколько уходя от терминологии Фуко), но роль этого актора является двоякой. С одной стороны, население
5 Lemke T. Ор. ей. Р. 5.
представляет собой коллективную реальность, которая не зависит от политического вмешательства, но характеризуется своей собственной динамикой и режимами саморегуляции. С другой стороны, эта автономия не предполагает абсолютного ограничения политического вмешательства; более того, она является непременным условием для этих вмешательств. «Эта власть над жизнью уже с XVII в. развивалась в двух основных формах; .. .они представляют собой, скорее, два полюса развития, связанных друг с другом целым пучком опосредующих отношений. Один из этих полюсов. был сосредоточен вокруг тела, понимаемого как машина: его выучка, наращивание его способностей, извлечение его сил. — все это обеспечивалось процедурами власти, характерными для дисциплин, анатомической политикой человеческого тела. Второй полюс. сосредоточен вокруг тела-вида, .которое. служит опорой для биологических процессов: размножения, рождаемости и смертности, уровня здоровья, долголетия. попечение о них осуществляется посредством целого ряда вмешательств и регулирующих процедур контроля — биополитики населения. Дисциплины тела и способы регулирования населения образуют два полюса, вокруг которых развернулась организация власти над жизнью»6.
Население — объект биополитики. Показатели рождаемости, смертности, заболеваемости и т.д., которые могут быть подвержены влиянию специальных стимулов и мер, сами по себе и есть объект политического управления населением. В определенном смысле политизация жизни (укажем в скобках — жизни населения) представляет собой естественный процесс. «Биополитика стремится трактовать "население" как совокупность живущих рядом друг с другом живых существ, которые обнаруживают особые патологические и биологические признаки и, следовательно, предполагают особые знания и технологии»7.
Исходя из этих предпосылок, из такого понимания биополитики возникает тема выживания как частного (или даже особого) случая политизации жизни. Словосочетание «политизация жизни» неизбежно вызывает ассоциации с работами автора, который отдельно развивает тему выживания в традиции, заложенной Фуко8. Речь идет о текстах итальянского философа Джорджио Агамбена.
6 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. С. 293.
7 Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977-1978 учебном году. СПб.: Наука, 2011. С. 474.
8 Первый параграф третьей части работы Дж. Агамбена «Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь» называется «Политизировать жизнь».
Выживание как биополитическая тема так или иначе возникает в работах, входящих в цикл "Homo sacer"9. Для Агамбена выживание — это жизнь человека в чрезвычайной ситуации. Причем эта чрезвычайная ситуация обусловлена вполне конкретными действиями власти. Определяя ситуацию чрезвычайного положения, Агамбен ссылается на Карла Шмитта («Политическая теология») с его определением суверена как «того, кто принимает решение о чрезвычайном положении»10. И в этом ключе ведет рассуждения о соотношении правового и политического в чрезвычайном положении. Агамбен настаивает на том, что даже для профессионалов вопрос об этом соотношении не является очевидным. Специалисты (люди, профессионально ориентирующиеся в сфере права) говорят, что ситуация крайней необходимости, на которой базируется чрезвычайное положение, не может иметь юридической формы. Кроме того, затруднено само определение термина «чрезвычайное положение», ибо он находится на границе между политикой и правом. Действительно, согласно распространенному мнению, чрезвычайное положение является «точкой, в которой нарушается равновесие между публичным правом и политическим фактом», которая располагается — подобно гражданской войне, восстанию и сопротивлению — в «двойственной и неясной зоне, на пересечении юридического и политического»11. Вопрос о границах становится, таким образом, еще более насущным: «.. .если чрезвычайные меры являются плодом политического кризиса и как таковые должны осмысливаться внутри политической, а не конституционно-правовой сферы, то они оказываются в парадоксальной ситуации юридических процедур, которые не могут быть интерпретированы в рамках права. Одновременно чрезвычайное положение предстает здесь как правовая форма того, что правовой формы иметь не может»12.
Дальнейшие рассуждения Агамбена развиваются в двух направлениях. С одной стороны, мы можем говорить о чрезвычайном положении как о некоторой вынужденной ситуации как для населения, так и для власть имущих. Это ситуация гражданской войны, например, или восстания. С другой стороны, Агамбен говорит об исключительном, но при этом реально существовавшем в XX в. явлении, которое называет «узаконенной гражданской войной». Апофеозом этой узаконенной гражданской войны является режим
9 В эту серию книг входят «Суверенная власть и голая жизнь» (1995), «Что остается после Освенцима» (1998), «Чрезвычайное положение» (2003), «Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни» (2013).
10 Агамбен Дж. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М.: Европа, 2011. С. 7.
11 Там же. С. 8.
12 Там же.
Третьего рейха. Но, по мнению Агамбена, любой тоталитарный режим можно определить как режим узаконенной гражданской войны, введенный посредством чрезвычайного положения и сделавший возможным уничтожение не только политических соперников, но и целых категорий граждан, которых по каким-либо причинам представлялось невозможным интегрировать в политическую систему. Главная мысль Агамбена в этой связи следующая: несмотря на то что тоталитаризм ушел в прошлое, использование перманентного чрезвычайного положения (даже если оно и не было объявлено формально) стало одной из политических практик. Агамбен использует метафору лагеря для того, чтобы, с одной стороны, показать механизм использования этой техники (техники чрезвычайного положения), а с другой — чтобы продемонстрировать то, как ощущает себя человек, который вынужден быть (выживать) в подобной ситуации.
Работа «Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь» включает главу под названием «Лагерь как биополитическая парадигма современности». В данной главе Агамбен говорит о лагере не как об историческом факте или аномалии, относящейся к прошлому, но как о скрытой матрице, номосу политического пространства. «Лагерь — это пространство, возникающее тогда, когда чрезвычайное положение превращается в правило. Так, чрезвычайное положение, бывшее, по сути, временным прекращением действия правовой системы по причине фактической ситуации опасности, отныне обретает постоянную пространственную локализацию, которая сама по себе, впрочем, неизменно остается вне обычного правопорядка»13. Для человека, находящегося внутри этой системы, в этой ситуации, выживание становится постоянным (или единственно возможным) состоянием. И парадоксальным образом чрезвычайность ситуации нивелируется.
Данный мотив выживания как формы жизни в чрезвычайной ситуации Агамбен проецирует на ситуацию с пандемией. Агамбен относится к тем, кто не признает реальную угрозу COVID-19, говорит о том, что новый вирус — лишь повод для того, чтобы посеять панику, вернуть людей к состоянию «голой жизни». В ситуации карантина люди оказываются отрезанными от привычного мира, в котором есть общение, в котором человек чувствует себя социально активным (или даже социальным и активным). Вдобавок к этому формальные ограничения, связанные с жестким контролем населения, отслеживанием перемещений и контактов, не могут не вызывать ассоциаций с ситуацией военного положения или даже лагеря. Если эта «техника» будет отработана, то, по мнению фило-
13 Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011.С. 214.
софа, человечество ждут весьма печальные последствия. «Люди настолько привыкли жить в условиях вечного кризиса и вечного чрезвычайного положения, что, кажется, не замечают, что их жизнь сведена к чисто биологическому состоянию и лишилась не только всех социальных и политических свойств, но и человеческих и эмоциональных. Общество, живущее в состоянии многолетнего чрезвычайного положения, не может быть свободным обществом»14. Следствием внедрения такой «системы выживания» окажется то, что человек привыкнет ограничивать себя как минимум в реальном общении, заменив его виртуальным. Фуколдианская идея биовласти, в которую трансформировалась дисциплинарная власть с ее ограничениями и стремлением к контролю над телом, достигает в этой ситуации своего апогея. Агамбен чрезвычайно пессимистичен, поскольку такое положение вещей означает для него, что люди станут еще более управляемыми, готовыми не жить, а выживать.
Итак, лагерь — это апофеоз чрезвычайной ситуации, место, где выживают. Человек при этом не осознает свое положение как чрезвычайное. И, возможно, именно это позволяет ему все-таки выжить. Тогда возникает вопрос о том, что произойдет, когда будет отменена (например, государством) чрезвычайная ситуация и исчезнет колючая проволока. Здесь происходит смена ракурса размышлений: от выживания как некоторой формы существования философы (к которым, безусловно, относится Агамбен) обращаются к проблеме выжившего.
У Агамбена эта тема представлена в тексте «Что остается после Освенцима: архив и свидетель», но контекст настоящего исследования заставляет обратиться к другому тексту, принадлежащему лауреату Нобелевской премии по литературе, австрийскому мыслителю Элиасу Канетти. Дело в том, что когда Агамбен переходит к осмыслению проблемы выжившего, акцент очевидно смещается в сторону личностного переживания, проблеме возможности собственно человеческого существования «после». Политическое состояние узника уступает место состоянию психологическому. Конечно, говорить о том, что Агамбен выходит за рамки биополитического поля, было бы не совсем справедливо. Но биополитические причины сложившейся ситуации интересуют философа в данном случае меньше, чем состояние выжившего. Выживший в интерпретации Агамбена — это свидетель, получивший психическую травму (трудно сопоставимую по силе с какой-либо еще), несущий ее как печать; это человек, находящийся в этическом тупике. В свою очередь, Э. Канетти в работе «Масса и власть» (1963) демонстрирует иной взгляд на эту тему.
14 Каким мир станет после пандемии: прогнозы современных философов / Сост. К. Киселева // Сноб. 2020. 17 апреля. URL: https://snob.ru/entry/191734/
«Миг, когда ты пережил других, — это миг власти. Ужас перед лицом смерти переходит в удовлетворение от того, что сам ты не мертвец. Мертвец лежит, переживший его стоит. Как будто прошла битва и ты сам победил тех, кто мертв. Когда речь идет о выживании, каждый враг другого, по сравнению с этим изначальным торжеством всякая боль ничтожна. При этом важно, что выживший один противостоит одному или многим мертвым. Он видит себя одного, он чувствует себя одного, и если говорить о власти, которую дает ему этот миг, то нельзя забывать, что она порождается его единственностью, и только ею»15. Для Канетти выживание — один из необходимых аспектов власти вообще, без разделения ее на политическую, социальную, личностную16. Почувствовать собственную силу возможно, если у человека есть видимые, ощутимые примеры того, что другие не выжили. Парадоксальность и трагизм ситуации заключается в том, что власть — это результат или атрибут жизни, но одновременно это и результат разрушения чужой жизни.
Но важна не только идея Канетти о том, что выживший — обладатель власти во всей ее полноте. Философ говорит, что эра выживших заканчивается. В эпилоге «Изживание выживающего» Канетти обращает внимание на историческое изменение в связке между выживанием и властью. «Вопрос о том, есть ли возможность добраться до выживающего, который вырос до таких чудовищных пропорций, — это самый главный, можно даже сказать, единственный вопрос. Подвижность и специализированность современной жизни не дают правильно понять важность и сложность этого основного вопроса. Ибо единственное решение, противостоящее страстной тяге к выживанию: творческое одиночество, ведущее к бессмертию, — это решение лишь для немногих»17. Посыл Канетти, в сущности, близок тому, что говорит Агамбен, рассуждая о современной ситуации, хотя текст Канетти написан за несколько десятков лет до того, как мир был охвачен паникой, вызванной пандемией. В тот момент, когда «подвижность и специализированность», уровень технологий, внедренных в нашу повседневность, достигает определенного уровня, страх становится неотъемлемым атрибутом не только выживающего, но и выжившего: не переживание прошлой травмы (как об этом говорил все тот же Агамбен задолго до пандемии), не ощущение собственного превосходства, победы над смертью, а именно страх, ощущение опасности, исходящей отовсюду.
15 Канетти Э. Масса и власть. М.: Аё Мж^теш, 1997. С. 241.
16 Взгляд Э. Канетти на власть вписан в фуколдианскую концепцию власти, которая не локализуется в строго ограниченной области социального пространства.
17 Канетти Э. Указ. соч. С. 502.
Канетти формулирует это следующим образом. «Чтобы бороться с этой растущей опасностью, которую кое-кто уже чувствует нутром, надо принять в расчет еще один новый факт. Выживающий сам испытывает страх. Он всегда боится. Его возможности необычайно и невыносимо выросли. Его триумф может стать делом минут или часов. Но на Земле нет уже безопасных мест, в том числе и для него самого. Новое оружие дотянется повсюду и повсюду достанет его самого. Его величина и его неуязвимость в постоянном конфликте. Он стал слишком большим. Властители сегодня трясутся иначе, как будто они такие же, как прочие люди. Изначальная структура власти, ее ядро и сердцевина — выживание властителя за счет всех других — свелась к абсурду, лежит в развалинах. Власть сегодня более могущественна, чем когда-либо, но и более проклята, чем когда-либо. Выживут все или никто»18.
Во второй половине XX в. угроза применения нового оружия (Каннети говорит об угрозе ядерной войны, но в начале XXI в. спектр угроз, как можно наблюдать, сильно расширился) заставляет задуматься о том, что обретающий власть в результате выживания (выживший) обретает и новый страх — страх того, что его триумф (триумф жизни, а в интерпретации Канетти — триумф власти) может длиться лишь до тех пор, пока не придет новая угроза. Сегодняшний мир — мир принципиально небезопасный, поэтому имеет место идея об «изживании выжившего», о конце эпохи выжившего. Эта тема становится чрезвычайно актуальной для современных политических философов, и во многом, кажется, вдохновляется посылом, который можно увидеть, в частности, в тексте Канетти.
Итак, в более ранних версиях проблема выживания и, соответственно, выжившего осмысливалась следующим образом: выживший — субъект, который пережил чрезвычайную, грозящую гибелью (окончанием) жизни ситуацию. Выживший сумел обрести некий контроль или даже власть над своей судьбой, определенную суверенность. Ключевым моментом оказывается то, что наличие фигуры выжившего подразумевает, что война окончена, чрезвычайная ситуация сменяется ситуацией нормальной жизни. В наиболее же современных версиях концепция выжившего трансформируется в концепцию «режима выживания»19. Такая трансформация возможна
18 Там же.
19 Понятие «режим выживания» встречается у ряда современных западных авторов. В данной статье мы опираемся на исследование этого феномена в вышедшей в 2020 г. книге «Режим выживания. Глобальная война и политическое» американского исследователя испанского происхождения Эдгара Ийяса (Illas E. The Survival Regime: Global War and the Political. New York: Routledge, 2020).
во многом потому, что понятие выживания вписывается в концепцию глобальной войны.
Эта концепция достаточно подробно описана в работе итальянского исследователя Карло Галли, который утверждает, что глобальная война, символическое начало которой было положено 11 сентября 2001 г., рождает новый тип конфликтов20. Война отныне не привязана к суверенитету государства, насилие имеет тенденцию к проявлению в форме терроризма, постоянной борьбы, предупреждающих действий, хронических угроз самого разного толка: от социальных до биологических. Естественным образом конфликты глобальной войны продолжают связывать с национальными государствами, но на самом деле их причины и эффекты охватывают множество территорий, населяющих их людей, управляющих ими властей. Глобальная война не исключает между тем наличия межгосударственных (явных) конфликтов (конфликты в Сирии, Израиле и Палестине) и внутригосударственных конфликтов, возникающих в результате сопротивления государственной власти (миграционная политика, национальная политика отдельно взятого государства). Принцип глобальной войны подразумевает, что каждый единичный конфликт вписан в глобальный порядок, и это становится основанием для непрекращающегося кризиса суверенной власти. Собственно, это и есть причина постоянной нестабильности, о которой говорилось выше. Только в условиях глобальной войны в ситуации выживания оказываются государства, население государств, каждый из тех, кто это население составляет. Государство не может быть готово к отражению угрозы просто потому, что эта угроза может исходить отовсюду.
Согласно классификации Галли, ситуации глобальной войны предшествовали эпохи войны абсолютной и войны тотальной21. Для эпохи абсолютной войны, соотносящейся с эпохой современности, были характерны межгосударственные конфликты (конфликты в собственном смысле слова, когда друг и враг определяются четко и окончательно). Для эпохи тотальной войны, соотносящейся, по мнению Галли, с тоталитарными режимами XX в., были характерны конфликты, которые можно назвать «биополитическими». Именно в условиях тотальной войны идея выживания осмысливается как редукция политики до техник использования жизни для очищения или иммунизации социального тела, связывается с идеей «истребле-
20 Galli C. Political Spaces and Global War. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2010.
21 Используя термин «абсолютная война», Галли апеллирует к наследию Карла фон Клаузевица, при упоминании термина «тотальная война» ссылается на Раймона Арона (Galli C. Op. cit. P. 142).
ния народов» и с попытками выстоять в условиях экстремального биополитического контроля. Сегодня выживание — это некоторое постоянное состояние, характеризующее каждую из сфер человеческого существования, в том числе и политическую22.
Здесь важно отметить одну особенность. Говоря о метафоре лагеря, столь важной для Агамбена, следует помнить о том, что лагерь — это пространство, где чрезвычайное положение перестает ощущаться как чрезвычайное. Режим выживания можно трактовать именно так, но с одной важной оговоркой. Высказывание Агамбена следует понимать как продолжение идеи Фуко о трансформации дисциплинарной власти в биовласть. То есть биополитический режим — это всегда режим ограничений, разграничений, наличия ограниченного поля, которое создается властью с целью осуществления контроля. В ситуации с режимом выживания обнаруживается парадокс, связанный с тем, что такое ограничение невозможно по причине, на которую обращает внимание Канетти и на которую указывает Агамбен, рассуждая о мире в эпоху пандемии. Высокотехнологичный мир просто не дает возможности надежно ограничить пространство. И даже если эта мера работает на протяжении определенного времени, то знать наверняка, откуда придет опасность и каков будет ее уровень, не может никто. В режиме выживания находятся и властвующие, и подчиненные. Этот режим подпитывается идеей глобальной войны — войны, которая не объявлена, но тем не менее идет.
Итак, концепция выживания является одной из наиболее заметных в политико-философском дискурсе середины XX — начала XXI в. Во многом благодаря М. Фуко данная тема прочно входит в рамки биополитического поля. Нельзя не отметить изменения, которые претерпевает концепция выживания. Идея выживания как существования в чрезвычайной ситуации, созданной властью, трансформируется в идею о выжившем и переходит в идею режима выживания в условиях глобальной войны. Совершенно очевидно при этом, что показанная траектория является не единственной в осмыслении идеи выживания в поле биополитики, и исследования на эту тему имеют достаточно большие перспективы.
ЛИТЕРАТУРА
Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011.
Агамбен Дж. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М.: Европа, 2011.
Агамбен Дж. Homo sacer. Что остается после Освенцима. М.: Европа, 2012.
Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003.
22 Galli C. Op. cit. P. 160, 163, 174.
Канетти Э. Масса и власть. М.: Ad Marginem, 1997.
Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977-1978 учебном году. СПб.: Наука, 2011.
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996.
Biopolitics: A Reader / Eds. T. Cambell, and S. Adam. Durham: Duke University Press, 2013.
Galli C. Political Spaces and Global War. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2010.
Illas E. The Survival Regime: Global War and the Political. New York: Routledge,
2020.
Lemke T. Bio-Politics. An Advanced Introduction. New York; London: New York University Press, 2011.
REFERENCES
Agamben, G. Homo sacer. Chrezvychainoe polozhenie. Moscow: Evropa, 2011. Agamben, G. Homo sacer. Chto ostaetsiaposle Osventsima. Moscow: Evropa, 2012. Agamben, G. Homo sacer. Suverennaia vlast' igolaiazhizn'. Moscow: Evropa, 2011. Barthes, R. Sistema Mody. Stat'ipo semiotike kul'tury. Moscow: Izdatel'stvo im. Sabashnikovykh, 2003.
Cambell, T., and Adam, S. (eds.) Biopolitics: A Reader. Durham: Duke University Press, 2013.
Canetti, E. Massa i vlast'. Moscow: Ad Marginem, 1997.
Foukault, M. Bezopasnost', territoriia, naselenie. Kurs lektsii, prochitannykh v Kollezh de Frans v 1977-1978 uchebnom godu. St. Petersburg: Nauka, 2011.
Foukault, M. Volia k istine: po tu storonu znaniia, vlasti i seksual'nosti. Moscow: Kastal', 1996.
Galli, C. Political Spaces and Global War. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2010.
Illas, E. The Survival Regime: Global War and the Political. New York: Routledge,
2020.
Lemke, T. Bio-Politics. An Advanced Introduction. New York; London: New York University Press, 2011.
