CC BY
0
тактику обеспечения гарантийных обязательств, но и интенсивность их применения в практике торговой сделки.
(43) The Parties shall collectively ensure that all legislation applicable to the handling, packaging, storage, transportation and delivery of the Product (including, but not limited to all import and export laws of all countries which may be involved in the sale of the Product) is at all times complied with by the either Party or their respective agents.
(44) I also confirm that this acceptance should be understood to indicate that we are ready, willing and able to receive your orders.
(45) Seller warrants that he has the commodity and has the ownership and right to sell.
(46) The Transporter will ensure that the trucks are fully insured to the value of the vehicles and cargo against normal risks (fire, theft, and third-party liability) at his own expense, and no liability will attach to Awardee in this respect.
Перформативные конструкции с глаголами в настоящем и будущем времени употребляются перед утверждением и фокусируют внимание на интенциях субъекта высказывания или уполномоченных на совершение сделки, неразде-ленности их слов и действий при достижении цели.
Тактика делегирования полномочий и ответственности
Данная тактика находит выражение в эффективном распределении задач и полномочий среди участников сделки.
(47) With this letter I, Neil Muller, give Pieter Frederik Kruger full mandate as Proxy of the Company to deal for/under EZ TRADE 530 CC's DME Licence. He may sign contracts for deals where diesel is bought and resold under EZ TRADE 530 CC.
(48) On behalf of EZ TRADE 530 he may issue FCOs, LOIs, ICPOs and sign Supply and Purchase agreements for the Company.
Исследуемая тактика выражена использованием модального глагола may для разрешения с целью расширения мандатных полномочий и функциональной ответственности Питера Крюгера при заключении и подписании контрактов от лица компании EZ TRADE 530.
В результате проведенного исследования лексико-грамматических средств выражения речевого воздействия нами установлено, что в основе механизма конструирования англоязычного документного текста южноафриканских компаний лежит прагматический фактор, определяющий его функционально-лингвистические особенности. На основании рассмотрения конкретных примеров нами выделена наиболее типичная для торговой сделки правовая стратегия с соответствующими тактическими приемами.
К таким приемам относятся тактики:
- морального долженствования;
- целенаправленного речевого воздействия на реципиента, не нарушающая партнерских взаимоотношений;
- запрета, ограничений и лимитированности действий;
Библиографический список
- разъяснения аргументов и процедурных предписаний;
- бизнес-прогнозирования условий и ситуаций при проведении торговой сделки;
- обеспечения гарантийных обязательств;
- делегирования полномочий и ответственности.
На материале исследования выявлены следующие лексико-грамматиче-ские средства для реализации правовой стратегии и практического применения ее тактик:
- использование модальных глаголов to be to, shall, will для описания обязательств сторон, для выражения инструкций и команд для выполнения определенного действия;
- словосочетания to be subject to, to be obliged to, to be obligated to и глагол to undertake для возложения обязанностей и уполномочивания;
- лексико-семантическая группа глаголов стратегического поведения;
- модальный глагол may для формулировки усмотрений;
- использование shall not и may not для формулировки запрета, ограничений и лимитированности действий, делегирования полномочий;
- акциональные глаголы в форме настоящего и будущего времени для обозначения активных и целенаправленных действий;
- перформативные глаголы для выражения коммуникативного намерения;
- использование модального глагола should при установлении обязательственных отношений;
- расположение фраз where, in the event (of), once в начальной позиции для обозначения предсказуемых событий и определения реакций бизнес-партнеров;
- использование союзных слов и фраз unless и except as expressively provided in this Agreement для выражения отрицательного условия и обусловливающих особый способ исполнения обязательств в зависимости от стечения обстоятельств.
Таким образом, правильный выбор и использование лексико-грамматиче-ских средств речевого воздействия в коммерческом дискурсе является показателем прагматической компетентности участников торговой сделки и залогом эффективного коммуникативного взаимодействия между ними.
В заключение следует отметить, что стратегическое партнерство бизнеса и вуза в обучении будущих специалистов экономико-управленческого направления подготовки становится особенно важным при разработке технологических стар-тапов с целью формирования критического отношения к документным текстам и развития межкультурной дискурсивной компетенции. Результаты проведенного исследования могут служить практическими рекомендациями при разработке учебных курсов и для проведения бизнес-тренингов по обучению иноязычной документной коммуникации и документационному сопровождению коммерческих сделок.
1. Лаптева C.B. Партнерство бизнеса и вуза в обучении будущих специалистов: инновационные технологии в образовании. Инновации и инвестиции. Научно-аналитический журнал. 2023; № 4: 6-9.
2. Ворожцова И.Б. Иноязычные речевые практики в профессиональной деятельности. Концепция и опыт сопровождения образовательной деятельности обучающихся. Ижевск: Удмуртский университет, 2021.
3. Дурнева К.А. Лексико-грамматические особенности перевода договоров и контрактов с английского языка на русский. Вестник Кемеровского государственного университета. 2014; Т. 2, № 4 (60): 155-160.
4. Рябкова И.П., Кожевникова А.Н. Лингвоструктурные особенности договора в российском, американском и британском праве: сопоставительно-переводческий аспект. Многоязычие в образовательном пространстве. 2018; № 10: 140-148.
5. Фатеева Н.А. Лексико-грамматические и стилистические особенности передачи терминологии, названий и клише при переводе договоров и контрактов в языковой паре «русский язык - английский язык». Иностранные языки в высшей школе. 2019; № 1 (48): 77-86.
6. Леонтьева Т.В. К вопросу об игнорировании прагматического аспекта деловой коммуникации в современной лингводидактике. Научный диалог. 2014; № 3 (27): 154-164.
7. Луцковская Л.Ю. Неоднозначность интерпретации терминологии в англоязычном тексте договора. Перспективы науки. 2015; № 11 (74): 206-209.
8. Власенко С.В. Договорное право: практика профессионального перевода в языковой паре английский - русский. Москва: Вольтерс Клувер, 2006.
References
1. Lapteva S.V. Partnerstvo biznesa i vuza v obuchenii buduschih specialistov: innovacionnye tehnologii v obrazovanii. Innovaciii investicii. Nauchno-analiticheskij zhurnal. 2023; № 4: 6-9.
2. Vorozhcova I.B. Inoyazychnye rechevye praktiki v professional'noj deyatel'nosti. Koncepciya i opyt soprovozhdeniya obrazovatel'noj deyatel'nosti obuchayuschihsya. Izhevsk: Udmurtskij universitet, 2021.
3. Durneva K.A. Leksiko-grammaticheskie osobennosti perevoda dogovorov i kontraktov s anglijskogo yazyka na russkij. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta. 2014; T. 2, № 4 (60): 155-160.
4. Ryabkova I.P., Kozhevnikova A.N. Lingvostrukturnye osobennosti dogovora v rossijskom, amerikanskom i britanskom prave: sopostavitel'no-perevodcheskij aspekt. Mnogoyazychie v obrazovatel'nom prostranstve. 2018; № 10: 140-148.
5. Fateeva N.A. Leksiko-grammaticheskie i stilisticheskie osobennosti peredachi terminologii, nazvanij i klishe pri perevode dogovorov i kontraktov v yazykovoj pare «russkij yazyk -anglijskij yazyk». Inostrannye yazyki v vysshej shkole. 2019; № 1 (48): 77-86.
6. Leont'eva T.V. K voprosu ob ignorirovanii pragmaticheskogo aspekta delovoj kommunikacii v sovremennoj lingvodidaktike. Nauchnyj dialog. 2014; № 3 (27): 154-164.
7. Luckovskaya L.Yu. Neodnoznachnost' interpretacii terminologii v angloyazychnom tekste dogovora. Perspektivy nauki. 2015; № 11 (74): 206-209.
8. Vlasenko S.V. Dogovornoe pravo: prakíika professional'nogo perevoda v yazykovoj pare anglijskij - russkij. Moskva: Vol'ters Kluver, 2006.
Статья поступила в редакцию 02.07.24
УДК 82-31
Kornienko S.A., Cand. of Sciences (Philology), Senior Lecturer, Department of Foreign Languages, NUST MISIS; doctoral postgraduate, Department of History of Journalism and Literature of the Faculty of Journalism, Moscow State University n.a. A.S. Griboyedov (Moscow, Russia), E-mail: sergeykornienko@mail.ru
VYACHESLAV IVANOV - "RUSSIAN FAUST": GOETHE'S TRACE IN THE SYMBOLIST'S PROSE. The article analyzes the reception of Goethe's "Faust", used by V.I. Ivanov in the unfinished drama "Russian Faust". The text of the tragedy by J.W. Goethe and the materials authored by V.I. Ivanov, published by M. Wachtel under the title "Russian Faust", served as the basis for a comparative study. The additional usage of the biographical method makes it possible to reflect V.I.
Ivanov's the closest attention to the work of J.W Goethe not only during the period of his work on the drama, but also throughout his life. The results of the analysis clearly indicate a wide reception of images and artistic composition of the tragedy "Faust". The references and reminiscences to the work of J.W Goethe, presented in the poem of the symbolist at the levels of the title complex, the system of characters, motivics and poetics, are revealed. The obtained conclusions can be used in the study of the intertextual code in the poetry of symbolists in general and the work of V.I. Ivanov in particular.
Key words: J.W. Goethe, V.I. Ivanov, reception, intertext, symbolism, "Faust", "Russian Faust", comparative study
С.А. Корниенко, канд. филол. наук, доц., НИТУ «МИСиС»; докторант, ФГБОУВО «Московскийуниверситет имени А.С. Грибоедова», г. Москва,
E-mail: sergeykornienko@mail.ru
ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ - «РУССКИЙ ФАУСТ»: ГЁТЕВСКИЙ СЛЕД В ПРОЗЕ СИМВОЛИСТА
В статье проанализированы рецепции «Фауста» И.В. Гёте, использованные В.И. Ивановым в незаконченной драме «Русский Фауст». Базой для компаративного исследования послужил текст трагедии И.В. Гёте и материалы за авторством В.И. Иванова, опубликованные М. Вахтелем под заголовком «Русский Фауст». Дополнительное использование биографического метода позволило отразить пристальное внимание В.И. Иванова к творчеству И.В. Гёте не только в момент работы над драмой, но и на протяжении всей жизни. Результаты анализа однозначно свидетельствуют о широкой рецепции образов и художественной композиции трагедии «Фауст». Выявлены отсылки и реминисценции к произведению И.В. Гёте, представленные в поэме символиста на уровнях заголовочного комплекса, системы персонажей, мотивики и поэтики. Полученные выводы найдут применение при изучении интертекстуального кода в поэзии символистов в целом и творчества В.И. Иванова в частности.
Ключевые слова: И.В. Гёте, В.И. Иванов, рецепция, интертекст, символизм, «Фауст», «Русский Фауст», компаративное исследование
«Фауст» - главное произведение И.В. Гёте, которое на протяжении столетий завораживает умы читателей. Особенный отклик драма находила в сознании людей, склонных к мистицизму и желавших найти ответы на непростые вопросы, которые задавала история в конце XIX - начале ХХ веков. Особый интерес к трагедии проявлял и русский поэт-символист В.И. Иванов.
Фигура поэта известна как широкой аудитории, так и научному сообществу. Эссеист, литературный критик, учёный, занимавшийся вопросами теории символизма, экспериментатор, разрабатывавший концепции дионисийства, он вошел в историю не только как творец. Не подвергается сомнению и его роль учителя, носителя древнего сакрального знания, организатора и идейного вдохновителя встреч выдающихся представителей русской культуры начала XX века.
Большой вклад в изучение творческого наследия В.И. Иванова внесли такие исследователи, как С.Д. Титаренко [1], А.Б. Шишкин [2] и мн. др. Тем не менее сравнительный анализ многоплановых произведений В.И. Иванова остается малоизученным вопросом, что делает изучение его трудов актуальной задачей и для современного литературоведения.
Целью работы является поиск гётевского кода и выявление специфики репрезентации образа Фауста в неоконченной поэме В.И. Иванова, а именно - две сцены, опубликованные М. Вахтелем в труде под названием «Русский Фауст» [3], выступающие предметом и материалом исследования. Сформулируем задачи, необходимые для достижения цели:
- сопоставить заголовочные комплексы выбранных для анализа художественных текстов;
- проанализировать композицию произведений и сравнить сюжет;
- описать и сравнить образы главных героев - Фауста и помещика N, а также определить их мотивы обращения к высшим силам.
Ключевым методом исследования выступает компаративный анализ. Полезным также оказался биографический метод, позволяющий осознать истоки гётевского кода в произведении отечественного автора.
Работа обладает научной новизной, так как впервые сопоставлены произведения И.В. Гёте и В.И. Иванова на уровнях мотивики, поэтики, персонажной парадигмы, а также заголовочного комплекса.
Подспудно проведенный анализ позволит доказать интерес В.И. Иванова к известной немецкой трагедии и пролить свет на интерпретацию произведения символиста, что обусловливает теоретическую значимость работы. Представленные результаты обладают и практической ценностью, так как окажутся полезными при выявлении реминисценций в поэзии символистов в частности и Серебряного века в целом.
Вячеслава Иванова называли «Фаустом своего времени»: такое прозвище символист получил от Андрея Белого за свои научно-философские изыскания, жажду обобщения эмпирического опыта и стремление к духовному познанию наряду с неугасающим на протяжении всей жизни интересом к немецкой литературе и, в частности, к творчеству И.В. Гёте [4, с. 404].
Впрочем, не только у Андрея Белого образ В.И. Иванова ассоциировался с Фаустом. В «Поэме без героя» А.А. Ахматовой, ставшей квинтэссенцией культуры Серебряного века, находим строку: «Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном...» [5, с. 14], что является прямой отсылкой к фигуре В.И. Иванова.
Заметим, что в эссе «Кризис индивидуализма» автор остро чувствует перемены в современной культуре [6, с. 836]. Для В.И. Иванова образ Фауста, описанный в сочинении немецкого классика, олицетворяет индивидуализм, который «кончается поворотом к общественной деятельности» [7, с. 838]. И именно в этом образе, в роли Фауста В.И. Иванов и посещает ахматовский маскарад. Иванов-Фауст здесь - это человек, занимающийся изучением теоретических концепций. Яркий индивидуалист, который мог бы пользоваться своим опытом и знаниями только себе во благо, но со временем пришел к пониманию необходимости развития культуры и общества вокруг себя - иногда в ущерб собственным интересам.
Замысел перенести саму суть немецкой трагедии на русскую почву зародился у В.И. Иванова достаточно рано. Определяющее влияние на это оказала тоска по родине. В 1887 году, будучи студентом Берлинского университета, В.И. Иванов начал писать «Русского Фауста», запоем читая произведения И.В. Гёте [7, с. 18]. М. Вахтель называет работу над поэмой начальным этапом исследования работ немецкого поэта [3].
В то же время вопросом о том, как бы вёл себя Фауст в иных условиях, В.И. Иванов задавался на протяжении всей жизни, стремясь выделить национальную специфику в произведении И.В. Гёте. В парадигме фаустовской темы в своём творчестве В.И. Иванов пытался соединить мистику и мессианство, что подтверждается изучением работ русских философов (в частности, Вл. Соловьева и А.С. Хомякова, о чем он упоминает в «Автобиографическом письме» [7, с. 18]) во время процесса создания собственного воплощения немецкой трагедии.
Именно размышления о русской идее, мессианстве и мистицизме оказали большое влияние на рецепцию образов оригинального произведения в авторское - «русское» - переосмысление шедевра мировой литературы.
Итак, незаконченное произведение В.И. Иванова состоит из двух сцен. Рассмотрим их детальнее.
Символист назвал вторую сцену «Фауст. Русские варианты общечеловеческой легенды» [первая сцена-пролог никак не называется; название же «Русский Фауст», которым мы пользуемся для обозначения обеих сцен, было предложено М. Вахтелем, и, на наш взгляд, отражает дух произведения - прим. С. К] [3].
Само заглавие В.И. Иванова может быть, как отсылкой к классической легенде о Фаусте, так и, например, к прочтению этой легенды английским драматургом К. Марло - «Трагическая история жизни и смерти доктора Фауста» (15881589). Но анализ композиционной составляющей «Русского Фауста» однозначно указывает на «Фауста» И.В. Гёте в качестве рецептивной основы.
Обратимся к сюжету произведений. В первой сцене в трагедии И.В. Гёте мы наблюдаем разговор Бога и Мефистофеля, что представляет собой композиционную кальку схожей сцены в первоисточнике. В «Прологе на небесах» Бог и Мефистофель спорят: можно ли человека, который был рождён для добра и спасения, сбить с истинного пути. Бог заявляет, что нет: «Wenn er mir auch nur verworren dient, So werd ich ihn bald in die Klarheit führen. Weiß doch der Gärtner, wenn das Bäumchen grünt, Das Blüt und Frucht die künft'gen Jahre zieren» [8]. «Если он послужит мне, даже не понимая этого, Я скоро приведу его к осознанию. Садовник уже точно знает, даже когда деревце ещё зелёное, Цветок и плод, который он с него получит».
(Перевод с нем. здесь и далее в статье наш - С.К)
Тем самым он подтверждает, что люди, созданные по его образу и подобию, придут к спасению, несмотря на трудности. Развивая свою мысль, Бог добавляет: «Ein guter Mensch, in seinem dunklen Drange, Ist sich des rechten Weges wohl bewußt» [8]. «Хороший человек, даже в своих тёмных желаниях Знает правильный путь».
Бог убежден, что никакие испытания не могут отвернуть человека от истинного пути, даже тёмные желания, на которые намекает Мефистофель, придумывая будущие испытания для Фауста и предвкушая свою победу.
В «Прологе» же В.И. Иванова действие происходит спустя некоторый промежуток времени после завершения событий «Фауста» И.В. Гёте. Эпизод отсылает нас не только к сюжету немецкой трагедии, но и содержит аллюзии к реалиям и веяниям культуры Серебряного века. Заметим, что в последней сцене «Фауста» И.В. Гёте, «Положение во гроб», Бог не принимает участие: он уже высказал свою позицию в начале произведения, он знал наперёд, чем всё закончится, ему не нужно ничего доказывать ни Мефистофелю, ни читателю. Дьявол
же сознаёт, что не столько проиграл Богу, сколько пал жертвой собственной хитрости:
«Du bist getäuscht in deinen alten Tagen, Du hast es verdient, es geht dir grimmig schlecht
So ist fürwahr die Torheit nicht gering, Die seiner sich am Schluß bemächtigt» [8]. «Ты обманут в твои немолодые годы, Ты это заслужил, дела мрачно плохи
Таким образом, действительно немаленькая глупость, которой в конце ты сам предал силы».
Таким образом, Бог лишь незримо присутствует в конце гётевского «Фауста» как основа бытия (в роли внесценического персонажа), а Мефистофель, олицетворяя абстрактное зло, сам попал в собственную ловушку, чего и следовало ожидать, исходя из «Пролога на небесах».
На основании вышеизложенного мы можем предположить, что в первой сцене драмы В.И. Иванова Мефистофель и Бог встречаются в первый раз с момента завершения сюжетной линии «Фауста». Бог открывает сцену, спрашивая собеседника, зачем он снова пришел, и напоминая Мефистофелю, чем закончился их последний спор, ставкой в котором была бессмертная душа Фауста [3]. У читателя создается впечатление, что эта сцена является прямым продолжением немецкой трагедии.
Мефистофель признаёт верховенство Бога, но в то же время продолжает плести кружева лжи, пытаясь манипулировать собеседником. В диалоге очевидно прослеживается иерархия в отношениях говорящих. Мефистофель использует такие выражения, как «мое смиреннейшее мненье», «...явился я ... с скромным предложеньем / Вам пособить своим служеньем...», называя Бога «великим государем» [3], что свидетельствует о его подчиненном положении и заискивании.
Достоверных сведений нет, однако выскажем предположение, что В.И. Иванов начал писать эту сцену сразу после очередного прочтения трагедии И.В. Гёте. На это указывает и фабула: поэма В.И. Иванова является прямым продолжением последних сцен «Фауста» И.В. Гёте. Более того, персонажи продолжают прерванный полвека назад диалог в том же ключе, ведь для них прошло лишь мгновение.
При этом мы замечаем и иной мотив, популярный в культуре Серебряного века и отражающий последние философские тенденции того времени. Это мотив дьявола-творца, дьявола-носителя тайного знания. Мефистофель ставит себя на одну ступень с Богом-творцом. Он повторяет свой девиз из «Фауста» И.В. Гёте: «Я благодетельная сила, / Что, вечно к злу стремясь, всегда добро творила» [3].
В оригинале у И.В. Гёте этот девиз звучит так: «Ein Theil von jener Kraft, / Die stets das Böse will und stets das Gute schafft» [8], что в переводе: «Часть той силы, / которая хочет зла, но творит добро».
Фразы практически полностью совпадают. Интересно, что В.И. Иванов использует прошедшее время, тогда как в оригинале применено настоящее. Тонкая работа с грамматической категорией может отсылать читателя к судьбе Фауста, который, несмотря на козни Мефистофеля, доказал, что достоин спасения.
Вернемся к анализу диалога. Далее тональность меняется: Мефистофель отказывается от заискивающего тона и называет себя необходимой частью мироздания, партнером «для мировой игры» Бога, привносящем разнообразие в рутину. В финале сцены силы говорящих уравновешиваются: Бог и Мефистофель творят историю человечества вместе, являясь двумя началами бытия и первоосновами сущего.
Перейдем к изучению образа главного героя, который появляется во второй сцене, озаглавленной В.И. Ивановым «Фауст. Русские варианты общечеловеческой легенды». Сравним разорившегося русского помещика N. и Фауста И.В. Гёте. Немецкий поэт создает образ человека, ищущего смысл жизни, воплощая тем самым магистральный мотив трагедии: поиск новых, ранее недостижимых знаний, стремление изменить как свою жизнь, так и уложенный веками порядок. В этом, как замечал сам И.В. Гёте, и содержится ключ к спасению Фауста: «Wer immer strebend sich bemüht, / Den können wir erlösen» [9, с. 123] («Кто живёт всегда стремясь, / Того можно спасти»).
Стремление к новому - единственный аспект в произведении, неподвластный ни Богу, ни Дьяволу. Вспомним сюжет «Фауста» И.В. Гёте: в начале произведения главный герой хочет заглянуть за грань познания, узреть незримое и неведомое, но в отчаянии осознает, что не может. Разуверившись в ограниченных возможностях смертного, Фауст решает совершить самоубийство, выпив яд. Его спасают высшие силы: он слышит пасхальные песнопения и понимает, что его час ещё не пробил.
Представим две разнозначные трактовки эпизода. Так, попытка самоубийства становится инициатическим переживанием и точкой отсчета новой жизни. Впрочем, нетрудно увидеть сюжет и в другом прочтении: самоубийство всё же удалось, и далее все события происходят в загробной жизни. Причем Фауст, согласно религиозным представлениям того времени, наверняка попал бы в ад, совершив столь тяжкий грех, как лишение себя жизни. После смерти душа главного героя, будучи предметом спора высших сил, находится между двух огней, при этом ответственность за поступки и решения Фауста размывается и словно бы переносится то на Мефистофеля, предлагающего и подстраивающегося
различные искушения, то на Бога, который уже знает результат спора. Фаусту остаётся только человеческое стремление к лучшему, к общественному благу. Соответственно, эти размышления и являются ядром одной из центральных идей трагедии И.В. Гёте.
Обратимся далее к образу помещика «новой» формации, представленному в тексте В.И. Иванова. Для него также характерны мотив поиска нового и желание изменить как свою жизнь, так и быт принадлежащих ему крестьян к лучшему, что является несомненной отсылкой к гётевской идее об общественном благе.
Впрочем, есть и различия. Герой В.И. Иванова освобождал крестьян, что привело его к ныне бедственному положению и разорению. Данный эпизод кажется не созвучным времени написания поэмы, то есть 1887 году, когда, по предположению М. Вахтеля, В.И. Иванов работал над произведением [3]. Ролевая модель «помещик - крестьянин» и взаимоотношения между ними уже входили в новую фазу развития. Те проблемы, которые планировал поднимать В.И. Иванов, соответствуют, скорее, более раннему периоду, 1850-1870 годам, а не человеку нового времени.
Фауст же у И.В. Гёте - человек будущего, отражающий и порой предвосхищающий индустриальные революции в Европе. При сопоставительном анализе прошлого героев мы понимаем, что они, хоть и схожи в начале историй, пришли к такому результату совершенно разными путями, пережив различные друг от друга обстоятельства. С одной стороны, потомственный дворянин, наследник состояния из произведения В.И. Иванова, потерявший почти всё и не получивший взамен даже возможность понять мотивацию крестьян: «И что ж народ? в его таинственные недра Проникнуть я не мог: остался тот же он, Все так же пьян и нищ, выносливый, голодный, Покорный, недоверчивый, холодный...» [3].
А с другой - Фауст, имеющий за плечами хорошее образование и достижения в науке, который всё же осознает, что неисследованного и неизвестного гораздо больше, чем он постиг и сможет когда-либо постичь. Как мы упоминали выше, он чувствует, что достиг предела человеческого познания, о чем говорит в самой первой реплике:
«Habe nun, ach! Philosophie,
Juristerey und Medicin,
Und leider auch Theologie!
Durchaus studirt, mit heißem Bemühn.
Da steh' ich nun, ich armer Thor!
Und bin so klug als wie zuvor.» [8]
«Я научился философии,
юриспруденции и медицине,
и, к сожалению, даже теологии!
Вдоль и поперёк изучал с большим усердием.
И вот я тут, бедный глупец!
Я совсем не стал умнее».
Фаусту И.В. Гёте вторит и N.:
«И между тем небесным даром
Я насладиться и служить искал.
С наивным юношеским жаром
Я знания и мудрости алкал,
Но скоро понял я предел науки тесной.
Она мне не дала ни мудрости небесной,
Ни гордой воли. Нет! В ее пустой игре
О жизни лицемерное забвенье
Я прочитал и, чуждый обольщенья,
Уже мечтал о действенном добре» [3].
Таким образом, в произведении И.В. Гёте Фауст - человек будущего, а у В.И. Иванова - скорее, человек прошлого.
Также отметим еще некоторые различия: дворянин N. беден, потому что он разорился, помогая крестьянам, и не смог перестроиться на новые экономические рельсы, что также характеризует его как человека старой формации.
Фауст же И.В. Гёте никогда не был богатым, что его нисколько не беспокоило до определенного времени, ибо наука, которой он занимался, обещала дать ответы на все вопросы. Так, мы видим, что к общему знаменателю - поиску смысла жизни и огорчению от ограниченности человеческого сознания - они приходят разными путями, что обусловливает различную мотивацию персонажей, в том числе и сюжетообразующее заключение сделки с потусторонними силами. Выскажем предположение, что в этих различиях В.И. Иванов и пытался показать русскую специфику.
Несомненно, мы наблюдаем и сходство между персонажами. Помещик N., как и Фауст И.В. Гёте, дошел до границы человеческого понимания природы вещей и не знает, что делать дальше. Единственное и естественное решение проблемы видится ему в обращении к потусторонним силам.
Продолжим сравнение гётевского Фауста с русским Фаустом. Фауст И.В. Гёте любим народом. Вместе с отцом они лечили людей во время эпидемии чумы.
«Der Menge Beifall tönt mir nun wie Hohn. O könntest du in meinem Innern lesen,
Wie wenig Vater und Sohn
Solch eines Ruhmes wert gewesen!» [8].
«Одобрение людей звучит для меня как издевательство.
О, если бы ты мог прочитать то, что внутри меня,
Как мало отец и сын
такой славы достойны!»
Впрочем, для героя немецкой трагедии похвала толпы воспринимается как нечто незаслуженное. Он осознаёт: их с отцом лекарства не только вылечили, но и покалечили и отправили на тот свет множество людей, следовательно, они не достойны выражаемого им уважения. Тем не менее люди с благодарностью отвечают на стремление Фауста помочь.
Интересно, как И.В. Гёте в образе персонажей использует прием повтора: и отец Фауста, и сам главный герой стремятся помочь людям, что высоко ценится автором. Значимым оказывается не результат, а добрые намерения, которые признаются жителями и пациентами Фауста. И в финале трагедии Фауст также пытается помочь людям: он ошибочно полагает, что строители начинают возводить дамбу, воплощая тем самым его идею в жизнь (в действительности подручные Мефистофеля копают могилу для Фауста).
Подобную ситуацию мы наблюдаем и у помещика N. Как видно из цитат выше, он освобождает крестьян, что, впрочем, не приносит им счастья. Между крестьянами и помещиками остается стена непонимания, что также отличает героя произведения В.И. Иванова от трагедии И.В. Гёте.
Библиографический список
Таким образом, рецепция «Фауста» И.В. Гёте в незаконченной драме-трагедии, опубликованной М. Вахтелем под заголовком «Русский Фауст», доказана. Выборочный анализ позволяет судить о несомненном влиянии главного произведения немецкого автора на две рассмотренные сцены из «Русского Фауста», выражающемся на нескольких уровнях текста.
Во-первых, заголовочный комплекс содержит указание на легенду о Фаусте и желание В.И. Иванова перенести её на русскую почву Во-вторых, композиция произведения повторяет трагедию И.В. Гёте (первая сцена - «Пролог на небе», вторая сцена - «Кабинет Фауста»). В-третьих, сюжетная составляющая: история, представленная в «Русском Фаусте», является прямым продолжением «Фауста» И.В. Гёте - читатель как бы переносится из последнего эпизода немецкого автора в первую сцену В.И. Иванова. В-четвертых, схожая ситуация, в которой оказываются главные герои Фауст у И.В. Гёте и помещик N. Их различия же можно объяснить попытками В.И. Иванова выделить национальный контекст. Также дополнительным доказательством заимствований является увлечение В.И. Иванова творчеством И.В. Гёте на протяжении всей жизни.
Итак, представленные результаты позволяют говорить о достижении поставленной цели и решении задач. Проанализированы далеко не все элементы, заимствованные В.И. Ивановым у И.В. Гёте, что делает выбранную тему перспективной для дальнейшего изучения: литературоведам лишь предстоит провести углубленное исследование интертекстуального кода неоконченной поэмы символиста.
1. Титаренко С.Д. «Фауст нашего века»: Мифопоэтика Вячеслава Иванова. Санкт-Петербург, 2012.
2. Шишкин А.Б. Символисты на Башне. Философия. Литература. Искусство: Андрей Белый - Вячеслав Иванов - Александр Скрябин. Москва, 2012: 305-341.
3. Вахтель М. «Русский Фауст» Вячеслава Иванова. Минувшее: Исторический альманах. Москва - Санкт-Петербург № 12, 1993. Available at: http://az.lib.ru/i/iwanow_w_i/ text_1887_russky_faust.shtml
4. Ахматова А.А. Реквием. Москва, 2022.
5. В.И. Иванов: pro et contra. Санкт-Петербург 2016; Т. 1.
6. Иванов В.И. Кризис индивидуализма. Собрание сочинений: в 4-х т. Брюссель, 1971; T. 1.
7. Иванов В.И. Автобиографическое письмо. Собрание сочинений: в 4-х т. T 2. Брюссель, 1971.
8. Goethe J.W. Faust. Eine Tragödie. Available at: https://www.gutenberg.org/cache/epub/21000/pg21000-images.html
9. Eckermann J.P. Gespräche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. Frankfurt-an-Main; Leipzig, 1992.
References
1. Titarenko S.D. «Faust nashego veka»: Mifopo'etika Vyacheslava Ivanova. Sankt-Peterburg, 2012.
2. Shishkin A.B. Simvolisty na Bashne. Filosofiya. Literatura. Iskusstvo: AndrejBelyj - Vyacheslav Ivanov - Aleksandr Skryabin. Moskva, 2012: 305-341.
3. Vahtel' M. «Russkij Faust» Vyacheslava Ivanova. Minuvshee: Istoricheskij al'manah. Moskva - Sankt-Peterburg, № 12, 1993. Available at: http://az.lib.ru/i/iwanow_w_i/ text_1887_russky_faust.shtml
4. Ahmatova A.A. Rekviem. Moskva, 2022.
5. V.I. Ivanov: pro et contra. Sankt-Peterburg, 2016; T. 1.
6. Ivanov V.I. Krizis individualizma. Sobranie sochinenij: v 4-h t. Bryussel', 1971; T. 1.
7. Ivanov V.I. Avtobiograficheskoe pis'mo. Sobranie sochinenij: v 4-h t. T 2. Bryussel', 1971.
8. Goethe J.W. Faust. Eine Tragödie. Available at: https://www.gutenberg.org/cache/epub/21000/pg21000-images.html
9. Eckermann J.P. Gespräche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. Frankfurt-an-Main; Leipzig, 1992.
Статья поступила в редакцию 24.05.24
УДК 811.133.1
Kuznetsova N.V., Cand. of Sciences (Philology), Senior Lecturer, Higher School of Linguodidactics, Pacific State University (Khabarovsk, Russia),
E-mail: kunavla@mail.ru
AXIOLOGICAL BASES OF THE 10 COMMANDMENTS OF 'ECO-BIBLE' (ON THE MATERIAL OF ENGLISH AND RUSSIAN LANGUAGES). The objective of the paper is to convey a comparative analysis of representation of the concept ЗАПОВЕДЬ (commandment) in Russian and English languages. The material of the study is the 10 "commandments" of the Eco-Bible presented by two rabbis - Yonatan Neril and Leo Dee in November 2022 during the 27th UN International Climate Conference. Eco-Commandments are investigated from the position of postmodernism philosophy, axiology, i.e. within the framework of a certain system of values declared and put into practice in Western countries. The scientific novelty lies in the fact that the study contributes to science through a comprehensive analysis of the concept of commandments from the general theoretical position of not only religious, but also naive and everyday discourse, which allows us to justify an expanded interpretation of the concept under study, not reducible only to the Old Testament commandments given to Moses on Mount Sinai. Of particular relevance is the treatment of such an important concept as the commandment, which has not received in humanitarian studies in general and in linguistics, in particular, proper coverage. The results of the study deepen the notion of the content structure of the studied concept in the Western linguistic picture of the world.
Key words: eco-bible, climate religion, 10 commandments, religious discourse, value system
Н.В. Кузнецова, канд. филол. наук, доц., Высшая школа лингводидактики, ФГБОУ ВО «Тихоокеанский государственный университет», г. Хабаровск,
E-mail: kunavla@mail.ru
АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ 10 ЗАПОВЕДЕЙ «ЭКОБИБЛИИ» (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)
Цель настоящей работы заключается в том, чтобы провести сравнительно-сопоставительный анализ репрезентации концепта «Заповедь» в русском и английском языках. Материалом исследования послужили 10 «заповедей» экобиблии, представленные двумя раввинами - Йонатаном Нерил и Лео Ди в ноябре 2022 года вовремя 27-й Международной конференции ООН по климату. Экозаповеди исследуются с позиции философии постмодернизма, аксиологии, то есть в рамках определенной системы ценностей, декларируемых и осуществляемых на практике в странах Запада. Научная новизна заключается в том, что исследование вносит вклад в науку за счет комплексного анализа концепта «Заповедь» с общетеоретической позиции не только религиозного, но
