CC BY
79
производительный простой тракторов и другие явления, тормозящие усиленному ходу развития и работы указанной коммуны». Впоследствии Тихомиров был снят с работы без назначения пенсии (Там же. Ф. П-98. Оп. 1. Д. 388. Л. 93-93 об., 97).
62. Кировская областная организация КПСС в цифрах: 1917-1985 / сост. В. В. Леготин. Киров, 1986. С. 40.
63. Головин С. А. Членство в РКП (б)-ВКП(б) как основной путь повышения социального статуса (19201930-е гг.) // Вопросы истории. 2008. № 3. С. 38.
УДК 2-78
А. Г. Поляков
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЦЕРКОВНЫХ РАЗДЕЛЕНИЙ В КОНЦЕ 1920-х гг. В КОНТЕКСТЕ МОДЕРНИЗАЦИИ ГОСУДАРСТВА
В статье описывается влияние модернизации на эволюцию церковно-государственных отношений и возникновение церковных разделений. В отличие от «правых» церковных разделений курс митрополита Сергия (Страгородского), как и обновленческой церкви, априори обеспечивал легитимность государственной власти и всех её модернизационных преобразований.
The article is dedicated to studying the influence of the state modernization on the evolution of relations between Russian Orthodox Church and the Soviet state. The article also describes the beginning of division processes which were conditioned by the contradictions between the "church right opposition" and Metropolitan Sergiy (Stargorodsky), and the trend of "renovation" in Russian Orthodox Church.
Ключевые слова: модернизация, церковно-поли-тический курс, легитимность, обновленчество, Декларация, церковные разделения.
Keywords: modernization, church political course, legitimacy, "renovation", Declaration of 1927, church division processes.
Наиболее объективную картину динамики цер-ковно-государственных отношений и в частности возникновения после Декларации 1927 г. заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) правых церковных разделений, на наш взгляд, даёт их рассмотрение в контексте процесса модернизации общества и государства.
В среде обществоведов распространено мнение о том, что в России, являвшейся традиционной страной, после Октябрьской революции в историческом процессе обострилась проблема соотношения традиций и модернизации [1].
В историческом процессе взаимодействие модернизации и традиции диалектически обусловлено.
© Поляков А. Г., 2011
Модернизация - скачок в социальном состоянии общества, переход его в качественно новое состояние, в ходе которого ранее аграрные, традиционные общества становятся современными, «модернизированными». В понятие модернизации включаются процессы индустриализации, урбанизации, рационализации, секуляризации, смены типа демографического поведения и т. д. [2]
Традиция - феномен социокультурного наследия, передающийся из поколения в поколение и сохраняющий материальные и духовные ценности в определённых социальных группах в течение времени. Традиции отражают общие устойчивые формы и тенденции социальных явлений, выступают как сложившиеся стереотипы общественного сознания [3].
Стабильность социокультурного развития общества обеспечивается традициями, отражающими духовные ориентации народа. Сохранение традиций отечественной культуры имеет приоритетное значение для общества, особенно в процессе модернизации [4]. В 2007 г. митрополит (нынешний патриарх) Кирилл на XI Всемирном русском народном соборе в своём докладе на поставленный им же вопрос о наличии альтернативы для модернизации России однозначно ответил: «Нет! Только модернизация страны может решить скопившиеся социальные и экономические проблемы общества. Потребность в ней вырастает из самой народной среды». По его мнению, советская модель модернизации общества и включала в себя многие ценности русской культуры, что оказало значительное, если не определяющее влияние на устойчивость советской власти, просуществовавшей более 70 лет. При этом митр. Кирилл отметил, что «закваской» духовно-культурного кода народа является религиозная традиция. «Для большинства народа России - это Православие... И когда игнорируются эти ценности, а тем более когда их пытаются заменить другими, происходит скрытое или открытое отчуждение народа от политики, которая проводит подобный курс» [5].
Для традиционной отечественной культуры было характерно преобладание общинного [6] начала над личным. Для жизни традиционного общества природные факторы играли первостепенную роль, но при этом немалое влияние на формирование особенностей традиционной отечественной культуры оказывало и государство. Сословная система и деспотическая власть государей действовали по максиме Ивана Грозного «А жаловати семя холопей вольны, а и каз-нити вольны». Самодержавие подчиняло себе стремившиеся к автономии корпорации. Так было и с Русской Православной Церковью, управляемой со времён Петра I светским учреждением [7].
Русская Православная Церковь до Октябрьской революции была по своему статусу государственной. В ее деятельности превалировал государственный интерес, доминировал мотив государственной полезности [8]. В политической культуре России Церковь на протяжении нескольких веков выполняла задачи легитимации государственной власти. Признавая власть Бога, народ признавал власть монарха. Это положение было закреплено в законодательном порядке. Российское правительство последовательно использовало Церковь как политический инструмент, призванный стабилизировать положение в стране. Согласно официальной идеологии XIX в., сформулированной С. С. Уваровым, православие - это «истинно русское охранительное начало, составляющее якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия Отечества» [9].
Модернизация как переход от традиционного общества к индустриальному помимо прочего включает в себя необратимые изменения в системе ценностей, в глубинных основах культуры [10].
Советская модель модернизации соединяла европейский рационализм с общинными традициями крестьянской России [11]. Вместе с тем в новом, модернизированном обществе религия, как представлялось советским идеологам, должна была утратить свою общественную значимость, превратившись целиком в элемент частной жизни человека. Секуляризация [12] однозначно воспринималась как сопутствующий и даже необходимый процесс социально-экономической модернизации. Место религии - «тормоза общественного прогресса» - в общественном сознании должны были занять научные знания.
В целом социалистическая идея была более эффективным средством модернизации, чем прежние имперская или либеральная: 1) она могла быть принята большинством населения; 2) она объединяла всё общество в общих трудностях во имя общего же благополучия хотя бы для будущих поколений; 3) она соединяла в себе глобальность масштабов с национальным интересом; 4) она была рассчитана на реализацию мобилизационной модели развития, то есть средоточие всех ресурсов страны в руках государства для решения неотложных задач [13].
Атеистическая идеология обеспечивала легитимность власти и нового порядка социальной стратификации. Она была основным средством мобилизации всех ресурсов, выполняла интегрирующую функцию, обеспечивала идейно-политическое единство советского народа и др. [14]
Социалистическая доктрина модернизации придавала вектор реальной политике, в том числе и в вопросах взаимоотношения с Церковью.
Классики марксизма считали, что религия в классовом обществе является оружием в руках
эксплуататоров и выполняет политико-идеологические, пропагандистские и организационные функции [15]. В. И. Ленин писал: «Религия есть опиум для народа, - это изречение Маркса есть краеугольный камень всего миросозерцания марксизма в вопросе о религии. Все современные религии и церкви, все и всяческие религиозные организации марксизм рассматривал всегда как органы буржуазной реакции, служащие защите эксплуатации и одурманиванию рабочего класса» [16]. Отношение Советского государства к религии как к явлению, чуждому социализму, его идеологии, политике, образу жизни и нравственности, приводило к перерастанию мировоззренческого противостояния в русло политической конфронтации, порождая желание решать идеологические проблемы волевыми усилиями [17].
С. Г. Кара-Мурза считает, что любое идеок-ратическое государство, возникающее революционным путём, неминуемо вступает в конфликт с Церковью, являвшейся важнейшей частью старой государственности. Сосуществование на равных двух «носителей истины» невозможно. Суть конфликта между большевиками и Церковью С. Г. Кара-Мурза характеризует как столкновение между двумя религиозными представлениями о правде. Одни верили в царство Божие, другие пытались построить его на земле. «Большевики разрушили церкви как капища "неправильной" религии, они замещали их другими церквями и другими иконами». В целом, по мнению автора, русские коммунисты не подавляли религиозного чувства, они сами являлись его носителями. «И русские философы, и западные теологи объясняют, что основой религиозного чувства является особая способность человека чувствовать, воспринимать сокровенный, священный смысл событий, действий, отношений. Это главное, а не вера в какого-то конкретного бога. Такой человек ощущает священный смысл хлеба и земли, тайный смысл рождения, болезни, смерти. Для него может иметь священный смысл Родина, армия, даже завод, построенный жертвами отцов. Такой человек чувствует долг перед мёртвыми и слушает их при решении земных дел. Говорят, что у тех, кто обладает такой способностью, есть "естественный религиозный орган"» [18].
Несмотря на мировоззренческую «конкуренцию», советская власть не отказалась от использования Церкви в качестве инструмента своей легитимации перед огромными общественными массами, а также на внешнеполитической арене.
С 1922 г. Советское государство стремилось воссоздать аналогичную дореволюционной модель отношения Церкви к государству, но в условиях ограничения, а в перспективе и ликвидации её «конкурентоспособности» на мировоззренческом уровне. Этим обусловлена была поддер-
жка светской властью обновленческого раскола в Церкви, приведшего к её руководству «просоветского» духовенства. Обновленчество стало вновь выполнять традиционную для политической культуры России задачу - обеспечение легитимности государственной власти.
Однако верующие, изначально поддержавшие обновленчество из-за его социально-политической доктрины, которая более соответствовала новым условиям жизни, впоследствии отказались от его дальнейшей поддержки. Причинами этому явились покушения обновленцев на традиционную религиозную культуру [19], и заявление патриарха Тихона от 01.07 (18.06.) 1923 г., олицетворяющего собой традиционную Церковь, что он больше советской власти не враг. В результате наряду с официальной легальной обновленческой Церковью к середине 1920-х гг. образовалась патриаршая Церковь, имеющая нейтрально-лояльную позицию по отношению к светской власти. Она уже поддерживалась большей частью населения, но не имела легальной организационной структуры. Примечательно, что сторонники патриарха идентифицировались как «староцерковники» в отличие от обновленцев - раскольников-еретиков, поддерживаемых светской властью. Зачастую обновленческую Церковь так и характеризовали «красной», перекрасившейся в красные цвета, и т. п.
В середине 1920-х гг. регистрация органов церковного управления, без которой невозможна легальная деятельность Церкви как организации, воспринималась церковными деятелями как важная цель, а в руках государства становилась средством давления на иерархию и на церковную жизнь [20].
По мнению историка Ю. Н. Макарова, подписанная в 1927 г. митр. Сергием «Декларация» знаменовала окончательный переход ортодоксальной Церкви с позиций аполитичности и духовного размежевания с большевистским режимом на позицию совершенного законопослуша-ния, безоговорочного признания легитимности советской власти, более того, фактического сотрудничества с госструктурами при условии отказа последних от поддержки легально действовавших раскольничьих центров. Условием компромисса, зафиксированного в тексте Декларации, между РПЦ и государством явилось допущение вмешательства спецслужб в кадровую политику Церкви, чего светской власти так и не удалось в свое время добиться от патриарха Тихона. Однако установление неких союзническо-подчинен-ных взаимоотношений с богоборческим государством, проявление неестественной духовной солидарности с атеистической властью привели к возникновению новых внутрицерковных расколов, не избавив при этом Московскую патриархию от последующих репрессий» [21].
Достаточно точно охарактеризовал сущность политики митрополита Сергия Страгородского историк С. Л. Фирсов. Сергианство - «это новое издание старой болезни, своего рода извращённый атеизмом "византийский грех", стремление Православной Церкви найти себе место в политической структуре государства и одновременно стремление государства иметь влияние на ход внутрицерковных дел. Парадокс государственно-церковных отношений в СССР состоял в том, что государство, желая иметь влияние на Церковь, в то же время являлось воинствующе атеистическим. Церковная иерархия, с середины 1920-х гг. возглавлявшаяся митрополитом Сергием, вынужденно пошла на компромисс с этим государством, по существу попав в положение зависимой от него. ...Митрополит Сергий, один из наиболее выдающихся деятелей Русской Православной Церкви XX в., "перемудрил" самого себя, явившись воссоздателем новой, "преданной социалистической Родине" иерархии, сочетавшей искреннюю (как правило) веру в Бога и совершенно необъяснимый (с религиозной точки зрения) сервилизм» [22].
В конце 1920-х - начале 1930-х гг. сергиан-ская Церковь так же, как и ранее обновленческая, явилась «лакмусовой бумажкой» для определения политических настроений духовенства и верующих. Разница заключалась в том, что в условиях начинающейся форсированной модернизации страны неприемлемыми и наказуемыми считались уже не только антиправительственные, но и нейтрально-лояльные политические установки.
Возникновение «правых» церковных разделений в политическом отношении по своей сути связано с продолжением части церковных иерархов придерживаться нейтрально-лояльных установок патриарха Тихона в отношении светской власти. Это не устраивало ни легализованную высшую церковную, ни светскую власти. Первую - по причинам канонически-дисциплинарного характера и возникшим сбоем в попытке вновь встроиться в политический механизм государства. Вторую - в связи с невозможностью через официальную Церковь обеспечить постоянную легитимацию своей деятельности среди значительных масс верующих.
Трудность и трагичность модернизации, проводимой Советским государством, заключалась в том, что проводимые на макроуровне экономические и социальные преобразования входили в противоречия со способностью населения на микроуровне поддерживать модернизационные инициативы правительства [23]. Социальная напряжённость в деревне, в которой проживала большая часть населения, усугублялась и связанным с коллективизацией сломом всего уклада традиционного общества. По своей сути коллек-
тивизация была направлена на объединение единоличных хозяйств на новой экономической основе - общественной собственности на средства производства. Это вступало в противоречие с частнособственническими интересами крупных зажиточных крестьянских дворов. Выступления против коллективизации приобретали не только экономический, но и политический характер. Данное явление рассматривалось властными структурами в контексте теории классовой борьбы. Её обострение связывалось со свёртыванием НЭПа и начавшейся форсированной индустриализацией и коллективизацией страны.
В советской пропаганде в конце 1920-х - начале 1930-х гг. была развёрнута широкая кампания по освещению необходимости классовой борьбы с религией (Церковью) - опасного оружия классового врага, защитнице интересов ликвидируемых эксплуататорских слоёв общества. Классовый враг использовал религиозные организации для прикрытия своей вредительской антисоветской деятельности, отвлечения масс от социалистического строительства. Отметим, что конформистский курс митрополита Сергия характеризовался как приспособленчество, перекрашивание в советские защитные, «красные» цвета [24].
В условиях начавшейся форсированной модернизации страны, в обстановке недружественного отношения Запада для Советского государства постоянная угроза дезинтеграции общества порождала потребность в перманентном укреплении государственно-бюрократической машины, одной из важнейших составляющих которой являлась контрольно-запретительная система. Для властных структур конца 1920-х - 1930-х гг. характерно стремление для обеспечения собственной идеологической монополии изолировать все нонконформистски настроенные личности; нейтрализовать любые не поддающиеся контролю ценности; подавить все очаги автономной, мировоззренческой и политической активности, способные выступить для индивидуума в качестве альтернативной по отношению к государству обособленной группы.
Для обеспечения безопасности страны и осуществления насильственной трансформации общества активно использовались силовые структуры и спецслужбы, в т. ч. органы ВЧК - ОГПУ -НКВД. Конфессиональные структуры находились в зоне особого и постоянного внимания спецслужб, которые осуществляли негласный контроль над религиозной сферой в целом, а также за ситуацией внутри конкретных религиозных организаций. Постепенно органы власти от попыток поставить жизнедеятельность конфессиональных объединений под полный государственный контроль переходят к ликвидации вероисповедных объединений как сколько-нибудь зна-
чительных общественных институтов. Общеисторический процесс секуляризации в 1930-е гг. приобрёл характер искусственного создания вообще «бесцерковного» пространства [25]. Первый мощный удар в этом направлении был сделан по церковным группировкам, позиционирующим себя в качестве противников церковно-по-литического курса митрополита Сергия.
Само стремление антисергиан идентифицировать себя и оппонентов как «староцерковников» и «обновленцев» [26] символически указывает на попытку сохранения устоявшегося уклада. В связи с этим нам представляется вполне уместным провести аналогию со старообрядческим расколом прошлых столетий.
Старообрядческий раскол по сути был ответной протестной реакцией народа на модерниза-ционные преобразования в стране. Старообрядцы же как политически неблагонадёжные находились под особым контролем государства на протяжении более двух столетий. Ещё в конце 1850-х гг. видный историк и публицист А. П. Щапов интерпретировал русский старообрядческий раскол как «общинную оппозицию податного земства против всего государственного строя -церковного и гражданского» [27].
Современный политолог Н. В. Асонов рассматривает возникновение старообрядчества в контексте народной реакции на социально-политическую модернизацию, основа которого была закреплена Соборным уложением 1648-1649 гг. Она проявлялась в тяге к европейской правовой базе, усилении прерогатив высшей светской власти за счёт полного подчинения ей Церкви, уравнении вотчинного и поместного сословий в пользу царя. Развитие раскола происходило в условиях подготовки поворота России в сторону экзогенного типа модернизации и новой политической доктрины - самодержавного абсолютизма. Это положило конец религиозно-фундаменталистскому (самодержавной соборности) этапу развития отечественной политической теории [28].
По мнению современного философа и социолога А. С. Ахиезера, раскол как состояние социальной системы характеризуется в целом помимо прочего пониженной способностью преодолевать противоречия между менталитетом и социальными отношениями. Он может возникнуть в результате неспособности субъекта включать в культуру в качестве комфортных элементов значительный поток значимых, устойчивых новшеств, пользующихся поддержкой других частей общества, связанных, например, с модернизацией. Опасность раскола заключается в том, что расколотые стороны «в своих спорах, разногласиях, конфликтах в острой кризисной ситуации могут перейти грань, отделяющую плодотворный диалог от самоубийственной для общества борь-
С. Е. Лазарев. Подготовка резерва советской военной элиты
бы монологов» [29]. Последнее наблюдалось на протяжении многих десятилетий между РПЦ и РПЦЗ, РПЦ и «катакомбными» деноминациями, считающими себя «истинно-православными».
Таким образом, можно говорить, что в 1920-е гг. очередной виток модернизации и сопутствующей ей секуляризации страны обусловливал эволюцию церковно-государственных отношений и возникновение церковных разделений, связанных с ними. Вектор нового политического курса обновленческой, а затем и сергианской Церкви был направлен на открытое укрепление позиций правительства. В отличие от «правых» церковных разделений церковно-политический курс митрополита Сергия априори обеспечивал легитимность государственной власти и всех её модернизационных преобразований.
Примечания
1. Долгушин М. И. Диалектика традиций и модернизации в историческом процессе. Пермь, 2007. С. 278.
2. Подробнее см.: Тихонова Е. Н. Социокультурная модернизация в России (Опыт эмпирического анализа) // Общественные науки и современность. 2008. № 2. С. 5-23.
3. Долгушин М. И. Указ. соч. С. 8.
4. Там же. С. 6-7.
5. Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский. Доклад // Бедность и богатство: исторические вызовы России. М., 2007. С. 15-18.
6. См. Вознесенская Е. И. Общинная организация вятского крестьянства в советской доколхозной деревне (1917-1930 гг.): дис. ... канд. ист. наук. Киров, 2008. С. 3.
7. Долгушин М. И. Указ. соч. С. 279.
8. Макаров Ю. Н. Советская государственная религиозная политика и органы ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР (окт. 1917 - конец 1930-х гг.): автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 2007. С. 30.
9. Ситников А. В. Православие и модернизация российского общества // Церковь и время. Научно-богословский и церковно-общественный журнал. 2006. № 1. С. 51-54.
10. Голубев А. В. «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. М., 2008. С. 7.
11. Долгушин М. И. Указ. соч. С. 263.
12. См.: Синелина Ю. Ю. Секуляризация в социальной истории России / под общ. ред. В. П. Култы-гина. М., 2004. С. 156-157.
13. Долгушин М. И. Указ. соч. С. 264.
14. Ситников А. В. Указ. соч. С. 55.
15. Религия и церковь в современную эпоху / ред-кол.: Л. Н. Великович, В. И. Гараджа и др. М., 1976. С. 36.
16. Цит. по: О вере и неверии: (Мысли о религии и атеизме) / сост. М. М. Скибицкий. М., 1982. С. 138.
17. Макаров Ю. Н. Указ. соч. С. 36-37.
18. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация: Книга первая. От начала до Великой Победы. М., 2002. С. 310, 321.
19. См.: Беглов А. Л. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. М., 2008. С. 214-215.
20. Беглов А. Л. Указ. соч. С. 34.
21. Макаров Ю. Н. Указ. соч. С. 10, 36.
22. Фирсов С. Л. Время в судьбе: Святейший Сергий, Патриарх Московский и всея Руси (к вопросу о генезисе «сергианства» в русской церковной традиции XX века). 2-е изд. СПб., 2005. С. 266-267.
23. Макаров Ю. Н. Указ. соч. С. 36-37.
24. См., напр.: Худяков С. Классовая борьба и религия. М., 1931; Бойцов Н. Святейшая контрреволюция. М.; Л., 1931.
25. Макаров Ю. Н. Указ. соч. С. 38-46.
26. В данном случае подразумеваются представители непосредственно обновленческой Церкви, а главным образом последователи социально-политически обновлённой сергианской Церкви, которую зачастую сравнивали с обновленческой.
27. Цит. по: Култыгин В. П. Социологический взгляд на судьбы российского православия // Сине-лина Ю. Ю. Указ. соч. С. 8-9.
28. Ассонов Н. В. Политические доктрины российского самодержавия: генезис, эволюция и современный дискурс: автореф. дис. . д-ра полит. наук. М., 2009. С. 38-40.
29. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Т. II. Теория и методология. Словарь. Новосибирск, 1998. С. 390-393; Сравнительное изучение цивилизаций: хрестоматия: учеб. пособие для студентов вузов / сост., ред. и вступ. ст. Б. С. Ерасов. М., 1999. С. 233.
УДК 93/94
С. Е. Лазарев
ПОДГОТОВКА РЕЗЕРВА СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ ЭЛИТЫ
В статье рассказывается о создании Военной академии Генерального штаба, призванной готовить командиров высшего звена. Даются характеристики постоянному и переменному составу вуза первого набора. Отмечаются сложности, возникшие в процессе подготовки комсостава.
The article deals with establishing the Military Academy of the General Staff, aimed at training commanders of the top echelon. Constant and variable personnel of the military high school is characterized. The problems which arose in the course of training senior officers are singled out.
Ключевые слова: Академия Генерального штаба РККА, Военная академия имени М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевский, Д. А. Кучинский, Г. С. Иссерсон.
Keywords: General Staff RKKA Academy, M. V. Frunze Military Academy, M. N. Tukhachevsky, D. A. Kuchinsky, G. S. Isserson.
Среди советских военных вузов, готовивших комсостав, особое место занимала Военная академия Генштаба РККА. Она обучала высших и старших офицеров Вооружённых сил и одновременно являлась ведущим военным образовательным учреждением по проведению научных ис-
© Лазарев С. Е., 2011
