CC BY
14
УДК 101.1/111.7 ББК 87.3(2)53-689
ВОЗМОЖНОСТЬ УТВЕРЖДЕНИЯ В ФИЛОСОФИИ РОЗАНОВА1
К.А. ЕРМИЛОВ
Санкт-Петербургский государственный экономический университет ул. Садовая, д.21, г. Санкт-Петербург, 191023, Российская Федерация E-mail: kirillerm@yandex.ru
Рассматриваются условия и возможности специфической формы утверждения в философии Василия Васильевича Розанова. Выявлено, что подлинное утверждение, на которое ориентируется Розанов, предшествует логическому различию утверждения и отрицания. То, что утверждается, утверждается без противоположного ему отрицания. На примере текстов философа показано особое отношение Розанова к проблеме противоречия: противоречия в философии Розанова не предполагают их снятия. Выявлено, что истоком творчества Розанова является понимание, которое не предполагает примирения различных позиций. Отмечается, что исходным основанием письма должна являться настроенность, которая проявляет себя в свидетельстве письма, преодолевающего боль мира. То, что сам Розанов называет «нежностью», сопоставляется с феноменом «несчастного сознания» в «Феноменологии духа» Гегеля. Выявлена интерпретация глубинного происхождения метафизики в антропологическом ракурсе, связанная с ключевым для Розанова вопросом - вопросом о поле. Также рассматривается вопрос о проблеме метода в философии Розанова в его собственной интерпретации.
Ключевые слова: понимание в философии Розанова, подлинное утверждение, настроенность в философии Розанова и Хайдеггера, проблема противоречия, происхождение метафизики
ROSANOV'S EVIDENCE: HOW IS APPROVAL POSSIBLE?
K.A. ERMILOV
St. Petersburg State University of Economics 21, Sadovaya Street, St. Petersburg, 191023, Russian Federation E-mail: kirillerm@yandex.ru
The article discusses the conditions and possibilities of a specific form of approval in Vasily Vasi-lyevich Rozanov 's philosophy. It is shown that the true approval, which Rozanov focuses on, precedes the logical distinction between assertion and denial. That which is affirmed is affirmed without its negation. Rozanov's texts show his special attitude to the problem of contradiction. Contradictions in his philosophy do not imply their removal. The source of Rozanov's creativity is found in understanding that does not involve reconciliation of different positions. It is noted that the initial basis of writing should be the attitude that manifests itself in the testimony of writing that overcomes the pain of the world. What Rozanov himself calls "tenderness" is compared with the phenomenon of "unhappy consciousness" in Hegel's Phenomenology of Spirit. It is shown that Rozanov's interpretation of the deep origin of metaphysics is anthropolog-
1 Статья выполнена при поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательского проекта № 19-011-00899А «Деструкции (пост)современности и топологическая субъективность: утверждение субъекта-свидетеля».
ical and is associated with the key question for him - the question of sex. The article also considers the problem of method in Rozanov 's philosophy in his own interprétation.
Key words: understanding in Rozanov 's philosophy, true approval, attitude in Rozanov 's and Heidegger's philosophy, the problem of contradiction, the origin of metaphysics.
Все системы истинны в том, что они утверждают, и ложны в том, что они отрицают. Это положение известно не только благодаря Лейбницу и как к никому другому относится к Василию Васильевичу Розанову. Создавал или нет Розанов систему - не столь принципиально. Тем более что и в этом вопросе дело обстоит особым образом. Автор систематического по форме и содержанию философского трактата «О Понимании», оставшегося без внимания и признания, считается при этом одним из самых бессистемных русских мыслителей. Однако «бессистемность В.В. Розанова - принципиальна: на предмет надо иметь не одну (в какой-то схематической формуле выраженную), а - "тысячу точек зрения". Тогда каждое сказанное слово оказывается истиной - в отношении души, его сказавшей»2. Схематика и системность «О Понимании» как первой крупной работы является не только истоком всего последующего творчества Розанова, но и естественно и органически проникает во все им написанное. Таким образом, системность и бессистемность проникают друг в друга последовательно (по очереди) и одновременно (органически), давая полноту четверицы отношений (системность, бессистемность, «систематическая бессистемность», бессистемная систематичность»).
Важнее другое. Розанов - философ утверждения: «Моя душа - вечное утверждение»3. Но возможно ли в таком случае утверждение без отрицания? В том, что называется формальной и диалектической логиками, вероятно, нет. Отрицание входит в отрицание нетождества и в отрицание отрицания, приводя к утверждению. А если взглянуть чуть глубже, отрицание здесь не исчезает, но и не открывает Ничто, которое предшествует негативности как таковой. Это указывает на невозможность в таких условиях подлинного и глубочайшего утверждения, т.е. в конечном счете на то, что является настоящим (а не мнимым) нигилизмом.
Негативность не первична, но и утверждение как отрицание этого отрицания также не лежит в основании. Именно в подлинное утверждение, предшествующее различию утверждения и отрицания, вглядывается Розанов. Поэтому, несмотря на иногда кажущуюся поверхностность и обыденность тематики его текстов, взгляд Розанова раскрывается бесконечным объемом содержания. В подлинном утверждении негативность должна присутствовать. У Розанова же отрицание и носит этот специфический характер:
2 См.: Атманских А.С., Атманских Е.А. В.В. Розанов: принципиальная бессистемность - или бессистемная принципиальность? // Философия и искусство Серебряного века в судьбе России / под ред. М.И. Панфиловой, Е.А. Трофимовой. СПб.: СПбГИЭУ, 2012. С. 288 [1].
3 См.: Розанов В.В. Последние листья // Розанов В.В. Собр. соч. / под общ. ред. А.Н. Николюки-на. М.: Республика, 2000. С. 101 [2].
«Отрицание - это мое положение, а не душа.
Моя душа - вечное утверждение "В мире со всеми", "в ладу со всем".
Никогда еще такого "ладного" человека не рождалось» [2, с. 101].
Естественно речь не идет о том, чтобы поверить Розанову просто на слово, тем более о самом себе. Но не поверить мы не можем. Все «противоречия» Розанова, например, в суждениях о политике, о национальном вопросе, о христианстве даются почти сразу и без отрицания. В сущности это и не противоречия вовсе. Хотя и непротиворечиями это назвать тоже нельзя, ибо примирения при этом не наступает.
В «Последних листьях» Розанов пишет: «Я весь мир любил, всегда. И горе его, и радость его, и жизнь его. Я ничего не отрицал в мире. Я - наименее отрицающий из всех рожденных человек» [2, с. 55]. То, что утверждается, утверждается без противоположного ему отрицания. Разумеется, абсолютизировать этот пункт не стоит. Речь идет лишь о принципиальной и специфической способности Розанова к утверждению. Такое «неотрицание» может привести и приводит к впечатлению утверждения противоположных позиций, к тому же и не примиренных. Кажется, что такое положение высказываний должно бы привести к трагическому положению дел, усилить вражду и злобу. Однако положение дел трагично уже от начала мира. Но суть даже не в этом. «Наименее отрицающий из всех человек» способен утвердить подлинные основания преодоления того, что по-настоящему требует отрицания: «Только распрю, злобу и боль я отрицал» [2, с. 55].
Речь идет о принципиально немеханическом отрицании. Распрю и злобу не победить не только другой распрей и злобой, но и их противоположностью -согласием и добротой. Согласие и добро, именно в этом единичном случае, окажутся фальшивыми и приведут к еще большим распрям. Непротивление -еще менее подходящий выход, который Розанов и не предлагает. Как же тогда утверждать? Заметим, что мы вынуждены говорить каким-то почти апофатическим языком, который в свою очередь, на христианском Востоке противопоставлялся theologia negativa, т.е. не являлся языком отрицания и прямого утверждения, а скорее расчищал ограничения для подлинного, но еще не открытого утверждения. Отсюда следует опять-таки кажущаяся половинчатость мысли «ладного человека», на которую указывает С.Л. Фокин в рецензии на книгу А.А. Грякалова о Розанове: «Отправной точкой философии настоящего - должна бы стать беспокойная мысль о войне как единственной форме сохранения мира и человека: войну должно мыслить, а не "тепло и мир". Мысль о мире без мысли о войне есть пол-мысли» [3, с. 72]. Однако и мысль о войне без мысли о мире есть пол-мысли.
Розанов как философ отказывается быть ограниченным рациональностью: «К черту ratio. Я хочу кашу с трюфелями. А на рай потому именно и надеюсь, что всеконечно признаю и утверждаю ад» [4, с. 172]. Такое сбрасывание ratio противно всему миру, полагал Розанов. Но XX век показал, что далеко не только одна Россия способна насыщаться «богомерзкой и
безумной» политикой. В преодолении рациональности заключается не только выход за ее пределы в сферу интеллекта, диалектического снятия противоречий, неаристотелевой логики и т.д., но и особое нахождение в противоречиях, напоминающее претерпевание этих противоречий, как об этом писал Бердяев: «Истина - в противоречиях. Истины нет в тезисах, даже если бы для составления их собрать всех мудрецов. Да и справедливо: тезис есть самоуверенность и, след., нескромность» [2, с. 56].
Противоположности не только не приводятся к единству, но и, в определенном смысле, усиливаются. Розанов «знает, что обрыв входит в экономию бытия», как указывал В.В. Бибихин4. Видимо, сама форма тезиса и тезисности, другими (т.е. латинскими) словами - positum и позитивизма, должна быть отброшена. Речь идет не столько об идеологической борьбе против позитивизма, сколько еще раз о подлинном основании утверждения вне отрицания и ложного утверждения.
В чем же состоит метод Розанова? Сам Розанов иронично и серьезно пишет о себе следующее: «Я - великий методист. Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения. И этот метод - нежность» [4, с. 26].
Можно подумать, что речь идет о единичности души в контексте несчастного сознания из «Феноменологии духа» Гегеля, о музыкальном мышлении, «не доходящим до понятия, которое было бы единственным имманентным предметным модусом. ... движение бесконечной тоски, которая обладает уверенностью, что ее сущность есть такое чистое настроение, чистое мышление, которое мыслит себя как единичность, что она познается и признается этим предметом именно потому, что он мыслит себя как единичность» [6, с. 186]. Осознание своей единичности и вызывает бесконечную тоску, а также бесконечную нежность. Дальнейшее движение духа в «Феноменологии духа» прекрасно, прекрасно и мышление в понятии. Школа понятия необходима, как и «абсолютная истина» понятия. Однако то, что остается вне понятия, для нас тоже является неизбежным. К сожалению, не только в снятом виде (в смысле Гегеля). Согласно Розанову, нам остается лишь нежность единичности с бесконечной печалью и радостью. Кроме того, мышление в понятиях, помимо примиряющей всеобщности, не снимает проблему единичности, а еще и зачастую усиливает ее, как это осознал Розанов.
Здесь мы переходим к важнейшему тексту для понимания отношения Розанова к проблеме противоречий. Приведем его полностью.
«При этом противоречия не нужно примерять: а оставлять именно противоречиями, во всем их пламени и кусательности. Если Гегель заметил, что история все сглаживает, что уже не "язычество" и "христианство", а Renaissance, и не революция и "абсолютизм", а "конституционный строй", то он не увидел
4 См.: Бибихин В.В. Время читать Розанова // Розанов В.В. О Понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2006. С. VI [5].
того, что это, собственно, усталая история, усталость в истории, а не "высший примиряющий принцип", отнюдь - не "истина". Какая же истина в беззубом льве, который, правда, не кусается, но и не доит. Нет: истина, конечно, в льве и корове, ягненке и волке, и - до конца от самого начала: в "альфе" вещей - Бог и Сатана. Но в "омеге" вещей - Христос и Антихрист.
И признаем Одного, чтобы не пойти за другим. Но не будем Сатану и Антихриста прикрывать любвеобильными ладошками.
Противоречия, пламень и горение. И не надо гасить. Погасишь - мир погаснет. Поэтому, мудрый: никогда не своди к единству и "умозаключению" своих сочинений, оставляй их в хаосе, в брожении, в безобразии. Пусть. Все -пусть. Пусть "да" лезет на "нет" и "нет" вывертывается из-под него и борет "подножку". Пусть борются, страдают и кипят. Как ведь и бедная душа твоя, мудрый человек, кипела и страдала. Душа твоя не меньше мира. И если ты терпел, пусть и мир потерпит.
Нечего ему морду мазать сметаной» [2, с. 58].
У Розанова речь идет не о рассудочной фиксации противоречий и, конечно, не о диалектическом снятии, а об особом, серьезном отношении к противоречию. Не это ли горение противоречий и есть подлинное отрицание самого отрицания?
Творческим истоком для Розанова является понимание, «которое отнюдь не означает примирения позиций. Наоборот, истинный признак ума состоит не столько в умении связывать отдельные явления, сколько в осознании невозможности соединить непосредственно явления разнородные, хотя и смежные, и в тонком понимании такой разнородности явлений»5. Само же «понимание не допускает извращение своей природы, и с ним не может произойти того, что происходило в истории с наукою и с философиею»6 за счет того, что розановское Понимание находится именно вне науки и философии, а также вне жизни. Понимание целесообразно соотносится со своими границами, «до которых пойдет оно, и определены пути, по которым оно достигнет их; оно не блуждание более, для него нет возврата, ему чуждо искание и сомнение; все это в содержимом его, там, где движутся науки и философия, но не в нем самом» .
Вопрос о понимании указывает на необходимое отвращение от ничего не объясняющих знаний, «хотя бы и новых и интересных в самих себе». Информация теперь уже давно перестала рассматриваться как сплошное благо. Переживание в сфере современных медиа никогда не первично не только в силу перегрузки психологических каналов восприятия, но и в силу опосредующей
5 См.: Грякалов А.А. Василий Розанов. СПб.: Наука, 2017. С. 54 [7].
6 См.: Розанов В.В. О Понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2006. С. 598 [8].
7 См.: Розанов В.В. О Понимании. С. 599.
природы самих медиа. Проблема понимания является сегодня еще более актуальной, чем во времена Розанова. Что же такое понимание?
Понимание «необходимо внутренне» и «свободно внешне», как пишет сам Розанов, и обусловлено лишь исходностью переживания как такового. По замечанию А.А. Грякалова, «жизненность пробуждается первым впечатлением. От этого кажущийся "импрессионизм Розанова" - от вполне осознанной первичности переживания, а не от неумения освободиться от переживания»8. Однако сама настроенность Розанова - это осиливающая настроенность. Настроенность пережить все противоречия и всю боль жизни. Собственно, что такое жизнь как не осиливание разрывов и смешений, противоречий хаоса и мертвящего «порядка»?
Розанов, как и Хайдеггер, знает, что настроенность исходна и неизбывна. Отсутствие настроения, расстроенность, взвешенная научность - это тоже настроения9. Настроение и настроенность в этом смысле экзистенциальны. Человеческое бытие вне настроенности даже и невозможно: «Настрой (die Stimmung) представляет собой способ быть. Даже ровный, бесстрастно-научный взгляд на вещи представляет собой вариант расположенности и настроения. При этом, конечно же, следует отличать подобные описания от описания сопутствующих аффектов. Настроение уже истолковало бытие в предоставлении миру, затронув таким образом, чтобы чаще всего ускользнуть от самого себя»10. Предельно важно не ускользнуть от подлинности и от самого себя, а значит, и от понимания. Понимания, включающего в себя не только познаваемое и познавание, но и прежде всего «учение о познающем, как о первой потенции познания11. Для этого-то и важно не игнорировать проблему настроенности, а исходить прямо из нее. Что, видимо, Розанов и делает, считая, что одной работы понятия здесь недостаточно: «Значение настроений в истории нельзя достаточно ценить: все великое в ней произведено ими. Религии и революции, искусство и литература, жизнь и философия одинаково получают свой особенный характер в настроении тех, кто создает их» [8, с. 369]. Настроения не имеют объекта, но уже молодой Розанов прекрасно понимает онтологическое значение настроенности, хотя на первый взгляд может показаться, что речь идет о «психологии»: «Настроение также не остается без влияния на философию. Так, Мальбранш, Спиноза, Беркли, Шопенгауэр и Шеллинг или, в древнее время, эпикурейцы и стоики бессознательно для самих себя мыслили под сильным давлением настроения и невольно покоряли мысль свою чувству, предпочитая одни истины другим» [8, с. 369]. Чтобы быть свободным от настроения, нужно войти в настроенность и освоиться в ней, другого пути нет.
8 См.: Грякалов А.А. Василий Розанов. С. 60-61.
9 См.: Heidegger M. Sein und Zeit. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 2006. S. 136 [9].
10 См.: Ермилов К.А. Опыт столкновения с Ничто (по Хайдеггеру и Салтыкову-Щедрину) // Вестник Инжэкона. Сер. Гум. науки. 2013. Вып. 4(63). C. 112 [10].
11 См.: Розанов В.В. О Понимании. С. 594.
Как и понимание жизни, возможное не только через вхождение в жизнь, но и, как ни странно, через свободу от жизни.
Какой же характер настроенности самого Розанова?
Прежде всего, следует заметить, что речь идет не о психологической характеристике, или, наоборот (что, конечно, было бы более продуктивно), не о концептуальном персонаже в смысле Делеза. Имеется в виду настроенность самого письма Розанова как сбывающегося раскрытия: «Меня - нет. В сущности. Я только - веяние. К вечной нежности, ласке, снисходительности, прощению. К любви. Друг мой: ты разве не замечаешь, что я только тень около тебя и никакой "сущности" в Розанове нет? В этом сущность и Providentia. Так устроил Бог. Чтобы крылья мои двигались и давали воздух в ваши крылья, а лица моего не видно. <...> Розанов плачет, Розанов скорбит» [2, с. 19]. Опять же речь здесь не идет ни о смерти автора (М. Фуко), ни об авторе как организующем принципе письма и т.д. В том-то и дело, что Розанов весь в своем письме, хотя «образа мыслей», действительно, в каком-либо конкретном случае может и не быть. Как такое возможно? Как возможно, чтобы Розанова не было и чтобы Розанов был в письме? Не есть ли это один из или первейший случай раздвоенности Розанова? Раздвоенности, о которой в одном из интервью говорил известный розановед В.А. Фатеев. Раздвоенности, которая не позволяет твердо на него опереться. Как подойти к решению это проблемы?
Перед нами предстает, по меньшей мере, две темы. Первая - это боль: «Только распрю, злобу и боль я отрицал»12.
Обратим внимание на третий пункт - боль. Несмотря на это отрицание, о котором говорит сам Розанов, само его творчество исходит именно из боли. Розанов понимает, что от боли мира не уйти. Впрочем, как и не уйти от радости мира. Чтобы быть способным по-настоящему отрицать боль, необходимо в боль войти. Разумеется, речь не идет о каком-либо болевом сладострастии, хотя именно так при чтении розановских текстов и может показаться. Дело в другом. Вопрос Витгенштейна «могу ли я почувствовать боль другого?» указывает на принципиальные пределы субъективности. Понять человека и мир можно через боль и сострадание, через «несчастное сознание». Речь идет практически о неплатонической Душе, едино-многой и страдающей. Конечно, есть возможность взмыть к Уму, преодолев боль и ужас мира, а значит, и отказавшись от интенсивности понимания и радости продолжения человеческого: «Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения» [4, с. 26]. Розанов остается с душой, с болью и радостью человеческого. Гегель предлагал «жреческий» путь философского восхождения, тоже далеко не безопасный. Розанов же в этом отношении знает свое место: «Что-то дьячковское есть во мне. Но поповское - о, нет! Я мотаюсь около службы Божией. Подаю кадило и ковыряю в носу. Вот моя профессия» [2, с. 54]. В переносном отношении Розанов действительно
12 См.: Розанов В.В. Последние листья. С. 55.
«дьячок», всегда стоит рядом и посматривает, находится в гуще события и никогда им не связан. Поэтому и видит больше других и боль его сильнее.
Кроме того, само понимание, согласно Розанову, порождается болью, болью ума: «Кроме ясности ума, указывающей на грань между известным и неизвестным, для стремления к дальнейшему развитию воспринимаемого необходима еще пытливость его, неудержимо влекущая человека переступить эту грань. Она порождается болью ума при ощущении недостающего в понимании» [8, с. 570]. Само понимание и есть событие удовлетворения, утоление боли, которая «бывает настолько нестерпима, что для восполнения этого недостающего переносится всякая физическая боль»13.
Важно понять, что боль уже есть, уйти от нее не удастся. Отрицание боли идет от затронутости болью мира не через обезболивание и бесчувствие, анальгетики и анестетики приводят к еще более сильной боли. Само письмо является здесь свидетельствованием победы над болью мира. Именно поэтому Розанов и говорит о себе следующее: «Если бы я не писал, то сошел с ума. Какое же сомнение? И писательство - для меня по крайней мере - есть разрешение безумия в вереницы слов» [2, с. 76]. Принципиально понять, что дело не в здоровье «ладного человека» Розанова и не в трудной его жизни, а в ужасе мира. Мира, который не только «хрюкает и совокупляется», но и содержит не примиряемые противоречия хищничества и смерти, одиночества и несбывшейся жизни, революции и Апокалипсиса нашего времени. Мир болит, и это следует предать письму. Свидетельство через боль самое надежное и эту боль побеждающее. Свидетельство, являющееся персональным розановским и в то же время общим для всех людей, т.е. свидетельством, не имеющим к Розанову прямого отношения, внеличностным.
Вторая тема - пот: «Вспотел - и афоризм. Я вовсе не всякую мысль, которая мелькнула, записываю. Вышла бы каша, "плеть" и в целом бестолковщина. <...> Нет. Особым, почти кожным ощущением я чувствую, что „вышел пот из меня", и я устал, - сияю и устал, - "родилось", "родил", что вышло семя из меня и я буду спать после этого до нового накопления семени. ... тут нет ничего на тему, а есть сумма выпотов души. "Жизнь души как она была"» [2, с. 87]. Опять же в теме семени-пота нет ничего в прямом смысле авторски личного. Такой подход к делу является родовым, а не индивидуальным. Но именно это-то и делает письмо Розанова более личным, чем сама его личность. В целом Розанов открывает, минуя вульгарный биологизм, органический характер не только письма и познания, но и метафизики: «Метафизика живет не потому, что людям "хочется", а потому, что самая душа метафизична.
Метафизика - жажда.
И поистине она не иссохнет.
Это - голод души» [2, с. 87].
13 См.: Розанов В.В. О Понимании. С. 590.
Метафизика укоренена в жажде другого, в желании выйти за край. Человек никогда не удовлетворен «из основного факта: что рожден от отца и матери». Родители передали вечное - "желать другого"»14. Проблема пола у Розанова - это проблема и история самого бытия.
В самом письме Розанова заключено уникальное и адресованное всем свидетельство человеческого как такового в его понимании и утверждении.
Список литературы
1. Атманских А.С., Атманских Е.А. В.В. Розанов: принципиальная бессистемность - или бессистемная принципиальность? // Философия и искусство Серебряного века в судьбе России / под ред. М.И. Панфиловой, Е.А. Трофимовой. СПб.: СПбГИЭУ, 2012. С. 288-298.
2. Розанов В.В. Последние листья // Розанов В.В. Собр. соч. / под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 2000.
3. Фокин С.Л. Грякалов и Розанов: война, пол и политика как три источника и три составные части актуальной философии // Жизнь и письмо: сб. статей: к 70-летию А.А. Грякалова / сост. С.А. Мартынова. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2018. С. 68-76.
4. Розанов В.В. Мимолетное // Розанов В.В. Собр. соч. / под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1994.
5. Бибихин В.В. Время читать Розанова // Розанов В.В. О Понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2006.
6. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа / пер. с нем. Г.Г. Шпета. М.: Академический Проект,
2008.
7. Грякалов А.А. Василий Розанов. СПб.: Наука, 2017.
8. Розанов В.В. О Понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2006.
9. Heidegger M. Sein und Zeit. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 2006.
10. Ермилов К.А. Опыт столкновения с Ничто (по Хайдеггеру и Салтыкову-Щедрину) // Вестник Инжэкона. Сер. Гуманит. науки. 2013. Вып. 4(63). C. 110-115.
Reference
1. Atmanskikh, A.S., Atmanskikh, E.A. V.V. Rozanov: printsipial'naya bessistemnost' - ili bes-sistemnaya printsipial'nost'? [V.V. Rozanov: no system as a principle - or principle without a system?], in Filosofiya i iskusstvo Serebryanogo veka v sud'be Rossii [Philosophy and Art of the Silver Age in the Fate of Russia]. Saint-Petersburg, 2012, pp. 288-298.
2. Rozanov, V.V. Poslednie list'ya [Last leaves], in Rozanov, V.V. Sobranie sochineniy [Collected Works]. Moscow, 2000. 384 p. (in Russian)
3. Fokin, S.L. Gryakalov i Rozanov: voyna, pol i politika kak tri istochnika i tri sostavnye chasti aktual'noy filosofii [Gryakalov and Rozanov: war, gender and politics as three sources and three components of relevant philosophy], in Zhizn' ipis'mo: sbornik statey k 70-letiyu A.A. Gryakalova [Life and writing: collection of articles to A.A. Gryakalov's 70th birth anniversary]. Saint-Petersburg, 2018, pp. 68-76.
4. Rozanov, V.V. Mimoletnoe [The Fleeting], in Rozanov, V.V. Sobranie sochineniy [Collected Works]. Moscow, 1994. 544 p. (in Russian)
5. Bibikhin, V.V. Vremya chitat' Rozanova [Time to read Rozanov], in Rozanov, V.V. O Poni-manii. Opyt issledovaniya prirody, granits i vnutrennego stroeniya nauki kak tsel'nogo znaniya [Roza-
14 См.: Розанов В.В. Последние листья. С. 87.
nov V.V. On understanding. Experience in the study of nature, boundaries and internal structure of science as integral knowledge]. Moscow, 2006. 620 p. (in Russian)
6. Gegel', G.V.F. Fenomenologiya dukha [Phenomenology of spirit]. Moscow, 2008. 588 p. (in German)
7. Gryakalov, A.A. Vasiliy Rozanov [Vasily Rozanov]. Saint-Petersburg, 2017. 287 p. (in Russian)
8. Rozanov, V.V. O Ponimanii. Opyt issledovaniya prirody, granits i vnutrennego stroyeniya nauki kak tsel'nogo znaniya [On understanding. Experience in the study of nature, boundaries and internal structure of science as integral knowledge]. Moscow, 2006. 620 p. (in Russian)
9. Heidegger, M. Sein und Zeit. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 2006. 446 p. (in German)
10. Ermilov, K.A. Opyt stolknoveniya s Nichto (po Khaydeggeru i Saltykovu-Shchedrinu) [Experience of a collision with Nothing (according to Heidegger and Saltykov-Shchedrin)], in Vestnik In-zhekona. Seriya: Gumanitarnye nauki, 2013, vol. 4(63), pp.110—115.
