CC BY
91
РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ Russian Statehood
В.В. Ефимова
«ВОЙНА С СОВЕТНИКАМИ»:
О КОНФЛИКТЕ ОЛОНЕЦКОГО ГУБЕРНАТОРА П.А. ЛАЧИНОВА С ГУБЕРНСКИМ ПРАВЛЕНИЕМ (1820-е годы)*
V. Efimova
“A War with Councillors”:
About a Conflict between the Olonets Governor P.A. Lachinov and the Provincial Administration (1820s)
В последнее время в связи с активным использованием новых методов в исторической науке (управленческо-регионального, антропологического, социокультурного) среди научных публикаций о генерал-губернаторской и губернаторской власти все чаще появляются работы, в которых исследуются «практики управления»1.
Впрочем, все новое - это хорошо забытое старое. Еще 1867 г. проф. Н.В. Калачев, оценивая по поручению Академии наук докторскую диссертацию И.Е. Андреевского «О наместниках, воеводах и губернаторах: рассуждения», представленную к Демидовской премии, предлагал присудить автору только ее половину. Одним из недостатков работы он считал сугубо формально-юридический подход автора к изложению темы, состоявший в «розыскании постановлений, разсеянных в источниках законодательства о правах и обязанностях», которые возлагались в разное время правительством на глав местного управления, «о том же, как осуществлялись на практике эти права и обязанности и как относился к ним народ под влиянием своих нравов и обычаев, автор почти не упоминает»2.
Яркой иллюстрацией расхождения закона и практики, по мнению исследователей, являлась ситуация, сложившаяся с фактическим положением губернских правлений в системе органов местного управления в первой трети XIX в. Однако некоторые дореволюционные
^Исследование выполнено при финансовой поддержке Минобрнауки России в рамках проектной части государственного задания в сфере научной деятельности № 33.1162.2014/К.
10
и советские авторы утверждали, что губернское правление уже к концу XVIII в. «совершенно потеряло свое значение», а к середине XIX в., когда у губернатора появилась и своя собственная канцелярия, превратилось не просто в «своеобразную исполнительную канцелярию при губернаторе», а стало его «второй канцелярией»3. Впрочем, в последнем переиздании известнейшего учебника Н.П. Ерошкина акценты несколько смягчены и только утверждается, что для истории местной администрации «характерны усиление власти губернаторов, рост их влияния на местные органы всех ведомств... и постепенное падение самостоятельности губернских правлений»4.
Впрочем, данные оценки ученых основывались прежде всего на мнениях действующих управленцев и реформаторов времен правления Александра I. Так, одна из причин упадка значения губернских правлений виделась в 1820 - 1821 гг. М.М. Сперанскому в упразднении в 1797 г. института генерал-губернаторов, без которых «губернские места остались уже без всякого главного местного надзора, кроме Прокурорского», который «никакой власти в губернских местах не имеет»5. Естественно, что губернаторы быстро заняли место генерал-губернаторов, став, как и предписывалось им в «Наставлении» 1764 г., «хозяевами» губернии7. Злоупотребления, которые стали ими допускаться, превзошли все допустимые пределы, и в 1802 г. губернаторам было напомнено о том, что они должны управлять губерниями «посредством Губернских Правлений, а не своим одним лицем»6. Однако указ не привел к ожидаемому результату, и в 1814 и 1816 г. его вновь повторили8.
Неслучайно, что именно в эти годы в высших эшелонах власти начались очередные активные поиски способов улучшения состояния местного управления. В декабре 1814 г. граф В.П. Кочубей подал записку «О положении Империи», в которой по поводу губернских правлений писал, что они «совершенно расстроены». В качестве «не отлагательных» мер он предложил назначить генерал-губернаторов и более четко разделить компетенции губернских правлений и казенных палат9. Ему вторил в записке 1818 г., составленной по требованию Александра I после только что проведенной ревизии Тверской губернии сенатор Ф.П. Ключарев: «Губернские правления в нынешнем их состоянии бесполезны». Советники хоть и имеют право в случае несогласия с губернатором доносить Сенату, но «прежде сие случалось, но всегда ко вреду советников; ныне же сего не делают, а потому советники ничего полезнее для себя не находят, как действовать по воле губернаторов и, соглашаясь с ними в беззаконных поступках, уловлять корыстные свои приобретения и жить в удовольствие и почтении, не страшась дальнейшего». Сенатор, как и В.П. Кочубей, предлагал также ввести повсеместно генерал-губернаторов, но, в отличие от него, объединить палаты и губернские правления в единое учреждение, которое, впрочем, должно продолжать действовать «по Генеральному Регламенту». Тогда бы губерна-
11
торы, «как президенты, внимали бы советникам»10.
Александр I внял эти настояниям и в 1819-1820 гг. приступил к реализации «генерал-губернаторского проекта», итогом которого должно было стать не только повсеместное восстановление в регионах империи этой должности, но и качественная модернизация всей системы местного управления. Но далее назначения конкретных лиц, а также реформы управления в Сибири и «эксперимента» А.Д. Балашева дело не продвинулось. Вновь назначенные Александром I в великорусские губернии генерал-губернаторы А.Д. Балашев (до 1823 г.), А Ф. Клокачев (после его смерти 2 января 1823 г. его заменил С.И. Миницкий), Н.Н. Хованский и А.Н. Бахметев остались на правах, определенных «Учреждениями для губерний» 1775 г.11
Напомним, что согласно этому закону во главе губернии стоял генерал-губернатор, являвшийся одновременно и председателем губернского правления. При отсутствии же в губернии генерал-губернатора его функции на себя брал губернатор. В свою очередь, губернское правление по способу организации работы являлось коллегиальным органом. Впрочем, нельзя не заметить, что уже в самом тексте «Учреждений» было заложено противоречие в его статусе. Так, согласно статьям 94, 95 и 413 губернское правление объявлялось равным коллегиям, а также «местом, которое управляет в силу законов именем императорского величества всею губерниею» и «не принимающим ни от кого, кроме императора и Сената указов». В статье же 103 советникам предписывалось «рассуждать» о делах вместе с губернатором, но при этом в любом случае исполнять «приказания губернаторские». У них оставалось лишь право в случае, если эти приказания «не соответствуют пользе общей, или службе императорского величества, или нарушают узаконения и губернатора рассуждениями от того отвратить им не можно», внести в правление «письменно свое мнение, и генерал губернатора и Сенат о том уведомить». Понятно, что при таком порядке принятия решения заявленная Екатериной II коллегиальная сущность губернского правления становилась уже на стадии принятия закона фикцией. Спасало советников лишь то, что по закону 1775 г. председателем правления все же являлся не губернатор, а генерал-губернатор, который мог отменить «приказание» губернатора.
В связи с этим логично предположить, что с восстановлением института генерал-губернатора советники губернских правлений должны были воспрянуть из-под гнета губернаторов, а это значит - должна была участиться практика применения статьи 103 «Учреждений для губерний». Мы решили проверить это на примере деятельности Олонецкого губернского правления в период существования в 1820-1830 гг. Архангельского, Вологодского и Олонецкого генерал-губернаторства. Однако, к своему удивлению, нашли не так уж много случаев применения этой статьи. Представляется, что рассмотрение этих примеров позволит прояснить: 1) каким образом на
12
практике достигалось то, что несогласие советников с решением губернатора крайне редко выливалось в действия, определенные статьей 103; 2) если все же советники решались на такую меру, то почему, и чем это, в конечном итоге, для них оборачивалось; 3) какую роль в таких ситуациях играл генерал-губернатор. Представляется, что в данном ракурсе эта проблема в отечественной историографии еще не рассматривалась.
Но прежде чем приступить к рассмотрению найденных нами примеров, скажем несколько слов об источниках нашего исследования. Исследователям, страждущим найти «следы» применения 103 статьи и знакомым с правилами «коллежского обряда», известно, что в первую очередь следует обратиться к журналам губернского правления, где и должны были фиксироваться «особые мнения» советников. Это подтверждают и историки делопроизводства12. Однако, как показал наш личный опыт изучения этих журналов, в них практически нет следов «разномыслия» советников и губернатора. Так, выборочно просмотрев 15 журналов из 76, сохранившихся за 10 лет существования Архангельского, Вологодского и Олонецкого генерал-губернаторства (а каждый из них фиксировал все обсуждаемые в правлении вопросы в течении месяца и был объемом от 593 до 1921 листов!), только в двух из них - за 1828 и 1829 г. - нам удалось обнаружить эти «особые мнения». Впрочем, такой результат был ожидаем: мы уже знали о разгоревшемся в эти годы конфликте между олонецким губернатором П. А.Лачиновым и советниками губернского правления из других делопроизводственных документов и источников личного происхождения - указов Сената, журналов исходящих бумаг от генерал-губернатора С.И. Миницкого и его записок на «высочайшее имя», официальной и частной переписки губернских чиновников с вышестоящим начальством, годовых отчетов олонецкого губернатора, сенатского производства «по делу о бывшем в должности олонецкого гражданского губернатора Лачи-нова», а также воспоминаний одного из свидетелей этих событий. Много лет спустя современник так описал их: «В это время возгорелась у Лачинова война с советниками губернского правления по поводу нелепых его распоряжений, в которых они не хотели брать на себя ответственности, и эта борьба совершенно превратилась в личную вражду, в которой Лачинов хотел уничтожить своих противников какими бы ни было средствами»13.
Но рассмотрим события по порядку.
* * *
В декабре 1827 г. в город Петрозаводск прибыл исполнять должность губернатора статский советник П.А. Лачинов14. Он заменил на этом посту благоразумно испросившего накануне сенаторской ревизии увольнения «по болезни» Т.Е. Фан-дер-Флита15. Принимая дела,
13
Лачинов ознакомился с предварительными итогами проводившейся в это время сенатором Д.О. Барановым ревизии губернии. Сенатор, в частности, «поставил на вид найденное им по губернскому правлению медленное течение дел и слабое смотрение за подчиненными местами»16. Желая исполнить предписание сенатора «все привести в надлежащее устроение в непродолжительное время», губернатор начал знакомиться со сложившимся в губернии порядком делопроизводства. Он выяснил, что еще в 1822 г. при губернаторе А.И. Рых-левском правление было разделено на 4 экспедиции, по 2 стола в каждой. В 1827 г. его предшественник Т.Е. Фан-дер-Флит с одобрения архангельского, вологодского и олонецкого генерал-губернатора С.И. Миницкого и сенатора Д.О. Баранова предписал завести в каждом столе всех 4-х экспедиций входящие реестры «для вступающих бумаг к слушанию подлежащих» и утвердил для всех дел «описи по определенной форме». Этот порядок делопроизводства был разработан советником Ф.П. Борисовым, возглавлявшим одну из экспедиций17.
Для понимания последующих событий укажем, что остальными экспедициями руководили советники В.С. Кедрин, В.Е. Баранкеев и Ф.Н. Глинка. Заметим, что последний из них, известный поэт и общественный деятель, был сослан в 1826 г. под надзор полиции в Олонецкую губернию за связь с декабристами18. Упоминаемый уже нами выше современник между прочим считал, что Лачинов хотел «прежде всего осадить Глинку, бывшего старшего советника Губернского правления, полагая, что тогда уже прочие не посмеют с ним бороться»19.
П.А. Лачинов нашел установившийся порядок крайне неудачным, так как «дела... состоят в нерешении с давних лет и в большом количестве», «о числе сих дел и о времени их поступления правление не имеет верных сведений», распределение дел между экспедициями и столами «неуравнительно», отсутствует законный порядок в делопроизводстве. В целях исправления этих недостатков он в конце апреля - начале мая 1828 г. утвердил новую форму настольных регистров, «коих польза состоит в том, что уже ныне столоначальники не могут свободно делать с них копии без перемены», а также, основываясь на 8-й главе Генерального регламента, приказал отделить дела прежних лет от настоящих, и поручил их скорейшее разрешение советнику Глинке, выделив ему надлежащий штат канцеляристов. «Исполнение» журнальных статей предписывалось делать «не в столах, где дела имеются, но в особом столе при протоколе под непосредственным наблюдением протоколиста..., а неисполненные журнальные статьи прежнего времени» раздать канцелярским служителям «для исполнения оных в послеобеденное время». Также губернатор счел необходимым, чтобы вместо «деланных по произволу от лица экспедиции прежних дубликатных и трипликатных напоминаний» секретарь докладывал правлению «в
14
случаях неполучения от какого-либо подведомственного места или лица в узаконенный срок исполнительного донесения... и такой доклад немедленно записывать в журнал...», что позволит сразу выявлять «неисправных». Советникам было предписано еженедельно «учинять поверку» и словесно докладывать губернатору «о всякой найденной неисправности». По итогам же месяца советники должны были подавать губернатору соответствующие рапорты, а секретари - прилагать по каждому столу «перечневые о делах ведомости». В годовом отчете за 1828 г. на высочайшее имя П. А. Лачинов с удовлетворением отметил: «видимый успех доказал пользу моего положения». Так, за год число нерешенных дел сократилось с 1304 до 167. А жесткий еженедельный и ежемесячный контроль над столоначальниками и регистраторами породил «соревнование» между ними, которое «приносит пользу службе и споспешествует делам в их течении»20.
Но на деле все обстояло не так гладко.
Поначалу советники (за исключением Ф.П. Борисова, который болел) подчинились новому порядку, подписав журнальные постановления, которыми он вводился. Но уже в конце мая и начале июня 1828 г. советник Борисов направил генерал-губернатору С.И. Миницкому рапорты с указанием на его неудобства21. Тот в ответ 7 июня предложил правлению восстановить законный порядок и в особом рапорте «подробно расписать, что нарушено». Это поручение выполнено не было, поскольку, как спустя год советники объяснили прибывшему в Петрозаводск С.И. Миницкому, все журналы были под контролем губернатора22. Не дождавшись запрошенного рапорта, генерал-губернатор, по всей видимости догадываясь о причинах, 7 августа предложил вице-губернатору Б.И. Пестелю и членам губернского правления проинформировать его «частно-секретным образом». Когда П.А. Лачинов отбыл для обозрения губернии, советники провели тщательную ревизию состояния делопроизводства, ведущегося в соответствии с новым порядком, и установили, в частности, что на 1 августа 1828 г. скопилось «дел нерешенных... более одной тысячи, а не заслушанных бумаг и того более»23.
В своем «частно-секретном» донесении генерал-губернатору от 17 августа Ф.Н. Глинка отмечал, что по точному смыслу статьи 103 «Учреждений для губернии» 1775 г. советники имеют право высказывать свое несогласие с мнением губернатора, но так как в правлении «докладов нет», то и высказать свое мнение невозможно»; что «всякий советник должен сознаться, что он в своем правлении как посторонний и о внутреннем состоянии оного ничего не знает»; что «кем и когда и где налагаются резолюции, сие вовсе от советников сокрыто»24.
Советники В.Е. Баранкеев и В.С. Кедрин, явно опасаясь вступать в конфликт с губернатором, отделались отписками. Первый указал, что присутствовал в правлении нерегулярно, находясь в разъездах
15
по особым поручениям, но «никакого устранения от решения дел советников не заметил». Второй написал, что «не знает таких дел, от которых были бы устранены», и что при необходимости всегда есть возможность воспользоваться 103-й статьей25.
Наиболее жестко высказался советник Ф.П. Борисов. В партикулярном письме С.И. Миницкому от 30 сентября 1828 г. он отметил, что «порядок и успех по действиям правления, сколь не затруднителен был до 1828 г., но по мере возможности... улучшался, ибо по крайней малочисленности... канцелярских служителей, непрерывно содействовали успеху сами члены...». Новый же порядок, введенный П.А. Лачиновым, привел к тому, что ход дел в правлении «настолько затруднился, что недавно был случай, когда целую неделю не могли отыскать нужную бумагу». Советники «почти не имеют влияния на составление журналов и резолюций, подписывая журналы, утвержденные уже подписом гражданского губернатора». Когда же он, Борисов, подал об этом 24 мая рапорт губернатору, тот ответил: «Это не Ваше дело!». После этого, писал Борисов, он и «нашел себя вынужденным рапортовать» генерал-губернатору. В доказательство своей критики нового порядка делопроизводства советник привел множество конкретных примеров, от изложения которых мы воздержимся, дабы не изнурять читателя тонкостями тогдашнего де-лопроизводства26.
Генерал-губернатор С.И. Миницкий в конце сентября 1828 г. направил отношение в Министерство внутренних дел, приложив к нему бумаги олонецких советников. Он писал: «Донесения от них вполне подтвердили замечания мои о расстройстве дел по губернскому правлению, обнаружив при том и самовластие Лачинова». Миницкий считал, что нынешний губернатор «не заслуживает доверия на дальнейшее управление губернией», и просил назначить нового27.
Однако П.А. Лачинов успел предпринять упреждающий шаг.
Еще 11 сентября, узнав о секретной переписке советников с генерал-губернатором, он поспешил направить министру внутренних дел А.А. Закревскому донесение о «неблагонадежности по службе советника Борисова и о поступках его по службе, расстраивающих порядок, введенный им по губернскому правлению»28. Министр препроводил донесение генерал-губернатору и тому пришлось официально затребовать от Борисова объяснения. Советник представил «документальные свидетельства о совершенной невиновности своей и беспорочной 25-летней службе», что позволило С.И. Миницкому 10 ноября 1828 г. вновь потребовать от Олонецкого губернского правления восстановить законный порядок делопроизводства, а 17 ноября направить в МВД соответствующее отношение29.
Еще до этого Департамент полиции исполнительной МВД изучил поступившие материалы и подготовил для министра две записки. Первая касалась П.А. Лачинова, вторая - Ф.П. Борисова.
16
Департамент согласился с тем, что введенный губернатором порядок делопроизводства устранил членов губернского правления от влияния на решение вопросов: «...вся власть по делам находится в руках одного лишь Лачинова, действующего через секретарей, несмотря на то, что власть сия присвоена не лицу губернатора, но вообще всему губернскому правлению». Однако Департамент не нашел в документах генерал-губернатора «указания на такие именно деяния, по коим Лачинов не заслуживает доверия на дальнейшее управление губернией», а его «отступления» произошли, по мнению чинов Департамента, «единственно от неуместной снисходительности членов губернского правления, которые вместо того, чтобы протестовать, оставались в безмолвии, и по упущению губернского прокурора» 30.
В записке «о советнике Борисове» Департамент полиции исполнительной взял советника под защиту, указав, что нападки губернатора были вызваны сугубо личными причинами: Ф.П. Борисов дважды, исполняя служебные обязанности, задел имущественные интересы П.А. Лачинова и его родственников31.
Ознакомившись с этими записками, 9 октября 1828 г. министр внутренних дел потребовал от Лачинова и Борисова дать свои «объяснения», а также просил министра юстиции сообщить ему, не поступало ли что от олонецкого губернского прокурора «по предмету» беспорядков по делам «в тамошнем Губернском Правлении»32.
На запрос своего начальства олонецкий губернский прокурор Ф.М. Желябужский 16 октября доложил, что дела в губернском правлении «течение имеют в надлежащем порядке», хотя и поспешил уточнить, что судит об этом только по журналам, поскольку на заседаниях правления присутствовать не обязан. Прокурор также указал на то, что члены правления могли бы при желании воспользоваться правом, дарованным им статьей 103 «Учреждений для губерний». Накопление же нерешенных дел он объяснил недостатком канцелярских служителей33.
П.А. Лачинов в своих «объяснениях» все отрицал, не преминув указать на то, что «некоторые члены губернского правления и вицегубернатор получили из Архангельска бумаги по секрету и делали в губернском правлении... ревизию, что подобные действия для него оскорбительны и вредны для самой службы и нет закона, на коем такие распоряжения могли бы быть основаны»34.
Понятно, что все это отнюдь не способствовало нормализации отношений между губернатором и советниками губернского правления. Нараставшее напряжение прорвалось и вылилось в открытый конфликт в связи с рассмотрением вопроса об убийстве крестьянина Мамонтова.
* * *
17
Вот как произошедшее на заседании 19 октября 1828 г. описал в своем донесении генерал-губернатору советник Борисов. Петрозаводский уездный суд обратился в правление с просьбой дать распоряжение о перерасследовании убийства. Губернатор неожиданно выступил против, приказав сохранять дело в тайне. Все члены правления «были так поражены» этим, что объявили о своем несогласии с решением губернатора, но он четыре дня уговаривал их не записывать в журнал свои мнения. Когда же он, Борисов, все же начал его писать, то губернатор ему помешал. Точно также в ответ на аналогичное намерение Ф.Н. Глинки П.А. Лачинов «затмевал его просьбу негодованием, не выслушивая мнение его». Тогда Глинка «встав и указав на зерцало, сказал: именем Бога и Государя свидетельствую, что здесь нельзя говорить истины». Когда же члены правления предложили доложить о деле генерал-губернатору, П.А. Лачинов заявил: «Я здесь председатель». И забрал дело себе. Однако после дальнейших препирательств советники добились все же согласия губернатора «нарядить» повторное следствие, но при условии, что в журнале не будут упомянуты действия первых следователей. Генерал-губернатор потребовал от губернатора донести о результатах этого следствия, что и было им сделано уже 20 декабря35.
Новый скандал произошел в воскресенье 23 декабря 1828 г. На квартиру к Ф.П. Борисову утром явился заплаканный малолетний подканцелярист Богданов и пожаловался, что в правлении экзекутор Укладов отобрал у него шинель, фуражку и даже попытался снять сапоги. Благодаря заступничеству других канцеляристов Богданов сумел сбежать и попытался обратиться к губернатору. Но тот еще спал и канцелярист направился к нему. Ф.П. Борисов прибыл в правление, где к нему бросились с жалобами остальные канцеляристы, у которых также отобрали верхнюю одежду и сапоги. Советник, памятуя, что работы в присутственных местах в воскресные дни были запрещены, отправился к губернатору на квартиру. Тот обещал разобраться, после чего Борисов вернулся в правление, освободил канцеляристов, а на следующий день отписал обо всем генерал-губернатору и в Сенат.
П.А. Лачинову пришлось представить в высший судебный орган империи объяснение, датированное 22 января 1829 г., в котором изложил свою версию событий. Он-де приказал экзекутору собрать канцеляристов в воскресенье в 6 часов утра, чтобы они освободились после службы раньше. Но кто проспал, кто вообще не явился. И тогда экзекутор приказал на час задержать пятерых служащих, для чего и отобрал одежду и обувь. Губернатор подчеркивал, что служба в воскресенье была делом обычным, «чтоб к почте успеть изготовить исполнение по распоряжениям генерал-губернатора», и никаких жалоб ранее не было; что «такое ослушание канцеляристов было сделано с умыслом и не без участия Борисова». В заключение П.А. Лачинов просил Сенат «отделить советника Борисова от слу-
18
жения с ним, иначе разовьется дух неповиновения среди канцелярских служителей»36.
В январе 1829 г. между П.А. Лачиновым, с одной стороны, и Ф.П. Борисовым и Ф.Н. Глинкой, с другой, произошли очередные стычки.
В рапорте в Сенат от 21 января Борисов сообщал о заседании Олонецкого губернского правления от 9 января, на котором наконец-то было заслушано предложение генерал-губернатора Миницкого от 10 ноября 1828 г. о восстановлении порядка в правлении. Но губернатор и на этот раз после его и советника Глинки уговоров «в резолюции приказал не делать никакой отмены» и поэтому они вынуждены были, пользуясь правом 103 статьи «Учреждений о губерниях», подать особое мнение на эту резолюцию37. В частности, Глинка предлагал для более точного исполнения предложения генерал-губернатора «поверить» существующий порядок «с точным предписанием законов... и если бы паче чаяния, таковой порядок и показался для кого-либо не самым лутчим [Подчеркнуто в тексте. - В.Е. ], то нет однако же сумнения, чтобы он не был самым законным»38. Губернатор, в свою очередь, жаловался министру внутренних дел. А.А. Закревский ответил, что не стоит «опасаться, ибо, если Вы действительно убеждены, что в губернском правлении никаких беспорядков не существует, то никакое несправедливое обвинение к Вам отнесено быть не может»39.
Апогеем противостояния стало заседание Олонецкого губернского правления 15 января 1829 г., на котором обсуждалось дело «о найденных на чердаке правления бумагах».
Предыстория его такова: в июле 1827 г. по приказанию бывшего экзекутора С. Борисова [Родной брат советника Ф. Борисова. - В.Е.] вахмистр Куликов снес на чердак «несколько связок дел и бумаг». Новому экзекутору Укладову Куликов сказал об этом только в ноябре, но тот не торопился обнародовать этот факт и понятно почему: в самом разгаре была сенаторская ревизия. Лишь в начале января об этом стало известно губернатору. Лачинов не упустил возможности еще раз досадить советнику Борисову. В заседании правления 10 января 1829 г. он предложил губернскому правлению привести «в известность» все эти бумаги, а обстоятельства сноса бумаг на чердак исследовать чиновнику особых поручений Ракову40. Далее события по версии журнала правления от 15 января разворачивались так: прибыв в присутствие правления, губернатор Лачинов объявил, что экзекутор Укладов донес ему о жалобе вахмистра Куликова «об устращивании его советником Борисовым», как он, Куликов, думает, «по случаю найденных на чердаке дел и бумаг». В правление тотчас был призван Куликов и на заданный ему губернатором вопрос, «угрожал ли ему советник Борисов, объявил, что “никак нет” и что Борисов только сказал ему, увидев у него ушибленный глаз: “чтоб тоже было и на языке”. На это советник Борисов заявил, что он ничего такого не говорил Куликову и что «находящийся в должности
19
гражданского губернатора научает Куликова делать ответы»41. Список с журнала вместе с рапортами, его комментирующими, были позже представлены в Сенат советниками Борисовым и Глинкой42.
21 января министру юстиции подал рапорт со своей версией события 15 января исполнявший должность губернского прокурора губернский стряпчий Ф.А. Морозов. В нем он писал, что в этот день к нему в «прокурорскую камору» вошел советник Борисов и рассказал о случившемся. Когда же он, стряпчий, пришел в присутствие правления и спросил о происшествии, то губернатор ему ответил: «Смотри журнал!». Из поданного ему через день на подпись журнала он увидел, что экзекутор не имел права приносить жалобу на советника Баранова как члена правления, которая к тому же не подтвердилась. Также, считал стряпчий, губернатор напрасно в этом же заседании нанес еще одну обиду Борисову, попытавшись не допустить его к слушанию предложений генерал-губернатора, составленных по его, Борисова, к нему рапортам о творящихся беспорядках в правлении. Поэтому, писал Морозов, «я и предложил на уважение Губернского Правления, не благоугодно ли будет на основании указа 1765 г. 31 декабря, не допуская персональных протестов, если кто желает претендовать, то производить о том надлежащим поряд-ком»43.
Но это «предложение» Морозова вызвало возмущение губернатора, который представил на следующий день в Сенат и министру внутренних дел рапорты. Губернатор обращал внимание на то, что только спустя неделю Морозов прислал в губернское правление свое предложение, где написал, что «будто бы я шептался о чем-то с Куликовым и экзекутором в дверях Правления и будто бы затем, во-шед в Правление, звонил в колокольчик и звал Куликова и спрашивал его “как тебе угрожали?”». Из этого, заключал Лачинов, видно, что Морозов «иначе представил дело» с целью защиты советника Борисова, что они с ним «целую неделю придумывали, как избежать ответственности и помочь друг другу», так как они оба были членами Строительной комиссии, учрежденной для исправления двух каменных казенных корпусов в Петрозаводске, по которому он, Лачинов, по приказанию министра производит следствие. По поводу же обвинения его в попытке не допустить Борисова к слушанию предложений генерал-губернатора, он написал, что прежде спросил у Морозова, «может ли он, Борисов, быть при их трактации». Но так как Морозов никакого закона на это не предъявил, то Борисов сказал, что «хотя этим вопросом губернатор нанес ему обиду, он будет находиться при слушании собственных донесений и подписании журналов», что и сделал44.
Будучи с конца января 1829 г. в Санкт-Петербурге генерал-губернатор С.И. Миницкий представил на «высочайшее имя» записку от 10 марта 1829 г. «о состоящем в должности гражданского губернатора 5 касса Лачинове», в которой подробностью описал
20
все его «прегрешения». Первым и главнейшим из них было то, что он «существующий до него в Губернском Правлении порядок производства дел изменил по своему произволу, основав новый в противность закона, чрез что дела в течении своем получили иное направление, сопряженное с великою медлительностью», а члены правления поставлены в «уничижительное положение». Далее Ми-ницкий обвинял губернатора в том, что он «вышел из послушания» к нему, «не уважая его предположения и нарушая порядок, начертанный в Общем Учреждении Министерств», а именно: «по многим делам входил и входит с представлениями в Министерство» помимо его, а также высказывает противоположные его мнениям суждения. «Можно сообразно заключить, что личности вмешиваются в Губернское управление и заметить нетрудно потому, что в Олонецкой губернии весьма мало чиновников с достоинствами, но и те в Правлении губернатором Лачиновым преследуются». Генерал-губернатор считал, что для Олонецкой губернии нужен такой «начальник», который сведущ в управлении губернией и «чуждый пристрастия». А вот этих-то качеств у Лачинова и нет и приобрести их «по прежней службе и по летам еще не успел, а родство и связи его в Петрозаводске довершают прочие недостатки, что в совокупности расстроит, наконец, еще вяще врученную Олонецкую губернию мне, как главному Начальнику». В заключении С.И. Миницкий просил о назначении в Олонецкую губернию «настоящего губернатора», который бы при «приведении в устройство Губернии, руководствуясь моими наставлениями и советами, поступал неослабно по силе законов с беспристрастием и доброхотством к народу.. .»45.
Справедливости ради надо оговориться, что генерал-губернатора к подобному обращению к императору подвиг не только конфликт вокруг введенного губернатором Лачиновым «нового порядка» в губернском правлении. В частности, Лачинов не поддержал начатое еще предшественником Миницкого генерал-губернатором А.Ф. Клокачевым противостояние с Олонецким горным правлением, с управляющим которого его связывали коммерческие и родственные связи, а также выступил против инициативы предыдущего олонецкого губернатора Т.Е. Фан-дер-Флита о переносе губернского центра из Петрозаводска в Вытегру, обвинив к тому же последнего фактически в растрате казенных денег, выделенных на ремонт губернских присутственных мест. Оставить без внимания такое опасное обвинение в адрес своего друга еще со времен учебы в Морском кадетском корпусе генерал-губернатор не мог.
Николай I передал данную записку на отзыв министру внутренних дел, который в ответе от 15 марта констатировал, что «Лачи-нов увлекается в некоторых излишествах и не оказывает должного повиновения генерал-губернатору», что беспорядки действительно существовали и нет повода полагать, чтоб генерал-губернатор по каким-либо видам или без основания утверждал о существовании
21
оных. Почему... Лачинов не может быть благонадежным к надлежащему Управлению Олонецкой губернию». А. А. Закревский предлагал «устранить Лачинова от должности и причислить к Герольдии»46.
18 марта 1829 г. статс-секретарь Н.Н. Муравьев сообщил ему, что император, рассмотрев его докладную записку, «изволил найти, что если и половина выводимого генерал-губернатором Миницким в обвинение Лачинову, справедлива, то он должен быть наказан по строгости законов, что простое его от должности удаление подаст ему только повод жаловаться на несправедливость, но что суд доставит ему способ оправдаться, если он прав и, во всяком случае, откроет истину, поэтому Его Императорское Величество повелевает, удалив Лачинова от настоящей должности, предать его суду по поводу донесения о нем генерал-губернатора Миницкого, на место же его немедленно избрать другого»47.
* * *
Казалось бы, можно заключить, что П.А. Лачинов «войну с советниками» проиграл. К тому же, выполняя поручение министра внутренних дел разобраться во всем самому на месте, 3 апреля 1829 г. генерал-губернатор Миницкий приехал в Петрозаводск, где, как он писал в своем частном письме от 13 апреля 1829 г. графу Аракчееву, «сидел 4 дня. по делам губернским» и обнаружил «отступление законных правил и самовластие губернатора Лачинова»48. 4 апреля он предписал губернскому правлению «немедленно» отменить «новый порядок», так как он введен «не сообразно Генеральному Регламенту» и, не допуская «и малейшего отступления от законов, обратиться на тот порядок, какой до 1828 г. существовал, и который на опыт и при ревизии сенатора Баранова в 1827 г. признан удобным». Он также потребовал представить к нему особую меморию «о всех произведенных с 20 апреля 1828 г. из-за отмены старого порядка упущениях в ходе дел»49. Губернское правление уже 5 апреля представило ему исполнительный рапорт, а 4 мая информировало о восстановлении прежнего порядка Сенат50.
Однако, как показали последующие события, победа советников в «войне» с губернатором оказалась пирровой.
11 апреля Сенат дал ответ по «делу о беспорядках и личностях между членами Олонецкого губернского правления и состоящим в должности тамошнего гражданского губернатора 5 класса Лачино-ва». Рассмотрев рапорты советника Борисова, Лачинова и Морозова о событиях, произошедших 23 декабря 1828 г. и на заседании правления 15 января 1829 г., и усмотрев, «с одной стороны, что между членами Правления и, особенно между советником его Борисовым и Лачиновым, возникли личные неудовольствия, сами по себе уже вредные для службы, и, с другой стороны, что вместе с сим обнару-22
жены по Губернскому Правлению разные беспорядки, препятствующие успешному течению дел, и нарушающие чиноначалие», Сенат приказывал: 1) все эти рапорты и донесения Борисова и Лачинова в Сенат препроводить генерал-губернатору для высказывания своего мнения на них, которое представить к нему; 2) советнику Борисову «за учинение в присутствии Губернского Правления неприличного отзыва на счет начальника губернии, будто бы он научал вахмистра против него Борисова в ответах, равно за оскорбление экзекутора, учиненного в защиту канцелярских служителей, оказавших ослушание по службе, сделать выговор со строгим подтверждение, дабы впредь воздержался от подобных поступков под опасением удаления от должности и предания суду»; 3) канцелярских служителей за неисполнение приказания начальника губернии «за неприбытие в назначенное время к своим должностям выдержать при Губернском Правлении под арестом 1 неделю со внушением..., а подканцеляриста Богданова, как оказавшего большее против прочих дерзость самовольною отлучкою из-под ареста, принесение советнику Борисову жалобы на экзекутора и ложное показание будто бы Начальник губернии, к которому он приходил для жалобы, еще опочивал, подвергнуть аресту на 2 недели»; 4) Губернскому правлению предложить, приведя в ясность происшествие о снесенных на чердак делах и донести Сенату «со всею подробностью, как о существе дел», так и о причине, побудившей к этому, а также закончить эти дела, если они окажутся таковыми; 5) действия Морозова, «как несообразные с правилами, установленными в законах, представить на рассмотрение министра юстиции51.
«Партии советников» надо было что-то срочно предпринимать для дальнейшей компрометации бывшего губернатора Лачинова в глазах правительства. Именно с этой целью, мы уверены, и было возбуждено «дело о сожженных бумагах».
Предыстория его такова: по показаниям архивариуса губернского правления Васильева, 19 января 1829 г. он был призван в губернаторскую канцелярию, где ее секретарь М. А. Ксиландер объявил ему приказание губернатора истребить некоторые бумаги. Причиной такого поспешного приказа было ожидание приезда генерал-губернатора. Однако при разборе этих бумаг, увидев, что среди них есть неисполненные указы Сената, предложения министров и генерал-губернатора, Васильев попытался вернуть их секретарю обратно, но тот их не принял, сказав так: «Девай их, куда хочешь, хоть в огонь, хоть в воду, но не в архив, и если будешь и дальше настаивать, то будет тебе плохо». 8 февраля 1829 г. Васильев, отобрав неисполненные бумаги, попытался все прочие сжечь в печке, но на дым прибежал сторож Олонецкой казенной палаты с криками, что горит архив, и он, испугавшись, выхватил часть бумаг из печи и побежал тушить их в снег. Когда же он вернулся с другой пачкой, то обнаружил, что оставленных в снегу бумаг нет. По свидетельству же вице-губер-
23
натора Б.И. Пестеля, замещавшего с 17 апреля уехавшего в Санкт-Петербург П.А. Лачинова, следовало, что эти бумаги подобрал и принес к нему все тот же сторож палаты и он оставил их у себя «на всякий случай», не став входить ни в какое сношение по их поводу с губернатором, так как узнал «частным образом», что о событиях 8 февраля ему уже донес экзекутор Укладов. Затем он уехал в отпуск, а когда вернулся и вступил в управление губернией, то увидел, что Лачинов не предпринял никаких мер по данному случаю. Поэтому во избежание ответственности он и сделал 25 апреля 1829 г. свое заявление в заседании Олонецкого губернского правления.
Обо всем этом было донесено генерал-губернатору, который в ответ распорядился представить донесение о факте сожжения бумаг в Сенат, а позже лично ему, что откроется об этом «необыкновенном случае». Указом от 19 июня 1829 г. правление поручило исследование этого дела асессору Массальскому52. То, что генерал-губернатор был крайне заинтересован в его результатах, видно из его предложения от 19 декабря 1829 г., в котором, как он писал, он уже в четвертый раз предлагает «представить ему немедленно меморию» о ходе расследования. Правление отвечало, что оно затягивается из-за неприсылки ответов Ксиландером. Ответы же от последнего датированы 15 декабря 1829 г. и 9 февраля 1830 г. В них он все отрицал53. В результате только 20 июня 1830 г. Олонецкое губернское правление передало следствие по этому делу в Олонецкую уголовную палату, где его производство снова остановилось из-за неполучения от Ксиландера ответов теперь уже на предъявленные ему вопросные пункты. Так как ответы тот подал лишь 13 апреля 1831 г., то есть уже после решения «дела Лачинова» в Сенате, то можно считать, что попытка скомпрометировать бывшего губернатора посредством «дела о сожженных бумагах» провалилась.
Производство же по «делу о бывшем в должности олонецкого гражданского губернатора Лачинова, преданного суду в следствие донесения генерал-губернатора Миницкого» в Сенате началось в апреле 1829 г.54 А уже 1 мая П.А. Лачинов представил шефу III Отделения С.Е.И.В. канцелярии графу А.Х. Бенкендорфу свой первый оправдательный рапорт55.
21 и 25 сентября из Сената последовали два очередных указа. В первом из них требовалось как можно скорее произвести расследование «дела о бумагах, снесенных на чердак»; во втором - генерал-губернатору предлагалось представить, какие беспорядки он нашел в Олонецком губернском правлении56. Ответный рапорт от С.И. Ми-ницкого был датирован 26 октября 1829 г.57 Чуть позже подал свои ответы на «вопросные пункты» в Сенат и бывший губернатор Лачи-нов, которые уложились на 101 листе (!).
С 17 по 20 марта 1830 г. в V департаменте Сената слушалось «дело Лачинова». В частности, по интересующему нас вопросу было заключено, что «при введении нового распорядка в произ-
24
водстве дел» губернатор действительно отступал «от силы указа 26 сентября 1780 г.», но так как такие действия «никакого вреда для казенного интереса не заключают и не имели ни малейшего влияния на течение дел и с выбытием его все само собою прекратилось», то следует ему сделать замечание58. Однако с таким решением не согласился генерал-прокурор Сената и министр юстиции Д.В. Дашков. В своем мнении от 10 августа 1830 г. он полагал, что Лачинов, вводя «новый порядок», имел лишь намерение «ввести лучший порядок» в губернском правлении и «опыт показал», что он «содействовал решению дел», а указ 26 сентября 1780 г. не может быть использован, так как «лишь запрещает генерал-губернаторам и другим начальникам налагать излишние поборы». Министр предлагал признать Лачинова «совершенно невиновным, зачесть время, в бытность под судом, в действительную службу, выплатить за оное жалование и определить к месту» 59.
Однако с этим мнением не согласились, в свою очередь, некоторые сенаторы, поэтому слушание дела было перенесено в Общее собрание Сената. При подписании журнала Общего собрания от 19 сентября 1830 г. 10 сенаторов согласились с мнением министра юстиции, но остальные предлагали свое решение. Так, сенатор В.И. Болгарский, соглашаясь с мнением министра, полагал, что необходимо сказать и о «предосудительных действиях» генерал-губернатора Миницкого. П.И. Сумароков считал, что Миницкий не имел права входить в рассмотрение личных качеств Лачинова и «его обвинения приличны к уже уличенному преступнику», что он преследовал «по единой только личности» губернатора, а «секретные сношения» генерал-губернатора давали повод «к клеветам, на которые полагался он без малейшего исследования». «Какая была в том нужда? - восклицал сенатор - если мог открыть все сам личным обозрением!». В итоге он предлагал помимо предложенного министром, определить Лачинова вновь олонецким губернатором; генерал-губернатору Ми-ницкому, вице-губернатору Пестелю, советникам Борисову и Глинке вынести строгий выговор, а с генерал-губернатора еще и взыскать в пользу Лачинова «ту сумму, которая ему полагается за невинное нахождение под судом».
Дело по разногласию сенаторов в Общем собрании было вынесено на обсуждение Государственного совета, который в своем мнении высказал, что «не находит Лачинова ни по одному из возведенных на него обвинений подлежащим осуждению или замечанию. А потому, признавая его безвинно потерпевшим отрешение от должности и нахождение под судом», полагает: 1) зачесть ему в действительную службу все время, которое он состоял под судом и удовлетворить его за это время «теми окладами, какими он по званию начальника Олонецкой губернии получал»; 2) о невиновности его повсеместно опубликовать; 3) до определения «к месту» производить ему жалованье, соответственно его прежнему званию; 4) советника Олонецкого гу-
25
бернского правления Борисова «за противодействие распоряжениям Начальника губернии и за домогательство чрез несправедливые доносы отмены введенного в Правлении Лачиновым канцелярского порядка к лучшему и успешному течению дел, отрешив от должности, буде при оной находится, предать суду»; 5) бывшим вице-губернатору Пестелю и советнику правления Глинке за «неосновательные донесения генерал-губернатору на счет хода дел в Губернском Правлении после введения нового распорядка, сделать замечание». 4 марта 1831 г. Николай I наложил на это мнение Государственного совета резолюцию: «Быть посему». Указ из Сената по этому решению состоялся 23 марта 1831 года60.
Как мы видим, данный указ никак не коснулся С.И. Миницко-го, но он, безусловно, повлиял на решение императора по «делу о поставках недоброкачественной муки в Архангельское адмиралтейство», к которому оказался причастным генерал-губернатор: «высочайшим приказом» от 18 марта 1831 г. С.И. Миницкий был окончательно уволен со службы61.
* * *
Подведем итоги.
Как показала описанная нами в данной статье история «войны» олонецкого губернатора Лачинова с советниками губернского правления, восстановление Александром I института генерал-губернаторов не привело к восстановлению престижа губернских правлений. Члены правлений, как и прежде, не спешили пользоваться правом 103 статьи и высказывать свои «особые мнения», отличные от губернаторского. Губернаторы же находили разные способы погашать такие желания, начиная от уговоров и заканчивая откровенным «запечатыванием уст» своим гневом. Советники Олонецкого губернского правления Ф.П. Борисов и Ф.Н. Глинка решились на такое противостояние, считая «новый порядок» делопроизводства, введенный П.А. Лачиновым, противозаконным. Губернатор же оценил действия советников как стремление подорвать его авторитет как «хозяина губернии».
Очень быстро конфликт вышел за пределы формального спора, вылившись в непродуктивное противостояние почти по каждому обсуждаемому в правлении вопросу. Архангельский генерал-губернатор С.И. Миницкий принял сторону советников. Его поддержка и административные возможности обеспечили отставку губернатора с преданием его суду. Однако в результате рассмотрения «дела Лачи-нова» в Сенате, губернатор был совершенно оправдан, а вступившие с ним в конфликт советники подверглись преследованию: Борисов был отдан под суд, а Глинка получил замечание. Последствия этой «войны» еще раз подтверждают верность высказывания сенатора Ключарова.
Также данная история выявила одно негативное, явно не ожи-
26
даемое и не желаемое законодателем последствие восстановления института генерал-губернаторов: реанимацию права советников апеллировать к генерал-губернатору в случае их несогласия с мнением губернатора создавало еще один потенциально опасный для интересов службы очаг напряженности.
Примечания
1 Ремнев А.В. Самодержавие и Сибирь: Административная политика в первой половине XIX в. Омск, 1995; Матханова Н.П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX в. Новосибирск, 1998; Минаков А.С. Губернаторский корпус и центральная власть: проблема взаимоотношений (по материалам губерний Черноземного Центра второй половины XIX - начала XX вв.). Орел, 2011; Бикташева А.Н. Антропология власти: Казанские губернаторы первой половины XIX века. М., 2012; Любичанков-ский С.В. Проблема эффективности системы управления в ретроспективном анализе (возможный измерительный инструментарий) // Клио. 2009. № 2(115). С. 7-13; Ефимова В.В. Деятельность В.С. Филимонова на посту архангельского губернатора // Вопросы истории. 2014. № 3. С. 70-81.
2 Калачев Н.В. Разбор сочинения г. Андреевского «О наместниках, воеводах и губернаторах». СПб., 1867. С. 8-9, 28.
3 Анучин Е. Исторический обзор развития административно-полицейских учреждений в России с Учреждения о губерниях 1775 г. до последнего времени. СПб., 1872. С. 11, 34-36; Блинов И. Губернаторы: Историко-юридический очерк. СПб., 1905. С. 172-173; Ерошкин Н.П. История государственных учреждений России дореволюционной России. М., 1983. С. 174; Морякова О.В. Система местного управления России при Николае
I. М., 1998. С. 58.
4 Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. 5-е изд., доп. М., 2008. С. 193.
5 Введение к Наместническому Учреждению // Материалы, собранные для высочайше учрежденной Комиссии о преобразовании губернских и уездных учреждений. Отд. администр. Ч. 1. Материалы исторические и законодательные. Отд. 1. СПб., 1870. С. 108.
6 Полное собрание законов Российской империи: Собрание 1-е (ПСЗРИ-1). Т. XVI. № 12137.
7 ПСЗРИ-1. Т. XXVII. № 20372.
8 ПСЗРИ-1. Т. XXXII. № 25738; Т. XXXIII. № 26407.
9 Бумаги Комитета учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 г. // Сборник Русского исторического общества. Т. 90. СПб., 1894. С. 15-16.
10 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной Е.И.В. канцелярии. Вып. 7. СПб., 1895. С. 259-260.
11 ПСЗРИ-1. Т. XX. № 14392.
12 Виноградова Т.В. Делопроизводство губернских административных учреждений в первой половине XIX в. В 3 ч. Ч. 2: Документирование деятельности губернаторов и губернских правлений. Петрозаводск, 2014. С. 24.
13 Бутенев Н.Ф. Петрозаводск пушкинской поры: Из записки горного
27
офицера // Север. 1999. № 11. С. 141.
14 Национальный архив Республики Карелия (НА РК). Ф. 2. Оп. 68. Д. 338. Л. 801; Д. 339. Л. 449.
15 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1286. Оп. 4. Д. 493. Л. 5-6, 13; НА РК. Ф. 2. Оп. 68. Д. 341. Л. 356.
16 НА РК. Ф. 2. Оп. 68. Д. 339. Л. 353-375.
17 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 472, 1012.
18 РГИА. Ф. 1286. Оп. 5 (1830). Д. 255. Л. 8-10.
19 Бутенев Н.Ф. Петрозаводск пушкинской поры: Из записки горного офицера // Север. 1999. № 11. С. 141.
20 РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 799. Л. 1-7; НА РК. Ф. 1. Оп. 38. Д. 5/21. Л. 190-195, 202, 289.
21 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а, Л. 41-48, 1015-1016; Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 232. Оп. 1. Д. 3/16.
22 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 9.
23 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 29/10. Л. 1-2; РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 306, 1016.
24 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 1233.
25 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Л. 1017-1018, 1233-1234; Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 232. Оп. 1. Д. 3/16 (№ 13-15).
26 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 232. Оп. 1. Д. 3/12.
27 РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 740. Л. 8.
28 Там же. Л. 13.
29 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 1022.
30 РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 740. Л. 1-5.
31 Там же. Л. 13-14.
32 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 29/10. Л. 1-2.
33 Там же. Л. 4-12.
34 РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 740. Л. 9-11.
35 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 325-329, 1312-1318.
36 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 51-53, 56-60; НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 31/3. Л. 22-31; Ф. 2. Оп. 68. Д. 363. Л. 578-581.
37 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 31/3. Л. 20-22.
38 НА РК. Ф. 2. Оп. 68. Д. 363. Л. 329-332.
39 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 5/12. Л. 216.
40 НА РК. Ф. 655. Оп. 1. Д. 1145. Л. 1-2; Ф. 2. Оп. 68. Д. 363. Л. 385-386.
41 НА РК. Ф. 2. Оп. 68. Д. 363. Л. 582-583.
42 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 56-72.
43 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 31/3. Л. 1-4.
44 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 31/3. Л. 6-10; Ф. 2. Оп. 68. Д. 363. Л. 900-913; РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 50-55.
45 Государственный архив Архангельской области (ГААО). Ф. 1367. Оп. 1. Д. 560. Л. 50-51.
46 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 893-894.
47 РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 740. Л. 15.
48 Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 29. Т. 33. С. 489-490.
49 НА РК. Ф. 2. Оп. 68. Д. 377. Л. 432; РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 12.
50 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 6-11.
28
51 НА РК. Ф. 1. Оп. 36. Д. 31/3. Л. 20-75; Ф. 2. Оп. 68. Д. 378. Л. 615-621.
52 НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 2526 (т. 1). Л. 11-17; Д. 2527 (т. 3). Л. 133-135; Д. 2529 (т. 4). Л. 31-34.
53 НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 2526 (т. 1). Л. 23-49, 80, 90, 130-133.
54 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 3.
55 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 109. 4-я эксп. Оп. 169. Д. 131. Л. 1-14.
56 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 72-73; НА РК. Ф. 2. Оп. 68. Д. 377. Л. 432.
57 РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 740. Л. 66-73.
58 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 890-891.
59 Там же. Л. 1001-1009.
60 РГИА. Ф. 1345. Оп. 104. Д. 465а. Л. 1067-1069; Ф. 1286. Оп. 4. Д. 740. Л. 97-98; НА РК. Ф. 2 Оп. 68. Д. 431. Л. 690-691.
61 ГААО. Ф. 1367. О. 1. Д. 331. Л. 196.
Автор, аннотация, ключевые слова
Ефимова Виктория Викторовна - канд. юрид. наук, доцент Петрозаводского государственного университета
efomova1870@rambler.ru
В статье на основе впервые вводимых в научный оборот архивных документов впервые в отечественной историографии предпринята попытка установить, насколько повлияло возрождение института генерал-губернаторов на повышение самостоятельности губернских правлений. Эта проблема рассматривается на примере деятельности Олонецкого губернского правления в период существования Архангельского, Вологодского и Олонецкого генерал-губернаторства (1820 - 1830 гг.). Вскрываются причины, ход и результаты конфликта, разгоревшегося в 1828 - 1829 гг. между Олонецким губернатором П.А. Лачиновым и советниками Олонецкого губернского правления, которых поддержал генерал-губернатором С.И. Миниц-кий. Делается вывод о том, что институт генерал-губернаторов не только не способствовал повышению самостоятельности губернских правлений, а, наоборот, дополнительно создавал почву для конфликтов в среде губернских чиновников.
Российская империя, Александр I, Олонецкая губерния, генерал-губернаторство, Олонецкий губернатор, Олонецкое губернское правление, чиновничество, П.А. Лачинов, С.И. Миницкий
References
(Articles from Scientific Journals)
1. Efimova V.V. Deyatelnost V.S. Filimonova na postu arkhangelskogo gubernatora. Voprosy istorii, 2014, no. 3, pp. 70-81.
2. Lyubichankovskiy S.V. Problema effektivnosti sistemy upravleniya v retrospektivnom analize (vozmozhnyy izmeritelnyy instrumentariy). Klio, 2009, no. 2(115), pp. 7-13.
29
(Monographs)
3. Biktasheva A.N. Antropologiya vlasti: Kazanskie gubematory pervoy poloviny XIX veka [The Anthropology of Power: Governors of Kazan in the first half of the 19th century]. Moscow, 2012, 496 p.
4. Eroshkin N.P. Istoriya gosudarstvennykh uchrezhdeniy Rossii dorevolyutsionnoy Rossii [The History of State Establishments of prerevolutionary Russia]. Moscow, 1983, p. 174.
5. Eroshkin N.P. Istoriya gosudarstvennykh uchrezhdeniy dorevolyutsionnoy Rossii [The History of State Establishments of pre-revolutionary Russia]. 5-th ed. Moscow, 2008, p. 193.
6. Matkhanova N.P. General-gubernatory Vostochnoy Sibiri serediny XIX v. [General Governors of Eastern Siberia in mid 19th century]. Novosibirsk, 1998,428 p.
7. Minakov A.S. Gubernatorskiy korpus i tsentralnaya vlast: problema vzaimootnosheniy (po materialam guberniy Chernozemnogo Tsentra vtoroy poloviny XIX - nachala XX vv.) [The Governors’ Corps and the Central Power: A Problem of Their Relationships (on the Basis of the Materials of the Provinces of the Blacksoil Center in the Second Half of 19th - early 20th Centuries]. Orel, 2011, 488 p.
8. Moryakova O.V. Sistema mestnogo upravleniya Rossii pri Nikolae I [The System of Local Government under Nikolai I]. Moscow, 1998, p. 58.
9. Remnev A.V. Samoderzhavie i Sibir: Administrativnaya politika v pervoy polovine XIX v. [Absolutism and Siberia: Administrative Policy in the First Half of the 19th Century]. Omsk, 1995, 236 p.
10. Vinogradova T.V. Deloproizvodstvo gubernskikh administrativnykh uchrezhdeniy v pervoy polovine XIX v. [The Office Records Management of Provincial Administrative Institutions in the First Half of the 19th Century.]. Petrozavodsk, 2014, vol. 2, p. 24.
Author, Abstract, Key words
Victoria V. Efimova - Candidate of Jurisprudence, Senior Lecturer, Petrozavodsk State University (Petrozavodsk, Russia)
efomova1870@rambler.ru
The article which introduces previously undisclosed archival documents is the first attempt made in the Russian historiography to examine how the restoration of the office of general governorship affected the performance of provincial administration (provincial boards). The study highlights the activities of the provincial board of Olonets province, with General Governorships of Archangelsk, Vologda and Olonets (1820 - 1830) being in existence in that period of time. The author examines the causes, course and results of the conflict which was fired in 1828 - 1829 between P.A. Lachinov, Governor of Olonets province, and the councillors of provincial board of Olonets who were supported by General Governor S.I. Minitskiy. It is concluded that the office of General Governorship not only undermined the independence of provincial boards, but also nurtured conflicts among provincial governors.
Russian Empire, Alexander I, Olonets province, General Governorship, Olonets Governor, Olonets provincial board, officialdom, P.A. Lachinov, S.I.
30
