CC BY
46
УДК (811.161.1’04)’367.625
ВРЕМЯ И ВЕЧНОСТЬ В ПРЕТЕРИТАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ПРОЛОГА XVI в.
Т.Д.Маркова
Нижегородский государственный лингвистический университет, [email protected]
Автор размышляет о том, как формирование в русском этническом сознании христианских взглядов на время и вечность повлияло на эволюцию системы прошедших времен древнерусского глагола. Свои выводы она иллюстрирует примерами из ранее не исследовавшегося памятника древнерусской письменности XVI в.
Ключевые слова: древнерусский язык, система прошедших времен, семантика аориста и имперфекта
The author discusses the influence of the process of formation of Christian outlook in Russian ethnic conscience on the evolution of the verbal system of past tenses in the Old Russian language. The conclusions are illustrated by quotations taken from the 16-th century manuscripts which have not been previously studied.
Keywords: Old Russian, system of past tenses, semantics of aorist and imperfect
Переняв христианство от Византии, Русь не просто выбрала веру, но выбрала историческую судьбу, открыв для себя, по слову митрополита Илариона, мир пакибытия во всей его полноте. Вместе с Православием на Русь пришло представление о вечности, что естественно изменило и привычное ощущение времени. Это, безусловно, не могло не затронуть древнерусский глагол.
Язычество представляло материальный мир как нечто бесконечно вращающееся и самоповто-ряющееся, что придавало прошлому статус своеобразного ретроспективного прогноза, а это в свою очередь обусловило тщательную разработку подсистемы прошедших времен глагола. Согласно христианским представлениям, материальный мир существует во времени, помимо обычного есть мир Ангелов, существующий в тварной вечности, которая имеет лишь начало Вечность же в собственном значении этого слова — это особая реальность применительно к безначальному Божественному бытию.
Вечность не есть бесконечность или длительность без начала и конца, которую можно мыслить как некую неоконченную линию, при этом рассматривая историю мира как отрезок этой линии, ограниченный началом творения, с одной стороны, и концом света — с другой. Вечность есть обладание всей полнотой бытия [1]. В вечности одинаково реальны и ценностны и прошлое, и настоящее, и будущее. «Если Бог живет в вечности, эта живая вечность должна превосходить противопоставление движущегося времени и неподвижной вечности» [2]. В русском языке ощущение вечности нашло свое отражение в настоящем времени глагола, как категории наиболее способной развить в своей семантике вневременные оттенки рядоположенных прошлого, настоящего и будущего. В связи с этим семантика настоящего времени постепенно контекстуально обогащается, формы настоящего времени глагола становятся способными обозначить действие как в прошлом, так и в настоящем-будущем. Смещение акцента с претеритов на формы настоящего-будущего, большая востребованность последних привели, в частности, и к формированию в русском языке самостоятельной категории будущего времени. Из претеритов же актуализировался именно перфект как аналитическая форма, совмещающая в своем значении семантику прошедшего и настоящего, — форма, способная связать прошлое и настоящее-будущее в аспекте результата. Безусловно, человеческие попытки осмыслить Надмирное бытие — это всего лишь попытки. Онтологически вечность и время — это две несводимые реальности. И тем не менее эволюция русского глагола отразила динамику Богопознания.
В отличие от Божественной вечности вечность тварная есть неподвижное время или вечно длящееся мгновение. Эти представления нашли свое отра-
жение в развитии семантики имперфекта, вместившего в себя все нюансы длящегося в прошлом действия и состояния, а также процессуальной паузы. Кстати, по словам Ю.С.Маслова, древнерусский имперфект ведет себя активнее старославянского и не обнаруживает зависимости от старославянских традиций употребления, что вполне объясняется активностью когнитивного процесса [3]. Начало же существования тварной вечности, как, собственно, и начало существования мира, соотносится с семантикой плюскв амперфекта.
Древнерусские претериты функционировали исключительно как подсистема, их значения взаимно гармонизировались, поддерживая концептуально единый смысловой баланс. И если имперфект отразил в своей семантике тварную вечность, плюсквамперфект
— начало существования творения, а перфект был приспособлен для становления понятия Вечности Бога, то аорист актуализировал в своей семантике значение материального, земного, человеческого времени, сконцентрировал в себе значение полярно противоположное настоящему-будущему, т. е. непрошедшему
Есть в русской книжности один памятник, переведенный с греческого на славянский и ставший впоследствии любимым на Руси, — Пролог. Достаточно быстро выйдя из церковного употребления, Пролог стал неотъемлемой частью домашнего и келейного досуга — книгой более популярной, чем Синаксарь в Византии [4].
В языковом аспекте Пролог феноменален: будучи переводным компилятивным памятником письменности, он, однако, является творческой переработкой содержания оригинальных источников. Древнерусский книжник, создавая перевод Пролога, гармонизировал текст, подчиняя его единой коммуникативной задаче — воспитать граждан Третьего Рима, утвердить в них память о Небесном, указать путь к вечности через пространство земного времени [5]. Из-под пера древнерусского переписчика чаще всего выходила именно редакция с элементами интерпретации. Это позволяет исследователям квалифицировать Пролог как оригинальное сочинение, в текстовое (церковнославянское) пространство которого легко проникала древнерусская речевая стихия [6]. Пролог уникален еще и тем, что одной своей стороной он обращен в прошлое — в повествование, а другой стороной — в будущее, туда, где ожидается совершение, исполнение того, чему учит назидательная часть этой книги В этом смысле Пролог отражает закрепленный в языке вектор приложения творческой силы этноса — от прошлого через настоящее в будущее, причем с подчеркнутой императивностью. Не случайно поэтому в Прологе очень активен глагол во всех своих временных и модальных формах.
Система прошедших времен глагола представлена в Прологе XVI в. исчерпывающе (исследуемый
памятник хранится в Фундаментальной библиотеке Нижегородского государственного университета им. Н.И.Лобачевского). Здесь встречаются как формы аориста и имперфекта, так и формы перфекта и плюсквамперфекта. Семантический спектр этих форм широк. Наиболее частотное время, используемое в Прологе, — аорист: его формы используются здесь более 650 раз. Аорист — повествовательное по своей основной функции глагольное время. Ряд из нескольких аористных форм обозначает действия, идущие одно за другим до момента речи, например (здесь и далее текстовые иллюстрации приводятся в упрощенной графике и орфографии): «Та блста при Максімианл цари. Въ едесьтлмъ градл еладьстлмъ <...> и предста Антоупатоу викарию съ длтми своими и <...> християни ся исповлдаша <...> тлмъ всле тріе моученія прияша конець...». Реализацию основного значения аориста можно увидеть и в «Дне святого мученика Еусегния», и в «Страсти святых мучеников Флора и Лавра», и в «Памяти святого апостола Фадея». Однако случаев использования аористных форм в одном, основном значении не так много: если в контексте имеются другие глагольные формы или причастия (а чаще всего бывает именно так), то аорист вступает с ними во взаимодействие и продуцирует множество дополнительных смыслов.
Так, семантика аориста многократно усложняется, когда в тексте появляется имперфект. К примеру, в «Слове о нлкоемъ блоудницл иже милостыню творяше» аористные формы на фоне имперфективных актуализируют семантический оттенок внезапности действия, имевшего место в прошлом. В данном тексте сравнительно много имперфективных форм (8 против 12 аористных), которые обозначают длительные, многократные, регулярные действия в прошлом. Смысловой контраст способствует появлению у форм аориста обстоятельственного оттенка, а повествование благодаря этому приобретает определенный драматизм: богатый, но милосердный человек «творяше грлхъ прелюбодлиныи в нем же и до старости приде» — старость наступила неожиданно, внезапно. Так же внезапно этот человек и умер (оумре). Когда же затворники по повелению патриарха стали молиться о том, чтобы Господь сказал им судьбу (посмертную) умершего, то Бог опять-таки неожиданно, мгновенно открыл ее одному из молившихся. Ужасное посмертное состояние человека очень хорошо передают формы имперфекта: «... нлкое млсто м>десноую имуща Раи и полно неиз-реченныхъ красотъ. Жшуюю же езеро м>гнено. Его же пламень до м>блакъ восхождаше межи жерля и пламени страшнаго оумрьшіи моужъ стояше привя-занъ злл стоня и чясто краю взирааше...». Как вспышка (и это передано формой аориста), перед глазами несчастного появляется светлый Ангел: « ...видлхъ свлтоносна Аггела пристоупльша и к нему глаголюща что всоуе члче стонеши се бо милостыня твоеяради избавленъ еси м!т моуки...».
Аорист может обозначить действие, являющееся долгожданным результатом других действий, обозначенных в тексте имперфектом. Это хорошо
видно, к примеру, в «Слове Григорiя Двословца о Карпл епископл». Епископ Карп «по вся дни сло-ужаше Богу» и «возношаше жрътву». Имперфективные формы обозначили обычное, постоянное действие, которое стало практически характерной чертой субъекта. И наконец, как результат — «отвлтъ от Господа пргятъ». То же значение аориста реализуется и в «Принесети нерукотворенаго образа Господа нашего Иисуса Христа»: Авгарь «желаше своимъ лицемъ бл видлти таковых же чюдесъ самодллателя» решил, что нужно делать — «написа к Нему писате». Это уже не только результат, но и решение проблемы, которая долго зрела. Посланный в Иерусалим Анания также переживал внутренний кризис: «окоушаше ся Божественыи образъ Его написати вапы и недооумляше...». Сомнения и неуверенность автор здесь выразил с помощью сразу трех имперфектов. Однако сердцеведец Христос разрешил все тревоги Анании: «таи бывающее яви». Разрешение внутреннего кризиса обозначено аористом.
Аорист и имперфект, находясь в одном повествовательном пространстве, могут относиться при этом к разным линиям повествования, а также использоваться для характеристики персонажей, функционируя как художественное средство. Например, в «Предпраздньстве преставлешя святыя Богородица» аорист используется 6 раз, а имперфект — 5. При этом все аористные формы обозначают действия царя Арама, который благодаря этому предстает перед читателем как горячий, скорый на руку, жестокий правитель. Действия же предшественника Арама, царя Ахава, обозначены имперфективными формами
— так создается образ нерешительного, слабого человека, не спешащего или боящегося принимать решения.
Еще более заметна модификация аористной семантики, обусловленная влиянием причастий. В контексте с причастиями у аористных форм появляются семантические оттенки, уточняющие скорость и интенсивность действия, параметры междудей-ствия, причинно-следственные связи действий. Это хорошо видно на примере «Страсти святых муче-никъ Фотiа и Аникиты». Текст насыщен событиями, аористные формы употреблены в нем 15 раз. На реализованную в данном случае системную семантику аориста наслаиваются обстоятельственные смысловые оттенки в связи с использованием в тексте причастий.
Если в текстах-повествованиях аорист играет ведущую роль, на нем строится сюжетный каркас, то в текстах, апеллятивных по установке, например в поучениях, при помощи глаголов в форме аориста вводится цитата. Также аорист может встретиться в самой цитате, чаще всего в своем основном, системном значении, обозначая однократное действие в прошлом, на которое автор поучения ссылается как на аргумент. При этом у аориста появляется едва заметный императивный оттенок. Называя что-то, имевшее место до момента речи, автор имплицитно выражает призыв подражать субъекту, соотносящемуся с аористным предикатом, поступать так же. Или же, наоборот, не совершать того, что сделано когда-
то и обозначено аористом. «Пооученге яко добро есть тещи къ церкви» содержит два случая употребления аориста: рече — для введения цитаты и възвеселихся
— в цитате. «Пооучете о мирл и о любви» — это также яркий пример текста-поучения с точки зрения использования глагольных форм: всего два случая употребления аориста для введения цитаты — заповлда, рече.
С аористом неразрывно связан имперфект. Несмотря на невысокую по сравнению с аористом частотность (используется в тексте Пролога 88 раз), имперфект играет заметную роль в повествовании, и его смысловой потенциал очень богат. Формы имперфекта в тексте Пролога обозначают длительное или повторяющееся действие, имевшее место в прошлом: «Цареви же Лвоу облщавшоуся дань даяти имъ ти же стражи хотяху поставити оу града. Обаче христганъ ради молитвы всуе тружахуся» («Память... Божга человеколюбга егда възврати съ трудомъ безбожныя агаряни при Лвл цари»). Семантика имперфекта предполагает его вспомогательный, фоновый характер (не случайно в Прологе немало фрагментов, где из прошедших времен употребляется только аорист или аорист с имперфектом, а фрагментов, в которых использовался бы лишь имперфект, не обнаружено).
Чередование групп имперфективных и аорист-ных форм позволяет варьировать темп повествования, постепенно «замедляя» или «ускоряя» имплицитно выраженную динамику рассказа. Так, в «Слове о святемъ Аполинарьи» использованы 6 имперфективных форм и более 40 аористных, что говорит о высоком темпе повествования. Однако скорость развития событий, описанных в тексте, не одинакова — она увеличивается в ходе повествования. Связано это с тем, что все 6 случаев употребления имперфекта сосредоточены в начале текста, а далее функционирует только аорист. Имперфект используется в завязке сюжета, далее действие постепенно ускоряется, и, наконец, рассказ становится динамичным, событийным, благодаря насыщенности аористными формами.
В Прологе часты случаи, когда формы имперфекта реализуют семантику обычного, постоянно происходившего в прошлом действия: «...в темни-цахъ сущих тамо егда требоваше мыяшеся» — в этом контексте из « Сказан гя Григорга Двословца о просфирл иже за оусопших душах сорокооустье сло-ужать» формы имперфекта обозначают действие, происходившее часто, как что-то привычное, бытовое. Иногда это уже не столько действие субъекта, сколько его состояние, отличительная черта. Семантика типичного состояния, привычного качества субъекта особенно актуализируется в контексте, где много форм аориста и очень скромно представлен имперфект. Например, в «Страсти святаго мученика Коурьсикия» — 18 аористных форм и лишь одна имперфективная: «...с лицемлрьствомъ христганъ ся творяше...».
Материальный мир насыщен событиями и стремительно развивается. Знание о времени, в которое погружен человек, отражено в эволюции семантики аориста. Мир Ангелов создан однажды раз
и навсегда, ему не свойственны перемены. Это мир тварной вечности, и его признаки отражены в разработке семантики имперфекта
Свою смысловую нишу в системе прошедших времен занимает и перфект: «Поскольку перфект обозначает процесс вне развития его во времени, то, кроме значения объективности, действие перфекта еще может иметь значение результата в момент высказывания...» [7]. Перфект отражает попытку этноса заглянуть туда, где времени нет. Всего же в Прологе обнаружено 11 случаев использования форм перфекта со связочным глаголом и 8 случаев — перфекта без связки.
Формы перфекта со связкой обозначают действие, предшествовавшее моменту повествования и приведшее к результату, наблюдаемому в момент повествования. Например, в «Слове V мнисл хотлвшимъ впасти въ блоудъ»: «...колижды аще излгялъ еси слезы да безъ грлха плоть нескверненоу поставиши предъ Богомъ»; в «Слове V оуставл мни-шеска житія и V опитемъяхъ»: «...и паки вопроси его игуменъ то гдл еси былъ доселл и рече мнихъ в темници...».
Продолжительность действия, обозначенного перфектом, вариативна: действие может быть кратковременным и однократным, повторявшимся и приостановленным к моменту повествования, когда можно наблюдать результат. Перфект может также обозначить длительное, регулярно повторявшееся в прошлом действие, которое продолжается и в момент повествования, устремляется в будущее, но результат уже фиксируется в настоящем. Таким образом, перфект связывает прошедшее с настоящим и будущим в единую нить событий, объединенных общим результатом.
Семантика перфектных бессвязочных употреблений представляется более подвижной и размытой, в ней может актуализироваться дополнительный обстоятельственный оттенок, например уступки: «. а въ женахъ не тако но все противно ея бо ни видлла ни слышала м!т нея же ничто же люто пострадала то и ненавидить...» — хотя не видела, не слышала, не пострадала, но ненавидит («Слово 1м>анна Златао-устаго м>тпущающих жены...»).
Плюсквамперфект — чрезвычайно редкая глагольная форма в Прологе и встречается всего 6 раз. Семантика плюсквамперфекта четко очерчена — это действие, находящееся как бы за пределами повествовательной цепи текста, не включенное в композицию, принадлежащее преамбуле сюжета. В плюсквамперфекте отразились начало существования всего сотворенного и тот момент, когда появилось собственно время. Если аорист и имперфект повествовательны, а перфект приоткрывает завесу будущего, то плюсквамперфект вносит в текст дотекстовые отзвуки. Результативный компонент семантики плюсквамперфекта в каком-то смысле проявляется уже в том, что состоялся текст, состоялось событие, о котором идет речь.
Как человеческие представления о вечности и временности связаны друг с другом, так и глагольные формы, отражающие эти представления, не могут не быть взаимосвязанными. Изменение в одном компо-
ненте парадигмы неизбежно приведет к изменениям во всех остальных, что и произошло в истории русского глагола. Смещение акцента на земное и человеческое в русском сознании и в русской жизни привело в языке к активизации аориста и нарушению функционального баланса в оппозиции аорист — имперфект. Ю.С.Маслов отмечал, что простые претериты либо существуют вместе, как оппозиция, либо утрачиваются также вместе: «...нет такого славянского языка, который утратил бы лишь одну из этих двух форм, сохранив другую» [8]. Таким образом, судьба аориста была предопределена его же активностью: ослабление и дальнейшее вытеснение имперфекта повлекло за собой исчезновение смысловой уникальности аориста и в свою очередь разрушило логическую связь его с плюсквамперфектом, что вытолкнуло на поверхность перфект. Так в единой претери-тальной форме сомкнулись вечность и время, а в рус-
ском этническом сознании установилась темпоральная трихотомия: от прошедшего — к настоящему — в будущее.
1. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М.: Центр «СЭИ», 1991. С.231.
2. Там же. С.233.
3. Маслов Ю.С. Имперфект глаголов совершенного вида в славянских языках // Вопросы славянского языкознания. М., 1954. Вып.1. С.132-133.
4. Лебедева И.Н. // ТОДРЛ. 1983. Т.37. С.51.
5. Давыдова С.А. // ТОДРЛ. 1990. Т.43. С.266.
6. Лебедева И.Н. Указ. соч. С.42.
7. Иеромонах Алипий (Гаманович). Грамматика церковнославянского языка. М.: Паломник, 1991. С.204.
8. Маслов Ю.С. К утрате простых форм претерита в германских, романских и славянских языках // Проблемы сравнительной филологии. К 70-летию чл.-корр. АН СССР В.М.Жирмунского. М.;Л., 1964. С.193.
