CC BY
15УДК 94 (1920)
Б01: 10.24412/2686-9217-2020-2-45-49
Врангелиада как целостный феномен внутри Белого
движения
В.В. Семенов60
Яркость феномена крымской Вандеи столетней давности совершенно очевидна: парадоксально, но факт: захватившая всего-навсего небольшой по размерам полуостров и так и не сумевшая выйти за его пределы, врангелевская эпопея стала явлением — ее исторический масштаб оказался стократно крупнее географического. Порой кажется, что лишь смещение точки зрения от политики и войны в плоскость героики и трагедии способно открыть взгляду подлинную сущность врангелиады. В этом аспекте противоборство Белого Крыма и Советской Республики — одна губерния против сорока девяти и лишь один шанс на успех против девяносто девяти целых и девяти в периоде — обнаруживает тот монументальный эпический характер, который и спустя столетие привлекает внимание и интерес потомков к истории «врангелевской эпопеи» и всего Белого движения.
Врангелиада берет свое начало в дни глубокого кризиса антибольшевистского лагеря, ее появление было катализировано катастрофами Одесской и Новороссийской эвакуаций февраля - марта 1920 г. Короткой строкой «Генерал барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными силами на Юге России» была подведена черта под временем нахождения генерала А. И. Деникина у кормила Белого Юга - наступило время Врангеля, который был душой последнего акта противостояния с большевиками на Юге, при нем же белогвардейцы навсегда ушли из Крыма — на Чужбину.61
60 Семенов Вадим Владимирович - студент, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7-9; syrovodka@gmail. com
Semenov Vadim Vladimirovich - student, St. Petersburg State University, Russian Federation, 199034, St. Petersburg, Universitetskaya nab., 7-9; ap80@mail.ru; a.puchenkov@spbu.ru
61 Пученков А. С. 1920 год: агония белого Крыма // Россия на переломе: войны, революции, реформы. ХХ век: Сб. статей. СПб., 2018. С. 176.
Предшественник и продолжатель выглядели безусловными антиподами: невыразимо различные внешне, они серьезно разнились и внутренне. Генерал Деникин был уважаем, но не снискал себе популярности ни в армии, ни у общественности; во Врангеля были влюблены, его фигура внушала массам обожание, и это экзальтированное чувство не исчезло даже после падения крымской твердыни.
«Наш молодой вождь» — такую характеристику Врангеля можно было частенько услышать в Крыму в 1920 году. Но его молодость, очевидно, состояла вовсе не в годах, а в порывистой энергии, отказе от отживших предубеждений и свежести взгляда на вещи. В отличие от забронзовевших генералов высшего деникинского круга, для которых он всегда оставался лишь выскочкой, ротмистром в генеральских погонах, Врангель не держался за прошлое, а лишь прагматически апеллировал к некоторым его страницам. Показательным примером такого образа действий явилось принятие Вооруженными Силами на Юге России утраченного прежде имени старой Русской армии. Бесспорно, это не была просто декларативная смена вывески. Данным обращением к героике прошлого Врангель заявлял преемственную связь белого воинства с дофевральской армией, с ее былыми мощью и славой. Вместе с тем этот шаг семантически знаменовал, что борьба в Крыму ведется не за Тавриду или южнорусские области, а за всю Россию.
Барон Врангель был единственным из числа ключевых белых стратегов, кто сумел постичь специфику гражданской войны и те особенности, что разительно отличали ее от противостояния дисциплинированных вооруженных сил. Это понимание обнаружилось принципиальными переменами во всех областях жизнедеятельности воюющего государства: во внутренней политике, во внешних сношениях, в военной практике. Начатое Врангелем перерождение подпитывалось тем общеразделяемым чувством разочарования в установившихся реалиях, которое переполняло защитников Белого Юга. Можно уверенно утверждать, что во врангелиаде нашло живое воплощение всеобъемлющее неприятие ежедневно наблюдаемой действительности: разложения войск и порочности их начальников, развращенности тыла и
- 46 -
бюрократизации гражданского управления, безыдейного политиканства и разобщенности всех от всех.
Представляется, что П. Н. Врангель не сильнее прочих руководителей Белого движения питал склонность и пиетет к политической деятельности, но в то же время он более многих, не исключая своего предшественника на высшем посту, сознавал, что правитель государства не может бежать от политики или уклоняться от нее, прикрываясь «непредрешением». В те дни, когда никто в Крыму не представлял себе, каким окажется завтрашний день, и что возможно предпринять для спасения общего дела, генерал Врангель стремился делами указать необходимые ответы. Его прогрессивные земская и земельная реформы обещали дать полноценные всходы лишь в отдаленном будущем, но уже в настоящем, сочувственно принятые военными, они привнесли в армию потерянное прежде чувство единения с населением и, вслед за тем, веру в свои силы.
В ходе Крымской кампании 1920 года Врангель как военный практик осуществил первый полноценный опыт глубокого взаимодействия конных масс и боевой техники. Применение аэропланов и бронированных машин и их полевом взаимодействии с пехотой и конницей вкупе с высоким искусством ведения маневренной войны обусловили то, что «бронированная конница» Врангеля, соединявшая в себе все сильные стороны конного войска с невиданной огневой силой, заслужила неподдельное уважение даже в лагере его противников. Во многом благодаря этому новаторству случился скоротечный, но яркий триумф Русской армии в Северной Таврии, явившийся последней крупной победой белого оружия в Гражданской войне.
Метаморфоза армии, выразившаяся в стремительном превращении разложившейся «банды» в реальную силу, ведущую успешные наступательные действия, в силу своей исключительности нередко рассматривалась очевидцами как «чудо». Первоначальные успехи Врангеля стали для многих источником веры в то, что положение Крыма как подвергаемой отовсюду опасности «осажденной крепости» переменится, и на этом кусочке земли возможно будет создать подлинную
- 47 -
антитезу большевистскому государству. Эта мечта о русской Либерии или, сообразно более современной и понятной нам аналогии, о русском Тайване, была призвана примирить национальную тоску белых с неверием в возможность победы силой оружия над большевиками — на всём необъятном пространстве России.
И всё же роковая неотвратимость военного поражения белых обнаружила себя не у крымских перешейков, а много раньше, когда фронт пролегал еще на широтах Киева и Харькова. Многомесячный отход и утрата огромных территорий оставили слабый фундамент для любых серьезных и смелых замыслов. Последовавшая смена цикла в истории Белого движения на юге России, как казалось, обещала свестись лишь к ликвидации остатков армии и прекращению самого движения. Но крымская Вандея барона Врангеля, которой пророчили пасть спустя несколько недель, выстояла семь с половиной месяцев: поистине, как писал современник, «можно было удивляться не тому, что Крым пал, а что он так долго держался». Тот незримый символ русской национальной власти и всего Белого дела, который Врангель бережно затеплил на «последнем клочке родной земли» в Крыму, его армия позднее с честью вынесла на чужбину «на своих знаменах».
В харизматической фигуре генерала Врангеля персонифицировалось нарастающее отрицание обществом и армией той непрерывно складывавшейся действительности, которая на рубеже 1919— 20 гг. поставила Белое дело на грань военного и духовного крушения. С этой точки зрения врангелиада явилась закономерным запросом на радикальные перемены. Приняв на себя всю полноту власти, барон Врангель решительно провел переустройство во всех сферах гражданского и военного управления, позволившее белым в последний раз сдать экзамен на жизнеспособность. Однако, врангелиада необратимо запоздала для того, чтобы победить; ретроспективно видится, что крымская Вандея 1920 года, став эволюционной вершиной государственного становления Белого Юга, была фатально обречена на то, чтобы сойти со сцены истории.
