CC BY
20DOI: 10.24412/2076-1503-2022-2-187-197 ЭРИАШВИЛИ Нодари Дарчоевич,
NIION: 2018-0076-2/22-459 профессор кафедры
MOSURED: 77/27-023-2022-2-658 гражданского и трудового права,
гражданского процесса Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, доктор экономических наук, кандидат юридических наук, кандидат исторических наук, профессор, e-mail: professor60@mail.ru
ИВАНОВА Юлия Александровна,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры «Правовое обеспечение национальной безопасности» Российского технологического университета - МИРЭА, e-mail: julia-ivanova-77@yandex.ru
ВОЙНА: ТЕОРЕТИКО-ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Аннотация. Изучение вопросов, связанных с военными действиями, имеет важное теоретическое и практическое значение в интересах сохранения мира и обеспечения национальной безопасности. Знание военно-философских аспектов причин, поводов войн, их сущности, специфики проявления в экономической, политической, социальной и духовной сферах общества, основах социально-философского анализа военных проблем очень важно в современном мире.
Ключевые слова: война, дети подростки, история, международное право, права ребенка, боевые действия.
ERIASHVILI Nodari Darchoevich,
professor of the department of civil and labor law, civil process of the «Moscow University of the Ministry of the Interior of the Russian Federation named after V.Y. Kikot», doctor of economics, candidate of law, candidate of historical, professor, e-mail:professor60@mail.ru
IVANOVA Yulia Aleksandrovna,
candidate of Law, Associate Professor, Associate Professor of the Department "Cybersecurity and digital transformation" of the Russian Technological University - MIREA
WAR: THEORETICAL AND HISTORICAL ASPECT
Annotation. the study of issues related to military operations is of great theoretical and practical importance in the interests of preserving peace and ensuring national security. Knowledge of the military-philosophical aspects of the causes, causes of wars, their essence, the specifics of their manifestation in the economic, political, social and spiritual spheres of society, the basics of so-cio-philosophical analysis of military problems is very important in the modern world.
Key words: war, teenage children, history, international law, children's rights, fighting.
Война и конфликт, были такой же константой в истории человечества, как и люди. Как утверждает Кеннет Вальц, «нет мира в состоянии анархии», и всегда будет форма анархии, пока человеческая природа является переменной в наших сложных внутренних и
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
международных системах. Многие ученые анализировали причины войны по государствам и историческим этапам, другие авторы считают, что можно дать более широкое и обобщенное объяснение в зависимости от целей и идей. Кроме того, известные теоретики международных отношений
применили формы теоретической основы, чтобы понять, как и почему мы создаем трения в наших обществах, уделяя особое внимание различным аспектам, от международных институтов до пола.
Размышления о войне и мире, как условиях межгосударственных отношений имеют тенденцию разделять мыслителей на две группы тех, кто считает войну неизбежной, возможно, даже желательной, и тех, кто считает ее злом, способным быть замененным прочным миром благодаря доброй воле или улучшению социальных механизмов. Первая группа иногда описывается, как «реалист», а вторая - как «идеалист», но эти термины имеют тот недостаток, что такие философы-идеалисты (в онтологическом смысле), как Платон и Георг Вильгельм Фридрих Гегель часто принимают войну как постоянное условие человеческого существования. Поэтому предлагается просто назвать первую группу «консерваторами», а вторую - «аболиционистами», хотя внутри каждого подразделения явно существует широкий спектр мнений.
Древнегреческая мысль обычно принимала войну между самими городами-государствами и между греками и «варварами», как часть порядка природы. Греческие боги были воинственной породой, пришедшей к власти после жестокой борьбы с титанами. Арес был одной из их главных фигур, но богиня мира Эйрена была всего лишь подчиненным божеством, прислуживающим великим богам. Взгляд на войну, широко распространенный в Греции, принадлежал Гераклиту Эфес-скому. Война, учил Гераклит, была «отцом всех и царем всех», и именно благодаря войне развилось нынешнее состояние человечества - одни люди свободны, другие порабощены. Если бы борьба между враждующими элементами природы была уничтожена, ничто не могло бы существовать «все вещи, - говорит Гераклит, - возникают и исчезают через борьбу».
На более поздних этапах войны между Афинами и Спартой (431-404 гг. до н. э.) пацифистская нота, необычная для греческого мира, была замечена в таких произведениях, как «Троянские женщины» Еврипида (исполненная в 415 г. до н. э.) и «Лисистрата» Аристофана (411 г. до н.э.). Тем не менее, вывод, сделанный Платоном из Пелопоннесской войны, состоял в том, что государство должно быть организовано для насильственного выживания в неуправляемом мире. Республика Платона это, по сути, проект военного сообщества по спартанской модели. Однако Платон проводит различие между войной между греками и войной между греками и чужаками, первая, согласно Республике, должна регулироваться законом, тогда, как во второй допустимы любые излишества.
Консервативная война, как жизненный факт был также основой для интеллектуального отношения Римской республики и Империи и был поддержан в Средние века, когда католические писатели боролись с проблемой в тех условия, относительно которых церковное одобрение может быть дано войной светских монархов. Сумма теологии Святого Фомы Аквинского, при этом утверждая, что мир был величайшая цель жизни, к которой человек должен стремиться к выполнению своего естественного конца, но тем не менее, размещенных на монарха обязанность защищать государство. Точно так же Данте утверждал в De Monarchia, что «мир был целью, к которой устремлялись все стрелы», но что он должен был быть, достигнут навязыванием мирового закона, если необходимо, силой, исходящей от возрожденной Римской империи. Однако наследие христианского учения, оказавшее наиболее длительное влияние, касалось применения естественного права, сильно окрашенного христианской этикой, к ведению войны.
Испанский богослов - иезуит Франсиско Суа-рес считал, что война по своей сути не является злом и, что справедливые войны могут вестись. Суарес определил три условия законной войны. Она должна вестись законной властью, то есть верховным сувереном, причина ведения войны может быть справедливой, а другие средства достижения справедливости могут отсутствовать и война должна вестись и мир должен устанавливаться с умеренностью. Аналогичной точки зрения придерживался Гуго Гроций, который считал, что война вовсе не является нарушением права наций, а фактически является условием жизни, к которому право, также применимо, как и к условиям мира. Война, утверждал Гроций в своем De Iure Belli ac Pacis Libri Tres , не должна проходить иначе, как для обеспечения соблюдения прав, и, когда она ведется, должна реализо-вываться только в рамках закона и доброй воли. Эта концепция сохранилась в предположении, лежащем в основе таких международных организаций двадцатого века, как Лига Наций и Организация Объединенных Наций, что справедливыми являются только войны, ведущиеся во имя международных интересов, таких как поддержание мира во всем мире.
В эпоху европейского светского национализма, последовавшую за Ренессансом, идея войны, как необходимого или желательного института укрепилась. Итальянские города-государства эпохи Возрождения, дипломатическая практика которых послужила образцом для ранних европейских национальных государств, постоянно воевали друг с другом, однако это были ограни-
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
ченные конфликты, которые не вызывали большого возмущения среди философов, политиков.
Типично снисходительный взгляд на войну был у сэра Томаса Мора в его Утопии (1518г.). У утопистов есть прагматическая, не особенно героическая идея войны, которую они считают нормальным событием, война должна вестись настолько экономически и безопасно, насколько это возможно, когда чьи-то земли захвачены или союзники угнетены.
Более глубокий взгляд был у флорентийского государственного деятеля и писателя Ник-коло Макиавелли. Как и все консерваторы, Макиавелли полагал, что вооруженный конфликт был частью человеческой судьбы не потому, что человек был злым, Макиавелли был склонен считать человека слабым и глупым, а не жестоким, а из-за деятельности злой судьбы (fortuna), которая всегда заставляет человека вооружаться против невзгод. Макиавелли, в отличие от Гераклита, не питал надежды, что война поднимет человека на более высокий уровень, «правитель обречен искать победы в войне только для того, чтобы выжить во враждебном мире». В мирное время управленец не должен сидеть, сложа руки, но всегда должен совершенствовать военную мощь своего государства против образовавшихся невзгод.
В то же время образование великих национальных государств в Англии и Франции заставляло людей размышлять об оправдании правительства, тем более что признание папства, как высшей и священной власти было значительно ослаблено. Понятие «состояния природы», в котором люди существуют без общего начальника и в состоянии междоусобной войны, было введено, чтобы помочь объяснить рост и функции правительства. Томас Гоббс объяснил в своем «Левиафане», что война-это не акт борьбы, а расположение к борьбе, это существует там, где нет общего руководства для обеспечения того, чтобы насилие не было разрешено. Мир и цивилизация могут быть обеспечены только путем создания содружества, то есть высшего правоохранительного органа, которому подчиняются все люди. Гоббс не рассматривал состояние природы, как историческое состояние, которое имело место в прошлом он заключил, что таковым было бы состояние человека, если бы содружество не существовало.
Джон Локк отличался от Гоббса тем, что считал, что в естественном состоянии существуют естественные права, защищать которые после его создания является функцией правительства, следовательно, война не является универсальным условием в естественном состоянии, а возникает только тогда, когда сила применяется без
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
права. Для Локка существовала внутренняя разница между войной за естественные права.
Для Гоббса война в естественном состоянии, как и война между суверенными государствами, не может быть ни правильной, ни неправильной, поскольку эти категории существуют только внутри содружества. Бенедикт де Спиноза разделял точку зрения Гоббса о неизбежности войны там, где люди не имеют общего правительства, но, как и Локк, он не мог примириться с полным отсутствием морали или закона в естественном состоянии. Тем не менее, аргумент Гоббса имел огромное значение для формирования отношения современного западного человека к войне и миру. Дело в том, что мир является результатом решимости человека, проистекающей из страха смерти и желания того, что Гоббс называл «удобной жизнью», создать верховное правительство. Гоббс не уточнил, считает ли он, что человек может поддерживать мир в своих международных отношениях, но ясно, что, в отличие от Локка, он полагал, что для обеспечения такого мира достаточно только мирового государства с монополией власти над нациями.
Однако до Наполеоновских войн война из-за своих ограниченных масштабов не могла рассматриваться как решающий фактор здоровья или болезни наций. Но с мессианским пылом, вызванным Французской революцией вся Европа, казалось, была охвачена восстанием против существующего порядка, внутреннего и внешнего, и расширение национального богатства, впервые были показаны потенциальные возможности националистических войн во имя добра или зла.
Именно после революции в некоторых странах утвердилось крайне консервативное отношение к войне, и война стала рассматриваться как позитивный принцип национального возрождения. Германия, в частности, поддерживала эти взгляды, возможно, потому, что эта страна вступила в борьбу за национальное господство несколько поздно, так что ее милитаризм был пропорционально более интенсивным.
Гегель хорошо известен своей концепцией истории как борьбы противоположностей, из которой возникает синтез, выходящий за пределы двух первоначальных конфликтующих сил. Для Гегеля национальное государство было средством реализации Идеи в истории. Поскольку Идея может материализоваться только в том случае, если государству будет позволено выполнять свои предопределенные функции, из этого следует, что жизнь индивида не имеет смысла, кроме, как постольку, поскольку она служит целям государства, и что не осталось принципа, по которому отношения между государствами могли бы подчиняться моральным критериям. У Гегеля не было
мнения с понятием лиги наций для установления постоянного мира, потому что он полагал, что война была катализатором, через который история разворачивала свою цель, человек должен принять войну или застой.
Артур Шопенгауэр отверг идею Гегеля о государстве, как божественном выражении справедливости. Для него государство существует потому, что существует несправедливость, государство необходимо для защиты человека от последствий его собственного эгоизма. В свою очередь, эгоизм человека и его вообще злая природа являются отражением диссонансов Воли, которые для Шопенгауэра лежат за мировыми реалиями. В этих условиях война неизбежна, но Шопенгауэр, в отличие от Гегеля, видел в войне не прогрессивный фактор истории, а результат незрелости и слабости масс и любви к роскоши и власти их волевых лидеров. Шопенгауэр не видел надежды на прочный мир.
Фридриха Ницше, можно считать крайним представителем романтического культа войны и знаменующим переход к современному тоталитарному милитаризму. Ницше был способен осуждать расточительность войны, однако в своих вполне зрелых трудах «Так говорил Заратустра» и «Воля к власти» (впервые опубликованных в 1901г.) он прославлял войну и опасную жизнь. Фраза «добрая война освящает всякое дело» (так говорил Заратустра), можно считать типичным для такого отношения. Для сверхлюдей Ницше война - это естественная деятельность, высшее свидетельство их высшего качества, они никогда не должны поддаваться «рабской морали» христианства с его акцентом на смирение, покорность и подставление другой щеки.
В учении Генриха фон Трейчке, функции государства были неограниченны, как и обязанность индивида подчиняться его приказам. Первая обязанность государства состояла в том, чтобы поддерживать свою власть в отношениях с другими государствами и поддерживать закон в пределах своих собственных границ, вторая обязанность состояла в ведении войны, в горниле, в котором сплавляются элементы величия государства. Надежда на мировое государство или постоянный мир тщетна, арийская раса может только мечом сохранить то, что она завоевала мечом. Трейчке признал, что стоимость войны резко возросла и, следовательно, войны должны быть короче и реже. Но это не повлияло на основную аксиому о том, что война - это «единственное лекарство для больной нации».
Идеи Трейчке были усвоены немецким военным писателем Фридрихом фон Бернхарди, который использовал их для стимулирования воинственно-националистических настроений, в кото-
рых Германия вступила в Первую мировую войну. В Германии и следующей войне Бернарди повторил основные понятия Трейчке война-это процесс, посредством которого истинно цивилизованные нации выражают свою силу и жизненную силу, жизнь-это бесконечная борьба за выживание, война-это инструмент биологической эволюции. Бернарди опирался и на других консервативных писателей - Гераклита, Фридриха Великого, чьи труды представляли войну, как проявление лучших качеств человека и Карл фон Клаузевиц, который описывал место нации в мире, как функцию взаимодействия между ее национальным характером и ее военной традицией.
Консервативно-милитаристская традиция с ее расистским подтекстом была унаследована немецкими нацистскими и итальянскими фашистскими писателями межвоенного периода, хотя они мало, что добавили к творчеству своих предков. Появление ядерного оружия сделало бессмыслицей прославление войны, хотя вера в ее неизбежность все еще не редкость. Почти единственная значительная часть современного общественного мнения, которая считает, что национальное выживание после ядерной войны возможно, - это мнение китайских коммунистов. Однако даже они осторожно настаивают на том, что они никогда не начнут ядерную войну, и более того, особенностью всей коммунистической мысли является то, что окончательная глобальная победа коммунизма устранит все причины войны. Поэтому коммунисты отличаются от рассмотренных консерваторов тем, что, хотя они считают войну случайной (или, возможно, неизбежной) в капиталистической системе, они не сомневаются, что постоянный мир достижим при коммунизме.
Древние греки (и то же самое можно сказать о писателях римского мира) не отличались протестами против войны, хотя стоики Римской империи проповедовали космополитизм, который предполагал единство всего человечества, делая войну между его членами оскорблением. Однако когда римские императоры приняли стоицизм, он утратил свой пацифистский элемент, и то же самое можно сказать о раннехристианской доктрине ненасилия. Кроме того, в средние века тот факт, что папство было одновременно высшим источником церковной доктрины и светской властью значительной военной силы, исключал полный пацифизм, как церковную доктрину.
Выдающимся противником войны в эпоху Возрождения был великий гуманист Дезидерий Эразм, хотя неверно говорить о нем как об абсолютном пацифисте. Война была прямо противоположна всем целям, для которых, по мнению Эразма, был создан человек, человек рождается
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
не для разрушения, а для любви, дружбы и служения своим ближним.
В XVII веке в Европе начали развиваться спекуляции о возможности постоянного мира, стимулируемые растущей международной торговлей и желанием связать Европу в последней попытке изгнать турок. Эта антимусульманская цель уже занимала видное место в плане объединения Европы, разработанном Пьером Дюбуа в книге «De Recuperatione Terre Sancte» (1305-1307г.), и в знаменитом предложении о федерации христианских князей, выдвинутом Георгом Подольским, король Богемии, представил его своим собратьям-монархам в 1461 году. Предложения XVII века были чрезвычайно разнообразны от совершенно утопических идей до тех, которые могли бы быть реализованы в виде ограниченных международных союзов. Некоторые из них ограничивались Западной Европой, другие включали в себя всю Европу, а некоторые охватывали весь христианский мир.
«Великий замысел» (1620-1635г.), вероятно, составленный герцогом Сюлли, главным министром Генриха IV Французского, и некоторые причины создания европейского государства (1710г.) Джон Беллерс предложил разделить Европу на провинции примерно одинакового размера под общим правительством. Некоторые схемы, такие, как «Новые синеи» Эмерика Круса, или рассуждения о случае и средствах установления всеобщего мира и свободы торговли во всем мире (1623г.), были направлены на формирование единого мирового государства со всеми расами и религиями под его юрисдикцией. В этих планах, как правило, предусматривалась та или иная форма представительного правления. Уильям
Пенн в эссе о настоящем и будущем мире в Европе (1693г.) предполагал ежегодные европейские парламенты, аббат де Сен-Пьер в Проекте установления вечного мира в Европе (1713г.) предпочел вечный конгресс, чтобы отразить точки зрения государств в его европейской федерации, Крус призвал к всемирным ассамблеям. Эти конфедерации выступали главным образом, как защита мира, хотя упоминались и другие цели.
В XVIII веке эти мирные планы получили новую жизнь вместе с французским и немецким просвещением. Жан-Жак Руссо взял мирный проект аббата Сен-Пьера и применил его к Европе своего времени в Проекте вечного мира (1761г.), настаивая на том, что если предлагаемая центральная власть не будет достаточно мощной, чтобы внушить страх всем составляющим штатам, предложение потерпит неудачу. Руссо рекомендовал этот план правительствам на том основании, что единая европейская власть, достаточно сильная для обеспечения мира, также обе-
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
спечит внутреннюю стабильность в составных государствах. Однако он признал, что правительства, вероятно, слишком близоруки, чтобы оценить достоинства этого плана. Похожим проектом европейской конфедерации был проект Иммануила Канта под названием «Вечный мир» (1795г.). Рецепт Канта примечателен тем, что он утверждает, что поддержание мира требует достижения конституционного правления государствами.
Девятнадцатый век был еще более плодовит в своих планах организации наций для обеспечения мира. В Европе и Соединенных Штатах возникли сильные неофициальные мирные движения, которые призывали к созданию агентств для арбитража межгосударственных разногласий и справедливого урегулирования политических вопросов, а также к укреплению и кодификации международного права.
В атмосфере гармонии, последовавшей за Венским конгрессом, Великие державы Европы регулярно встречались для борьбы с угрозами миру, а такие функциональные организации, как Европейские речные комиссии и Всемирный почтовый союз (1875г.) спокойно занимался вопросами, представляющими практический интерес для наций. Надежда на создание постоянной международной ассамблеи, которая могла бы превратиться в мировой законодательный орган, была высказана на Гаагских конференциях 1899 и 1907 годов, и казалось вероятным, что растущая заинтересованность наций в мирных отношениях вскоре сделает войну устаревшей.
Первая мировая война катастрофически фальсифицировала пророчество Энджелла, тем не менее, она укрепила убежденность либерально настроенных людей в том, что война - это абсолютное зло и, что создание средств поддержания мира, таких, как Лига Наций и коллективная безопасность, является самой неотложной задачей XX века. Теперь стало очевидным сильное разделение между абсолютными пацифистами и теми, кто поддерживал «справедливые» войны, проводимые под эгидой лиги.
Начало Второй мировой войны и изобретение ядерного оружия, а затем неспособность великих держав действовать единодушно в Совете Безопасности Организации Объединенных Наций поставили вопрос о том, может ли цель аболиционистов быть достигнута без полной сдачи национального суверенитета. Одним из любопытных последствий ядерного тупика было то, что многие аболиционисты пришли к несколько консервативному убеждению, что мир должен поддерживаться поддержанием военного баланса между двумя мировыми лагерями.
В современной теории справедливой войны доминируют два лагеря: традиционалистский и ревизионистский. Традиционалистов с таким же успехом можно назвать законниками. Их взгляды на мораль войны в значительной степени определяются международным правом, особенно правом вооруженных конфликтов. Они стремятся обеспечить эти законы морально оправданными основаниями. Государствам (и только государствам) разрешается вступать в войну лишь для национальной обороны, защиты других государств или для вмешательства, чтобы предотвратить «преступления, которые шокируют моральное сознание человечества». Гражданские лица не могут быть мишенью на войне, но всем комба-тантам, за что бы они ни сражались, морально разрешено целиться друг в друга, даже когда они это делают предсказуемо вредит некоторым гражданским лицам.
Ревизионисты ставят под сомнение моральное положение государств и допустимость национальной обороны, выступают за расширение разрешений на гуманитарное вмешательство, про-блематизируют гражданский иммунитет и утверждают, что комбатанты, сражающиеся за неправомерные цели, не могут сделать ничего правильного, кроме, как сложить оружие.
Большинство ревизионистов, являются только моральными ревизионистами они отрицают, что современное право вооруженных конфликтов по своей сути морально оправдано, но считают, главным образом по прагматическим причинам, что оно не нуждается в существенных изменениях. Однако некоторые из них являются моральными и юридическими ревизионистами. И даже несогласие моральных ревизионистов с традиционалистами вряд ли является эрзацем большинство считает, что, столкнувшись со столкновением между тем, что морально, и тем, что юридически разрешено или запрещено, люди должны следовать своей совести, а не закону.
Традиционалистская точка зрения получила свое наиболее яркое изложение в том же году, когда она была решительно кодифицирована в международном праве в первом дополнительном протоколе к Женевским конвенциям. Книга Майкла Уолзера «Справедливые и несправедливые войны», впервые опубликованная в 1977 году, оказала необычайное влияние на философов, политологов, юристов-международников и военных практиков. Среди его ключевых вкладов была защита центральных традиционалистских позиций по национальной обороне, гуманитарному вмешательству, дискриминации и равенству участников боевых действий.
Ранние ревизионисты оспаривали взгляды Уолзера на национальную оборону и гуманитар-
ную интервенцию. Затем последовала ревизионистская критика равенства и дискриминации комба-тантов. С тех пор произошел взрыв ревизионистских опровержений Вальцера1.
Одновременно многие философы приветствовали выводы Вальцера, но отвергали его аргументы. Соответственно, они искали более прочные основы для широко традиционных позиций по национальной обороне, гуманитарной интервенции, дискриминации и особенно равенства участников боевых действий.
Необходимо остановиться на следующих акцентах. Традиционалисты и ревизионисты часто полагаются на методологические или второстепенные предпосылки до такой степени, что можно подумать, что вопросы первого порядка на самом деле являются просто прокси-битвами, через которые они решают свои более глубокие разногласия (Лазар и Валентини).
В современной аналитической философии существуют два различных способа, с помощью которых моральные и политические философы думают о войне.
0 первом, институционалистском подходе. Основная цель философов - установить, какими должны быть институты, регулирующие войну. В частности, мы должны предписывать морально обоснованные законы войны. Затем мы говорим отдельным людям и группам, что они должны следовать этим законам. При втором подходе мы должны сначала сосредоточиться на моральных причинах, которые применяются непосредственно к индивидуальным и групповым действиям, без опосредующего фактора институтов. Говорим отдельным людям и группам действовать так, как диктуют их моральные причины. Поскольку этот подход фокусируется не на институтах они управляют нашими взаимодействиями, но в отношении самих этих взаимодействий будем называть это «интеракционным» подходом.
В целом, институционалистский подход предпочитают косвенные консеквенциалисты и контрактуалисты. Косвенные консеквенциалисты считают, что эти институты оправданы только в том случае, если они на самом деле будут иметь лучшие долгосрочные результаты, чем любые возможные альтернативные институты. Контрак-туалисты считают, что эти институты обосновывают или отражают либо фактический, либо гипотетический контракт между государствами или их гражданами, который определяет условия их взаимодействия во время войны.
1 Герасименко Ю.В., Агеева А.В. Международные правовые стандарты в области защиты прав детей. — [ЭР]. Режим доступа: http://journal-aael.intelbi.ru/main/ wp-content/uploads/
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
Неконтрактуалистские деонтологи и кон-секвенциалисты прямого акта, как правило, предпочитают интеракционный подход. Их главный вопрос, какие моральные причины непосредственно влияют на допустимость убийства на войне? Этот акцент на убийстве может показаться близоруким - война включает в себя гораздо больше насилия и разрушений, чем само убийство. Однако, как правило, это всего лишь эвристический прием, поскольку мы обычно думаем об убийстве, как о наиболее предположительно противоправном виде вреда, любые аргументы, которые можно идентифицировать, оправдывают убийство, вероятно, также оправдайте меньшие ошибки. И если убийства, связанные с войной, не могут быть оправданы, тогда мы должны поддержать пацифизм.
Любая нормативная теория войны должна обращать внимание, как на то, какими должны быть законы войны, так и на то, что мы морально должны делать. Это два разных, но одинаково важных вопроса. И они влекут за собой важность третьего, что мы должны делать, учитывая все обстоятельства, например, когда закон и мораль конфликтуют? Слишком много в последнее время теория справедливой войны была сосредоточена на утверждении, что философское внимание должно быть зарезервировано для одного из первых двух из этих вопросов. Недостаточно сосредоточено на третьем.
Решение первой требует детального эмпирического исследования и прагматических политических спекуляций, которые выходят за рамки моей компетенции здесь. Обращение к третьему вопросу слишком глубоко погружает нас в мелочи современной теории справедливой войны для энциклопедической информации. Более того, даже институционалистам нужен какой-то ответ на второй вопрос и, следовательно, некоторый отчет о интеракционной морали войны. Кон-секвенциалистам необходим отчет о хорошем (плохом), который, как они надеются, идеальные законы войны максимизируют (минимизируют) в долгосрочной перспективе. Это означает, например, решение о том, стремиться ли минимизировать весь вред или только минимизировать неправомерный вред. Последний курс гораздо более правдоподобен мы не хотели бы, чтобы законы войны, например, лицензировали геноцид на случай, если это приведет к меньшему количеству смертей в целом. Но чтобы следовать этому курсу, нам нужно знать, какой вред (внеинституцио-нально) неправомерен. Точно так же контрактуа-листы обычно признают различные ограничения на виды правил, которые могут лечь в основу законного контракта, который, опять же, мы не
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
можем разработать, не думая о внеинституцио-нальной морали войны.
Даже в рамках теории интерактивной справедливой войны некоторые разногласия второго порядка подчеркивают споры первого порядка. Во-первых - размышляя об этике войны, какие случаи мы должны использовать для проверки нашей интуиции и наших принципов? Мы можем начать с размышлений о реальных войнах и реалистичных сценариях военного времени, уделяя внимание международным делам и военной истории. Или, более клинически, мы можем построить гипотетические случаи, чтобы изолировать переменные и проверить их влияние на нашу интуицию.
Некоторые ранние ревизионисты в значительной степени опирались на очень искусственные случаи. За это их критиковали традиционалисты, которые обычно используют более эмпирически обоснованные примеры. Но точка зрения на существенные вопросы, спорные между традиционалистами и ревизионистами, не обязательно должна быть предопределена методологией. Ревизионисты могут уделять пристальное внимание реальным конфликтам. Традиционалисты могут использовать искусственные гипотезы.
Абстракция предупреждает бесполезные споры об исторических деталях. Это также уменьшает предвзятость, мы склонны рассматривать реальные конфликты через призму наших собственных политических пристрастий. Но у нее есть и издержки. Мы должны быть пропорционально менее уверены в наших интуициях, чем больше тестовый случай удален от нашего жизненного опыта. Сценарии философов, включающие контроль над разумом, вооруженных пешеходов, военной техники, бомб и невероятно сложные причинные последовательности, являются чистыми упражнениями в воображении.
Более того, отказ от мучительного опыта войны ради санированных гипотетических случаев, может быть не только эпистемически необоснованным, но и неуважительным по отношению к жертвам войны. Наконец, очищенные примеры часто опускают морально значимые детали -например, предполагая, что у каждого есть вся информация, относящаяся к их выбору, вместо того, чтобы признать «туман войны» и не делать никаких скидок на страх или травму [2].
Искусственные гипотезы имеют свое место, но любые выводы, которые они поддерживают, должны быть проверены против грязной реальности войны. Более того, наши интуитивные суждения должны быть отправной точкой для исследования, а не его концом.
Второе разделение связано с первым. Редук-тивисты считают, что убийство на войне должно
быть оправдано теми же свойствами, которые оправдывают убийство вне войны. Нередуктиви-сты, иногда называемые исключительными, считают, что некоторые свойства оправдывают убийство на войне, которые не оправдывают убийство вне войны. Большинство исключительных считают, что специфические особенности убийства на войне делают его морально отличным от убийства в обычной жизни, например, масштаб конфликта, широко распространенное и вопиющее несоблюдение фундаментальных моральных норм, поставленные на карту политические интересы, острая неопределенность, существование закона вооруженного конфликта или тот факт, что стороны конфликта являются организованными группами. Парадигмальный редуктивист, напротив, может утверждать, что оправданные войны -это просто совокупность оправданных актов индивидуальной самозащиты и защиты других.
Редуктивисты гораздо чаще используют надуманные гипотетические случаи, поскольку считают, что в войне нет ничего особенного. Для исключительных людей все наоборот. Первые критики Уолзера опирались на редуктивистские предпосылки для подрыва принципов национальной обороны, дискриминации и равенства участников боевых действий. Многие традиционалисты ответили отказом от редуктивизма, утверждая, что в войне есть что-то особенное, что оправдывает отклонение от суждений, соответствующих другим видам конфликт. Опять же, некоторые философы противостоят этим всеобъемлющим тенденциям.
Дебаты между редуктивизмом и исключительностью раздуты - понятие «война» расплывчато, и хотя типичные войны включают свойства, которые не создаются в типичных конфликтах вне войны, мы всегда можем придумать надуманные гипотезы, которые не включают эти свойства, которые мы бы не назвали «войнами». Но это скрывает более глубокое методологическое разногласие размышляя о морали войны, должны ли мы начать с размышлений о войне или с размышлений о допустимом применении силы вне войны [3].
Оценочные индивидуалисты считают, что моральное значение коллектива полностью сводится к его вкладу в благополучие индивидов, которые его составляют. Оценочные коллективисты считают, что коллективы могут иметь значение независимо от того, как они способствуют индивидуальному благополучию. Описательные индивидуалисты считают, что любой акт, который может показаться коллективным, сводится к составным актам отдельных лиц. Описательные коллективисты отрицают это, полагая, что некото-
рые действия являются несводимо коллективными.
Опять же, диалектика современной теории справедливой войны включает в себя ревизионистов, сначала утверждающих, что мы не можем отстаивать традиционалистские позиции на описательно и оценочно индивидуалистических основаниях, причем некоторые традиционалисты затем реагируют, отвергая описательный и оценочный индивидуализм.
В отличие от исключительного раскола, индивидуалистический, коллективистский раскол не может быть разрешен путем размышления о морали войны самостоятельно. Война - полезный тест для теорий коллективных действий и ценности коллективов, но не более того. Интуиция о войне не может заменить теорию коллективных действий. Возможно, некоторые коллективы имеют ценность помимо их вклада в благополучие своих членов [5].
Применение силы соразмерно, когда причиненный вред уравновешивается добром, достигнутым в предотвращении угрозы. Чтобы определить это, мы обычно сравниваем возможный курс действий с тем, что произойдет, если мы позволим угрозе произойти. Конечно, в большинстве случаев у нас будет более одного средства предотвращения или смягчения угрозы. И вредный вариант, может быть, допустим, только в том случае, если весь вред, который он влечет за собой, оправдан соответствующим достигнутым благом. Если какая-то альтернатива столь же успешно предотвратит угрозу, но причинит меньше вреда, то более вредный вариант недопустим, потому что он влечет за собой ненужный вред.
Учитывая серьезность решения начать войну, только очень серьезные угрозы могут дать нам справедливый повод для борьбы. Итак, если справедливое дело удовлетворено, то у вас есть весомые положительные причины для борьбы. Отсутствие справедливой причины само по себе не усугубляет вредность борьбы, но делает менее вероятным, что люди, убитые в преследовании своих военных целей, будут убиты, что делает убийство очень трудным для оправдания. Даже если наличие справедливой причины, строго говоря, не является необходимым условием для того, чтобы война была допустимой, отсутствие справедливой причины делает войну очень трудной для удовлетворения пропорциональности.
Если законная власть удовлетворена, то дополнительные положительные причины считаются в пользу борьбы. Если она не удовлетворена, то это добавляет дополнительную причину против борьбы, которую необходимо преодолеть, чтобы борьба была соразмерной.
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
Критерий «разумных перспектив успеха» -это непреодолимое препятствие на пути к пропорциональности. Как правило, если война не имеет разумных перспектив на успех, то она будет непропорциональной, поскольку войны всегда связаны с причинением значительного вреда, и если этот вред, вероятно, будет бессмысленным, то он вряд ли будет оправдан. Но, конечно, иногда вероятность победы очень мала, и все же борьба по-прежнему является наилучшим доступным вариантом, и поэтому она необходима и соразмерна. Наличие разумных перспектив успеха имеет значение только по тем же причинам, что и необходимость и пропорциональность имеет значение. Если необходимость и соразмерность удовлетворены, то разумные перспективы стандарта успеха не имеют значения. Правильное намерение также может быть неуместным, но поскольку оно имеет значение, его отсутствие будет причиной против борьбы наличие правильного намерения не дает положительной причины для борьбы.
Дискриминация имеет решающее значение для установления пропорциональности и необходимости, потому что она говорит нам, как взвесить жизни, унесенные на войне1. Война может быть необходимой и соразмерной только в том случае, если она служит цели, стоящей всех этих смертей и разрушений. Отсюда важность наличия справедливого дела. Отсюда и широко распространенное убеждение, что справедливых причин мало и они далеко друг от друга. Действительно, традиционная теория справедливой войны признает только два вида оправдания войны: национальную оборону (собственного государства или союзника) и гуманитарную интервенцию. Более того, гуманитарное вмешательство допустимо только для предотвращения самой серьезной трагедии -«преступления, которое шокирует моральное сознание человечества».
Блага и беды, имеющие отношение к соразмерности и необходимости ad bellum, простираются далеко за пределы перемирия. Это очевидно, но в последнее время получило столь необходимое внимание, как среди философов, так и в более широких общественных дебатах, вызванных конфликтами в Ираке и Афганистане. Последствия войны, также должны быть достаточно терпимыми, если война должна быть соразмерной, учитывая все обстоятельства. Остается открытым вопрос, как далеко в будущее мы должны заглянуть, чтобы оценить морально значимые последствия конфликта [5].
1 Герасименко Ю.В., Агеева А.В. Международные правовые стандарты в области защиты прав детей. — [ЭР]. Режим доступа: http://joumal-aael.intelbi.ru/main/ wp-content/uploads/
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
Исторически в теории справедливой войны доминировали государственники. Большинство ветвей традиции имели некоторую версию «законного», «надлежащего» или «правильного» ограничения власти, истолкованного как необходимое условие для того, чтобы война была ad bellum just. Традиционалист, таким образом, говорит, что важно, чтобы лицо, ведущее войну, имело соответствующие полномочия для этого. Некоторые считают, что власть основана на общей легитимности государства. Другие считают, что общая легитимность не имеет значения - важно то, уполномочен ли орган, ведущий войну, делать это государством, которое он представляет. В любом случае, государства с гораздо большей вероятностью удовлетворят условию законной власти, чем негосударственные субъекты. Ревизионисты отталкиваются: опираясь на редуктивистские предпосылки, они утверждают, что убийство на войне оправдано защитой индивидуальных прав, и наша лицензия на защиту наших прав не должна быть опосредована государственными институтами. Либо мы должны игнорировать условие законной власти, либо мы должны рассматривать его, как нечто, что негосударственные субъекты действительно могут выполнить.
В целом, легитимность государства определенно кажется актуальной для некоторых вопросов войны. Но авторизация более фундаментальна. В идеале орган, ведущий войну, должен быть уполномочен делать это институтами конституционной демократии. Очевидно, что возможны более свободные формы разрешения, даже государство, которое не является в целом легитимным, тем не менее, может быть уполномочено своим государством вести войны национальной обороны [4].
Разрешение такого рода имеет значение для jus ad bellum двумя способами. Во-первых, ведение войны без разрешения представляет собой дополнительное зло, которое должно быть сопоставлено с благами, которые принесет борьба, и должно пройти тесты на пропорциональность и необходимость. Когда правительство вовлекает свое государство в войну, оно использует ресурсы общества в целом, а также свое имя и подвергает его, как моральным, так и пруденциальным рискам. Делать это несанкционированно, очевидно, глубоко морально проблематично. Любая форма недемократического принятия решений правительствами неприемлема, принятие решений такого масштаба без предоставления населением права на это особенно неправильно.
Во-вторых, разрешение может позволить правительству действовать по позитивным причинам для борьбы, которые в противном случае
были бы недоступны. Рассмотрим утверждение, что войны национальной обороны частично оправданы политическими интересами граждан защищающегося государства - интересами. В результате демократические государства пользуются несколько более широкими правами на войну, чем недемократические государства и негосударственные движения. Последние две группы часто не могут претендовать на ту же степень полномочий, что и демократические государства. Хотя это, возможно, и не оправдывает нынешнего предубеждения международного права в отношении государств, оно предполагает, что оно соответствует чему-то большему, чем голый личный интерес создателей международного права, которыми, конечно же, были государства. Это, очевидно, имеет значительные последствия для гражданских войн.
Умеренное равенство участников боевых действий является вероятным следствием избежания пацифистской дилеммы ответственности. Чтобы показать, что убийство на войне допустимо, мы должны показать, что преднамеренное убийство невинных комбатантов не является таким же серьезным нарушением, как преднамеренное убийство невинных некомбатантов. И если убийство невинных комбатантов не является худшим видом убийства, оно может быть более правдоподобно оправдано благами, достигнутыми в обычных войнах, за пределами чрезвычайных ситуаций.
Средний путь в теории справедливой войны зависит от того, чтобы показать, что убийство гражданских лиц хуже, чем убийство солдат. Есть, конечно, трудные случаи, но они должны решаться путем обращения к основным основополагающим свойствам, а не к простому факту принадлежности к той или иной группе.
Во-первых, по крайней мере, преднамеренное убийство гражданских лиц на войне обычно терпит неудачу даже при самой расслабленной интерпретации ограничения необходимости. И эти нападения часто являются последним прибежищем воюющих групп, когда все другие варианты потерпели неудачу или стали слишком дорогостоящими, атаковать гражданских лиц относительно легко. Действительно, как показали недавние террористические атаки, менее десяти мотивированных боевиков с базовым оружием могут остановить самые яркие города мира.
Убийство мирных жителей может, удовлетворите ограничение необходимости. Тем не менее, нападения на гражданских лиц часто совершенно бессмысленны, и есть особое презрение, выраженное в убийстве невинных людей бессмысленно. По крайней мере, если у вас есть какая-то стратегическая цель, вы можете
поверить, что на карту поставлено что-то, что перевешивает невинные жизни. Те, кто бессмысленно убивает мирных жителей, выражают при этом свое полное пренебрежение к своим жертвам.
Во-вторых, даже когда убийство гражданских лиц эффективно, оно обычно происходит оппортунистически. То есть страдания мирных жителей используются, как средство заставить своих соотечественников и их лидеров прекратить войну. Осады и воздушные бомбардировки гражданских населенных пунктов направлены на то, чтобы сломить волю населения и его правительства [2].
В-третьих, убеждения агента могут влиять на объективную серьезность его акта убийства. Убийство кого-то, когда у вас есть веские основания думать, что это объективно допустимо, вредит этому человеку менее серьезно, чем когда ваша эпистемологическая основа для нанесения ему вреда слабее [3].
В обычном мышлении о морали войны есть два свойства, наиболее часто упоминаемые для объяснения отличительной неправомерности нанесения вреда гражданским лицам после их невиновности, - это их уязвимость и беззащитность. Многие недавние работы использовали либо традиционалистскую, либо ревизионистскую теорию справедливой войны для рассмотрения новых разработок в практике ведения войны, особенно использования беспилотных летательных аппаратов, и возможного развития автономных систем оружия. Другие сосредоточились на этике негосударственных конфликтов и асимметричных войн. Очень немногие современные войны соответствуют модели национального государства середины двадцатого века, а конфликты с участием негосударственных субъектов поднимают интересные вопросы для легитимной власти и принципа дискриминации в частности. Что касается философских основ теории справедливой войны - позиции традиционалистов и ревизионистов теперь четко обозначены. Но к действительно интересным вопросам, на которые еще предстоит ответить, следует подходить, не думая об этом расколе. Прежде всего, политическая философы могут внести свой вклад в дебаты о справедливой теории войны. Было бы также интересно более непредвзято подумать об институтах международного права, а также о роли военных внутри национальных государств вне военного времени [1].
Коллективные измерения войны могут быть более полно исследованы. Немного философов рассматривали, как солдаты «действуют вместе», когда они сражаются. Но мало кто задумывался о том, присутствует ли групповое агентство и имеет
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 2 • 2022
ли оно моральное значение на войне. И все же внешне очень естественно, актуально обсуждать войны в этих терминах, особенно при оценке войны в целом1.
Список литературы:
[1] Борченко В. А., Долганова Н. В. Защита прав несовершеннолетних в период вооруженных конфликтов / В. А. Борченко, Н. В. Долганова // [Электронный ресурс].
[2] Всеобщая декларация прав человека. Декларация принята резолюцией 217 А (III) Генеральной Ассамблеи ООН от 10 декабря 1948 г. — [ЭР]. Режим доступа: http://adilet.zan.kz/rus/ docs/O4800000001
[3] Всемирная декларация об обеспечении выживания, защиты и развития детей. Принята в Нью-Йорке 30 сентября 1990 года. — [ЭР]. Режим доступа: http://adilet.zan.kz/rus/docs/O9000000003
[4] Герасименко Ю.В., Агеева А.В. Международные правовые стандарты в области защиты прав детей. — [ЭР]. Режим доступа: http://journal-aael.intelbi.ru/main/wp-content/ uploads/
[5] Дмитриев А. И., Дьяченко В. И., Цюрупа М. В. Международное гуманитарное право: фило-
1 Борченко В. А., Долганова Н. В. Защита прав несовершеннолетних в период вооруженных конфликтов / В. А. Борченко, Н. В. Долганова // [Электронный ресурс].
софско-правовая доктрина регулирования вооруженных конфликтов: учеб. пособие. М.: Сфера, 1999. Ч. 2: Словарь-справочник основных терминов и понятий.
Spisok literatury:
[1] Borchenko V. A., Dolganova N. V. Zashchita prav nesovershennoletnih v period vooruzhennyh konfliktov / V. A. Borchenko, N. V. Dolganova // [Elek-tronnyj resurs].
[2] Vseobshchaya deklaraciya prav cheloveka. Deklaraciya prinyata rezolyuciej 217 A (III) Gener-al'noj Assamblei OON ot 10 dekabrya 1948 g. — [ER]. Rezhim dostupa: http://adilet.zan.kz/rus/docs/ O4800000001
[3] Vsemirnaya deklaraciya ob obespechenii vyzhivaniya, zashchity i razvitiya detej. Prinyata v N'yu-Jorke 30 sentyabrya 1990 goda. — [ER]. Rezhim dostupa: http://adilet.zan.kz/rus/docs/ O9000000003
[4] Gerasimenko YU.V., Ageeva A.V. Mezhdun-arodnye pravovye standarty v oblasti zashchity prav detej. — [ER]. Rezhim dostupa: http://journal-aael. intelbi.ru/main/wp-content/uploads/
[5] Dmitriev A. I., D'yachenko V. I., Cyurupa M. V. Mezhdunarodnoe gumanitarnoe pravo: filosof-sko-pravovaya doktrina regulirovaniya vooruzhennyh konfliktov: ucheb. posobie. M.: Sfera, 1999. CH. 2: Slovar'-spravochnik osnovnyh terminov i ponyatij.
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО N 2 • 2022
