CC BY
120
Ассоциация выпускников МГИМО инициировала серию интервью с первыми выпускниками МГИМО, принимавшими непосредственное участие в формировании внешней политики СССР после Великой Отечественной войны. Активную поддержку проекту оказал факультет Международной журналистики. Ветераны дипломатической службы рассказали об особенностях учебы в МГИМО и о своей работе на благо Родины в послевоенный период.
С ветеранами беседовали студенты: Ольга Пастухова, Юлия Мельникова, Наталия Златкина, София Лихачева.
На двух континентах
Феликс Петрович Богданов - выпускник МГИМО 1958 года. Его сердце принадлежит Венгрии - стране, язык и культуру которой он знает так хорошо. Однако высшие дипломатические должности он занимал не только на европейском континенте.
Почему вы решили поступать именно в МГИМО?
- Можно сказать, методом исключения. Не лежала душа к техническим предметам. В школе я учился хорошо, закончил с серебряной медалью, очень любил географию. Рисовал всякие карты, потом стал участвовать в общемосковских олимпиадах, хотя тогда они не имели такого значения для поступления, как сейчас. Потом я узнал о МГИМО и подумал, что это интересно. К тому же, вступительные экзамены здесь сдавали раньше, чем в остальных вузах, что тоже было привлекательно. Если бы я не сдал их успешно, то мог бы попробовать поступить куда-то еще. МГИМО мы считали очень закрытым институтом - туда нужна была рекомендация райкома комсомола, хотя особого труда получить ее не представляло.
- На какой факультет вы поступали?
- Я увлекался экономической географией, поэтому поступал на новый, экономический факультет. Из-за серебряной медали сдавать нужно было только один экзамен по языку. Я сдавал английский, но затем мне предложили изучать французский -было легче учить его с нуля, чем переучивать английский, который мне преподавали в школе.
- Что вам запомнилось из учебы?
- Когда мы учились в МГИМО, там произошли многие реформы, например, слияние с Московским институтом востоковедения. У нас были очень хорошие преподаватели по международному праву,
истории и многим другим предметам, лекции были изумительными. Русскую литературу преподавал известный литературовед Белкин. Однажды он заболел и какое-то время не читал лекции, но когда вернулся, ему начали аплодировать, так сильно его любили. Преподавался также марксизм-ленинизм, который частично повторял курс истории нового времени. И, конечно же, очень сильным был язык. Мы в учебном процессе во многом были пионерами: с нашего курса в МГИМО стали набирать студентов-иностранцев (до этого в институте из иностранцев учились только монголы, а у нас были и румыны, и чехи, и венгры, и китайцы). У нас впервые появился второй язык, в качестве которого обязательно нужно было взять один из языков стран Восточной Европы. До этого почти никто не знал ни румынского, ни венгерского, хотя это было очень нужно.
- Какой язык выбрали вы?
- Я пошел на венгерский, потому что он не похож ни на какой другой язык. Румынский - романский язык, ближе к итальянскому и французскому, чешский, польский, словацкий-славянские, похожи на русский. Нас было двенадцать человек, первых, кто изучал венгерский. Для нас образовали кафедры, конечно, они были слабее, чем традиционные кафедры основного языка. Во всей Москве был, наверное, единственный преподаватель венгерского языка, но очень сильный - Вадим Германович Гусев. Однако он был нарасхват, когда приезжали разные делегации, поэтому учеба часто состояла в том, что он прибегал в аудиторию, приносил пластинки со шлягерами и говорил: «Слушайте!»
- А как же живое общение с венграми?
- Мы долго не имели контакта с «живыми носителями» языка, но после восстания 1956 года в Москву приехало много венгров, в том числе музыкантов, артистов, поскольку в Венгрии на время закрылись театры. Тогда и произошел мой первый контакт с носителем. Меня схватили и сказали, что надо срочно вылетать воЛьвов (это был
і
мой первый полет на самолете), где тогда находился один известный венгерский пианист Габор Габор. Он начинал там свои гастроли, а потом должен был ехать в Москву, но по какой-то причине его сняли с поезда, и мне надо было разобраться. После этого я гастролировал вместе с ним -за Львовом шли Ленинград, Москва, Тула...Тяже-ло было очень, но нас спасало то, что мы оба знали французский. Происходили очень комичные случаи. Например, во Львове мы однажды были на концерте популярной тогда исландской певицы. Концерт закончился, и он вдруг наклонился ко мне и начал тихо и деликатно говорить, что чего-то хочет. Я никак не мог понять, в чем дело, но поскольку он так деликатно это говорил, подумал, что он хочет в туалет, и повел его туда. А тут он рассмеялся и сказал, что хотел пойти за кулисы и поздравить певицу.
В1957 году был Московский фестиваль, на котором мы были переводчиками. Я работал со спортсменами (в фестиваль была включена и спортивная программа), поскольку я сам занимался спортом.Тогда я познакомился со многими людьми, с которыми установил контакт, когда начал работать в Венгрии. С нашего курса началась практика, пятеро из двенадцати человек поехали в Венгрию в посольство. Нагрузка там была очень большой, кроме нас не было людей, которые когда-либо учили венгерский. Нам очень повезло с составом, были очень хорошие, порядочные люди, которые нам очень много дали, как с точки зрения работы, дипломатической профессии, так и в общечеловеческом плане.
- Сколько длилась практика?
- С декабря 1957 по май 1958 года. Из-за практики мы писали не диплом, а реферат. Но госэк-замены сдавали вместе со всеми.
- Вы сказали, что занимались спортом?
- Да, спорт в МГИМО был очень сильным. Я играл в баскетбол и футбол. Удивительно, что по многим видам спорта мы состояли в первой группе первенства Москвы наравне с такими вузами, как МЭИ, МГУ, МАИ, которые намного превосходили МГИМО по числу студентов. Институт славился и хорошими боксерами, и волейболистами. Тренером по баскетболу был очень известный заслуженный мастер спорта Ушаков. При старом здании МГИМО находилась и хоккейная площадка.
- Как в МГИМО проходили концерты, вечера?
- Хорошие у нас вечера были. Целая группа ребят постоянно этим занималась. Капустники могли быть довольно «острыми» в отношении преподавателей, но те не обижались. Мы пели мгимов-ские песни: «Старый дом Москва-реки»...Звучал джаз, у нас был свой джазовый коллектив, который
потом выступал и в других вузах. На наши вечера очень рвались люди «со стороны».
- Помогла ли вам в дальнейшей жизни учеба в МГИМО?
- Конечно. Только потом начинаешь понимать, что можно было заниматься лучше. Подготовка как общеобразовательная, так и профессиональная (я имею в виду знание языка) была очень хорошей. После защиты диплома я и два моих однокурсника поехали в Венгрию, где я через некоторое время попал в посольство. В1963 году я вернулся в Москву и начал работать в пятом европейском отделе МИДа по странам Балкан и Центральной Европы. А потом так случилось, что мне предложили поехать в Африку. Нужно было открывать посольство в Верхней Вольте (сейчас это Буркина Фасо). В1960 году («год Африки») эта страна получила независимость, а потом здесь произошел военный переворот, и пришедшие к власти военные выразили желание установить с нами дипломатические отношения.
- Как вы отнеслись к такому неожиданному предложению?
- Для меня это было что-то совершенно новое и очень интересное. Чтобы поехать, надо было пройти коллегию МИДа, членами которой были люди, знающие меня как «венгра». Они не хотели отпускать меня в Африку, потому что «венгров» было слишком мало. Я был страшно расстроен, но затем дело все-таки уладили. Я знал французский, и в качестве первого секретаря отправился в Африку. Мы летели через Париж, где заказывали мебель для офисов, потому что в Верхней Вольте достать ее было невозможно, а также просто наслаждались этим прекрасным городом. В Верхней Вольте мы все организовывали, готовили к приезду посла, снимали помещения, устанавливали первые контакты. Это очень интересная страна, интересный народ. Я работал там три года. Посол не хотел отпускать меня обратно в Москву, и тогда я решил поступить в Высшую Дипломатическую Школу. Посол не хотел мешать моему профессиональному росту, и ему пришлось меня отпустить. Я отучился в ВДШ два года, после чего снова поехал в Венгрию. Там я пробыл целых семь лет, стал советником посла. Потом некоторое время снова работал в МИДе, а в 1985 году мне предложили снова поехать в Верхнюю Вольту (тогда она уже называлась Буркина Фасо), это был мой первый выезд в ранге посла. Было интересно сравнить ситуацию в стране, потому что прошел довольно длительный период времени, за пятнадцать лет там многое изменилось. Работа была очень напряженной, страна находилась в полувоенном состоянии.
Каждый вечер на пути из посольства в нашу резиденцию приходилось проходить мимо военных постов, было очень не по себе.
- На сколько лет вы задержались на африканском континенте на этот раз?
- В1987 году поступило предложение назначить меня послом в Брюсселе, в Бельгии. Я отправился туда практически сразу из Буркина Фасо. Это была незнакомая мне страна. Впервые мне предстояло работать в капиталистическом государстве. В Бельгии мы организовали первый визит нашего министра иностранных дел в НАТО, начались переговоры с ЕС, подписание соглашений о сотрудничестве. Было очень интересно, я отработал там три года. А затем в Брюссель пришла телеграмма с предложением о том, чтобы направить меня послом в Румынию, где в декабре 1989 года произошла революция. Я немного сопротивлялся, потому что я «венгр», а отношения между Венгрией и Румынией всегда были довольно своеобразными, но все же решил поехать. После революции обстановка в Румынии была напряженной. Когда я приехал, мне надо было вручить доверительные грамоты, и я пробирался к прези-
дентскому дворцу через толпу бастующих шахтеров. Там стояли бронетранспортёры, танки... А в целом страна очень симпатичная, там есть горы, море.
События 1991 года обошли меня стороной, потому что с 1985 по 1993 год я практически не был в Москве. Когда я вернулся, меня назначили директором родного пятого департамента МИДа, а с 1997 по 2000 год я снова был послом в Венгрии, так что где начал свою работу, там ее и закончил.
- Вы жили в стольких странах, какая из них Вам ближе всего?
- Венгрия. Там родился мой сын, у меня много друзей-венгров, хотя сейчас, к сожалению, некоторые уже ушли из жизни.
-Что бы вы пожелали студентам МГИМО?
- Учиться, учиться и учиться, не терять времени. Нам надо было больше пользоваться тем, что нам давали, но мы были молоды, и нам не всегда это удавалось. И, конечно, дружнее жить. Мы все время разъезжались, не могли собраться, а хотелось бы встречаться как можно чаще.
Интервью с
Олегом Михайловичем Дерковским
- Начнем с истории. Что предшествовало вашему решению поступать в МГИМО?
- Наше поколение - поколение, опаленное войной - это в большинстве своем дети, оставшиеся без родителей. В 8 лет я оказался в интернате. Сразу оговорюсь, мне непонятно, когда об учениках интернатов говорят с каким-то сожалением, чуть ли не со слезами на глазах. Я был счастлив, что воспитывался в прекрасном государственном учреждении. К нам очень по-доброму относились. С уважением. Я не помню ни одного случая, чтобы на нас кто-то повысил голос, чтобы кто-то обидел. Так вот я оканчивал школу с углубленным изучением английского, шел на золотую медаль. Иностранный язык пробуждал интерес к тому, что происходило за пределами нашей страны. И, конечно, я хотел продолжать изучение английского. Советовался с педагогами, долго выбирал, куда пойти учиться. Я написал в Институт Международных Отношений. Но мне сказали, что прием закрыт. Я не знал, куда обращаться дальше. Естественно, были моменты отчаяния. Но вмешался
случай. Все-таки жизнь каждого человека состоит из массы случайностей. Однажды у кого-то в гостях я увидел обрывок фильма, показывали сцену с поступлением и упомянули Институт Внешней Торговли. Я заинтересовался, стал узнавать подробней. В итоге поехал поступать, на перекладных добирался в Москву. Если опустить все подробности, то я был принят и проучился в Институте Внешней Торговли один год. Затем произошла очередная реорганизация, и нас объединили с Институтом Международных отношений. Так в 1958 году я попал в МГИМО на второй курс.
- Какие моменты из студенческой жизни запомнились вам больше всего?
- Во-первых, сам процесс обучения. Это было очень интересное, яркое время. Мы много и плодотворно работали. Шло непрерывное поглощение знаний. Я как бы поднимался над самим собой. Конечно же, часто и с благодарностью вспоминаю преподавателей. Качество преподавания было на высшем уровне. Профессор Кротков, преподавал историю народного хозяйства. Был экономическим советником самого Сталина, человек с громадным жизненным опытом. Преподавательница английского языка - Белозерова, выдающийся методист. Профессор философии Минд-лин - редкий профессионал. Обычно студенты делают конспекты, но за ним невозможно было записывать, настолько интересно он рассказывал, выходил за пределы программы. После его лекций
з
я шел в читальный зал и пытался просмотреть все те первоисточники, которые профессор упоминал в своих лекциях. Слушать преподавателей было наслаждением. Все они - люди, получившиеся образование в еще дореволюционной России. Благодаря им связь времен не распалась.
- Как сложилась ваша жизнь после окончания института?
- На четвертом курсе я попал в группу, специализирующуюся на внешнеторговых перевозках. В конце четвертого курса меня неожиданно вызвали в учебную часть института, и проректор Ярмоленко сообщил, что меня хотят видеть в отделе кадров Министерства Иностранных Дел. Мне предложили работу в нашем посольстве в Багдаде, в качестве стажера. Я сомневался. Обратился за советом к своему хорошему знакомому - директору одной транспортной компании, тот стал меня отговаривать. И я решил отказаться. Чем, наверное, подогрел интерес со стороны управления кадров МИДа. Ярмоленко снова вызвал меня к себе и все-таки уговорил предложение принять. Я согласился и поехал в Багдад. Работал в посольстве Советского Союза в Ираке. Выучил арабский. Так началась моя дипломатическая карьера. Затем было множество интересных командировок: Южный Йемен, город Аден, Египет, Каир, в 1985—1990 годы США. Работа в США была особенно яркой. Я работал под руководством выдающихся людей - патриархов советской дипломатии: Добрынина Анатолия Федоровича и Юрия Владимировича Дубинина. Я очень многому у них научился. Благодаря школе этих людей я чувствовал себя уверенно,когда приходилось контролировать практически все контакты с арабским и еврейским миром в США. Позже я был назначен на самостоятельную должность послом в Объединенные Арабские Эмираты. Затем, с 1999 года работал послом нашей страны в Монголии.
- Такая насыщенная профессиональная жизнь не мешала созданию семьи?
- Когда вы работаете за рубежом, то оторваны от родных и близких. Особенно тяжело было в начале карьеры: Ирак, Южный Йемен - связь по телефону, только через Лондон, письма поступают раз в месяц по дипломатической почте, радио Москвы практически не доходило, телевидение было только Иракское. Постоянно ощущалась оторванность от своих корней, от родных. Думаю, особенно сложно было детям. (У Олега Михайловича двое детей: сын и дочь. - прим. ред.) Мне кажется, особенно трудно адаптироваться было моему сыну. Ну, конечно же, жене тоже приходилось непросто, она не могла устроиться работать по профессии. Сейчас с этим проще, в советское время было более
проблематично. Но такова судьба жены дипломата. Заканчивая дипломатическую карьеру в Монголии, прощаясь с посольством, я счел необходимым выразить благодарность своей супруге за то, что она прошла вместе со мной весь этот путь.
- Вы упомянули сложность трудоустройства женщин за границей в советское время. Как вы считаете на сегодняшний день, каковы возможности женщины в области дипломатии?
- Недаром Бог разделил женщин и мужчин. Никакой дискриминации, конечно же, быть не должно, но тем не менее не все виды профессиональной деятельности подходятженщинам. Женщины могут прекрасно преуспеть в дипломатии. И тому есть блестящие подтверждения: Голда Меир, Мадлен Олбрайт, Индира Ганди. Женщина на политической стезе ничем не уступает мужчине. Но все же профессия дипломата связана с определенными сложностями, с длительными выездами за рубеж. А для женщины очень важна семья, было бы неправильно от нее отказываться.
- Долгое время вы работали над вопросами арабо-израильского конфликта. Сегодня эта проблема стоиттакже остро. Как вы оцениваете перспективы развития отношений противоборствующих сторон?
- Одним из самых ярких и успешных моментов в своей карьере я считаю 1991 год-организацию и участие в мадридской конференции по ближнему востоку. Именно на этой конференции, впервые после конфликта 1948 года нам удалось усадить за стол переговоров противоборствующие стороны: представителей Израиля и делегации отдельных Арабских стран. После мадридской конференции произошли качественное изменение в конфликте. Это был громадный прорыв. Удалось сгладить непримиримые позиции сторон. Удалось подвести стороны арабо-израильского конфликта к осознанию необходимости компромиссов. Сама формулировка приглашений, отправленных США и Советским Союзом, «Земля в обмен на мир», уже говорит о многом. Лед тронулся. После 1991 года, конечно, были сложные ситуации, многочисленные обострения отношений, но все равно ситуация изменилась в лучшую сторону. Я остаюсь оптимистом и считаю, что другого пути, кроме как принятие соглашения, нет. Проблема Иерусалима, конечно, будет решаться в последнюю очередь. Это самый сложный вопрос. Здесь замешано много эмоций территориального, конфессионального плана. Но корабль мирного процесса движется вперед.
-То есть вы считаете, миру быть?
- Я верю, что еще я буду свидетелем окончанием арабо-израильского конфликта.
Но я считаю, сторонам нужно меньше полагаться на посредников, следует использовать прямые контакты. На мадридской конференции США поддерживали крайние позиции Израиля, Советский Союз поддерживал крайние позиции арабов и, естественно, каждая сторона преследовала свои задачи и цели в мировой политике. Последующее сближение между США и СССР благотворно повлияло на ближний восток. Безусловно, международное посредничество важно, но посредники всегда преследуют свои интересы. Об этот нужно помнить.
- Арабский мир - это мир совершенно другой культуры, нежели у нас. Чему вы научились у них?
- Я приблизился к пониманию менталитета арабов. У них совершенно особенная внутренняя культура. Во главе угла всегда вера. В основе всего мораль, нравственность. Я понял важность религии, не воинствующей, а конструктивной, для становления здорового общества.
- В преддверии Дня Великой Победы не могу не спросить, что лично для вас значит этот праздник?
- За всю историю страны самым счастливым поколением, пожалуй, было наше поколение.
Интервью с Николаем Ивановичем Козыревым
- Расскажите, как вы решили поступать в МГИМО?
- С1943 по 1948 год я жил с родителями в Иране, учился в школе при посольстве. К слову, школу закончил с золотой медалью. Школьные годы зародили во мне интерес к востоку. И я поступил
в Институт Востоковедения. А1954 году наш институт закрыли из-за перепроизводства востоковедов. Лучших студентов направили в МГИМО.Так я попал на иранское отделение, изучал персидский язык. В 1958 году я закончил институт.
- Что из студенческой жизни запомнилось вам больше всего?
- У нас был очень дружный, сплоченный курс. Хотя, поначалу приняли нас не очень хорошо, мы ведь были «пришлые», а в МГИМО уже сложились свои традиции, устои, на нас смотрели настороженно, но позже мы сумели влиться в коллектив.
Вспоминается и сам учебный процесс, преподаватели. Профессор международного права -Крылов профессор Иванов - наш ректор, иранист, великолепный историк. Вообще весь преподавательский состав был просто блестящий, лучшие
Мы росли на гребне славы победителей. Несмотря на все очевидные трудности послевоенного времени, несмотря на разруху, голод, духовнонравственная составляющая превалировала, мы верили в лучшее будущее, жили светлой надеждой. Я хорошо помню день победы, хотя мне было всего пять с небольшим. В тот великий день ощущался какой-то невероятный поток энергии, исходящей от душ миллионов людей. Всеобщее ликование нельзя описать словами. Это ощущение до сих пор живо в моей памяти.
- И напоследок, что бы вы хотели пожелать нашим студентам?
- В первую очередь хочу пожелать, чтобы они стремились к сохранению связи времен, в этом сила. Нельзя забывать о своей истории. Так же желаю максимально использовать годы учебы в институте для получения знаний. Академических знаний, практические знания придут позже. И еще, важнейший инструмент дипломатии - иностранный язык. Старайтесь изучить языки, как можно лучше. Ну и, конечно же, наслаждайтесь студенчеством - это прекрасное, светлое время!
силы страны. Нас прекрасно подготовили. Была очень строгая дисциплина, начальники курсов -бывшие фронтовики, не давали спуску. Кончено, учиться было трудно, сказывались пережитки войны, голодные годы, но, несмотря на все это было весело.
Кстати говоря, об истории, раньше МГИМО находился на Крымском мосту, на Остоженке, это здание, где я сейчас работаю. (Дипломатическая Академия - прим. ред.) Часто хожу по тем аудиториям, где мы занимались языком, захожу в наш актовый зал, конечно, вспоминаются студенческие годы. Мне, честно говоря, наше старое здание нравится больше нового, там особая аура.
- С кем-то и сокурсников поддерживаете связь?
- Сейчас да. Многие стали известными людьми, Логинов, Шустов.
После того, что нас пригласили на юбилей МГИМО, мы встретились, стали созваниваться, нас, правда, немного осталось. Одно время собирались всем курсом, но это было давно. Трудность в том, что большинство из нас находилось постоянно в разъездах.
- Как сложилась ваша карьера после выпуска?
- Я защитил диплом на тему «Политика Англии и Франции в Иране в начале 19 века», три месяца был на практике в Иране, где еще больше влюбился в персидский язык.
В декабре я 1958 поступаю на работу в МИД, через год меня направляют в Иран переводчиком.
Забегая вперед, скажу, что в Иране у меня было четыре командировки, в общей сложности я провел там почти пятнадцать лет. В1983 меня выслали изИрана как персону нонграта. У настогда резко ухудшились отношения с Ираном, к коммунистическому режиму они относились очень негативно. И восемнадцать наших дипломатов были объявлены персонами нонграта, якобы за связь с коммунистической партией Ирана. Я вернулся в Москву, а в феврале 1984 уехал в Афганистан. Был советником Министерства ИностранныхДел Афганистана и одновременно занимался вопросами политического урегулирования. Я был представителем советской стороны на Женевских переговорах. Тогда мы провели в Женеве 17 раундов. Это была очень сложная и одновременно необычайно интересная работа. Впоследствии об этом я написал книгу. («Роль дипломатии в развязывании Афганского узла. От Женевы 1988 до наших дней» - прим. ред.) В 1986 я уехал из Афганистана, мне дали посла по особым поручениям в МИДе. Я был назначен секретарем комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану, Шеварнадзе был тогда председателем комиссии. На мне лежала вся организаторская работа. После, в 1991 меня назначили послом тогда еще Советского Союза в Ирландии, где я проработал до 1998 года. После работал в МИДе, затем проректор по кадрам в Дипломатической Академии. Сейчас я ведущий научный сотрудник в Институте актуальных международных проблем.
Если бы сегодня меня спросили, хочу ли я пройти весь этот путь вновь, я бы однозначно ответил, да.
- Такая насыщенная профессиональная жизнь не мешала личной?
- Конечно, было трудно. Но я думаю, всем дипломатам приходилось нелегко. Женам было тяжело, нужно было постоянно находиться при муже. Еще сложней было с детьми, особенно с маленькими. При посольствах были школы, но не везде десятилетки. В Иране, к примеру, была четырехлетняя система обучения. Моя дочь закончила там три класса, потом мы уехали, и она продолжила обучение в Москве, а когда надо было уезжать второй раз, мы взять дочь с собой уже не могли. Она осталась с бабушкой, конечно, приезжала на лето, но это создавало множество трудностей воспитательного характера и эмоционального.
- А как вы познакомились с женой?
Мы познакомились в институте востоковедения, она тоже училась на Иранском отделении. После того, что институт закрыли, я попал в МГИМО, а она в МГУ. Когда меня отправили в Иран, жена, естественно поехала со мной, работала переводчицей
в местном госпитале.
- Вы чувствуете, что образование, полученное в МГИМО, помогло вам в карьере?
- Ну, конечно! Я всегда говорю, что если бы не МГИМО, я бы не стал тем, кем стал. Образовательная база была очень хорошая. К примеру, сейчас я преподаю в Дипломатической Академии, мои слушатели получают уже второе высшее образование, а подготовлены очень слабо. Они не знают, кто такой был Громыко, не знают историю Второй мировой, не знают что такое «разрядка». А после МГИМО я пришел на работу уже хорошо подготовленным, все фундаментальные знания у меня были, нужно было только набраться опыта.
- В преддверии девятого мая, скажите, что лично для вас значит День Победы?
- Когда началась война, мне было семь лет. Отец мой служил на севере, его не сразу отпустили даже после окончания войны, настолько сложная там была ситуация. Мы жили с матерью вдвоем в старом доме на Трубной. Жили очень тяжело, не было средств для обогрева, вспоминаю, как мы сиде-лив пальто, при свечах. Постоянно хотелось есть, вечные бомбежки, страх. Для меня День Победы - это великое событие. И я счастлив, что сегодня молодежь живет в других условиях.
-Что бы вы хотели пожелать нашим студентам?
- Стремитесь как можно больше познать! Берите у преподавателей все, что можете. Это поколение уйдет, и уже вам нужно будет передавать эстафету знаний вашим детям и внукам.
Геннадий Петрович Наянов: «Мы учились с упоением!»
Геннадий Петрович Наянов окончил Восточный факультет МГИМО в 1958 году. Работал в посольствах СССР, а затем и России, в Шри-Ланке, Индии, на Кипре, в Австралии и ЮАР.
С 2002 года является советником «Центра по проблемам экспортного контроля».
- Геннадий Петрович, расскажите, почему Вы учились в МГИМО?
- Моя мама работала в советской военной миссии в Германии, была переводчицей с немецкого языка. Я хорошо знал его с юности. Мама всегда воспитывала во мне уважение к языкам. Затем появился интерес к истории и международным отношениям. Но, оканчивая школу, я колебался, какую профессию выбрать, так как очень увлекался математикой.Тем не менее, гуманитарий во мне пересилил. Я поступил в Московский институт востоковедения, а в конце первого курса, в 1954 году, нас соединили с МГИМО. Тогда была очень большая необходимость в специалистах по Востоку. Я изучал хинди и английский. В школьном аттестате у меня было всего 2 пятерки. Я активно занимался конькобежным и велосипедным спортом, поэтому уделял учебе мало внимания. В институте я стал сплошным отличником. Мы тогда учились с упоением. Над языками просиживали ночами. А еще занимались комсомольской работой, шефствовали над ветеранами Великой отечественной войны. Кстати, именно наш выпуск построил бассейн на Крымском валу. Это была комсомольская нагрузка. Первые два года в институте мы продолжали заниматься спортом, выступали на первенстве Москвы за МГИМО, а на третьем курсе углубились в профессию, от спорта отошли, стали ограничивать себя обычной физкультурой.
- Какие дисциплины и преподаватели Вам более всего запомнились?
- Я с большим упоением слушал курс философии Д.В.Ермоленко. В.Н. Дурденевский и С.Б.Кры-лов читали нам курс международного права. Это были специалисты старой школы, еще до революции оканчивали Санкт-Петербургский университет, Сорбонну. Международные отношения читал доцент Бабкин, я не пропустил ни одной его лекции. Хинди нас учил С.Л.Дымшиц, автор учебника грамматики языка хинди для индийцев, который сейчас изучается в школах и ВУЗах Индии.
Настолько он был велик. Институтский преподавательский состав заложил в нас базу. В работе я неоднократно замечал, что мы по подготовке были выше, чем западные дипломаты. И это не только мое мнение, но и моих коллег.
- Как часто Вам приходилось использовать хинди в Вашей дипломатической деятельности?
- С хинди я довольно быстро расстался, я использовал его в первую командировку, в посольстве на Шри-Ланке (тогда Цейлон), и во вторую -в посольстве СССР в Индии. Тогда у меня был очень живой язык. Во время одной из научных конференций в Дели, которую проводила метеорологическая организация ООН, посол Николай Михайлович Пегов мне сказал: «У тебя же еще живы институтские знания, покажи им, что мы еще и на хинди можем говорить! Я рискнул, это была тяжелая миссия. Я переводил с русского на хинди для индийской аудитории. Выступление длилось около 25 минут, и мне удалось «вытянуть» сложный метеорологический материал на восточном языке. На следующий день газеты писали, что «русский переводчик, потея как лошадь, переводил сложный метеорологический текст на очень хороший хинди». Пожалуй, со времени тех двух командировок я меньше работал с хинди, перешел на западное направление, выучил французский язык в Дипломатической академии. Не скажу, что владею им хорошо, но могу читать, объясняться. Сейчас на хинди изредка читаю газеты. Наш институт выпускал хороших специа-листов-востоковедов. Несколько моих однокурсниц стали синхронными переводчицами с хинди, работали на радио.
- Вам приходилось жалеть о том, что Вы выбрали именно МГИМО?
- Нет, никогда не жалел. Но я постоянно думал: как бы совместить дипломатию с математикой? Недавно я был на одном диспуте по экономике. Там нужно было интерпретировать алгебраические формулы на иностранном языке. Я не забыл математику, все соотнес, и мне доставило большое довольствие, что впервые за многие годы я применил математику на практике, в лингвистике.
- Как складывалась Ваша карьера после окончания института?
- Я работал на Цейлоне, в Индии, Кипре, Австралии, ЮАР. Был в Австрии, объездил всю ЮгоВосточную Азию, в Малайзии, Сингапуре. Так сложилось. Многие мои коллеги считают, что надо придерживаться одного направления. Но мне это казалось не очень интересным, хотелось посмотреть и знать больше, приходилось проявлять самостоятельность и настойчивость. В первой половине дипломатической карьеры ближе был
Восток, во второй - Запад. В 2002 году я закончил дипломатическую карьеру в ранге советника по экономическим вопросам второго европейского департамента, но часто бываю в МИДе, общаюсь с бывшими коллегами. Сейчас я советник «Центра по проблемам экспортного контроля». Эта организация связана с основными федеральными ведомствами (в частности, «Роскосмосом») в сфере экспорта военной продукции. Очень активные отношения поддерживаю со своими однокурсниками, особенно с теми, кто прошел через дипломатическую службу.
- Ваши дети выбрали дипломатическую стезю?
- Нет. Как и мои родители, мы с супругой предоставляли им полную свободу выбора. Они пошли по стопам моего отца и стали инженерами.
- Что Вы пожелаете сегодняшним студентам МГИМО?
- Во-первых, учить язык, как следует. Некоторые люди утверждают, что хорошо говорят на 7—8 языках. На мой взгляд, это блеф. Это размывает профессию, лингвистические знания языка. Нужно знать 2 языка, но очень здорово, и они будут багажом на протяжении всей жизни, это стержень, который вас всегда будет выручать. Чрезвычайно важно уметь не только читать книги и газеты, понимать книги, но формулировать сложные мысли на иностранном языке, делать качественный перевод, в том числе и технических
Интервью с
Валентином Михайловичем Пасенчуком
- Валентин Михайлович, до поступления в МГИМО Вы участвовали в Великой Отечественной войне. Расскажите, пожалуйста, поподробнее об этом периоде Вашей жизни.
- Когда началась война, я был еще совсем юным,
и на фронт меня не отпускали. Нам с моим приятелем Радиком Рожковским повезло: нас взяли учениками на московский опытный авиационный завод. Я стал слесарем-сборщиком, а Радик- электриком. Однако желание воевать никогда не исчезало. И в июле 1943 года у нас появилась надежда попасть в Школу юнг на Соловках, которую открыли годом ранее. Мы приняли присягу и начали обучаться морскому делу. По окончании ученики нашей Школы юнг становились настоящими специалистами. Хотя, конечно, первое время на кораблях к нам и могли относиться
текстов. О вашем интеллекте будут судить по качеству вашего языка. Во-вторых, нужно ориентировать себя в базовой профессии, будь это дипломатия, журналистика, экономика, право, заниматься наукой, в течение первых 10 лет после института постараться защитить кандидатскую диссертации. Это своеобразный итог знаний. Темой моей работы на соискание степени кандидата экономических наук было «Аграрные отношения в странах Южной Азии на примере Индии и Цейлона». Я защищался в Институте мировой экономики и международных отношений.
- Всегда ли Вам хватало знаний, полученных в МГИМО?
- Обостренное желание совершенствования языка присутствовало с первого курса, нас учили очень сильные преподаватели. Из института все мы вышли с очень приличным языком. Но, как опыт показал в дальнейшем, этого был далеко недостаточно. Объем знаний, который требовался в дипломатической работе, приходилось постоянно нарабатывать. Я преподавал язык в МИДе на курсах, дипломатам, которые не прошли хорошую институтскую практику, сейчас в одном из частных вузов я читаю курс экономики на английском языке, чувствую себя уверенно, но меня никогда не покидает чувство, что нужно знать больше.
как к пацанам, но потом все понимали, что юнги зачастую знают даже больше, и отношение кардинально поменялось. Всего в войне приняли участие 4 500 юнг, больше 1 000 юнг погибло. Воевали молодые ребята как взрослые.
- После войны Вы решили поступать в МГИМО? Чья это была идея?
- Сначала необходимо сказать, что получилась следующая ситуация: когда я закончил служить в армии, возникла небольшая проблема -среднего образования у меня было всего 5 классов. Надо было срочно окончить десятилетнюю школу. Тогда меня сразу взяли в 8 класс. Я купил учебники за все пропущенные классы и стал самостоятельно все нагонять. Выучил даже кое-что наперед. И это мне не раз пригодилось.
А после окончания школы приятель предложил пойти в Институт Востоковедения. Я и согласился. Тем более и жил тогда неподалеку. В Институт меня взяли без экзаменов. Там я решил изучать китайский язык. «Миллиарды людей разговаривают на китайском! И я тоже хочу», - подумал я. В 1954 году Институт Востоковедения объединили с МГИМО, и так образовалось два факультета: Западный и Восточный. Я оказался на Восточном.
Я совсем не жалею, что пошел в институт за компанию с приятелем. Что касается языков, то вместе с китайским учил я английский, потом взял японский, малайский. Еще самостоятельно решил изучать бирманский, а так как учебника бирманского на русском языке не существовало, то пришлось самому переводить аналогичный с английского языка. Получилась целая рукопись перевода. Также взялся за французский, но, к сожалению, быстро стал его забывать, потому что работать с ним не пришлось.
- У Вас была особая методика изучения языков?
- Если говорить о китайском языке, то никакой методики здесь быть не может. Это я понял еще на практике в Пекине. Китайский язык невозможно выучить в отрыве от среды. Здесь все основано на тональности. Интонации способны кардинально изменить смысл слов и выражений. Так, например, слова «вождь» и «лев» имеют одно произношение, но именно с помощью тонов человек и может их правильно различить.
- Что Вам запомнилось больше всего из студенческой жизни? Преподаватели, предметы, ситуации?
- Конечно, запомнились преподаватели, особенно китайского языка, с которыми у нас были прекрасные отношения.Также были замечательные лекторы по истории международных отношений и праву. Нравилось мне и само старое здание института.
Еще запомнился один случай, который произошел со мной на з курсе. Из Министерства культуры пришло приглашение поработать с китайской делегацией. И в этом приглашении значилась моя фамилия, чему я очень удивился. До этого я только опубликовывал некоторые свои статьи. Конечно, я согласился. Таким образом, в течение трех месяцев мы объездили почти всю нашу страну, побывали в Петербурге, Киеве, Баку. За это время я научился прекрасно понимать речь китайцев и правильно интонировать.
В памяти осталась и моя дипломная работа, связанная с историей китайской музыкальной культуры с древнейших времен до 1911 года. И журнал «Музыкальная жизнь», в котором была опубликована моя большая статья, и который даже оказался в одном из китайских музеев! Вот такие у меня были разносторонние интересы: музыкальные, политические, экономические.
- Как сложилась Ваша карьера после выпуска?
- Сначала был МИД, затем я поехал в Китай и работал там какое-то время как журналист. Мы вещали на Китай. Потом в качестве специального корреспондента я писал материалы для газеты «Правда». В то время на «Восточном
направлении» работали такие мастера, как Евгений Примаков, Всеволод Овчинников и другие. Это был примерно 1966 год, и, как сказал, мой друг Виктор Шарапов, «мы там открывали культурную революцию». Так получилось, что в Китае я пробыл недолго, и в 1967 году я оттуда уехал.
Вообще, я побывал примерно в 20 странах, среди них - Китай, Малайзия, Индия, Сингапур, США, Монголия и др. Но основной моей службой потом уже все-таки была дипломатия. Второй важной вехой в моей жизни стала работа в Организации Объединенных Наций.
Я направился туда как китаист и вместе с этим занял должность директора Департамента конференций. На мне лежало планирование, организация, координация всех заседаний ООН по всему миру, поэтому пришлось объездить немало государств.
В мои обязанности входила еще одна интересная функция - прием экзаменов на курсах переводчиков ООН в Москве и Пекине. Что особенно приятно отметить - московские курсы всегда получали высочайшую оценку.
В отставку я ушел в рангеЧрезвычайного и Полномочного посланника. А сейчас возглавляю совет ветеранской организации родного департамента в МИДе.
- Сталкивались ли Вы с какими-то сложностями в своей учебе или работе, и какие навыки, приобретенные в МГИМО, помогли Вам преодолеть их?
- Прежде всего, институт дал нам отличную языковую подготовку. Каких-либо трудностей в учебе я никогда не испытывал. Очень любил учиться, и, в общем, у меня все получалось. С новыми языками сначала, конечно, трудновато было, но потом я их полюбил. В дружбе, так сказать, с ними был. И писать статьи у меня всегда получалось.
Моя дипломатическая служба выпала на годы «холодной войны», поэтому от нас, дипломатических сотрудников, представителей страны на международной арене, требовалась недюжинная выдержка, профессиональное мастерство.
- Что Вы хотите пожелать будущим поколениям мгимовцев?
- Хотел бы пожелать упорства и прилежания, ведь именно эти качества помогают студенту достичь своих целей и добиться успеха на профессиональном поприще.
