CC BY
55
УДК 316 Китанина Элла Анатольевна
доктор филологических наук, доцент; профессор кафедры теоретической и прикладной коммуникативистики Ростовского государственного экономического университета (РИНХ) dom-hors@mail.ru
ВОЗДЕЙСТВИЕ СТРАТИФИКАЦИОННЫХ ПОКАЗАТЕЛЕЙ СОЦИУМА НА РУССКУЮ ЛИНГВОКУЛЬТУРУ
Kitanina Ella Anatolyevna
D.Phil. in Humanities, Professor of the Theoretical and Applied Communication Science Department, Rostov State University of Economics dom-hors@mail.ru
INFLUENCE OF SOCIETY’S STRATIFICATION INDICATORS ON RUSSIAN LINGUISTIC CULTURE
Аннотация:
Данная статья посвящена проблеме дифференциации социума, а также проблемам формирования концептосфер отдельных социальных групп. Выявлено влияние французской лексики в качестве своеобразного кода информации современного социума. В связи с крупными социальными видами прослеживается лингвокультуроспецифическая динамика концептуального расширения иноязычного лексика.
Ключевые слова:
социум, социальная маркированность, концепт, концептосфера, демократическая лингвокульту-ра, прагматика, престижность, стратификация.
Summary:
This article discusses problems of society differentiation and formation of concept spheres of separate social groups. The author considers influence of French vocabulary as a specific code of information in modern society. Linguistic cultural specific dynamics of foreign vocabulary conceptual expansion is connected with large social types.
Keywords:
society, social markedness, concept, concept sphere, democratic linguistic culture, pragmatics, prestigiousness, stratification.
Культурные концепты не представляют собой однородного явления, поскольку различаются по принадлежности тому или иному социальному слою общества. Если в обществе выделяются четко очерченные социальные группы, то различаются и концептосферы этих групп. Есть концепты, объединяющие большие группы людей по возрастному, гендерному, образовательному, сословному признакам, и концепты, идентифицирующие малые группы носителей той или иной субкультуры [1, с. 121]. Концепты «свое / чужое», естественно, по-разному интерпретируются в различных общественно-политических условиях и различными социальными группами.
Показателем «чужого» является, естественно, иностранный язык. Преодоление «чуже-родности» достигается билингвизмом. В России XVIII в. сложились благоприятные условия для французского влияния: комплекс мер, направленных на ликвидацию политической, экономической и культурной отсталости России; лидирующее положение Франции среди других стран Европы в области экономики, социальной сферы, развития литературы и культуры; условия движения и развития русского общества, потребность в образовании; состояние русского литературного языка и латыни, не способных быть средством светского общения; наконец - фигуры русских царей Петра I, Елизаветы и Екатерины II - три этапа сближения русской общественной среды с европейской культурой.
Французский язык стал посредником в установлении контактов русской и европейской интеллигенции. Французский язык выполнял не только функцию средства общения, но и служил обогащению русского языка. По утверждению В.А. Богородицкого [2, т. 5, с. 339], обзор «предметных группировок» французских заимствований показывает: французское влияние настолько широко и глубоко захватило русскую жизнь, что заимствованные французские слова относятся почти ко всем сферам русской жизни - к области искусства и литературы, государственной жизни, военному и морскому делу, к сфере путей сообщения, торговли, промышленности и производства, к сферам общественной жизни, быта, моды и т.д.
«В XVNI-XIX вв. не знать по-французски было стыдно. А с другой стороны, влияние это состояло в том, что в русский язык из французского приходит огромное количество заимствований, многие из которых легко и быстро ассимилировались - стали семантически, фонетически и грамматически освоенными в русском языке. Отмечено также использование французской лексики в качестве своеобразного кода информации, предназначенной для узкого круга лиц»
- BY -
[3, с. 16]. Переключение кода (переход с русского на французский и наоборот) в условиях дворянского билингвизма XIX в. детерминировалось социальными ролями.
Интересно отметить, что, если в России XIX в. французский язык был индексом принадлежности к высшему обществу (в то время, как сегодня существует язык элиты и язык эрзац-элиты), то в начале XX в., в связи с расширением социальной базы тех, кто претендовал на высокий статус, уровень общего знания французского языка сильно упал по сравнению с французской речью эпохи «Войны и мира». Как отмечает В.И. Карасик, стала важна не степень усвоения языка, а то социальное значение, которое французскому языку приписывалось. Это значение было особенно велико для того, кто плохо владел французским языком [4, с. 35]. У. Вайнрайх писал: «В обществах с высоким уровнем социальной подвижности, где исчезли социальные диалекты как таковые, особый аристократический лексикон может служить паролем общественной элиты, но он обречен на постоянную изменчивость... Часть спроса на обновление словаря может удовлетворяться неологизмами внутреннего происхождения. Но особенно богатый и свежий материал может быть почерпнут из иностранных языков» [5, с. 24]. Для русского общества на протяжении двух веков главным источником этого «свежего» материала был прежде всего французский язык. В XX в. сходную роль играет английский язык.
В связи с крупными социальными сдвигами, происшедшими в русском обществе после Октябрьской революции 1917 г., с коренной ломкой и перестройкой всего социального уклада язык должен испытывать острую потребность в новых лексических средствах. Эта потребность действительно существовала, но удовлетворялась она не путем заимствования иноязычной лексики, а за счет использования собственных ресурсов.
Изменился сам стереотип речевого поведения. Н.Д. Агафонова уточняет, что после революции демонстрация языковой компетентности становится не только нецелесообразной, но и опасной, поэтому «критики, рецензенты, писатели, журналисты, то есть те, кто непосредственно влиял на стереотипы речевого поведения, стали уже скрывать от читателей присутствие классического образования» [6, с. 68].
Авторы коллективной монографии «Русский язык и советское общество», опубликованной в 1968 г., пишут о том, что в 30-е гг. вновь активизировался процесс заимствования новых иноязычных слов для обозначения «новых объектов и отношений» [7, с. 83]. Однако хорошо известно и другое. Именно в это время иноязычное слово стало ассоциироваться с чем-то идеологически и духовно чуждым, даже враждебным. Особенно ярко это проявилось в конце 40-х гг. - во время борьбы с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом. Ср. замечание Э.Ф. Володарской о том, что «в годы сталинского режима. были созданы условия для ингибирования процесса заимствования иностранных слов» [8, с. 99].
С 80-х гг. наступает такой период в развитии нашего общества, когда преобладающим становится толерантное отношение к внешним влияниям вообще и к лексическим заимствованиям в частности. Такая предрасположенность российского общества к принятию новой иноязычной лексики обусловлена рядом причин. Л.П. Крысин называет такие причины активизации употребления иноязычной лексики: осознание значительной частью населения России своей страны как части цивилизованного мира; преобладание в идеологии и официальной пропаганде объединительных тенденций над тенденциями, отражавшими противопоставление советского общества и советского образа жизни западным, буржуазным образцам; переоценка социальных и нравственных ценностей и смещение акцентов с классовых и партийных приоритетов на общечеловеческие; наконец, открытая ориентация на Запад в области экономики, политической структуры государства, в сферах культуры, спорта, торговли, моды, музыки и др. [9, т. 6, с. 27].
Объясняя языковую ситуацию в постперестроечной России, одни авторы прибегают к параллелям с Россией 1917 г., когда радикальные изменения в обществе привели к не менее кардинальным изменениям в языке, другие соотносят современный период с эпохой Петра I. Однако все эти параллели верны лишь отчасти.
В обществах эпохи постмодернизма деформации подвергается не только языковая норма, но и нормы этики, отношения государства и индивида и т.п. В такой ситуации история сжимается до настоящего, и все вертится вокруг собственного «я» и личной жизни того или иного человека, социальная (гражданская) активность падает, теряется вера в осмысленность коллективных усилий. Все какие-либо значительные изменения в обществе и языке одновременны или почти одновременны. Xорошо известен факт лавинообразного заимствования в последние десятилетия. Ср. мысли Г.Ю. Скворцова о том, что нынешний поток чужеземцев в родную речь можно сравнить разве что со шквалом «ассамблей», «коллегий», «сатисфакций» и т.п., обрушившихся на наш дремавший дотоле язык при Петре I, так что впору бы воскресить адмирала Шишкова, воевавшего с европеизмами при Пушкине [10, с. 55-58].
Одна из языковых реакций на эту новацию - картина языкового смешения, стилевая пестрота. Данная реакция обусловлена как массовостью подобных новаций, так и их нерегу-лированностью. Возможная параллель подобных стилевых смешений наблюдается в литературе и публицистике начала XVIII в., когда наличествовала подобная же межъязыковая (а иногда межстратовая) эклектика. Отличие стилевой эклектики настоящего момента от эклектики Петровской эпохи В.В. Кочетков видит в преобладании межстратовой эклектики над межъязыковой [11, с. 6-7].
Одна из традиционных функций иноязычных слов - семантическая нюансировка, детализация, передача разнообразных прагматических оттенков. Если у исконного слова прагматическая информация зачастую оказывается «впрессованной» в семантическую, то заимствование прагматично уже в силу своей иноязычной природы. А что касается французских заимствований, то по отношению к ним в высшей степени справедливо замечание В.А. Богородицкого: «.большая часть заимствований относится к сфере аристократической жизни (high life) - развлечений и комфорта [12, с. 330]. У многих из этих слов со времен Пушкина остается «ореол аристократического дендизма» [13, с. 93]. Например, «комильфотность» и «изысканность» многих кулинарных продуктов, называемых галлицизмами, позволяет обыгрывать реальную или мнимую причастность к «высшему обществу».
Отношение как адресата, так и самого адресанта к иноязычному слову из категории high life может быть различным. Если общеязыковые прагмемы воспринимаются более или менее однозначно (сподвижник - со знаком плюс, соучастник - со знаком минус) и это даже находит отражение в лексикографии (например - в лексикографических пометах типа «неодобр.», «презрит.» и под.), то прагматика анализируемой группы лексики создается прежде всего контекстными условиями.
Вместе с заимствованиями в русскую лингвокультуру внедряются «чужие» концепты, способные существенным образом скорректировать существующую систему ценностей - отечественную концептосферу. Еще А.А. Потебня [14, с. 163-164] утверждал, что «язык можно сравнить со зрением. Подобно тому, как малейшие изменения в устройстве глаза и деятельности зрительных нервов неизбежно дают другие восприятия и этим влияют на миросозерцание человека».
Как известно, социолингвистические концепции языкового развития оперируют антиномией кода и текста [15]. Постоянно действующие тенденции в борьбе между собой оказываются стимулами языкового развития. Чем меньше набор единиц, тем длиннее должен быть текст, передающий то или иное содержание, поскольку каждый «квант» содержания может быть передан в большинстве случаев не отдельной единицей (их мало), а комбинацией единиц. И наоборот, чем больше набор единиц, тем короче текст: каждому «кванту» содержания соответствует отдельная единица кода. Типичным примером увеличения кода является заимствование иноязычных слов для передачи понятий, которые без иноязычного слова можно обозначить только описательно. Ясно, что именно этот путь разрешения антиномии кода и текста оказывается преобладающим в конце XX в.
Ссылки:
1. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004.
2. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики (из университетских чтений). М.;Л., 1935.
3. Лузайа-Маминги Роже. Аспекты изучения заимствованных слов в русском языке и оптимизация их лексикографического представления: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1985.
4. Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 2002.
5. Вайнрайх У. Одноязычие и многоязычие // Зарубежная лингвистика. Вып. 111. Избранное. М., 1999.
6. Агафонова Н.Д. Узуальные иноязычные вкрапления в современный русский язык: дис. ... канд. филол. наук. Ро-
стов-на-Дону, 1994.
7. Русский язык и советское общество. М., 1968.
8. Володарская Э.Ф. Заимствование как отражение русско-английских контактов // Вопросы языкознания. 2002. № 4.
9. Крысин Л.П. Лексическое заимствование и калькирование в русском языке последних десятилетий // Вопросы языкознания. 2002. № 6.
10. Скворцов Г.Ю. Заимствования: опыт тевтонского соседа // Русская речь. 2001. № 5.
11. Кочетков В.В. Лексико-стилистические новации и их функционирование в прессе второй половины 90-х годов XX века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Иваново, 1999.
12. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики (из университетских чтений). М.;Л., 1935.
13. Добродомов И.Г. Ростбиф // Русский язык в школе. 2003. № 2.
14. Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1993.
15. Русский язык и советское общество. М., 1968.
- B9 -
References (transliterated):
1. Karasik V.I. Yazykovoy krug: lichnost', kontsepty, diskurs. M., 2004.
2. Bogoroditskiy V.A. Obshchiy kurs russkoy grammatiki (iz universitetskikh chteniy). M.;L., 1935.
3. Luzaya-Mamingi Rozhe. Aspekty izucheniya zaimstvovannykh slov v russkom yazyke i optimizatsiya ikh leksikografich-eskogo predstavleniya: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. M., 1985.
4. Karasik V.I. Yazyk sotsial'nogo statusa. M., 2002.
5. Vaynraykh U. Odnoyazychie i mnogoyazychie // Zarubezhnaya lingvistika. Issue 111. Izbrannoe. M., 1999.
6. Agafonova N.D. Uzual'nye inoyazychnye vkrapleniya v sovremenniy russkiy yazyk: dis. ... kand. filol. nauk. Rostov-na-Donu, 1994.
7. Russkiy yazyk i sovetskoe obshchestvo. M., 1968.
8. Volodarskaya E.F. Zaimstvovanie kak otrazhenie russko-angliyskikh kontaktov // Voprosy yazykoznaniya. 2002. № 4.
9. Krysin L.P. Leksicheskoe zaimstvovanie i kal'kirovanie v russkom yazyke poslednikh desyatiletiy // Voprosy yazykoznaniya. 2002. № 6.
10. Skvortsov G.Y. Zaimstvovaniya: opyt tevtonskogo soseda // Russkaya rech'. 2001. № 5.
11. Kochetkov V.V. Leksiko-stilisticheskie novatsii i ikh funktsionirovanie v presse vtoroy poloviny 90-kh godov XX veka: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Ivanovo, 1999.
12. Bogoroditskiy V.A. Obshchiy kurs russkoy grammatiki (iz universitetskikh chteniy). M.;L., 1935.
13. Dobrodomov I.G. Rostbif // Russkiy yazyk v shkole. 2003. № 2.
14. Potebnya A.A. Mysl' i yazyk. Kiev, 1993.
15. Russkiy yazyk i sovetskoe obshchestvo. M., 1968.
