CC BY
17
ВРАСТАЮ В РЕГИОН
В этих заметках, являющихся продолжением моих воспоминаний о сыктывкарских буднях («В Сыктывкаре. Первые годы», «‘Вгсллше», 1998, № 5; «Прощание с лошадьми», «ВееЛ-лмс», 2003, № 6), мне хотелось бы на собственном опыте показать, как пишется диссертация по геологии и чего это стоит — сделать добротную геологическую работу по крупному относительно слабо изученному региону. Говорят, что наиболее плодотворные годы в карьере научного работника — самые молодые, поскольку молодой человек более раскрепощен, не опутан условностями и догмами. В какой-то мере мой личный опыт это подтверждает (см. предыдущие заметки). И все-таки я утверждаю, что это не относится к региональной геологии. Чтобы стать геологом-региональщи-ком, надо съесть пуд соли — хотя бы и вместе с ближайшими коллегами. Настоящий интерес и способность к осмысливанию геологических фактов появляются только по мере накопления личного материала, а это требует времени. Во всяком случае три года, стандартно положенные на написание диссертации, совершенно недостаточны, если речь идет о региональной геологии. Такое еще худо-бедно проходит с палеонтологией, если есть коллекция и толковый руководитель; с геофизикой, если задействованы прогрессивные методы и новейшие приборы. То же самое и с петрологией, геохимией, изотопией, если есть доступ к хорошим лабораториям. Голову, правда, никто не отменял. Но у геолога лаборатория — поле, объект изучения — громадный, адекватный эксперимент — невозможен. Эта шту-
ка требует кроме всего прочего — времени, большого физического и нравственного напряжения, предприимчивости, умения работать с очень разными людьми. Недаром в последнее время независимые наблюдатели, мои коллеги, отмечают понижение уровня геологических исследований и пре -стижа геологической науки в нашей стране. Диссертанты и их руководители нацелены, главным образом, на быстрый результат.
Однако посмотрим, как оно было дальше.
Лето 1966 г.
На Торговой и Пуйве
В 1966 году я был включен в полевой отряд Е. П. Калинина, занимавшийся минералогией и геохимией гранитов (не самое лучшее дело для тектониста, но выбирать не приходилось). Работали на двух гранитных массивах Приполярного Урала, Торговском и Кефталыкском, с одним базовым лагерем, вблизи южной оконечности Торгового озера, где из него вытекает одноименная речка. Забро-сились вертолетом, причем часть груза доставили до выкидного лагеря, в северной оконечности озера, что потом позволило использовать резиновые лодки для транспортировки образцов и снаряжения из этого лагеря в основной. После сложных и богатых событиями экспедиций предыдущих лет, эта была довольно спокойной и размеренной. Ходили в пешие маршруты, приносили увесистые пробы гранитов для дробления и выделения акцессориев. Пробы, как правило, дробились и промывались в поле до серого шлиха.
При современном подходе можно было бы попутно составить хорошую коллекцию цирконов для определения абсолютного возраста уран-свинцовым методом. Она бы и сейчас пригодилась. Но тогда у нас лаборатория абсолютного возраста только-только начала работать. Приехавший из Москвы Миша Соколов освоил наиболее массовый и модный в то время калий-аргоновый метод, датировал в основном по валу (т.е. не по отдельным минералам, а по породе в целом), но и это было в ту пору большим достижением. Однако проблемы интерпретации полученных датировок все больше давали о себе знать. Миша попросился к нам в отряд, понимая, что без полевых наблюдений трудно себе представить, какие процессы влияют на поведение изотопных часов. У него тут были свои «сумасшедшие» идеи; он, в частности, додумался до относительности времени и написал на эту тему небольшую научную работу. А жить-то ему, к сожалению, оставалось всего ничего...
В тех краях, тех долинах Среди сопок высоких Мы с друзьями делили Соль походов далеких.
Мы себя не жалели,
Ни о чем не жалея.
Нам близка и понятна Непреклонность железа.
А урана частица Тает, мир согревая.
Мы ее познавали В ней друзей узнавая.
Панорама района работ от восточного контакта Кефталыкского массива на С-В
Место нашего выкидного лагеря в истоках р. Торговой
Итак, мы поставили палатки на берегу озера Торгового и начали обживаться. С собой я привез сеть, взятую напрокат у родственников в Печоре (Печора в данном случае — не река, а город на реке, откуда мы забрасывались вертолетом). Возможностью как-то разнообразить меню мы никогда не пренебрегали. А у меня до сих пор в памяти остался опыт моей университетской производственной практики в геологосъемочной партии на Горном Алтае. Там наше меню в течение трех месяцев состояло из крупы одного сорта, тушенки и сушеного овощного супа. Прежде чем этот суп варить, его надо было вымочить и слить ярко-оранжевую воду. К чаю был сахар и прогорклое сливочное масло. Сухари.
Все. На охоту и рыбалку времени просто не было: все съедал план. Нередко возвращались из маршрута затемно: повод лошади отпустишь — и она сама находит дорогу. Авитаминоз развился такой, что любая ссадина не заживала, гноилась, и каждое утро начиналось с мучительного раздумья: как бы это половчее сесть в седло, поскольку это было все равно, что сесть на горячую сковороду. Потом за день удавалось притереться, а следующим утром все начиналось снова. И только под конец сезона, когда появились томатный соус, картошка и даже капуста (!), беда отступила.
...Сеть была, а опыта еще не было, так что она у нас быстренько запуталась в карликовой березке, которой в основном были покрыты берега. Сра-зу-то невдомек было, что сеть надо распутывать на снежнике, который спус-
кался с северного склоналедникового кара, в километре от нас. Впрочем, и ячея была слишком крупной, так что в сеть за все время попался только один хариус — правда, большой, как раз по ячее. Большой — это с килограмм весом. Обычно они мельче, но все же в среднем раза в два-три крупнее южно -уральских.
В общем, затея с сетью не оправдалась. Зато вскоре мне пришел в голову совершенно нетривиальный способ рыбалки. Разгуливая после маршрута по камням на берегу озера, на границе воды и снежника, я меланхолично размышлял, по какой это причине камни так хорошо отполирова-
ны, плоские и выложены ровно, как паркет, причем часто с промежутками-проливами шириной сантиметров по десять между ними. Я это отнес за счет ледовой абразии. Такие «мостовые» встречаются и по берегам северных рек, где движущийся ранней весной лед полирует и укладывает камни, так что они становятся ровными и гладкими. А здесь, даже в это позднеиюньское время,по глади озера еще бродили крупные, нерастаявшие льдины..
И тут я сделал стойку. Рыба! Между двух камней, в
проливчике, я увидел хариуса. Тот в свою очередь завидел меня и быстренько слинял. Однако идея уже возникла и по мере тренировки начала приносить улов. Надо было только стоять неподвижно и ждать, когда очередной хариус войдет в проливчик между двумя камнями, затем резким движением перекрыть руками пути отступления с обеих сторон и выкинуть рыбу на снежник, где она быстро затихала.
В одном из первых маршрутов мы вышли на скалистый уральский водораздел и начали спускаться в долину р. Пуйвы. Ощущения, что где-то неподалеку есть люди, не было. Ни конных троп, ни оленеводческих ворг (дорог) для нарт в этих местах мы еще не видели. И вдруг в ровной пойме реки, за деревьями, открылось нечто: дорога, гладко укатанная колесным (!) транспортом. В конце дороги — ровная площадка 100x100 м, окруженная колючей проволокой, а в центре — белый домик, красивый, хоть и без затей. И ни души кругом. В первые секунды это было как если бы на Луне увидеть бензоколонку. Естественное объяснение, однако, лежало на поверхности.
О месторождении горного хрусталя под названием Пуйва мы, конечно, слышали. На слуху были и другие знаменитые месторождения из той же серии: Неройка, Пе-лингичей, Парнук, хоть они все и были засекречены и на картах не значились. Известен был даже такой эпизод: якобы во время Великой Отечественной войны на горном аэродроме Пар-нука как-то раз приземлился одномоторный самолет, забравший спецзаказ для англичан. Развитие радиолокатор-ных станций для защиты острова от на-
Поселок Пуйва
Озеро Торговское. Начало июля. Лед еще не растаял
летов фашистской авиации сдерживалось нехваткой качественного пьезокварца. Счет же сырой продукции высшего качества шел на килограммы, так что одного рейса, вероятно, хватило.
Короче говоря, в следующем маршруте мы вышли сначала на штольни, а потом и на сам горняцкий поселок Пуйва, вписавшийся в устье притока одноименной речки. Нас встретили радушно, причем и не без профессионального интереса: наш сыктывкарский институт был достаточно хорошо известен. Так раскрылась «тайна» красивого домика за колючей проволокой: это был склад ВВ (взрывчатых веществ) для проведения буровзрывных работ, построенный по всем правилам искусства. В поселке была единственная колесная машина, которая, естественно, могла ходить только шесть километров в оба конца: до склада и обратно. Остальной транспорт — трактора, лошади и, конечно, вертолет.
В поселке мы бывали еще не раз, заходили и с лагеря на озере, а позже и с базового лагеря на самой речке Торговой. С горняками мы подружились.
Они сонетов не слагают.
Рекордов что ни день не бьют.
Работа есть — в забой шагают,
А водка есть — так водку пьют.
Но небо — то и их забота,
И в небе спутник не летал,
Когда б не был ценой их пота
Добыт космический кристалл
А, кстати, насчет водки... Ее-то именно в тот период в лавке-складе не было (сухой закон: все силы — на выполнение плана!). А тут как раз случилось такое дело. Вдруг выяснилось, что на складе катастрофически портятся конфеты. Обычные карамельки в цветных фантиках. И вот эти конфетки засахарились, и фантики на них уже составляли единое целое с конфетами, и вся эта масса начала потихоньку течь и превращаться в одну полужидкую конфету размером в ящик, и, может быть, не один. Продукты брались партией в кредит с расчетом, что все съедят. А тут такая проблема. Никому не надо. И тогда начальник партии принял нестандартное решение: он позволил из этих конфет делать бормотуху (бражку). Так что в один из наших визитов нас неслабо угостили бражкой совершенно невероятного, серо-буро-малинового цвета (линючие пестрые фантики, как я
уже сказал, извлечению из основной массы не подлежали).
...Были и деловые встречи. Мне показался интересным с минералогической точки зрения контакт гранитов Кефталыкского массива с предположительно ордовикскими отложениями. Мы подбили горняков загнать туда бульдозер и вскрыли с его помо-шью мощную зону выветривания, которая потом и была описана нами в небольшой статье в сборнике института. Мы трактовали это тогда как нео -бычную современную зону выветривания, образовавшуюся, вопреки всему, в условиях холодного, северного климата. Сейчас я подозреваю, что мы могли ошибаться: уж не предордовик-ская ли это зона выветривания на гранитах, вроде той, какая была описана позже в Малдинском районе.
Жизнь в маленьком поселке нельзя было назвать сонной. Народ там собрался молодой, энергичный, общительный. Были и из столиц люди (преимущественно ИТР), завербовавшиеся на какие-то сроки. И эта связь с метрополией сказывалась, несмотря на плохое сообщение, дикий, хотя и величественный пейзаж, непролазную грязь, а порой и затяжную непогоду (я уж не говорю о зиме).
Накрашенные губки, Причесочка в улет:
На шпильках, в мини-юбке Красоточка идет
Кругом крутые горы И грязь невпроворот —
Она шагает гордо,
За ближний поворот,
Раскованно и стильно,
На запах пирогов,
По шаткому настилу (От силы сто шагов).
В одно из посещений поселка с нами увязался белый пес, предположительно принадлежавший начальнику партии. Он обладал, по-видимо -му, страстью к приключениям, и сидеть в поселке ему было просто скучно. Но нам-то каково? Привадили, соблаз-
нили, чуть ли не украли? Всякие попытки, уговорить его вернуться домой, ни к чему не приводили. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, когда б не случай. Наш лагерь, вообще слабо защищенный от непогоды, временами подвергался настоящему натиску сильных ветров. После одного такого ветродуя мы обнаружили, что потеряли надувную резиновую лодку. Бросились искать. Нашли где-то в километре, а могли бы и вообще не найти. После этого случая я их всегда привязываю. И вот иду я, поднимаясь по склону к лагерю, нога за ногу, лодка на голове. Пес, узрев меня с чем-то вместо головы, заскулил, бросился прочь — и больше мы его в этом лагере уже не видели.
Благополучно отработав достижимую в пеших маршрутах территорию вокруг озера Торгового, набрав тяжеловесных проб гранитов кило по пять каждая, частично раздробленных и отмытых в лотке до серого шлиха (т.е. до остатка, обогащенного тяжелыми минералами), мы засобирались на базовый лагерь. Скрутили палатки, вьючные мешки, набили рюкзаки, надули резиновые лодки и двинулись вплавь вдоль озера, тем самым избавляя себя от тяжелой задачи — тащить весь груз на протяжении пяти километров (такова длина озера) без тропы. Но вот лафа кончилась, мы завьючили весь груз, включая лодки, на себя и прошли еще километров пятнадцать, уже по тропе вниз по узенькому истоку речки Торговой, вытекавшей из озера, к основному лагерю в районе известного месторождения вольфрама. В лагере нас встретил ба-зист (это был Коля Суханов), карауливший оставленные вещи и часть продуктов.
Неподалеку от лагеря стоял чум оленеводов. Сходили, и не по разу, к
Чум и скалы. Набросок для линогравюры
Осень. Склон Исследовательского хребта
ним в гости, а они — к нам. Потом мы много раз встречали оленеводов, а эта, после Тимана и Канина, была моя первая встреча с ними на Урале.
Как и на Канине Камне, сезонный выгон стад на высокие продуваемые места связан с тем, что здесь и гнуса меньше, и собирать стада легче, и опять же пастбища — альпийские луга.
Чум — шатер, сложенный из длинных, гладких и очень прямых кольев, обтянут снаружи брезентом (зимой — полотном, сшитым из шкур). Дверь — отогнутый угол брезента. У тех, кто живет почище, складные полы, у тех, кто попроще, — просто утоптанная земля. Постели располагаются вдоль «стен» чума, прикрыты пологами; в центре — очаг или жестяная печурка по-черному (вместо дымохода — дыра вверху), редко когда есть длинная труба. Топят сучьями полярной ивы. Рядом с очагом обязательно стоит очень низкий обеденный столик. Сидят едоки на земле. Основная пища — чай с сахаром и сушками, сгущенка и вареное мясо (а при забое оленя обязательно едят сырое мясо, сырую печень, кровь пьют — иначе авитаминоз обеспечен). И что интересно: больных очень мало. Миски не моют (выкинут собакам — те оближут дочиста). На улице — нарты, укрытые шкурами. Они же и склад (вроде комодов или шкафов), и средство передвижения. Летом запрягают в нарты по пять оленей, зимой — по два.
Мужики посменно пасут стадо; женщины домовничают, шьют одежды (малицы) и пимы из камуса (пимы — мечта тогдашних, а быть может, и теперешних городских модниц). Ребятишек школьного возраста к первому сентября собирают вертолетом и увозят в интернат. Кое-кто из них не хочет уезжать, по кустам прячутся, их отлавливают, уговаривают. Но ни разу не видел, чтобы ребенка ударил взрослый.
Наша работа продолжалась уже из базового лагеря. Я тем временем затосковал, поскольку изучение тонкой минералогии гранитов не входило в мои творческие планы. Старался прихватывать территорию вне гранитных массивов, а под конец отпро-
сился у Жени, начальника отряда, взял лаборанта и сходил в выкидной маршрут с ночевкой по старой конной тропе на восток, в район северного контакта Хартесского гранитного массива, где геологи-съемщики нашли ордовикскую фауну. Находку повторить не удалось, но я по крайней мере познакомился с тем, как выглядит здесь ордовик. Удивился. Совсем белые кварцитопесчаники и аркозы, а вверху мраморы, на типовую тельпосскую свиту непохожи. Однако все в копилку.
Столкнулись мы там с интересным явлением. Тропа, по которой мы шли, была хорошая, как в парке. И вдруг выходим на большую поляну и видим — на месте тропы ровнехонько, как высаженные лесоводами, растут березки, и им лет по двадцать. Головоломка. Прикинул так и сяк. Решил, что тропа была пробита еще геологами большой партии доктора наук Н. А. Сирина, которая работала здесь в 40-х годах. Тропа явно конная; в то время она была хорошо унавожена и разрыхлена подковами. Возможно, на открытом месте тропа задерживала и собирала большое количество летучих семян березы (т. е. происходил самосев). Но впечатление удивительное: прямо-таки рукотворная лесополоса, и это в таком диком месте.
Подкралась осень.
Склон Исследовательского хребта, под которым находился наш базовый лагерь, расцветился в немыслимые оттенки красного и
желтого. В кружках по ночам стала замерзать вода. А потом начались дожди. Время уже дома быть, а погода нелетная, вертолета все нет, и связи нет (рации в наших академических отрядах массово, как норма, появились только в 80-х годах). Продукты кончаются (на долгое сидение не рассчитывали). А у меня еще вдобавок накрывается путевка-поощрение в Венгрию: как было написано, «за хорошую работу по пропаганде знаний». Я подрабатывал чтением лекций, ездил в отдаленные районы и был одно время даже председателем городского общества «Знание». И я весь сезон вечерами у костра, как дурак, долбил венгерский язык по самоучителю, выучил около 500 слов и в принципе разобрался с грамматикой, решительно непохожей на нашу (16 падежей!!! Послелоги!!!). И что теперь? Псу под хвост?!
Но это эмоции. А жрать-то скоро совсем нечего будет... Надо идти в магазин. И вот мы с Мишей Соколовым собираемся к горнякам, в поселок Пуйву. Это 25 км в одну сторону по горам. Дорога, правда, известная: один раз я уже по ней ходил туда-сюда. Даже принес в лагерь подаренную мне тяжеленную друзу хрусталя. Но то в хорошую погоду. А тут дождь и туман. И какова еще река, и в каком состоянии брод? Но делать нечего. Пошли, взяв самые вместительные рюкзаки. Как-никак, а провизия нужна на шесть человек.
Только вышли по тропе — туман накрыл. А я знаю уже: как выйдем на
Зубрю венгерский. Рядом Галя Малыгина и Миша Соколов
голое, как колено, плоскогорье, которое отделяет нас от долины Пуйвы, так и тропа разойдется. (Это нормально: лошади любят тропу там, где путь узкий и идти трудно. А тут — рысью да галопом врассыпную). Но не возвращаться же. Компас, правда, почти бесполезен: засечку сделать не на что, разве что друг на друга, но такой способ очень замедляет движение. Помогает ветер, который должен дуть строго в левую скулу. Идем. Соображаю: справа должно быть озеро. Слушаем. Ага! Плеск воды. Значит, идем правильно. А тут и тропа наметилась, стала потихоньку материализоваться. Начался крутой спуск в долину Пуйвы, к броду. Выходим к берегу. Ну и... Какой там брод?! Бред! Река вздулась, желтая. Дождь идет, и все сразу сбрасывается в реку. Однако место, где был брод, помню.
Держим совет. У обоих за плечами какой-никакой альпинистский опыт. В альплагерях учат переправе через горные реки. Использование веревки для страховки исключено (ее просто нет). Переходить поодиночке, используя в качестве «третьей ноги» палку, которая упирается в дно чуть выше по течению? Или использовать калмыцкий способ (все-таки четыре ноги, и при согласованности действий это, пожалуй, чуть надежнее). Опять же вместе не так страшно. Останавливаемся на втором. Заходим, положив руки друг другу на плечи. Идем боком. Упираемся. Вода выше пояса. Нас на-
чинает крутить и волочит по течению. Почти плывем в таком четырехногом состоянии, цепляясь за дно то одной ногой, то третьей. Только бы не опрокинуло! Но вот уже опять стоим. Уперлись рогом. Выходим. Отжимаем одежду. На ходу согреваемся. Вот уже и склад ВВ. Укатанная дорога. Значительно более легкий брод на плоском, широком русле.
Мы в поселке. Поселковые приятели и знакомые удивлены нашим появлением в такую пору. Но и радушны. Устраивают нас на ночлег, дают обсушиться, кормят чем бог послал, и даже наливают. Время уже далеко за послеобеденное. Его как раз хватает, чтобы набрать на складе-магазине продуктов. Складист — мелкий, говорливый «западэнэць», бывший (по его собственному признанию) бандеровец, выдает нам все по списку, и убалтыва-ет еще купить шоколадок (они явно просрочены и скоро будут похожи на «жидкие часы» Сальвадора Дали), но мы, довольные, что удалось купить все необходимые продукты и еще кое-какие овощи, берем и это.
Назавтра выяснилось, что нам сильно повезло. Коногоны, пришедшие в поселок из Саранпауля с караваном вьючных лошадей, отправляются в обратный путь. Дождь прошел, и вода несколько спала. Наши тяжеленные рюкзаки приторочены с двух сторон к вьючному седлу крепкой, отдохнувшей лошади, и мы налегке едем с коногонами до брода.
Там — привал. Впереди у нас крутой подъем уже пешком и с грузом на плоскогорье. Костерок, чифирек. Пожилой коногон с темным морщинистым лицом протягивает консервную банку: «На, хлебни...». Хлебнул. Горечь.
Расстаемся, жмем руки, благодарим. Вьючимся (уже на себя). Сердце колотится. На чифире проскакиваю затяжной подъем, почти не заметив. Отдохнул, дождался Мишу, который шел без «допинга». В то время я не знал, какое у него больное сердце. Говорили (он и сам не скрывал), что здоровье хреновое: ревматизм, что-то с головой. Но как-то до сознания толком не доходило, что и сердце не в порядке. Внешне крепкий, кряжистый мужик. И никогда не жаловался, что тяжело.
Донесли поклажу, причем последнюю стометровку по болоту проползли уже на четвереньках. Вечером, хватив спирта из заначенного начальником НЗ, пели под гитару песни, и вообще мы были довольны собой — как Миша сказал, для таких моментов и живем!
Вертолет в конце концов прилетел, причем когда его никто не ждал — почти при нулевой видимости. Понятно, что по долине Щугера он прошел без проблем, но когда свернул на Торговую — крался в облаках, едва не цепляя колесами скалы.
Чл.-корр. РАН В. Пучков (продолжение в следующих номерах)
Поздравляем
Елену Федоровну Зою Георгиевну
МАЛАХОВУ СКОК
с награждением Почетными грамотами Российской академии наук и профсоюза работников РАН!
Постановление № 21/7 от 19.03.2009
Поздравляем
Валентина Леонидовича и Людмилу Николаевну АВДРЕИЧЕВЫХ
с награждением Почетныдои грамотами Министерства природнык ресурсов Российской Федерации!
Министр Приказ № 155-лс
Ю. П. Трутнев от 18.03.2009
