CC BY
114ФРАНКО БЬЯНКО ВВЕДЕНИЕ В ГЕРМЕНЕВТИКУ
FRANCO BIANCO Introduzione all'ermenentica — Roma: Editori Laterza, 1999. - VIII, 262 p.
Автор указывает, что данная книга не предназначена быть еще одной новой историей герменевтики, соответственно не притязает на то, чтобы быть исчерпывающей реконструкцией исторического пути герменевтики. Задача книги - служить введением в герменевтику посредством рассмотрения ее «основных теоретических вопросов». Книга призвана показать те трудности и даже апории, с которыми сталкивалась герменевтическая рефлексия в истории европейской культуры.
«Герменевтика» - это перевод существительного в греческом языке, которое обозначает не только «интерпретацию» (в нашем понимании), но и заявление, провозглашение, объяснение, перевод, выражение мысли, оборот речи. Вследствие перевода на латинский - interpretatio -герменевтика стала синонимом интерпретации.
Герменевтика зарождается в Древней Греции, в рамках «досокра-тической культуры». Она оформляется как следствие процесса обучения, осуществлявшегося софистами и в риторских школах. Овладение искусством красноречия, искусством убеждать слушателей, в том числе посредством использования высказываний классиков мысли и поэзии, порождало «специфическую рефлексию», связанную с потребностью понимания.
Высказывания Платона относительно толкования немногочисленны. Толкование рассматривается Платоном в связи с более общей задачей навести мосты между человеческой и божественной сферами,
соответственно между чувственным и умопостигаемым. Вместе с тем Платон упоминает и формы герменевтической деятельности, связанные непосредственно с человеческой рациональностью, герменевтика увязывается с логосом, в частности предстает как объяснение посредством рассуждения.
Герменевтика у Аристотеля также имеет в некоторых случаях («О софистических опровержениях») значение «объяснение», однако преобладает использование герменевтики в значении «выражение». В «Об истолковании» не встречаются ни термин, ни его производные. Автор поэтому присоединяется к тем, кто считает это произведение своего рода «логической грамматикой», а не герменевтическим трактатом.
В эллинистическую эпоху развитие герменевтической рефлексии связано главным образом с филологическими исследованиями. Александрийская филология впервые тематизирует наиболее общую посылку герменевтической проблемы. Александрийская школа понимает буквальный смысл как грамматический смысл толкуемого текста, исследование этого смысла должно осуществляться на основе анализа всего корпуса произведений изучаемого автора, использования им языка, изучения параллельных мест, а также обстоятельств, с которыми он соотносится. Только таким образом можно понять то, что не является непосредственно понятным. Александрийские ученые также первыми поняли, что интерпретация по необходимости есть форма реактуализации идей, содержащихся в интерпретируемых текстах.
Пергамская школа обращается к аллегорическому истолкованию, т.е. истолкованию, которое дистанцируется от буквального смысла повествования. Речь идет о скрытых смыслах, недоступных исключительно средствам филологии. Аллегорической интерпретации суждено было сыграть в высшей степени важную роль в последующих герменевтических спорах.
Римская цивилизация кладет начало юридической герменевтике. Нельзя утверждать, что в основе правовой практики Рима лежит отчетливое и разработанное герменевтическое учение. Вместе с тем в римской юриспруденции уже четко обозначились те основные проблемы, которые будут стоять и перед юридической герменевтикой нововременной и современной эпох.
Особое значение приобретает аллегорическая интерпретация в иудаизме, увязавшим свою веру и цивилизацию с определенным, а именно библейским текстом, точнее с целым рядом текстов, относящихся к
различным эпохам. Правильность и подлинность учения оказались в зависимости от интерпретации. Соответственно герменевтическая проблема приобретает значение, которым она не обладала даже в рамках греческой цивилизации. В самых ранних своих формах раввинистская интерпретация связана главным образом с буквальной интерпретацией. Позднее под воздействием эллинистической культуры на передний план выходит аллегорическая, или символическая, интерпретация. Особая роль в этом принадлежит Филону Александрийскому, стремившемуся избавить, опираясь на греческую философию, Ветхий Завет от всякого антропоморфизма.
С появлением христианства герменевтическая проблема резко усложняется. Значительное влияние на новую религию, как и на всю позд-неантичную мысль, оказало творчество Филона Александрийского, прежде всего на процесс оформления канонического учения.
Влияние Филона ощутимо в произведениях Оригена, систематично разрабатывавшего тему толкования вообще и аллегорического толкования в частности. Не случайно современные ученые полагают, что Ори-ген превратил библейскую герменевтику в подлинную науку, оказавшую решающее воздействие на последующую патристическую экзегетику. В целом герменевтическое учение Оригена демонстрирует дуалистический характер скорее платонического, чем христианского происхождения. Чувственному и интеллигибельному уровням реальности соответствует двойственность интерпретации: буквальная и духовная, способная показать наиболее глубокий смысл Св. Писания.
В первые века христианской эры наблюдается нечто аналогичное спору между Александрийской школой III в. до н.э. и Пергамской школой. Развертывается полемика относительно роли и значения буквальной и аллегорической интерпретаций. Представители Антиохийской школы отстаивают права буквальной интерпретации в споре с александрийцами - сторонниками преимущественно аллегорической интерпретации. Работу Пергамской школы второй половины IV и первой половины V в. «можно считать последним великим зкзегетическим и доктриналь-ным усилием отцов Церкви на Востоке» (с.28).
И на Западе быстро утверждаются те же два интерпретационных подхода, что и на Востоке, - буквальный и аллегорический. К числу приверженцев первого можно отнести Мария Витторина и Пелагия, а к числу сторонников аллегоризма - Илария, Амвросия и Руфина. Значимых результатов экзегетическая деятельность и герменевтическая реф-
лексия на Западе достигают у Тикония, а позже у Иеронима и Августина. Тиконию принадлежит первый на Западе учебник по библейской герменевтике «Книга правил». Иероним посвятил немало усилий осмыслению характера и проблематики переводческой деятельности. Августин считает, что возможно различное прочтение Св. Писания. Во многих местах оно обращено к тем, кто не понимает иного языка, кроме плотского. Однако в общем и целом оно стремится наставить в духовных истинах и поэтому надлежит предпочитать символико-аллегорическое толкование.
Учение о множественности смыслов Св. Писания в схоластике признается окончательно. Это учение получает наиболее систематическую разработку у Бонавентуры и Фомы Аквинского. Результатом их усилий стала официальная экзегетическая доктрина католицизма. Эта доктрина опирается на различение четырех смыслов - буквального и трояко различенного духовного: аллегорического, морального и анагоги-ческого.
Новые подходы и новые проблемы для герменевтической рефлексии порождает эпоха гуманизма. Гуманистические штудии вытесняют теологические споры, а это означает повышенный интерес к литературным, философским и научным произведениям прошлого. Распространяется убеждение, что только в античности новый человек способен обрести образцы для решения своих проблем. В то же время гуманистические штудии призваны служить решению жизненных проблем нового человека в различных сферах его деятельности. Гуманисты осознавали историческое расстояние, отделявшее их от античности, дистанцию между своей и классической культурой. При этом они понимали невозможность преодоления этого временного разрыва. Именно такое критическое сознание отличает гуманистов от средневековых схоластов. Таким образом, можно говорить о двойственной направленности филолого-критической работы гуманистов. С одной стороны, они стремились восстановить документы и свидетельства той цивилизации, наследниками которой они себя считали. С другой стороны, эта работа была призвана служить инструментом решения актуальных жизненных задач, своеобразие которых они отчетливо осознавали.
Новый импульс герменевтической рефлексии придали ожесточенные споры между католиками и протестантами, поскольку проблема интерпретации Св. Писания была одним из ключевых моментов этих споров. Сам принцип реформационного движения означал подрыв той традиции интерпретационной деятельности, который существовал в като-
лицизме в течение веков. Лютеранское положение «только Писание» ставило под сомнение взаимную и необходимую связь между Св. Писанием и Преданием, на основе которой Церковь как хранительница Предания притязала на то, чтобы быть единственным законным толкователем Св. Писания. Реформация наделяла индивида, а не церковные власти правом и задачей интерпретировать библейский текст. А устранение неясностей и непоследовательностей в этом тексте предполагало научное изучение Св. Писания. Необходимость противостоять герменевтическим принципам Реформации побуждала католических мыслителей к более глубокому осмыслению природы и характера процесса толкования.
Римско-католическая церковь обосновывала необходимость опоры на Предание ссылкой на наличие непонятных мест в Св. Писании. Протестанты же обосновывали непонятности в библейском тексте ссылками на недостаток адекватных лингвистических знаний и отсутствие правильного метода толкования у индивидуальных интерпретаторов.
В XVII в. разрабатывается новый подход к проблемам герменевтики. В этом подходе находят отражение принципы, явленные в гуманистическом движении, в том числе принципы опоры на лингвистические знания и на рациональные критерии. Указанный новый подход открывает эпоху «рационалистической герменевтики». «Теолого-политический трактат» Баруха Спинозы предвосхищает многие мотивы герменевтической рефлексии XVIII в. В период между этим произведением и произведением Иммануила Канта «Религия в границах одного только разума» осуществляется теоретическая работа, в процессе которой определились многие отличительные характеристики герменевтики эпохи модерна, создавшие условия для того, чтобы она стала автономной и универсальной научной дисциплиной.
Вместе с тем герменевтика XVIII в., как и в предыдущие эпохи, не стала универсальным «искусством интерпретации», независимым от тех конкретных сфер, в которых применяется. Разумеется, были и определенные исключения в том плане, что отдельные мыслители предпринимали усилия по разработке такого универсального искусства интерпретации. К их числу следует отнести прежде всего Иоганна Конрада Дан-хауэра (1603-1666), Иоганна Мартина Хладения (1710-1759), Георга Фридриха Мейера (1718-1777).
Решить задачу превращения герменевтики в универсальную по своей применимости научную дисциплину выпало на долю Даниэля Эрн-
ста Шлейермахера (1768-1834). Концепция Шлейермахера означала подлинный поворот в герменевтической рефлексии.
Эта концепция ориентирована на разработку идеала интерпретации, реализуемого в различных формах генетического метода. Один из важнейших принципов шлейермахеровской герменевтики заключается в том, что мысль, идею или систему, которые надлежит понять, не следует воспринимать как нечто автономное, их следует соотносить с тем или иным субъектом в его единстве. Другим важнейшим принципом шлейер-махеровской герменевтики можно считать принцип индивидуальности, индивидуальности творца.
Применение указанного метода позволило Шлейермахеру разработать завершенное герменевтическое учение. В основе новой дисциплины лежали два момента: во-первых, учет контекста, призванного установить равновесие между исторической интерпретацией и грамматической интерпретацией; во-вторых, стремление наделить герменевтику научной формой, что предполагало строгий подход к объекту интерпретации. Первоочередной задачей для Шлейермахера было осуществить научное обоснование интерпретации как такой реконструкции того или иного произведения, которая представляла бы это произведение в качестве момента жизни его автора.
Шлейермахер выделяет два типа интерпретации: грамматическую и психологическую. Грамматическая интерпретация ориентирована на тотальность языка, используемого автором, соответственно на тотальность его мышления, получившего языковое выражение. Психологическая интерпретация ориентирована на говорящего или пишущего субъекта, на его потребность выразить и сообщить свои мысли, чувства и желания. Два типа интерпретации фактически нераздельны, различить их можно только посредством аналитико-трансцендентального подхода.
Иоганн Густав Дройзен (1808-1884), опираясь на концепцию Шлейермахера, выдвигает в центр внимания историческую герменевтику. На этой основе он создает теорию понимания, оказывающую влияние на разработку герменевтической проблематики вплоть до наших дней. Заметную, не всегда позитивную роль играло проводимое Дройзеном различие между историческими науками и естественными науками.
Историк должен опираться в своем исследовании на интерпретацию. Понимание призвано стать предпочтительным средством постижения истории, предпочтительным познавательным средством наук о духе.
В творчестве Дройзена поэтому значительное внимание уделяется методологическому осмыслению интерпретации.
Дройзен различает прагматическую интерпретацию, интерпретацию условий, психологическую интерпретацию и интерпретацию идей. Прагматическая интерпретация призвана, опираясь на имеющиеся данные, восстановить исторический факт в его целостности. Важную роль при этом играют гипотезы. Вторая форма интерпретации стремится определить условия, прежде всего пространственные и временные, исторических событий. Опираясь на психологическую интерпретацию, историк выявляет характер исторических деятелей. При этом он должен включить в сферу своего рассмотрения этические сообщества как те исторические силы, которые оказывают влияние на действия людей. Интерпретация идей устанавливает идеальное содержание человеческих деяний. В этих деяниях всегда присутствуют идеи. Присутствие идей позволяет говорить о прогрессе в истории, поскольку через них осуществляется развитие этических сообществ.
В XIX в. оформление целого ряда герменевтических учений происходит на фоне бурного развития наук о духе, или, говоря современным языком, социальных и гуманитарных наук. Герменевтическая концепция Вильгельма Дильтея (1833-1911) была призвана решить проблемы, поставленные Шлейермахером и его современниками, а также представить герменевтику в качестве «органона» наук о духе.
Развивая идеи Шлейермахера, Дильтей представляет понимание и интерпретацию как автономный способ познания. Герменевтика соответственно должна стать философским основанием наук о духе. Такое устремление приобретает у Дильтея форму «критики исторического разума». Дильтей неустанно исследует различные способы познания исторического мира, осуществляемого науками о духе. С одной стороны, осуществляется критика разума, тем или иным образом познающего и знающего историю. С другой стороны, в концепции Дильтея подчеркивается исторический характер самого разума, его становления, его оформления, что означает невозможность представлять разум в качестве какой-то вневременной инстанции, как это происходит у Канта. В силу этих обстоятельств исторический разум становится у Дильтея герменевтическим разумом, и герменевтика предстает как главный инструмент, как органон наук о духе.
Отправным моментом для Дильтея послужило противопоставление возможности объяснять природу и возможности понимать изнутри
жизнь духа. При познании природы мы пользуемся гипотезами, позволяющими нам увязывать явления природы. При познании духовной жизни, реализующейся в «переживании», мы имеем возможность непосредственно испытывать познаваемый объект. Психология становится той наукой, которая способна служить основанием для других наук о духе. Речь идет, однако, о психологии, описывающей жизнь духа, а не о «научной» психологии, ориентированной на объяснение своего объекта. Понимание означает использование наших собственных переживаний в качестве средства воспроизведения переживаний других людей. Такой подход характеризует первый период творчества Дильтея, нашедший завершение во «Введении в науки о духе» (1883).
Критика в адрес психологизма, чтение «Логических исследований» Э.Гуссерля, а также то обстоятельство, что историческое понимание имеет дело не только с индивидами, побуждают Дильтея к глубокому пересмотру собственной теории на рубеже столетий.
Переживание уже не играет столь значительную роль, основное внимание уделяется «объективациям духа». Герменевтика приобретает новую форму, она базируется на трех элементах: переживании, выражении, понимании. Понимание уже не обращается напрямую к психологической жизни автора, оно ориентируется на выражение, объективацию духа, находящую выражение в художественных, литературных, философских и других творениях. Понимание обращается прежде всего к значению выражения, воспринимаемому в относительной автономии от психологической жизни автора - относительной потому, что и значение должно быть возведено в конечном счете к переживанию. Переход к коллективным образованиям, носителям истории, происходит посредством понятия «жизнь». Это понятие указывает на общую человеческую природу, лежащую в основе различных сфер общности, систем культуры. Данное понятие способно поэтому быть условием возможности социально-исторического понимания.
В большинстве работ, посвященных герменевтике ХХ в., лишь иногда, причем бегло, упоминается вклад в нее Макса Вебера (18641920). Вклад Вебера в герменевтическую проблематику не носил систематического характера, но тем не менее был весьма значимым.
Герменевтическая тематика у Вебера связана не с языком, текстами или рассуждениями, значение которых надлежит понять. Интерес Вебера направлен на действие, и в этом прежде всего заключена новизна его подхода к этой тематике.
Вебер стремился показать ограниченность герменевтического метода, учитывающего только условия понимания. Эти условия являются необходимыми, но не являются достаточными для постижения смысла социального действия. Вебер предпринимает попытку установить определенный баланс между интерпретационными и наблюдательными познавательными процедурами. В связи с этим веберовская модель «понимающей социологии» способна служить средством коррекции односторонних подходов в герменевтике. В особенной мере это важно в нынешних условиях, когда герменевтика тяготеет к тому, чтобы игнорировать логико-аналитические компоненты герменевтического метода.
В герменевтике XX столетия особую роль сыграла философия Мартина Хайдеггера (1889-1976). Шлейермахер и Дильтей внесли решающий вклад в исследование понимания как познавательной деятельности. Хайдеггер рассматривает понимание как нечто «онтологическое». В «Бытии и времени» понимание предстает не как определенная деятельность в ряду других, а как фундаментальный способ бытия человека, как универсальная и постоянная структура существования человека. Понимание предшествует не только всякой конкретной интерпретационной деятельности, но и всем возможным формам взаимодействия с миром. Подход Хайдеггера означал подлинный поворот в рассмотрении герменевтической проблематики.
В «Бытии и времени» понимание означает прежде всего «понимание бытия». Только благодаря такому пониманию человеку (здесь-бытию) открывается пространство, в котором он встречается с вещами и делает их объектами своего понимания. Отдельные вещи мы в состоянии постичь только внутри какого-то мира, а этот мир в свою очередь способен служить горизонтом, предшествующим всякой возможной встрече с вещами только в силу способности здесь-бытия к пониманию и проектированию. Понимание осуществляется в проективном соотнесении с бытием, в реализации на доонтологическом уровне «проекта».
Все это возможно потому, что человек соотносится с самим собой и может превзойти самое себя посредством проективной устремленности в будущее. А поскольку способность соотноситься с сущим является фундаментальной характеристикой бытия человека, понимание следует представлять как изначальное определение экзистенции, а не просто как форму познания. Не следует представлять понимание, реализуемое здесь-бытием, как абстрактное сознание самого себя. Понимание как проектирование есть сущностное определение существования человека.
В конце 1920-х годов Хайдеггер столкнулся с непреодолимыми трудностями, возникшими, когда он предпринял попытку систематического завершения своего замысла - показать, каким образом время может служить горизонтом понимания бытия. Встав перед необходимостью указать отношение между временностью здесь-бытия и временностью бытия, включающей каким-то способом космическую временность, Хайдеггер осознал, что этот путь нельзя пройти до конца. Экзистенциальная аналитика, сколь бы новаторской она ни была, не могла получить завершение. И Хайдеггер был вынужден совершить подлинный «поворот», который характеризует всю вторую половину его творчества.
У раннего Хайдеггера «проект» выполнял функцию открытия мира, изначального понимания мира. Аналитика здесь-бытия, экзистенциальная аналитика концептуально проясняла, почему это возможно и каким образом это происходит. Поздний Хайдеггер функцией открытия мира наделяет язык. При этом язык, который имеет в виду Хайдеггер, -это язык, который говорит через человека, в нем говорит бытие. При наделении языка функцией открытия мира, понимания мира становится ненужным концептуальное прояснение того, как это возможно.
Такой подход означает и отказ от традиционного понимания задач философии. Это отчетливо видно на примере отношения к герменевтике. Поздний Хайдеггер во все большей степени отдаляется от герменевтики. Она по существу исчезает с переднего плана, чтобы в конце концов вовсе исчезнуть из поля его интересов.
При рассмотрении герменевтической проблематики, разрабатывавшейся во второй половине ХХ в., обязательно, как считает автор, обращение к творчеству итальянского юриста Эмилио Бетти (1890-1968). Бетти разрабатывает общую теорию интерпретации, которая, зародившись в области юридической герменевтики, может найти применение практически во всех сферах духовной жизни человека. Эта теория стремится вновь утвердить в современной мысли идеи Шлейермахера и Дильтея. Вообще Бетти занимает место в той линии герменевтической рефлексии, которая исходит от Шлейермахера и Дильтея, идет через Вебера, а в наши дни утверждает права методической и критической герменевтики.
Бетти направляет свои усилия на защиту объективности, присущей правильной интерпретации, и ведет яростную полемику со сторонниками герменевтического субъективизма. В своих поисках «объективности» в интерпретации Бетти вдохновляется «моделью обоснования»,
успешно применяемой современной наукой. Он отстаивает возможность постичь смысл текста, исходя из самого текста, а не из субъективных возможностей интерпретатора. Весь смысл содержится в самом тексте, пусть и в латентном состоянии, его можно актуализировать посредством интерпретаторской деятельности.
Обращение к тексту означало для Бетти обращение в первую очередь к психике и разуму автора текста (mens auctoris), соотношение с которыми делает возможной оценку собственной интерпретации текста и интерпретации, осуществляемой другими людьми.
Бетти выделяет «узнающую» интерпретацию, «воспроизводящую» интерпретацию, «нормативную» интерпретацию, которые в совокупности образуют несущую структуру анализа. Выделение этих видов интерпретации образует лишь часть методологического дискурса у Бетти. Другую часть составляют «интерпретационные каноны». Эти каноны членятся на две симметричные и противоположные пары: с одной стороны, каноны автономии и тотальности смысла герменевтического объекта, а с другой - каноны «актуальности понимания» и «герменевтической конгениальности».
То обстоятельство, что западная философия во второй половине XX столетия уделяла столь значительное внимание разработке герменевтической проблематики, связано прежде всего с воздействием творчества Ганса-Георга Гадамера (1900-2000), особенно его работы «Истина и метод». (Автор специально отмечает значительный резонанс философии Гадамера в Италии.)
Одним из теоретических достижений Гадамера можно считать фундаментальное рассмотрение характера и границ историзма. Критика исторического сознания опирается не только на феноменологию Э.Гуссерля и онтологию М.Хайдеггера, но и на результаты размежевания с герменевтикой романтизма, с принципами «исторической школы», а также с философией В.Дильтея.
Критику Гадамера в адрес историзма нельзя считать внешней критикой, она проистекает из углубленного рассмотрения тех самых проблем, к которым обращались представители этого философского движения. Критика в адрес историзма не означает отрицания историчности понимания. Более того, критика историзма у Гадамера призвана способствовать утверждению действительной историчности понимания. Историчность понимания есть важнейшая характеристика герменевтического опыта, по Гадамеру.
Критика историзма связана с критикой в адрес абсолютизации научного метода. Подобная абсолютизация сочетается в историзме с абсолютизацией исторического сознания. Такая критика призвана обосновать полную автономию особого подхода, причем не только автономию метода, как у Дильтея, к миру человека.
Герменевтический опыт в своей совокупности - это опыт истины, которая выходит за пределы сферы, подлежащей контролю посредством научного метода. Таков основной тезис философской герменевтики Га-дамера. Этот тезис представляет собой логическое развитие воззрений Хайдеггера, представленных в «Бытии и времени». В особенной мере Гадамер сосредоточивает свое внимание на утверждении Хайдеггера об онтологическом, а не логическом характере герменевтического круга.
Несмотря на полемику с философской герменевтикой, герменевтическая проблематика не была основной для Франкфуртской школы. Вместе с тем критическое размежевание с герменевтикой, осуществленное представителями младшего поколения франкфуртцев в послевоенный период, внесло «вклад первостепенной важности» в обсуждение идей Хайдеггера и Гадамера, которое развернулось в континентальной философии.
Гадамер рассматривает язык как непреодолимый горизонт нашего опыта мира и всякого герменевтического сознания. Универсальность герменевтического сознания проистекает из универсальности, которой наделяется языковой опыт в силу его онтологизации. Такой подход влечет определенные следствия в плане понимания человеческого опыта и социально-исторической реальности.
Абсолютизации языка у Гадамера наследники Франкфуртской школы противопоставляют указание на неразрывную связь между языком, природой и социальными отношениями, на основе которой только и возможна интерпретация человеческого действия. Задача интерпретации предстает в новом свете как более сложная, как не решаемая исключительно средствами герменевтики. Действие нельзя свести только к языковому уровню. Соответственно, для интерпретации действия, для понимания его смысла требуются более разнообразные и сложные системы соотнесения. Необходимо избегать плохо скрытого лингвистического идеализма, в силу которого философская герменевтика редуцирует всю сложность социально-исторических процессов к измерению традиции.
Представленная младшими представителями Франкфуртской школы проблема пределов герменевтического опыта открыла дорогу по-
искам такого теоретического подхода, который позволит сохранить права и традиции, и критики, позволит использовать и герменевтическую интуицию, и интерсубъективный контроль. Франкфуртская школа стремится, таким образом, интегрировать усилия герменевтики и критики идеологии. Ее представители фактически ищут пути согласования различных требований, которые тематизирует современная рефлексия относительно герменевтической практики.
Критика в отношении универсалистских притязаний герменевтики не ограничивалась указанием на социальные аспекты языка, осуществленной представителями Франкфуртской школы. Не меньше внимания заслуживает критика со стороны психоаналитиков, а также приверженцев генетической эпистемологии. В обоих случаях критика связана с выявлением ограничений, налагаемых на опыт обыденным языком. Кроме того, высказывается обоснованное сомнение в том, что обыденный язык есть нечто последнее и непреодолимое, а вместе с таким тезисом рушатся и притязания герменевтики на универсальность.
Если психическое расстройство понимается как утрата коммуникативной способности посредством языка, то опора на естественную коммуникативную способность, характерная для философской герменевтики, оказывается ненадежной. Требуется такая теория, которая способна помочь аналитику осуществить ресимволизацию, т.е. восстановление у пациента способности к нормальной языковой коммуникации. Такой подход основывается на различении между нормальной языковой коммуникацией и деформированной коммуникацией, связанной с неспособностью проводить различие между языком и реальностью. Наличие патологических языковых форм позволяет предположить существование какой-то начальной степени символической организации, представляющей собой доязыковое основание интерсубъективности. А это противоречит тезису Гадамера о непреодолимости языка.
Поль Рикер (1913-) разработал теоретический проект, который стремится сочетать различные современные подходы к интерпретации и вместе с тем выйти за их пределы. Отправным моментом герменевтической мысли Рикера послужили размышления о символе. Понятие символа служит моделью для разработки понятия интерпретации как расшифровки скрытого смысла того, что является объяснением различных уровней значения, имплицированного в буквальном смысле. Символ и интерпретация суть коррелятивные понятия.
Рикер предлагает читать символы двумя разными способами. С одной стороны, символы предстают как выражение страт, являющихся подосновой сознания. Здесь скапливается все вытесненное и подавленное, которое затем возвращается, находя выражение в языке сновидений и невротической симптоматике. С другой стороны, символы суть несущие формы смысла, которые следует постигать сами по себе, вне соотнесения с инстинктуальной основой, на которой они появились.
В таком различении и в стремлении сочетать указанные формы интерпретации символов можно видеть первый, «классический» пример преодоления «конфликта интерпретации». В первой форме мы имеем дело с «герменевтикой подозрения», а во второй - с «герменевтикой слушания». Сочетание обеих форм представляет собой всю гамму возможностей, заключенных в интерпретации.
Рикер стремится также преодолеть конфликт между герменевтикой и критикой идеологии. Речь, как и в первом случае, не идет о простом синтезе противоположных подходов, или тезисов. Герменевтика должна признать роль и значение критики, а критика идеологии в свою очередь должна каким-то образом сохранять связи с традицией, если не желает утратить ориентацию и по отношению к прошлому, и по отношению к настоящему.
Теория «герменевтической дуги» призвана преодолеть разрыв в рамках современной герменевтики, вызванный противопоставлением понимания и объяснения. Шаг, который Рикер делает в этом направлении, заключается в том, чтобы поместить оба понятия в сферу языка, введя объяснение в сферу герменевтического. Такой шаг реализуется через размышление о природе текста. Позднее подобные размышления будут продолжены в осмыслении природы повествования (в частности, в осмыслении функций времени в повествовании). Текст может стать объектом структурного объяснения, а структурное объяснение способно быть частью герменевтического горизонта.
Таким образом, усилия Рикера оказались направленными не только на преодоление «конфликта интерпретаций», но и на примирение философии и научной методологии.
В европейской мысли второй половины XX столетия особое и заметное место занимает начиная с 60-х годов так называемое «мышление различия», нашедшее в творчестве Жака Дерриды наиболее полное и богатое выражение.
Деррида, как и Хайдеггер, подвергает критике европейскую философскую традицию за ее неспособность мыслить различие. Как и у Хай-деггера, цель критики состоит не в отрицании, не в отказе от традиции, а в ее переработке, с тем чтобы сделать нераздельными негативный и позитивный моменты, разрушение и реконструкцию. Деррида предложил «деконструкцию», призванную показать разрывы, различия, которые, по его мнению, не были продемонстрированы философией. «Деконструкция» должна мыслить различия, учитывать дистанцию, которая отделяет всякую нашу интерпретацию от того, к чему она применяется. В итоге должен стать видимым разрыв, который постоянно происходит при интерпретациях и стремлении сконструировать традицию с их помощью.
Таким образом, деконструкция предстала как внутренняя критика современной герменевтики, поскольку традиция воспринимается не как континуум, делающий возможным понимание, а как то место, где становится очевидной несоизмеримость понимания и его объекта, соответственно становятся очевидными и связи, и разрывы между терминами ин-терпретативного отношения.
«Деконструкция» Дерриды оспаривает намерение достичь понимания, способного постичь ядро, суть вещей, о которых идет речь в тексте. Он также оспаривает гадамеровское намерение разработать подлинное понимание традиции и языка как того места, в котором традиция содержится и в котором она предстает как нечто единое, несмотря на являемое каждый раз многообразие. Мышление различия и было прежде всего направлено на то, чтобы привлекать внимание к разрывам внутри нее. Идее традиции как живой преемственности Деррида противопоставляет идею традиции как «текста без голоса», как огромный резервуар «следов» и позиций, которые связывают мышление, оказывают скрытое и мощное влияние на формулировки, предоставляемые языком.
Герменевтика, по Дерриде, должна отказаться от поиска единого смысла текста. Текст не представляет собой выражение чего-то пережитого, не выражает волю передать смысл, он есть выражение самого себя, поэтическая деятельность в самом широком смысле слова. Вызов, брошенный Дерридой герменевтике, был в высшей степени серьезным, поскольку герменевтике предлагалось отказаться от поиска каких-либо коммуникативных значений. Неудивительно, что между герменевтикой и деконструкционизмом разгорелся спор.
Герменевтический «логос» постоянно стремился собрать в единый смысл, присущий традиции, все различные значения, которые произвела
история последствий того или иного текста. Деконструкционизм со своим тезисом о «рассеянии» смысла отрицает указанную возможность собирания смысла воедино, даже если речь идет о собирании, осуществляемом традицией, а не отдельным интерпретатором.
В этой ситуации герменевтика призвана указать свои собственные основания и условия возможности. Как показывают многочисленные и многообразные герменевтические усилия последних десятилетий, поиск оснований и условий возможности герменевтики должен сосредоточиться на двух фундаментальных моментах герменевтического опыта: моменте «принадлежности» и моменте «дистанцирования».
Поиск должен быть направлен на то, чтобы тождество и различия, принадлежность и дистанцирование сосуществовали в открытом диалектическом отношении, так что ни один из моментов отношения не будет господствовать над другим. В сегодняшней герменевтике наблюдается тенденция к интеграции понимания и объяснения. Это очень важно, поскольку иначе процесс интерпретации будет лишен тех характеристик, которые способны сделать его базисным познавательным инструментом гуманитарных и социальных наук. Необходимо вновь вводить методологическую проблематику в саму сердцевину проблематики интерпретации. Этот вывод автор считает итогом своего анализа исторического пути герменевтики.
Ю.А.Кимелев
