CC BY
343
Р. Р. Субаев (Москва)
Вступление Турции в Первую мировую войну
В статье делается попытка осветить некоторые обстоятельства вступления Турции в Первую мировую войну. Особое внимание уделяется переговорам Энвер-паши с русским военным агентом М. Н. Леонтьевым 5 и 9 августа 1914 г. Ключевые слова: Первая мировая война, Турция, Энвер-паша, русская дипломатия, М. Н. Гирс, М. Н. Леонтьев.
Вопросы «сползания» Турции к войне со странами Антанты после 10 августа 1914 г. достаточно хорошо разработаны в литературе1. Но относительно событий 5-10 августа в историографии по-прежнему зияет лакуна. В отечественной историографии в отношении проблемы «пяти дней» все еще не преодолен налет сенсационности подачи фактов и облегченности выводов из их анализа. Западная историография тоже не дает однозначного ответа на эти вопросы. У. Трампенер, излагая и анализируя факты, допускает странную ошибку, непонятную для исследователя такого уровня. М. Аксакал тоже занимает в данном вопросе позицию, весьма напоминающую «фигуру умолчания». Остальные авторы либо касаются данного вопроса вскользь, либо не касаются вовсе.
Что же произошло между 5 и 10 августа 1914 г.? В эти дни русским дипломатическим представителям со стороны турецкого руководства были сделаны предложения о заключении военного союза, которые, несмотря на настойчивые усилия русской дипмиссии, были отвергнуты руководством МИД. А 10 августа в Дарданеллы вошли германские корабли «Гебен» и «Бреслау», и ситуация коренным образом изменилась не в пользу России, хотя еще далеко не стала безнадежной.
На сегодняшний день в литературе эти события интерпретируются следующим образом. Во-первых, турки были глубоко неискренни, делая свои предложения, ибо еще 2 августа они заключили тайный договор о союзе с Германией. Во-вторых, смысл этих инициатив состоял в простой затяжке времени, необходимого туркам для завершения их мобилизации, объявленной с началом войны в Европе. В-третьих, иного объяснения этим событиям просто не могло быть, учитывая германофильство Энвера-паши и полную зави-
симость Турции от Германии к началу войны. В-четвертых, Россия не имела возможности принять турецкие предложения о союзе на турецких условиях в силу ее полной зависимости от союзников по Антанте, которые не позволили бы ей этого2. Попробуем разобраться в этом хитросплетении событий и обстоятельств.
Во-первых, они были более сложными, многофакторными, противоречивыми и недолговечными, чем представляет себе большинство исследователей. Так, Трампенер, который является главным специалистом по данному вопросу, делает основной упор на опровержение тезиса об абсолютном влиянии Германии на Турцию, что он успешно и доказывает. Большая часть исследователей, приводя все известные факты, не увязывает их воедино. Единственные книги, отличающиеся комплексным подходом к проблемам вступления Турции в войну, - это работы Аксакала и английского историка Дж. Миллера.
Во-вторых, в отношении Турции в российской историографии сформировалось столь стойкое предубеждение, что оно не может не влиять на достоверность научных выводов. Эта парадигма явилась результатом переплетения подходов эпохи союза с Антантой и времен противоречивых отношений с Турцией в 20-80-е гг. XX в.: от тесной дружбы и союза с кемалистским режимом к новой открытой вражде с кульминацией в 1947 г., когда Турция вступила в НАТО, постепенно, наконец, изживаемой в настоящее время. В результате в том, что признается естественным для политики других стран: прагматизм, патриотизм, профессионализм, - решительно отказывается туркам. Уделом турок по-прежнему остаются коварство и жестокость, а в отношении младотурецкого режима 1913-1918 гг. еще и «безудержный авантюризм».
В-третьих, в отношении анализа образа действий русской дипломатии продолжает действовать синдром «обаяния власти». Историкам зачастую трудно принять факт, что глава российского МИД может оказаться непрофессионалом, несмотря на имеющиеся в литературе и источниках прямые доказательства этого, притом что в отношении его «патрона» Николая II тезис о его интеллектуальной ограниченности, моральной беспринципности и волевой слабости давно установлен и несмотря на все усилия последних лет пока не опровергнут.
В период между окончанием Балканских и началом Первой мировой войн перед Турцией стояло несколько важнейших задач, от решения которых непосредственно зависело ее выживание как госу-
дарства (пусть даже и ограниченного суверенитета). К ним относились: 1) необходимость заключения союза с какой-либо из ведущих великих держав ввиду совершенно явно выраженной тенденции к дальнейшему расчленению империи, включая раздел Малой Азии; 2) необходимость заключения на европейском финансовом рынке крупного займа для спасения Турции от неминуемого банкротства, последствия которого были бы непредсказуемыми. Многократно возросшая потребность в финансовых заимствованиях была вызвана, кроме и без того слабой турецкой финансовой системы, огромными затратами на ведение Балканских войн и особенно - утратой европейских провинций, наиболее развитых в империи. Их потеря сопровождалась массовым исходом мусульманского населения Румелии в Анатолию, что помимо колоссального сокращения налоговых поступлений требовало не менее огромных затрат на его обустройство в Малой Азии; 3) необходимость дальнейшего продолжения внутренних реформ и преобразований в духе модернизации страны, прерванных острыми политическими кризисами 1911-1912 гг. и Балканскими войнами. Важнейшей в этом вопросе наряду с задачами создания своей национальной экономики, не основанной на этнических меньшинствах (греки, армяне, евреи), была задача отмены правового режима капитуляций.
К задачам второго порядка относились: 1) разрешение греко-турецкого конфликта из-за Эгейских островов, захват которых Грецией не признавался Турцией. Близость этих островов к побережью Малой Азии, населенному греками, создавала опасность возобновления здесь «вооруженной пропаганды» по типу осуществлявшейся в Македонии в 1903-1912 гг.; 2) урегулирование с Россией и другими державами вопроса о проекте реформ в «шести армянских вилайетах», создающем еще один «македонский» вариант поэтапного лишения Турции суверенитета и расчленения ее территории, на этот раз в Восточной Анатолии; 3) усиление флота, необходимого для разрешения греко-турецкого конфликта из-за островов, а также реорганизация армии; 4) заключение союза или договора о благожелательном нейтралитете с Болгарией для этой же цели; 5) укрепление связей в оставшейся части империи со вторым по своему значению мусульманским этносом - арабами, отношения с которыми в предыдущие годы дали трещину.
Вся первая половина 1914 г. была посвящена решению турками этих внутри- и внешнеполитических задач. Ими последовательно были предприняты попытки заключить союз с какой-либо из вели-
ких держав: Англией, Францией, Россией, Германией. Все четыре попытки окончились безрезультатно3.
Столь же безрезультатны были и попытки заключения в Европе крупного займа. Тремя финансовыми рынками, на которые Турция могла рассчитывать, были Париж, Берлин и Лондон. Два последних отказали, ссылаясь на отсутствие средств, а наиболее емкий французский рынок предложил настолько издевательски малые объемы и унизительные условия займа, что это было равносильно отказу4. Попытки заключить американский заем также провалились, главным образом из-за противодействия Англии5. Вопрос заключения внешнего займа был одним из основных при принятии турецким руководством окончательного решения о вступлении в войну в середине октября 1914 г.
Попытки поставить вопрос об отмене режима капитуляций тоже натолкнулись на решительное противодействие европейских держав и даже США. Единственной страной, которая относительно толе-рантно подошла к данному вопросу, была Россия, что, конечно же, было вызвано ее весьма слабыми позициями в экономике Турции и соответственно участием в правовом регулировании коммерческих и иных вопросов6. Данный фактор, недопустимо недооцененный в историографии, следует признать одним из решающих при отработке турецким руководством «русского варианта».
Греко-турецкий конфликт представлял собой наиболее острый дипломатический кризис в Европе после завершения кризиса, связанного с миссией Лиман фон Сандерса. Считается, что не будь выстрелов в Сараево, то выстрелы, которые начали бы «Третью Балканскую войну», также имевшую все шансы перерасти в европейскую, неминуемо прозвучали бы в Эгейском бассейне в июле или августе того же года. Конфликт из-за островов являлся только надводной частью айсберга гораздо более глубокого греко-турецкого конфликта из-за господства в Эгейском бассейне, включая Проливы и сам Константинополь. Кроме того, он был тесно связан с внутренними проблемами страны - положением и судьбой национально-религиозных меньшинств и обустройством огромного числа беженцев из Македонии и Фракии, изгнанных оттуда по окончании Балканских войн. Об исключительной важности вопроса островов говорит предложение Турции уступить их Сербии (sic!) вместе с передачей церковной юрисдикции над христианами Малой Азии от Константинопольской патриархии в руки Сербской церкви. Загнанная в угол Турция была готова опробовать самые невероятные дипломатические комбинации7.
Гонка военно-морских вооружений, начавшаяся здесь еще до Балканских войн, стремительно набирала темп. По своему драматизму она не уступала гонке вооружений в Северном море между Англией и Германией. Роковым для судеб турецкого флота и весьма важным фактором принятия решений в Константинополе в конце июля 1914 г. оказалась взаимоувязка этих двух гонок вооружений после начала июльского кризиса, выразившаяся в секвестре Англией двух турецких дредноутов, построенных на ее верфях.
Этот вопрос описан в литературе, включая отечественную. При этом в основных работах упоминается и то, что средства на постройку кораблей в нищей Турции были собраны путем всенародной подписки, причем не только в Турции, но и во всем исламском мире. Денежные переводы приходили даже из Индии и Марокко. Турецкие женщины остригали свои волосы, чтобы внести свой вклад в национальный морской фонд. Офицеры и чиновники жертвовали своим месячным жалованьем. Строительство дредноутов воспринималось не просто как средство усиления флота, но и как символ обновления и дальнейшей модернизации страны. Считать секвестр кораблей только удобным поводом для антиантантовской агитации младотурок явно недостаточно. Это было глубоким потрясением нации, вновь осознавшей свое приниженное, неравноправное положение в современном мире.
По моему мнению, секвестр Англией турецких дредноутов непосредственно связан с приходом в Дарданеллы германских кораблей «Гебен» и «Бреслау» 10 августа 1914 г. в политических расчетах турецкого руководства*. В какой-то степени (хотя и очень ограниченной) турки могли рассматривать приход германских кораблей как компенсацию своим конфискованным дредноутам. Но все предшествующие договоренности с немцами относительно прихода «Гебе-на» и «Бреслау» в Проливы и их дальнейшего боевого применения были актуальны для турок только до момента вступления Англии в войну 4 августа. Этот фактор опрокинул все расчеты турок, которые лежали в основе их решения заключить союз с Германией 2 августа, и продолжал действовать до середины сентября, пока принципиально новая комбинация других факторов вновь не склонила чашу весов в пользу Германии. В эти дни определяющую роль для турок играл английский фактор. Он же определил и перезаключение 6 августа
Версия о преднамеренном пропуске англичанами «Гебена» и «Бреслау» не рассматривается ввиду ее очевидной одиозности.
германо-турецкого союза на новых, гораздо более выгодных для Турции условиях8.
Вопрос турецко-болгарского союза был тесно связан с задачей разрешения греко-турецкого конфликта. Перипетии попыток его заключения хорошо известны. При этом, однако, часто упускается из виду то обстоятельство, что после начала европейской войны турки в равной степени как продолжали рассчитывать на заключение союза с болгарами, так и опасались их удара в направлении Константинополя с целью получения границы по линии Энос-Мидие (а может быть, и более того). Эти опасения были главной причиной объявленной турками мобилизации и концентрации их армии во Фракии. В первые дни августа Болгария являлась важным фактором в дипломатических расчетах не только Турции, но и России и ее союзников, главным образом в связи с австро-сербским конфликтом и македонским вопросом. Для Сазонова удельный вес фактора Болгарии оказался выше фактора Турции.
5 августа военный министр Турции Энвер-паша в ходе беседы с русским военным агентом М. Н. Леонтьевым, посетившим его для прояснения вопроса о настоящих целях турецкой мобилизации, сделал тому неожиданные предложения о союзе. В тот же день посол М. Н. Гирс отправляет Сазонову пять телеграмм9. Излагая свою позицию, Гирс допускал возможность как союза с Турцией, так и войны с ней вместе с Германией и Болгарией. Сазонов указал продолжить контакты с Энвером. Аксакал пишет, что телеграмма Гирса от 6 августа (sic!) была перехвачена турками10. Означает ли это, что турки читали и другие телеграммы русского посольства? Ответа на этот вопрос Аксакал не дает. Более того, он дает понять, что содержащееся в этой телеграмме Гирса упоминание о намерении России утвердиться, наконец, в Проливах прояснило для турок неискренность России и ее посягательство на само существование империи. Именно это и послужило, по его мнению, мотивом в пользу выбора союза с Германией. Это, безусловно, самое слабое место в весьма сильной в целом книге Аксакала. Больше вопроса русско-турецких переговоров 5-9 августа историк не касается.
9 августа состоялась повторная беседа Энвера и Леонтьева. В этот же день Гирс отправляет Сазонову телеграмму, в которой более детально были изложены предложения турок относительно союза. Позже он отправляет еще две телеграммы, в которых содержится отчаянный призыв принять предложение Энвера11.
Трампенер считает, «что не может больше быть никаких сомнений в том, что эти любопытные предложения... Энвера были
неискренними. [...] Не говоря уже о том, что предложения Энвера обеспечивали идеальное прикрытие для планируемой концентрации войск во Фракии, сейчас также известно, что он держал германское посольство в курсе своих переговоров с русскими»12. Для доказательства своего тезиса Трампенер ссылается на две телеграммы Ван-генхайма в МИД (от 10 августа и 18 августа). Но утром 10 августа «Гебен» и «Бреслау» уже подошли к входу в Дарданеллы! Если бы первая телеграмма Вангенхайма была отправлена хотя бы 9 августа или в ночь с 9-го на 10-е, доказательства Трампенера имели бы вес. А так они рассыпаются подобно карточному домику. И Энвер вполне мог и 5, и 9 августа быть «искренним».
Впрочем, о какой «искренности» вообще может идти речь в дипломатии? Можно говорить о профессионализме или о его отсутствии. И почему «коварство и неискренность» Энвера могли быть обращены только против русских? После выхода в последние годы десятков работ, опровергающих факт подчиненности Турции Германии и разоблачающих легенду о «германском ставленнике» Энвере, в том числе и нескольких работ самого Трампенера, выражать такие взгляды несерьезно. Энвер был расчетливый и циничный прагматик.
Наконец, 10 августа Сазонов отвечает Гирсу телеграммой по существу. Содержание, стиль и корректура документа вселяют сомнения в адекватности понимания министром сути происходящих событий и устойчивости его психологического состояния. Похоже, что к 10 августа Сазонов еще не понимал, на краю какого обрыва стоит Россия, внешняя политика которой была вверена его управлению. Конкретные указания Гирсу требовали тянуть время до получения ответа из Софии (время, оказывается, тянула не турецкая, а российская дипломатия, или, по крайней мере, они обе):
«Пока не получим ответа из Софии (далее зачеркнуто: "прошу вас поддерживать в Энвере известную надежду на возможность получения из П[е]т[ер]б[ур]га благоприятного ответа"), имейте в виду необходимость в переговорах с Энвером выигрыша времени. Имейте в виду, что действия Турции непосредственно против нас мы не опасаемся.
Вместе с тем, сохраняя вполне дружественный характер объяснений с турками, постарайтесь им внушить, что в случае действий, не получивших нашей санкции, они рискуют всей Малой Азией, ибо нам они не в состоянии вредить, а в союзе с Францией и Англией мы
13
можем подвергнуть риску все ее существование»13.
Мы не знаем, в какое время был получен Гирсом этот документ, но знаем, что ранним утром 10 августа у входа в Дарданел-
лы появились германские корабли «Гебен» и «Бреслау» и после не менее драматических событий, произошедших в здании военного министерства Турции, вечером того же дня вошли в пролив. Хотя вопрос о пропуске кораблей был заранее согласован между немцами и турками, внезапно возникли затруднения. Б. Такман считает, что Энвер «более чем желал дать разрешение на вход, но был вынужден вести сложную игру против своих более нервных коллег». По нашему мнению, нервы сдали именно у Энвера14. Во второй половине того же дня разыгралась сцена между Энвером и подполковником Ф. Крессом фон Крессенштайном в присутствии еще одного офицера германской военной миссии15. Кресс заявил Энверу, что командир форта в Чанаке ожидает приказа на пропуск германских кораблей. Энвер ответил, что он не может отдать приказ без консультаций с великим визирем. Кресс настаивал, что ответ должен быть дан немедленно. После нескольких минут мучительного молчания Энвер дал свое согласие.
Кресс задал следующий вопрос: если британский флот последует за «Гебеном» в Дарданеллы, будет ли ему оказано вооруженное сопротивление? Энвер ответил, что такое решение может быть принято только кабинетом. Но Кресс в самой жесткой форме настаивал на немедленном ответе. Наконец, Энвер с трудом выдавил из себя: «Да...»16
Нерешительность Энвера кажется совершенно неестественной для ярого германофила, каким он выглядит в историографии, с нетерпением ожидающего прихода кораблей, о пункте назначения которых он знал еще 4 августа17. Что же это было: страх - стоял ли перед Энвером в лице адмирала Милна призрак адмирала Дакворта*, или расчет, и Энвер до самого последнего момента ожидал положительного ответа из Петрограда по вопросу союза и гарантий целостности империи? Этого мы уже никогда не узнаем.
Может показаться, что утром и днем 10 августа перед Энвером и Ко стоял выбор между русским союзом и германским дредноутом. Но все было гораздо сложнее. Турки и не заблуждались ни о перспективах долговечности русского союза (конечно же, не только на основе перехваченной телеграммы), ни о будущем статусе «Гебена» в турецком флоте в случае союза с Германией, но ясно понимали позицию Антан-
Милн - командующий британской Средиземноморской эскадрой в 1914 г. Дакворт - британский адмирал, с боем форсировавший Дарданеллы в 1807 г.
ты в вопросе будущего страны. Опыт переговоров с ее участниками в последние месяцы ясно показывал, что ей доверять нельзя. Но в то же время сильнейшим фактором, спутавшим все расчеты прогерманской фракции младотурок, было вступление в войну Англии (при невступлении в нее Италии). Антанта оказывалась многократно сильнее, чем первоначально рассчитывал Энвер и его группа, и перспективы победы Германии выглядели уже отнюдь не такими очевидными18.
К 10 августа выбор Турции мог и должен был быть сделан (окажись русская дипломатия более профессиональной) между германским и русским союзами, а также между вступлением в войну и нейтралитетом. Последний вариант развития событий сам Энвер считал наилучшим. Но русская дипломатия безнадежно запаздывала в своих действиях.
В какой же степени союз с Германией, по поводу которого Энвер лживо, по русским оценкам, заявлял, «что Турция сейчас ни с кем не связана и будет действовать сообразно со своими интересами», связывал Турцию?19 В гораздо меньшей, чем принято считать. Оба договора могли быть выброшены в корзину при изменении ситуации. И оба посла это понимали.
Тон телеграмм германского посла в Константинополе Ванген-хайма о заключении союза с Турцией абсолютно не уступал тону телеграмм русского посла Гирса десять дней спустя. Удивительным образом в этих телеграммах совпадали даже смысловые обороты. Телеграмма Вангенхайма от 31 июля: «Если мы хотим заключить договор с Турцией, то наступил последний момент. Иначе мы будем иметь 300 тысяч турок против нас, вместо того чтобы они были с нами»20. Телеграмма Гирса от 11 августа: «Только наше немедленное решение может спасти положение и нанести Германии непоправимый удар. Наряду с моральным эффектом надо учитывать и реальные военные выгоды, связанные с получением в свои руки
200-тысячной армии, собранной в тылу наших возможных против-
21
ников»21.
С приходом в Проливы «Гебена» и «Бреслау» структура фракций младотурецкого руководства значительно усложнилась. Кроме сторонников большой и малой войн теперь в нем были сторонники быстрого и отложенного вступления в большую войну и слабая фракция нейтралистов. Вопрос сроков вступления в войну определял и выбор союзника - им должна была стать побеждающая сторона. В этом отношении позиция Турции ничем не отличалась от позиции Италии, Румынии и Болгарии.
После прихода в Дарданеллы германских кораблей 10 августа каждый следующий дипломатический ход в отношении Турции со стороны воюющих сторон ослаблял или усиливал позиции одной из указанных фракций. Поскольку Германия не сразу, но все же шла навстречу пожеланиям Турции, а Антанта продолжала держать ее под дамокловым мечом расчленения, то неудивительно, что в Турции медленно (в течение почти трех месяцев), но неуклонно чаша весов склонялась на сторону Германии.
Факт и значение прихода в Проливы «Гебена» и «Бреслау», как и фиктивная покупка турками германских кораблей, многократно описаны в литературе22. При этом часто упускают из вида, что их приход в Проливы в ходе начавшейся войны не был нарушением международного права - Лондонской конвенции 1841 г. Нарушение совершили англичане 26 июня, когда командующий британским Средиземноморским флотом адмирал Милн прибыл в Константинополь с визитом вежливости не как обычно на яхте, а на своем флагмане - линейном крейсере «Инфлексибл»23. А еще ранее, в мае 1914 г., режим Проливов грубо нарушили немцы, когда с визитом в Константинополь прибыл линейный крейсер «Гебен»24.
В германо-турецких отношениях и после 10 августа далеко не все было гладко. Они пережили два острых кризиса: первый 19-22 августа, второй - 14-22 октября. Тем не менее, и после разрешения последнего из них до вступления в войну прошло пять недель. Аксакал объективно и верно оценивает эти события: «Это был классический тупик: в то время как немцы требовали вмешательства для достижения военной победы, османам требовались немецкие военные победы, прежде чем они были готовы связать себя вмешатель-ством»25. В ходе октябрьского кризиса туркам, наконец, пришлось делать окончательный выбор.
Первый кризис был вызван очередным давлением Берлина в пользу скорейшего вступления в войну, чему Энвер противопоставил идею подрывных и партизанских действий в мусульманских районах Кавказа и колониях Англии и Франции, а также в Персии и Афганистане. Накануне Энвер цинично и нагло заявил Лиману фон Сандерсу, что укреплять Проливы нет необходимости, так как переговоры в Софии продвигаются успешно, и скоро будет заключен болгаро-турецкий союз. Аксакал считает мотивами такого поведения Энвера его стремление «ограничить свободу действий германских офицеров»26, но это не менее гипотетическая точка зрения, нежели та, которая прочно утвердилась в российской историографии отно-
сительно предложений Энвера от 5 и 9 августа. Суть кризиса состояла в намерении Лимана фон Сандерса покинуть Турцию вместе со всей миссией, ссылаясь на то, что он и его офицеры больше нужны на фронте, чем в Константинополе.
Интересно, что разногласия по поводу степени готовности Турции и времени ее вступления в войну вспыхнули не только среди турецких политиков и военных, но и среди самих немцев. Посол Ван-генхайм, военный атташе полковник фон Лаферт и подполковник Кресс фон Крессенштайн были против немедленного вступления Турции в войну, полагая, что это принесет больше вреда, чем пользы27. Они были солидарны с идеей полного завершения мобилизации и заключения пакта о союзе с Болгарией и Румынией.
Для разрешения кризиса Вангенхайм направил к Энверу капитан-лейтенанта Ганса Хумана, друга его детства и даже молочного брата, игравшего важную роль в германских дипломатических интригах в Константинополе накануне войны. Энвер объяснил Хуману, что «как солдат он согласен с Лиман фон Сандерсом, но как министр он не может позволить себе руководствоваться эмоциями и обязан мыслить и действовать в рамках всех политических обстоятельств, с которыми сталкивается его страна». Нейтралитет Турции тоже выгоден Германии, продолжил Энвер, так как вынуждает Россию держать войска на Кавказе, а Англию - в Египте. Если Берлин не ценит этих факторов, то миссию можно отозвать, а армию демобилизовать. Впрочем, в конце разговора он добавил, что такой исход был бы «фиаско турецкой и германской политики и триумфом Антанты»28.
Все же первый германо-турецкий кризис разрешился в пользу турок. Кайзер Вильгельм II прислал Лиману инструкции «оставаться на месте и работать в согласии с Энвером».
19 августа, наконец, был заключен болгаро-турецкий договор о дружбе и союзе. Болгарский фактор и дальше продолжал оказывать влияние на турецкую, германскую и российскую политику. Военный атташе фон Лаферт вместо идеи десантной операции в районе Одессы, которую отстаивал генеральный штаб и Лиман фон Сандерс, считал наиболее целесообразным совместное болгаро-турецкое наступление против Сербии, которое высвободило бы австро-венгерские войска и позволило бы использовать их на русском фронте. Посол же Вангенхайм оставался сторонником нейтралитета. Некоторые его оценки текущей ситуации настолько интересны, что способны, наверное, наконец, повлиять на пересмотр тезиса о «предопределенном» заключении германо-турецкого договора 2 ав-
густа и вступлении в войну 29 октября. «Принимая во внимание сохраняющийся нейтралитет Италии, стратегические предпосылки, на основании которых турки приняли союз с Германией, радикально изменились», - телеграфировал он в Берлин 26 августа29.
На следующий день турецкому главному командованию поступил рапорт Кресса фон Крессенштайна. В нем указывалось, что армия еще не оправилась от последствий Балканских войн и что ей требуется длительный период мира для проведения военных реформ30. Кресс фактически солидаризировался с позицией турецких военных, сторонников отсрочки вступления Турции в войну до весны 1915 г. из ближайшего окружения Энвера: Али Ихсаном Сабисом, Хафизом Хакки и Казымом Карабекиром31.
Итак, «благодаря» Вангенхайму и Крессу прошел август: в условиях сохранения турками союза с Германией, но без вступления в войну на ее стороне. Чем же ответила Антанта на эту ситуацию? После долгих проволочек и согласований три державы 28 августа, наконец, направили Турции коллективную ноту.
«Три державы заявляют высокой Порте, что они готовы гарантировать неприкосновенность оттоманской территории и рассмотреть в дружественном духе требования, которые Высокая Порта пожелает им предъявить в области экономической и судебной*. С своей стороны, Высокая Порта обязуется сохранять строгий нейтралитет в продолжение конфликта, разъединяющего в настоящее время Европу»32. Лишь в последний момент Сазонову удалось добиться от Грея согласия на устранение из текста ноты оговорки в отношении неприкосновенности территории: «contre toute tentative ennemie durant la présente guerre»**. Это было сделано по рекомендации Гирса, обсудившего этот вопрос с министром финансов Джавидом, одним из «антантофилов»33. Но и в таком виде нота Антанты, конечно, никого не могла обмануть. Согласно оценке Р. Пуанкаре, предложение, направленное Порте, «страдает двумя недостатками: оно слишком запоздало и остается слишком неопределенным»34.
Второй кризис в германо-турецких отношениях Аксакал относит к периоду 14-22 сентября, хотя, возможно, его началом следует считать отказ Германии предоставлять Турции дальнейшую военную помощь офицерами, артиллерией и боеприпасами, до вступления Тур-
Имеется в виду режим капитуляций. Против любых враждебных попыток в течение настоящей войны (фр.).
Против любых враждебных попыток в течение настоящей войны (фр.).
ции в войну, о чем было заявлено туркам от имени военного министра Э. фон Фалькенгайна по дипломатическим каналам 10 сентября35.
Сентябрьский кризис был связан с попытками турецкого руководства пресечь инициативу адмирала В. Сушона, недавно назначенного командующим турецким флотом, вывести его в Черное море «на маневры». 16 сентября на заседании кабинета большинство отвергло идею направить флот в Черное море до получения твердых заверений со стороны Болгарии о военном сотрудничестве. Всем было хорошо понятно, чем должны были закончиться эти маневры. В пылу ссоры морской министр Джемаль даже грозно крикнул Сушо-ну: «Zmhar» («Берегись!»)36 Болгарский фактор по-прежнему играл весомую роль в развитии событий.
Однако на этот раз победа осталась за немцами. На встрече великого визиря Саида Халима с Вангенхаймом по поводу полномочий Сушона посол, по указанию из Берлина, предельно прояснил германскую позицию. «Продолжая откладывать свое выступление, Османская империя все больше теряет право на свою долю будущей военной добычи. Если империя будет дожидаться нашей победы, чтобы выступить наверняка, германское правительство вряд ли вознаградит турок за их участие»37. Этот момент следует считать переломным для турецкого руководства в принятии решения о вступлении в войну на стороне Германии. Отныне дело было только в сроках. Определяющим для него была проблема получения германского займа. Вопрос о режиме капитуляций к тому времени Турцией уже был решен в одностороннем порядке. Еще 9 сентября она направила державам ноту, в которой говорилось об односторонней отмене капитуляций без каких-либо условий и оговорок, вступающей в силу с 1 октября38.
21 сентября российским МИД была направлена памятная записка послам Англии и Франции в Петрограде Бьюкенену и Палеологу: «Г. Сазонов поручил российскому послу в Константинополе вручить совместно с его французским и английским коллегами оттоманскому правительству ноту. касательно согласия на отмену финансовой части режима капитуляций. лишь при условии, что Турция будет соблюдать строгий нейтралитет в продолжение настоящей войны»39. Антанта по-прежнему опаздывала со своими предложениями.
В вопросе островов предложения Германии также были более приемлемы. В первые дни сентября при посредничестве германской дипломатии турки и греки достигли определенного прогресса на переговорах в Бухаресте. Согласно проекту договора, острова передавались в аренду Греции сроком на 25 лет при сохранении над ними турецкого сувере-
нитета. В итоге Греция уклонилась от подписания такого договора, но сравнение позиций держав было не в пользу Антанты40.
Весь октябрь прошел в переговорах о германском займе суммой в 100 млн. франков. Согласие Германии на его предоставление и его условия послужили той окончательной гирей, которая бесповоротно склонила Турцию к выступлению на стороне Германии41. Однако позиция умеренной фракции министров и военных отложить вступление в войну все еще не была безнадежной, ибо для того, чтобы втянуть, наконец, Турцию в войну, Энверу и Сушону понадобилась провокация. Все эти вопросы хорошо известны42. Что гораздо менее известно - это конкретные обстоятельства обстрела российских портов турецким флотом 29 октября, в частности Феодосии и Новороссийска.
Когда турецкие и германские корабли подошли к этим портам и обнаружили, что им не может быть оказано никакого сопротивления, турецкие и германские офицеры сошли на берег и сделали властям предупреждение о предстоящей бомбардировке, чтобы гражданское население успело покинуть опасный район43.
Последние дипломатические усилия отсрочить войну, в ходе которых Сазонов проявил недюжинную энергию и понимание ситуации, которых ему столь не хватало три месяца назад, не увенчались успехом44. Турки уже прочно и окончательно связали себя с Германией. Интересно, однако, что еще до объявления войны и даже до истечения срока ультиматума, предъявленного Порте тремя державами, британская эскадра адмирала Кардена подвергла район входа в Дарданеллы внезапной ожесточенной бомбардировке. «Преднамеренно обстреливалось каждое здание, находящееся в поле зрения, исключая минареты. Это могло быть как по причине использования их в качестве ориентиров для дальномеров, так и из желания не оскорбить религиозные чувства»45. Война началась.
Вывод состоит в том, что Турция вступила в войну, руководствуясь прежде всего своими собственными интересами и преследуя свои собственные политические и экономические цели. То, что в итоге ее выбор был сделан в пользу Германии, в не меньшей степени является виной Антанты, чем самой Турции. Для непредвзятого осмысления этого факта требуется преодоление нескольких устойчивых мифов, укоренившихся в отечественной историографии.
1. О германизме младотурок, вытекающем из германизма Аб-дул-Хамида II. При этом суть Младотурецкой революции 1908 г. видится лишь в насильственной туркизации христианского населения в духе турецкого национализма, являющегося естественным про-
должением идеологий османизма и панисламизма. Из этого же вытекает грубая схема идеологического фундамента истории Турции: османизм - пантуркизм - национализм46.
2. Заблуждение о пантуркизме или «туранизме» как о движущей силе турецкой политики накануне Первой мировой войны, которое разделял и автор несколько лет назад в биографическом очерке об Эн-вер-паше47. Преобладание пантуркизма в турецкой политике можно отнести только к периоду после 1917 г. с его кульминацией в 1918 г. Политика Турции накануне и в начале Первой мировой войны строилась главным образом на основе идей «балканского реваншизма», стремления в том или ином виде восстановить контроль империи над утраченными европейскими провинциями. В то же время нельзя полностью исключать и «кавказский вариант»: характер пункта 5 второй редакции германо-турецкого договора от 6 августа дает достаточно пищи и простора для вынесения суждений в этом направлении48.
3. Устойчивый миф о «триумвирате младотурок» (Энвер, Тала-ат, Джемаль) как о руководящем центре турецкой политики. Простой анализ фактов говорит о том, что Джемаль не был равновеликой фигурой. Можно говорить об «оси» Энвер - Талаат как о смычке военной и гражданской фракций, но и это будет некоторым упрощением. К тому же «удельный вес» министра внутренних дел Талаата в руководстве младотурок превосходил таковой Энвера, хотя тенденция к преувеличению степени власти и к демонизации личности последнего до сих пор сохраняется в историографии.
В действительности руководящим органом младотурецкого режима был узкий круг функционеров (около 30 человек), состоявший как из действующих, так и из бывших членов центрального комитета партии «Единение и Прогресс»49. (Некоторое представление о его персональном составе могут дать материалы процесса над лидерами младотурок в Стамбуле в 1919 г.50) В этой связи нуждается также в коррекции представление о великом визире Саиде Халиме как о декоративной фигуре, простой марионетке руководства младотурок для периода, по крайней мере, подготовки к вступлению в войну.
Эти три мифа порождены глубоким междисциплинарным разрывом между балканистикой и тюркологией для периода новейшей истории.
Отечественная тюркология не сумела разобраться в глубоком идейном родстве младотурецкого и кемалистского режимов51. Будучи загипнотизированной обликом Кемаля Ататюрка, она некритично восприняла официальную точку зрения Анкары на события
эпохи Первой мировой войны. Вот как она звучит в концентрированном виде в речи генерального прокурора «Суда независимости», процитированной А.Ф. Миллером по книге А. Эмина: «Вся турецкая нация оказалась вовлеченной в войну в результате "свершившегося факта", произведенного германским адмиралом по приказу кайзера. Другими словами, великая историческая империя стала игрушкой в руках этого германского адмирала, самое имя которого не было известно турецкому народу. Турецкие министры, подчинившиеся этому действию, выглядят скорее как покорные слуги кайзера, чем как министры, ответственные за благополучие Турции»52 Политический приговор суда надолго стал стержнем целого направления отечественной историографии*.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Howard H. The Partition of Turkey: A Diplomatic History, 1912-1923. Norman, 1931; Trumpener U. Turkey's Entry Into World War I: An Assessment of Responsibilities // Journal of Modern History. 1962. Vol. 32. № 4; Trumpener U. Liman von Sanders and the Ottoman-German Alliance // Journal of Contemporary History. 1966. Vol. 1. № 4; Trampen -er U. Germany and the Ottoman Empire, 1914-1918. Princeton. 1968; Trumpener U. Germany and the End of the Ottoman Empire // The Great Powers and the End of the Ottoman Empire. London, 2005; Weber F. G. Eagles on the Crescent: Germany, Austria, and the Diplomacy of the Turkish Alliance, 1914-1918. Ithaca, 1970; Miller G. Straits. British Policy towards the Ottoman Empire and the Origins of the Dardanelles Campaign. Hull, 1997; Emin A. Turkey in the world war. New Haven, 1930; Kurat Y. T. How Turkey Drifted into World War I // Studies in International History. London, 1967; Yasamee F. A. K. Ottoman Empire // Decisions for War, 1914. London, 1995; Karpat K. Entry Of The Ottoman Empire into World War I // Türk Tarih Kurumu Belleten. Cilt 68. Aralik, 2004. S. 253; AksakalM. The Ottoman Road to War in 1914. Cambridge,
* Под «свершившимся фактом» понимается обстрел российских портов 29 октября 1914 г. «германским адмиралом» В. Сушоном. Вряд ли нужно говорить о том, что процесс в Анкаре 1926 г. над политическими оппонентами Ататюрка из числа бывшего руководства младотурок наряду с Салоникским процессом 1917 г. над лидерами сербской «Черной руки» были прямой предтечей «больших» сталинских процессов 30-х гг.
2008; Миллер А. Ф. Вступление Турции в Первую мировую войну // Известия Академии наук СССР. Серия истории и философии. 1946. Т. 3. № 4; Нотович Ф. И. Дипломатическая борьба в годы Первой мировой войны. М.; Л., 1947; Лудшувейт Е. Ф. Турция в годы Первой мировой войны. М., 1966.
2 Миллер А. Ф. Вступление Турции... С. 329; Нотович Ф. И. Дипломатическая борьба... С. 285.
3 О попытках турок заключить союз с Англией: Ahmad F. Great Britain's Relations with the Young Turks, 1908-1914 // Middle Eastern Studies. 1966. № 4. P. 321-324; Ahmad F. The Late Ottoman Empire // The Great Powers. P. 11-13; KentM. Great Britain and the End of the Ottoman Empire 1900-23 // The Great Powers. P. 191; Францией: Dje-mal Pasha. Memoirs of a Turkish Statesman 1913-1919. London, 1932. P. 106-113; Германией: Trumpener U. Germany and the Ottoman Empire ... P. 15-19; Россией: AksakalM. The Ottoman Road to War. P. 45; Сазонов С. Д. Воспоминания. М., 1991. C. 160-165.
4 Djemal Pasha. Memoirs... P. 107.
5 Morgenthau H. Ambassador Morgenthau's story. - http://library.anti-baro.gr/text....pdf. P. 15-17.
6 Международные отношения эпохи империализма (МОЭИ). М.; Л., 1935. Сер. 3. Т. 6. Ч. 2. C. 130-131; Царская Россия в мировой войне. Л., 1926. C. 29.
7 Штрандтман В. Н. Балканские воспоминания. М., 2014. C. 330.
8 Trampener U. Germany and the Ottoman Empire. P. 28-29; AksakalM. The Ottoman Road to War. P. 115.
9 МОЭИ. Т. 6. Ч. 1. C. 8-10.
10 AksakalM. The Ottoman Road to War. P. 92.
11 МОЭИ. Т. 6. Ч. 1. C. 42-43.
12 Trumpener U. Germany and the Ottoman Empire. P. 25.
13 МОЭИ. Т. 7. Ч. 1. C. 44. Там же см. и искажения данного документа в российской «Оранжевой книге».
14 Такой же точки зрения придерживается и А. Мурхед: Мурхед А. Борьба за Дарданеллы. М., 2004. С. 25.
15 К сожалению, ни Такман, ни Мурхед не приводят имени этого офицера, чьи воспоминания, возможно, послужили источником этой информации. По нашему мнению, им мог быть либо ротмистр К. Мюльман, адъютант Лимана фон Сандерса, либо полковник Ф. Бронзарт фон Шеллендорф, начальник личного штаба Энвера. В мемуарах Мюльмана подробно описано заседание военного кабинета Порты 6 августа, об указанной же выше сцене не говорится
ничего (Mühlmann C. Deutschland und die Türkei, 1913-1914. Berlin, 1929. S. 44-45). Другая книга Мюльмана (Mühlmann C. Oberste Heeresleistung und Balkan im Weltkrieg 1914-1918. Berlin, 1942), как и воспоминания Кресса фон Крессенштайна (Kress von Kressenstein F. Zwischen Kaukasus und Sinai. Berlin, 1921 и Kress von Kressenstein F. Mit dem Türken zum Suezkanal. Berlin, 1938) в российских библиотеках отсутствуют. Бронзарт фон Шеллендорф не оставил опубликованных мемуаров. Установление и атрибуция данного источника остаются задачей автора.
16 Tuckman B. Guns of August. The Outbreak of the World War I. New York, 1994. P. 186. В обоих русских изданиях книги Такман данная глава выпущена.
17 Miller G. The Straits...: http://www.navalhistory.co.uk
18 А. Боджер тоже считает, что мотивами предложения России союза было вступление в войну Англии: Bodger A. Russia and the End of Ottoman Empire // The Great Powers. P. 90.
19 МОЭИ. Т. 6. Ч. 1. C. 8.
20 Der deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch 1914, herausgegeben im Auftrage des Auswärtigen Amtes. Berlin, 1921 (Karl Kautsky Dokumente). Bd. 3. № 517. S. 24-25.
21 МОЭИ. Т. 6. Ч. 1. C. 61. Телеграмма подписана Гирсом, но отправлена Леонтьевым, так как телеграф уже не принимал срочных сообщений от военных агентов.
22 Полную библиографию см.: Miller G. The Straits.
23 Ryan A. The Last of the Dragomans. London, 1951. P. 89.
24 Aksakal M. The Ottoman Road to War. P. 35.
25 Ibid. P. 138.
26 Ibid. P. 138.
27 Ibid. P. 139.
28 Ibid. P. 139-140.
29 Ibid. P. 142.
30 Ibid. P. 149, 155-160.
31 Sabis Ali ihsan. Harb Hatiralarim. istanbul, 1992. Cilt. 2. S. 59-60, 63; Karabekir Kazim. Birinci Cihan Harbine Nasil Girdik. istanbul, 1995. Cilt. 2. S. 316-317.
32 МОЭИ. Т. 6. Ч. 1. С. 165.
33 Там же. С. 164.
34 Пуанкаре Р. На службе Франции. Воспоминания. М., 1936. Т. 5. С. 115.
35 Aksakal M. The Ottoman Road to War. P. 149.
36 Sabis Ali ihsan. Harb Hatiralarim. Р. 68.
37 Ahmad F. Ottoman Armed Neutrality and Intervention, August-November 1914 // Studies on Ottoman Diplomatic History. 1990. № 4. P. 68-69.
38 Trumpener U. Germany and the Ottoman Empire. P. 38-39.
39 МОЭИ. Т. 6. Ч. 1. С. 280.
40 AksakalM. The Ottoman Road to War. P. 144.
41 Trumpener U. Germany and the Ottoman Empire. P. 48-50;AksakalM. The Ottoman Road to War. P. 166-167.
42 Aksakal M. The Ottoman Road to War. P. 178-180; Trumpener U. Turkey's Entry into World War I.; Karpat K. Entry Of The Ottoman Empire into World War I. P. 29-30.
43 Miller G. Turkey Enters the War and British Actions. - http://www.gw-pda.org/naval/turkmill.htm (08.05.2008).
44 Нотович Ф. И. Дипломатическая борьба. C. 324-325; Миллер А. Ф. Вступление Турции. C. 338-339.
45 Miller G. Turkey Enters the War and British Actions.
46 Киреев Н. Г. История Турции. ХХ век. М., 2007.
47 Субаев Р. Р. Измаил Энвер-паша и его модификация турецкой национальной идеи // До и после Версаля. Политические лидеры. М., 2009.
48 Лудшувейт Е. Ф. Турция в годы Первой мировой войны. C. 33-34.
49 Trumpener U. Turkey's Entry into WW I. P. 371. Note 12.
50 Приговор военного суда опубликован в «Официальной газете» (Takvim-i-Vekayi) 5 июля 1919. № 3604. См.: http://www.armenian-geno-cide.org
51 Черчилль У. Мировой кризис. М., 2004. C. 410; Zurher E-J. The Unionist Factor. Leiden, 1984. P. 169.
52 Миллер А. Ф. Вступление Турции. С. 339; Emin A. Turkey in the world war. P. 75.
Subaev R. R. Turkey's Entry in World War One
In the article, an attempt is made to shed light on the circumstances of Turkey's entry in World War One. Special attention is paid to the negotiations of Enver-pasha with the Russian military agent M. N. Leontyev on August 5th and 9th, 1914.
Keywords: World War One, Turkey, Enver-pasha, Russian diplomacy, M. N. Girs, M. N. Leontyev.
