CC BY
80
Г олубева О.В. ©
Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка,
Национальный исследовательский ядерный университет (Московский инженерно-физический институт: МИФИ)
ВОЗВРАЩЕНИЕ В «МИЛУЮ СТРАНУ»
(НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ К ТЕМЕ «БАРАТЫНСКИЙ И ШАТОБРИАН»)
Аннотация
Статья представляет собой фрагмент исследования о влиянии французской литературы на творчество Е. А. Баратынского. В статье устанавливаются произведения Ф.-Р. Шатобриана, послужившие источниками для стихотворений Баратынского «Есть милая страна...» и «Япосетил тебя пленительная сень...».
Ключевые слова: источники поэзии Е. А. Баратынского, русская литература, французская литература, Ф.-Р. Шатобриан.
Keywords: The sources of Baratynsky’s poetry, Russian literature, French literature, F.-R. Chateaubriand.
Данная статья — фрагмент исследования о влиянии французской литературы на творчество Е. А. Баратынского (1800 — 1844).
Спектр «французских» интересов Баратынского был весьма разнообразен: труды философов (Декарта, Монтеня, Вольтера, Руссо, Дидро), сочинения представителей «французской школы» (Буало, Расина, Мольера); элегии Э. Парни, А. Бертена, Ш. Мильвуа, произведения современных французских «романтиков» (Ф.-Р. Шатобриана, Ж. Де Сталь, Ш.-О. Сент-Бёва, В. Гюго) и др. (подробнее см.: [5, с. 13—14]; историко-литературные комментарии И. А. Пильщикова, Н. Н. Мазур — [2]).
Ф.-Р. Шатобриан (1768—1848) был одним из тех французских сочинителей (наряду с Монтенем, Вольтером, Руссо), идеи которых «составили мировоззренческую основу поэзии Баратынского и были востребованы в течение всей его творческой жизни» [5, с. 13]
В начале творческого пути (1821—1822) Баратынский перевел несколько фрагментов из очень популярного у его современников (К. Н. Батюшкова, В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, А. С. Пушкина и др.) трактата Шатобриана «Гений христианства» (1802), в том числе: «Общее обозрение Вселенной», «О Вере», «О Надежде и Любви», «Пороки и Добродетели согласно с учением Религии» и др. (подробнее см.:[8, по указателю]).
Разумеется, Баратынский был знаком и с другими произведениями Шатобриана: как его прозаическими сочинениями (повестями «Атала», «Рене», «История последнего из Абенсеражей» и др.), так и немногочисленными поэтическими опытами (например, «Картины природы» — «Tableaux de la Nature» и др.).
В сочинениях Шатобриана Баратынского привлекал поиск ответов на те же неразрешимые вопросы бытия, размышление над которыми составляли суть и его творчества. Баратынский не в меньшей степени, чем шатобриановский Рене, переживал конфликт между сердцем, которое «любило бога» и разумом, который «не хотел его знать»1, стремлением к деятельности и жаждой покоя, полнотой жизни и неизбежностью смерти, между «верой и неверием».
В контексте разрешения этих философски-нравственных противоречий любопытно исследовать две элегии Баратынского: «Есть милая страна...» (1827?) и «Я посетил тебя, пленительная сень.» (1832—1833).
Обе элегии можно отнести к жанру «усадебной поэзии» и рассматривать в первую очередь в контексте стихотворений, описывающих реальный пейзаж2, как самого Баратынского («Судьбой наложенные цепи.»), так и других поэтов (и русских, и европейских). Среди
© Голубева О.В., 2014 г.
источников этих элегий Баратынского (кроме сочинений Шатобриана, о которых будет сказано ниже), стихотворения И. И. Дмитриева, В. А. Жуковского, Н. И. Гнедича, К. Н. Батюшкова; Ф. Маттиссона, Г.-М.-Ж.-Б. Легуве, Ж. Делиля, Ш. Мильвуа, А. Ламартина и др. Установка на «эклектизм» является одной из характерных особенностей поэтики Баратынского. Это означает, во-первых, отсутствие иерархии первоисточников: любой текст Баратынского рождается из сочетания идей и мотивов, существующих в актуальных для него сочинениях его предшественников и современников, и вместе с тем являет абсолютно новый по отношению к этим сочинениям смысл. Во-вторых — обращение к русским текстам-посредникам (сочинениям Державина, Батюшкова, Жуковского, Пушкина) для освоения европейской (в том числе — французской) традиции [5, с. 14—15; 6, с. 86].
Так, одним из источников элегии Баратынского «Есть милая страна...» (а также одним из вероятных поводов для ее написания) является романс Лотрека «Combien j'ai douce souvenence.» («Как сладко мне воспоминанье.»), героя исторической повести Франсуа Рене Шатобриана «История последнего из Абенсеражей» («Les aventures du dernier Abencerage», 1810, опубл. 1826)3:
Combien j'ai douce souvenance
Du joli lieu de ma naissance!
Ma soeur, qu'ils etoient beaux les jours De France!
O mon pays, sois mes amours!
Toujours!
<...>
Te souvient-il du lac tranquille
Qu'effleuroit l'hirondelle agile,
Du vent qui courboit le roseau Mobile,
Et du soleil coushant sur l'eau,
Si beau?
Oh! Qui me rendra mon Helene,
Et ma montagne, et le grand chene?
Leur souvenir fait tous les jours Ma peine:
Mon pays sera mes amours Toujours!
([13, с. 168]; курсив мой — О. Г.)
(Перевод: Как сладко мне воспоминанье // О милом месте моего рождения! // Сестра, пусть будут прекрасны все дни // Франции! // О моя страна, пусть будет моей любовью // Всегда! <...> // Ты помнишь тихое (спокойное) озеро, // Которого касалась быстрая ласточка, // Ветер, склонявший гибкий тростник, // И солнце, заходящее в воду, // Так красиво? // О! Кто мне вернет мою Элен, // И мою гору, и мой большой дуб? // Воспоминание о них всякий день причиняет мне боль: // Моя страна (родина) будет моей любовью // Всегда!)
Однако Боратынский опирался в первую очередь не на французский источник, а на вольное подражание романсу Лотрека, выполненный В. А. Жуковским («Там небеса и воды ясны.», 1816). При жизни Жуковского перевод не был опубликован, но Боратынский, конечно, был знаком с ним, так как Жуковский сообщил его в письме к А. П. Киреевской от 7 ноября 1816 г. [7, 458].
Жуковский адаптировал французские реалии к пейзажу с. Мишенского; Боратынский — к пейзажу Муранова, использовав лексические формулы и композиционное построение романса Жуковского (противопоставление милой страны / родины всему остальному миру: Где
б ни был я / Куда, где б ни были; воспоминание о ней: Ты помнишь ли.../ Я помню...; устремленность души «туда» и обретение счастья «там»).
Жуковский
Там небеса и воды ясны!
Там песни птичек сладкогласны!
О родина! все дни твои прекрасны!
Где б ни был я, но все с тобой Душой.
<...>
Ты помнишь ли наш пруд
спокойный,
И тень от ив в час полдня знойный,
И над водой от стада гул нестройный,
И в лоне вод, как сквозь стекло,
Село?
Там на заре пичужка пела;
Даль озарялась и светлела;
Туда, туда душа моя летела:
Казалось сердцу и очам —
Все там!..
([7, С. 36]; курсив везде мой — О. Г.)
Боратынский
Есть милая страна, есть угол на земле, Куда, где б ни были <.>
Всегда уносимся мы думою своей <.>
Я помню ясный, чистый пруд; Под сению берез ветвистых <.>
А там счастливый дом. туда душа летит,
Там не хладел бы я и в старости глубокой! Там сердце томное, больное обрело Ответ на все, что в нем горело <.>
([3, с. 161—162]; курсив везде мой — О.
Г)_____________________________________
«Милая страна» с расположенным в ней «счастливым домом» в первую очередь — метафора семейного счастья (А там счастливый дом... туда душа летит, / Там не хладел бы я и в старости глубокой! / Там сердце томное, больное обрело / Ответ на все, что в нем горело, /И снова для любви, для дружбы расцвело /И счастье вновь уразумело).
В письме к Н. М. Коншину от 14 декабря 1826 (написанному незадолго до смерти его свояченицы Натальи Львовны Энгельгардт — 20 декабря 1826), Боратынский признавался: «Так, мой милый: вашего полку прибыло: я женат и счастлив. Ты знаешь, что сердце мое всегда рвалось к тихой и нравственной жизни. Прежнее мое существование, беспорядочное и своенравное, всегда противоречило и свойствам моим, и мнениям. Наконец я дышу воздухом, мне потребным; но я не стану приписывать счастия моего моим философическим правилам, нет, мой милый, главное дело в том, что Бог мне дал добрую жену, что я желал счастия и нашел его. Я был подобен больному, который, желая навестить прекрасный отдаленный край, знает лучшую к нему дорогу, но не может подняться с постели. Пришел врач, возвратил ему здоровье, он сел и поехал. Отдаленный край — счастие; дорога — философия; врач — моя Настинька. Какова аллегория?» ([8, с. 184]; курсив мой — О. Г.)
Ст. 27—30 элегии «Есть милая страна.» отсылают к «Разуверению» (ст. 5—12). Состояние «разуверения» переосмысливается Боратынским прежде всего в контексте его личной судьбы.
Разуверение «Есть милая страна...»
Уж я не верю увереньям, Там сердце томное, больное обрело
Уж я не верую в любовь,, Ответ на все, что в нем горело,
И не могу предаться вновь И снова для любви, для дружбы расцвело
Раз изменившим сновиденьям! И счастье вновь уразумело.
Слепой тоски моей не множь,
Не заводи о прежнем слова,
И друг заботливый больнова В его дремоте не тревожь!
([2, с. 236]; курсив мой — О. Г.) ([3, 161]; курсив мой — О. Г.)
В издании стихотворений Баратынского 1835 года [12] элегия «Есть милая страна...» (№ CXVII) помещена перед стихотворением «При посылке Бала С.<онечке> Э<нгельгардт>» (№ CXVIII) — любимой свояченице Боратынского, младшей сестре Настасье Львовны (кроме этого, к ней обращены еще два стихотворения Боратынского — «Нежданное родство с тобой даруя.» и «Дитя мое, она сказала. »).
Боратынский работал над поэмой «Бал» с начала 1825 года до осени 1828 года. Прототипом главной героини «Бала» (княгини Нины) послужила А. Ф. Закревская (см. письмо Боратынского к Н. В. Путяте, 1825, апрель, после 5 — [8, с. 157]; Закревской посвящены следующие стихотворения Боратынского: «Как много ты в немного дней.»; «В борьбе с тяжелою судьбой.»; «Нет, обманула вас молва.»; «Порою ласковую фею.»)4.
Можно предположить, что высказывания Боратынского в вышеупомянутом письме к Коншину о перемене образа «существования», о враче-Настиньке, излечившей больного, и в элегии «Есть милая страна.» (ст. 27—30) о «томном и больном» сердце, вновь расцветшем для любви и дружбы, в числе прочих смыслов подразумевают излечение от глубокой страсти к Закревской и обретение «тихой и нравственной жизни» в «счастливом доме». Поэтому, посылая Сонечке экземпляр «Бала», в сопроводительном стихотворении Боратынский противопоставил «безобразный и мятежной», «преступный жар недостойной страсти» ее «невинности» и «спокойствию» («При посылке Бала С. Э.», ст. 1—5: [3, 213]); а в заключительном четверостишии (ст. 9—12) «жильца семейственного круга» — «путешественнику». Поместив в «Стихотворениях» 1835 года [12] рядом элегию «Есть милая страна.» и послание к Сонечке, Боратынский дал понять, что именно в «семейственном кругу» Энгельгардтов
«путешественник» «нашел пристань» (см.: «Есть вожделенный край, есть угол на земле.», № 119. 2, ст. 8 в кн.: [3, 162]) и вновь обрел счастье, любовь и дружбу5.
«Милая страна» оказывается способной врачевать «больное» сердце (как женщина и «песнопенье» / вариант «воображение или мечта» — в «Стихотворениях» 1835 года [12] элегия «Есть милая страна.» помещена после стихотворения «Слыхал я добрые друзья.», № CXVIII — sic!)
Герой вновь обретает любовь и счастье, а вместе с ними — способность чувствовать. Но внутри усадебного пространства, ибо элегия обрывается на отрицательном члене оппозиции: Печаль любви сладка, /Отрадны слезы сожаленья — холодная, суровая тоска, / Сухая скорбь разуверенья. Во внешнем пространстве и тоска, и разуверенье по-прежнему актуальны. Однако счастливая «милая страна» открывает путь к «духовному укрупнению» ситуации [4].
«Есть милая страна.» — промежуточный текст между ранними стихотворениями Баратынского («Отрывки из Поэмы: Воспоминания», «Я возвращуся к вам, поля моих отцов.» — [2, 98—104; 2, 169—172]) и элегией «Я посетил тебя, пленительная сень.» [3, 301—306]. Намеченные в «Милой стране.» мотивы (возвращения на родину и обретения там желанного покоя, животворности родных мест, хранящих память о близком человеке6) в элегии «Я посетил тебя, пленительная сень.»7 получили философское звучание («генерализовались»): возвращение на родину было осмыслено как обретение духовной обители — Элизия, где стала возможной встреча с отцом (единение с ним в духе), указавшая путь к созидающей и гармонизирующей силе творчества и бессмертию творческого духа.
Процесс познания и обретения Бога в элегии «Я посетил тебя, пленительная сень.» происходит под очевидным воздействием «Рене» (1802) Шатобриана.
Ср., например, «впечатление» Рене, героя повести Шатобриана, пережитое им после смерти отца:
«Cependant mon pere fut atteint d’une maladie qui lt conduisit en peu de jours au tombeau. <...> J’appris a connaitre la mort sur les levres de celui qui m’avait donne la vie. Cette impression fut
grande ; elle dure encore. C’est la premiere fois que l’immortalite de l’ame s’est presentee clairement a mes yeux. Je ne pus croire que ce corps inanime etait en moi l’auteur de la pensee : je sentis qu ’elle me devait venir d’une autre source ; et dans une sainte douleur qui approchait de la joie, j ’esperai me rejoindre un jour a l’esprit de mon pere» [16, p. 102] (Перевод Н. Я. Рыковой: Но вот моего отца настигла болезнь, через несколько дней сведшая его в могилу. <...> На устах того, кто дал мне жизнь, впервые ощутил я дыхание смерти. Это оставило во мне сильное впечатление, не изгладившееся и поныне. И впервые взору моему с очевидностью предстало бессмертие души. Невозможно было поверить, что это бездыханное тело и есть то, что породило во мне способность мышления. Я почувствовал, что источником ее должно быть нечто иное, и, исполненный священной скорби, чем-то сродной с радостью, преисполнился надежды соединиться когда-нибудь с духом моего отца — курсив везде мой — О. Г.)
И финальные строки элегии Баратынского:
Давно, кругом меня, о нем (об отце — О. Г.) умолкнул слух,
Прияла прах его далекая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух;
Здесь, друг мечтанья и природы,
Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую бессмертную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной сени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень священную мне встречу.
([3, 302]; курсив мой — О. Г.)
Осмыслив религиозный пафос Шатобриана, Баратынский представил мотив посмертной встречи с «доступным духом» отца в контексте актуальных для русской литературы первой трети XIX века влияний — античной (неоклассической) традиции и творчества Шекспира.
1«Mon creur aimait Dieu, et mon esprit le meconnaissait» [16, с. 114].
2По свидетельству Н. Е. Баратынского, в элегии «Есть милая страна» представлено «описание сельца Мураново, Москов. губ., Дмитриевского <Дмитровского> уезда, ныне влад. С. Л. Путята» [11, с. 216— 217].
Мураново — имение родителей жены Боратынского — Льва Николаевича и Екатерины Петровны Энгельгардт. После женитьбы на их дочери Настасье Львовне Энгельгардт (9 июня 1826 г.) Боратынский часто бывал здесь, а после смерти в 1836 г. Л. Н. Энгельгардта стал фактическим хозяином имения. В 1841— 1842 гг. по проекту Боратынского в Мураново был построен новый двухэтажный дом. Посетивший его Н. В. Путята писал жене (младшей сестре Настасьи Львовны — Соничке) о «грустных и унылых чувствах, которые возбуждает это место. Тут все живо напоминает покойного Евгения. Все носит светлые следы его работ, его дум, его предположений на будущее. В каждом углу, кажется, слышим и видим его. Я не могу удалить из памяти его стиха: «Тут не хладел бы я и в старости глубокой» (отмечено Л. Г. Фризманом. См.: [1, с. 623]; цит. по кн.: [10, с. 36]).
В элегии «Я посетил тебя, пленительная сень...» представлено «описание д. Мары, Тамбовской губ. Кирсановского уезда». А в ст. 50—69 (Он не был мыслию, он не был сердцем хладен <... > Я тень священную мне встречу) речь идет об отце Е. А. Баратынского (свидетельство Н. Е. Баратынского: [11, 196; 198]).
3Эта повесть Шатобриана в переводе М. П. Погодина была опубликована в «Московском Вестнике» [14]. В кратком предисловии к публикации сообщалось о недавнем получении в Москве нескольких «томов Шатобриановых сочинений»: «В первом из них (по времени издания) помещены: Атала, Рене и здесь предлагаемая повесть, которая нигде прежде еще не была напечатана Автором» ([14, № 3, с. 172].
И выход собрания сочинений Шатобриана (в частности тома, в котором была опубликована «История последнего из Абенсеражей»), и появление перевода повести в «Московском Вестнике» — подтверждают возможность датировать начало работы над элегией 1827 годом.
4В 1826—1827 гг. события и впечатления, связанные с А. Ф. Закревской, развиваются параллельно со стремительным романом и последовавшей за ним свадьбой с Н. Л. Энгельгардт.
5Семейственное счастье Боратынских мифологизировалось: «— Как жаль, Евгений, что я не красавица, сказала Настасья Львовна мужу в присутствии дяди Александра [А. С. Пушкина] и моей матери, когда Боратынский похвалил наружность встреченной им какой-то дамы. <.. .>
— Ты для меня лучше всех красавиц! — отвечал громче обыкновенного Боратынский, целуя руку жены.
В этом простом ответе, как говорила мне мать, зазвучала такая высокая струна, в нем сказалось столько неподдельного прямого чувства, что и Ольга Сергеевна и Александр Сергеевич тронуты были до слез, а мать обратилась к дяде с пожеланием:
— Дай Бог тебе, Александр, быть таким мужем и найти такую жену» [9, с. 192—193].
6Призрак «милой страны» в элегии Баратынского «Есть милая страна.» (ст. 32—33: Она, с болезненным румянцем на щеках, / Она, которой нет, мелькнула предо мною) — Наталья Львовна Энгельгардт, младшая сестра жены Баратынского Настасьи Львовны, умерла от чахотки на 21-м году жизни 20 декабря 1826 года. Ср. упоминание о сестре (Helene) в стихотворении Шатобриана (романс Лотрека «Combien j'ai douce souvenance...»): «Oh! Qui me rendra mon Иё!ёпе... »
7Сходные мотивы возвращения на родину и обретения там покоя и бессмертия есть и в идиллии Шатобриана «L’amour de la campagne. Tableaux de la Nature. Neuvieme tableau» («Сельская любовь. Картины природы. Картина девятая)», впервые опубликованной в «Almanach des Muses» («Альманах Муз») за 1790 год:
Que de ces pres l’email plait a mon creur!
Que de ces bois l’ombrage m’interesse!
Quand je quittai cette onde enchanteresse,
L ’hiver гёgnoit dans toute sa fureur <... >
Mais le printemps me rend mes champs et mes beaux jours <...>
Fleuve de ces vallons, la, suivant tes dёtours,
J’irai seul et cotent gravir ce montpaisible ;
Souvent tu me verras, inquiet et sensible,
Arrete sur tes bords en regardant ton cours.
J’y veux terminer ma carrier ;
Rentre dans la nuit des tombeaux,
Mon ombre encore tranquille et solitaire,
Dans les forets cherchera le repos.
Au sejour des grandeurs mon nom mourra sans gloire,
Mais il vivra long-temps sous le toits de roseaux ;
Mais d’age en age, en gardant leur troupeaux,
Des bergers attendris feront ma courte histoire :
«Notre ami, diront-ils, naquit sous ce berceau ;
Il commenqa sa vie a l’ombre de ces chenes ;
Il la passa couche pres de cette eau,
Et sous les fleurs sa tombe est dans ces plains »
([15, p. 321—322]; курсив мой — О. Г.)
(Перевод: Как эмаль этих лугов приятна моему сердцу! / Как тень этих лесов волнует меня! / Когда я оставил эти пленительные воды, / Зима господствовала со всей своей жестокостью <...> / Но весна возвращает мне мои поля и мои прекрасные дни <... > / Река этой долины, здесь, следуя твоим излучинам, / Поднимусь, одинокий и довольный, на эту мирную гору; / Часто ты будешь видеть меня, взволнованного и чувствительного, / Стоящего на твоих берегах и наблюдающего за твоим движением. Здесь я хочу закончить мой путь;/ Войдя в сумрак могил, / Моя тень, снова спокойная и одинокая, / В лесах найдет покой. / Среди величия мое имя умрет бесславно, / Но оно будет долго жить под сенью тростника, / Но из века в век, охраняя свои стада, / Растроганные пастухи будут рассказывать мою короткую историю: / «Наш друг, скажут они, родился в этой колыбели; / Он начал жизнь в тени этих дубов; / Он ее кончил, уснув рядом с этими водами, / И в цветах его могила находится на этих полях).
Литература
1. Баратынский Е. А. Стихотворения; Поэмы / Издание подготовил Л. Г. Фризман. М.: Наука, 1982. — 720 с.;
2. Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем / Руководитель проекта А. М. Песков / Редакторы тома А. Р. Зарецкий, А. М. Песков, И. А. Пильщиков. Т. 1. Стихотворения 1818—1822 годов. М.: Языки славянской культуры, 2002. — 512 с.;
3. Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем / Руководитель проекта А. М. Песков / Редакторы тома О. В. Голубева, А. Р. Зарецкий, А. М. Песков. Т. 2. Ч. 1. Стихотворения 1823 — 1834 годов. М.: Языки славянской культуры, 2002. — 440 с.;
4. Бочаров С. Г. «Обречен борьбе верховной...» (Лирический мир Баратынского) // О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой. М.: Советская Россия, 1985. — С. 69 — 123;
5. Голубева О. В. «Река времен», или Г. Р. Державин и А. Шенье в поэтическом соревновании Е. А. Боратынского с А. С. Пушкиным // Эстетико-художественное пространство мировой литературы: материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XV Кирилло-Мефодиевские чтения», 13 мая 2014 года. — Москва; Ярославль: Ремдер, 2014. — С. 12—20;
6. Голубева О. В. «Гамлет-Баратынский» и французская литературная традиция //Сборник статей XIV международной конференции Россия и Запад: диалог культур 24 —26 ноября 2011 года. Вып. 16. Ч.
III. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, Центр по изучению взаимодействия культур, 2012. — С. 85—
95;
7. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. / Главный редактор А. С. Янушкевич / Редакторы тома О. Б. Лебедева и А. С. Янушкевич. Т. 2. Стихотворения 1815—1852 годов. М.: Языки русской культуры, 2000. — 840 с.;
8. Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского / Составитель А. М. Песков; текст подготовили Е. Э. Лямина и А. М. Песков. М.: Новое литературное обозрение, 1998. — 496 с.;
9. Павлищев Л. Из семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине. М.: Университетская типография, 1890. — 445 с.;
10. Пигарев К. В. Мураново. М.: Московский рабочий, 1948. — 152 с.;
11. Сочинения Евгения Абрамовича Баратынского / Издание подготовил Н. Е. Баратынский. Казань: Университетская типография, 1884. — [666] с. с разд. паг.;
12. Стихотворения Евгения Баратынского. Ч. I. М.: Типография Августа Семена при Имп. Мед.-хирург. акад., 1835;
13. Французская поэзия в переводах В. А. Жуковского / Составление, предисловие и комментарии Н. Т. Пасхарьян. М.: Издательство «Рудомино»; ОАО Издательство «Радуга», 2001. С. Параллельным текстом на франц. яз. — 256 с.;
14. Шатобриан Ф.-Р. — Приключения последнего Абенсеррага / Перевод М. П. Погодина // Московский вестник. —1827.— Ч. 1 [ц. р. 7 декабря 1826].—№ 3.— С. 172—188; № 4.— С. 255— 303; перевод романса Лотрека — № 4. —С. 292—293;
15. Chateaubriand F.-R. ffiuvres completes. V. 22. Melanges et poesies. Paris: Ladvocat, 1828. — XX — 364 — 98 p.
16. Francois Rene de Chateaubriand. Atala — Rene. Paris: Pocket classiques, 1999. — 263 p.
