CC BY
64
Политические институты в посткоммунистических странах
И. Н. Тарасов
ВЫБОР ФОРМЫ ПРАВЛЕНИЯ КАК ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА ПОСТКОММУНИЗМА: ОПЫТ СТРАН ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
Выбор формы правления в условиях трансформации политической системы — весьма трудная политическая и институциональная задача. Посткоммунистический опыт стран Центрально-Восточной Европы предоставляет обширный исследовательский материал. Неопределенность является системной характеристикой посткоммунистической трансформации. Ориентация на долгосрочные интересы ведет к выработке норм, усложняющих процедуру изменения формальных институтов, что обеспечивает им относительную стабильность. На протяжении всего трансформационного периода развития политических систем негативная и позитивная институционализация применяется одновременно. Выход из институциональной неопределенности связан с ориентацией основных политических акторов на компромиссную стратегию взаимодействия.
Ключевые слова: политическая система, политические институты, посткоммунистические страны.
Выбор формы правления в условиях трансформации политической системы представляет собой весьма трудную политическую и институциональную задачу, поскольку в обществе, несмотря на общее согласие в отношении отрицания предшествующего политического режима, не обнаруживается стабильного и устойчивого согласия относительно будущей системы отношений между властными институтами.
Посткоммунистический опыт стран Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ) предоставляет обширный исследовательский материал, фиксирующий одновременно вероятностную обширность открывающихся альтернатив и практическую узость выбора наиболее приемлемых в конкретных политических условиях институциональных решений. Как институциональная проблема выбор формы правления часто ставил элиты в тупик (не только в случаях революционного перехода, но и при пактировании), технология переформатирования отношений важнейших политических институтов ей была мало знакома, осваивалась в «водовороте событий».
© И. Н. Тарасов, 2010
Пределы институциональной неопределенности
посткоммунизма
Неопределенность — системный признак посткоммунистической трансформации. Момент выбора (принятия решений) характеризуется, по Д. Найту, неопределенностью целого ряда существенных аспектов: того, какие альтернативы доступны в данный момент; последствий выбора из данных альтернатив; выбора взаимодействующих субъектов; будущих предпочтений; альтернатив, которые могут стать доступными в будущем; будущих последствий выбора из имеющихся альтернатив (Knight, 1992, p. 45). Неопределенность перехода отличается как от неопределенности демократии, где институты носят определенный характер, однако результаты взаимодействия акторов заранее не известны, так и от неопределенности авторитарного режима, где институты слабо определены, зато итоги политического процесса предопределены. В условиях перехода неопределённы и институты, и результаты процесса. Неопределенность порождает нестабильность и затягивает трансформацию (см.: Банс, 1993, с. 44-51; Bance, 1995; Бейссингер, 2000, с. 185). В такой ситуации политические решения могут приводить к неожидаемым результатам. Но неопределенность не может быть чрезвычайно длительной, в конечном итоге наступает момент исхода из нее. Российский политолог В. Я. Гельман подчеркивает, что «для инсти-туционализации нового политического режима значение этого момента сопоставимо с крушением авторитарного правления. По сути, выход из неопределенности и его последствия можно рассматривать как второй цикл перехода, имея в виду под первым распад авторитарного режима» (Гельман, 1998, с. 24).
В странах Центрально-Восточной Европы на начальном этапе перехода доминирующее положение занимали широкие демократические движения («Солидарность», «Гражданский форум», «Общественность против насилия», «Венгерский демократический форум»), для которых силовая стратегия идейно была мало приемлемой. Преобразование движения в политическую партию лишь в Словакии не привело к потере ею доминирующего положения, поэтому в момент институционального выбора (1989-1992 гг.) здесь был реализован сценарий «сообщество элит». Результатом такого выхода из неопределенности стал мечьяризм. В Польше, Чехии и Венгрии был воплощен сценарий «война по правилам», приведший в результате к демократической институционализации политической конкуренции.
Оба реализованных в ЦВЕ сценария выхода из неопределенности включали в себя моменты обострения политической борьбы акторов за формирующиеся институты. В первую очередь противо-
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
стояние шло по линии «президент-премьер», каждый из которых опирался на дружественные силы в парламенте. Тем не менее ориентацию на компромиссную стратегию в большей или меньшей степени сохраняли почти все политические акторы, включенные в процесс институционального выбора. Как справедливо отмечает В. М. Сергеев, успех институционализации демократических практик во многом зависит от степени вовлеченности различных социальных акторов. «Политическая элита со значительной легкостью может использовать различные средства манипулирования общественным мнением, особенно в условиях, когда структура групповых интересов в обществе не выражена ясно, а горизонтальные переговоры между различными группами интересов практически отсутствуют» (Сергеев, 1999, с. 61-62).
Борьба акторов за институты утрачивает ориентацию на общее благо. Так, президенты Л. Валенса и В. Гавел в своих странах, имея возможность участвовать в выработке конституционных норм, пытались расширить полномочия главы государства, а парламенты, в свою очередь, оказывали сопротивление. При этом, очевидно, возникают противоречия между краткосрочными и долгосрочными выгодами конкурирующих акторов.
Доступность механизмов институционализации альтернатив
Ориентация на долгосрочные интересы ведет к выработке норм, усложняющих процедуру изменения формальных институтов, что обеспечивает им относительную стабильность. Соответственно, чем дольше существуют институты, тем больших издержек требуют институциональные изменения.
Не богат выбор основных механизмов создания формальных институтов: легализация неформальных институтов или импорт (трансплантация). Легализация неформальных институтов требует однородного понимания акторами сути этих институтов, достаточной легитимности, она сопряжена с трудностями отбора институтов, подлежащих формализации, а также со значительными трансакци-онными издержками. Как правило, легализуются те неформальные институты, которые уже стали своеобычными в повседневной практике. Карательные санкции попросту не применяются. Примерами могут служить отмена цензуры в Венгрии в 1970-х годах, когда ВСРП переложила ответственность за крамолу на редакторов и издателей, или инкорпорация в общественно-политические процессы Костела в Польше после отмены военного положения в 1983 г. Такая негативная институционализация, т. е. отмена или игнорирование запретительных санкций, — весьма характерное явление в
жизни посткоммунистических обществ. Её возможности широки, но не беспредельны. Трансформация властных институтов не может быть осуществлена за счет ресурсов негативной институционали-зации.
Позитивная институционализация связана с учреждением властных органов, поэтому механизм легализации неформальных институтов в этой ситуации, как правило, не работает. Действительно, не часто фиксируются случаи легитимации долговременно существующего в оппозиции (или эмиграции) правительства или парламента. На протяжении всего трансформационного периода развития политических систем негативная и позитивная институционали-зация применяется одновременно, однако значение неформальной институционализации выше на этапе либерализации авторитарного правления, а на этапе демократизации чаще используется механизм трансплантации.
Девиации институционального импорта
Импорт формальных институтов осуществляется: а) из какой-либо теоретической модели («из идеи»); б) по образцам, когда-то существовавшим в истории страны, но затем исчезнувшим («из прошлого»); в) по образцам, существующим в других странах (Институциональная политология..., с. 67). В Центрально-Восточной Европе в посткоммунистический период использовались перечисленные источники учреждения формальных институтов, но всегда селективно. В случае импорта довольно часто эффективность заимствования институтов измеряется степенью сходства с образцом. Вместе с тем «клонирование» институтов не может выступать как самоцель, основной выступает задача минимизации трансакцион-ных издержек взаимодействия политических акторов. Кроме того, импорт «из идей» порождает подозрения в социальной инженерии или ортодоксии. В условиях посткоммунизма такой подход мало применим, поскольку напоминает опыт внедрения институтов, согласующихся с коммунистической идеей. По сути, посткоммунизм ориентируется на отказ от «идейных институтов», но политические практики доказывают обратное. В отношении форм правления речь может идти об ограниченном отборе наиболее приемлемых институтов политической демократии, республиканизма и парламентаризма, образ которых формулируется в самом общем виде. Импорт зарубежных аналогов также ограничен в силу сопротивления национальных политических традиций, несовпадения инсталлируемых формальных институтов и существующих в прежнем виде неформальных институтов. Возникает опасность «институциональной шизофрении».
Таким образом, использование любого механизма формальной институционализации в результате может быть охарактеризовано через термин «девиациия» — отклонения от исходного неформального института, идеи, предшествующего опыта или зарубежного аналога. Ограничения институционального выбора формы правления, кроме того, обусловливались неприятием институтов «народной демократии» и предшествующего авторитарного правления. Учитывая вышеперечисленные обстоятельства, приходится констатировать, что выбор альтернатив в определении формы правления стран Центрально-Восточной Европы был невелик (табл. 1).
Таблица 1. Доступность механизмов институционализации демократических
альтернатив
Механизм Институционализации Польша Венгрия Чехия Словакия
Импорт «из прошлого» Конституция 1921 г. Нет (Конституция ВНР 1949 г.) Конституция 1920 г. Нет (Конституция ЧССР 1960 г.)
Импорт «из идеи» Политическая демократия, республиканизм, парламентаризм, восстановление суверенитета, национальное государство
Легализация неформальных институтов Соглашения «круглых столов» 1988-1989 гг. Политический плюрализм «бархатной революции» 1989 г.
Опыт других стран Нет Германия Нет Нет (Чехословакия)
Импорт «из прошлого» оказался наиболее приемлемым механизмом формальной институционализации, если он был доступным (см.: Варламова, 1998). К важнейшим трансформационным девиациям в Польше следует отнести: отказ от выборов президента легислатурой и переход в 1990 г. к прямым выборам главы государства; внедрение мажоритарной системы выборов в верхнюю палату парламента — Сенат; введение и отказ от квотирования мест за политическими партиями, имевшим место на выборах в «контрактный Сейм» (однако отсутствие в 1991 г. «заградительного барьера» увеличило трансакционные издержки политических акторов); введение нормы двойной ответственности правительства и допуск президента к процессу формирования кабинета; введение института конструктивного вотума недоверия.
Меньшие девиации обнаруживаются в случаях Венгрии, Чехии и Словакии. Многочисленные поправки в Конституцию Венгрии при_ 87
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
вели форму правления в этой стране почти к полному копированию «образцовых» норм Основного закона ФРГ. Девиации чешского и словацкого случаев касались в основном относительного усиления роли президента при сохранении главенства парламента в политических процессах (табл. 2).
Таблица 2. Девиации институционального импорта (случай Венгрии, Чехии и Словакии)
Венгрия Чехия Словакия
«Образец» «Копия» «Образец» «Копия» «Копия»
Институт Основной закон ФРГ 1949 г. Конституция Венгрии 1949 г. в действующей редакции Конституция 1920 г. Конституция 1992 г. Конституция 1992 г.
Формирование институтов Глава государства избирается специальной коллегией легислатурой легислатурой (прямые выборы — с 1999 г.)
Легислатура: - верхняя палата косвенные выборы в землях по смешанной системе по мажоритарной системе по про-порцио-нальной системе
- нижняя палата по смешанной системе по пропорциональной системе
правительство Бундестагом, канцлером легислатурой легислатурой и главой государства
и о т ут Импичмент главе государства объявляется легислатурой и конституционным судом легислатурой, конституционным судом верхней палатой и конституционным судом легислатурой, конституционным судом
н с « а 8 о в о о н н о С Роспуск легислатуры осуществляется главой государства (только Бундестаг) главой государства, самороспуск главой государства главой государства — только нижнюю палату главой государства
Ответственность правительства перед Бундестагом путем конструктивного вотума недоверия перед легислатурой путем конструктив-ного вотума недоверия перед нижней палатой легислатуры перед нижней палатой легислатуры и главой государства перед легислатурой и главой государства
Мандат депутата свободный императивный свободный
Выявленные девиации являются вполне логичными (в духе общедемократического пафоса трансформаций), скорректировавшими рациональный выбор институциональных дизайнеров. Собственно, сочетание заимствований, идейной ориентации политических акторов и результатов легализации неформальных институтов в «критических точках» трансформации привело к складыванию существующих ныне форм правления стран Центрально-Восточной Европы.
Индексные методы оценки и сравнения форм правления
Типология форм правления, казалось бы, не представляет сложной исследовательской задачи, давно выявлена и широко используется классификация с делением форм правления на монархии (абсолютную, дуалистическую и парламентскую) и республики (президентскую, парламентскую и смешанную). Однако при более детальном рассмотрении данной проблемы обнаруживается, что в современной политической науке отсутствует единство по вопросу о критериях и самих типах изучаемого объекта. В различных классификациях выделяются от 2 до 24 форм правления (см.: Laski, 1944; Elgie, 1998).
Выяснение качественных характеристик форм правления в ЦВЕ следует начать с конкретизации различий двух полярных систем: президентской и парламентской. На наш взгляд, весьма удачно эта задача решена О. И. Зазнаевым (2006), который сопоставляет упомянутые выше формы правления по семи наиболее значимым различиям, суммируя выводы, сделанные Дж. Сартори (Sartori, 1997, p. 101-104), Х. Линцем (см.: Linz, Valenzuela, 1994), Д. Верни (см.: Verny, 1959), М. С. Шугартом и Дж. Кэрри (см.: Shugart, Carey, 1992).
Страны ЦВЕ не демонстрируют шаблонных институциональных решений, в каждой из них обнаруживается специфика формы правления, наиболее четко фиксируемая при изучении контрапозиций властных институтов относительно главы государства. Во всех странах региона центром исполнительной власти является правительство во главе с премьер-министром. Как полагает Н. И. Бухарин, в большинстве посткоммунистических стран Европы та роль, которую в системе разделения властей играют премьеры, очень близка к роли канцлеров в Германии и Австрии (Бухарин, 2004). Такое сравнение вполне корректно и в отношении польской модели с относительно «сильным» президентом.
Сравнение объемов президентской власти с помощью индексов позволяет сопоставить значительное число характеристик форм правления в государствах Центрально-Восточной Европы. В иссле-
дованиях Дж. Макгрегора используется исчисление в процентном выражении объема конституционных полномочий президента (методика контрольной таблицы) (McGregor, 1994, p. 12-16.). В результате индексирования становиться возможным ранжирование политических систем по критерию «президентские полномочия» (табл. 3).
Нидерландский ученый А. Кроувел предлагает методику индексного исчисления уровня президенциализма в сопоставлении индексов двух «чистых» форм правления: президентской и парламентской. Им выделены семь переменных: выборы президента, роспуск парламента, назначение кабинета, вотум доверия парламента кабинету, вотум недоверия парламента кабинету, право законодательной инициативы и право вето президента, полномочия президента в сфере исполнительной власти.
Каждому признаку, характерному для президентской формы правления, и каждому признаку парламентаризма присваивается единица, в случае неполной ассоциации — «0,5». Показатели суммируется по семи переменным для каждой формы правления, т. е. абсолютный президенциализм равен «ИПрез 7», абсолютный парламентаризм — «ИПар 7». Исчисление уровня президентской власти (УПрез) проводится по простой формуле
УПрез = ИПрез - ИПар.
Соответственно положительные числовые значения характеризуют президенциализм, а отрицательные — парламентаризм. Несомненным достоинством данной методики является наглядность в установлении баланса президентской и парламентской власти. На основе методики А. Кроувела российский политолог О. И. Зазнаев разработал «индекс форм правления» (Зазнаев, 2007). Некоторой корректировке подверглись критерии измерения. В итоге индексирование осуществляется по 10 переменным по общему порядку исчисления, предложенному А. Кроувелом.
Методика О. И. Зазнаева позволяет условно ранжировать страны по группам: «парламентизированные полупрезидентские системы» (ИФП от -7 до -3,5); «сбалансированные полупрезидентские системы» (ИФП от -3 до +3) и «президенциализированные полупрезидентские системы» (ИПФ от +3,5 до +9). Надо полагать, что крайние случаи относятся к числу президентских (ИПФ выше +9) или парламентских (ИПФ ниже -7) государств. На основании описанной методики Б. И. Макаренко ранжирует посткоммунистические страны. Венгрия и Чехия отнесены им к числу сугубо парламентских государств, Польша заняла место в списке сбалансированных полупрезидентских систем, а Словакию можно обнаружить в кластере «парламентизированные полупрезидентские системы».
Таблица 3. Сводные показатели индексов президентской власти
Страна/ Взвешенный индекс прези- Уровень президен- Индекс формы
индекс дентской власти (Макгрегор, циализма правления,
(1994) (Кроувел, 2003) (Зазнаев, 2007)
Венгрия 52 -2,0 Парл
Польша 51 0,0 -1
Словакия 39 -2,0 -4
Чехия 37 -4,5 Парл
Источники: McGregor J. The Presidency in East Central Europe // RFR/RL Research Report. 1994. Vol. 3. N 2. P. 12-16; Krouwel A. Measuring Presidential of Central and East European Countries. Working Papers Political Science. 2003. N 2; Зазнаев О. И. Индексный анализ полупрезидентских государств Европы и постсоветского пространства // Политические исследования. 2007. № 2. С. 146-165; Макаренко Б. И. Посткоммунистические страны: некоторые итоги трансформации // Полития. 2008. № 3. С. 105-125.
По методике Дж. Макгрегора оказывается, что президенты Словакии и Чехии обладают примерно равным объемом полномочий. Такой вывод представляется вполне логичным, поскольку оба случая имеют общее конституционное происхождение в силу общности (или чрезвычайной близости) источников импорта формальных институтов. Однако в отношении Венгрии и Польши полученные результаты индексирования нуждаются в уточнении. При всей схожести польского и венгерского случаев вызывает сомнение примерное равенство объемов полномочий глав этих государств. Объяснение такой ситуации тем, что на 1994 г. (когда проводилось исследование) страны находились в ситуации конституционной неопределенности, не может быть удовлетворительным.
Тренды конституционного развития Польши и Венгрии различались изначально, а после внесения многочисленных поправок в венгерскую конституцию с частичным заимствованием из опыта ФРГ и после принятия Малой конституции в Польше оказались разнонаправленными. Методика контрольной таблицы позволяет по-иному исчислить индексы в каждой из трех, предложенных Дж. Мак-грегором, групп президентских полномочий. Кроме того, американский политолог Дж. Ишияма указывает на серьезный недостаток данной методики, которая не учитывает, «прямым или непрямым образом избирается президент и является ли система парламентской или президентской» (Ishiyama, 1999).
Этот недостаток учтен в методике А. Кроувела, однако и он не способен полностью объяснить, почему показатели близких по институциональному строению политических систем Словакии и Чехии столь существенно различаются. Вряд ли только формирование верхней палаты парламента (что расширяет полномочия легислатуры) в Чехии и введение института всенародных выборов в
_ 91
ЛОЯИШЭКС. 2010. Том 6. № 1
Словакии способны были «развести» эти страны по шкале «прези-денциализм-парламентаризм».
Методика О. И. Зазнаева детализирует классификацию полупрезидентских систем, однако в самом общем виде квалифицирует парламентские и президентские формы правления. Региональное сравнение выявляет несколько проблем, связанных с режимными характеристиками, которые должны корректировать любую индексную методику оценки положения политических институтов, а также с неэластичностью групп итогового ранжирования. В частности, в отношении Словакии неясно, какое определение, по существу, является первичным: полупрезидентская или парламентаризированная форма правления. Формальная логика подсказывает, что словацкая полития изначально являлась полупрезидентской, а затем в ходе институционального развития была парламентаризирована. Однако такой вывод эмпирическими данными не подтверждается, скорее Словакия, будучи парламентской республикой (по Дж. Макгрегору), была президенциализирована.
Все рассматриваемые нами случаи демонстрируют наличие такой системной характеристики посткоммунизма, как относительно протяженная во времени (для стран региона — до середины 1990-х годов) неопределенность политических институтов, процедур и их результатов. Выход из институциональной неопределенности связан с ориентацией основных политических акторов на компромиссную стратегию взаимодействия, что при изменении соотношения сил привело к переходу от «сообщества элит» к нормативному функционированию политической системы (за исключением Словакии).
Политические институты «реального социализма», первоначально существенно влиявшие на характер развития политических систем, постепенно утрачивали свое значение. На первый план выходила борьба политических акторов за власть, острота которой прямо влияла на уровень трансакционных издержек. Изменяющиеся институциональные интересы политических акторов корректировали рациональность принимаемых решений. В свою очередь, функционирование посткоммунистических институтов создавало условия для формирования новых институциональных предпочтений политических субъектов. Длительное существование переходных (гибридных, не сформированных целостно) институтов посткоммунизма повышало трансакционные издержки, что привело к замедлению темпов модернизации и консервации сложившегося ситуационного эквилибрума власти.
Выдвинутое нами предположение об ограниченности институционального выбора формы правления в ЦВЕ при посткоммунизме подтверждено как эмпирическими данными, так и теорией. Выбор
ЛОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
для дизайнеров ограничивался не только конъюнктурой демократического транзита и скудностью источников институционального импорта, но и невозможностью выхода за пределы теории парламентского и полупрезидентского правления, которая объясняется не столько рациональностью отбора, сколько отсечением a priori вариантов, повышающих трансакционные издержки политических акторов.
Быстро исчерпанные механизмы негативной институционализа-ции на этапе либерализации дали мощный, но сравнительно кратковременный (особенно в модели демонтажа конституционного права) импульс позитивной институционализации демократических норм. Так, вполне объяснимым выглядит выбор в пользу «импорта из прошлого», обладающего большей легитимностью по сравнению с иными механизмами институционализации. Фиксируемые девиации (отклонения от исходного образца) форм правления следует оценивать с точки зрения снижения/повышения трансакционных издержек. В этой связи наиболее значимым показателем выступает институциональный баланс/дисбаланс, рассмотренный нами на примере президентур.
Польская модель полупрезидентской республики демонстрирует приближение к искомому балансу институтов, но даже она не гарантирует, хотя и существенно снижает, риск возникновения институциональных конфликтов. В остальных привлеченных нами случаях сложились парламентские системы, причем венгерский вариант «сверхсильного» парламента способствует минимизации трансак-ционных издержек при крайнем дисбалансе в сфере разделения властей. Возможные конфликты в Венгрии по преимуществу «переведены» из межинституциональных во внутрипарламентские. Случаи Чехии и Словакии, несмотря на их «историческую» близость, по своим институциональным характеристикам значительно различаются. Чешская политическая система выглядит более сбалансированной, хотя риски институциональных конфликтов нельзя назвать минимальными, однако по сравнению со Словакией они существенно ниже. В посткоммунистической Словакии форма правления еще не оптимизирована, что выражается в деформациях режимных характеристик демократии, множественности институциональных конфликтов, высоких трансакционных издержках.
Литература
1. Банс В. Элементы неопределенности в переходный период // Политические исследования. 1993. № 1.
2. Бейссингер М. Р. Роковая роль государственных институтов: становление и разрушение социализма и государства. [Рец. на кн.] Bance В. Subversive Institutions: The Design and Destruction of Socialism and the State. Cambridge, 1999 // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 2000. № 2.
_ 93
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
3. Бухарин. Н. И. Разделение властей в странах Центральной и Юго-Восточной Европы // Власть. 2004. № 1.
4. Варламова П. Преждевременный конституционализм, или Восточноевропейский эксперимент «обратного хода» истории // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 1998. № 2.
5. Гельман В. Я. Как выйти из неопределенности // Pro et Contra. 1998. Т. 3. № 3.
6. Зазнаев О. И. Индексный анализ полупрезидентских государств Европы и постсоветского пространства // Политические исследования. 2007. № 2.
7. Зазнаев О. И. Полупрезидентская система: теоретические и прикладные аспекты. Казань, 2006.
8. Институциональная политология: современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С. В. Патрушева. М., 2006.
9. Макаренко Б. И. Посткоммунистические страны: некоторые итоги трансформации // Полития. 2008. № 3. С. 105-125.
10. Сергеев В. М. Демократия как переговорный процесс. М., 1999.
11. Bance V. Comparing East and South // Journal of Democracy. 1995. N 3.
12. Elgie R. The Classification of Democratic Regime Types: Conceptual Ambiguity and Contestable Assumptions // European Journal of Political Research. 1998. Vol. 33. N 2.
13. Ishiyama J. T. The Communist Successor Parties and Party Organizational Development in Post-Communist Politics // Political Research Quarterly. 1999. Vol. 52. N 1.
14. Knight J. Institutions and social conflict. Cambridge, 1992. P. 45.
15. Krouwel A. Measuring Presidential of Central and East European Countries. Working Papers Political Science. 2003. N 2.
16. Laski H. J. Parliamentary and Presidential Systems // Public Administration Review. 1944. Vol. 4. N 4.
17. Linz J. J., Valenzuela A. The Failure of Presidential Democracy. Baltimore, 1994.
18. McGregor J. The Presidency in East Central Europe // RFR/RL Research Report. 1994. Vol. 3. N 2.
19. Sartori G. Comparative Constitutional Engineering: An Inquiry into Structures, Incentives and Outcomes. London, 1997.
20. Shugart M. S., Carey J. M. Presidents and Assemblies: Constitutional Design and Electoral Dynamics. Cambridge, 1992.
21. Verny D. V. The Analysis of Political Systems. London, 1959.
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
