CC BY
2лагаясь только на цитаты, выхваченные авторами анекдотов и эпиграмм».19^ Предложенные в нашей статье соображения и наблюдения, как кажетсяу подтверждают эту мысль.
Л. С. Сидякое
19 Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения. М.; Л., 1938. <Т.> 1. С. 359.
«Все в жертву памяти твоей»
Написанное в 1825 г. в Михайловском известное восьмистишие Пушкина «Все в жертву памяти твоей» мало привлекало внимание исследователей. А между тем оно того заслуживает.
Напомним его:
Бее в жертву памяти твоей: И голос лиры вдохновенной, И слезы девы воспаленной, И трепет ревности моей, И славы блеск, и мрак изгнанья, И светлых мыслей красота, И мщенье, бурная мечта Ожесточенного страданья.
и, 433
Предельно простое на первый взгляд его содержание — перечисление того, что принесено в жертву чьей-то памяти, — на самом деле не так-то просто. Действительно, ведь выступают в одном качестве — принесенных в жертву — как несомненно дорогие для Пушкина творчество («голос лиры») и слава, так и бесспорно тягостные для него изгнание и ревность. Недаром акад. В. В. Виноградов писал когда-то, что трудно «понять смысловой строй этого стихотворения, приемы сцепления всего того, что приносится в жертву чьей-то памяти».1
Полностью раскрыть смысл стихотворения можно, лишь ответив на два вопроса: что означает «твоя память» и что значит «все в жертву»? Первый вопрос нетруден. «Твоя память» у Пушкина всегда означает «память, воспоминание о тебе». Со вторым вопросом сложнее. «Все в жертву» — это несомненно усеченное «все принесено в жертву». Но что в данном конкретном случае означает «принесено в жертву памяти»?
«Словарь языка Пушкина» зарегистрировал ряд значений выражения «жертвовать», «приносить в жертву». Значения эти разнородны и порою противоречат одно другому. Это — «совершать жертвоприношение», «воздавать хвалу», «отдаваться во власть какого-нибудь состояния, чувства», «не щадить», «подвергать опасности», «отказываться от чего-нибудь», «поступаться чем-нибудь ради кого-то, чего-то».2 Внимательное чтение произведений и писем Пушкина позволяет добавить близкие к названным значениям: «приносить в дар», «посвящать», «служить», «поклоняться, покоряться». Но ни одно из перечисленных значений — и это легко доказать — не подходит для стихотворения «Все в жертву памяти твоей» в целом,
1 Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941. С. 31.
2 Словарь языка Пушкина. М., 1957. Т. 1. С. 786.
•особенно если учесть, что речь идет о принесении в жертву не кому-то, а памяти, воспоминаниям о ком-то.
Думать же, что в пределах одного предложения (а именно им является данное стихотворение) Пушкин придавал выражению «принести в жертву» разный смысл, трудно.
Очевидно, должно существовать еще одно, не учтенное «Словарем языка Пушкина» понимание этих слов, пригодное для всех строк стихотворения.
Оно действительно отыскивается. Это — «пренебречь» с близкими к нему у Пушкина эквивалентами: «перестать придавать значение», «забыть». И как только подставятся эти значения, смысл стихотворения становится ясным и понятным.
Если осмелиться пересказать стихотворение прозой, оно будет выглядеть так: Поглощенный воспоминаниями о тебе, я перестал творить (забыл «голос лиры вдохновенной»), пренебрег слезами влюбленной девушки, перестал ревновать, забыл о славе, не замечаю мрака изгнания, перестал восторгаться красотой светлых мыслей, забыл о мщении.
Полную уверенность в правильности такого толкования может, однако, дать лишь знание того, при каких обстоятельствах стихотворение было создано и, в частности, к кому оно обращено.
Вряд ли следует за каждым словом пушкинской лирики искать реальные факты жизни поэта. Но бывают случаи — и они нередки, — когда биографическая подоплека произведения очень сильна, и лишь ее понимание помогает до конца понять его. Недаром П. А. Плетнев, близко знавший Пушкина и его творчество, писал, что «без биографии Пушкина, как без ключа, нельзя проникнуть в таинство самой поэзии».3 Это относится и к рассматриваемому стихотворению. Попытаемся же определить, к кому оно обращено.
Литературоведческая и читательская традиции прочно связали это стихотворение с Е. К. Воронцовой. Сторонники такой версии ве утруждают •себя аргументацией, довольствуясь распространенным представлением о любви Пушкина к Воронцовой. Но нельзя не отметить, что в середине 1825 г. следы этого чувства понемногу исчезают (последнее известное нам упоминание Воронцовой в стихах и письмах Пушкина относится к апрелю 1825 г.) и — что гораздо важнее! — почти все строки стихотворения «Все <в жертву памяти твоей» решительно противоречат общепринятой версии.
Действительно, как согласовать «принесение в жертву», т. е. отказ от блеска славы, со всем тем, что известно о мыслях Пушкина при воспоминаниях о Воронцовой? Он совершенно не пренебрегал славой, более того — жаждал ее: достаточно вспомнить хотя бы знаменитое «Желание -славы». Пушкин не забывал и «мрака изгнанья», а напротив, очень тяготился им. При воспоминании о Воронцовой не исчезал и «трепет ревности» — об этом говорит страстное «Но если...», которым обрывается стихотворение «Ненастный день потух...».
Рассеять для Пушкина мрак изгнания, заглушить ревность могли, по-видимому, лишь воспоминания о другой женщине, скрасившей это изгнание, заставившей забыть далекую возлюбленную, отодвинувшей мечты о мести.
3 Плетнев П. А. Соч. и переписка. СПб., 1885. Т. 3. С. 241.
Этой «другой» была Анна Петровна Керн. Именно к ней и обращено стихотворение «Все в жертву памяти твоей».
Такое мнение уже высказывалось. И. А. Шляпкин^ публикуя это сти<-хотворение, писал: «Стихотворение прекрасно рисует состояние духа Пушкина и, вероятно, относится к Анне Петровне Керн, уехавшей в июле-1825 г. в Ригу».4 В 1953 г. на заседании Пушкинской комиссии в Ленинграде поддержал эту точку зрения, а затем развил ее в романе «Пушкин-в изгнании» и писатель И. А. Новиков.5
Версия эта порой встречает возражения, но она ближе всего к истине. Летом 1825 г. А. П. Керн гостила у П. А. Осиновой в Тригорском, и Пушкин испытал краткое, но сильное увлечение ею. Свидетельством этога служат письма поэта.6
Пробыв недолго в Тригорском, Анна Петровна уехала в Ригу, оставив пылкую «память» о себе. Сразу же после ее отъезда Пушкин шлет вдогонку письмо, адресованное Анне Николаевне Вульф, но совершенно явственно предназначенное для Анны Петровны, содержание которого ясно говорит об обуревающем его чувстве. А затем почти с каждой почтой он пишет самой Анне Петровне. Взволнованные и нежные, но написанные по-французски письма поэта несут на себе неизбежный при этом для Пушкина налет легкомыслия и куртуазности. Однако это не может скрыть отраженного в них сильного чувства, нарастающего от письма к письму.7
Дополнительным аргументом в пользу того, что «Все в жертву памяти твоей» обращено к Керн, служит время и место создания стихотворения. Как известно, под текстом дошедшего до нас автографа имеются пометы:
«а. 1825
Тригорское 22 б. Триг<орское> 23 1825»
II, 974
Они должны привлечь наше внимание.
Во время Михайловской ссылки Пушкин чуть ли не ежедневно бывал в Тригорском. Недаром в письме П. А. Осиповой, временно уехавшей в Ригу, он писал: «... вспоминайте иногда Тригорского (т. е. Михайловского) изгнанника — вы видите, я, по старой привычке, путаю и наши жилища» (XIII, 196, 540). Однако из всех созданных за время ссылки стихотворений лишь одно «Все в жертву памяти твоей» помечено Три-горским. А Тригорское полно памятью об А. П. Керн.
4 Шляпкин И. А. Из неизданных бумаг Пушкина. СПб., 1903. С. 3.
5 Новиков И. А. Избр. соч.: В 3 т. М., 1955. Т. 2. С. 290—291.
6 Я сознательно не включаю в систему доказательств такой аргумент, как знаменитое «Я помню чудное мгновенье», поскольку вопреки ряду деталей текста и обстоятельствам создания этого стихотворения соотнесенность его с Керн в последнее время подвергается сомнениям. Достаточными оказываются и другие доказательства.
7 Весьма неуважительные отзывы Пушкина об А. П. Керн в письмах к Соболевскому в марте 1828 г. и к жене в 1835 г. не опровергают этого. Ведь они были написаны значительно позже! А летом 1825 г. Пушкин несомненно был увлечен Анной Петровной.
Что касается даты создания стихотворения, то числа 22-е—23-е наиболее вероятны для июля, августа или сентября 1825 г.
22 июля — это вскоре после отъезда Анны Петровны. Она уехала 19-го; 21-го, как уже упоминалось, Пушкин послал Анне Николаевне Вульф письмо, наполненное воспоминаниями о Керн. Накануне он четыре часа подряд проговорил о ней с Алексеем Вульфом; в Тригорском все пели ее любимый романс, и у него от этого «сердце ноет»; но ночам он гуляет в саду, повторяя: «...она была здесь...» (XIII, 190—191, 538—539). Воспоминания об Анне Петровне — острые, свежие, они вполне могли продиктовать стихи «Все в жертву памяти твоей».
Еще более вероятной представляется дата 22—23 августа. 22 августа написано письмо к Керн. Оно полно заботливости, ревности, признаний («я люблю вас гораздо больше, чем вам кажется») и заканчивается страстной поэмой в прозе: «Прощайте! Сейчас ночь, и ваш образ встает передо мной, такой печальный и сладострастный; мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста. Прощайте — мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колени, — я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности» (XIII, 212—213, 545—546). Стихотворение «Все в жертву памяти твоей» кажется продолжением этого письма, самого страстного и самого серьезного из всех писем Пушкина Анне Петровне.
Оно могло быть создано и 22—23 сентября. 23 сентября — это день рождения П. А. Осиповой. Пушкин действительно был в этот день в Тригорском (XIII, 229). Накануне, 22 сентября, он также писал Керн: «Пусть вам буду обязан я тем, что познал счастье, прежде чем расстался с жизнью!» И дальше: «Надежда увидеть вас еще юную и прекрасную — единственное, что мне дорого». Письмо заканчивалось мольбой: «Ответьте, умоляю вас, на самое главное в моем письме, и я поверю, что стоит еще жить на свете» (XIII, 229, 549—550).
Какая бы из названных трех дат ни оказалась истинной, любая из них логично связывает стихотворение «Все в жертву памяти твоей» с памятью об Анне Петровне Керн.
А если это так, то совершенно очевидно, что опирающейся на жизненные реалии становится каждая строка пушкинского стихотворения.
Повторяю, было бы художественной бестактностью искать биографический коррелят каждой пушкинской строки. У поэзии свои законы. Вместе с тем нельзя не отметить, что насколько все строки стихотворения «Все в жертву памяти твоей» упорно сопротивляются отнесению его к Воронцовой, настолько легко и естественно они выстраиваются при соотнесении его с Керн.
Все перечисленные в нем «жертвы» вполне могли стать незначительными, забытыми при воспоминании («памяти») об уехавшей недавно из Тригорского Анне Петровне.
«Голос лиры вдохновенной» действительно замолк — в ближайшее после отъезда Керн время не создано (во всяком случае не дошло до нас) ни одного лирического стихотворения.
Исчез «трепет ревности». В словах о ревности склонны иногда видеть намек на ревность к А. Н. Вульфу. Но при том, что Пушкин действительно ревновал Анну Петровну к ее кузену, в стихотворении речь идет не об этом. Забыть («принести в жертву») «трепет ревности» заставили
воспоминания не о женщине, которую ревновал поэт, а о той, увлечение которой затмило старую любовь и старую ревность.
Нужно также отойти от привычного толкования слов о «мщенье» — «бурной мечте ожесточенного страданья». Следуя А. Н. Вульфу, в них привыкли видеть желание стреляться на дуэли с Толстым-Американцем. Но в представлении Пушкина «мщенье» связано не с дуэлью. Дуэль — это не месть, а «сатисфакция» — удовлетворение за обиду. В дуэли оба противника в равной мере подвергаются опасности, «мщенье» же — это казнь, где может и должен погибнуть только один. Месть — в противоположность дуэли — исключает возможность примирения; это уничтожение врага, и не обязательно физическое, а скорее нравственное. Когда много лет спустя Пушкин снова жаждал мести, которая, по его словам, должна была быть «полной и совершенной», бросить его врага в грязь (XVI, 186, 395), то речь шла совсем не о дуэли, а об ином способе мести — об уничтожении противника в общественном мнении. И говоря в стихотворении «Все в жертву памяти твоей» о «мщенье», Пушкин тоже имел в виду не дуэль.
Главным его оружием в этом было слово, эпиграмма. Летом 1825 г. заслуживал мщения прежде всего М. С. Воронцов, добившийся замены для Пушкина южной ссылки более тяжелым заточением в «далекий северный уезд». На протяжении осени 1824—весны 1825 г. Пушкин действительно мстил Воронцову злыми эпиграммами. Летом же 1825 г. поток эпиграмм на Ворвнцова временно прекращается. Мечты о мести на время отодвинуты, забыты, «принесены в жертву».
Что касается «блеска славы», то вполне понятное при данных обстоятельствах «принесение его в жертву» получает реальиое подкрепление в письме Пушкина.
Пытаясь реконструировать не сохранившиеся письма Анны Петровны по ответному письму Пушкина, мы видим, что А. П. Керн (вероятно, не без настояния П. А. Осиновой) пыталась перевести их переписку и их взаимоотношения в ижую плоскость. Пушкин пишет ей о любви, она ему — о восхищении; он готов отдать жизнь за минуту встречи, она же напоминает ему о его поэзии, о славе. И он восклицает: «Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах...» (XIII, 229, 550). Блеск славы «принесен в жертву» мечтам о счастье.
И, наконец, «слезы девы воспаленной». Речь, несомненно, идет о горе влюбленной в поэта девушки. На языке Пушкина «воспаленный» чаще всего обозначает не просто «влюбленный», а «охваченный безответной, неутоленной страстью». Михайловско-Тригорокая действительность создавала достаточно возможностей для отринутой девичьей любви к Пушкину. И кого бы ни подразумевал поэт иод «девой воспаленной», для любой из них увлечение Пушкина очаровательной гостьей могло быть поводом для слез, которыми Пушкин пренебрег...
Таким образом, предположение о том, что стихотворение «Все в жертву памяти твоей» обращено к Керн, переходит в уверенность. А тем самым подтверждается и сила чувства, владевшего Пушкиным летом 1825 г.
С. М. Громбах
