CC BY
91
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2008. № 2
Р.М. Асейнов
ВОССТАНИЕ В ГЕНТЕ 1452-1453 гг.
В БУРГУНДСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ XV в.
Восстание в Генте 1452-1453 гг. является одним из важнейших событий в истории Бургундского принципата в XV в. Городские восстания — отнюдь не редкость в ту эпоху, в том числе и в государстве, созданном герцогами Бургундскими и включавшем в себя такие регионы с высокой степенью урбанизации, как Фландрия, где города представляли собой достаточно весомую силу в экономическом отношении и часто пользовались широкими привилегиями в политической сфере. При этом они имели давнюю «традицию» борьбы со своими сеньорами, будь то граф или французский король. Филиппу Храброму, получившему это графство в наследство благодаря своей супруге, дочери Людовика Маль-ского, пришлось устанавливать свою власть, силой подавляя мятежные города, включая Гент. В дальнейшем фландрские города представляли собой для герцогов Бургундских своеобразную пороховую бочку, которая могла взорваться в любой момент в зависимости от тех или иных обстоятельств.
Тем не менее упомянутое выше восстание в Генте стоит особняком уже по продолжительности конфликта: открытые военные действия развернулись только весной 1452 г., но противостояние герцога и городских властей началось еще в 1447 г. Эта война стала настоящей борьбой за существование Бургундского принципата, потребовавшей огромных финансовых и людских ресурсов со стороны герцогской власти1, которая стремилась не только подавить мятеж одного из наиболее экономически развитых городов государства и восстановить внутренний мир, но также обезопасить себя от внешнего вмешательства, предпринятого французским королем Карлом VII, чьим вассалом являлся третий герцог Бургундский из династии Валуа Филипп Добрый в том числе и по графству Фландрия. На исключительность этого события указывает внимание, которое уделено ему в сочинениях бургундских авторов2.
1 Vaughan R. Philip the Good: The Apogee of Burgundy. L., 1970. P. 304.
2 Chastellain G. Oeuvres / Ed. J. Kervyn de Lettenhove. Bruxelles, 1863-1866. Vol. II. P. 221-390 (хотя эта часть хроники принадлежит перу не Шатлена, а, скорее всего, Ж. Лефевра де Сен-Реми); La Marche O. de. Mémoires / Ed. H. Beaune,
Описание восстания в бургундских хрониках выступает в данной работе в качестве отправного момента для рассмотрения некоторых важных проблем как для истории принципата, так и для выявления отношения самих хронистов к определенным событиям и людям3. Причем здесь не так важно, что представляли они лишь один из противоборствующих лагерей— герцога. Напротив, важна каждая деталь их субъективного восприятия этого восстания, позволяющая увидеть в отношении к нему авторов, систему их ценностей и понять таким образом их мировоззрение. В связи с этим нас будут интересовать, в частности, социальные взгляды историков. Учитывая, что борьба шла между сеньором и горожанами, можно надеяться на получение информации об отношении авторов к этому сословию, а также рыцарству. Вряд ли проблема будет исчерпана предположением о корпоративной солидарности хронистов — людей знатного происхождения — в их социальных воззрениях по отношению к представителям других сословий. Впрочем, эта идея не лишена оснований, если учесть, что герцоги Бургундские всячески поощряли распространение культа рыцарства, проведение рыцарских турниров. Очевидно, это обстоятельство следует иметь в виду. Но не стоит отказывать нашим авторам в понимании конкретно-исторической ситуации, когда третье сословие начинает играть все большую роль в государстве, не только выполняя свои собственные функции — занимаясь ремеслом и торговлей, но и посягая на прерогативы знати — несение военной службы и занятие государственных должностей. Все эти нюансы в восприятии горожан и знати вызывают особый интерес.
Не менее важен этот сюжет и с точки зрения политики централизации, проводимой герцогами (в результате которой они пытались добиться максимального укрепления своей власти и ограничения самостоятельности городов Фландрии), а также в плане общей политики герцогов по отношению к сословиям.
Фландрия — регион с высокой степенью урбанизации: 36% населения графства проживали в городах. По этому показателю ее можно сравнить только с Северной Италией4. При этом важной особенностью было доминирование двух городов (Гент и
J. d'Arbaumont. P., 1883-1888. Vol. II. P. 221-340; Escouchy M. d'. Chronique / Ed. G. du Fresne de Beaucourt. P., 1863-1864. Vol. I. P. 368-410, 416-424, 443-451; Vol. II. P. 1-28, 80-111; Clercq J. du. Mémoires / Ed. F. de Reiffenberg. Bruxelles, 1835-1836. Vol. II. P. 1-149.
3 Фактический материал хорошо изложен в трудах известных специалистов по истории Бургундского принципата: VaughanR. Op. cit. P. 303-333; Schnerb B. L'Etat bourguignon 1363-1477. P., 1999. P. 384-391.
4 Prevenier W, Blockmans W. The Buigundian Netherlands. Cambridge, 1986. P. 28-29.
Брюгге), которые подавляли своим могуществом все остальные и распространяли свою власть на прилегающие сельские территории, предоставляя крестьянам, так называемым «внешним горожанам» сословные права бюргерства5. Росту политических амбиций фландрских городов способствовала их экономическая и военная мощь, частые династические кризисы, внешние опасности и все возраставшие финансовые потребности графов, что заставляло последних считаться с ними. На руку городам было противостояние графа и его сюзерена, короля Франции. Поэтому не аристократия, а крупнейшие города Фландрии представляли собой реальную политическую силу, обладая такой степенью самостоятельности, что могли составить конкуренцию власти графа. Этот факт замедлял процесс централизации области. Но постоянное соперничество крупных городов и постепенное усиление позиций графа6 не позволило им окончательно закрепить свои привилегии, хотя попытки отстоять свою самостоятельность перед лицом центральной власти предпринимались, в том числе и в виде восстаний.
Гент в этот период считался самым влиятельным городом графства. Как пишет д'Экуши, это был необычайно большой, многолюдный, очень богатый и самый могущественный город из всех, что находились на землях герцога7. На особое положение Гента во Фландрии указывает и Шатлен, замечая, что без согласия города герцог не мог собирать налог в этом графстве8. В отличие от других трех «членов Фландрии»9 Гент обладал гораздо большей политической автономией, которая заключалась в том числе и в изъятии «внешних горожан» из-под юрисдикции судебных чиновников графа Фландрии. Реальная власть в городе принадлежала не бальи Гента, назначаемому герцогом, а двум главам цехов: первый представлял цех ткачей, второй — остальные ремесленные цехи.
Почти все авторы едины в том, что причиной восстания явилась попытка Филиппа Доброго ввести в 1447 г. постоянный налог на соль во всем графстве10. Это событие весьма знаменательно для истории Бургундского государства, ведь никаких постоян-
5 См.: Пиренн А. Средневековые города Бельгии. СПб., 2001. С. 468.
6 Blockmans W. La répression de revoltes urbaines comme méthode de centralisation dans les Pays-Bas bourguignons // Publications du Centre européen d'Etudes bourguignonnes. 1988. N 28. P. 7.
7 Escouchy M. d'. Op. cit. Vol. I. P. 368-369.
8 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 15.
9 Гент, Брюгге, Ипр, территория Вольного округа Брюгге (Franc de Bruges) составляли так называемые «четыре члена Фландрии».
10 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 3; La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 212.
ных налогов в принципате не существовало, и впоследствии герцогам так и не удалось добиться права на взимание со своих подданных подобного налога. Учитывая все возраставшие потребности герцогов в деньгах, этот факт свидетельствовал о слабости Бургундского государства, а также о том, что не в пример своим французским соперникам они так и не смогли преодолеть укоренившееся в сознании подданных представление о государе как о феодальном сеньоре, который должен довольствоваться доходами со своих земель. Пытаясь побороть эту традиционную концепцию, они объявили себя защитниками интересов всех подданных принципата. Не на это ли намекает де Ла Марш, утверждая, что именно благодаря Филиппу Доброму, поддерживавшему мир в своих землях, горожане Гента превратились в самых богатых людей Фландрии11. Ему была хорошо известна мотивация, которой герцоги Бургундские пытались оправдать взимание налогов. Показательна в этом смысле речь канцлера Гийома Югоне на Генеральных штатах Нидерландов 1473 г. Призывая сословия согласиться предоставить субсидию герцогу, канцлер указывал на то, что эти деньги необходимы для поддержания «общего дела», а не для каких-либо его частных предприятий12.
Тем не менее никакие доводы не могли убедить Гент в целесообразности введения такого налога.
Другой чрезвычайно важной причиной конфликта послужили права и привилегии города13, о которых говорилось выше. Единственным автором, открыто писавшем об этом, является М. д'Эку-ши. Он отмечал, что Гент пользовался некоторыми привилегиями, казавшимися герцогу и членам его совета злоупотреблениями, в результате чего были совершены многочисленные ошибки и несправедливые поступки по отношению как к людям графства, так и к самому герцогу14. Поэтому Филипп Добрый решил лишить город части привилегий. До этого он несколько раз пробовал повлиять на результаты выборов эшевенов в Генте, чтобы не допустить избрания враждебно настроенных по отношению к нему кандидатов. Но все его попытки не увенчались успехом и вызвали негодование горожан. Другие авторы напрямую не говорят об этом. Лишь некоторые намеки свидетельствуют, что де Ла Марш
11 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 211-212.
12 Bartier J. Un discours du chancelier Hugonet aux Etats Généraux de 1473 // Bulletin de la commission royale d'histoire. 1942. T. 107.
13 Manifeste de Philippe-le-Bon contre les Gantois: 31 mars 1452 // Collection de inédits concernant l'histoire de la Belgique / Ed. L.P. Gachard. Bruxelles, 1834. T. II. P. 96-111.
14 Escouchy M. d'. Op. cit. Vol. I. P. 369.
и дю Клерк, например, ясно понимали существование более важных проблем. Первый указывает на назначение эшевенов без участия и согласия чиновников герцога15, второй отмечает нетерпимость горожан в отношении послов Филиппа Доброго, стремившихся вмешиваться в дела Гента16.
Об этом же свидетельствуют тексты условий мира, подготовленные послами Карла VII17, и самого договора герцога с Гентом, приведенного дю Клерком в «Мемуарах»18, в которых особое внимание уделено привилегиям города: наличию «внешних горожан», власти Гента над Ваасской областью, областью четырех округов, графством Алост и другими территориями, прилегавшими к нему, вмешательству глав цехов в выборы эшевенов. По договору с герцогом этим главам цехов запрещалось оказывать давление на выборщиков и приближаться к ратуше, в одной из комнат которой они находились19. Расширялись полномочия бальи Гента: он стал, по сути, высшей судебной инстанцией в делах, предусматривавших высылку из города нежелательных лиц, город также терял свою юрисдикцию над «внешними горожанами»20. Следует подчеркнуть, что в договоре ни слова не было сказано о введении налога.
Таким образом, конфликт Филиппа Доброго с Гентом был вызван не только желанием ввести налог на соль, но и его стремлением положить конец политической автономии города. Впрочем, само наличие постоянного налога сыграло бы важную роль в процессе внутренней централизации государства и укреплении власти герцога.
Стремление герцогов Бургундских укрепить внутреннее единство созданного ими государства выразилось также в их поддержке именно дворянского сословия в период, когда оно оказалось недостаточно готовым к новым политическим и экономическим реалиям и его позиции теснились представителями третьего сословия, прежде всего горожанами.
В Бургундском государстве в эпоху очевидного кризиса рыцарской идеологии, когда куртуазности и кодексу чести уже не
15 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 213.
16 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 11.
17 Boone M. Diplomatie et violence d'Etat. La sentence rendue par les ambassadeurs et conseillers du roi de France, Charles VII, concernant le conflit entre Philippe le Bon, duc de Bourgogne, et Gand en 1452 // Bul. de la commission royale d'histoire. 1990. T. 156. P. 24-55.
18 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 139-143.
19 Ibid. P. 141.
20 Ibid. P. 141-142.
было места на полях сражений, делались попытки сохранить хотя бы иллюзию героической жизни, культивируя всевозможные рыцарские турниры, превратившиеся в XV в. в особенно яркие и помпезные мероприятия, где рыцарь мог действовать в соответствии с кодексом чести, чтобы снискать себе славу за свои добродетели.
Пытаясь улучшить финансовое положение знати, герцоги раздавали дворянам доходные должности в государственном аппарате. Это вовсе не означает, что только принадлежность к дворянскому сословию гарантировала доступ к вершинам власти. В государственном аппарате принципата было немало выходцев из третьего сословия, занимавших должности, требовавшие определенных практических навыков, отсутствовавших в большинстве случаев у дворян. В основном выходцы из третьего сословия были незаменимы в сфере финансов и права21 и продвинуться по карьерной лестнице могли вплоть до самого верха административного аппарата — должности канцлера герцога Бургундского. Из шести канцлеров при герцогах из династии Валуа трое были представителями городского сословия22. Тем не менее в политике герцогов Бургундских достаточно ясно просматривается линия на поддержку дворянства. Ведь, несмотря на определенные возможности проникновения во властные структуры горожан, торговцев, они по своему социальному статусу не могли соперничать с дворянством. Так, должности при дворе герцога как более доходные были в основном предназначены для дворян23. Раздавая высокооплачиваемые синекуры, герцог не забывал всячески способствовать обогащению своих придворных и фаворитов путем пенсионов, даров по случаю браков, торжеств, «компенсаций» за хорошую службу и т.д.
Другим способом укрепить финансовое положение дворянина являлся его брак с дочерью или вдовой богатого горожанина. Шатлен приводит пример попытки Филиппа Доброго женить одного дворянина на дочери богатого крестьянина. Дело дошло до того, что последний направил жалобу в парижский парламент на незаконные действия герцога, выкравшего его дочь. Парламент постановил вернуть дочь крестьянину, но герцог не выполнил это требование24. Об особой распространенности таких браков пишет
21 Bartier J. Légistes et gens de finances au XV siècle. Les conseillers des ducs de Bourgogne Philippe le Bon et Charles le Téméraire. Bruxelles, 1955. P. 66, 69.
22 Schnerb B. Op. cit. P. 243.
23 Paravicini W. The Court of the Dukes of Burgundy. A Model for Europe? // Princes, Patronage, and Nobility. The Court at the Beginning of the Modern Age c. 1450-1650. Oxford, 1991. P. 87.
24 Chastellain G. Op. cit. Vol. III. P. 82-89.
дю Клерк: «...как только становилось известно, что какой-нибудь богатый торговец. умер и оставил богатую жену, сразу же герцог. желал выдать таких вдов замуж за своих аршеров или других своих слуг»25. Здесь важно отметить отношение обоих авторов к подобной практике. Если Шатлен был удивлен, что какой-то «скверный крестьянин» отвергает уговоры самого герцога, то дю Клерк, напротив, относился к этому с определенной долей сочувствия и сообщал, что дабы избежать подобного поворота событий, вдовы ремесленников и купцов снова выходили замуж на следующий день, видимо, за представителя того же цеха. И хотя сам факт скорого повторного замужества казался ему чем-то экстраординарным, возможно, заслуживающим осуждения, ввиду всех перечисленных обстоятельств дю Клерк признавал допустимым простить этот поступок.
Политика в отношении дворянства органично вписывалась в общую стратегию герцогов Бургундских, заключавшуюся в централизации принципата. Бургундское государство было слишком молодым территориальным образованием, объединившим различные земли, в течение долгого времени не связанные между собой и не имеющие этнического единства. В связи с этим проблема территориальной консолидации встала перед герцогами значительно позже, чем, например, перед французскими королями. И если французская монархия в решении данного вопроса пошла по пути трансформации своей природы от сеньориальной к публично-правовой благодаря ряду реформ и расширению социальной базы26, то Бургундский принципат избрал совершенно иной подход — культивирование рыцарской идеологии и поддержку привилегированного сословия. Обеспечению лояльности дворянства служил и основанный в 1430 г. орден Золотого руна, призванный объединить высшую аристократию принципата вокруг суверена ордена — герцога Бургундского. Не случайно из 24 рыцарей, избранных в год основания ордена, восемь представляли герцогство и графство Бургундия, семеро — графство Фландрия и еще восемь рыцарей были из Пикардии и Артуа27. Судьба принципата показала, что подобный подход к проблеме централизации не соответствовал реалиям XV в. Опора только на крупные аристократические семьи провинций, несмотря на наличие довольно значительной клиентелы у каждой из них, отсутствие каких бы то ни было связей между ними помимо вассального долга
25 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 245-246.
26 См.: Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции XIII-XVвв. М., 1989. С. 20-28.
27 Schnerb B. Op. cit. P. 301.
по отношению к герцогу Бургундскому28 были одной из причин внутренней слабости государства, поскольку не способствовали расширению социальной базы власти герцогов, что было особенно важно для таких регионов, как Фландрия, где города и горожане оказывали огромное влияние на все стороны жизни. Проблема территориальной консолидации решалась Филиппом Добрым главным образом в рамках укрепления сеньориально-вассальных отношений. И лишь Карл Смелый своими реформами в области государственного управления, стремлением быть государем для всех подданных, защищать «общее благо», «государственные интересы» попытался изменить политику прежнего герцога.
Возвращаясь к антитезе горожанин — рыцарь в описании войны герцога с Гентом в сочинениях бургундских историков, нужно заметить, что их отношение к этим двум противоборствующим сторонам выразилось уже в их нравственной характеристике. Симпатии авторов всецело на стороне рыцарства. О. де Ла Марш, например, награждает их такими эпитетами, как благородный, знатный, храбрый, рыцарственный, исполненный смелости и доблести, в то время как восставшие горожане Гента для него — развратники, грабители, люди, отравленные пороками29. Пиетет перед рыцарями свойствен бургундским авторам, как никаким другим французским историкам XV в. Война с Гентом на страницах их трудов изобилует подвигами отдельных рыцарей, проявлениями их доблести и чести.
Наиболее ярко описан поступок Симона де Лалена. Этот рыцарь, возглавивший оборону города Ауденарде, осажденного армией Гента, не пошел на поводу у противника, когда тот предпринял коварный ход: потребовал от осажденных сдачи города в обмен на жизнь двоих детей де Лалена, выдав за них других детей того же возраста. Но, как отмечает де Ла Марш, Симон де Лален приказал установить против них пушки, сказав, что пусть погибнут его дети, но «он не потеряет из-за этого свою верность, честь и друзей»30. Автор восхищается поступком этого человека, противопоставляя рыцаря жителям Гента, не имеющим никакого представления о рыцарском кодексе чести.
Культовым персонажем бургундской литературы XV в. стал племянник Симона де Лалена — Жак де Лален, многочисленные
28 Некоторые исследователи видят в этом сознательную политику Бургундского дома с целью не допустить складывания какой-либо оппозиционной дворянской группировки из представителей всех регионов принципата (Armstrong C.A.J. Had the Burgundian Government a Polity for the Nobility? // Armstrong C.A. J. England, France and Burgundy in the fifteenth century. L., 1983. P. 234-235).
29 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 282.
30 Ibid. P. 233.
подвиги которого пришлись именно на войну с Гентом. Для бургундских авторов он был не просто одним из рыцарей, а идеальным воином, с которого всем следовало брать пример. В «Книге деяний доброго рыцаря Жака де Лалена» представлен идеализированный образ этого персонажа. Автор пишет, что невозможно было найти человека, который мог бы сравниться с ним храбростью; он был смиренным, учтивым, всегда помогал вдовам и сиротам; этот рыцарь был красив, как Парис, благочестив, как Эней, мудр, как Улисс, в сражении был гневен, как Гектор, но, когда видел, что одерживает верх, нельзя было отыскать более великодушного, чем он31. В исторических сочинениях его подвиги ярче и эмоциональнее всего описаны, пожалуй, в «Мемуарах» де Ла Марша. Автор, например, рассказывает, как де Лален сам направился туда, где был самый сильный напор врага и где больше всего нуждались в помощи; он доблестно сражался, несколько раз пересекал реку, спас множество людей от смерти, и все воздали ему хвалу в этот день32. Жак де Лален погиб от пушечного выстрела, однако его слава не угаснет, пишет один из хронистов, пока существуют книги о его подвигах33. Эту же мысль высказывает и де Ла Марш: фортуна, по прихоти которой погиб Жак де Лален, не справилась со своей задачей, так как столкнулась с человеком, память о котором будет жить в сердцах не только современников, но и потомков благодаря литературным
34
произведениям34.
Битвы с гентцами в описании бургундских историков изобилуют подвигами и других рыцарей, боевого порядка, сияния доспехов, развевающихся флагов которых было достаточно, чтобы обратить противника в бегство35. Сам герцог подавал пример своим подданным и, по свидетельству хронистов, всегда заботился о своей репутации храброго рыцаря. Так, по словам Шатлена, он долго находился в раздумьях, не задета ли его честь тем, что он не принял сражения, хотя для этого представлялся удобный слу-чай36. В войне с Гентом он лично принимал участие в сражении с восставшими: «...добрый герцог, который был одним из храбрых рыцарей своего времени, обрушился на них, не как государь. каковым он являлся, но как рыцарь, преисполненный смелости и
31 Le livre des faits du bon chevalier messire Jacques de Lalaing // Chastellain G. Op. cit. Vol. VIII. P. 252.
32 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 249.
33 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 364.
34 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 309.
35 Ibid. P. 265.
36 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 140.
8 ВМУ, история, № 2
доблести.»37. Чем может обернуться подобная верность рыцарским идеалам продемонстрировала битва при Пуатье в 1356 г.38
Однако, описывая сражения с восставшими, бургундские авторы не могли не считаться с действительностью, не всегда соответствовавшей тем идеализированным образам, которые они пытались создать. Сквозь весь этот героический блеск рыцарских подвигов не остается незамеченным и другое: например, отряд Антуана, бургундского бастарда, бежит с места сражения39 или армия герцога пускается в разграбление имущества не только восставших, но и вполне лояльных подданных Филиппа Доброго из-за отсутствия у последнего денег для оплаты военной службы40. Множество таких примеров приводит де Ла Марш41. Причем необыкновенную жестокость проявляли обе стороны, «ведь того, кто не был убит в сражении. брали в плен и вели в города. вешали, топили, обезглавливали»42. В сражениях с простым народом нормы рыцарской этики по-видимому не действовали, как не было пощады и пленным рыцарям, захваченным простолюдинами. Жители Гента не проявляли жалости к своим противникам, не только рыцарям, но и крестьянам: жгли деревни, убивали
43
людей, в том числе женщин и детей43.
Поражает, насколько часто и подробно де Ла Марш сообщает читателю о том, как расправлялась бургундская армия со своими противниками: почти всех убивали, даже несмотря на то, что некоторые укрывались в храме44. И уж совсем удивительно читать в «Мемуарах» человека, пишущего о благородных и достойных памяти и подражания поступках, как бежавших с поля боя противников преследовали и «перерезали им горло, как ов-цам»45. Авторы, испытывавшие острую неприязнь к восставшим, спокойно повествовали о том, что осажденные в крепости гент-цы сдались на волю герцога, которая была таковой, что всех
37 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 323.
38 Король Франции Иоанн II Добрый был пленен англичанами. В жестоких сражениях с гентцами о пленении не могло быть и речи. Поэтому советники герцога предложили отослать Карла, единственного законного наследника Филиппа Доброго, в Брюссель, опасаясь, как бы по роковому стечению обстоятельств не случилось несчастье и с отцом, и с сыном, что привело бы к крушению Бургундского государства (Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 277; Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 127).
39 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 79-80.
40 Ibid. P. 117.
41 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 248, 255.
42 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 277.
43 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 70, 72.
44 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 236.
45 Ibid. P. 235.
мужчин повесили46. Все это лишний раз показывает нетерпимость, испытываемую рыцарями, да и самими авторами, к восставшим горожанам. В случае с де Ла Маршем она усугубилась не только тем, что он лично принимал участие в боевых действиях, но также пленением его воспитанника Филиппа Красивого во время другого восстания гентцев в правление Максимилиана Габсбурга.
Но не все горожане в изображении бургундских хронистов были порочными людьми. Бургундские авторы разделяют знатных (влиятельных) горожан и народ. Если первые в их описаниях пытаются предотвратить вооруженный конфликт с герцогом47, верят обещаниям Симона де Лалена защищать их48 или заключают мир49, то вторые не соблюдают условия перемирия и требуют возобновления войны. Именно последние вызывают гнев бургундских историков.
Горожане представлены как полная противоположность знатным рыцарям: им чужды их идеалы, они понятия не имеют о рыцарской чести — берут в заложники детей, убегают с места сражения. Это еще раз подтверждает тот факт, что рыцарская этика (в основе которой лежали такие понятия, как храбрость, доблесть, слава, куртуазность) и кодекс чести, регламентировавший поведение на поле боя, призваны были как можно больше увеличить социальную дистанцию между рыцарством и горожанами50. Бургундские авторы часто отказывают в этих качествах, например в храбрости, простолюдинам. Сражения с восставшими изобилуют сообщениями об их бегстве и истреблении, которые описываются весьма подробно, в то время как проявленная ими храбрость отмечается буквально в двух словах, что свидетельствует прежде всего о стремлении не считать их реальной военной силой, ведь ведение войны — социальная прерогатива рыцарства. Не случайно, видимо, де Ла Марш особое внимание уделяет как тому факту, что они были, в основном, трусливы, так и тому, что не могли построиться в боевой порядок для сражения51. Тем не менее и он не может не заметить, что в некоторых случаях горожане сражаются весьма храбро, подстать рыцарям. Доблесть одного виллана настолько удивила его, что он посчитал возможным восславить его за проявленную храбрость, будь тот известным человеком. Ибо
46 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 364.
47 Ibid. P. 223-224.
48 Ibid. P. 229.
49 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 301.
50 Kaeuper R. W. War, Justice and Public Order: England and France in the late Middle Ages. Oxford, 1988. P. 192.
51 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 244.
«храбрость занимает такое исключительное и особое положение среди добродетелей, что ее необходимо показывать, оглашать и говорить о ней, даже если это касается человека низкого происхождения»52. И хотя многие авторы XV в. продолжали видеть именно в рыцарстве основную военную силу, нельзя было не замечать, что, с одной стороны, дворянство теряло свою монополию на несение военной службы, а с другой — возрастала роль пехотинцев в боевых действиях. И де Ла Марш был одним из тех, кто отметил это на страницах своих «Мемуаров», указывая на искусность ведения боя швейцарцами53. В то же время он подверг критике поведение во время сражения воинов-дворян, стремившихся действовать в соответствии с рыцарским кодексом, жаждавших славы и при этом не обращавших внимания на последствия своих поступков. Так, некий знатный сеньор ослушался приказа бургундского маршала, согласно которому должен был отступать. Де Ла Марш, отмечая, что это непослушание свидетельствует о храбрости сеньора, обращает, однако, внимание на его недальновидность и советует всем воинам выполнять приказы командующих54. Более тяжелые последствия могло иметь игнорирование приказов теми сеньорами, которые возглавляли отряды из своих вассалов. Примером может служить случай с графом д'Этампом, получившим от герцога распоряжение вернуться в Граммон и не ввязываться в сражение с гентцами, но решившим под давлением совета своих капитанов дать бой восставшим (ведь «было бы позором находиться недалеко от гентцев и не дать им сражения»)55. Подобные поступки были источником слабости армии герцогов Бургундских, довольствовавшихся долгое время традиционными способами ее организации и комплектования — сбором городских и феодальных ополчений. Как правило, бургундская армия формировалась за счет вассалов и арьер-вассалов герцога, обязанных служить своему сеньору в течение определенного времени. Для подавления восстания в Генте герцогу пришлось привлечь своих вассалов почти из всех принадлежавших ему земель56.
До правления Карла Смелого военная система Бургундского государства не претерпевала значительных изменений, что опять-таки демонстрирует отставание принципата от Французского королевства, где Карл VII окончательно установил преобладающее положение монархии в военных вопросах и положил начало
52 Ibid. P. 324.
53 Ibid. Vol. III. P. 22-23.
54 Ibid. Vol. II. P. 320.
55 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 242.
56 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 224.
формированию постоянной армии, независимо от того, существо-
57
вала угроза войны или нет57.
Именно французский вариант Карл Смелый взял в качестве модели при реорганизации армии. Причем этот опыт был, видимо, основательно изучен при Бургундском дворе. Де Ла Марш уделяет особое внимание реформе армии, проведенной Карлом VII58, подробно и точно описывая нововведения: сколько ланс было создано, каков был их состав и т.д. Обращает на себя внимание следующее: автор отдает себе отчет в том, что провести такую реорганизацию и создать в конечном итоге постоянную армию французской монархии помогло наличие постоянной налоговой системы. Он пишет, что в королевстве собиралась талья, посредством которой оплачивалась новая армия.
Помимо де Ла Марша о военных реформах Карла VII сообщают дю Клерк и д'Экуши59, что объясняется также неординарностью этих мер, учитывая широкое распространение критики нововведений, заставлявших общество содержать армию даже в мирное время.
Однако, несмотря на все трудности, постоянная армия была создана. Законодательно это было установлено по Абвильскому ордонансу, согласно которому армия состояла из 1250 копий и была разделена на 12 рот60 (капитаном первой роты стал О. де Ла Марш61). Последующие ордонансы постепенно вносили изменения в организацию войск, иерархию командования, оснащение, проведение учений62.
Период между созданием постоянной армии во Франции и попытками подобного рода в Бургундии составил около 30 лет. К тому же нельзя забывать и о том, что в отличие от французских королей герцоги Бургундские не могли рассчитывать не только на большие доходы, но даже на регулярное их получение, связанное с отсутствием системы постоянных налогов.
Изменения в структуре и способах комплектования армии не принесли положительных результатов Бургундскому государству. Парадокс заключается в том, что все военные успехи герцогов Бургундских пришлись на время существования архаичной системы военной организации, а с введением более прогрессивной
57 См.: Хачатурян H.A. Сословная монархия во Франции. С. 157-160.
58 La Marche O. de. Op. cit. Vol. I. P. 61.
59 Clercque J. du. Op. cit. Vol. II. P. 395-396; Escouchy M. d'. Op. cit. Vol. I. P. 55-56.
60 Contamine Ph. Guerre, Etat et société à la fin du Moyen Age. Р., 1972. P. 289.
61 La Marche O. de. Op. cit. Vol. III. P. 74.
62 См.: Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001. С. 191.
системы последовали поражения Карла Смелого и крушение его государства, тогда как Французскому королевству реформы содействовали во благо63.
Восстание в Генте не только нарушило относительную внутреннюю стабильность в Бургундском принципате, но и таило в себе другую опасность. Король Карл VII не преминул воспользоваться этой ситуацией для вмешательства в конфликт между герцогом и городом на правах сюзерена графов Фландрских. Сам этот факт не был чем-то экстраординарным, учитывая, что предшественники короля не раз поступали подобным образом. Так было в 1382 г., когда армия Карла VI помогала Филиппу Храброму в подавлении восстания, руководимого Гентом. Однако ситуация в 1452 г. была иной. Филипп Добрый в отличие от своего деда уже не мог оказывать влияния на управление королевством, отношения между ним и королем были натянутыми, да и само стремление Бургундского принципата к независимости исключало возможность какого-либо внешнего вмешательства в его внутренние дела. К тому же герцог ясно осознавал, что король может воспользоваться этим конфликтом для достижения своих целей. Не случайно еще в январе 1452 г. он отправил послов к королю, добиваясь от него гарантий невмешательства64. Однако, несмотря на это, в июне 1452 г. Карл VII направил посольство к герцогу с целью примирения его с Гентом. Любопытны инструкции, которые дал послам король. Из них следует, что установление мира во Фландрии отнюдь не являлось его главной целью. Важнее для него было возвращение городов на Сомме, переданных герцогу Бургундскому по договору в Аррасе в 1435 г.65 В своих инструкциях Карл VII настойчиво проводил мысль о том, что король Франции является суверенным сеньором графства, следовательно, его задача — поддерживать мир среди подданных66. Обращает на себя внимание то, как Карл VII предполагал убедить и герцога, и Гент принять свое посредничество. С одной стороны, он утверждал, что его цель — сохранить права Филиппа Доброго, попранные восстанием, с другой — по его поручению послы должны были сообщить горожанам о желании короля восстановить порядок в графстве и оградить его подданных от новых притеснений. Такой ход со стороны короля не был лишен смысла. Поощряя и поддер-
63 Contamine Ph. Op. cit. P. 531; Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции. С. 127-128.
64 Boone M. Op. cit. P. 9; Plancher U. Histoire générale et particulière de Bourgogne. P., 1739-1781. T. IV. P. 272-273.
65 Kervyn de Lettenhove J. Histoire de Flandre. Bruxelles, 1849. T. 4. P. 510.
66 Ibid. P. 511-512.
живая восставших, затягивая посредством посольств, направленных к ним и к герцогу, разгром Гента, он мог значительно ослабить Бургундский принципат, чтобы вернуть утраченные территории военным путем, если все дипломатические усилия потерпят неудачу. Однако вопрос о городах на Сомме так и не был поднят послами Карла VII, а конечным результатом их работы стал проект мирного договора Гента с герцогом, предусматривавший суровое наказание горожан. Причину подобного поворота событий следует видеть, вероятно, в бургундском золоте, которым послы были щедро вознаграждены67.
Бургундские авторы, к сожалению, не уделяют должного внимания этому вопросу, хотя упоминают о посольстве и о предложенном им договоре. Вмешательство короля, казалось бы, не вызывает у них удивления, учитывая его статус сюзерена герцога. М. д'Экуши объясняет поведение Карла VII желанием воспрепятствовать гибели графства, которое Филипп Добрый держит от французской короны68. Тем не менее это не мешает автору привести слова герцога, обращенные к послам короля, о том, что сам Бог предназначил его к управлению этим графством69. Подобное заявление могло, вероятно, передавать не только отношение герцога к вмешательству короля в его внутренние дела, но и его представление о происхождении своей власти исключительно от Бога. Хотя д'Экуши такого вывода не делал, он не мог не знать об использовании Бургундскими герцогами в своих титулах формулы «Божьей милостью», являвшейся привилегией королей. Нет указаний на это и в хронике Шатлена, хотя он красноречиво передает недовольство Филиппа Доброго по случаю прибытия послов. Речь герцога, обращенная к ним, чрезвычайно эмоциональна. Он просит короля, проинформированного о восстании и о неповиновении Гента, не вмешиваться70. Возможно, герцога возмутило не столько поведение короля, нарушавшее, по его мнению, суверенитет, сколько время, когда это произошло. Ибо посольство было направлено после того как восставшие потерпели ряд тяжелых поражений. И посредничество короля рассматривалось как затягивание конфликта. Тем не менее герцога удалось уговорить дать согласие на перемирие с гентцами. Но это перемирие было недолгим: заключение мира было сорвано Гентом, и
67 Boone M. Op. cit. P. 15-16.
68 Escouchy M. d'. Op. cit. Vol. II. P. 9-10.
69 Ibid. P. 12.
70 Chastellain G. Op. cit. Vol. II. P. 309. О реакции герцога см. также: Lettre des Ambassadeurs de France au Roy, touchant la paix avec ceux de Gand // Plancher U. Op. cit. P. ccvj.
война возобновилась. Де Ла Марш, со своей стороны, вовсе не сообщает о какой бы то ни было негативной реакции герцога. Напротив, по его словам, он принял послов благосклонно, выслушал их и разрешил им отправиться в Гент71. Обвинить этого автора и государственного деятеля в наивности невозможно. Также трудно себе представить, что он не знал об отношении Филиппа Доброго к вмешательству короля, ведь де Ла Марш в то время уже был одним из особо приближенных к графу Шароле. Возможно, он знал о подкупе послов и поэтому привел именно такую версию событий: герцог согласился на то, чтобы послы нанесли визит в Гент, те в свою очередь сразу поняли, что горо-
72
жане виновны в мятеже72.
Вторая попытка повлиять на ход конфликта (весна-лето 1453 г.), когда поражение Гента не вызывало сомнений, снова не принесла ожидаемых результатов. Бургундские придворные уже открыто заявили, что истинной целью короля является стремление как можно больше усугубить положение в Бургундском принципате73. В итоге попытка облегчить наказание Гента не увенчалась успехом.
А наказание было действительно тяжелым. Помимо упомянутого выше лишения прежних привилегий и прав политической автономии (являвшихся, пожалуй, самым нетерпимым для города условием мира), а также значительных выплат герцогу были предусмотрены определенные статьи, содержание которых предполагало навсегда запечатлеть в памяти горожан последствия восстания против своего сеньора. Так, предусматривалось каждый четверг запирать те ворота, откуда армия горожан отправилась осаждать Ауденарде; навсегда запрещалось открывать ворота, из которых горожане выступили к Рупельмонде, где погиб Корни-лий, бастард Филиппа Доброго74.
Огромное символическое значение имела и процедура покаяния восставших75. Тщательно продуманная, она воспроизводилась, видимо, после подавления каждого восстания76 и была призвана подчеркнуть величие и власть государя над подданными и
71 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 275.
72 Ibid. P. 276.
73 Kervyn de Lettenhove J. Op. cit. P. 525-526.
74 Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 140.
75 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 330-332; Clercq J. du. Op. cit. Vol. II. P. 147-149.
76 Blockmans W. Op. cit. P. 8. Описание покаяния горожан Гента можно сравнить с мирным договором Филиппа Доброго с Брюгге, где предусматривалась почти идентичная процедура (Monstrelet E. de. Chroniques / Ed. J. Buchon. P., 1875. P. 767).
ту дистанцию, которая их разделяла. Особенно важно это было для Бургундского принципата (в силу тех причин, о которых говорилось выше: отсутствия внутреннего единства, центральных государственных институтов и т.д.), за которым во французской историографии закрепился термин Е1а^рес1ас1е. Ибо принципату были свойственны особая пышность, тщательная разработанность всех церемоний, ритуала, несущих к тому же мощный пропагандистский заряд, что особенно ярко проявилось во время Банкета Фазана77. Символические образы всех этих церемоний должны были подкрепить авторитет и власть герцога, еще отнюдь не бесспорные в глазах как его подданных, так и других европейских государей. Не случайно Филипп Добрый требовал стереть Гент с лица земли78, что говорит вовсе не о возможности осуществления этого намерения, абсурдность которого Филипп, безусловно, понимал, сколько о его стремлении продемонстрировать свою верховную власть над графством Фландрским.
В назначенный день герцог со свитой остановился недалеко от Гента. Его аршеры выстроились в два ряда так, чтобы горожане могли пройти между ними. В конце этого «коридора» находились герцог с сыном, окруженные знатными сеньорами и рыцарями. Филипп Добрый был верхом на коне, раненном в битве при Гавере. По свидетельству де Ла Марша, многочисленные раны коня были закрыты паклей (е81оире8). Это, видимо, должно было показать, какой ущерб причинили восставшие сеньору и его владениям, а также храбрость самого герцога, лично участвовавшего в сражении на этом коне. Что касается горожан, то они предстали перед Филиппом Добрым босыми, без головных уборов (впредь им запрещалось носить белые шляпы — символ восстания). Впереди шли аббат монастыря Сен-Бавон, приор картезианского монастыря, 25 эшевенов, советников и капитанов; за ними — две тысячи горожан, одетых в черные рубахи. Все они прошли «коридор» из аршеров и, увидев герцога, бросились на колени. К ним подошел канцлер Николя Ролен. Он напомнил, какой вред они причинили герцогу, добавив, что до сих пор не знает, простит их герцог или нет. В ответ на такие слова канцлера горожане снова бросились на колени и громко закричали: «Прощение горожанам Гента». Затем слово взял аббат монастыря Сен-Бавон и, обращаясь к Филиппу Доброму, со слезами на глазах умолял простить народ Гента за восстание, на которое он был поднят плохим сове-
77 См.: Хачатурян Н.А. Светские и религиозные мотивы в Придворном банкете «Обет фазана» герцога Бургундского в XV в. // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / Отв. ред. Н.А. Хачатурян. М., 2004. С. 177-199.
78 Boone M. Op. cit. P. 17.
том, за многочисленные преступления, совершенные против герцога. Филипп Добрый, оправдывая свое прозвище, даровал прощение всем горожанам Гента. Церемония завершилась тем, что горожане сдали гербовому королю ордена Золотого руна знамена цехов и отправились в Гент, где был устроен праздник в честь примирения с сеньором.
Значение этой церемонии, как впрочем и условий мира с Ген-том, велико в плане укрепления позиций власти герцога Бургундского во Фландрии. Герцог выступил как человек, от которого зависит судьба каждого подданного, что показало наигранное незнание канцлером конечного решения герцога по поводу прощения восставших. Важно было продемонстрировать признание этого факта горожанами Гента, выразившееся в их коллективной просьбе о прощении, а также в сдаче знамен цехов. Они выглядели как нашкодившие дети, просящие прощение у отца, который дал им его из любви к ним и милосердия. «.Поскольку они просят прощения, то получат его, и пусть они будут добрыми подданными, а он будет добрым государем, и .никогда больше не вспомнит об обиде, нанесенной ему ими»79.
Поступила в редакцию
15.03.2007
79 La Marche O. de. Op. cit. Vol. II. P. 331-332.
