CC BY
1I. МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ
Л. М. АРИНШТЕЙН
«ВТОРИЧНАЯ МЕМУАРИСТИКА» В КОММЕНТАРИИ (Об эпиграмме Пушкина «Сказали раз царю...»)
1
Примечания к эпиграмме Пушкина «Сказали раз царю...» 1 обычно содержат ссылку на эпизод, который, как поясняют комментаторы, послужил реальной основой этой эпиграммы. В определении того, что это за эпизод, когда и при каких обстоятельствах он имел место, комментаторы расходятся. Н. В. Гербель, впервые опубликовавший эпиграмму в 1861 г., писал в примечании: «Написано по следующему случаю: однажды за обедом во дворце, когда зашла речь о смерти Риего, граф М. С. Воронцов <.. .> сказал: „Тем лучше, одним мерзавцем меньше!"».2 Откуда у него эти сведения, Гербель не сообщил, не было это установлено и в дальнейшем.
Десятью годами позже П. И. Бартенев опубликовал «Записки» декабриста Н. В. Басаргина (1800—1861), где среди прочего рассказывается о похожем эпизоде, который, однако, произошел в другое время и в другом месте, а именно в Тульчине, еще до казни Риего, когда Александр I осенью 1823 г. приезжал на маневры и смотры войск 2-й армии. Упомянув по ходу повествования о том, что 1 октября состоялся смотр 7-го корпуса, Басаргин (он был тогда адъютантом начальника штаба 2-й армии ге-
1 Чтобы было ясно, о чем пойдет речь, папомпим начальные стихи эпиграммы:
Сказали раз царю, что наконец Мятежный вождь Риего был удавлен. «Я очень рад, сказал усердный льстец: От одного мерзавца мир избавлен». Все смолкнули, все потупили взор...
(И, 378)
2 Стихотворения Пушкина, не вошедшие в последнее собрание его сочинений/ [Изд. Н. В. Гербеля]. Берлин, 1861, с. 228.
йерала П. Д. Киселева) сделал Следующее примечание: «После смотра был обед в лагере генерала Рудзевича.3 Когда сели за стол, накрытый полукругом, середину которого занимал государь, то он, получив перед самым выходом к столу с фельдъегерем письмо от Шатобриана, бывшего тогда французским министром иностранных дел, сказал, обращаясь к сидевшим около него генералам: „Messieurs, je vous félicite: Riego est fait prisonnier".4 Все ответили молчанием и потупили глаза, один только NN воскликнул: „Quelle heureuse nouvelle, Sir!"».5 Басаргин добавляет: «Эта выходка так была неуместна и так не согласовалась с прежней его репутацией, что ответом этим он много потерял в общем мнении. И в самом деле, зная, какая участь ожидала бедного Riego, жестоко было радоваться этому известию».6
Эпизод, рассказанный Басаргиным, не остался незамеченным, и уже П. А. Ефремов использовал его в качестве комментария к эпиграмме в подготовленном им издании сочинений Пушкина.7 В следующем по времени комментированном издании сочинений Пушкина, предпринятом уже в нашем веке С. А. Венгеровым, в примечании к эпиграмме приведены как сообщение Гербеля, так и рассказ Басаргина.8 Три года спустя в академическом издании сочинений Пушкина П. О. Морозов приводит рассказ Басаргина в качестве единственного комментария к эпиграмме; о версии Гербеля здесь не упоминается вовсе.9 В первом советском комментированном издании полного собрания сочинений Пушкина (1949) Т. Г. Цявловская возвращается к версии Гербеля — без ссылки на последнего и без упоминания о том, что существует и другая версия.10 В малом академическом издании сочи-
3 Рудзевич Александр Яковлевич (1776—1829) — сын Якуба-аги Измаила (Якова Измайлова), крымского татарина, боровшегося против турецкого владычества в Крыму; учился в греческом кадетском корпусе, служил в Преображенском и других полках; участник Отечественной войны 1812 г., с 1813 г. генерал-лейтенант; возглавлял отряд русских войск, штурмовавших последний оплот. Наполеона — Монмартрские высоты в Париже (март 1814 г.), за что награжден орденом Георгия 2-й степени; в 1820-е годы — командир 7-го корпуса 2-й армии; с 1826 г. — полный генерал.
4 Поздравляю, господа, Риего взят в плен (франц.).
5 Какое счастливое известие, ваше величество! (франц.).
6 Девятнадцатый век: Исторический сборник, издаваемый П. И. Бартеневым. М., 1872, кн. 1, с. 82—83; отд. изд.: Басаргин Н. В. Записки/ Ред. и вступ. статья П. Е. Щеголева. Пг., 1917, с. 28.
7 Пушкин. Соч. 3-е изд., исправл. и дополн./Под ред. П. А. Ефремова. СПб., 1880, т. 1, с. 568. Упомянутый комментарий вызвал весьма язвительные замечания рецензента Г. С. Чирикова, упрекавшего П. А. Ефремова в неточностях (Чириков Г. С. Заметки на новое издание сочинений Пушкина. — Русский архив, 1881, т. 1, с. 191). II. А. Ефремов ответил заметкой «О статье „Русского архива"», помещенной им в пятом томе того же издания сочинений Пушкина (СПб., 1881, с. 534).
8 Пушкин. [Соч.] / Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1909, т. 3, с. 547.
9 Сочинения Пушкина/Изд. имп. Акад. наук, СПб., 1912, т. 3, с. 464.
10 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 6-ти т. М.: ГИХЛ, 1949, т. 1, с. 531.
нений поэта (которое выходило тогда же) Б. В. Томашевский, напротив, оказал полное предпочтение версии Басаргина.11
Эпизод в Тульчине, со ссылкой на Басаргина, включен также в «Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина».12
В дальнейшем Б. В. Томашевский дословно повторил свой комментарий к эпиграмме в издании сочинений Пушкина в серии «Библиотека поэта» 13 и в академическом (малом) переиздании 1956 г. Что касается изданий стихотворений Пушкина, в которых примечания принадлежат Т. Г. Цявловской, то начиная с 1959 г. ее приверженность версии Гербеля находит выражение в следующем комментарии: «Эпиграмма на Воронцова, пользовавшегося репутацией „либерала". Версию декабриста Н. В. Басаргина <.. .> о том, что эпизод связан с известием об аресте Риего (а не о казни), следует считать неправильной».14
Удивительно, что этот разнобой в комментариях к пушкинской эпиграмме, продолжающийся более ста лет, нигде и никогда не обсуждался. Та же Т. Г. Цявловская, которая дважды (в 1955 и 1959 гг.) выступала на Пушкинских конференциях с докладами, оформленными затем в весьма содержательную статью о пушкинской сатире15 (причем интересующей нас эпиграмме здесь уделено значительное место16), обходит полным молчанием вопрос о ее реальной основе. Е. А. Акулова, которая посвятила пушкинским эпиграммам на Воронцова специальную работу, даже не упоминает о существовании различных точек зрения по поводу вероятного источника эпиграммы «Сказали раз царю...». Она пишет: «Как известно, в основу своего произведения поэт положил действительный случай. В октябре 1823 г. в Тульчине. ..» ит. д.17
2
Попробуем оценить степень достоверности обеих версий. Комментарий Гербеля замечателен тем, что в нем назван адресат эпиграммы — генерал-губернатор Новороссии граф М. С. Воронцов; заметим, что текст эпиграммы не содержит каких-либо указаний на этот счет, а промежуточный вариант, где вместо слов
11 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10-ти т./Под ред. и с примеч. Б. В. Томашевского. М.; JL: Изд-во АН СССР, 1949, т. 2, с. 431. Переиздание: М.; Л., 1956.
12 Ц я в л о в с к и й М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. М., 1951, т. 1, с. 408.
13 Пушкин А. С. Стихотворения/Подгот. текста и примеч. Б. В. То-матпевского. Л., 1955, т. 3, с. 802. (Б-ка поэта. Большая сер.).
14 Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10-ти т./Под общ. ред. Д. Д. Благого, С. М. Боиди и др. М.: Худож. литература, 1959, т. 2, с. 684. То же в переиздании: М., 1974, с. 554.
15 Цявловская Т. Г. «Муза пламенной сатиры».— В кн.: Пушкин на юге. Кишинев, -1961, т. 2, с. 147—198.
16 Там же, с. 189—191.
17 Акулова Е. А. Сатира А. С. Пушкина на Воронцова. — Учен, записки ЛГПТТ им. А. И. Герцена, Л., 1963, т. 245, с. 210,
«усердный льстец» было «полу-подлец» (II, 926), т. е. явный намек на Воронцова, был Гербелю неизвестен. В остальном, однако, комментарий Гербеля не выдерживает критики. Во-первых, в нем отсутствует ссылка на источник. Во-вторых, при более детальном анализе выясняется, что приведенный эпизод вообще не мог иметь места. Воронцов расстался с Александром за несколько недель до казни Риего 18 и в последующие месяцы — во всяком случае вплоть до того времени, когда Пушкин написал первые три стиха эпиграммы, — в Петербург не выезжал и с царем не встречался. Следовательно, ни «за обедом во дворце», ни в другом месте высказывать в присутствии царя свое мненк о казни Риего Воронцов не мог. Таким образом, сообщение Гербеля не более чем анекдот, повторенный, по-видимому, с чьих-то слов и самим комментатором не проверенный. О вероятном источнике этого анекдота пойдет речь несколько ниже.
Басаргин не знал ни о комментарии Гербеля, ни о варианте эпиграммы со словами «полу-подлец», но и он указывает на Воронцова как на ее адресата. Правда, вместо фамилии он использует инициалы N1^, но последующая фраза: «Эта выходка<.. .> так не согласовалась с его прежней репутацией» — не оставляет сомнения, что под NN имелся в виду Воронцов, пользовавшийся в начале 1820-х годов репутацией либерально настроенного государственного деятеля.19
Рассказ Басаргина выглядит более правдоподобно, чем сообщение Гербеля. Во-первых, это свидетельство очевидца. Во-вторых, подробности, которые сообщает Басаргин, соответствуют известным историческим фактам: 1 октября 1823 г. Александр I действительно произвел смотр войскам 7-го корпуса в лагере близ Крапивны 20 (в нескольких верстах от Тульчина, где располагался штаб 2-й армии); после смотра царь и сопровождавшие его лица (в числе которых был и Воронцов) действительно обедали в лагере вместе с офицерами 7-го корпуса;21 существовало и письмо Шатобриана, доставленное с фельдъегерем, — это подтверждает сам Александр I в ответе французскому министру: «Ваш курьер, господин виконт, вручил мне Ваше письмо в самый разгар моей поездки.. .».22 Правда, письмо, отправленное из Парижа 26 сентября/8 октября, не могло оказаться на пятый день в Крапивне; вероятно, оно было вручено Александру I несколько позже и
18 См. письмо М. С. Воронцова к H. М. Лонгинову от 18 октября 1823 г. из Одессы: ИРЛИ, Архив H. М. Лонгинова, ед. хр. 23632, л. 45. Риего был казнен 26 октября/7 ноября 1823 г.
19 Ср. иронический каламбур Пушкина в письме к П. А. Вяземскому в июне 1824 г. о «Европейской молве о Европейском образе мыслей» Воронцова (XIII, 98).
20 Русский инвалид, или Военные ведомости, 1823, № 262, с. 1045.
21 [È отдано вич М. И.]. История царствования императора Александра I и России в его время. СПб., 1871, т. VI, с. 369.
22 Письмо Александра I Шатобриану от 16/28 октября 1823 г. из Вознесенска см. в кн.: Chateaubriand F.-R. Congrès de Vérone. Paris, 1838, t. 2, p. 203 (подлинник по-французски),
оглашено на другом торжественном обеде, состоявшемся в лагере под Тульчином 5/17 октября в честь завершения смотров и маневров.23 Но для оценки достоверности рассказа Басаргина это уточнение не столь уж существенно. Существенные расхождения между воспоминанием Басаргина и свидетельствами исторических документов начинаются позже, а именно с момента ознакомления с письмом Шатобриана.
Вот это письмо:
«Государь! Испания и Португалия освобождены: две революции прекращены одновременно; два короля вновь возведены на троны; таковы результаты войны, которую король, мой повелитель, предпринял в интересах всех европейских монархий. Депеша, которую я имею честь препроводить Вашему величеству, оповестит Вас об этом событии. Вам, государь, как вдохновителю Союза,24 должны быть в известной мере приписаны эти удивительные успехи25 <.. .> Шатобриан. Париж [26 сентября]/8 октября 1823 г.».
К письму приложена депеша, прибывшая из Байонны 26 сентября/8 октября 1823 г.:
«Порт Сен-Мари, 1 октября
от герцога Ангулемского26 Председателю Совета Министров.
Король и Королевское семейство прибыли сегодня 27
в 11у ч. утра в порт Сен-Мари».28
Как видим, не без подробностей и даже с некоторым оттенком бахвальства плодами французской внешней политики Шатобриан сообщает Александру о победоносном завершении французской интервенции в Испании, о восстановлении в правах короля Фердинанда, отдает должное той роли, которую сыграла при этом политика Александра I, и т. д., но ни словом не упоминает
23 «По окончании маневров <.. .> в устроенном нарочно на тот случай обширном здании, приготовлен для государя обед, к которому приглашены все генералы и штаб-офицеры...» ([Богданович М. И.]. История царствования... Александра I..., т. VI, с. 370).
24 Имеется в виду «Священный Союз» европейских монархов, от имени которого осуществлялась французская интервенция в Испании.
25 Александр I был инициатором решения об организации военной интервенции для подавления революции в Испании; решение было принято осенью 1822 г. на Веронском конгрессе Священного Союза. После ряда дипломатических демаршей посланники России, Франции, Австрии и Пруссии покинули Мадрид (9 января 1823 г.), и в начале апреля французская армия вторглась в Испанию.
26 Командующий французскими войсками в Испании.
27 Вскоре после вторжения французов революционно настроенный испанский парламент (кортесы) эвакуировался из Мадрида в Кадис, захватив с собой в качестве политических заложников короля Фердипанда и его семью. Французские войска развернули широкое наступление. 24 мая был взят Мадрид; Кадис осажден с моря и с суши. 28 сентября французы штурмом взяли форты на подступах к Кадису и защитники революции были вынуждены капитулировать: король и королева были освобождены, кортесы распущены, абсолютная монархия восстановлена.
28 Неизданный Шатобриан. — Литературное наследство. М., 1930, т. 33— 34, с. 651.
о Риего. Имя Риего не упоминается й в переписке Шато-бриана.29 Создается впечатление, что Шатобриан в то время либо еще ничего сам не знал о судьбе Риего, либо не торопился поделиться имевшимися у него сведениями с союзниками.30
Так или иначе, но все, что Александр мог узнать из письма Шатобриана, и с чем он, следовательно, мог поздравить присутствовавших на обеде в Тульчине — это с успешным окончанием войны против кортесов и с возвращением на престол Фердинанда. Вероятно, так оно и было, ибо несколькими днями позже Александр в письме к Шатобриану поздравил его и просил «передать свои живейшие поздравления» королю Франции именно по поводу «счастливого возвращения короля Испании и всей его семьи», опять-таки ни словом не упомянув о Риего.31
Все это существенно меняет картину того, что произошло в Тульчине. Борьба за восстановление королевской власти в Испании была тогда важным элементом внешней политики русского правительства, и нет оснований считать, что эта политика не пользовалась поддержкой генералов и высших офицеров русской армии, часть которых присутствовала на обеде в Тульчине. Положительная реакция на поздравление царя была, надо думать, достаточно единодушной32 и уж во всяком случае никак не могла вызвать удивления или замешательства.
Таким образом, рассказ Басаргина в наиболее существенной своей части носит столь же анекдотический характер, что и сообщение Гербеля. Из сказанного не следует, что Басаргин что-то намеренно присочинил. Он писал свои «Записки» в конце 1850-х годов. После безоблачных дней службы в Тульчине ему пришлось пережить смерть горячо любимой жены, горечь поражения декабристского движения, арест, крепость, допросы, каторгу, ссылку. Неудивительно, что его воспоминания о событиях почти сорокалетней давности порой путанны и неточны. Так, он пишет, что Александр попал в Тульчин по пути с Веронского конгресса, и он, Басаргин, был послан по этому случаю «в Бесса-
29 Помимо письма Александру I Шатобриан в те же дни отправил письма об окончании войны в Испании королям Пруссии, Австрии, князю Меттерниху, другим деятелям Священного Союза, а также личным друзьям. См.: Chateaubriand F.-R. Congrès de Vérone, t. 2, p. 200 etc.
30 Вождь испанской революции Риего, избранный 7 февраля 1823 г. Председателем кортесов, в августе 1823 г. сумел пробраться из осажденного французами Кадиса в Малагу, надеясь пробиться оттуда в Каталонию, где испанские войска продолжали вести бои с интервентами. Попытка увлечь за собой армию генерала Бальестероса не увенчалась успехом, и Риего во главе небольшого отряда двинулся с боями к Картахене. Вскоре его отряд, столкнувшись с одним из подразделений корпуса генерала Молитора, был разбит; сам Риего попал в плен. Это было 3/15 сентября; личность Риего была установлена не сразу. Не исключено, что три недели спустя французское правительство еще не знало о пленении Риего.
31 Chateaubriand F.-R. Congrès de Vérone, t. 2, p. 203.
32 Ср.: «За обедом, когда главнокомандующий поднял чашу за здоровье его величества, раздалось Ура!..» ([Богданович М. И.]. История царствования... Александра I..., VI, с. 371).
рабию, чтобы приготовить ему ночлег и караул».33 И дело здесь не в том, что мемуарист запамятовал какую-то дату, а в том, что в его сознании Веронский конгресс, на котором было принято решение о французской интервенции в Испанию, сама эта интервенция, продолжавшаяся более полугода, и капитуляция Риего — стали событиями, которые вполне укладывались в две-три недели...
Что касается рассказа о тульчинском эпизоде, где столь причудливо сочетаются исторические факты и анекдотические подробности, то, вероятнее всего, здесь имеет место эффект «вторичной мемуаристики»: на воспоминания Басаргина об обеде в Туль-чине, вероятно, наслоились впечатления от прочитанной или услышанной эпиграммы Пушкина «Сказали раз царю...». «Узнавание» в «усердном льстеце» Воронцова и параллелизм ситуации побудили мемуариста «вспомнить» слова, якобы сказанные царем: «Поздравляю, господа, Риего взят в плен», ответ Воронцова, и — опять-таки подсказанную строкой пушкинской эпиграммы («Все смолкнули, все потупили взор...»)—реакцию окружающих? «Все ответили молчанием и потупили глаза». Эпиграмма «Сказали раз царю...», поскольку она объясняет неточности в рассказе Басаргина, вполне могла бы служить комментарием к его анекдоту, но не наоборот!
По-видимому, такого же рода аберрация — может быть, несколько более интенсивная — лежит в основе анекдота, приведенного Гербелем. Чье-то смутное воспоминание о том, что Александр, получивший сообщение о поражении испанской революции, сообщил об этом присутствующим и некто — возможно, Воронцов — выразил по этому поводу радость, выстроилось благодаря эпиграмме Пушкина в четкое «воспоминание», которое в действительности, как видно из сравнения, почти дословно воспроизводит пушкинский текст:
у Пушкина: «Сказали раз царю, что наконец I Мятежный вождь Риего был удавлен. | „Я очень рад, сказал усердный льстеп: I От одного мерзавца мир избавлен"»;
у Гербеля: «Однажды за обедом во дворце, когда зашла речь о смерти Риего, граф М. С. Воронцов <.. .> сказал: „Тем лучше, одним мерзавцем меньше!"».
Есть немало иронии в том, что вторичное явление — порожденный пушкинской эпиграммой анекдот — было осмыслено комментаторами как реальный исторический факт, который якобы и вызвал к жизни эпиграмму Пушкина.
3
Нельзя, конечно, исключить, что тульчинский эпизод — не мнимый, а реальный — как-то повлиял на замысел пушкинской эпиграммы. Подробности пребывания Александра I в Тульчине,
33 Девятнадцатый век, кн. 1, с. 81. В действительности Веронский конгресс состоялся годом раньше — в октябре—декабре 1822 г. Осенью 1823 г.
включая, разумеется, и такое заметное событие, как грандиозный обед, за которым император лично сообщил новость о победе в Испании, стали известны в Одессе в середине октября, т. е. сразу же по возвращении Воронцова, Киселева и тех, кто сопровождал их в поездке на встречу с царем.34 Однако слишком «жесткое» привязывание эпиграммы к тульчинскому эпизоду, как это сделал Басаргин и следующие за ним исследователи,35 препятствует, на наш взгляд, правильному ее пониманию.
Александр I и Воронцов несомненно имеются в виду как одна из возможных интерпретаций характеров, обозначенных в эпиграмме «Царь» и «усердный льстец». Быть может, по замыслу это важнейшая или даже единственно важная для автора интерпретация. Но на текстовом уровнб фигурируют обобщенно-поэтический безымянный «царь» и столь же обобщенно-поэтический безымянный «придворный льстец»: все, что могло привести к однозначной интерпретации этих образов (например, эпитет «полуподлец»), поэт безжалостно отсекал.36 Поэтическая многозначность характеров поддержана отсутствием каких-либо реалий, указывающих на место действия (в отличие, скажем, от стихотворения «Брови царь нахмуря / Говорил: „Вчера / Повалила буря / Памятник Петра"» (II, 430), где «памятник Петра» сразу же раскрывает, о каком царе идет речь) .37
Вместе с тем эпиграмматическая ситуация отнюдь не лишена конкретно-исторических примет. Имена Риего и Фердинанда четко определяют время действия: вскоре после казни Риего 26 октября/7 ноября 1823 г. — и дают основательный импульс к проверке предположения: не в Испании ли все это происходило? К такому предположению, помимо испанских собственных имен,
Александр приехал в Тульчин из Петербурга с остановкой в Москве (см.: [Богданович М. И.]. История царствования... Александра I..., т. VI, с. 360 и след.).
34 См., например, письмо М. С. Воронцова к Н. М. Лонгинову от 18 октября 1823 г. из Одессы: ИРЛИ, Архив Н. М. Лонгинова, ед. хр. 23632. л. 45—46.
35 Так Е. А. Акулова пишет: «... В Тульчине, где Александр I проводил смотр войск, ему сообщили об аресте (!) в Мадриде (!) вождя испанской революции Риего. Царь объявил эту новость своим генералам, все встретили ее молчанием, и только Воронцов сказал <.. .> Поэт сохранил <.. .> драматическую ситуацию, взятую им из жизни, но с целью карающей силы произведения (!) допустил некоторые отступления от подлинных событий <.. .> Подлинные слова Воронцова, сказанные им царю <.. .> были несколько изменены поэтом...» и т. д. (Акулова Е. А. Сатира А. С. Пушкина на Воронцова, с. 210—211).
36 Тот факт, что в первоначальном варианте белового автографа вместо слов «усердный <неловкий>, <придворный> льстец» было «полу-подлец» (ПД, № 835, л. 85; ср. II, 926), свидетельствует, что Пушкин имел в виду Воронцова. Именно так — «полу-подлец» — он назвал его в эпиграмме «Полу-герой, полу-невежда», написанной за несколько месяцев до того. Никого другого поэт так не называл.
37 Ср. другие случаи неопределенно-личных характеристик у Пушкина: «Царь увидел пред собой / Столик с шахматной доской...» (III, 304); «Не знаю где, но только не у нас, / Достопочтенный лорд Мидас...» (111,453).
подталкивает и ситуация: кому как ни Фердинанду, которого низложил и держал в заточении Риего, могли быть приятны слова, поносящие его заклятого врага. Пушкину и его современникам была хорошо известна и такая деталь: Риего был казнен экстремистами без утверждения приговора и без ведома Фердинанда — королю доложили обо всем post factum (так же и в эпиграмме: «Сказали раз царю, что наконец / Мятежный вождь Риего был удавлен», II, 378).
«Испанскому» прочтению эпиграммы настоятельно препятствует слово «царь». В поэтическом словаре Пушкина это слово употребляется в трех значениях: 1) русский царь (часто с уточняющим эпитетом «русский» — III, 378; III, 409, и др.); 2) сказочный персонаж: царь Никита, царь Салтан, царь Дадон и т. п.; 3) в смысле «самодержавный правитель» в применении к европейским монархам (обычно во множественном числе — II, 45, 46, 47; II, 311, 312; II, 398; III, 251, и др.), а также по отношению к Наполеону (И, 311), к римскому императору Августу (IV, 186) и даже к Мазепе (V, 36) и Робеспьеру (II, 398). Последнее, впрочем, встречается либо в высокоторжественной «одической» речи («Вольность», «Недвижный страж дремал», «Андрей Шенье», «Герой»), либо в связи с речевыми особенностями говорящего (старика в «Цыганах», Марии в «Полтаве»). В конкретно-историческом контексте в применении к Фердинанду можно было бы ожидать скорее «король». Но в том-то и дело, что поэт и не стремится здесь к конкретно-исторической определенности, сохраняя ее лишь постольку, поскольку она способствует объемной многозначности, которая позволила бы показать на глубинном смысловом уровне эпиграммы характеры Александра I и Воронцова, не выводя их на поверхностный текстовой уровень произведения.
Конечно же не Фердинанд и не Риего волновали Пушкина, когда в его черновой тетради впервые появились наброски эпиграммы «Сказали раз царю.. .».38 Со времени, когда Пушкин узнал о тульчинском эпизоде, о казни Риего и т. п., прошло уже больше года, и если бы эти события занимали поэта сами по себе, можно было бы ожидать более ранних откликов.
Летом 1824 г. и в последующие месяцы Пушкина более всего волновали его собственные злоключения. Опальный поэт, жертва самодержавного произвола, даже не сосланный по суду или по
38 Черновые наброски эпиграммы «Сказали раз царю...» записаны во второй масонской тетради (ПД, № 835) на л. 2 об., 57, перебеленный текст (первоначальный вариант) — на л. 85. В академическом издании автографы датируются по положению в тетради: л. 2 об. — концом май 1824 г., л. 57, 85 —не позднее января 1825 г. Ш. 1156). С. А. Фомичев, проанализировав процесс заполнепня тетради ПД, № 835, показал, что первые две записи сделаны одновременно — в конце января—начале февраля 1825 г. К тому же времени исследователь относит и третью запись (Фомичев С. А. Рабочая тетрадь Пушкина ПД, № 835.— В кн.: Пуш-кйн. Йссдедованйя и материалы. Л., 1983, т. XI, с. 61—62).
указу, а просто выставленный из Петербурга только потому, что Александру I было неугодно его пребывание в столице, Пушкин за три с лишним года жизни в Кишиневе и Одессе сумел свыкнуться со своим положением, обрел новых друзей и, внимая уверениям А. И. Тургенева и П. А. Вяземского, ощущал себя в относительной безопасности под покровительством наместника края графа М. С. Воронцова. И вдруг все резко изменилось. Поэт ощутил, что над ним вновь нависла еще непонятная опасность. «[Воронцов] начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, — писал Пушкин А. И. Тургеневу 14 июля 1824 г., — я мог дождаться больших неприятностей...» (XIII, 102—103).
Пушкин не знал того, что сегодня известно его биографам, а именно, что с 6 марта по 4 мая 1824 г. Воронцов отправил в Петербург 8 (восемь!) писем с просьбами о высылке поэта из Одессы. Письма были адресованы самому императору, министру иностранных дел графу К. В. Нессельроде (по ведомству которого Пушкин служил), а также П. Д. Киселеву, Н. М. Лонгинову и, возможно, А. А. Фонтону, имевшим, по мнению Воронцова, определенное влияние на первых двух. Письма должны были продемонстрировать безусловную лояльность Воронцова Александру I, усомнившемуся в ходе поездки на юг, что генерал-губернатор Новороссии принимает необходимые меры для искоренения вольнолюбия во вверенном ему крае; сомнения императора стоили Воронцову отсрочки в присвоении очередного чина — полного генерала, что он воспринял крайне болезненно и теперь всеми силами пытался вернуть благорасположение царя.39
Всего этого, повторяем, Пушкин не знал, но резкий перелом в отношении к нему Воронцова он не заметить не мог. И поэт принял вызов. В конце мая он пишет эпиграмму:
Певец Давид был ростом мал, Но повалил же Голиафа, Который был и генерал И, положусь, не проще графа.
(XIII, 318)
Это и ответ на объявление войны Воронцовым, и скрытая угроза (еще посмотрим кто кого!), и издевка по поводу того, что Воронцов-то в отличие от библейского великана полного генеральского чина не получил.
Почти тогда же появляется еще более хлесткая эпиграмма на Воронцова:
Полу-герой, полу-невежда, К тому ж еще полу-подлец!.. Но тут однако ж есть надежда, Что полный будет наконец.
(XIII, lii)
39 Подробно об этом см.: Аринштейн Л. М. К истории высылки Пушкина из Одессы. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1982, т. X, с. 286-304.
Разделяя мнение исследователей, которые считают этот вариант эпиграммы основным и датируют его не ранее конца мая— июлем,40 мы воздержимся здесь от развернутой аргументации по данному поводу. Заметим лишь, что издевка насчет «полного генерала» повторена в этой эпиграмме в еще более обидной для Воронцова форме.
В невеселые размышления поэта о кознях, которые готовили ему недруги, постепенно втягивается еще одна весьма важная фигура. Впервые это выясняется из письма Пушкина к П. А. Вяземскому, датируемого серединой июня 1824 г.: «Начну с того, что всего ближе касается до меня. Я поссорился с Воронцовым, и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбой в отставку —но чем кончат Власти, еще неизвестно. Тиверий рад будет придраться; а Европейская молва о Европейском образе мыслей графа Сеяна обратит всю ответственность на меня» (XIII, 98). Кто имеется в виду под именами римского императора Тиберия и главы его преторианской гвардии «графа» Сеяна — не требует пояснения: иносказание достаточно прозрачно и соответствия имен так же однозначны, как в эпиграмме «Певец Давид...».
Те же лица — Пушкин, - Александр I, Воронцов — и те же отношения между ними имеются в виду и в эпиграмме «Сказали раз царю.. ,».41 Только соответствия между действующими лицами эпиграммы и подразумеваемыми реальными лицами носят более сложный характер. Прежде всего, они, эти соответствия, основаны не на характерологическом (Тиберий — Александр, Сеян — Воронцов; певец Давид — Пушкин, Голиаф — Воронцов), а на функционально-ролевом сходстве, при довольно значительной несхожести текстовых персонажей и подразумеваемых лиц. Таково функционально-ролевое сближение Риего и Пушкина (при очевидном характерологическом несовпадении): Риего «грешен» перед Фердинандом, Пушкин —перед Александром; оба за то наказаны, хотя и в разной степени: Риего повешен, Пушкин сослан; оба в этом смысле являются жертвами произвола: первый — «жертва палача», второй — самодержавного беззакония, оба пострадали за свои убеждения. Оба и после понесения тяжелой кары (пусть даже заслуженной — делает допущение автор эпиграммы) подвергаются недостойному глумлению; ср. в эпиграмме: «Пристойно ли, скажите, сгоряча / Ругаться • нам над жертвой...» (II, 378); в письме Пушкина: «Он (Воронцов, —
40 См.: Edgerton W. В. Puskin, Mickiewicz, and a Migratory Epigram.—The Slavic and East European Journal, 1966, vol. X, № 1, p. 1—8; A6 рамович С. JI. К истории конфликта Пушкина с Воронцовым. — Звезда, 1974, № 6, с. 191, 196.
41 Мысли о Воронцове продолжают занимать Пушкина и в Михайловском: характерный профиль надменного графа поэт вычерчивает на полях своей рабочей тетради летом, осенью и зимой 1824—1825 г. (ПД, № 835, л. 4 об., 27, 65). Зимой 1825 г. в письме к брату Пушкин спрашивает о нем: «Приехал ли Воронцов? узнай и отпиши, как оп отозвался обо мне в свете <...>?» (XIII, 143).
Л. А.) начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением...» (XIII, 102). Наконец и в эпиграмме, и в реальной действительности есть некто («усердный льстец» — Воронцов), кто осуществляет это глумление с целью заслужить одобрение верховного владыки (Фердинанда, Александра), перед которыми провинились соответственно Риего и Пушкин.
Заметим, что в приведенных примерах степень соответствия текстовых персонажей подразумеваемым лицам неодинакова (это особенно заметно при сравнении с эпиграммой «Певец Давид...», где симметрия соответствий соблюдена полностью). Если соотношение «усердный льстец» — Воронцов охватывает и характерологические и функционально-ролевые черты и потому легко узнаваемо,42 то соотношение Риего —. Пушкин, построенное исключи-тедьно на функционально-ролевом уподоблении, не столь прозрачно и во всяком случае не однозначно. Еще более затемнено соотношение Фердинанд — Александр I. Имя Фердинанда непосредственно представлено в тексте эпиграммы, но в двух других случаях вместо собственных имен в тексте читаем «царь», «государь» (строки 1,11), причем в обоих случаях контекст допускает двоякое понимание: 1) царь (государь) = Фердинанд, 2) царь (государь) = Александр I. В результате возникает та двойственность восприятия, которую, вероятно, и стремился вызвать Пушкин: с одной стороны, слово «царь» («государь») побуждает вспомнить об Александре, но вместе с тем сознание сохраняет и имя испанского короля, необходимое для полноты очерченного в тексте «треугольника» отношений: Риего — «усердный льстец» — Фердинанд.
Так, или примерно так, возникает та художественная многозначность эпиграммы, которая собственно и позволила поэту сказать все, что он хотел сказать о собственной участи, об отношении к нему Воронцова и Александра I, выразить свое отношение к ним, не назвав при этом в тексте эпиграммы ни одного из этих трех имен!
В заключение несколько слов о стихах: «Сам государь такого доброхотства / Не захотел улыбкой наградить», несколько противоречащих характеристике, которую Пушкин дает Александру I и в этой эпиграмме, и в цитированном выше письме к Вяземскому («Тиберий рад будет придраться...»), и в ряде других случаев. Полагаем, что дело здесь не столько в вере в «благородство» царя, сколько в вере в силу и действенность поэтического слова. Обра-
42 Здесь сближены даже речевые характеристики. Так, в эпиграмме «усердный льстец» говорит: «От одного мерзавца мир избавлен». Реальный Воронцов, по свидетельству Ф. Ф. Вигеля, в ответ па просьбу последнего не посылать Пушкина на саранчу (дело было во второй половине мая 1824 г., т. е. за несколько дней до появления первых набросков эпиграммы) ответил: «Не упоминайте мне <.. .> об этом мерзцавце» (Виге ль Ф. Ф. Записки. М., 1892, т. 6, с. 172). Может быть, Вигель подобно Басаргину тоже «вспомнил» не столько то, что говорил ему Воронцов, сколько слова «усердного льстеца» из пушкинской эпиграммы?
щаясь к Александру I, а позже к Николаю I, цоэт нередко приписывал им не те поступки, которых вероятнее всего можно было ожидать от царей, а те, которые ему хотелось, чтобы они совершали. Наиболее показательный в этом отношении пример — знаменитые «Стансы» («В надежде славы и добра...»). Любопытно, что поэт использовал такого рода прием в эпиграмме, самый жанр
которой, казалось бы, исключает любые формы идеализации.
* * *
Итак, эпиграмма «Сказали раз царю...» направлена против Воронцова. Но в ней обыгрывается не какой-то конкретный эпизод — тульчинский или другой, а обобщается мучительный опыт взаимоотношений поэта с наместником края весной—летом 1824 г.
2 Временник, 1981
lib.pushkinskijdom.ru
