Время как ресурс и/или как мудрость жизни Текст научной статьи по специальности «Прочие социальные науки»

А. А. Никонова

ВРЕМЯ КАК РЕСУРС И / ИЛИ КАК МУДРОСТЬ ЖИЗНИ

Мудрость рода человеческого, отлитая в емких пословицах, не требует доказательств. Говоря «свежо предание», мы понимаем, что ушедшее близко, но грань перехода прошлого в настоящее в то же время неопределима. Границы прошлого зависят от пределов и возможностей нашей памяти, а не от способов сохранения памятников истории и культуры. Неоднородность исторического времени и субъективность процесса изучения прошлого являются отличительными признаками исторического знания. Парадоксальность прошлого в том, что оно остается рядом с нами (старшее поколение, отцы и деды), но постичь («верится с трудом»), понять и удержать его невозможно. Составляя оппозицию пространству, время соотносится в культуре с «историей», которая обладает своеобразной монополией на время мира в самом широком, предельном смысле.

Проблема времени как ресурса может быть рассмотрена в двух аспектах в зависимости от того, в какой паре оно рассматривается. В связке настоящее — прошлое модус прошлого выступает как акцептор, а модус настоящего — как восприемник этого прошлого. Прошлое может влиять на настоящее, но обратной связи, т. е. влияния настоящего на прошлое, не может быть. В связке настоящее — будущее настоящее выполняет функцию своеобразного донора. Именно настоящее является ресурсом, базой для реализации тех или иных возможностей в будущем. Подобного рода трактовка убеждает, что представления о времени как ресурсе следует соотносить прежде всего с модусом настоящего, а не только с модусом будущего [3, с. 41]. Описание и анализ социальных процессов зависят от положения наблюдателя во времени, от того, что именно для него является «прошлым», «настоящим» и «будущим», и, соответственно, от его представлений о каждом из этих трех компонентов временного процесса — его «памяти» (знаний, информации, представлений о прошлом) и его «ожиданий» (прогнозов, представлений о будущем).

Но в отличие от настоящего, изучаемого рядом социальных наук, прошлое изучено крайне неравномерно и по тематике, и по периодам. Поскольку образ времени складывается в сознании человека, то для нашего анализа будет существен вопрос об определении его качеств. Одним из основных представлений о времени является временная ось, на которой элементы времени описываются как отрезки или точки. Прошлое ускользает, не имея четких временных границ, но оно не безгранично, ибо мы пытаемся в процессе осмысления прошлого постоянно удревнять или омолаживать даты исторических событий, определять их начальную или конечную временную точку. Это стремление маркирует необходимость и важность для индивида воссоединения с ушедшим, попытку ликвидации разрыва в традиции, которая возникает от утраты опыта предков, понимаемой как утрата своей индивидуальности. Однако известно, что каждое новое поколение обретает представления о времени не только как следствие собственной деятельности и опыта (a posteriori — после опыта), но и как наследование готовых форм и образцов, т. е. уже имеющихся в культуре представлений о времени. Следовательно, время также символизирует определенный тип созерцания и тем самым с самого на© А. А. Никонова, 2009

чала выводится за пределы общепринятого научно-исторического словоупотребления и понимания.

Такой образ времени пространственно ориентирован и может быть лучше всего описан построением музейной экспозиции. В пространстве музейных залов время истории и культуры представлено как ряд событий, сосуществующих одновременно. Эта событийная насыщенность не являет себя в некоем абсолютном абстрактном смысле. Все моменты времени сосуществуют так же, как и точки пространства, тем самым допускается возможность движения во времени, т. е. перемещения из одной точки в другую, от одной витрины к другой, в которых пространство заполнено экспонатами из прошлого. Музейная экспозиция позволяет «увидеть» в материальном объекте прошедшие события, которые при последующей интерпретации снимаются настоящим, переставая в нем существовать. В такой системе статические состояния связываются вместе, и она (система) не генерирует эндогенных изменений, поскольку историческое время, моделируемое историками, статично и необратимо. Тем самым формируется специфическая зависимость между событиями, когда отношения «раньше-позже» имеют абсолютный характер. Модель временной оси в музейной экспозиции наглядно закреплена не только в хронологической последовательности исторических периодов/залов, но и по вертикали, при движении посетителя с первого этажа музейного здания к последнему. Так, в Эрмитаже более древние периоды истории культуры (первобытное искусство, история и культура Египта и античности) занимают помещения нижних этажей, а третий этаж «отдан» под экспозицию искусства конца XIX — начала XX в. Поднимаясь вверх по этажам музея, мы как бы движемся по временной ленте, приближаясь к сегодняшнему дню. Формируется устойчивый образ детерминации настоящего прошедшим, а прошлое в этом случае воспринимается как ресурс настоящего.1

Таким образом, основным качеством прошлого как ресурса является его актуальность или способность данных (информации) о важных исторических событиях быть закрепленными в настоящем. В этом случае речь идет о соответствии всех форм исторических источников живому опыту. Историческое время приобрело качество, производное от опыта, и это означало, что прошлое в ретроспективе можно интерпретировать по-разному. История была темпорализована в том смысле, что благодаря течению времени она изменялась в соответствии с изменением ценностей настоящего, поэтому по мере дистанцирования изменялась также оценка прошлого. Однако живой опыт и культурный архив (по Б.Гройсу) принципиально различны и в чем-то полярны. Именно для снятия данного противоречия прошлое сохраняется в настоящем не как действенный ресурс, а как система знаков, которая позволяет легко трансформировать структуру критериев прошлого. Такой системой знаков и является музейная экспозиция, создающая свой специфический текст, стремящийся сохранить утраченное время в знаках-вещах и знаках-смыслах. В этом случае знаки прошлого не имеют собственного времени, а получают его извне, из реальности, общества, институций [2, с. 178]. Статичность и конвенциональность культурных институций позволяют обществу разработать определенные практики пополнения и потребления данного ресурса.

Следующее свойство созерцания прошлого в музейной экспозиции может быть определено стремлением скрыть отсутствующий объект, утраченную информацию об ушедшем. Так, в музее фрагментарность исторических свидетельств и объективность значительных лакун в документации прошлого в экспозиционных приемах снимается аттрак-тивностью и экспрессивностью музейного предмета, а видимая целостность временной оси нивелирует, по А. Бергсону, «реакцию на лишение». Бергсон показывает, что существует различие между обыденным и научным познанием в восприятии времени через

вещи. Главным он считает следующее суждение: «... обычное познание вынуждено, как и научное познание — и по тем же основаниям, что и последнее, — рассматривать вещи в пульверизованном времени, в котором не имеющее длительности мгновение следует за другим, тоже не длящимся мгновением. Движение для него — ряд положений, изменение — ряд качеств, и вообще становление — ряд состояний. Оно исходит из неподвижности (как будто бы неподвижность не есть просто видимость, особенный эффект, вызываемый одной движущейся вещью в другой движущейся вещи, когда они урегулированы одна другой), и с помощью искусной комбинации неподвижностей оно воссоздает имитацию движения, подставляемую ею на место самого движения: эта операция практически удобна, но теоретически абсурдна, являясь источником всех тех противоречий, которые встречают на своем пути Критика и Метафизика» [1, с. 118]. Требовалось лишь установить характер и очередность событий, или «заполнить» историческое время. Пример такой практичности и абсурдности — временная модель музейной экспозиции, которая, будучи однажды расположена во времени как очередность событий, не должна претерпевать никаких изменений, но в то же время позволяет посетителю «нарушить» историческую событийную последовательность и вернуться к предшествующему событию, вернее, к его постоянно изменяемой субъектом интерпретации, существующей только в настоящем.

Следовательно, настоящее отлично от прошлого тем, что устанавливает свою ценностную иерархию, часто отрицая или интерпретируя большую часть достижений предшествующих поколений. В истории культуры апеллирование к ценностям прошлого характерно для эпох устойчивого развития, когда и прошлое, и настоящее могут восприниматься как ресурс будущего. В переходные периоды развития культуры доминируют приоритеты настоящего, ценности и смыслы которого определяют стратегии воспроизводства ресурсов. В то же время особое значение имеет осознание настоящим прошлого, то, что, по мнению Я. Бурхардта, одно время замечает в другом, т. е., находясь лишь в позиции наблюдателя, может на практике игнорировать сущностные значения утрачиваемого. В пространстве музея музейные сотрудники выступают как наблюдатели, «экспонируя» прошлое в соответствии с представлениями своего «настоящего». В данной модели времени оно осознается как ресурс настоящего, имеющий место в пространстве не только физическом, но и социокультурном как информационный архив. Обращение к опыту прошлого и его актуализация необходимы только для легитимизации иерархии ценностей, возводимых в настоящем. Прошлое через музейный предмет эстетизируется и наделяется современными атрибутами. Посетитель становится потребителем, научное и духовное знание — музейным продуктом или музейной услугой. Конфликт между прошлым и настоящим снимается использованием уже не столько моделей, сколько применением новых музейных технологий. Посетитель может самостоятельно приводить в действие «глоссарии», дающие простые объяснения слов и понятий, связанных с выставленными в экспозиции предметами. По своему выбору он может использовать развлекательные или информационные аудиовизуальные программы, логические или дидактические игры, приводить в движение «“взаимодействующие” машины», что отмечает Т. Ю.Юренева [4, с. 451-452]. Поэтому не прошлое представляется ресурсом в настоящем, а скорее настоящее, дающее возможность переосмыслить прошлое в процессе движения от события к событию. Таким образом, стратегии восприятия исторических смыслов, доминирующие в настоящем, корректируют и постепенно изменяют накопленный ресурс прошлого. Особенно явно это можно проследить в стремлении музейных специалистов ввести в экспозиционное пространт-сво медиатехнологии, которые способствуют быстрому «погружению в прошлое». До-

статочно посетить последние музейные проекты — музей Н. В. Гоголя и интерактивную экспозицию в колокольне Ивана Великого в Москве. Если в первом случае ресурсы прошлого представлены как дешевый атракцион, когда зрителю дается возможность увидеть и услышать, как горят рукописи великого писателя и присутсвовать при чтении повести «Ревизор» в кругу теней русских писателей, то во втором случае исторические источники (письменные и вещественные), трудно воспринимаемые современным посетителем, становятся атрибутами визуального действия с киносценарием, завлекая реципиента в прошлое. Вероятно, следует согласиться с мыслью исследователей, что в начале XXI в. прошлое как социальный ресурс остается под большим подозрением и ему нужны особые технологии не только интерпретации, но и презентации.

Следующий аспект — это ускорение времени. Вся человеческая история проходит под знаком ускорения, поскольку каждый следующий значительный период развития общества менее длителен по времени, а координальные изменения происходят все быстрее, следовательно, можно выделить и закономерности этого процесса. Одной из основных является взаимосвязанность временных характеристик различных событий. Ускорение времени несет в себе быстрое течение в одной сфере, что влечет за собой потребность в увеличении этой скорости во всех смежных областях. Одновременно изменение скорости современных явлений приводит к эффекту конвейера и упрощению, которые действуют на человека подавляюще, человек перестает быть уверенным в своих действиях, увеличивается агрессивность и нервозность. Ускорение делает восприятие реальности фрагментарным. Эффект распыленности определяет уже не только прошлое, но и настоящее.

В результате изменяется отношение ко времени, возникает необъяснимая и постоянно увеличивающаяся боязнь будущего. Ускорение времени, с одновременной потерей его ощутимости, разрушает его традиционные модусы. В такой ситуации оправданным и необходимым становиться превалирование и значимость настоящего, создающие иллюзию ухода от реальной природы времени, от реальности. В такой ситуации осуществляется поиск новых ресурных возможностей настоящего, попытка создать «новую экономику», развитие компьютерных технологий. Компьютеры начинают придавать новую форму нашим концепциям времени. Они заменяют часы, которые всегда были значимой метафорой в истории культуры как важное устройство, поддерживающее время и задающее темп в обществе. Существенные трансгресии происходят в сознании человека, поскольку компьютерные интервалы времени мозг не в состоянии осознать, что вызывает расстройство реального восприятия. Основные выводы: время продолжает ускоряться и уплотняться, оно все больше отчуждается от людей, все изощреннее становятся способы ухода из реального времени.

В то же время связь между разделившимися субстратами никогда не утрачивается полностью и безвозвратно. Применительно к человеку это означает, что, родившись в обществе с определенным культурным наследием, традицией, он, несмотря на все усилия и стремления к новациям, никогда полностью не порывает с ней. Иными словами, выработка адекватных стратегий не столько сохранения, сколько актуализации культурного наследия зависит от определения онтологических оснований как материальных, так и духовных памятников культуры. Вырабатывается «обратная перспектива» раскрытия феномена наследия через изучение его смыслопорождающей функции в современном обществе, когда основные процессы разделения (дифференциации и диверсификации) иерархических структур культурной памяти осуществляются уже в профанном пространстве, десакрализирующем традицию. Ресурс прошлого связан с передачей зания, с культурным наследием. Процесс освоения прошлого возможен толь-

ко в определенном ритме, т. е. темпоральная заданность освоения сдерживает ускорение времени в настоящем. Изменение отношения к прошлому как ресурсу и акцентирва-ние проблем настоящего усиливает разрыв между прошлым и настоящим, изменяет и практики востребованности или освоения прошлого. Формальная локализованность прошлого в простарнстве музея заранее моделирует способы освоения его в настоящем. А внедрение новых технологий, например феномен виртуального музея, изменяет отношение к пространству локализации, концентрируя все внимание только на стратегиях восприятия прошлого вне пространства и времени.

Именно поэтому представляется обоснованным, анализируя способность культуры к обмену и временное различие обмениваемых знаков, рассмотреть понятие культурной традиции и культурного наследия. Культурное наследие структурно неоднородно, у него есть ядро — традиция (или ценностные доминанты наследия) и внешние слои (периферия), включающие новые практики актуализации культурного наследия. Ядро всегда сокрыто, затруднено для усмотрения и понимания, оно всегда сохраняется в глубинах бессознательного. Поскольку традиция сообщает всему культурному наследию не только необходимость развития практик хранения и сбережения, но одновременно и распыления или энтропийного растрачивания и консервативного окостенения, постольку происходит процесс, стимулирующий обратные усилия по восстановлению связи с утраченным и неизбежную разнонаправленность таких усилий. Культурное наследие открывается взгляду социума лишь своими внешними сторонами — материальным воплощением, памятниками или объектами культурного наследия. Оппозиция «внешнее — внутреннее» несет в себе еще и аксиологический смысл: внутреннее ценнее внешнего. Тогда культурное наследие может быть определено как предельная категория, т. е. понятие, назначение которого состоит в том, чтобы наметить определенный подход, взгляд на сущее во всех его составляющих и состояниях. В то же время категория культурного наследия может быть рассмотрена как телеологическая, поскольку связана с решением неких задач и преодолением усилий по реализации некоего замысла.

Таким образом, с понятием наследия связано стремление культуры найти «необ-мениваемое» или перейти от прерывистой временной линии к длительности. Одно из измерений, в котором, как и во всех других, культурное наследие беспредельно, есть измерение времени, но вне ресурных констант. Длительность означает, что я живу настоящим с памятью о прошлом и в предвосхищении будущего. Сознанию дана возможность непосредственно уловить незавершенную текучесть времени, но при постоянно поддерживающейся системе особых практик. Вне сознания прошлого нет, а будущее не настанет. Сознание скрепляет прошлое и будущее с настоящим. В протяженном потоке сознания моменты времени взаимопроницаемы, они могут нанизываться и укреплять друг друга. Именно поэтому количественная неразличимость моментов чужда сознанию, для которого один миг может длиться вечно. В противоположность утрачиваемому ресурсному времени настоящего возможно сохранение иного понимания времени как беспредельного модуса сознания, локализованного в культурной памяти социума. Память как бессознательное, как вневременное и беспредельное не зависит от воли индивида. Таким образом, формируется модус времени как мудрости мира, как бесконечной перспективы времени, как бесконечный ресурс. Мудрость как возвращение утраченного, в терминологии Б. Гройса, — вне подозрения, в отличие от прошлого как ресурса настоящего. Мудрость — это глубокое понимание и практическое мастерство в главных жизненных вопросах, особенно в экзистенциальных и духовных. Визионерский аспект мудрости происходит от умения видеть глубоко и ясно, проникая под поверх-

ность внешней видимости вещей и распознавая более глубинную природу сущего и жизни. Ясное, сосредоточенное видение позволяет воспринимать вещи такими, каковы они есть, а понимание рождается из активного исследования и анализа того, каковы вещи. Полнота и самодостаточность, беспредельность культурного наследия позволяют рассматривать данную категорию как универсальную.

Процесс погружения настоящего в Лету — текучее постоянство мирового процесса, освобождение и одновременно бремя жизни, ноша памяти человеческой, так как чаще всего человека тяготит не настоящее, которое мгновенно и преходяще, а именно прошлое, отяжеляя его сознание, отражаясь в памятниках и традициях. Оно постоянно не только онтологически, но и аксиологически, ибо претендует на вечные ценности и объективные истины, на мудрость жизни. Безличный характер этих ценностей оформляется в опыте пращуров и предков, придавая известной поговорке новую форму, а именно — все чужое (ставшее своим или не ставшее), а не только свое, ношу с собой. Прошлое дается человеку как дар, но дар этот — не только соблазн обладания, но, прежде всего, тяжесть принуждения. Тирания прошлого фундаментальна, ибо настоящее предполагает выбор, будущее возможно смоделировать, а прошлое изменить нельзя. Никакая фальсификация событий, сокрытие и переписка «историй» не изменяют его онтологической свершенности и постоянства. Это сверхличное существование прошлого не требует доказательства, его можно только попытаться «забыть» или войти в состояние афазии, освобождая «отяжеленное сознание».

Примечания

1 Термин ресурс(ы) понимается широко как все, что способствует достижению конкретного результата.

Литература

1. Бергсон А. Философская интуиция // Новые книги по философии. СПб., 1912. Цит. по: Хрестоматия по философии. М., 1997. С. 118.

2. Гройс Б. Под подозрением. Серия «Modus pensandi». М., 2008. С. 178.

3. Урманцев Ю. А. Девять плюс один. Этюд о системной философии. М., 2001. С. 41.

4. Юренева Т. Ю. Музей в контексте культуры. Москва. «Русское слово», 2003. С. 451-452.

Статья поступила в редакцию 18 июня 2009 г.