«ВОССОЕДИНЕНИЕ» (Рец. на: Воссоединение Киевской митрополии с Русской православной церковью. 1676—1686 гг. Исследования и документы / Под общей редакцией митрополита Волоколамского Илариона. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2019. 911 с.)

Ченцова Вера Григорьевна

В. Г. Ченцова

«ВОССОЕДИНЕНИЕ»

(Рец. на: Воссоединение Киевской митрополии с Русской православной церковью. 1676-1686 гг. Исследования и документы / Под общей редакцией митрополита Волоколамского Илариона. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2019. 911 с.)

Новый сборник документов по истории Киевской митрополии в конце XVII в., опубликованный коллективом российских исследователей, Б. Н. Флорей, М. Желтовым, К. А. Кочегаровым, Н. П. Чесноковой, М. Р. Яфаровой, при участии Д. Е. Афиногенова и под редакцией митрополита Волоколамского Илариона (Алфеева) в рамках проекта «Православной энциклопедии», несомненно, станет важным этапом в изучении истории украинской церкви в поворотный момент ее существования. Таким поворотным моментом является 1686 г., когда самая большая митрополия Константинопольского патриархата — Киевская — стала «подлежащей святейшему патриаршескому престолу великого и богоспасаемого града Москвы». Подготовленный к печати лучшими московскими специалистами, — историками, филологами, богословами, — сборник представляет собой выборку разнообразных документальных материалов, связанных не только с историей отношений с восточными патриархами, но и с контактами с Османской империей и Польско-Литовским государством. Помимо текстов источников в книгу вошли обширные исследовательские статьи, углубляющие современные представления о причинах, приведших к столь значительным переменам в судьбах украинского православия. Принимая во внимание последние события — создание автокефальной Православной церкви Украины и развернувшуюся вокруг нее церков-но-политическую борьбу — нет сомнения, что новая публикация привлечет внимание не только историков, но и более широкого круга читателей.

В предпосланном сборнику введении, написанном митрополитом Волоколамским Иларионом (Алфеевым), кратко сформулированы основные полученные исследовательским коллективом выводы: совершившееся переподчинение Киевской епархии Московскому патриархату позволило воссоединить разделенную с XV столетия митрополию «всея Руси» и оказать поддержку православным на территории Речи Посполитой, в границах которой оказалась часть епархии. Это «спасло от уничтожения украинское православие» и послужило в дальнейшем «основой для развития богословия, образования и благочестия в единой Русской церкви» (с. 5-6). Проделанный анализ документов призван развенчать попытки истолкования константинопольских синодальных грамот 1686 г. как передающих Киевскую митрополию лишь во временное «управление» московских предстоятелей при сохранении юрисдикции вселенских патриархов над Киевом. Напротив, с точки зрения авторского коллектива, документы не позволяют усомниться в том, что с 1686 г. епархия законным образом оказалась в юрисдикции московского патриарха.

Поставив своей целью издать максимально полное количество текстов по истории переподчинения Киевской епархии, исследователи неизбежно должны были сделать выборку из имеющихся материалов. Но как бы критически ни относиться к «выборкам» вообще, они, безусловно, имеют право на существование в качестве доказательной базы определенной концепции, иллюстрируя ее. В результате проделанной работы коллективу авторов удалось собрать в одном томе в удобной для последующего изучения и комментирования форме как уже давно известные документы по истории переговоров 1685-1686 годов,1 так и новые. Публикуемые тексты расположены в хронологическом порядке, который лишь иногда нарушается для того, чтобы не разбивать тематически единые комплексы документов. Таким образом, публикация сложилась из нескольких крупных разделов.

Первый из них — это документы, относящиеся к предыстории перехода Киевской митрополии под власть московских патриархов. Публикацию открывает отрывок «конституции» краковского сейма весны 1676 г. о «невыезде за границу людей греко-русской религии» и запрете рукоположений от церковных иерархов, находящихся на территории Османской империи. Именно это решение стало причиной того, что киевская кафедра после кончины в 1675 г. последнего митрополита, получившего в соответствии с канонами благословение

1 Архив Юго-Западной России. Ч. 1. Т. 5: Акты, относящиеся к делу о подчинении Киевской митрополии Московскому патриархату (1620-1694). Киев, 1872 (Далее: АрхЮЗР).

от константинопольского патриарха, Иосифа Нелюбовича-Тукальского, оказалась вакантной на 10 лет. Целый ряд документов 1678-1682 годов позволяет охарактеризовать сложное положение православных в той части Киевской митрополии, которая пребывала под властью Польско-Литовского государства из-за предпринимавшихся властями попыток распространения церковной унии. Тематически к этой группе текстов примыкают и более поздние материалы переписки, грамот и иных документов по истории русско-польских переговоров 1686 г., в том числе обращения православных с различными жалобами и просьбами к русским властям.

Вторая большая группа документов хронологически охватывает 1683-1685 годы и относится к проведению «елекции» — избрания киевским митрополитом луцкого и острожского епископа Гедеона Свя-тополк-Четвертинского, а также его поставлению на престол в Москве. В третий комплекс вошли документы 1685-1686 годов о подготовке поездки царского гонца Никиты Алексеева и гетманского представителя Ивана Лисицы в Адрианополь и Константинополь для переговоров с османской администрацией и с восточными патриархами об утверждении состоявшегося избрания митрополита и о передаче Киевской митрополии под власть московского патриарха. В него включены наказы гонцу, его письма, грамоты царей и московского патриарха Иоакима, запорожского гетмана Ивана Самойловича. К этому же комплексу, по сути, относится и самый объемный из опубликованных текстов — статейный список Никиты Алексеева, представляющий собой его «отчет» с подробным описанием поездки и проведенных переговоров. Статейный список ранее не издавался и был известен лишь фрагментарно и в пересказах.

Все эти документы позволяют лучше представить особенности существования Православной церкви на польско-литовских землях и в Османской империи. Однако центральное место в книге, безусловно, занимает публикация подлинников и переводов привезенных посольством осенью 1686 г. из Адрианополя и Константинополя синодальных грамот и сопровождавших их писем. Именно эти документы, регламентирующие новое положение киевских митрополитов, особенности их избрания и рукоположения в Москве, являются наиболее важными для понимания нового церковного порядка, установленного в Киевской епархии. В этом самом важном комплексе документов особое внимание привлекает издание трех никогда не публиковавшихся греческих подлинников посланий иерусалимского патриарха Досифея II, из которых одно было адресовано царям, а два других — московскому патриарху Иоакиму. Ранее к подлинникам этих писем обращался лишь узкий круг исследователей, остальным же два письма из трех были известны только по переводам XVII в. Все издаваемые

греческие документы (синодальные грамоты, послание константинопольского патриарха Дионисия IV царям, три письма Досифея Иерусалимского) сопровождаются не только сохранившимися в приказных документах переводами XVII в., но и современными, блестяще выполненными Д. Е. Афиногеновым.

Всем этим многочисленным документам предпосланы два исторических очерка, в одном из которых, написанном Михаилом Желто-вым, рассматривается история церкви «всея Руси» до падения Константинополя и ее разделения на Киевскую и Московскую, а во втором (Б. Н. Флори, К. А. Кочегарова, Н. П. Чесноковой и М. Р. Яфаро-вой) прослежен путь, который Киевская митрополия прошла в XVI-XVII столетиях до присоединения в 1685-1686 годах к Московскому патриархату. В очерке по истории церкви «всея Руси» показано ее изначальное единство и приводятся аргументы в пользу того, что переживаемые митрополией временные разделения происходили в результате ошибочных решений (с. 15) или уклонения в униатство (с. 23, 29-31). Раздел по истории митрополии и ее связей с Константинопольским патриархатом в 70-е — 80-е годы XVII в. развивает эту идею, позволяя понять, как под влиянием гонений на православие в католической Речи Посполитой укреплялись связи православных христиан с их единоверцами в Московском государстве, что и привело, в конечном счете, московские церковные и светские власти к осознанию своей ответственности за общую судьбу некогда единой церкви (с. 35). Борьба за сохранение веры особенно усилилась в связи с вынашивавшимися польским королем Яном III Собеским планами «новой унии», сторонниками которой выступили влиятельные представители высшей церковной иерархии (подобно православному львовскому епископу Иосифу Шумлянскому). В начале 1680-х годов, как полагают авторы, стало окончательно понятно, что лишь присоединение епархии к Московскому патриархату является единственно возможным «путем продолжения борьбы за сохранение православия в западной части Киевской митрополии» (с. 48). Такое присоединение позволило бы «на законном основании оказывать помощь православным по другую сторону русско-польской границы».

Активную роль в начавшихся переговорах об избрании киевского митрополита и поддержке «зарубежных» православных играл запорожский гетман Иван Самойлович (с. 59-60). При этом и «те из восточных иерархов, кто действительно был озабочен положением единоверцев в Речи Посполитой, были готовы вести диалог с Москвой» (с. 56). Благодаря общим усилиям всех, кто осознавал, что лишь законно избранный и рукоположенный в Москве митрополит получил бы неоспоримое право защищать православие в Киевской епархии (с. 60), и произошло ее воссоединение с Московским патриархатом.

Завершающие публикацию документы демонстрируют, как, благодаря полученным от константинопольского патриарха правам, московское правительство смогло во время переговоров с польскими властями обеспечивать соблюдение в Речи Посполитой прав православных единоверцев (с. 136-137).

Канонические проблемы содержания полученных от восточных патриархов «отпустительных» грамот и писем рассмотрены в послесловии к документам Михаила Желтова и в небольшом, написанном им же приложении о поминовении церковных иерархов в московской и киевской традиции. В этих разделах подробно проанализирована терминология документов, причем особое внимание уделено вопросу о закрепленном в грамотах 1686 г. поминовении вселенских патриархов в Киевской митрополии «в первых», то есть перед московским, и подведены итоги всего исследования: в 1686 г. «передача Киевской митрополии в постоянную юрисдикцию патриарха Московского, бесспорно, произошла» (с. 883).

Огромное количество архивных материалов, а также включение церковной истории в контекст политических проблем эпохи позволили авторам сделать шаг вперед в изучении непростой темы, так что издание, несомненно, станет основой для ее дальнейших исследований. Однако нельзя не отметить, что далеко не все положения представленной в книге стройной концепции воссоединения Киевской митрополии с Московским патриархатом кажутся неоспоримыми. В связи с особой важностью новой публикации представляется необходимым высказать некоторые соображения появившиеся после ее прочтения.

Пропавшая грамота патриарха Парфения IV

Был ли безусловным сторонником перехода Киевской митрополии под власть московских патриархов запорожский гетман Иван Самой-лович, и когда он стал таковым? С точки зрения авторов, к лету 1681 г. гетман понял, что одни лишь «выступления русских дипломатов не приведут к улучшению положения православных в Речи Посполи-той», да и московское правительство «склонялось к похожему выводу»: важно было не просто декларировать свою озабоченность положением верующих, но и иметь на это законное право. Поэтому для всех стала очевидной необходимость добиваться присоединения Киевской митрополии к Московскому патриархату (с. 59). Однако в свете изданных документов намерения гетмана кажутся отнюдь не столь очевидными, а его стремление «спасать» православных Речи Посполитой — весьма неоднозначным.

Сделать некоторую корректировку представленной картины позволяет интересный документ, давший, кстати, и основной аргумент для переговоров с восточными патриархами в 1686 г., — синодальная грамота константинопольского патриарха Парфения IV. Староукраинский перевод грамоты, греческий подлинник которой не сохранился, опубликован в книге впервые, хотя и был известен ранее. Грамота адресована киевскому духовенству, а в Москву попала в начале июля 1686 г. через севского воеводу Л. Р. Неплюева, которому Самойлович передал список с имевшегося у него перевода. В грамоте говорилось о том, что некие посланцы киевского духовенства известили патриарха Парфения о том, что в Киеве есть человек, достойный занять овдовевшую митрополичью кафедру. Им был Иннокентий Гизель, архимандрит Киево-Печерского монастыря. Патриарх, с радостью узнав об этом, дал ему свое разрешение на рукоположение у московского патриарха (док. 118). Грамота была подписана патриархом и двенадцатью архиереями константинопольского синода.

Курьезом, конечно, представляется понимание издателями упоминания в издаваемом переводе грамоты читающейся на ней патриаршей подписи «аравийскими литерами» (с. 418, 721) как «турецкой» (и даже указание на, возможно, имевшиеся «турецкие подписи» на не-сохранившемся подлиннике). «Литеры», которые оказались не поняты гетманским переводчиком, — несомненно, начертание минологиона, то есть даты. Такие же «великие», но совсем не «аравийские» «литеры» можно обнаружить на имеющейся в архиве Посольского приказа грамоте того же патриарха Парфения IV: РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 643 (апрель, 14 индикт, то есть апрель 1676 г. или 1661 г.). Этот патриарх подписывался по-гречески, а написание в арабской графике подписей на греческих документах, исходящих от константинопольских патриархов, крайне редки (даже подпись патриарха Макария Антиохийского, когда он ставил ее на соборные грамоты, написанные в Константинополе, обычно тут же переводилась на греческий).

На грамоту Парфения как важный документ, представляющий собой прецедент, ссылаются в отправленных к патриархам с гонцом Никитой Алексеевым грамотах и московские цари, и московский патриарх Иоаким (в неотправленном варианте своей грамоты, с. 618). О новой копии этой грамоты, кстати, просил Самойловича и Никита Алексеев, будучи в Батурине на пути в Османскую империю, и ему удалось получить еще один список ее текста (с. 752, вероятно, речь также идет о переводе). Об этой же грамоте упоминает в заметках к своей «Истории» патриарх Досифей Иерусалимский. Впрочем, Доси-фей представляет и решение, и самого патриарха Парфения в весьма неприглядном свете: «Константинопольский патриарх Парфений IV Могилал, человек безграмотный как деревяшка, сочинил и тайно

издал грамотку, по которой киевский митрополит должен был быть под [властью] московского патриарха. Эта-то грамотка, переданная [посланными] из Московии патриарху, была отправлена в Адрианополь к султану, видимо, главным образом для того, чтобы получить синодальную грамоту с подтверждением грамоты Могилала».2

Таким образом, хотя издатели и сокрушались, что проверить подлинность грамоты Парфения по иным источникам невозможно, и даже готовы были предполагать ее подделку окружением гетмана (с. 64), такой иной источник — записи Досифея — имеется. И как бы отрицательно Досифей ни относился к решению Парфения, даже он не сомневался в том, что грамота реально существовала, и считал ее подлинной основой переговоров в Адрианополе. Эти переговоры должны было закрепить в более общей форме уже ранее принимавшееся решение: ведь каноны, по которым Парфений разрешал поставление Иннокентия Гизеля в Москве, существовали, подписанная синодом грамота это подтверждала, а, значит, ничто не мешало вновь им последовать. Следовательно, на соборе киевского духовенства, куда гетман отправил греческий подлинник документа, эта грамота, как справедливо отмечено авторами вводной статьи, «должна была служить доказательством в пользу того, что Константинополь не имеет ничего против поставления митрополита Киевского патриархом Московским». Таким доказательством она должна была послужить и в Адрианополе во время переговоров с патриархами, что, судя по тексту Досифея, и произошло.

Издатели столкнулись с проблемой датировки этого важного документа, поскольку его греческий оригинал не сохранился, а присланная в Москву гетманом Самойловичем копия вызывала у них сомнения не только в отношении подлинности ее текста, но и в имеющейся там дате, 7 февраля 1685 г. Речь в грамоте шла об избрании и постав-лении в Москве киевским митрополитом Иннокентия Гизеля, а он скончался еще в 1683 г. Некогда В. О. Эйнгорн предлагал датировать грамоту патриарха Парфения IV не 1685 г., а началом 1676 г., полагая указанную в тексте дату случайной ошибкой.3 К. В. Харлам-

2 «...аЯЛа ооф1^етш Пaр6£vюv т6v тетарт^ Моуу1АаАоу, аурар,р,ат^ ка! ^оАзу о^брил^ латрюр%пУ К^сшу^о'игсбАЁШ!;, ка! Аар,раУЁ1 р,£ 82ра криф1и^ yрap,p,атюv 8^00^ отг " р^троло-Ад<; КгеРои V« егуаг 0п6 т6v яатрюр%пУ Моо%ор1а^. 'Екет^о оггу т6 yрap,p,атюv 86VTË(; ап6 Моо%ор1а^ т© яатрюр%^ £ЯËp,yËV ё!^ т6v oоuAтavоv 6vтa е!^ A8ршvо•6яоAлv, та%а 8г'аАЛ.а<; ори т6 кvрюv 8га V« А&р^ урар,р,а РеРаюйу т6 урар,р,а тоВ МоууЛаАои» (ПападопоиХо;-Ке-рацей;А. AvаAËKтa {ероооАи^гтгк^^ aтaxuоAоyía(;. Т. 1. 'Ev Петроило^ег, 1891. 2. 276).

3 Эйнгорн В. О. Очерки из истории Малороссии в XVII в. 1. Сношения малороссийского духовенства с московским правительством в царствование Алексея Михайловича. М., 1899. С. 393-394, примеч. 81; С. 998-1000, примеч. 780.

пович также, соглашаясь с ним, высказал мнение, что синодальное решение должно было быть принято в 1675-1676 годах.4 Издатели, однако, несмотря на оговорки, касающиеся подлинности самой грамоты, сочли верной ту дату, которая стоит в переводе (о датировке, сделанной предыдущими исследователями, они не упоминают). С их точки зрения, Иннокентий Гизель скончался в ноябре 1683 г., но в Константинополе в начале 1685 г. могли еще не знать об этом. Консультации гетмана с духовенством относительно выборов будущего митрополита должны были начаться в Киеве уже с конца 1682 г. Именно на основе этих консультаций и могло быть сформулировано то «объявление», которое было сделано константинопольскому патриарху от упомянутых в грамоте «духовных и свецких електоров», сообщивших, что достойным «владети епархиею» является именно печерский архимандрит. Издатели предполагают, таким образом, что хотя сами выборы главы епархии не состоялись (иначе о них сохранились бы хоть какие-то сведения), но их подготовка предусматривала обращение к патриарху за санкцией, позволяющей заручиться его согласием (с. 62-64). Послать подобное обращение в Константинополь должны были не позднее сентября-октября 1683 г., то есть еще при жизни Гизеля, причем оно могло быть передано «неофициально, через каких-то посредников (паломников или купцов), что дополнительно объясняет, почему ответ на него дан был почти через полтора года» (с. 64).

Авторы не останавливаются на этих аргументах, позволяющих им объяснить возможность датировки грамоты февралем 1685 г., но и проверяют ее, попытавшись установить время пребывания на кафедрах подписавших грамоту двенадцати архиереев. К сожалению, в комментариях к изданию документа не указано, на чем они при этом основываются. Тем не менее, известия, которые удалось обнаружить в разных источниках о расписавшихся на грамоте членах синода, подтверждают, что они находились на своих престолах в течение длительного времени и «реально существовали в указанное время» (с. 64, примеч. 169). Неясные же обозначения кафедр в сохранившемся переводе можно объяснить ошибками то ли переводчика, то ли переписчика (чтение неразборчивых подписей действительно нередко вызывает затруднения). Таким образом, если документ и был подделан в окружении гетмана, то, по мнению авторов, с очень хорошим

4 Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Т. 1. Казань, 1914. С. 213. О важности упоминания этого документа в письмах 1685 г. см.: Лурье В. М. Русское православие между Киевом и Москвой. М., 2009. С. 190-194, 198. О возможном избрании Иннокентия Гизеля на митрополичью кафедру в 1676 г.: Корзо М. А., Флоря Б. Н. Иннокентий (Гизель), архим. // ПЭ. Т. 22. М., 2009. С. 746.

знанием «персонального состава вселенского патриархата». И в этом последнем случае он может даже служить «не менее важным свидетельством серьезности настроя Ивана Самойловича и наиболее влиятельной части казаков по поддержке перехода Киевской митрополии под власть патриарха Московского». С этими логичными рассуждениями трудно было бы не согласиться, если бы не одно имя, которое вынуждает нас все же вернуться к датировке, предлагавшейся В. О. Эйн-горном и К. В. Харламповичем.

В числе расписавшихся на грамоте фигурирует некий «коритин-ский митрополит Калист» (с. 417-418), которого издатели отождествляют с Каллиником I Критским. Имя критского митрополита обнаруживается и среди подписавших синодальные грамоты 1686 г. Однако для этого отождествления издателям пришлось пойти на небольшое исправление подписи: «коритинский» — это все же, скорее, не критский, а коринфский владыка. Но если тут можно было бы еще поспорить,5 то уж имя Каллист — совсем не то же самое, что Калли-ник. «Подправленными», таким образом, оказались сразу и название кафедры, и имя.

Почему эта небольшая «подделка подписи», которую можно было бы объяснить простой невнимательностью, оказалась столь важна для датировки самой грамоты? Дело в том, что коринфский митрополит Каллист тоже вполне «реально существовал», как и остальные расписавшиеся на грамоте архиереи. Он занял свою кафедру 7 ноября 1668 г. и, хотя сам ничем особым не прославился, зато имел довольно известного преемника. Им предположительно в 1678 г. стал священ-номученик митрополит Захария, казненный 30 марта 1684 г.6 Дата казни упоминается даже в популярных текстах, посвященных Заха-рии Коринфскому (обвиненному в связях с «франками» как раз в годы начавшегося наступления Священной лиги на Порту). Преемником же Захарии стал Григорий II Нотара, остававшийся на кафедре до

5 Нельзя не отметить, что название коринфской кафедры в русских переводах довольно часто писали как «корифинской/ий». См., например: Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. Т. 3. М., 1953. С. 20 (речь идет о знаменитом коринфском митрополите Иоасафе, жившем при Богдане Хмельницком). О нем же: «потом с великим прошением христьянского народу Корифинского града избрали его и поставили по закону митрополитом Корифинским...» (РГАДА. Ф. 52. Сношения России с Грецией. Оп. 1. 1649 г. Д. 25. Л. 16). Передача при транслитерации фиты буквой «т» — весьма частое явление, тем более, что в южнославянской традиции она чаще как [ft] или [t] и произносилась.

6ZádagК. Msoairavucn РфА.юб'фсп. 'Ev BevsTÍa, 1872. Т. 3. 2. 608; AnooroÁónovÁogА. Г., Mi/aqÁápqgП. А. 'И №эржг| Euvayrayri тоВ Доотбеои. Mía л^ул Kai £va ТЕкр,»рю. Т. 1. ABIvai, 1987. N 185; МиотакЩдВ. 'EmoKoniKoi KaTá^oyoi // 'EnsTqpii; éraipsíai; PuZavTivrov onouSSv. 1936. Т. 12. 2. 184.

1715 г.7 Таким образом, синодальное решение о поставлении Иннокентия Гизеля в Москве должно было быть подписано Каллистом Коринфским во всяком случае до 1684 г. Это, казалось бы, нас даже больше устраивает: получается, что, когда оно принималось, Иннокентий Гизель еще был жив. Но в этом случае время подписания грамоты сразу приходится перенести уже не на последний (10 марта 1684 г. — 20 марта 1685 г.), а на предыдущий срок патриаршества Парфения IV (1 января 1675 г. — 19 июля 1676 г.). Несколько уточнить его позволяет подпись на грамоте митрополита Тимофея Видин-ского: он был поставлен на кафедру патриархом Парфением IV 20 мая 1676 г.8 Итак, если не «подделывать» подпись Каллиста Коринфского, то получается, что решение о киевском митрополите принималось в Константинополе между концом мая и 19 июля 1676 г., когда Пар-фений IV был смещен с престола.

Если подобные рассуждения справедливы, то это означает, что Пар-фений дал разрешение поставить на кафедру Иннокентия Гизеля как раз вскоре после завершения того самого Краковского сейма, на котором было вынесено постановление запретить «выезжающим... под предлогом [дел] греко-русской веры за границу под видом якобы религии и апелляций к патриарху Константинопольскому» эту опасную практику, позволяющую «информацию неприятелю о состоянии дел в государствах наших... давать», под угрозой смертной казни и конфискации имущества (док. 1, пер. К. А. Кочегарова). Отметим также попутно, что речь шла не вообще о казнях без разбора всех путешествующих православных, как можно было бы подумать, а только о поездках «без паспорта нашего и явного позволения». Иными словами, вводился отнюдь не полный запрет, а лишь строгий контроль за выезжающими «под видом якобы религии».

В результате этих несложных заключений у нас получается вполне логичная хронология событий: в июле 1675 г. скончался последний получивший в соответствии с канонами утверждение в Константинополе киевский митрополит Иосиф Нелюбович-Тукальский, весной 1676 г. сейм принял решение о запрете выездов за границу к константинопольскому патриарху, то есть практически сделал невозможным поставление нового (не устраивающего польского короля) митрополита в Константинополе, а летом 1676 г. после неких переговоров с «духовными и свецкими електорами» патриарх Парфений и синод дали разрешение на рукоположение в Москве Иннокентия Гизеля.

7 ГрпоопоюХо; Т. 'ЕккАпошатикп íаторía ка! xрштшvlка р^рет Kорw6ía(;. Т. А': 'Iаторía. Ае^аг, 1973. 2. 263.

8 Еава; К. MËоalfflVlкП Рф^юе'фкп. Т. 3. 2. 601; АпоотоХопоиХо; А. Г., МщацХарц; П. А. 'И №эрлкП 2шаушу». N 646.

Это решение, как резонно отметили издатели грамоты, было предварительным и позволяло обойти сеймовый запрет вполне каноничным способом. Таким образом, датировка грамоты Парфения IV 1676 г., предложенная учеными конца XIX — начала XX в., хотя и с небольшой корректировкой, но оказывается верной.9

Между прочим, если принять предложенную издателями книги датировку грамоты патриарха Парфения февралем 1685 г., то не очень понятно, каким образом о ней ничего не узнал прибывший в Константинополь летом того же года грек Зафирий-Захарий Иванов. Этот московский посланец приехал от царей к восточным патриархам «в Петров пост» 1685 г. (то есть в конце июня), передав им просьбу о переподчинении Киевской митрополии Московскому патриархату, но получил отказ, поскольку «того дела святейшему патриарху за междоусобием промеж турки совершить ныне опасно» (с. 73). Удивительно, что несмотря на свою репутацию «базарного зеваки» (как переводит Д. Е. Афиногенов сказанные об этом греке слова иерусалимского патриарха, с. 75), якобы, повсюду разболтавшего сведения о содержании привезенных им грамот, Захарий Иванов не услышал никаких известий о том, что, в сущности, царская просьба недавно была уже выполнена. Ведь если датировать грамоту Парфения 1685 г., то получается, что вопрос о поставлении митрополита (по меньшей мере, однократном) буквально только что уже решился. Остается лишь предполагать, что в империи не один лишь Досифей Иерусалимский знал лозунг «болтун — находка для шпиона», но и все те, кто мог быть при-частен к принятому решению, так и не решились сообщить ни греку, ни московским властям эту хорошую новость.

Казалось бы, если авторы вводной статьи и комментариев к документу 118 готовы были предположить, что гетман сам же и подделал грамоту Парфения, то куда проще было бы увидеть в ее тексте лишь слегка обновленную дату. Однако такая корректировка существенным образом подрывает саму идею о «серьезном настрое» Самойло-вича, готовом на все ради переподчинения Киевской митрополии

9 Недавно высказанное предположение, что в грамоте Парфения IV говорилось о долгом вдовстве киевской кафедры, «которая и теперь зостает без духовнаго пас-тыра», а потому этот документ не мог датироваться 1676 г., представляется безосновательным. На основании лишь этой фразы совершенно невозможно судить о том, сколько времени могло пройти после кончины митрополита. Кафедра по канонам не должна пустовать более трех месяцев (IV Всел. 25), так что в любом случае к лету 1676 г. срок, в течение которого престол оставался вакантен, уже был слишком большим. См. о датировке грамоты Парфения IV 1685 г.: Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. Происхождение современной позиции Константинопольского патриархата по интерпретации документов 1686 г. о переподчинении Киевской митрополии // Церковь и время. 2019. Т. 88. С. 224, примеч. 41.

Московскому патриархату, лежащую в основании концепции «воссоединения». Ведь если грамота попала в руки Самойловича уже осенью 1676 г., значит, он ее скрывал почти 10 лет. Но тогда неприемлемыми выглядят предположения авторов о том, что Киевская митрополия оставалась незанятой после 1675 г., поскольку Константинопольский «патриархат ожидал исхода вооруженной борьбы за Украину» (с. 50). И тем более сомнительно утверждение, что Самойлович был озабочен состоянием православия в зарубежной части Киевской митрополии, надеясь, что появление законного митрополита будет способствовать его укреплению. Ведь получается, что кафедра оставалась вдовствующей, поскольку сам же гетман с конца 1676 г. не спешил воспользоваться полученным им от константинопольского патриарха разрешением поставить законного митрополита в Москве ради блага всех православных, в том числе — и «зарубежных». Лишь летом 1685 г. его озабоченность все же привела к тому, чтобы сообщить об имевшейся грамоте патриарха Парфения.

Но почему гетман совсем не торопился спасать православие? Написанная летом 1676 г. грамота должна была попасть в Батурин не позднее осени того же года. Она, таким образом, была доставлена в то самое время, когда Самойловичу пришлось выдать московским властям сдавшегося в плен бывшего османского вассала, правобережного гетмана Петра Дорошенко. Тогда же разгорался и конфликт с нежинским протопопом Симеоном Адамовичем, якобы, намеревавшимся подготовить избрание Дорошенко на гетманское место вместо самого Самойловича. Гетман был по-настоящему обеспокоен всеми этими интригами, ведь в Москве в самом деле могли легко заменить его на Дорошенко (который, сдав атрибуты власти, был весьма достойно принят в русской столице). Не вызывал доверия и претендент на митрополию Иннокентий Гизель, принадлежавший к «промосков-скому» духовенству Киевской епархии: не случайно Самойлович начал тогда контролировать переписку архимандрита.10 Понятно, что в таких условиях «левобережное» духовенство с его «протопопами Адамовичами» и связанными с Москвой «Гизелями» гетмана совершенно не устраивали. Видимо, именно поэтому грамота Парфения оказалась положена под сукно, появившись вновь лишь тогда, когда

10 См.: Когут З. Вплив полггики на 1нокения Гзеля та видання кшвського «Синопсису»: нове осмислення // Газель 1нокентш. Вибран твори у 3 томах, 4 книгах. Львiв, 2009. Т. 1. С. 27; Kohut Z. E. Servant of the Tsar, Defender of Ukrainian Church Autonomy, and Promoter of the Kyivan Caves Monastery: The Political World of Inokentii Gizel' (1650s-1670s) // Harvard Ukrainian Studies. Vol. 32/33, part 1: Жнива: Essays Presented in Honor of George G. Grabowicz on His Seventieth Birthday. 2011-2014. P. 450-451.

Самойлович понял, что избрание митрополита на киевскую кафедру более не терпит отлагательств, и он готов даже на поставление будущего иерарха в Москве. Тогда-то, в начале лета 1685 г., грамота загадочным образом и «обрелась», как Самойлович написал в своем письме, в его руках (хотя, казалось бы, если она была подписана в феврале 1685 г., то весной должна была не «обрестись», а просто быть прислана из Константинополя).

Каменецкая митрополия

Что же могло подвигнуть Самойловича внезапно, спустя несколько лет после получения грамоты Парфения, серьезно задуматься о необходимости поставления митрополита на вакантную кафедру в Москве? Ведь если в 1676 г. он этого явно не хотел, то уже с весны 1682 г., как указано во вводной статье, гетман начинает вести с царским двором переговоры о проведении выборов архиерея, а еще позже, в начале лета 1685 г. даже присылает копию синодальной грамоты патриарха Парфения с описанием важного прецедента — разрешения на рукоположение избранного митрополита в Москве. Наконец-то проснувшееся тогда у гетмана желание иметь на кафедре законного митрополита (благо, Иннокентий Гизель в 1683 г. скончался), поставленного, как и предлагалось Парфением, московским патриархом, могло быть вызвано несколькими причинами, которые отметили авторы. Это и шаги, предпринимавшиеся в Речи Посполитой по проведению политики «новой унии» (с. 46-47), и захваты владений киевских монастырей утвержденным польским королем местоблюстителем митрополии, львовским епископом Иосифом Шумлянским. Однако помимо прочих была и еще одна важная причина, которая недостаточно отчетливо, как представляется, была названа в опубликованном исследовании, хотя кажется весьма существенной и даже, видимо, обусловившей первые две. Речь идет о создании Константинопольским патриархатом в захваченном в 1672 г. османской армией польском городе-крепости Каменце-Подольском новой «Галицкой» митрополии.

Авторы вводной статьи к книге высказали предположение, что появление Каменецкой митрополии на территории османского Подолья позволяло обеспечить церковное администрирование в этой области, но вело к распаду Киевской епархии, так как «церковные порядки», устанавливавшиеся в османском эялете, «не могли быть, разумеется, распространены на остальную часть митрополии, поскольку предполагали активное сотрудничество церковных иерархов с османской властью» (с. 50-51). Это утверждение свидетельствует о том, что

авторы, в сущности, вполне согласны с сеймовым постановлением 1676 г. о необходимости запрещения подобного «сотрудничества» с канонической церковной иерархией, если она находится на территории враждебного или даже просто «подозрительного» государства. Ведь, судя по всему, речь в статье идет не только о невозможности распространения власти нового владыки на польско-литовские территории, но и, несмотря на заключенный в том же 1681 г. Бахчисарайский мир между Московским государством, Крымом и османским султаном (который, между прочим, превращал Порту из врага в партнера), на гетманское Левобережье.

Впрочем, избрание на кафедру Каменца-Подольского Панкратия Ахилеаса, бывшего епископа Лидорикийского (так! а не Лидокарий-ского, с. 51), как раз и должно было установить «церковные порядки» именно на всей территории епархии, по меньшей мере, в теории. Панкратий, который, по-видимому, и ранее пребывал в польско-литовских землях (во Львове и в Маняве), где занимался рукоположениями духовных лиц,11 стал не просто митрополитом, но и иперти-мом (пречестным), и патриаршим экзархом «всея Малыя Росии».12 Таким образом, иерусалимский патриарх Досифей не обманул ожидания паствы, когда в 1678 г. обещал, что вскоре константинопольский патриарх пришлет верным Киевской митрополии своего экзарха (док. 5): в 1681 г. это, наконец, случилось. Не исключено, что такое разделение Киевской епархии произошло как раз из-за заключения Бахчисарайского мира. По нему султанское правительство признало право на Киев за московскими царями, а потому на решение вопроса о замещении вакантной митрополичьей кафедры могли оказать давление и недовольные польские власти, и московские (с целью закрепить свой политический успех). Возможно, это заставило в Константинополе поторопиться с реорганизацией и с назначением архиерея хотя бы на ту часть епархии, которая находилась под османским правлением. При этом он становился и законным представителем

11 Скочиляс I. Я. Територ1альне розмщення оргашзащйних структур Галицько! (Льв1всько!) православно! епархи на Под1лл1 // 1сторичне картознавство Украши. Льв1в; Ки!в; Нью-Йорк, 2004. С. 437. Несмотря на то, что Панкратий занимал тогда епископскую кафедру (Лидорикийскую), в некоторых источниках он называется «архиепископом», так что обозначение его «греческим митрополитом» в обнаруженных И. Я. Скочилясом свидетельствах вполне вероятно. См.: Каптерев Н. Ф. Собрание сочинений. Т. 1. М., 2008. С. 384.

12 Акты, относящиеся к истории Южно-Западной Руси. Львов, 1868. № 8. С. 5155; Чернухт С. К. Колекщя рукопис1в та арх1в митрополита Андрея Шептицького. Каталог фонду XVIII 1нституту рукопису Нащонально! б1бл1отеки Украши 1мен1 В. I. Вернадського. Ки!в, 2011. № 172. С. 44, ил. 66.

Константинополя во всей митрополии с почетными титулами «пре-честного» и «экзарха».

Понятно, конечно, что ни на территории Речи Посполитой, ни в Москве, ни в Батурине и Киеве такое вполне канонически безупречное решение приветствовать не могли по тем же самым причинам, по которым был принят сеймовый запрет 1676 г., и по которым авторы вводной статьи утверждают невозможность распространения каме-нецких «церковных порядков» вне границ османского эялета. А канонически безупречным оно было, поскольку не «вычленяло» новую епархию из Киевской митрополии, как предполагают авторы введения, а всего лишь позволяло заполнить вакантную Галицкую кафедру, существовавшую на территории Руси еще в древности. То, что каме-нецкий архиерей Панкратий был митрополитом Галицким, обнаруживается в легенде сохранившегося оттиска его печати, на котором изображен герб Руского воеводства с коронованным львом, и указан титул: митрополит Галицкий, ипертим и экзарх всея Малыя Росии.13 Тот же титул — «милостию божию митрополит Галицкий и Ка-ме(н)ца Подольского и всеи Малои России ексарха» — обнаруживается также на утраченном, по-видимому, антиминсе, подписанном Панкратием 7 июня 1682 г.14 Надпись на нем издана (возможно, с неточностями) А. С. Петрушевичем, обнаружившим этот памятник в Русском народном доме во Львове, и указавшим, что он происходит из «Угорницкой церкви». Вероятно, речь идет об Угорницком монастыре, основанном семьей Балабанов (ныне — Коломыйский район Ивано-Франковской области). Если антиминс предназначался изначально для этого монастыря, а не попал туда позже, то это свидетельствует о предпринимавшихся Панкратием усилиях по «окорм-лению» монастырской братии и паствы, находящихся довольно далеко от его резиденции. Для территории всей «Малой Росии» (и гетманского Левобережья!), таким образом, появился законный представитель патриарха, который имел право и на администрирование владениями ставропигиальных монастырей (в том числе Киево-Печерского).15

Грамота константинопольского патриарха Иакова о Каменецкой митрополии датирована августом 1681 г., а уже с осени того же года

13 Ченцова В. Г. Митра киевского владыки Гедеона (Святополк-Четвертинского) и его титул // Вестник «Альянс-Архео». Вып. 28. М.; СПб., 2019. С. 41.

14 Акты, относящиеся к истории Южно-Западной Руси. С. 55.

15 О роли и правах экзархов см.: Païzi-Apostolopoulou M. Institutions du Patriarcat œcuménique concernant les fidèles intra muros et hors frontières // Le patriarcat Œcuménique de Constantinople et Byzance hors frontières (1204-1586): Actes de la table ronde organisée dans le cadre du XXIIe Congrès international des études byzantines, Sofia, 22-27 août 2011. Paris, 2014. P. 334.

и весны следующего начинается активная фаза «разведки» со стороны всех заинтересованных сторон существующих возможностей урегулировать церковную проблему выгодным для них образом.16 В ноябре 1681 г. из Москвы в Константинополь великому послу П. Б. Возни-цыну были посланы инструкции тайно выяснить, не «поволит» ли вселенский патриарх Киевской митрополии перейти «под благословение» московского патриарха, причем позаботившись о том, чтобы «в Малой бы Росии о том не сведали нихто» (с. 53). А в марте 1682 г. присланный в Москву гетманом Самойловичем Иван Мазепа «напомнил русской стороне, что „многие годы Киевская митрополия вдовствует и пастыря не имеет"», и сообщил о намерении гетмана «учинить в Киеве митрополию с благословения святейшаго московского патриарха» (с. 60).

На «польской» же части митрополии в ответ на появление экзарха «Малой Росии» усилились попытки контроля признанным королевскими властями местоблюстителем Киевской митрополии Иосифом Шумлянским над владениями православных монастырей, в том числе Киево-Печерского — ставропигиального монастыря константинопольских патриархов. Некогда и А. С. Петрушевич, издавая письмо московского патриарха Иоакима львовскому епископу Иосифу Шумлянскому, справедливо отметил, что попытки владыки Иосифа возобновить под московской юрисдикцией Галицкую митрополию были связаны с его опасениями расширения влияния галицкого митрополита Панкра-тия, рассылавшего свои антиминсы по епархии.17 Патриарх Иоаким к идее отнесся с интересом: он отверг предложение о возможности создания Галицкой митрополии, поскольку этот титул имел киевский митрополит, но выразил готовность поразмышлять о создании нового архиепископства или даже митрополии «во ином граде коем, в Львове или в прочем».18

Подобная последовательность событий в значительно большей степени соответствует имеющимся фактам, не говоря уже о необходимости полностью заменить краеугольный камень выдвинутого авторами представления о Самойловиче как приверженце идей «спасения православных» Речи Посполитой, которым была неверно датированная грамота Парфения IV (с. 47).Совершенно не соответствующими действительности, таким образом, выглядят и утверждения Михаила

16 О влиянии последствий создания Каменецкой митрополии на политику московских властей см.: Kolodziejczyk D. The Orthodox exarchate of Little Rus': A few Remarks on the Ottoman Confessional Policy in the Late Seventeenth Century // Archi-vum Ottomanicum. Vol. 33. Wiesbaden, 2016. P. 254-255.

17 Акты, относящиеся к истории Южно-Западной Руси. С. 33-34.

18 Там же. С. 29-32; АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 290-293.

Желтова о том, что константинопольских патриархов можно было бы упрекнуть в «бездействии в отношении страждущей Киевской кафедры», но лишь деликатность и дипломатичность московской стороны не позволяли это сделать (с. 845, 872). И предоставленное сразу после кончины владыки Иосифа Тукальского разрешение вселенского патриарха Парфения IV на рукоположение митрополита в Москве, и поставление митрополита Панкратия в Каменец с титулом экзарха свидетельствуют как раз об обратном. «Деликатность» же всех (а отнюдь не только московской!) сторон проявлялась, главным образом, в демонстративном игнорировании появления в Каменце нового владыки и экзарха Панкратия, а также в попытках поставить оставшиеся части епархии под собственный контроль (то ли местоблюстителя Иосифа Шумлянского, то ли Гедеона Святополк-Четвертинского, то ли непосредственно под духовную власть московских архиереев). Не удивительно, что в московских документах о новом каменецком митрополите нет никаких известий, как если бы он и не существовал. Но это не значит, что исследователи должны исходить в своей концепции «бездействия» Константинополя из этого многозначительного молчания. Напротив, следовало бы постараться объяснить столь существенную для понимания происходивших процессов особенность вошедших в публикуемую выборку текстов.

Приезжие архиереи

По подсчетам авторов введения, к началу 1680-х годов в западной части митрополии оставался лишь один православный архиерей — луцкий и острожский епископ Гедеон Святополк-Четвертинский, а на Левобережье также один — черниговский архиепископ Лазарь Баранович (с. 63). Это должно было сделать чрезвычайно затруднительным воспроизведение церковной православной иерархии и даже рукоположение священников. Но так ли трагично положение выглядело на самом деле, и верно ли были подсчитаны авторами жившие на польских и украинских землях православные архиереи? Ведь Са-мойлович, судя по тому, что грамота Парфения была им обнародована спустя почти 10 лет, совсем не жаждал иметь при себе поставленного в Москве митрополита. А это значит, что и до того, как ситуация начала обостряться и гетман почувствовал, что у него остается единственный выход — найти «своего» кандидата, который будет рукоположен в Москве, он должен был как-то решать накапливавшиеся церковные проблемы.

Надо признать, что особых сложностей у Самойловича решение этих проблем не вызывало. Будучи не уверен в верности ему властей

Киевской митрополии, он явно начал ориентироваться на замещение отсутствующего митрополита за счет того греческого и иного православного духовенства, которое продолжало свободно приезжать на Левобережье и надолго там останавливаться. В митрополии Константинопольского патриархата присутствие духовенства из иных епархий вселенского престола — совсем не необычное явление (выше уже шла речь о владыке Панкратии). В числе таких архиереев был даже «названый патриарх Ахридонский» — архиепископ Мелетий Охрид-ский, поселившийся неподалеку от гетманской столицы Батурина, в Нежине, и широко пользовавшийся своим «патриаршим» титулом к неудовольствию Досифея Иерусалимского (см. № 203, с. 654, 662, 666).

К сожалению, этот примечательный и, видимо, хорошо образованный архиерей,19 «патриарх», способный вполне успешно соперничать в деле «окормления» паствы Киевской митрополии с московским патриархом, совсем не привлек внимания издателей документов, и его упоминание в грамоте патриарха Досифея даже не было прокоммен-тировано.20 Однако, что бы ни писал иерусалимский патриарх в Москву о необходимости «оплевывать и наказывать» этого «беглеца, красующегося патриаршим именем» (перевод Д. Е. Афиногенова), Мелетий имел при себе синодальную грамоту, подтверждавшую его законное право на архиерейский чин служения, то есть права Меле-тия как действующего церковного иерарха полностью признавались со всеми вытекающими из этого последствиями для православной паствы и для гетмана.21 Причем у архиепископа имелись грамоты как раз от тех самых патриархов, на которых русские власти возлагали надежды в деле передачи Киевской митрополии московскому патриарху, — от Дионисия IV и Иакова, так что архиепископ отнюдь не мог считаться каким-то незаконным«беглецом», что бы о нем ни писал Досифей Иерусалимский.22

19 Так, Мелетий, будучи в Москве, написал речь не только для себя, но и для синайского архимандрита Кирилла. См.: Ченцова В. Г. Мелетш Охридский i сина!ти у Шжит наприкшщ XVII столгття // Юрисдикцшний статус Ки!всько! православно! митрополи у 1686 рощ: богослiв'я, канотчне право та культурно4сторичний контекст. Ки!в, 2019. С. 104-105.

20 См.: Каптерев Н. Ф. Ахридские архиепископы и подчиненные им иерархи разных кафедр, являвшиеся в Москву за милостынею в XVI, XVII и в начале XVIII столетия // Прибавления к изданию творений святых отцов в русском переводе. Ч. 41. М., 1888. С. 119-123; Ченцова В. Г. Мелетш Охридский... С. 103-105.

21 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1686 г. Д. 11. Л. 61, 59-80.

22 Отметим попутно, что грамоты, разрешающие архиерейское служение в «чужой» епархии, могли выдаваться не только архиереям. Подобную же грамоту мог получить, например, и монастырь, которому разрешалось принимать архиереев без

Делая свои подсчеты, авторы не заметили и еще одного архиерея, чье упоминание в статейном списке Никиты Алексеева, казалось бы, просто бросается в глаза. Это был призренский митрополит Нико-дим, имя которого также осталось в книге без комментариев. С ним царский гонец Никита Алексеев встретился в самом начале своего пути в Османскую империю на обеде у Самойловича (с. 751). Встреча была не случайной — Никодим жил на «обещании» в «малоросий-ских городех», то есть при гетмане.23 Разумеется, даже если прямо названные в текстах документов церковные иерархи не привлекли внимания издателей, уверенных, что на территории Киевской митрополии отсутствовали православные архиереи, то что говорить о других, упоминающихся в иных, не вошедших в выборку текстах? Так, например, в Гадяче долгое время жил сербский белгородский (белградский) митрополит Елефтерий, приезжавший в Москву в 1684 г. с гетманскими письмами.24 В Чернигове при архиепископе Лазаре Барановиче с начала 1682 г. по конец ноября 1683 г., а затем в Нежине до февраля 1684 г. жил лакедемонский митрополит Иоасаф.25 Речь при этом идет только о владыках, которые приезжали также и в Москву, сообщая даты своего пребывания при гетмане, или которые упомянуты в московских архивных документах, так что легко обнаруживаются. Однако не исключено присутствие на украинских землях и иных архиереев, которым мог быть разрешен архиерейский чин служения во вдовствующей епархии киевского митрополита.

Таким образом, гетман и без поставления митрополита смог организовать «окормление» православной паствы на подконтрольной ему территории. А поскольку эти архиереи жили не на османских землях, то и совершаемые ими рукоположения могли быть признаны также «зарубежными» православными. Так что утверждение авторов, будто «очевидным и единственно возможным способом» посвящения киевского митрополита было обращение в Москву (и даже поездка Иннокентия Гизеля на поставление к митрополиту Досифею Сучавскому в Яссы им кажется неосуществимой, с. 63), является явным преувеличением реальных трудностей. Лишь появление действующего митрополита и экзарха в Каменце, а также, разумеется, опасность за-

уведомления предстоятеля епархии, в которой находилась обитель. При этом приезжие архиереи получали право совершать и церковную службу, поминая, впрочем, имя законного епископа. См.: Ауорпоа;А. К. 2иуо8гк6 урарра тои ошэирЁУШэ'б пат-рюрХП ©ЁоА.гртто'о В' про<; т^У I. MovП 2шт»ро^ Хрютой, Меуа^ои Метеирои (1586) // ТргкаЛллта. 2017. Т. 37. 2. 7-28. Таким образом, для пополнения православного клира Киевской митрополии существовало достаточно много путей.

23 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1684 г. Д. 8. Л. 15-16, 32; Д. 11. Л. 20.

24 Там же. Д. 11. Л. 2, 4-10.

25 Там же. Д. 8. Л. 6.

хватов Иосифом Шумлянским имущества (как реакция на появление константинопольского экзарха), заставили Самойловича, несколько лет довольствовавшегося присутствием в украинских городах приезжих архиереев, предпринять более энергичные действия по урегулированию проблемы вакантности кафедры. Он, таким образом, решился на возведение Гедеона Святополк-Четвертинского в митрополиты и одновременное устройство брака своей дочери с одним из представителей этого знатного княжеского семейства (издатели справедливо отмечают несомненную связь этих двух проектов уже с 1682 г., с. 61).

На фоне надолго пропавшей грамоты патриарха Парфения IV и присутствия на украинских землях «названого патриарха» и разнообразных митрополитов те послания с просьбами о поддержке православия, с которыми гетман обращается в Москву в 1678-1680 годах, сразу начинают выглядеть несколько иначе, чем это можно представить по опубликованной в книге вводной статье. Помощь для борьбы с «гонением и утеснением» по другую сторону границы была, разумеется, нужна, но совсем не за счет рукоположения в Москве неприемлемого для гетмана кандидата на кафедру (разумеется, не Иннокентия Гизеля и не Лазаря Барановича!). Этот церковный аспект политики прекрасно дополняет картину взаимного недоверия московских властей и Самойловича, делая понятными подозрения в отношении гетмана, приведшие к его аресту и ссылке уже в 1687 г. Самойлович, явно, был политиком, разыгрывающим свою карту и пытающимся укреплять собственное государство в надежде расширить его пределы за счет территорий Речи Посполитой, в том числе и благодаря распространению влияния «своего» митрополита у «зарубежных» православных. После заключения Вечного мира между Московским государством и Речью Посполитой Самойлович и вовсе мог ожидать, что обе стороны придут к совместному решению о возведении на киевскую кафедру человека, отнюдь его не устраивавшего. Это стало еще одной немаловажной причиной, заставившей гетмана в 16841685 годах поторопиться с выборами нужного ему человека в митрополиты. Нельзя не признать, что в разрешении церковных вопросов политика энергичного Самойловича не отличалась от политики остальных запорожских гетманов, каждый из которых вынужден был лавировать между могущественными соседями, стремясь укрепить свою власть.

«Антиохия в рабстве»

Издаваемые источники были порой весьма детально прокомментированы, что облегчит будущим читателям и исследователям работу

с их текстами. Поскольку документы призваны подтвердить и проиллюстрировать предложенную во вводных статьях концепцию, то комментарии оказываются весьма существенной частью самого издания. Разумеется, прокомментировать вообще все в такого рода публикациях вряд ли возможно, так что какие-то подробности всегда остаются упущены. Однако одно дело, если в комментариях отсутствует, к примеру, упомянутый в документах какой-нибудь «батуринской сотник Ерема» (с. 750)26 или даже знаменитое посещение папскими посланцами св. князя Александра Невского (с. 654, 661, 666)27 — такие пропуски не играют особой роли для понимания сути публикуемых текстов. Но совсем другое дело, если не комментируются факты, от которых зависит понимание самого состоявшегося «переподчине-ния»/«воссоединения» и важные, приводимые в этих источниках параллели. Издаваемые тексты подробнейшим образом и даже с длинными цитатами пересказаны во вводной статье, детальный комментарий с цитатами же повторен еще раз в статье-послесловии Михаила Жел-това. Но, увы, нигде не удалось обнаружить размышлений авторов о показательном прецеденте передачи епархии, находящейся в юрисдикции одного патриарха, другому патриарху, который упомянут в письме царям иерусалимского патриарха Досифея (№ 203).

Сам фрагмент текста об оказавшейся в юрисдикции константинопольского патриарха трети Антиохийской епархии (с. 653) был верно переведен Д. Е. Афиногеновым, но не понят при подготовке издания текста русского переводчика XVII в. В этом пассаже письма Доси-фей продолжал упреки царям за попытки «искати имети яко свою» чужую епархию (то есть Киевскую митрополию). Предстоятель делает в своем послании предположение, что, возможно, на подобное нарушение московские власти решились из-за того, что Константинополь находится под властью иноверных: «Если же потому, что Константинополь в рабстве у язычников, но Антиохия около семисот лет была в рабстве у арабов, а треть Антиохийской епархии была под благочестивыми царями ромеев, но Константинопольский [пат-

26 Раз уж зашла речь о «Ереме», то это — сотник Ярема Андрийович (в Батурине в 1676-1689 годах): Заруба В. М. Адмiнiстративно-територiальний устрш та адмшь стращя Вшська Запорозького у 1648-1782 рр. Дншропетровськ, 2007. С. 114.

27 История о папских легатах приводилась Досифеем Иерусалимским для сведения и назидания московского патриарха Иоакима, но, видимо, упомянутый в тексте князь не был отождествлен издателями. В житии князя Александра Невского сообщалось о приходе к нему послов из Рима, которых он отказался слушать. См.: Селарт А. К истории текста жития Александра Невского. Эпизод о папских посланниках // Страны Балтии и русский Северо-Запад: исторический опыт взаимодействия. Материалы Международной научно-практической конференции. Великий Новгород, 30 ноября — 1 декабря 2017 г. В. Новгород, 2018. С. 58-67.

риарх] не забрал ни пяди земли у Антиохийской епархии, более того, цари каждый год посылали послов к султанам Багдада и Египта, чтобы у церковных [людей] был мир» (с. 665, перевод и дополнения в скобках Д. Е. Афиногенова). Перевод XVII в. издан с пунктуацией, из-за которой смысл фразы можно понять наоборот: «Аще же работает Царьград язычным, но близ 700 лет работа, [запятая здесь не нужна. — В. Ч.] Антиохия — [тире здесь не нужно. — В. Ч.] арапом, и бе третия часть епархии Антиохийской под благочестивым царем греческим, но не взял Константинополский ниже стопу ноги от епархии Антиохийской, паче же посылаху по вся годы царие послов к султаном в Вавилон и Египет, воеже имети церковный мир» (с. 660).28 Таким образом, по современному переводу ясно, что Доси-фей пишет об Антиохии, оказавшейся на столетия под властью арабов. При чтении же русского текста XVII в. из-за неверной пунктуации может сложиться впечатление, будто в Москве из послания иерусалимского патриарха поняли, что на 700 лет в рабство попал «Царьград». А это совершенно несправедливо по отношению к переводчику Посольского приказа.

Что же случилось с «епархией Антиохийской», и о каком комментарии позабыли издатели? В письме Досифея говорится об арабском завоевании Антиохии в 637 г., после чего город оказался под властью халифов более чем на 330 лет. Он был возвращен под власть Византии лишь в 969 г.29 Досифей ошибся в сроках, но достаточно верно сопоставлял ситуацию в покоренном «язычными» современном ему Константинополе с покоренной Антиохией, поскольку и тогда патриархи, оказавшись в пределах иного государства, испытывали затруднения с управлением и «окормлением» всей своей паствы, жившей по разные стороны политических границ. Из-за усилившихся репрессий в отношении христиан в Омейядском халифате и частого вдовства антиохийского престола находившаяся в юрисдикции анти-охийских предстоятелей митрополия Селевкии по воле византийского императора Льва III около 732 г. была присоединена к Константинопольскому патриархату.30 Речь шла об остававшейся под византий-

28 Отметим, что в рукописи никаких знаков препинания перед словом «Антиохия» нет, поэтому вряд ли подобное понимание этого текста могло воспоследовать из-за желания с максимальной точностью вплоть до пунктуации передавать рукописный текст.

29 См. подробнее о положении антиохийской кафедры после завоевания: Karalev-skij C. Antioche // Dictionnaire d'histoire et de géographie ecclésiastiques. T. 3. Paris, 1924. Col. 594-597; Troupeau G. Églises et chrétiens dans l'Orient musulman // Histoire du christianisme. T. 4. Paris, 1993. P. 384-390.

30 Karalevskij C. Antioche. Col. 597. Церковная политика императора Льва III, желавшего подчинить часть антиохийской епархии Константинополю, определялась также его желанием способствовать распространению иконоборчества.

ским контролем Исаврии, церковь которой («третия часть епархии Антиохийской»), таким образом, оказалась под властью константинопольского патриарха.31 Однако после освобождения византийцами захваченных арабами земель Селевкийская митрополия была возвращена под омофор антиохийского патриарха, пробыв под Константинополем около 237 лет.32 Досифей, в целом, неплохо знал канву реальных исторических событий: после возвращения Антиохии под власть империи, в соответствии с хрисовулом византийского василевса Иоанна Цимисхия, возобновлялись права антиохийского патриарха на все подлежавшие его юрисдикции церкви и монастыри.33 Невзирая на долгий срок, в течение которого вселенские патриархи «окормляли» принадлежащие юрисдикции другого патриарха территории, эта практика не была закреплена: «Не взял Константинополский ниже стопу ноги от епархии Антиохийской». Границы епархий остались, таким образом, неизменны.

Пример с возвращением антиохийским предстоятелям «окормля-емой» константинопольскими патриархами территории спустя более чем 200 лет весьма показателен и для понимания канонов, которые предполагалось применять для Киевской митрополии. Она переходила в управление московскому патриарху от константинопольского в сходной ситуации, когда части епархии оказались в границах разных враждующих между собой государств. Пример этот приводится Досифеем Иерусалимским, прежде всего, ради того, чтобы указать на невозможность изменения границ епархий. Кстати, уточним: сколько бы лет ни минуло со времени такого присоединения, причем даже во времена византийских императоров.

Единая церковь Руси

Но нельзя ли рассматривать «воссоединение» Киевской епархии с Московским патриархатом не как нарушение признанных церковных границ и попытку «искати имети яко свою» чужую епархию, а, наоборот, как возвращение «своей» части в общие законные границы? Не получится ли в таком случае, что московский патриарх выступил на самом деле не в роли условных «константинопольских» по отношению к «антиохийским» периода экспансии халифата, а в роли

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

31 Troupeau G. Églises et chrétiens... P. 385-386.

32 Karalevskij C. Antioche. Col. 602-612; Grumel V. Le patriarcat et les patriarches d'Antioche sous la seconde domination byzantine (969-1084) // Échos d'Orient. 1934. T. 33, n. 174. P. 129-147; Troupeau G. Églises et chrétiens. P. 389.

33 Grumel V. Le patriarcat et les patriarches d'Antioche. P. 134.

«антиохийского», возвращающего свою законную территорию под свой омофор?

Концепция Михаила Желтова, повторяя аргументацию московских властей XVII в., основывается на том, что в византийское время церковь Руси была единой, а ее разделения осуждались («в XII в. окончательно оформилась идея единого митрополита Руси», с. 11). Однако и он обнаруживает, что по мере распространения христианства и изменения границ сформировавшихся на обширных восточноевропейских просторах государств политические и церковные конфликты усиливались. На рубеже ХШ-ХГУ вв. резиденция киевских митрополитов переместилась во Владимир-на-Клязьме, а позже — в Москву. Новое местопребывание владык в Северо-Восточной Руси, во Владимире, получило и официальную патриаршую санкцию, будучи закреплено в синодальной грамоте 1354 г. В ней указано, что первой архиерейской резиденцией должен оставаться Киев, а второй — «Владимирская епископия» (с. 18-19). При этом Михаил Желтов отмечает и весьма интересную особенность: в названии митрополичьей кафедры Руси обозначение «Киевский» появляется в XIV в., то есть как раз тогда, когда владыки начинают постоянно находиться уже не в Киеве, а в северо-восточных землях (с. 13). Автор делает и убедительный вывод: закрепление в названии кафедры обозначения «Киевский» должно было быть связано с попыткой «подчеркнуть преемственность предстоятелей Русской церкви и митрополитов Руси домонгольских времен».

У присылаемых из Константинополя на Русь митрополитов были неплохие отношения не только с Московским княжеством, но и с Ордой. Жалоба же первого окончательно переселившегося на север митрополита Максима, будто бы ему пришлось бежать из Киева из-за «татарского насилья», совсем этому не противоречит. Эта жалоба относится вовсе не к «татарам» вообще, поскольку приходилась как раз на то время, когда Орда переживала политический кризис, и в союзе с новым правителем Сарая оказался тверской, а не московский князь. Тогда же не только киевский митрополит, но и часть южнорусской элиты перешла на московскую службу, а появление подобных жалоб на «татарское насилье» отнюдь не вызывает удивления: речь шла о «насилье» со стороны тех «татар», которые стали союзниками врагов Москвы.

Борьба древнерусских княжеств и Литвы между собой за влияние на церковь привела к тому, что XIV век церковь Руси пережила, будучи периодически разделенной на части, и на Западе прежде единой епархии появились сначала Галицкая, а позже Литовская митро-

полии.34 Продолжая мысль Михаила Желтова, нельзя не отметить, что в северные земли удалились митрополиты, ставшие союзниками владимирских (а затем московских) князей. Литовское государство начинает укрепляться с конца XIII в., и во второй половине XIV в. на его территории оказывается и «первая архиерейская резиденция» Киев. Ведь не только татары, которых усилившиеся князья «литовские и руские» в это время начали успешно побеждать, мешали поставленным в Константинополе митрополитам занять киевскую кафедру. Митрополиты Руси не случайно оказываются в северных землях: отъезд во Владимир-на-Клязьме, явно, стал следствием, с одной стороны, их «вытеснения» из Киева из-за внутриордынских конфликтов, с другой — перемещением ко двору князя, имевшего титул «великого» и поддерживавшего хорошие отношения с империей. Введение же в титул «Киевского» на фоне борьбы литовского и тверского князей с московским, а позже и с принятием литовскими правителями католичества стал следствием противостояния Константинополя со светскими властями Литовско-Руского государства и сотрудничества патриархов с московскими князьями. Два усилившихся княжества, Литовское и Московское, таким образом, начали энергичную борьбу и за доминирование среди русских княжеств, и за «митрополию Руси», превратившуюся в «Киевскую» по отношению к появившимся Галицкой и Литовской.

Совсем не случайно новое «воссоединение Русской церкви» совпадает с периодом, когда происходит примирение Литвы с Москвой. Приход к власти в ходе политических конфликтов в Литве Витовта, а в Московском княжестве — Василия Дмитриевича позволил им заключить союз, скрепленный браком московского великого князя с дочерью Витовта Софьей. В подготовке этого брака участвовал и митрополит Киприан, игравший важную роль не только в церковных делах, но и в дипломатии Византийской империи эпохи гражданских войн. Неудивительно, что тесные отношения между Московским и Литовским великими княжествами, совместно противостоявшими тогда врагам (Орде, тверским князьям), и заинтересованность в этом союзе византийских церковных и светских кругов позволили возобновить единство митрополии.

Период этого единства был, впрочем, весьма краток, поскольку вскоре последовали новые разделения. В Литве после кончины Кип-риана была сделана попытка «захвата» митрополичьего престола —

34 Цукерман К. Из ранней истории Литовской митрополии // Беларускае падзвшне: вопыт, методыка 1 вышю палявых 1 м1ждысцыпл1нарных даследаванняу. Зборнж навуковых артыкулау II мiжнароднай навуковай канферэнцьп. Полацк, 17-18 красавца 2014 г. Наваполацк, 2014. Ч. 2. С. 145-152.

избрание Григория Цамблака. И тогда это произошло, прежде всего, из-за нарастания противоречий и новых конфликтов между Московским княжеством и Литвой. В связи с этим остаются не совсем понятны утверждения Михаила Желтова, будто идея единой церкви всея Руси окончательно утвердилась в начале XV в. после кончины Григория Цамблака (с. 23). Действительно, смерть Цамблака позволила еще раз на некоторое время восстановить единство епархии по окончании недолгого периода сосуществования конкурирующих митрополитов. Но, кажется, автору удалось, напротив, прекрасно показать, что уже с XIV в. митрополия начала разделяться в связи с борьбой на ее расширившейся территории разных политических сил, и в XV в. это разделение окончательно закрепилось. При этом единство епархии целиком зависело не только от представлений о нем вселенских патриархов, желающих, разумеется, так или иначе сохранить контроль над всей территорией митрополии, играя на противоречиях между разными княжествами. Оно зависело, в первую очередь, от отношений между двумя соперничавшими государствами — Литвой и Москвой (и их союзниками), от их связей с Константинополем, а также от политической борьбы в самой империи.

Некоторое изумление вызывают сомнения Михаила Желтова в самом существовании Константинопольского патриархата после падения Константинополя и в законности возведения Геннадия Схола-рия на престол (с. 28 примеч. 106, 866-867). С точки зрения автора, патриархат распался после унии с Римом, и, поскольку он никогда не существовал без империи, то после завоевания ее столицы султаном как институт мог быть лишь заново «воссоздан, причем на совершенно новых принципах». Воссоздан ли он был, с точки зрения Михаила Желтова, в реальности или все же нет? И надо ли усомниться при этом в существовании остальных патриархатов, также переживших падение империи, а ранее — многократно завоевывавшихся то персами, то арабами, то крестоносцами? Существовала ли в таком случае и сама митрополия всея Руси после унии и прибытия Исидора Киевского в епархию, а также учитывая зависимость русских княжеств от Орды?35 Ведь падение империи не могло не повлиять на

35 Эти рассуждения являются интересным примером возврата к дискурсу старообрядцев о Константинопольском патриархате после падения империи. Если исходить из этих представлений Михаила Желтова, то совсем не очевидно, что нынешняя Русская православная церковь является преемницей Московского патриархата XVII столетия и церкви Синодального периода. О борьбе константинопольского духовенства с унией и восстановлении православия после падения Константинополя см.: Blanchet M.-H. Georges-Gennadios Scholarios (vers 1400 — vers 1472). Un intellectuel orthodoxe face à la disparition de l'Empire Byzantin. Paris, 2008 (Archives de

структуру церкви в целом, тем более — на находящиеся в юрисдикции вселенского патриарха епархии.

Сомнение автора в преемственности на константинопольском престоле «времен османского владычества» и на киевской митрополичьей кафедре после унии привело его не только к выводу об образовании «двух независимых иерархий», киевской и московской, но и к заключению, что законными киевскими митрополитами стали те, которые имели свою резиденцию в Москве. Именно эта «линия митрополитов» «восходила к митрополии лас^ тл Рюага^ в составе Константинопольского патриархата византийской эпохи». Другая иерархия имела «формальную резиденцию» в Киеве, а фактическую — в Но-вогрудке или Вильно, представляя собой первоначально «униатский папский проект», и лишь «затем была принята в церковное общение Константинопольской патриархией времен османского владычества» (с. 31). Остается невыясненным, каким образом можно доказать, что именно московская церковь становится правопреемницей церкви Руси: делает ли само близкое ко второй резиденции место законным занимающего его митрополита как преемника кафедры, основанной в византийское время?36

Кроме разделения единой епархии митрополия «всея Руси» пережила и случаи борьбы соперничавших митрополитов, которые были либо утверждены в Константинополе, либо являлись только «назваными», избранными архиереями при участии того или иного светского правителя, но не получившими патриаршего благословения. Понятно, что «центр церковной жизни», резиденция (одна из двух, поскольку статус «первой резиденции» сохранял Киев), не позволял

l'Orient chrétien, 20). P. 234-248 (см. там же основную библиографию). О Константинопольском патриархате после османского завоевания и отношениях с Москвой см.: Nasturel P. §., Mureçan D. I. Denys II de Constantinople (1546-1556) et les débuts de la politique européenne du patriarcat œcuménique // Le Patriarcat œcuménique de Constantinople aux XIVe-XVIe siècles: rupture et continuité. Actes du colloque international, Rome, 5-6-7 décembre 2005. Paris, 2007 (Dossiers byzantins, 7). P. 319-367; Mureçan D. I. De La Nouvelle Rome à La Troisième: La part des principautés roumaines dans la transmission de l'idée impériale // L'Eredità di Traiano. La tradizione istituzio-nale romano-imperiale nella storia dello spazio romeno. Atti del Convegno Internazio-nale di Studi. Bucarest, 2008. P. 123-166; Blanchet M.-H. Georges-Gennadios Schola-rios... P. 85-98.

36 Нежелание московских великих князей принимать поставленного на Киевскую митрополию Григория Болгарина, преемника владыки Исидора, в первую очередь, было связано с политическим противостоянием: против Москвы тогда объединились польский король, хан Большой Орды и Новгород. Григорий Болгарин, пользовавшийся поддержкой короля Казимира IV, не мог не быть отвергнут московским великим князем, а вместе с отказом принять митрополита было прервано и общение с признавшим его Константинопольским патриархатом.

находящемуся там митрополиту автоматически становиться каноничным правопреемником прежних владык. «Каноничными» они становились не потому, что жили в «резиденции», а потому что были рукоположены каноничным для них патриархом и поддерживали, таким образом, связь со всей церковью.

Впрочем, в очерке истории Киевской митрополии Михаила Желтова можно прочитать, что это совсем не обязательно, ведь по 6-му правилу Сардикийского собора митрополит обладал полнотой власти, даже если был поставлен лишь собором местных епископов без участия патриарха (с. 9, примеч. 14). Это, с точки зрения автора, должно подтвердить, что митрополит Иона, поставленный московским князем после изгнания униата Исидора Киевского, имел всю полноту власти и не нуждался в каком-либо подтверждении из Константинополя (с. 9, примеч. 14; с. 28-29, примеч. 106). Но собором епископов, как отмечает и сам автор, в Литве был поставлен митрополитом также Григорий Цамблак (с. 22-23).37 Был ли и он, в таком случае, законным киевским митрополитом? Остается непонятным, как автор объясняет значение получаемых архиереями ставленых грамот и вообще каких-либо связей киевских митрополитов с Константинопольским патриархатом, если, в сущности, никакой хиротонии от патриарха никому и не надо было. Максим Грек в свое время с подобными утверждениями совершенно не был согласен, из-за чего и пострадал от недовольного московского государя.38

Михаил Желтов высказывает предположение, что в Киевской митрополии почитались «московские» киевские митрополиты Петр, Алексий и Иона, поскольку в Киеве желали «иметь одни и те же ценности с Москвой» (с. 32). Однако это почитание, как представляется, скорее, подтверждает тот факт, что Иона и стал такой последней общей «ценностью»: он являлся последним общерусским «киевским» митрополитом, признанным не только в Московском княжестве, но и в Литве.39 Этим он отличался, например, от митрополита Герасима, поставленного на киевскую кафедру в 1432/33 г. и мученически погибшего на костре в Витебске в 1435 г., о признании которого в Москве ничего не известно.40 Могут ли считаться преемники митрополита Ионы наследниками «византийских митрополитов», поскольку они пребывали

37 О датировке этого события 1415, а не 1416 г. см.: Турилов А. А. Григорий Цамблак // ПЭ. Т. 12. М., 2006. С. 585.

38 Nasturel P. §., Muregan D. I. Denys II de Constantinople... P. 334-336.

39 Тарасов А. Е. Иона // ПЭ. Т. 25. М., 2010. С. 395-396.

40 Тарасов А. Е. Герасим // ПЭ. Т. 11. М., 2006. С. 152-154; Полехов С. В. Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века. М., 2015. С. 566.

в Москве, то есть почти во Владимире — второй митрополичьей резиденции? Или для этого все же нужно было поставление от константинопольского патриарха и получение утверждающей архиерея в сане грамоты? Как относиться к предполагавшемуся некоторыми исследователями испрашиванию «московским» митрополитом Ионой благословения от вселенского патриарха после унии (если оно было получено, это может объяснить и его признание не только в Москве, но и в Литве)?41 И что делать, в таком случае, с «примирением» Москвы с Восточной церковью в XVI в. и их взаимным признанием? Кажется, впрочем, что подобные вопросы могли появиться не только у читателя статей Михаила Желтова в изданном томе, но и у современников эпохи церковного «воссоединения» 1686 г., поскольку московские власти не решились особенно настаивать на законности прав московских патриархов на «всю Русь».

Реальность разделения этой «Руси» подкрепляют и интереснейшие наблюдения Михаила Желтова над особенностями практики поминовения патриархов во время архиерейского служения в Московской митрополии по сравнению с «юго-западной», то есть Киевской (с. 886-887). Поскольку московская церковь отделилась от Константинополя, то, естественно, в ее практике литургического поминовения, отражавшей реальную церковную иерархию, появились специфические особенности. В Киевской митрополии «в первых» традиционно поминали вселенского патриарха, в Московской — служащий архиерей на возгласе «в первых...» поминал «начальнейшаго архиепископа митрополита», затем сослужащий епископ либо священник поминал служащего архиерея и диакон читал «свиток», то есть диптих. Эти различия — зримое свидетельство длительного церковного разделения и непризнания Москвой вселенских патриархов, ее «отдельного» существования.42 Лишь на рубеже XVI-XVII вв. эта практика,

41 Mureçan D. I. De La Nouvelle Rome à La Troisième. P. 124.

42 Попутно стоит отметить в дополнение к этому, пожалуй, наиболее интересному разделу книги, что синодальная грамота 1654 г., присланная константинопольским патриархом Паисием московскому патриарху Никону, с ответами на вопросы относительно литургической практики Восточной церкви, нуждается в дальнейшем исследовании. Вряд ли стоит однозначно выводить из имеющегося в ней обращения к патриарху Никону как «патриарху Московии, Великой и Малой Росии» признание Паисием, а, значит, и Константинопольским патриархатом нового титула московского предстоятеля (с. 891). Подлинник грамоты был написан знаменитым греческим богословом Мелетием Сиригом, а, вот, патриархом подписан уже бывшим, не находящимся на престоле. Видимо, как раз это печальное для Паисия обстоятельство, а не впечатление от «решений, принятых на Переяславской раде», объясняет его готовность признать неожиданный патриарший титул Никона. Кстати, подписи «сонма архиереев» на сохранившемся подлиннике являются имитациями. Однозначно

как отмечено автором, стала меняться (с. 887). Это и понятно — церковное примирение с Константинополем состоялось, хотя уже в новых условиях признания московской кафедры как патриаршей, что повлекло и изменения практики церковных поминовений. Ее исследование, как и следовало ожидать, свидетельствует о прерывании московской церковью отношений с Константинополем и, напротив, поддержании традиционной канонической связи с Киевской митрополией. Таким образом, именно московские митрополиты полностью сменили свой церковный статус, отказавшись от канонической юрисдикции Константинополя не только из-за несогласия с догматическими взглядами конкретного патриарха, но и в принципе.

Подтверждение того, что, в соответствии с «историческими выкладками российской стороны», «московские первоиерархи являлись прямыми преемниками киевских митрополитов времен Древней Руси» (с. 862), Михаил Желтов видит в решениях церковного собора 1593 г. Собор утвердил учреждение Московского патриархата, с которым согласились все восточные патриархи (с. 862, 871-872). Таким образом, автор от своих сомнений в существовании Константинопольского патриархата после завоевания, лежащего в основе доказательств правопреемства именно московской церкви от православной митрополии всея Руси, переходит к попытке доказывать ее права на Киевскую митрополию по соборному решению, принятому при участии все того же «сомнительного» константинопольского патриарха. С точки зрения автора, «вся Русь и все северные страны» уже на том соборе были «переданы в юрисдикцию патриарха Московского». Из этого он заключает, что и «предстоятель Киевской митрополии», — с удивлением Михаил Желтов указывает на существование у этого предстоятеля традиционного титула Киевского и «всея Руси» — строго

автографом можно признать, впрочем, подпись самого Мелетия Сирига. Не исключено, что «расширение» титула связано с его собственными надеждами на будущее сотрудничество с Никоном в деле проведения церковных реформ. Не удивительно, что каких-либо следов этого внезапного и присутствовавшего в этой грамоте изменения титула московского патриарха в официальных документах, присланных от восточных патриархов, не имеется. Подробнее о подлиннике грамоты и подписях на ней см.: Tchentsova V. Les documents grecs du XVIIe siècle: pièces authentiques et pièces fausses. 3. Mélétios Syrigos, véritable auteur de la lettre adressée au patriarche de Moscou Nikon par les zôgraphoi Jean et George // Orientalia Christiana Periodica. 2007. Vol. 73, fasc. 2. P. 312-314; Ченцова В. Г. Мелетий Сириг — автор письма «зографов» Иоанна и Георгия московскому патриарху Никону // «Слова и золота вязь...» Сборник статей памяти В. М. Загребина (1942-2004). СПб., 2016. С. 311-314, ил. 4-8. О контактах Сирига с Москвой в это время: Ченцова В. Г. Мелетий Сириг // ПЭ. Т. 44. М., 2016. С. 593.

«по букве» этого решения должен был перейти в юрисдикцию патриарха Московского еще в 1593 г.43

Относительно особенностей титулатуры митрополитов «всея Руси» и патриархов «всея Руси», а также относительно того, почему невозможно исходить лишь из титула московских патриархов при определении реальных юрисдикционных границ свои замечания ранее уже сделал К. И. Ветошников.44 Сохранение за предстоятелем московской кафедры титула «всея Руси/России», соответствовавшего царскому, потребовало от московских властей значительных дипломатических усилий. Ведь не случайно в грамоте 1589 г., подписанной патриархом Иеремией II и собором в Москве, были четко перечислены все епархии, принадлежавшие «митрополиту царствующаго града Москвы и всеа Русии», которые входили в новообразованный патриархат с предстоятелем, сохранявшим этот же титул. Видимо, перечисление было сделано именно для того, чтобы никаких сомнений относительно церковной юрисдикции московских патриархов ни у кого не возникало. Новому патриархату подлежали только четыре митрополии: Новгородская, Казанская и Астраханская, Ростовская, Крутицкая.45 Киевская же митрополия среди них, разумеется, названа не была. По соборной грамоте, томосу 1590 г., содержанием которого московское правительство явно не было удовлетворено, из «архиепископа Московского» Иов, с общего согласия восточных патриархов, был возведен лишь в сан «патриарха всея Московии» (тошои Московгои) и вовсе без упоминания «всеа Русии», что, конечно, не случайно.46

Несмотря на настойчивость московского правительства, надеявшегося, что следующий церковный собор изменит место московского

43 Любопытно, что из достаточно четкого определения того, кто за кем должен поминаться митрополитом в Киевской митрополии по документам 1686 г., автором делается вывод, будто вся эта практика литургических поминовений является не более чем «данью исторической традиции», воспоминанием о том, что вселенский патриарх был главой епархии «в старину» (с. 881), так что совершенно не обязательна. Зато титул «Московский и всея России и северных стран» в соборном постановлении 1593 г. «строго по букве решения» приравнивается к бывшему (?) «Киевскому и всея Руси», наследнику византийской церковной традиции, возведенному в ранг патриарха.

44 Ветошников К. И. Полемический очерк в связи с аргументами о «полной передаче» Москве юрисдикции над Киевской митрополией в 1686 г. Ки!в, 2020. В печати (предварительная версия публиковалась в интернет-издании Cerkvarium).

45 СГГД. Ч. 2. М., 1819. № 59. С. 98 (док.: с. 95-103).

46 Regel W. Analecta byzantino-russica. Petroupoli, 1891. P. 85-91; Архщ. КаХкткод AeAiKavqg. Та ev тоц KraSi^i то0 Патршрхшэв ар%ЕЮфи^ак1ои ora^opsva Ёлшпря ¿KK^noiaoxiKa ёуурафа. 'Ev KravoravTivounö^Ei, 1905. Т. 3. E. 24-26. Ср. перевод: Шпаков А. Я. Государство и церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве. Ч. 2. Одесса, 1912. С. 351-353.

патриарха в диптихах на более почетное, этого не случилось (собор постановил, чтобы его поминали последним из патриархов после Иерусалимского), но зато новое соборное решение позволило все-таки значительно «улучшить» патриарший титул. Грамота («деяние») восточных патриархов 1593 г., в отличие от томоса 1590 г., определенно называет того, кого Михаил Желтов считает «прямым преемником Киевских митрополитов времен Древней Руси», занимающим «престол благочестивейшего и православного града Москвы»,47 а отнюдь не древний киевский.48 В грамоте, несмотря на расширенный титул, специально оговорено, что патриархом Иов становился в «царстве», на престоле, который, как и это царство, назван «Московским и всея России и северных стран».49 При этом в грамоту специально введен отдельный пассаж о «царствах» и о том, как «царства» соответствуют церковным «структурам» на их территории: патриаршие престолы зависят от «достоинств царств» (та РааЛег2у а^гюцата). Московский престол при этом был занят предстоятелем, являвшимся «главой той области Московской и всея России и северных стран» 8г яарогкга^ гкегуп<; Моакброи каг яаап? Рюаага^ каг 'УлерРоре!^ цер2у кефаХ—у егуаг каг гтугшакеаВаг), то есть главой церкви в своем «царстве», а не находящейся в другом государстве Киевской митрополии. Границы территории, подвластной московским патриархам, совпадали, таким образом, с административными (политическими) границами, как это было принято и в Византийской империи.50

47 Фонкич Б. Л. Греческие рукописи и документы в России в XIV — начале XVIII в. М., 2003. № XXVII. С. 395; Ар/щ. KaXXiviKoçAeXiKavqç. Tà èv xoîç KraSi^i... T. 3. S. 16.

48 «Митрополиту Киевскому», как и всем, живущим по берегам «Эвксинского Понта, в Молдавии и Валахии», новость о появлении нового патриаршего престола должен был сообщить отправившийся с «хрисовулом» 1590 г. в Москву тырновский митрополит Дионисий Ралли: Ар/щ. KaXXiviKoçAeXiKavnç. Tà èv xoîç KraSi^i... T. 3. S. 24. Позже в томосе Большого Московского собора (январь 1667 г.) в тех случаях, когда речь идет не о титулах, в тексте употребляется обозначение «Великая Россия» (Msya^oPraooia). При этом в тексте упоминаются «самодержец всея Великия и Ма-лыя и Белыя России», «патриарх Московии и всея России», но «архиереи Великой России», «священный синод Великой России», «православный народ Великой России», «благочестивые цари и великие князья Великой России», «в Великороссийском царстве» (èv tî atiSsvxsla t1ç MsyaÀoPfflaalaç): 'Аруцц. KaXXiviKoçAeXiKavnç. Tà èv xoîç KraSi^i... T. 3. S. 130-132, 136, 143, 145, 148, 162.

49 Важные замечания относительно введенного в этот документ указания на поминовение московского царя в диптихах и его значении см. в публикации: Pitsakis C. G. De la fin des temps à la continuité impériale: Constructions idéologiques post-byzantines au sein du Patriarcat de Constantinople // Le Patriarcat œcuménique de Constantinople aux XIVe-XVIe siècles: rupture et continuité. Actes du colloque international, Rome, 5-6-7 décembre 2005. Paris, 2007 (Dossiers byzantins, 7). P. 234-236.

50 См. также библиографию исследований о предполагаемой роли константинопольских патриархов в поставлении московских, начиная с патриарха Иова: Mureçan D. I.

В 1685-1686 годах московские власти, изыскивая аргументы для присоединения Киевской епархии, настаивали на «исторической преемственности» и состоявшемся возвращении «древней государской отчины», Киева, под власть царей. Понятно, что они пытались нужным им образом истолковывать в том числе и соборные решения об учреждении Московского патриархата. Ведь Киев действительно оказался почти внутри «царства», хотя формально, до заключения Вечного мира, все еще должен был быть возвращен Речи Посполитой.51 Однако одно дело, когда такого рода аргументы пытаются использовать в дипломатии XVII в., и совсем другое — когда они же оказываются введены в современное исследование, где выглядят не совсем уместно. Интересно, что московские «историки», точку зрения которых принимает Михаил Желтов, объясняя гетману Самойловичу суть решения собора 1593 г., специально решили уточнить, что когда патриархи вновь передали Киевскую митрополию московскому патриарху, то они «исконное паки обновили, понеже патриарх всеа Росии или всех Росий52 едино суть речение». Иначе говоря, авторы этого рассуждения пытались как-то подкрепить свое мнение, заранее объявив, что «все Росии», значит, и «Малая» тоже, подпадают под обозначение «всеа Росии». Видимо, они все-таки понимали, что доказать что-либо, основываясь на одном слове, при том, что Киевская митрополия как и в древности продолжала находиться под юрисдикцией константинопольских патриархов, невозможно.

«В первых»

Если при истолковании решений 1593 г. Михаил Желтов считает необходимым исходить из «буквы», то совсем иначе он готов трактовать грамоты 1686 г. Интерпретация «передачи» Киевской митрополии и ее последствий зависит, прежде всего, от понимания той последовательности поминовений, которая предусматривалась по синодаль-

Rome hérétique? Sur les décisions des conciles de Moscou et de Constantinople (1589, 1590 et 1593) // Mélanges de l'École Française de Rome. Italie et Méditerranée. 2014. Vol. 126/2. P. 282-283.

51 В связи с этим интересно фрагментарно опубликованное в сборнике послание польского короля Яна III Собеского о задержке «элекции» на киевскую кафедру, поскольку «Киев до сих пор в чужих руках» (с. 320-321). Это сразу делает понятным и то, почему выборы оказались затруднительными для всех сторон: «митрополит в соответствии с коронными правами и конституциями должен быть обывателем Короны» (пер. К. А. Кочегарова). Договора же о Киеве к тому времени еще не было.

52 В издании «всех Росии» (с. 80, 425). Видимо, издатели не поняли сделанного уточнения, из-за которого «Россия» здесь — во множественном числе.

ным решениям 1686 г. для киевских митрополитов.53 Именно они отражают церковную иерархию и устанавливают определенный канонический порядок при определении юрисдикции, в которой находится та или иная епархия. В соответствии с грамотами, киевский владыка во время литургии должен был поминать константинопольского патриарха «в первых», а московского — после него («...ц'упмоуе'ба^ ¿V лрютог^ то0 аеРаацгои 6vбцато¡; то0 о1коиреУ1ко0 патргархои, ю^ б^то^ япул каг арх- каг шеркегц^ои лаvтюv лаvтаxо0 яарогкгюу те каг гяар%12у, гпегта то0 патргархои МоахоРга^ ю^ yгроvто¡; ашо0...» / «...доспоминает в первых пречестное имя вселенского патриарха, яко сущу источнику и началу и предвосходящу54 всех, иже повсюду приселений и епархий, потом патриарха Московского,55 якоже старейшаго своего...»). При этом явно не случайно будущее «подлежание» московскому патриарху Киевской митрополии в тексте синодальной грамоты обозначено термином «ег'п шокегцеуп», но при этом вселенский патриарх остается «властью» и «вышестоящим» («шеркегц^ои») для всех приходов и епархий (с. 730-731, 733, 735-736).56

Михаил Желтов в своем разборе этих грамот отметил, что некоторые исследователи неверно интерпретируют решения константинополь-

53 Лурье В. М. Русское православие между Киевом и Москвой. С. 185, 201-204. В этой публикации было впервые дано аргументированное обоснование значения этого поминовения «в первых» константинопольского патриарха, сохранявшего, таким образом, в соответствии с выданными грамотами, свою юрисдикцию над Киевской митрополией.

54 Так, в издании ошибочно «превосходящу» (с. 733).

55 Так, в издании ошибочно «Московскаго». Далее следует изменить на единственное число: «А иже паче писанных помысливший или иначе что восхотевший... господню повелению противен будет, и от онаго мздовоздателства приимет, яко пре-небрегатель патриархов, сущих образов (так! а не «образом») бога одушевленных и живых...» (с. 733).

56 Почему-то комментируя факт «подлежания» Киевской митрополии московскому патриарху, многие комментаторы не замечают этой разницы между «илокЕгр.стп», «подлежанием» московскому патриарху, и «•ЬлеркЕф.сто!;», «предвосходящим» это «подлежание» константинопольским патриархом. В отношении же причин, по которым константинопольский патриарх считается таким «предвосходящим» во всех приходах и епархиях, высказывают предположение о некоей предполагавшейся «особой роли Константинопольской кафедры в православном мире в целом» (с. 874, 879-880), хотя в тексте речь идет о Киевской митрополии и «распределении ролей» именно в ней, а отнюдь не «в мире». Ведь «повсюду» имя константинопольского патриарха вовсе не поминается, а поминается именно там, где он является «источником, началом и предвосходящим всех», то есть на территориях, находящихся в его канонической власти. Некоторые комментаторы при этом даже сразу начинают решительную борьбу с этими досочиненными ими же «исключительными притязаниями» на «привилегированное» «вселенское» достоинство и «специфическую экклезиоло-гию Константинополя» (с. 880, а также: Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. Происхождение современной позиции... С. 183, 194).

ского синода 1686 г., считая из-за этого поминовения «в первых», будто в них содержится указание на сохранение Киевской митрополии в юрисдикции константинопольских патриархов, московские же патриархи должны были довольствоваться лишь делегированным им правом на хиротонию киевского митрополита. По его мнению, поминовение киевским митрополитом константинопольского патриарха на самом деле было то ли «данью исторической традиции», то ли попыткой «утверждения спорного учения о его (константинопольского патриарха. — В. Ч.) вселенском примате» (с. 880-881), поскольку требование поминать сразу двух патриархов не соответствовало византийской литургической традиции. Если бы в грамотах предполагалось сохранение юрисдикции константинопольского патриарха над Киевом, то поминался бы только константинопольский патриарх, а не два патриарха. При этом Михаил Желтов считает, что каноничным в данном случае было лишь поминовение московского патриарха, о чем прямо сказано в документах: «долженствует по правилом» (с. 881). Из этого сделан вывод: раз в документах говорится, что «по правилом» (по канонам) следует поминать патриарха московского, то, значит, поминовение константинопольского патриарха, «наоборот, не соответствовало правилам». Московская сторона, таким образом, могла бы просить даже «отозвать это требование», там более, что «никаких санкций за неисполнение» его в документах не предусматривалось.

Помимо этого рассуждения, которое утверждает каноничность юрисдикции над Киевской митрополией именно московского патриарха, доказательством случайной «экстравагантности» требования поминовения «в первых» константинопольского предстоятеля послужила для Михаила Желтова одна из грамот Дионисия IV царям, сохранившаяся лишь в русском переводе. В ней имеется фраза «соизволи-хом быти воли вашей... аще и по церковным уставом сие дело есть возбранено...» (с. 879). По мнению автора, этот пассаж «доказывает, что патриарх Константинопольский Дионисий не сомневался в том, что он передает Киевскую митрополию в постоянную юрисдикцию патриарха Московского, а не просто делегирует последнему право рукополагать митрополита Киевского». Ведь речь в документе идет о готовности исполнить пожелание царей, хотя по канонам то, что патриарх намеревался исполнить, было запрещено. По логике автора, раз в канонах запрещено изменение границ патриархатов, то, следовательно, здесь и говорится о будущем нарушении этого правила.

Читателю, впрочем, все-таки остается неясным, почему именно в этом тексте Михаил Желтов увидел доказательство согласия на будущее изменение границ. В послании Дионисия (№ 214, с. 715-718) указывается все на то же самое запрещение архиерею вмешиваться

в церковную жизнь в епархии иного архиерея: «да сохранятся57 всякие церкви оправданныя, непоколебимыя и недвижимые». При этом церковные границы, конечно же, «недвижимы», но «от измененных времян и лет» «многая древняго состояния различно устроившися» по сравнению с прошлыми временами святых отцов, установивших эти границы. Действительно, «по церковным уставом сие дело есть возбранено» (то есть подобное «устроение» церковной жизни не соответствует строгости канонов). Однако в случае необходимости следует найти способы позаботиться о спасении «обретающихъся в оной епархии христиан», чтобы они не оставались без патриаршеского попечения. Поэтому, как сказано в письме, митрополию «вручили есмы предстателству» московского патриарха, что совсем не обязательно означает нарушение каких-либо границ, но лишь «устроение» жизни верующих. В этой грамоте (как и в других) перечислены права московского предстоятеля, и все так же указывается основное: «...воеже воспеватися в митрополии сей патриаршескому имяни вселенского патриарха в первых, потом правилное имя патриарха московского». Ничего именно в этом письме в отличие от других не свидетельствует о принятом решении «изменения границ».

Тем более странно видеть его, как делает автор (с. 879), в продолжающих приведенные фрагменты словах: «Понеже господь преме-няет времена и лета, поставляет и прелагает человеческая различными образы неизреченнаго предсмотрения своего, нужно есть...». Это на самом деле отсылка к не замеченной издателями и комментатором библейской цитате Дан. 2. 21 («и той пременяет времена и лета, поставляет цари и преставляет, даяй премудрость мудрым и разум ведущым смышление»).58 Затем в тексте содержится призыв «исправ-лятися со раз створенным утешением и правлением» («однажды», «раз», «некогда» сотворенным, установленным),59 то есть следует найти некое «утешение» и «исправление» сложившемуся положению дел. Но где же в этой цитате обнаруженная Михаилом Желтовым ре-

57 В издании (с. 716) почему-то принято чтение «сохраняются», хотя никакой ошибки в тексте нет.

58 Отметим попутно, что для вышедшего под эгидой «Православной энциклопедии» издания разметка цитат из Священного Писания в текстах кажется совершенно недостаточной (при невероятном изобилии прописных букв для любых слов, связанных с церковью, религией и порой даже царской властью). Было бы правильнее предоставить часть работы по подготовке текстов филологам, которые смогли бы лучше прокомментировать присутствующие в грамотах 1686 г. библейские цитаты и аллюзии.

59 «Раз», безусловно, следует писать раздельно, а, конечно, не «разстворенным утешением» как в издании (с. 716).

шимость именно к «изменению границ патриархатов» (с. 879)?60 В письме царям повторено все то же решение, и описано то же «утешение», которое предлагается и в других грамотах: несмотря на «недвижимость» церковных границ следует устроить «окормление» паствы с тем, чтобы не восхищали «стадо оное» волки вместо пастырей. При этом весьма отчетливо указывается на необходимость поминовения киевским митрополитом константинопольского патриарха перед московским с оговоркой, что поминовение «по правилам» московского патриарха происходит именно из-за хиротонии, «юже воспринимает от московского», поминовение же константинопольского — «памяти ради древних привилий вселенского престола», то есть исконных прав константинопольского патриарха, о которых не следует забывать.

Какие бы нюансы не пытались увидеть авторы в этом письме Дионисия и в остальных грамотах, доставленных в Москву царским гонцом, порядок поминовения имен предстоятелей во время совершения Евхаристического канона при всех его вариациях всегда был показателем того, чьей высшей церковной юрисдикции по канонам принадлежит та или иная епархия (как раз тут бы и стоило следовать «букве», к чему Михаил Желтов призывал в другом случае). Порядок поминовений определял и церковный статус, и каноническую юрисдикцию каждой епархии. О «юридической силе» диптихов, определенного порядка поминовений, известно всем, имеющим дело с церковной историей и каноническим правом.61 Поэтому вряд ли в Москве, получив постановление синода, могли «не заметить» и не понять содержания (ср. с. 882), не позволяющего каких-либо иных истолкований решения синода о порядке поминовений. Наличие в документах предписания поминать двух патриархов в определенной

60 Тем более странно, что Михаил Желтов высказывает критику в адрес патриарха Досифея, использовавшего цитату Притч. 22.28 о «межах вечных», чтобы символически представить незыблемость церковных границ, поскольку «это ветхозаветное (!) высказывание никак не относится к вопросу о границах церковных диоцезов» (с. 861, примеч. 41, пунктуация автора). И Досифей, и Дионисий использовали многочисленные библейские цитаты и аллюзии на тексты Священного Писания, утверждая идею нерушимости границ епархий. Важно понимать, что это — не юридический аргумент, а литературный прием, присущий текстам всех церковных (и многих иных) авторов. Стоит отметить также, что здесь цитируются не только притчи, но и томос 1663 г., воспроизводящий те же библейские строки: «Познавается сего ради от сих, яко той архиерей, таковая дерзаяй творити и ставити кроме предел своея епархии, извергнутися имать купно с поставленным и низложитися от сана епархии своея, яко небрегущий заповедей святых отцев; писано бо есть: пределы древнии да не преступиши» (СГГД. Ч. 4. М., 1826. С. 101, см. там же греч. текст).

61 См., например: Pitsakis C. G. De la fin des temps à la continuité impériale... P. 235.

последовательности, причем московского — вторым и именно «хиротонии ради», очевидно, является совсем не случайным и не столь уж экстравагантным, как показалось комментатору. Впрочем, сам он полагает, что «эти документы попросту не с чем сравнивать, поскольку других решений подобного масштаба не существовало», и сопоставить их можно лишь со «второстепенными и временными» решениями.

Но вряд ли в XVII в. восточный патриарх мог принять совершенно оригинальное решение, не основанное ни на каких уже имевшихся церковных канонах и не имеющее никаких параллелей в церковной истории. Все-таки, речь идет не о первых столетиях существования христианства, когда каноны только начинали формулировать. А, ведь, порой при чтении книги складывается впечатление, что для ее авторов «икономия» — это полный отход от «правил», нарушение принятых норм (раз запрещено канонами, значит, можно сделать «по ико-номии»). Но «икономия»- это отнюдь не полный отказ от выполнения канонов, а лишь отказ от буквального следования самым строгим из них, «снисхождение», даже «верный выбор правоприменителем справедливой для данного случая юридической нормы вопреки всякому личному усмотрению и произволу».62 Речь идет именно о выполнении некоей «нормы», а не о возможности делать нечто запрещенное. Не удивительно, что Досифей Иерусалимский объявляет царскому гонцу Никите Алексееву, что он «в правилех приискал», каким образом архиерей может «отпустить из своей епархии и подать благословение иному архиерею» с тем, чтобы решить вопрос о Киев-

62Димитрий (Пашков). Икономия // ПЭ. Т. 22. М., 2009. С. 56. Ту же логику, кстати, разделяют С. Ф. Михеев и С. Н. Остапенко, для которых свидетельством ико-номии является полная противоположность деяния канонам. Так, если бы по грамотам 1686 г. московский патриарх получил лишь «делегирование прав» на Киевскую митрополию, то в этом «не было бы ничего запрещенного», а потому указание на «возбраненное дело» в грамотах о Киевской митрополии «в таком случае было бы лишено всякого смысла». Авторы, очевидно, искренне полагают, что чем больше происходит нарушения всяческих канонов, тем больше реализуется подлинной «икономии». См.: Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. Происхождение современной позиции. С. 163-165, 172-173, 202, 207. «Икономия», однако, представляет собой вовсе не «альтернативные средства», как полагают эти авторы, а применение все тех же церковных канонов, но со «снисхождением». Именно поэтому так важно, доказывая передачу Киевской митрополии в другую юрисдикцию, привести конкретные каноны или примеры того, как это осуществлялось в иных схожих случаях. Увы, пока подобных аналогий и канонических разъяснений никем отмечено не было. Уверенные в передаче Киевской митрополии в юрисдикцию московского патриарха авторы предпочитают лишь говорить о неординарности этого деяния. Видимо, они не вполне понимают невозможность нарушения канонов в подобном деле без какого-либо серьезного обоснования.

ской митрополии (с. 771). В отличие от издателей и комментаторов документов, никак не объясняющих с канонической точки зрения принятое решение о киевской кафедре, сочтенное ими просто совсем «беспрецедентным», патриарх прекрасно знал, что отход от канонов на самом деле невозможен, так что такое решение должно в любом случае основываться на существующих «правилех».

Михаил Желтов предпочитает не делать никаких сравнений и со «второстепенными» решениями, хотя, между прочим, отмечает, что «делегирование подобного права (то есть права рукоположения в другой епархии. — В. Ч.) в связи с какими-либо текущими обстоятельствами было обычным делом» (с. 879). Пропустить в комментариях столь важный момент как случаи делегирования права рукоположения «в связи с текущими обстоятельствами» другому архиерею, которые сам же Михаил Желтов считает «обычным делом», хотя бы для доказательства того, что с Киевской митрополией произошло что-то иное, «необычное», основанное на иных «правилех» — представляется серьезной лакуной. Ведь если есть какие-то «обнаруживаемые параллели», то и про принятые решения о Киевской митрополии 1686 г. вряд ли можно сказать, что они были совсем уж «беспрецедентными и нарушали принятые нормы» (с. 878). Почему бы для начала не сравнить эти решения с приведенным выше казусом с Антиохийским патриархатом, раз уж о нем для чего-то прямо было упомянуто в письме Досифея Иерусалимского?

Найти похожие случаи «передачи епархии», то есть на самом деле — делегирования хиротонии иному иерарху, не представляет особого труда: достаточно хотя бы обратиться к известной авторам статье с изданием копий синодальных грамот 1686 г. Как уже было там отмечено, параллелью к решениям, принятым о Киевской митрополии, являются грамоты 1651 г. из архива Греческого института в Венеции о правах филадельфийского митрополита Афанасия Велерианоса.63 Одна из этих грамот написана тем же писцом Иоанном Кариофиллисом, руке которого принадлежит и сохранившаяся грамота 1686 г. патриарха Дионисия царям.64 Даже украшены эти грамоты сходным образом и, очевидно, одним художником. Кроме того, в присланном Ивану Самойловичу тексте синодального решения о порядке поставления

63 Ченцова В. Г. Синодальное решение 1686 г. о Киевской митрополии // ДРВМ. 2017. Вып. 2 (68). С. 92-98.

64 В книге, в комментарии к изданию сохранившейся в подлиннике грамоты Дионисия IV царям (РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 669) сказано, что документ «по-видимому» написан Иоанном Кариофиллисом (с. 704). Не совсем понятно, почему издатели испытали некоторое недоверие к давно уже сделанному определению писца не только этого, но и едва ли не всех важнейших документов Восточной церкви той эпохи.

киевского митрополита и с извещением о получении московским патриархом «отпустительной» грамоты, разрешающей ему рукополагать митрополита на киевскую кафедру, содержится обширная цитата, повторяющая прооймион венецианской грамоты.

Однако не только эти особенности оформления и текста грамоты филадельфийскому митрополиту должны были привлечь внимание комментаторов и издателей документов 1685-1686 годов. Прежде всего, в грамоте Афанасию Велерианосу № 15А обнаруживается та же самая практика делегирования прав поставления архиереев (и суда над ними) в епархиях, где православным было запрещено принимать хиротонию на османских территориях (то есть в той же ситуации, в которой были приняты и решения 1686 г. о Киевской митрополии). Более того, в грамоте филадельфийскому владыке возможность делегирования разрешения на хиротонию оказывается даже «двуступенчатой». Митрополит Афанасий, патриарший эпитроп (наместник) и экзарх, а также его преемники могли осуществлять хиротонии духовенства на Керкире и поставление архиепископа Кефаллинии и Закинфа, избранного местным собором (подобно тому, как избирали митрополита и в Киевской епархии). В случае, если самому филадельфийскому митрополиту будет невозможно совершить поставление на кафедру Кифиры, то для того, чтобы новому архиерею не пришлось получать рукоположение от иерарха, находящегося в османских владениях, следовало направить поставляемого епископа для рукоположения к архиепископу Кефаллинии.

При этом самой важной особенностью, позволяющей говорить о сходстве решений, принятых в отношении киевской кафедры и в отношении венецианских территорий, стал порядок литургических поминовений. Кого следовало поминать на литургии епископу, поставленному по такой «двуступенчатой» схеме? В грамоте это оговаривалось специально: и поставлявший архиепископ, которому делегировали разрешение рукоположения, и поставляемый им по «делегированному разрешению» во время «похвалы» должны были поминать филадельфийского митрополита, от которого, таким образом, исходит сама «отпустительная грамота» на «делегированную» хиротонию, и который выступает в роли патриаршего экзарха для местных церковных иерархов. Следовательно поминовения происходят в том же порядке, который оговаривается в грамотах о Киевской митрополии: первым поминается «делегировавший» право поставления. Соответственно, имя самого поставляющего архиерея, которого поставляемый должен был поминать «по правилам», называлось следующим за ним. Есть ли здесь отличия от документов о Киевской митрополии за исключением того, что в роли получающего «делегированные» права архиерея в 1686 г. выступает патриарх? На этот вопрос никакого ответа дано

не было, а читателю предлагается лишь поверить, что речь идет о чем-то совершенно необычном и «экстраординарном».

Для понимания того, каким образом по икономии передавались и возвращались епархии стоило бы и остановиться на другом примере, уже отчасти привлекавшим внимание исследователей — переходе митрополии Алеппо от антиохийских к константинопольским патриархам и обратно.65 Представляется, что этот пример также весьма важен и для анализа терминологии документов, и для выяснения того, можно ли было «передать свою епархию» другому патриарху, в связи с чем и каким образом. Султаны, заняв место византийских императоров, «унаследовали» и определенные права в подтверждении или изменении границ епархий. Так, в берате (султанской грамоте) анти-охийскому патриарху Сильвестру 1730 г. указано, что митрополия Алеппо в соответствии с султанским указом от 10 января 1727 г. была присоединена к Константинопольскому патриархату, а ныне (то есть 2 октября 1730 г.) вновь воссоединяется с «патриархатом Дамаска», то есть с Антиохийским патриархатом.66 Речь шла о событиях после происшедшего в 1724 г. раскола патриархата из-за заключения патриархом Кириллом IV Танасом унии с Римом. В дальнейшем переходы епархии «из рук в руки» связаны с обстоятельствами борьбы сохранившей православие части клира и верующих с параллельной церковной иерархией, потребовавшей вмешательства Константинополя.

Позже, в 1757 г., при том же Сильвестре было принято новое постановление о том, чтобы митрополия Алеппо по икономии и «общим решением» вновь стала «подлежащей» (Хбую оíкоvоцга¡;, ууюц^ коггц алефотВп yеvга0аl шокеф£у^ каг отафероцгупу...) Константинопольскому патриархату.67 Отметим здесь присутствие того же термина «шокеф.еуп», который имеется и в грамотах о Киевской митрополии, когда говорится о ее «подлежании» московскому патриарху (ср. с. 870). Несмотря на его присутствие в тексте, митрополия явно переходила

65 Vetochnikov K. La «concession» de la métropole de Kiev au patriarche de Moscou en 1686: Analyse canonique // 23rd International Congress of Byzantine Studies, 2227 August, 2016. Round table «Les frontières et les limites du Patriarcat de Constantinople». Abstracts. Belgrade, 2016. P. 39.

66 Çolak H., Bayraktar-Tellan E. The Orthodox Church as an Ottoman Institution. A Study of Early Modern Patriarchal Berats. Istanbul, 2019. P. 99, 226. Ср. также решение о присоединении к Константинопольскому патриархату Печского патриархата и Охридского архиепископства в султанском берате 1768 г. патриарху Меле-тию II: Ibid. P. 187-188, 317-318.

67 См.: 'Архщ. KaXXiviKoç AeXiKavqç. Tà èv toîç KraSi^i тов naxpiap%iKO0 àp%sio9u^aKlou afflÇ6p,sva ènlon^a èKKÀnoiaaTiKà ëyypaipa. 'Ev KravoTavTivouno^si, 1904. T. 2. S. 217-218, 221.

к другому патриарху не навечно. Известие о принятых относительно Алеппо решениях содержится в более поздних синодальных грамотах 1792 и 1794 г., причем остается неясным, существовали ли какие-то османские постановления о возврате епархии к константинопольскому патриарху после султанского берата 1730 г., или же они лишь закрепляют сделанные ранее распоряжения. Переход Алеппо под власть Константинополя, как подчеркивалось в тексте грамот, был произведен исключительно oîkovo^ikôç, поэтому спустя несколько лет, в 1766 г., по соборному решению (yvèf... Koivi каг 2uvo8ikî 8iayvœaei) митрополия еще раз вернулась «как в древности» под власть нового антиохийского патриарха Филимона. В соответствии с синодальными грамотами константинопольских патриархов Неофита VII (январь 1792 г.) и Герасима III (июнь 1794 г.), решение о возвращении митрополии Алеппо под омофор антиохийского патриарха уже в который раз было подтверждено.68

Стоит также отметить здесь неубедительность и еще одного аргумента Михаила Желтова, основанного на терминологии грамот. Так, уже привлекавшее ранее внимание указание на обязанность киевского митрополита почитать московского предстоятеля «как своего старейшину» / «œç yépovxoç arnoü» было истолковано автором как подтверждение канонической зависимости митрополита от московского патриарха (с. 874). По его мнению, выражение «его старейшина» в данном случае прямо уподобляет связь митрополита с патриархом отношениям между иерусалимским патриархом и находящимся в его юрисдикции архиепископом Синайским. Однако приведенный пример употребления термина «старейшина»-«геронт» в грамоте о синайском архиепископе — лишь один из многих, которые легко обнаруживаются в церковных документах того времени. Он отнюдь не свидетельствует о том, что «геронт» — непременно патриарх, «глава кириар-хальной церкви» в полном смысле этого слова. Это хорошо видно на примере употребления термина «геронт» также и в томосе 1663 г., присланном в Москву с иеродиаконом Мелетием Греком — «Ответах четырех вселенских патриархов о власти царской и патриаршей» («Свиток некоторых вопрошаний потребных»), на которые впоследствии опирались участники суда над московским патриархом Никоном во время Московского собора 1666-1667 годов. В нем «старейшиной» назван любой рукопологающий церковный иерарх по отношению к рукополагаемому: «Тако негли и митрополит или патриарх, яко старейшина тех по вине ставления имянуется» / « оотю toi цптрояоАддп xu%ov à каг naTpiap%qç, œç p.èv yépmv Towrav ката zov z^ç x^ipozoviaç Xôyov

68Äpxiß- KaXXiviKoçAeXiKavnç. Ta ev toîç k®Si^i... T. 2. S. 217-223.

^афербцеуо^».69 Следовательно, при поставлении духовного лица между тем, кто рукополагает (патриарх он, митрополит ли — не имеет значения), и тем, кого рукополагают, устанавливается особая связь, которая предписывает поставляемому относиться к поставляющему как к своему «старейшине»-«геронту».

В грамоте о синайском архиепископе и говорится о его поставле-нии иерусалимским патриархом, так что патриарх, в связи с этим, оказывался для рукополагаемого архиепископа «старейшиной». Эта связь появляется и в случае, если, как в венецианских грамотах о митрополите Филадельфийском, разрешение на поставление делегируется другому архиерею. Иными словами, «старейшиной» бывает поставляющий «хиротонии ради» (как указано в грамоте Дионисия IV: с. 716), но поминать следует также и того, от кого этот «старейшина» получил право поставления (что прямо указано в грамоте Афанасию Велерианосу: филадельфийского митрополита должен поминать и тот архиерей, которого он рукоположил сам, и тот, который был рукоположен иным архиереем по полученному от Афанасия Велерианоса разрешению-гк8оагу).70 Таким образом, «старейшина» — рукополагавший архиерей, которому рукоположенный должен оказывать особое почтение «по правилам», поминая его во время службы.

Еще один любопытный пример, связанный с поминовением второго патриарха обнаруживается в синодальных грамотах 1792 и 1794 годов о возвращении митрополии Алеппо антиохийскому патриарху. В текстах упомянуто условие, содержащееся в прежнем решении 1766 г.: митрополиту Алеппо, несмотря на его переход в подчинение антиохийскому предстоятелю, предписывалось поминовение «по икономии» имени «тогдашнего» константинопольского патриарха.71

69 СГГД. Ч. 4. С. 112.

70 ВеХоюЗпя I- ХриооРо'оП.а ка! ураррата тюv 01коир,ЕУи<2 патршр%юv ауфкотта е„; той; Фй,а8Е^<^а; р^тропоАлта; ипЕрирои; ка! £^ар%ои; патргархкой; ка! проеЗрои; пУЕиратшэ'Ь; т1; 'EvEтínal тюv 6р6о86^fflv ко™6тпто;. BEVEтíа, 18932. 2. 50. Подобный же порядок поминовения константинопольского патриарха был установлен в 1928-1929 годах также и на «Новых территориях» — в Северной Греции. При сохранении канонической власти патриарха епархии этих земель перешли под управление Элладской православной церкви. Первым в этом случае во время церковной службы также поминается константинопольский патриарх.

71 'АрхЩ- КаХХЫкос, АеАжоыцд. Та ¿V тог; киЗг^г... Т. 2. 2. 218, 221. Особое место рукополагавшего в жизни рукополагаемого не вполне ясно многим современным богословам, не понимающим, почему по церковным правилам положено обязательно рукополагавшего поминать. См., например, недоуменные комментарии к документам, касающимся перехода митрополии Алеппо к антиохийскому патриарху и поминовения митрополитом по икономии константинопольского патриарха: Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. Происхождение современной позиции... С. 203. В случае с Алеппо константинопольского патриарха поминают по икономии так же, как по икономии московский патриарх может поставлять киевских митрополитов, а из этого вытекает и его поминовение в епархии «по правилам».

Очевидно, это также связано с отношением к константинопольскому патриарху как к «старейшине», поскольку до возвращения митрополии в юрисдикцию антиохийских предстоятелей, именно он должен был ставить алеппского митрополита на его кафедру. Таким образом, хотя канонический порядок возобладал вновь, константинопольский патриарх оставался для алеппского митрополита «старейшиной», а потому поставленный должен был продолжать поминать его имя. В синодальных решениях более позднего времени положение о поминовении по икономии алеппским митрополитом также и константинопольского патриарха не повторялось, видимо, поскольку его уже рукополагал антиохийский патриарх.

Представляется важным изучить как раз такого рода особенности церковной жизни и «обычных дел», относящихся к делегируемому рукоположению в чужой епархии или «подлежанию» епархии «чужому» патриарху, поскольку они-то и позволяют понять, чем руководствовались Дионисий IV и Досифей Иерусалимский (а также, видимо, и активный участник составления всех важнейших решений Константинопольского патриархата, великий логофет Иоанн Карио-филлис) при рассмотрении дела о Киевской митрополии.

Вероятно, можно найти и иные примеры поминовения в епархии того, кто делегировал право рукоположения, и того, кто сам рукополагал по делегированному праву (и оказывался поминаемым «по правилам» как рукополагающий архиерей «хиротонии ради»), поскольку в XVII в. и позже из-за военных действий между Османской империей и европейскими государствами подобные казусы должны были достаточно широко распространиться. Параллели в организации церковной жизни на венецианских территориях и в Речи Посполитой обнаруживаются, в первую очередь, из-за того, что венецианскими властями был также введен запрет на контакты православного населения с церковными иерархами в османских владениях, то есть принятое в Речи Посполитой в 1676 г. решение копировало практику, уже давно применяемую на венецианских территориях. При этом в момент конфликта с Портой в ходе Критской войны 1645-1669 годов венецианские власти (как и польские после взятия султаном Камен-ца-Подольского) стремились разными способами укреплять верность своих православных подданных: греческому населению Крита было гарантировано освобождение от налогов. Примечательно, что в связи с этим освобождением от налогов в сохранившихся источниках упоминается все тот же владыка Афанасий Велерианос. В 1646 г. в одном из отправленных в Москву вестовых писем грек Иоанн Варда Тафрали, известный в русских документах как Иван Петров, сообщил, что венецианское правительство послало филадельфийского митрополита на осаждаемый османскими войсками Крит. Именно он,

православный архиерей, и должен был известить местное население об ослаблении налогового бремени.72

Заметим попутно, что издатели не прокомментировали и замечательный пассаж из статейного списка московских послов И. В. Бутурлина и И. И. Чаадаева 1679 г., в котором тоже упоминается Венеция. Посольство отправилось в Речь Посполитую на переговоры о союзе, во время которых обсуждался вопрос о положении православных и о предпринятой польским королем подготовке «диспута-ции» о церковной унии. Московские «великие и полномочные послы» требовали свободного вероисповедания для православных, ссылаясь при этом на практику «Речи Посполитой Венецкого государства» — Венецианской республики, — где «многое множество греческаго православия людей», и где не чинят «никакова утесненья и принужденья, но и свободное и волное дают во отправлении святыя веры пребыванье и книг благочестивых не препинают, хотя б было и повсечасное издание» (№ 33, с. 226-227). Таким образом, для московских дипломатов Республика св. Марка, давно уже запретившая контакты православных с церковными иерархами, находящимися на территории Османской империи, неожиданно оказалась не «гонителем православных», как можно было бы ожидать, а моделью, представлявшейся достойной всяческого подражания.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Безусловно, сопоставление положения дел в Киевской митрополии и на венецианских землях, где также располагались епархии Константинопольского патриархата, следует продолжить и далее. Уже обнаруженные параллели демонстрируют, что все принимавшиеся решения по церковному администрированию в Киевской митрополии отнюдь не были «беспрецедентными», как это кажется издателям сборника. Именно поэтому отсутствие каких-либо сопоставлений с этими «обнаруживаемыми параллелями» (причем даже уже известными по иным публикациями, где к ним было привлечено специальное внимание) является не совсем честным приемом, сознательно вводящим читателей в заблуждение относительно декларируемой уникальности принятых решений.

Если же вернуться к спору о том, была ли передача Киевской митрополии временной или, как полагает Михаил Желтов, передавалась не только патриарху Иоакиму, не только патриархам, «которые будут после него, подобным же образом», но и навсегда (с. 877-878), то и в этом случае грамота Афанасию Велерианосу предоставляет идеальную параллель. Ведь в тексте синодальной грамоты фила-

72 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1647 г. Д. 7. Л. 9-10.

дельфийскому митрополиту № 15А также говорится о новых правах и владыки Афанасия, и тех, кто будет архиерействовать после него (каг о! ката кафоЪ^ цет'а'Dт6v арх^ратебаогте^). При этом в венецианском документе точно так же, как и в грамотах 1686 г., не указаны сроки, на которые изменялся порядок поставлений духовенства Ионических островов. Это, разумеется, не случайно: никому, ведь, не было известно, сколько времени будет длиться война между Венецией (или позже — Священной лигой) и Портой, и как долго сохранится ситуация, при которой законные иерархи не смогут рукополагать духовенство на кафедры, находящиеся в их каноническом подчине-

нии.73

В 1712 г., после того как филадельфийский митрополит Мелетий Типальдос принял унию, пойдя по пути львовского епископа Иосифа Шумлянского, рукоположений на филадельфийскую кафедру не делалось в течение долгого времени. После возобновления поставле-ний те широкие права филадельфийских иерархов рукополагать духовенство на Ионических островах, которые получил Афанасий Велерианос, и которые, кстати, вызывали весьма острые конфликты со сторонниками канонического порядка поставлений по «акривии»,74 перестают предоставляться.75 Это также наглядно показывает, что подобного рода экстраординарные привилегии, делегирующие возможность хиротоний в чужой епархии, давались на то время, пока не будут «пременены времена и лета», и новая ситуация не позволит перейти от «утешения» к законному порядку регулирования жизни в епархии.76

73 BeXovSqçI. ХриооРоиМя Kai ypappara. S. 48. Все-таки, надо признать, что в синодальном решении, зафиксированном в архиве Константинопольского патриархата, дополнение о патриархах, «которые будут после него», то есть о преемниках московского патриарха Иоакима, отсутствует, хотя и имеется в письме царям (Ср. с. 877). Можно полагать, что невключение этого довольно важного положения в сами постановления было сделано не случайно. Без него преемники патриарха Иоакима теоретически должны были обращаться в Константинополь за повторным разрешением на рукоположения в Киеве.

74См., например: Fonkic B. L. Â6avàaioç BsÀlspiavoç Kai 'Ispsp,laç nspiaTiav6ç: àno T-rçv ioTopla t2v psTa^b toBç a%éasfflv // Ev6vpn°iÇ NiKo^aou M. navayiraraKq. 'HpaK^sio, 2000. S. 235-242. О возможности конфликтов такого рода как раз предупреждали и гетман Иван Самойлович, и митрополит Гедеон, опасаясь того, что «зарубежные» православные обратятся в Константинополь для утверждения своего ставленника на киевскую кафедру, ссылаясь на нарушение канонов.

75 Païzi-Apostolopoulou M. Institutions du Patriarcat œcuménique... P. 337-338.

76 При этом, кстати, ни 30 лет, в течение которых архиерей (подобно филадельфийским митрополитам) «окормлял» не принадлежавшие ему по праву епархии, ни какие-либо иные длительные сроки не имели значения.

«Отпустительная грамота»

К сожалению, в новой публикации греческих текстов синодальных решений не была устранена существенная неточность, обнаружившаяся в их предыдущем издании — обозначение типа этих документов. К. И. Ветошниковым был сделан важный шаг вперед в понимании сути присланных в Москву и Киев документов, и, соответственно, их дальнейшего исследования. Он указал, что синодальная грамота Дионисия IV представляла собой тип «издательной грамоты» (урацца гк86аею^), в то время как в первой публикации их текстов они были ошибочно названы «праксис», то есть «деянием».77 Ошибка, повторенная в публикации «Православной энциклопедии» (№ 218, с. 729; № 219, с. 738), произошла, таким образом, от невнимательности, допущенной в предыдущем издании. Ведь действительно, в греческом тексте грамоты о передаче права благословения киевского митрополита московскому патриарху тип документа четко обозначен в заголовке, после которого и переписан отправленный в Москву текст: «Iaov алараХХак^ то0 яатршрхжой каг ашо81ко0 ураццато^ то0 ЗоВггго^ т© цакаргюхахю латргарх^ МоахоРга^, гк86аею^ фпцг ураццато^...» (с. 729), что означает «Копия патриаршей и соборной грамоты, данной блаженнейшему патриарху Московскому, то есть издательной грамоты...». Далее в тексте документ называется «настоящей78 синодальной изда-тельной грамотой» (то лар6v аuvо8lK6v гк86аею^ урацца — с. 731). «Деянием» же «на пергамене» (т^у ¿V цецРр&уа^ Хеуоцгуп^ ярангу — с. 730) обозначена та грамота, которую в будущем должен давать московский патриарх при рукоположении киевского митрополита (будущая «ставленая грамота», удостоверяющая законность занятия митрополитом его престола).

Любопытно отметить, что для того, чтобы избежать термина «изда-тельная грамота», в современном переводе Д. Е. Афиногенова заголовок был несколько переформулирован «Точная копия патриаршей и соборной грамоты, выданной блаженнейшему патриарху Московскому, то есть издания грамоты о том...»: не «грамота издания», а «издание грамоты». Точно так же небольшое изменение было внесено и в перевод термина, употребленного в самом тексте документа: «настоящая грамота соборного издания» (с. 736), хотя в греческом тексте к слову «грамота» относится и «соборного», и «издания», как в заголовке. Русский переводчик XVII в. перевел этот пассаж следующим образом (исправим заодно и неточности публикации на с. 733):

77 Ченцова В. Г. Синодальное решение. С. 100, 105.

78 «Настоящая» здесь означает «эта», «сия» как в русском переводе XVII в.

«Тем же и явления ради дела сего и утвержения сия написася соборная издателная грамота и во священном кодике написася же нашей Христовой Великия церкви, и списавшися и вручися блаженнейшему патриарху Московскому кир Иоакиму...» (исправленное выделено жирным шрифтом вместо «изъявления» и «сея»).

Во второй написанной «во священном кодике... Христовой Вели-кия церкви» грамоте, которая была послана от константинопольского синода гетману Самойловичу для сообщения ему о принятом решении, никакого специального обозначения для «настоящей грамоты» нет. Тем более странно продолжать называть ее «деянием» после сделанного К. И. Ветошниковым уточнения. Ведь как раз в этом небольшом тексте есть четкое разделение между собственно «отпустительным деянием», которое поставляемому киевскому митрополиту надлежит получать от московского патриарха и его собора, и «патриаршей синодальной издательной грамотой» (в переводе Д. Е. Афиногенова здесь также появляется «нашей патриаршей грамоте соборного издания», а не «соборной грамоте издания»). Эту «издательную грамоту» получил сам московский патриарх «по икономии», чтобы иметь возможность рукополагать митрополитов и давать им грамоту-«деяние» (т—у ало^ите—у ашо0 ярангу ката т6 гк8о0гу т© 0рбую МоахоРга^ ^цгтероу пат-ршрхжбу с^об^у гкЗбаею^ урацца кат'о„коуоцгау... — с. 739). Впрочем, в этом же тексте, в рассуждении о том, что, поскольку Киевская митрополия была подчинена вселенскому престолу, то и митрополит получал рукоположение «л ацгаю^, л З^г^баею^» (с. 738), Д. Е. Афиногенов совершенно справедливо переводит эти слова как «или непосредственно, или через грамоту» — через ту самую «издательную» грамо-ту-«экдосис» (с. 741).

Таким образом, термин «экдосис», как прекрасно было показано К. И. Ветошниковым (с соответствующими ссылками на примеры79), употребляется для обозначения «отпустительной грамоты», и это понимал и совершенно верно переводил всякий раз русский переводчик XVII в. (с. 740). Синодальная грамота Парфения IV, позволяю-

79 Ветошников К. И. Полемический очерк... (в печати). К приведенным многочисленным примерам можно добавить еще три грамоты классического типа «экдосис» 1704-1712 годов иерусалимскому патриарху Досифею и его племяннику Хрисанфу, митрополиту Кесарии Палестинской, с разрешением священнодействовать в епархии константинопольского патриарха: 'Архщ- КаХХЫкос, АеХжоыцд. Та ¿V тог; киЗг^г... Т. 2. 2. 464-465. Дионисий IV как раз накануне своего смещения с кафедры, в октябре 1687 г., кстати, своей грамотой подтвердил полученные филадельфийскими митрополитами права в венецианских землях в соответствии с «патргар%гкг|у ек8о(^». В ее тексте перечисляются все широкие права церковного администрирования и суда, полученные митрополитом, весьма сходные с правами московского патриарха в отношении Киевской епархии: ВеХоюЗцдI- ХриаброиП.а ка! ураррата. 2. 69-74.

щая поставление архимандрита Иннокентия Гизеля в Москве, также предполагает предоставление подобной «отпустительной грамоты»: «архиепископ Московский» мог это сделать «по нашой смиренной власти», то есть по дозволению константинопольского патриарха. Грамота Парфения так же, как и решения 1686 г., давала возможность обойти каноническую «акривию» и решить проблемы с вакантным престолом, на который нельзя было поставить митрополита по всей строгости правил.

Соответственно, без такой «отпустительной грамоты» поставление в Киев митрополита в Москве было серьезным нарушением канонов, и московскому патриарху Иоакиму надо было получить от константинопольского патриарха прощение, то есть «разрешительную грамоту». Поэтому хотя в царской просьбе и не шла речь о необходимости подобной грамоты (Михаил Желтов отмечает, что константинопольский патриарх предоставил «навязанную услугу» и направил в Москву «лишний» документ, «который не соответствовал присланному запросу», то есть разрешительную грамоту патриарху Иоакиму: с. 869, 871, примеч. 67, 883, примеч. 95), подписанный текст разрешения (№ 215) должен был быть обязательно приложен для того, чтобы поставление Гедеона патриархом Иоакимом могло считаться соответствующим церковным канонам.

«Соборное» решение

О том, по каким «правилам» патриарх Досифей «приискал, что волно всякому архиерею отпустить ис своей епархии и подать благословение иному архиерею» (ср. с. 859) уже говорилось ранее, в первом издании синодальных грамот.80 «Правила», то есть каноны, на которые тут, очевидно, ссылается патриарх Досифей, позволяли в древности так называемым хорепископам («т2у х®р2у еягакояои»), а в более позднее время — наместникам (экзархам) рукополагать по поручению правящего епископа и по его разрешению в любом подлежащем тому приходе (Анкир. 13; Антиох. 10; VII Всел. 14).81 В комментариях, посвященных документам 1686 г., таким образом, было бы желательно не пересказывать еще раз сами грамоты, а попытаться рассмотреть именно эту важную их каноническую составляющую (о которой упоминалось в предыдущей публикации), уточ-

80 Ченцова В. Г. Синодальное решение ... С. 98.

81 Maximos, Metropolitan of Sardes. The Oecumenical Patriarchate in the Orthodox Church. A Study in the History and Canons of the Church. Thessaloniki, 1976. P. 4849; Цыпин В., Бусыгин А. В. Викарий // ПЭ. Т. 8. М., 2004. С. 404-409.

нив и дополнив уже выявленные примеры для сопоставления или хотя бы обсудив их.

И Афанасий Велерианос, и московский патриарх Иоаким получили грамоты, в которых прямо и в одинаковых выражениях указано, что они могут рукополагать архиереев в епархиях, не подлежащих их юрисдикции, будь то Киев или Ионические острова. Однако вряд ли возможно усомниться в том, что речь шла вовсе не о «переделе» границ, а об «отпустительных» разрешениях. Ведь как прямо было сказано Досифеем в послании царям, ни митрополит, ни патриарх не может по своей воле изменять границы епархии в пользу другого архиерея, но подобное «приличествует вкупе дати четырем патриархом, яко особу имеющим соборные церкве» («аАА'агпке1 оцо0 тот^ теааарт яатрюрхац ю^ лр6аюлоv гхоиа т^ ка06Хои гкк^пага^», с. 652. В переводе Д. Е. Афиногенова: «но это принадлежит четырем патриархам вместе как олицетворяющим соборную церковь», с. 665). Досифей основывался здесь, видимо, на 2-м правиле Второго Вселенского собора в Константинополе (381 г.), в соответствии с которым церковные границы являются нерушимыми, и именно поэтому лишь собор при участии всех патриархов может принимать решения о каких-либо их изменениях.

С точки зрения Михаила Желтова, принятие решений о Киевской митрополии в 1686 г. в Константинополе «прошло согласно максимально авторитетной по тем условиям процедуре, с созывом архиерейского собора» (с. 866, сравн. с. 869: «решения приняты не единолично, а собором архиереев»). Однако в этом справедливом утверждении есть и некоторый нюанс: собором (а по-гречески «синодом») называют и собрание архиереев Константинопольского (или иного) патриархата, и соборы с участием всех православных патриархов, и древние Вселенские соборы. Таким образом, «максимально авторитетным» в данном случае стал собор архиереев Константинопольского патриархата, а вовсе не тот собор, относительно которого Михаил Желтов, комментируя грамоты, отметил, что «теоретически патриарх Досифей все же допускал возможность смены юрисдикции у митрополий или епархий, но лишь собором четырех патриархов» (с. 862).

А ведь иерусалимский патриарх в своих письмах весьма аргументированно продемонстрировал, почему не пожелал ставить свою подпись на каких-либо грамотах о передаче Киевской митрополии (хотя этого и хотелось бы московскому правительству, как следует из наказа, полученного гонцом Никитой Алексеевым82), и в чем, с его точки

82 «А добро б и то, чтоб у той отпустителной грамоты и ево, иеросалимского патриарха, рука подписана была» (с. 629).

зрения, заключались возможности и пределы полученного московским предстоятелем права управления киевской церковью без «соборного» в полном смысле слова постановления. Кстати, Досифей привел и наглядный пример настоящего соборного решения вопросов, касающихся Московского патриархата и церкви в целом: грамоту-то-мос 1663 г. от всех четырех восточных патриархов.83 Греческий текст этого документа, «Ответов четырех вселенских патриархов о власти царской и патриаршей», на двух экземплярах которого четыре патриарха поставили свои подписи, был написан все тем же писцом — Иоанном Кариофиллисом.84 С точки зрения Досифея, именно такое соборное постановление может иметь законную силу в вопросах церковной дисциплины и церковного строительства.85 Для него необходимо согласие всех патриархов, и «не подобает особливо писати или глаголати, и отвещати не особливо, но обще и со смотрением и во единной книге» / «oùSet ката ^époç урафегу À ^éyeiv каг ànoKpiveç 0аг ow i8ifflç, àAAà koivôç каг цета aKéyeraç каг év évi zôjuj» (с. 652). Следовательно, решение подобных вопросов должно исходить не от одного из патриархов, а быть записано в их общем («едином») «томосе», как это было и в 1663 г. Об этом, судя по статейному списку Никиты Алек-

83 РГАДА. Ф. 135. Древлехранилище. Отд. III. Рубр. I. № 7-8 (май 1663 г.). Изд.: СГГД. Ч. 4. С. 84-117. № 27; Ap/ijU. KaXXiviKoçAeXiKâvyç. Tà èv toîç KraSiÇi... T. 3. S. 93-118. См.: Фонкич Б. Л. Греческие рукописи и документы в России в XIV — начале XVIII в. № XIX. С. 324, 331.

84 Фонкич Б. Л. Иоанн Кариофиллис и его роль в истории русско-греческих связей в XVII в. // Россия и Христианский Восток. Вып. 2-3. М., 2004. С. 395. Отметим, что в этом томосе объяснялось и то, какой «привилий» / «npov6p,iov» имеет константинопольский патриарх: «Яко равны привилия имать по правилам с древним Римом» (СГГД. Ч. 4. С. 96). Этот документ, кстати, может способствовать тому, чтобы развеять высказанные Михаилом Желтовым недоумения по поводу существования Константинопольского патриархата и других церквей в случае, если они «пленишася бесарманы и под игом есть» (Там же. С. 97): «Аще ли бы и изгнани быша от славы своих престолов, но благодать Духа Святаго, по Давиду, никогда же стареется...». А не признающим этих патриархов («зане патриархове суть под игом и нуждею обязаны, не имут чести, достоинства и славы патриаршеския, же бы имели, аще бы свободни были»), в соответствии с томосом, грозит суровое наказание, «яко противящеся божию изволению и токмо чувствам повинующеся и ничто же вящаго разумеюще, да от своих степеней отчуждятся» (Там же. С. 97-98). Михаилу Жел-тову, пожалуй, надо осторожнее высказывать свои сомнения в отношении существования древних патриархатов после османского завоевания, чтобы не подвергнуться наказанию!

85 Представления Досифея Иерусалимского о «соборности» решений специально рассмотрены в публикации: Kontouma V. La Confession de foi de Dosithée de Jérusalem: les versions de 1672 et de 1690 // L'union à l'épreuve du formulaire. Professions de foi entre Églises d'Orient et d'Occident (XIIIe-XVIIIe siècle). Leuven; Paris; Bristol, 2016. P. 346, not. 25, 351.

сеева, в свое время говорил ему и Георгий Левент (Юрий Мецевит86), объяснивший невозможность «учинить того дела», то есть переподчинить Киевскую митрополию московскому патриарху, «не советовав с ыными патриархи и не созвав своей епархии митрополитов» (с. 759; ср. с. 75). В данном случае это упоминание об «ыных патриархах», которое смог запомнить даже московский гонец, представляется весьма показательным, несмотря на то, что Никита Алексеев, передавая слова грека, предполагал, будто речь идет о необходимости собрания собора лишь митрополитов Константинопольского патриархата.

Впрочем, для того решения, которое в конечном счете и было принято, — предоставления «отпустительной»/«издательной» грамоты, передающей право рукоположения киевских митрополитов московскому патриарху — заседания синода константинопольского патриарха было достаточно. И, собственно, само предложение иерусалимского патриарха состояло как раз в том, чтобы решить проблему Киевской митрополии без участия собора всех патриархов. Для этого можно было «ради нужды Констянтинополю» («Sia rpv Kaxé%ouaav avayK^v xrçv KravaxavxivounoAnv») поставлять киевских митрополитов и судить их в Москве, но посылать до или после такого поставления грамоту константинопольскому патриарху. До хиротонии эта грамота нужна была «для издания» / «Sia ekSogiv», то есть требовалась все та же «отпустительная»/«издательная» грамота, позволяющая поставить по икономии архиерея не у своего иерарха. В случае же если отправлялась после поставления митрополита — то «для уведомления» («npoç eiSn^iv», с. 655), что, видимо, подразумевало получение такой отпустительной грамоты или прощения задним числом (как в грамоте, посланной патриарху Иоакиму).87 Подобный идеальный порядок делегирования власти канонического архиерея другому и предусматривал поминовение константинопольского патриарха (p.ovov va ^vn^oveuf xov KfflvaxavxivounoÀeraç) в епархии, которая окажется «управляемой святейшим патриархом Московским»: «и да будет епархия убо костян-

86 Отождествить Юрия Дмитриева Мецевита с Георгием Левентом удалось по сохранившейся в русском переводе грамоте константинопольского патриарха Калли-ника II и иерусалимского патриарха Досифея, данной вдове грека, Зое, названной «сожителницей оумершаго Юрья Дмитреева Левента Мецевита». В грамоте говорилось о назначении двоюродного брата Зои, известного по русским источникам как «Дмитрий Юрьев», душеприказчиком, обязанным позаботиться о передаче наследникам принадлежавшей покойному собственности. См.: ГИМ, ОР. Син. 1195. № 264. Л. 416.

87 Ср. также самовольное поставление Афанасием Велерианосом архиепископа Ке-фаллинии, а затем получение от вселенского патриарха Иоанникия II грамоты с разрешением: Ченцова В. Г. Синодальное решение. С. 95.

тинополского, намесничествующая88 де от святейшаго патриарха московского» / «каг va eívai глархга то0 KfflvoxavxivounóXeffl^ émxponeuop.évn 8г napa то0 аугюхатои яахргархои МоахоРга^», как это и указано в письме царям (с. 655, 663, 861).

Таким образом, при всех имеющихся различиях представлений Дионисия IV и Досифея Иерусалимского о том, как и кого надлежит в дальнейшем рукополагать в киевские митрополиты, основной вопрос о возможности переподчинения епархии был обоими решен однозначно. И в синодальной «отпустительной грамоте», и в письме До-сифея царям говорилось именно о делегировании права поставления митрополита московскому патриарху, поскольку полная передача юрисдикции была возможна лишь по решению собора с участием патриархов. Однако в отличие от предложенного Досифеем плана, синодальное решение, подписанное Дионисием, не предполагало получения «отпустительной грамоты» всякий раз при избрании очередного киевского архиерея, и разрешение-«экдосис» было дано в более общей форме подобно тому, которое было дано и филадельфийскому митрополиту Афанасию Велерианосу в 1651 г. Оно также давало ему позволение совершать поставления в епархиях без оговорки о каких-либо специальных уведомлениях каждый раз Константинополя.

Но почему так настаивал на значении в подобных случаях именно соборного решения (то есть решения не константинопольского синода, а собора всех патриархов) Досифей Иерусалимский? В византийское время ключевую роль в изменении границ епархий играл император, поскольку церковные пределы следовали светскому административному делению империи.89 Эта традиция сохранялась до ее падения, так что и разделение или слияние митрополии Руси были вполне законны с правовой точки зрения, если происходили при участии церковных властей и по императорскому указу (хрисовулу).90 После 1453 г. ситуация должна была измениться: «вселенские» императоры, признаваемые православной церковью, уже не существовали и не могли

88 Так. В издании напрасно была добавлена буква «наместничествующая».

89 Laurent V. Les droits de l'empereur en matière ecclésiastique: l'accord de 13801382 // Revue des études byzantines. 1955. T. 13. P. 5-20; Vetochnikov K. Le pouvoir de l'empereur byzantin sur l'Église Russe (d'après les actes patriarcaux) // Byzantium as Bridge between West and East. Proceedings of the International Conference. Vienna, 3-5 May 2012. Wien, 2015. P. 131-155; Moulet B. Limites et discontinuités à Byzance: le cas des territoires épiscopaux // Ériger et borner diocèses et principautés au Moyen Âge. Limites et frontières. Vol. II. Villeneuve d'Ascq, 2017. P. 45-60.

90 Vetochnikov K. Le titre officiel des métropolites russes au moyen âge // Le patriarcat Œcuménique de Constantinople et Byzance hors frontières (1204-1586): Actes de la table ronde organisée dans le cadre du XXIIe Congrès international des études byzantines, Sofia, 22-27 août 2011. Paris, 2014. P. 275-276.

по своей воле менять границы. Нельзя при этом не отметить и участие в переделах границ в роли «василевсов» и османских властей, занявших место императоров в регулировании подобных вопросов, как это видно по упомянутому берату о возвращении митрополии Алеппо антиохийскому патриарху. Применение канонов к практике изменения границ епархий после 1453 г. нуждается в дальнейшем исследовании, но нет сомнения, что отнюдь не «обидой» было продиктовано «заявление Досифея» о том, будто «передача Киевской митрополии может быть санкционирована только всеми четырьмя восточными патриархами совместно», как почему-то полагают авторы (с. 128, 861). Ведь точно так же в 1590 и 1593 годах было утверждено учреждение Московского патриархата, так же был подписан томос 1663 г. «О власти царской и патриаршей», так же принимались и иные документы Восточной церкви, касающиеся проблем церковной юрисдикции (например, о подлежании Синайского архиепископства иерусалимскому патриарху или о разрешении «дела патриарха Никона»).

Обозначение грамоты патриарха Иеремии II 1589 г. об учреждении Московского патриархата «патриаршим хрисовулом» в томосе 1590 г., как уже отмечалось, являлось очевидной отсылкой к преемственности власти византийских императоров в делах церковного устроения. В отсутствие православного императора некоторые его функции символически перешли к предстоятелю церкви «Нового Рима».91 Однако, судя по тому, что потребовались новые решения, утверждающие грамоту Иеремии, подписанные и остальными патриархами, прерогативы светской власти (то есть право менять границы диоцезов) к одному лишь константинопольскому патриарху, с точки зрения Восточной церкви, так и не перешли. Примечательно, что постановление собора 1593 г. одновременно с решением о повышении статуса московской кафедры обозначило и права константинопольского патриарха, зафиксировав это в едином документе. Впоследствии и в томосе 1663 г. были специально оговорены права константинопольского патриарха, а также то, что «от святых и божественных правил единым патриархом честно разделены суть части вселенныя».92 Запрещая нарушать «пределы отеческия» и иное, «преданна от свя-

91 ПаКц-АпоогоЛопоиЛои М. «ХриоброиМоу латршр%1к^». Та лараЗо^а Згп^шратгк^^ ка! "л 18риоп тоВ Патршр%еши М6о%а^ // Моа%ор1а. Проблемы византийской и новогреческой филологии. К 60-летию Б. Л. Фонкича. М., 2001. 2. 335-345. Кстати, и грамота 1651 г. Афанасию Велерианосу также обозначена в ее тексте «хрисовулом», см.: Фонкич Б. Л. Исследования по греческой палеографии и кодикологии ^-ХГХ вв. М., 2014. С. 665-676.

92 СГГД. Ч. 4. С. 99; Ар/Щ КаМмкодАеАгкжцд. Та ¿V той; кибгф,... Т. 3. 2. 104.

тых правил и святых отцев», томос указывал, что лишь решения «святых соборов» «не глаголются новости» или те «поновления», за которые предусмотрены наказания.93 Подобный собор как возможную инстанцию и имел в виду патриарх Досифей, когда писал о недопущении произвольного изменения «межей отеческих», задаваясь вопросом «Кто может сия да простить?» (с. 674, 678, 681). Однако такой собор предполагал участие не одних лишь членов константинопольского синода, но всех патриархов, а возможно, и светских властей Османской империи в утверждении решения, касающегося границ Вселенского патриархата.

«Казацкое православие»

Несмотря на высказанные замечания, нельзя не отметить, что в послесловии Михаила Желтова поставлено много интересных и важных вопросов. Один из них, который, пожалуй, следует считать основным для дальнейшего исследования позиции Восточной церкви в «киевском деле» — это причины существующих различий в концепциях решения проблемы Киевской епархии у двух патриархов, Досифея Иерусалимского и Дионисия Константинопольского. Чтобы нагляднее представить эту разницу, Михаил Желтов даже составил таблицу соответствий и несоответствий отдельных положений грамот обоих предстоятелей так, как они ему представлялись (с. 875-878). При этом, конечно, бросается в глаза то обстоятельство, что Досифей явно негативно настроен в отношении жителей «Казакии»: он укоряет их в «отступлении от чистоты православия» и поэтому предлагает, «по сути, лишить... права на внутреннее самоуправление» (с. 875, подробнее см. с. 862-865, см. также с. 127). Причиной «недоверчивости» Досифея к «жителям Малороссии» является латинское влияние на духовенство Киевской епархии (с. 864). Однако на этом объяснении Михаил Желтов и останавливается, так что авторами вошедших в том статей «антиказацкие» пассажи иерусалимского патриарха были прокомментированы не очень конкретно: речь в письме шла о «проникновении католических традиций», а патриарх «подозревал всех жителей «Казакии»... в отступлении от чистоты православия» (с. 875).

Представляется, однако, что для понимания причин столь энергичного осуждения Досифеем Иерусалимским «казацкого духовенства», его недовольства, якобы, существовавшей модой в епархии на «езувитские94 ожерелия» и при этом ожидания укрепления право-

93 См. также греческий текст: СГГД. Ч. 4. С. 113-114; Ар/щ. КаХХткод АеХжтця. Та ¿V тог; киЗг^г... Т. 3. 2. 116-117.

94 Так, а не «изувитские» (с. 661). Кстати, в издании 1872 г. — верно.

славия в Киевской епархии благодаря «москалям», которых, казалось бы, он сам только что сурово осудил за всяческие нарушения, было бы небесполезно хотя бы в общих чертах сообщить читателю о развернувшихся в это время богословских спорах о Святых Дарах. В этих спорах часть восточного духовенства придерживалась общего с католиками понимания времени претворения хлеба и вина в плоть и кровь Христову. По распространившемуся представлению, закрепленному в опубликованных киевским митрополитом Петром Могилой богослужебных книгах, это происходило после произнесения установительных слов («Приимите, ядите...Пийте от нея вси...»), а не после призывания Святого Духа (эпиклезы).95 На соборе в Яссах осенью 1642 г. обсуждение текста «Исповедания веры», подготовленного киевскими богословами, привело к дискуссии именно по вопросу о времени пресуществления, а также относительно существования чистилища.96 Константинопольский богослов Мелетий Сириг, переведя «Исповедание веры» на греческий, внес существенную редакторскую правку в текст, касающуюся утверждения православных представлений о таинстве евхаристии. Позже высоко ценивший труды Мелетия Сирига патриарх Досифей не только бережно сохранил рукописи этого богослова, но и начал их публикацию. Однако поправки Сирига так и не были приняты киевским митрополитом, и в «Требник», изданный в Киеве в 1646 г., вошло понимание пресуществления в интерпретации Петра Могилы.

Эхо расколовшей Восточную церковь борьбы с «хлебопоклонной ересью», в которой Досифей Иерусалимский отстаивал православный взгляд на евхаристию (то есть претворение, происходящее после эпиклезы), к тому же, накладывалось на уже давно развернувшуюся богословскую полемику все с тем же великим логофетом Иоанном Кариофиллисом, пик которой пришелся на 1689-1691 годы.97 Доси-

95 Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 350; Бернацкий М. М. 1) Досифей II Нотара, патриарх Иерусалимский // ПЭ. Т. 16. М., 2007. С. 76; 2) Споры о времени преложения Святых Даров и другие вопросы богословско-литургического характера в российском богословии XVII века // Православное учение о церковных таинствах: Материалы V Международной богословской конференции РПЦ (Москва, 13-16 ноября 2007 г.). Т. 2. М., 2009. С. 239-252. О существующих предположениях по поводу времени проникновения католического понимания времени пресуществления в богословие Киевской митрополии см.: Яко-венко Н. У пошуках Нового неба. Життя i тексти Йоаниюя Галятовського. Ки1в, 2017. С. 287-293.

96 Olar O. «Un temps pour parler». Dosithée de Jérusalem et le synode de Jassy (1642) // Analele Putnei. 2014. T. 10/1. P. 216-217.

97 Kontouma V. Christianisme orthodoxe, XVe-XXIe siècles // Annuaire de l'École pratique des hautes études. Section des sciences religieuses. 2019. T. 126. P. 240-243, 249-250.

фей начал решительную борьбу с неприятием Кариофиллисом самого термина «пресуществление», которое, по представлениям последнего, отсутствовало в православной богословской традиции, обвиняя из-за этого великого логофета в приверженности кальвинизму.98 Иоанн Кариофиллис был близок к константинопольскому патриарху Дионисию IV, и именно под его влиянием Дионисий в октябре 1686 г., когда Досифей Иерусалимский был в Валахии, подписал решение об автокефалии Синайского архиепископства.99 Это решение утверждало независимость Синая от Иерусалимского патриархата, за которую синаиты боролись на протяжении длительного времени. Несмотря на отмену этого решения уже в феврале следующего года вернувшимся после Дионисия на константинопольский престол патриархом Иаковом,100 иерусалимскому предстоятелю, небезосновательно опасавшемуся даже покушения на свою жизнь,101 пришлось в течение целого ряда лет добиваться окончательного (соборного!) постановления о «синайском деле» и признания своей юрисдикции над Синаем.

Синаиты были в большом фаворе не только у Дионисия IV и Иоанна Кариофиллиса, но и у Ивана Самойловича. Ведь упомянутый выше «названый патриарх» Мелетий Охридский, благодаря гетману надолго поселившийся в Нежине, не случайно сделал своими наследниками по духовной грамоте синаитов — он и сам, по-видимому, был пострижеником Синайского монастыря.102 Именно в связи с осуществлявшимися Мелетием поставлениями в Киевской епархии (по разрешению, очевидно, также «отпустительной грамотой» или «экдосису»,

98 Todt Kl.-P. Dositheos II von Jerusalem // La Théologie Byzantine et sa tradition. Vol. II (XIIIe-XIXe s.). Turnhout, 2002. (Corpus Christianorum). S. 668-669; Бернац-кий М. М. Константинопольский Собор 1691 г. и его рецепция в России в контексте евхаристических споров последней четверти XVII века // Богословские труды. Т. 41. М., 2007. С. 134-136; Kontouma V. La Confession de foi de Dosithée de Jérusalem... P. 357-363.

99 Avaomoiov imav. E. SivaïTiKà то0 ISTKai IZaièva. AievÉ^siç SiàTnvSiKaioSoolavèniTlç Movlç. Tôp,si;ô%iov TO0 Ka'i'pou. Aià^iraosiç S^àvs^aprqalav то0 àp%isnioKÔnou Âvavla. ©so-oa^ovÎK^, 1970. S. 92, 106; XaXaaràvnçВ. Г. Iraàvvqç Kapuoip'UÀ.Ànç (ci 1610-1692). Bloç Kai ouyypaipiKÔ épyo. Дштрф"п èni SiSaKTopia. A6»va, 2010. S. 160-189, 225.

100 'Apxiß. KaXXiviKoç AeXiKavnç. Tà èv xoîç KraSi^i... T. 2. S. 399-410; Материалы для истории архиепископии Синайской горы // Православный палестинский сборник. Т. XX. Вып. 1 (58). Ч. 2. СПб., 1909. С. 357-371.

101 Kontouma V. Christianisme orthodoxe. P. 243.

102О связях Мелетия Охридского с синаитами см.: Ченцова В. Г. Мелетш Охридский. С. 104-105. О роли синаитов на украинских землях см.: Семесько-Бабару Т. М. История подворий Синайского монастыря в Киеве и Нежине // Русские иконы Синая. Жалованные грамоты, иконы и произведения декоративно-прикладного искусства XVI-XX веков из России, хранящиеся в монастыре св. Екатерины на Синае. М., 2015. С. 41.

полученному от Дионисия IV через все того же Иоанна Кариофил-лиса!103), а не из-за латинского влияния вообще Досифей Иерусалимский возмущался рукоположением нескольких священников или диаконов во время одной литургии (с. 654, 662, 666).104 Таким образом, письма Досифея — не просто демонстрация осуждения патриархом «латинского влияния» и киевского «казацкого» духовенства, а свидетельство и отражение сложной церковно-политической борьбы внутри самой Восточной церкви, в которой предстоятель вел полемику одновременно и против «латинизированного» клира Киевской епархии, и против «кальвинистов» в самом Константинополе, и против попыток синаитов утвердить свою церковную независимость, а также их активного проникновения на территорию Киевской митрополии (при поддержке И. Самойловича).105 Письма Досифея свидетельствуют и о тех существенных различиях в богословских и обрядовых вопросах, которые продолжали сохраняться в разных епархиях Восточной церкви, вызывая напряженные конфликты.

Весьма показательно при этом и появление в письме иерусалимского патриарха царям настойчивого пожелания «да не бывают игумены или106 архимандриты от рода казацкого, но москали» (с. 126127, 661). Казалось бы, трудно продемонстрировать большую нелюбовь и подозрительность ко всему «киевскому»-«казацкому», хотя

103 «...Подобаше яко блаженство твое, егда отиде отселе в тамошния краи, просити у нас и грамоту позволительную, яко да где призван будет с ведомостию места того предстательствующу, действовати архиерейский чин, и мы не отрицалися дати тебе от себе тую грамоту. Сего ради, не презря моление твое, се посылаем блаженству твоему, и возприяти будеши из рук премудрейшаго великого логофета. И по содержании той же патриаршеской соборной грамоты имети будете волю совершати архиерейский чин, идеже призваны будете, позволением места того предстательствующу, и да будет к нам ответное твое писмо ко объявлению пребывания твоего» (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1686 г. Д. 11. Л. 70-71). «Великим логофетом» и был тогда Иоанн Ка-риофиллис.

104 Еще в 1694 г. московский патриарх Адриан продолжал требовать от ставшего киевским митрополитом Варлаама Ясинского запретить служить Мелетию Охрид-скому в Киевской епархии, поскольку такие как он «ставят во священный чин своевольно, не знамо кого и не ведомо камо, для корысти» (АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 407). Практика нескольких поставлений на одной литургии засвидетельствована в Киевской митрополии задолго до 1686 г. и, в частности, осуждалась на Большом Московском Соборе 1666-1667 г. См.: Ар/щ. КаААткод АеАжауцд. Та ¿V той; киЗ^г... Т. 3. 2. 139-140.

105 Кроме пребывания в Нежине Мелетия Охридского, стоит вспомнить и «Синайский помянник» — свидетельство посещения синаитами украинских городов и их связей с казацкой элитой. См., например, об этом важном и недостаточно исследованном источнике: Фонкич Б. Л. Синайский помянник // Россия и Христианский Восток. Вып. 1. М., 1997. С. 259-263.

106 Так, а не «и» (с. 661).

это и несколько странно выглядит в письме, где одновременно высказана суровая критика «москалей» и возмущение из-за нарушения ими границ чужой епархии. Михаил Желтов отмечает также, что отсутствие какой-либо критики «церковно-правового уклада» православных Киевской митрополии в отправленной патриархом Досифеем грамоте самим этим православным объясняется тем, что он «не хотел оттолкнуть их своей критикой» (с. 865).

Однако ничего особо странного в выпадах патриарха против духовенства «Казакии» на самом деле нет: это очередной и немаленький камень в огород московского патриарха Иоакима. Ведь именно он только что своей грамотой утвердил новым архимандритом Киево-Печерской лавры Варлаама Ясинского, бывшего студента западных университетов.107 Таким образом, прозрачная аллюзия на события, связанные с московским вмешательством в назначение учившегося у католиков и носившего «иезуитские воротники» архимандрита в став-ропигиальный монастырь константинопольского патриарха, продолжает весьма недипломатичные замечания в адрес московского патриарха. Впрочем, не только Варлаама Ясинского можно было причислить к носившим «иезуитские воротники»: даже столь верный Москве архиерей как черниговский архиепископ Лазарь Баранович также получил образование в польских учебных заведениях.108

Не удивительно, что позже, в 1688 г., патриарх Иоаким, в свою очередь, воспользовался осуждением «хлебопоклонной ереси» как предлогом для возобновления упреков в адрес константинопольских патриархов, из-за которых верующие Киевской митрополии оказались отпавшими от православных догматов, «научившися от латин», и отставшими от «чинов и святых обычаев московских».109 Патриарх Иоаким, видимо, надеялся, что совместная борьба за православное понимание таинства евхаристии, которое потребует соборного постановления Восточной церкви, позволит включить в такое постановление и окончательное решение по вопросу о Киевской митрополии. Так, в ответе бывшему патриарху Дионисию он просил: «Блаженство твое и прочии патриархи, отъпишите соборне сущим в Киеве и всем россам, яко глаголющии яко таинство евхаристии совершается токмо господними словами, без призывания Святаго Духа чрез молитву иереову, суть латини... обличите их и запретите и тяжко осудите, да не явятся заблудители святыя Христовы Восточныя церкве, но да имут покорение и послушание святейшему нашему престолу Мос-

107 Алексеев А. И. Варлаам (Ясинский) // ПЭ. Т. 6. М., 2003. С. 605-607.

108 Матушек Е. Ю. Языковая личность украинского проповедника XVII века // Zmogus Kalbos Erdveje. 6: Mokslini^ straipsni^ rinkinys. Kaunas, 2010. P. 301.

109 АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 195-196.

ковскому».110 Подобное постановление должно было, таким образом, не только дать определение православному пониманию евхаристии, но и соборно подтвердить «покорение» Киевской митрополии Московскому патриархату. Не это ли будущее решение восточных патриархов имел в виду патриарх Иоаким, написав в октябре 1689 г. львовскому епископу Иосифу Шумлянскому, что «в нынешняя лета собором святейших патриархов православныя Восточныя церкве» Киевская митрополия «определися совершенно» московскому пат-

риарху?111

Однако ни в соборном постановлении 1691 г. о времени пресуществления хлеба и вина в тело и кровь Христову (принятом при участии константинопольского патриарха Каллиника и Досифея Иерусалимского), ни в иных решениях ничего о Киевской митрополии не гово-рится.112 Ожидания патриарха Иоакима оказались тщетны. Надо, впрочем, признать, что противостояние с киевскими учеными теологами в одном из основных вопросов православного богословия, касающемся евхаристии, наряду с другими обстоятельствами (соперничеством за Святые места с католиками, борьбой иерусалимского патриарха с синаитами, проблемами с автокефалией Охрида), без сомнения, способствовало тому, что Восточная церковь тогда не возражала против нового порядка управления Киевской митрополией.

Титул экзарха

Издателями была проделана большая работа по выявлению документов, относящихся к истории перехода Киевской митрополии под власть московского патриарха. При этом ими подчас были обнаружены несколько списков одного и того же текста. Прежде всего — это привезенные в 1686 г. московским гонцом Никитой Алексеевым и гетманским посланцем Иваном Лисицей грамоты, которые были переведены и несколько раз переписаны для разных целей. Однако

110 АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 199.

111 Там же. С. 291-292.

112 Бернацкий М. М. Константинопольский Собор 1691 г. и его рецепция в России в контексте евхаристических споров последней четверти XVII века. С. 133-145; Vaporis N. M. Codex (Г') Gamma of the Ecumenical Patriarchate of Constantinople // The Greek Orthodox Theological Review. 1973. Vol. XVIII (1-2). Addenda. P. 19-31. N 1. См. также присланную в Москву грамоту 1691 г.: ГИМ, ОР. Синод. грам. 2319; Владимир (Филантропов), архимандрит. Систематическое описание рукописей московской Синодальной (патриаршей) библиотеки. Т. 1. Москва, 1894. № 545. Изд.: Kap^ipn^ I- Доураика ка! аирРоАжа pvqpeia ti? 'ОрбоЗофи КабоАлкп? 'Екк^п^а?-A91vai, 1968. Т. 2. 2. 779-783.

собственно источниковедению в книге уделено лишь две страницы комментариев (с. 141-142), где перечисляются основные типы рукописных источников, использованных при исследовании и издании документов. Среди них — и подлинники разнообразной корреспонденции (в том числе греческие грамоты 1686 г.), и столбцы — документация разных московских приказов, и списки этих документов, собранные в посольские книги, и сборник «Икона» — копии, переписанные для нужд патриаршего двора. К сожалению, никаких подробностей относительно того, как формировались эти отдельные документальные комплексы и для каких целей в них оказались публикуемые тексты, читателю узнать не удается, и эта работа только еще предстоит в будущем. В то же время, при наличии столь сложной и разнообразной группы материалов и нескольких списков одного и того же документа важно было объяснить, какая копия будет взята для издания в качестве основной. Издатели оговаривают это во введении: в тех случаях, когда имелся выбор между несколькими копиями, основной издаваемой становилась та, «которая была обнаружена при подготовке корпуса документов первой или лучше сохранилась» (с. 143). Поскольку между выявленными списками одного текста «разительных смысловых отличий не было обнаружено», то, казалось бы, для читателя и не должно быть особенной разницы, по какому из них издается документ. Однако это не совсем так.

Среди опубликованных источников особое внимание привлекает группа переводов документов, привезенных в Москву Иваном Лисицей. Они сделаны с тех копий греческих грамот, подлинники которых были адресованы восточными патриархами гетману Самойловичу, но которые оказались пересланы от него в копиях.113 Эти переводы вместе со списками переводов писем самого гетмана вошли в одно из дел архива Малороссийского приказа (РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 162 за 1686-1687 годы114). Издателями часть переводов документов была взята из этого столбца, часть же опубликована по иным копиям (док. 213, 216-217, 219). Так, например, разрешительная грамота Гедеону от патриарха Дионисия IV опубликована по копии в сборнике «Икона» (с. 727-728, с упоминанием о существовании перевода и в столбце: РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 162. Л. 89-90, 92-95). При та-

113 На с. 801 надо читать «а самыи истинныи святейшаго вселенского патриарха привилеи оставил при себе для того, чтоб их объявить мог Войску и народу мало-росийскому» (РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 162. Л. 68), а не «самый истинный... при-вилей», так как речь идет о «четырех привилиях» и даже «их» указывает на то, что все подлинники четырех грамот были оставлены гетманом у себя.

114 Малороссийский приказ. Описи фонда № 229 Российского государственного архива древних актов. М., 2012. С. 144-145.

ком способе формирования выборки читатели, да и сами исследователи перестают обращать внимание на довольно важный факт — все документы, привезенные Иваном Лисицей, составляли изначально единый комплекс, переводы их сразу оказались в одном и том же столбце и уже потом разошлись по копиям дальше, попав и в «Икону». Важной особенностью этого комплекса документов является то, что они переводились не с подлинников, а с гетманских списков. Если бы документы были опубликованы по текстам, сохранившимся в архиве Малороссийского приказа, то эта их общность происхождения была бы заметнее.

Что же отличает грамоты, привезенные Иваном Лисицей, от остальных? В переводах лишь этих «гетманских списков» обнаруживаются те дополнения к титулу киевского митрополита, которые отсутствуют в грамотах, доставленных в Москву в подлинниках. В двух из этих списков митрополит Гедеон назван «пречестным» (ипертимом) и экзархом («экзархом всеа Росии»). Михаил Желтов прекрасно показал в своей статье, что в переговорах с московскими властями гетман упорно боролся за сохранение привилегий и обычаев, принятых в Киевской митрополии, в том числе и за сохранение титула экзарха константинопольского патриарха. Автор также подчеркивает, что эти титулы появляются в грамотах, посланных не в Москву, а в Киев (с. 876), и замечает, что встречающийся там необычный титул, который, как предполагалось, получит митрополит, «экзарх всея России», мог быть изобретен самим гетманом и, тем самым, связан с желанием сохранить за киевским предстоятелем «прилог» всея Руси/России. Хотя Михаил Желтов, основываясь на текстах грамот, привезенных Никитой Алексеевым, и делает вывод, что константинопольский патриарх «не считал митрополита Гедеона своим экзархом» (с. 876), по мнению автора, появление этого титула в грамотах Дионисия IV связано с готовностью патриарха «во всем идти навстречу гетману».

Однако, как было сказано выше, патриаршим экзархом и иперти-мом к тому времени уже стал митрополит Панкратий Каменец-По-дольский/Галицкий, а вовсе не Гедеон, который, соответственно, и не мог сохранять своего полного титула. Поэтому в патриарших грамотах отсутствуют титулы «экзарха», «ипертима» (пречестного) и «Галицкого», а Гедеон, в соответствии с ними, мог называться лишь «митрополитом Киевским». Так что совершенно напрасно, как кажется, Михаил Желтов подозревает здесь патриарха Дионисия в подлоге, предполагая, что титул экзарха был указан лишь «в тех документах, которые предназначались для малороссийской аудитории» (с. 877). Кажется более вероятным, что в этих документах он предназначался как раз для «московской аудитории»: в копии, отправленные в Москву, могли быть внесены небольшие изменения и вставлено

то важное для гетмана и сохранения статуса киевских митрополитов слово «экзарх», которое отсутствует во всех остальных документах. Не случайно и Михаил Желтов почувствовал, что титул мог быть изобретен гетманом! Важен же этот титул был не из-за какого-то непонятного упорства Ивана Самойловича, а потому что однозначно указывал на сохранение канонической зависимости киевского митрополита от константинопольского патриарха и давал возможность киевскому владыке распространять свою власть на всю «Малую Ро-сию». Это не позволило бы «заграничным» православным, воспользовавшись при поставлении Гедеона отступлением от канонической строгости (какой бы икономией оно ни объяснялось), договориться и в Константинополе, и с польским королем о поставлении в Киев другого митрополита, уже исходя из «акривии». Видимо, гетман все же хотел убедить московский двор, что титул экзарха за митрополитом следует сохранить, и что он все равно будет получен (и даже уже получен в некоторых грамотах!) от константинопольского патриарха.

Отметим также, что Досифей Иерусалимский в послании к епископам, находящимся «в тишайшем Полском и Литовском владении» (док. 209), назидая их, объявлял, что митрополит Гедеон был хиротонисан московским патриархом и его архиерейским собором «по воли и мысли блаженнейших и святейших патриархов, се есть вселенского и прочих трех Востока великих архиереов» (с. 692), и его надлежит принимать за «истинного митрополита». Несмотря на отсутствие подлинно соборного решения о передаче митрополии, — а речь о каких-либо изменениях в юрисдикции Киевской митрополии в письме, естественно, не идет — Досифей считал важным указать епископату, что само поставление Гедеона в Москве произошло с согласия всех восточных патриархов (хотя это и не так). Очевидно, это было сделано с тем, чтобы никем не поднимался вопрос о каноничности новоизбранного митрополита, которого, хоть и без титулов «пречест-ного» и «экзарха», принимали бы на территории Киевской митрополии также и «зарубежные» православные.

Копии текстов

Но если в рассмотренном случае вопросы к издателям возникают, прежде всего, из-за отсутствия логики в выборе копий публикуемых документов, то в других предпочтение одного списка другим представляется гораздо более сомнительным. Так, в книге опубликована наказная память гонцу Никите Алексееву (с. 626-631) по списку из посольской книги (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 25. Л. 377-387 об.). При этом издатели тщательно отмечают, на каком листе изменился

почерк (то есть работу над копированием документа из столбцов продолжил другой писец), а где внесены крайне немногочисленные исправления (случайные описки). По-видимому, при этом предполагалась, что выбранный список — «лучше сохранившаяся» копия. С этим не поспоришь, ведь если обратиться к столбцам дела о посольстве Никиты Алексеева (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1685 г. Д. 1. Л. 1946 об.), то можно обнаружить очень грязный и многократно правленый черновик наказа гонцу. Но насколько он интереснее того же текста, переписанного писцами в посольскую книгу!

Казалось бы, авторы введения должны были быть особенно заинтересованы в детальном изучении текста наказа, ведь они специально останавливаются на вопросе о подготовке поездки Никиты Алексеева и, исходя из имеющихся документов, даже делают весьма существенные для понимания особенностей отношений московского двора с восточными патриархами и с султаном выводы (с. 111). Так, им представляется несколько необычным тот факт, что Никита Алексеев был отправлен со столь важной миссией лишь «в гонцех», полагая, что из-за противодействия османских властей московское правительство не могло послать «великое посольство». Остается неясным, впрочем, зачем такое «великое посольство» должно было быть отправлено. К 1685-1686 годам дипломатические контакты между Османской империей и Московским государством были связаны лишь с закреплением заключенного как раз «великим посольством» Бахчисарайского мира 1681 г. и урегулированием приграничных конфликтов. Контакты же с патриархами осуществлялись как через официальных московских дипломатических представителей (если таковые направлялись к османскому двору), так и через получавших поручение любых доверенных лиц (подобно тому же греку Зафирию-Захарию Иванову). Важнейшие дела, связанные с томосом 1663 г. и подготовкой Московского собора 1666-1667 годов, были доверены иеродиакону Мелетию Греку, упомянутому в письме Досифеем Иерусалимским, который и вовсе не имел никакого официального дипломатического статуса. Дипломатический статус никогда не придавался направляемым по церковным делам московским представителям.

Но если с отправкой Никиты Алексеева лишь «в гонцех» все более-менее понятно, то наказная память представляется чрезвычайно занимательным источником. Он позволяет выяснить этапы работы над подготовкой посольства. Листы наказа написаны разными почерками, правка внесена разными же руками. В первоначальном варианте наказа Никите Алексееву, по приезде в Константинополь, предлагалось произнести приветствие патриарху только от царей, а имя царевны Софьи Алексеевны было добавлено в текст позже. Причем это происходит в то самое время, когда окружение Софьи ведет борьбу

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

(в том числе и с патриархом Иоакимом) за ее право на венчание и признание равной царственным братьям. Изучение почерков, которыми была внесена правка, дает возможность даже назвать имена «политиков», непосредственно занимавшихся «посольской миссией»: 1) л. 19-29, 31-32, 39, 42, 43 написаны подьячим К. Н. Нефимоно-вым, правка вносилась практически везде думным дьяком Е. И. Укра-инцевым, а на л. 20 и 41 — предположительно, также дьяком В. Т. Посниковым. Посниковым же, видимо, написана вставка на л. 46 об.; 2) почти все вставки на оборотах листов (л. 23 об., 24 об., 28 об., 30 об., 32 об., 43 об.) и общая правка текста сделаны рукой Е. И. Украинцева. Им же, видимо, после редактирования, переписаны и еще раз отредактированы л. 33-38, 40-41, а также, возможно, его руке принадлежат запись на л. 40 об. и правка на л. 29 (в том числе и вставка с именем царевны Софьи Алексеевны).

Безусловно, текст наказной памяти в посольской книге аккуратно написан и его легче издавать. Но есть ли смысл указывать столь минимальную правку в копии, если черновик наказа в столбцах гораздо информативнее? Да и сами издатели понимают, что документы в посольские книги переписывались со столбцов (с. 142), так что представляется удивительным желание воспользоваться «более чистым» текстом, который в любом случае вторичен по отношению к столбцам. Это особенно удивляет на примере писем Никиты Алексеева от 12 и 24 декабря 1685 г. из Батурина и Перекопа, изданных по копии в той же посольской книге (с. 639-643). Но письма существуют в подлинниках, причем, по-видимому, являющихся автографами подьячего (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1685 г. Д. 1. Л. 103-106, 107-112). На л. 103 об. и л. 118 об. даже имеются фрагменты оттисков его печати. Эти тексты, предназначавшиеся для главы Посольского приказа В. В. Голицына, тоже аккуратно переписаны и прекрасно сохранились, что делает обращение к копиям лишенным смысла.

Как будто нарочно не указаны издателями и листы подлинника письма В. В. Голицыну грека Георгия Левента (Юрия Мецевита). Письмо публикуется по сделанному с него списку, что в этом случае вполне оправдано — текст автографа115 оказался почти полностью смыт в том самом кораблекрушении, о котором рассказал московским властям грек Зафирий (Захарий) Иванов. Но почему не указать хотя бы листы оригинала документа (с. 376), тем более, что вызвавшая сомнения издателей цена присланных константинопольскому патриарху соболей там указана именно в 75, а не 85 рублей (л. 87)? Кстати, ошибочно издатели называют «Юшку», то есть Юрия, Ме-цевита «Яшка»/«Яшко».

115 РГАДА. Ф. 124. Малороссийские дела. Оп. 1. 1686 г. Д. 2. Л. 85-87 об.

Издатели отнюдь не всегда придерживаются своего выбора в качестве основной копии текста той, которая была обнаружена первой или лучше сохранилась. Первой, ведь, в любом случае, «обнаруживалась» копия из рукописного сборника «Икона», по которому тексты уже были изданы в 1872 г.: ее и не надо было никому искать. Соответственно, предпринятые поиски могли быть направлены на поиск лучшей версии, протографа, оригинала документа. Однако в качестве основного издаваемого текста иногда выступают отнюдь не «лучшие» копии, поскольку издатели часто предпочитают списки из посольской книги, а не столбцы. Но со столбцов в посольские книги документы порой оказывались списаны с небольшими ошибками, которые и попали в издание, затрудняя понимание. Примеров этому можно привести довольно много.

Так, например, в письме царям Досифея Иерусалимского загадочное «И яко домогая, оставляли доволное есть к несравлимой похвале... » (с. 658) в столбцах выглядит как «И яко да многая оставляяй довольное...» (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1687 г. Д. 3. Л. 39), то есть речь идет о том, что «многое» из возможных похвал царю Алексею Михайловичу здесь оставлено, не высказано. В том же письме посольская книга пропускает часть фразы: «Ему же подражатели и вы, о, божественные и пречестные, и блаженного оного леторасли бывшие, абие изначала величайшаго вашего царствия еретиков разрушили... » (с. 658). Отсутствие отмеченного курсивом отрывка, читающегося в столбцах,116 затрудняет понимание смысла фразы, поскольку речь идет о том, что московские цари являются потомками Алексея Михайловича. Лучшее чтение в столбцах имеется в описании того, как Моисей «на горе собеседстова з богом» (Ф. 52. Оп. 1. 1687 г. Д. 3. Л. 43), а не «на горе собеседство з богом» (с. 659). Написанная в столбце фраза «книга соборная, возвещающая чрез ваше царское божественное повеление...» (Ф. 52. Оп. 1. 1687 г. Д. 3. Л. 52) в посольской книге превратилось в «книга соборная, возвращающая чрез ваше царское божественное повеление...» (с. 661, кстати, в публикации 1872 г. — лучшее чтение: АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 154).

Похожий случай ошибочного написания в посольской книге обнаруживается на с. 646: «...да будет сия наша Киевская Малоросий-ская митрополия в поминовении святейшаго и всеблаженнейшаго кир Иоакима» (с пометой: «так в рукописи»). Однако если для всех остальных разночтений, даже самых мелких вроде показавшейся необычной пунктуации, издателями сделаны примечания об имеющихся вариантах написания в столбцах, то здесь гораздо более су-

116 Верный текст издан и в: АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 149.

щественное разночтение не прокомментировано. В столбце же ясно сказано: «...яко да будет сия наша Киевская малоросийская митрополия в повиновении святейшаго и всеблаженнейшаго кир Иоакима» (РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1646 г. Д. 2. Л. 14).

Разумеется, было бы желательно не просто выявлять «тексты о Киевской митрополии», а провести исследование формирования или же, напротив, расформирования некогда единых комплексов документов по разным фондам. Если бы такое исследование было проделано, то и публикация могла стать иной. Так, не только из-за пожаров, но и в процессе реорганизации архива в конце XVIII — начале XIX в. от комплекса подлинников, привезенных Никитой Алексеевым, отделились не заинтересовавшие исследователей подлинники грамот великого визиря Сары Сулеймана-паши царям и В. В. Голицыну.117 Но если документы, относящиеся к связям с султанским двором, могли и не войти в публикуемый том, поскольку не имеют прямого отношения к церковным связям, то к подборке документов, привезенных Никитой Алексеевым, определенно следовало бы добавить еще один сохранившийся греческий текст. Это записка вселенского патриарха Дионисия IV о присылке ему икон, которая оказалась опубликована лишь в переводе (с. 701).118 Не вошло в изданный том и дошедшее только в переводе послание Досифея Иерусалимского Голицыну о политических проблемах текущего момента, тогда же, в апреле 1686 г., переданное московскому гонцу. Видимо, оно не было обнаружено издателями среди документов о переговорах Никиты Алексеева с османским правительством или же сочтено не имеющим отношения к церковным делам.119 В результате авторы вводной статьи

117 РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 2. № 60-61. Переводы на русский язык: РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1685 г. Д. 1. Л. 149-155, 184-185. См. также фото грамоты Голицыну с неверной датировкой: Аг§гу Ве^е1ег1у1е Moskova-istan-Ьи1. Ш^кПеп Таг1Ы (XV.-XVIII. Ytizyl1 Ba§1anglcl). Москва — Стамбул. История отношений в архивных документах. XV век — начало XVIII века. Стамбул, [2015]. С. 188-189.

118 РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 644. Этот подлинник записки Дионисия уже давно привлекал внимание исследователей, но всегда фигурировал в работах с неверной датировкой: Фонкич Б. Л. Греческо-русские связи середины XVI — начала XVIII вв. (Греческие документы московских хранилищ). М., 1991. № 78. С. 63; Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века. М., 2011. С. 102.

119 РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1685 г. Д. 1. Л. 158-164. В письме есть и любопытное упоминание о результатах посольства Никиты Алексеева: «Вас ради радуются, яко имеете мир с ними, аще и мысль наша и польза ваша бяше пристойная и зело нужная, яко же писахом третьяго году. Но обаче вы дела иначе разсуждаете, чаять, и богу сице показуется некоего ради церковнаго дела, о котором прииде здесь настоящий Никита Алексеев. Мы аще, яко же есть явно у бога и у человеков, безмерною

решили, что иерусалимский патриарх, якобы, решил «перехитрить российскую делегацию» и «воспользоваться материальной помощью», благодаря спешке гонца (с. 860). Но даже одно это письмо является ярким примером давно сложившегося (и продолжавшегося все последующие годы) сотрудничества патриарха с московским двором, которое было достаточно откровенным с его стороны. Об этом же свидетельствуют и остальные письма, написанные Досифеем в апреле 1686 г. московским светским и церковным властям, в которых авторитетный тогда во всем восточно-христианском мире предстоятель весьма четко определяет позицию церкви по вопросу о возможностях передачи епархии другому патриарху и, в сущности, описывает те аргументы, которые и были приведены во время переговоров в Адрианополе.

Тексты

Помимо некоторых претензий, которые можно предъявить к самой выборке, ряд замечаний следует сделать и относительно передачи текстов документов. Точность их воспроизведения представляется весьма неодинаковой, что не удивительно: так же неодинаковы и сложность для интерпретации, и важность отдельных документов для самой темы. Сверить по рукописям такой значительный опубликованный объем источников никакой рецензент не в состоянии, поэтому проверка была сделана лишь выборочно. По ее результатам можно заключить, что к «простым» документам, изначально написанным на русском языке, какие-либо замечания практически отсутствуют. Зато таких замечаний накапливается довольно много при чтении комплекса патриарших грамот — документов значительно более сложных уже из-за того, что это греческие подлинники или переводы с греческого, насыщенные риторическими фигурами, цитатами, церковной лексикой. В то же время, если говорить о церковном «воссоединении» 1686 г., то именно эти тексты представляются основным ядром книги, и на них и на их интерпретацию должно было быть направлено наибольшее внимание исследователей и комментаторов. Несмотря на это, в некоторых случаях при чтении новой публикации возникают закономерные сомнения в том, всегда ли сами издатели понимали смысл издаваемых текстов.

любовию, еже имеем к вам, и нощь и день молимся о вас, но в сем деле иной мысли не имеем, кроме оного, его же показуется и церковь имети, и бог, понеже ниже нас самих хощем быти под связанием и имети имя беззакония, ниже вашу любовь хо-щем обдержатися в делах, иже прикасаются души, яко ж будет познавати от царские и патриаршеские грамот» (Там же. Л. 163-164).

Такие сомнения появляются, прежде всего, из-за пунктуации. Во введении к книге указано, что пунктуация и разделение текста на предложения приближены к современным нормам, ошибки же писцов оговорены специально (с. 143). Таким образом, читатель ожидает, что тексты будут разбиты на предложения по смыслу. Однако это происходит не всегда, и порой складывается впечатление, что разные греческие документы были приготовлены к печати, следуя разным же правилам. Так, в греческом подлиннике послания Дионисия царям (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. № 669) знаки препинания соответствуют смысловому делению на периоды, но зато прописными буквами выделено едва ли не все, что только возможно выделить (даже «Гетман», «Епископы», «Архимандриты, Игумены» и, разумеется, «Ваше Царственное Государство», хотя почему-то не Великая церковь Христова, как называется Константинопольский патриархат, с. 695-697). Видимо, это произошло из-за попытки воспроизвести предыдущее издание документа. В греческих текстах синодального решения и грамоты, адресованной Ивану Самойловичу, пунктуация также соответствует разделению на предложения как в предыдущем издании (с. 729-731, 738-739), но зато наличие букв, надписанных над строкой, указывается не скобками, а в примечаниях. В грамотах же Досифея Иерусалимского из фондов ГИМ — письмах к московскому патриарху, ранее не издававшихся — знаки препинания частично имитируют употребляемые в самом рукописном тексте. Расстановка знаков препинания в русских переводах XVII в. нарушает смысл порой весьма важных текстов, что тем более странно: издатели, ведь, могли воспользоваться уже имеющейся неплохой публикацией этих текстов, сделанной еще в 1872 г., а также сопоставлением с греческими подлинниками, позволяющими верно понять смысл и, соответственно, правильно выделить предложения и их части.

Наибольшие затруднения вызывало у издателей присутствие в письмах Досифея Иерусалимского риторических вопросов. В русских документах XVII в. знаками препинания разделялись не фразы, а смысловые периоды, причем часто это было сделано для удобства чтения документа вслух перед собравшимися (боярской думой и т. п.). Точка с запятой («подстолия») является, как правило, знаком выражения вопросительной интонации. Однако, оговаривая в тексте наличие «точек с запятой», издатели, кажется, не понимают, что речь на самом деле идет о вопросительных знаках. Так, в тексте перевода XVII в. письма патриарха Досифея патриарху Иоакиму слова «И какую бла-гословную вину можете рещи пред богом и человеки» отделены абзацем от продолжения этого вопроса о том, какая, собственно, «благослов-ная вина», то есть, как совершенно верно переведено Д. Е. Афиногеновым, «веская причина», может быть названа для того, чтобы

именно московский, а не константинопольский патриарх ставил митрополита в Киев: «Аще убо московский патриарх ставит в Киев митрополита, казаки будут стояти добре, и аще ставится от Константи-нополскаго патриарха, не будут стояти добре, [здесь должна следовать не запятая, а вопросительный знак, далее — новая фраза, объясняющая, что случится, если произойдет переподчинение Киевской митрополии] наипаче же отчуждение епархии120 сотворит великая зла христианом, живущым в Полше...» (с. 677). Риторический вопрос, соблюденный современным переводчиком, присутствовал и в русском переводе XVII в., в то время как читая изданный текст, можно подумать, что в Москве тогда этого не поняли.

Подобное же непонимание риторического вопроса обнаруживается в издании неоднократно. Так, в том же письме неверно разделение на периоды фразы: «Так и попросят другаго митрополита, тотчас поставят другаго, которое и сие бы не было» (с. 677-678). Речь тут идет о возможном рукоположении по просьбе православных подконтрольной Речи Посполитой части Киевской епархии иного митрополита, чего не произошло бы, если бы не попытка вмешательства в дела чужой епархии, которая может привести к появлению другого рукоположенного иерарха. Разделение здесь должно быть следующим: «...тотчас поставят другаго. Которое и сие бы не было, что вина да оттерзаете чуждую епархию, не есть ли стыд от людей, не есть ли грех от бога?». В новом переводе Д. Е. Афиногенова это понято верно (с. 681): «И даже если бы этого не было, что за причина отторгнуть чужую епархию?» Возможно, русский переводчик XVII в. передал содержание письма Досифея коряво, но все же он понял смысл переводимой фразы лучше, чем готовившие его перевод к изданию.

Отсутствие вопросительного знака мешает понять смысл еще одной фразы письма Досифея с критикой московского патриарха Иоакима (с. 675): «'И аЗеХфгкп сои ауалп, ау е1уаг тоотп Л ЗоиХега гк цгрои^ сои, яаа%ец уа со0 алоцегуя оуоца католгу ец тру Мос%оРгау, екаце^ тогоигоу груоу, ацр то 8гкаюу каг то ейХоуоу е1уаг [здесь на самом деле следует вопросительный знак, а затем — новая фраза] каг ец тоу лароута ашуа

тру гккХпсгау, каг тоу цгХХоута, ец то кргтпрюу то0 0ео0 уа ег'%ете оуоца, лй^ фиХаттете т^ гкк^пога^ тоЪ^ орои^, лй^ акоХоиВате т^ гкк^пога^ тоЪ^ уоцои^, лю^ 8гу катафроуате гкегуои^, ало тоЪ^ ологои^ г%ете гкегуо, оло0 еште». В переводе Д. Е. Афиногенова (с. 681) этот отрывок звучит следующим образом: «Братская твоя любовь, если эти действия от тебя

120 Это слово, случайно пропущенное издателями, на самом деле присутствует и в русском тексте, поэтому странно выглядит уточнение, что оно имеется в греческом подлиннике.

исходят, страждет, чтобы имя твое осталось на будущее в Московии, как ты сотворил такое дело, если оно несправедливо и необоснованно, [здесь на самом деле должен следовать вопросительный знак, а затем начинаться новая фраза] и в настоящем веке в церкви [запятая] и в будущем на судище Божием, чтобы Вам иметь имя, что Вы храните церковные определения, что следуете церковным законам. Разве Вы не презираете тех, от кого имеете то, что вы есть? [вопросительный знак не нужен, смысл искажен]».

На самом деле, если верно расставить пунктуацию, то получится, что переводчик XVII в. вновь понял патриарха Досифея гораздо лучше современных издателей: «Братская твоя любовь, аще есть сие дело от тебе, хощеши да тебе имя останет после на Москве, како сотворил еси такое дело. [здесь не нужен абзац и точка, и следует далее продолжить фразу.] Но [«Но» является случайной ошибкой писца, должно быть «не»] праведно и благословно есть [здесь следует поставить вопросительный знак] в сем настоящем веце в церкви и в будущем, на судищи божии, да имели бы вы имя, како храните церковныя пределы, и како последствуете церковным законом, како не уничижаете тех, от них же имеете тое, иже есте» (с. 679). Следовательно, патриарх спрашивает: «Как ты сотворил такое неправедное и неблагослов-ное дело, если хотел оставить после себя в Москве доброе имя?». И сам же отвечает на этот вопрос: «И в этом веке в церкви, и на божьем суде у вас [то есть патриарха Иоакима] могла бы быть слава человека, который хранит церковные пределы, «межи» [то есть границы — «тле; гкк^пега^ тоис; ороие» переводчик XVII понял здесь греческий текст лучше современного переводчика, решившего, что это некие «церковные определения»], следует канонам и не унижает тех, от кого имеет то, что имеет» [то есть тех, от кого получил честь возведения кафедры в патриаршество]. Таким образом, речь идет вовсе не о вопросе «Разве Вы не презираете тех, от кого имеете то, что вы есть?», а об утверждении, что достойный архиерей показал бы, что уважает границы епархий и не презирает тех, кто возвысил его престол. Стоило лишь прокомментировать наличие в рукописи описки или случайной ошибки переводчика, поскольку вместо «но...» должно быть «не праведно и благословно...». Досифей задает здесь вопросы патриарху Иоакиму, желает ли тот «иметь имя» хранителя «церковных пределов» или же поступать «неправедно» и «неблагословенно». Он призывает Иоакима, «да имеет» тот имя и сейчас в церкви, и на «судищи божии» именно «хранителя пределов», а не пытающегося «уничижать» тех, от кого получена московская автокефалия, то есть константинопольского патриарха.

В некоторых случаях случайная невнимательность при прочтении текста приводила к искажению смысла. Так, в письме Досифея

царям говорится о правах константинопольского патриарха: «Яко аще по устремляющей нужде подобаше сие быти, несть костянтино-польского единого сие подовати свойственное, понеже патриархи попещися, им же получаху от церкве, восприяша дело, обаче сами едини дати или взяти епархии не могут». Вместо «подовати» в издании обнаруживается «подобати», так что фраза потеряла смысл: ведь «свойственное» здесь, то есть право изменения епархиальных границ, не могут «подовати»/«подавати» (в посольской книге) (давать, даровать, предоставлять) константинопольские патриархи, но лишь церковный собор всех патриархов. В то время как замена слова привела к повторению «подобаше»-«подобати»: «Яко аще по устремляющей нужде подобаше сие быти несть костянтинопольского единого сие подобати свойственное». Это можно понять (тем более без нужных знаков препинания) и в том смысле, что изменение границ епархий в случае нужды «подобает» производить константинопольскому патриарху.

Еще один пассаж, в котором смысл изменен: Досифей в своем письме не хочет «причаститься сему греху» — вмешательству патриарха Иоакима в дела чужой епархии, то есть нарушению церковных канонов: «И аще хощете имети хотение свое, ведайте, яко церковная воля не есть, якоже и мы не хощем да причастимся сему греху, такоже не хощем ниже вас, да будете подлежими в сем гресе». Издатели вставляют отрицательную частицу «не» перед «причастимся» (с. 678), так что в результате вышло, что патриарх беспокоится, что так и останется «не причастен греху». Это «не» свидетельствует о зависимости издателей от издания документа 1872 г., где также было ошибочно вставлено лишнее «не», а слово «ефессианом» написано с удвоенной буквой «с».

Греческий текст порой значительно помогает понимать правильную расстановку знаков препинания, и на это следовало чаще обращать внимание при издании русских переводов XVII в. Так, например, в рассказе Досифея об осуждении антиохийского патриарха «яко восхоте хиротонисати кипрского архиепископа зело, епитими-сан бе» (с. 659) — не «зело», то есть «очень» патриарх захотел поставить на престол архиепископа, а «яко восхоте хиротонисати кипрского архиепископа, зело епитимисан бе» (афо8рю; гятцпбе^аг) — то есть, как верно сказано в современном переводе (с. 664), анти-охийский патриарх «получил строгое порицание».

Можно привести и другие примеры, демонстрирующие, что неверная расстановка знаков препинания и неаккуратная сверка текста иногда меняет смысл предложения: «Яко то прародителей и пра-отцев вы, царие, наипаче же боголюбезных и православных, егоже никто из древних царей не удостоися». На самом деле: «Яко от пра-

родителей и праотцев вы царей наипаче же боголюбезных и православных, его же никто из древних царей не удостойся». Речь идет не о том, что древние цари не имели «боголюбезных» предков, а о происхождении московских правителей именно от православных царей, что возвышает их еще больше по сравнению с древними правителями (с. 657). Так же неверно было введено обращение в другой пассаж письма Досифея (с. 657): «...и чесо ради и царь, и архиерей, и вы, цареи, и патриарха яко отродие есте цари, есте искренние, но архиереи, о Церкви попечащиеся». Надо: «...и сего ради и царь, и архиерей. И вы царей и патриарха яко отродие есте, цари есте искренние, но и архиереи, о церкви пекущияся...». В издании 1872 г. пунктуация гораздо лучше отвечала смыслу, ведь речь идет не о вопросе «чесо ради», а об утверждении, что московские цари — «отродие» (то есть потомки) царей и патриарха Филарета, причем не только настоящие цари, но и подобны архиереям, пекущимся о церкви. Отметим также, что «кратки» являются знаком замены, а не обозначением пояснения к слову, как представляется издателям.

Кстати, если в указанных случаях в текст было введено отсутствующее там на самом деле обращение, то часто издатели, наоборот, не замечают настоящие обращения, как, например, фразу «якоже убо божественнейший хиротонисатися митрополиту Киевскому» (с. 663) следует читать «якоже убо, божественнейшии, хиротонисатися митрополиту Киевскому» (в издании 1872 г. — верно), так как в ней автор письма обращается к царям. Здесь же: «сия советуем тишайши и могли бы рещи и от Писании...» — на самом деле «сия советуем, тишай-шии, (и) могли бы рещи и от Писании...». То же на с. 661, где должно быть выделено запятыми обращение к «благочестивейшим царям»: «о дабы, благочестивейшие, и тамо, в Москве, сохранен бе древний устав, да не бывают игумены...».

Совсем запутались в смыслах издатели, пытаясь прочитать фразу «иже случившагося простоты и нарушение церковных нравов в тех странах по пленении Царяграда несущим у чающих разсыпе [в издании совершенно невероятное: «учаящих разсыте»] и возведе православие в первообразную доброту» (с. 657). Речь здесь идет о том, как у «чающих» нарушения «церковных нравов» это не вышло, и их попытки были предотвращены, «рассыпаны».

Довольно многочисленные ошибки происходят из-за неаккуратно сверенного или вовсе не сверявшегося по рукописи текста. Приведем хотя бы некоторые нужные поправки:

1) Совершенно непонятен смысл фразы «аще же и ересию начал-ников древние не убиваша» (с. 658). В древности начальников не убивали ересью? В той же публикации 1872 г. верное — «ересионачал-ников» (АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 150).

2) Непонятное «Аще же и Царьград далеко, но от нежели в рос-сех возсия праведное солнце...» (с. 660) — на самом деле, конечно, «но отнеже ли в россех возсия...», то есть «не оттуда ли, не из Царь-града ли воссияло... » и т. д.

3) Издатели, кажется, не понимают значения слово «обаче» («однако», «впрочем»), так что в тексте (с. 660) получилось «и святаго вашего царствия посещение ради обаче, паки глаголем» вместо «и святаго вашего царствия посещения ради, обаче паки глаголем...».

4) Конечно, «притворяшеся Луке и Клеопе», а не «притворящеся Луке и Клиопе» (с. 662, срав. верное в: АрхЮЗР. Ч. 1. Т. 5. С. 155).

5) Порой и сопоставление с греческим подлинником не дало возможности издателям догадаться, как следует верно разделить слова в русском переводе: «трудна, яже доносит великой Москве приседя-щему собору» (с. 662) — на самом деле «трудная же доносить (в рукописи: «доноситъ») великой Москве приседящему собору», то есть именно так, как и в греческом тексте, специально приведенном в примечании «а трудные (дела)» следует сообщать патриаршему синоду в Москве.

6) Забавно выглядит комментарий к фразе «по неким в нынешних философов» (с. 699) замечающий, что в греческом подлиннике здесь сказано «согласно неким внешним философам». Но точно так же написано и в русском переводе XVII в., если его верно прочитать: «по неким внешних философов».

7) Издателями не была понята аллюзия на Мф. 13. 22, 25: «А сеянное в тернии... прииде враг его и всея плевелы посреде пшеницы...», то есть «посеяв» сорняки. В результате текст письма с этой аллюзией получился не очень ясным: «...диявол (так, а не «диавол». — В. Ч.), (запятая не нужна) чрез лютая орудия пастырству сему куколи премногия, (запятная не нужна) всея и терния множайшее...» (с. 699).

8) Не «любовь христианскую и братцкую, и нелицемерную посреди вас друг друго, приемное наследничество царского вашего рода» (с. 701), а «любовь христианскую и братцкую, нелицемерную посреди вас друг-другоприемное наследничество царского вашего рода» (орфография: ПСЗГ РИ. Т. 2. СПб., 1830. С. 789).

9) Не «благословный совет возглаголют воистинну: Бог с ними есть» (с. 638), а «благословный совет возглаголют: воистинну бог с ними есть».

10) Не «яко и Древлероссийская бяше едина епархия» (с. 637), а «яко и дъревле Российская бяше едина епархия» (то есть в древности).

11) Не «еже бы они о том ведали, что Киевская митрополия многих ради вин ныне судися в Констянтинополи, соборне быти под Московским патриаршим престолом» (с. 637), но «судися в Констянти-

нополи соборне быти под Московским патриаршим престолом», то есть патриарх Иоаким хотел, чтобы определение о Киевской митрополии было сделано в Константинополе «соборне».

Здесь были приведены лишь некоторые неточности, касающиеся наиболее важных для понимания «дела Киевской митрополии» текстов. Эти сверки были сделаны не столько из желания непременно делать мелочные придирки, сколько из-за некоторого разочарования после сопоставления текстов с изданием 1872 г., основывавшемся на списках тех же документов в «Иконе».

Прочие поправки

Несколько замечаний касаются деталей и случайных оплошностей.

1) Иерусалимский патриарх Досифей II вряд ли имел имя «Нотара». К этому роду определенно принадлежал его племянник и преемник на престоле Хрисанф.121

2) Лишь случайным курьезом можно считать не разобранное издателями написание патриаршего титула Досифея Иерусалимского в греческих подлинниках его посланий ГИМ. Син. грам. 2313 и 2312 (док. № 205-206, с. 673, 683), тем более, что это произошло при наличии в их распоряжении верного перевода Посольского приказа. Странно выглядит оговорка пропуска в титуле «Досифей, милостию [Христовою / в другом случае — божиею] патриарх святого града Иерусалима и всея Палестины» (с. 679, 684) со ссылкой на отсутствие слова в греческом оригинале и необходимость его дополнения. В таком случае все написанные Хрисанфом Нотара для своего дяди-патриарха грамоты следует считать имеющими отличающуюся от принятой ти-тулатуру иерусалимского патриарха. На самом деле, титул оставался привычным: Аоог/0е(о^)/ гХгю 0(ео)0 я(ат)ргар/%(п?)/ т^ ауг(а^) /яоХ(ею^)/ '1(ероиоа)Хрц каг яа(сп?) ПаХаг(отгуп^) — «Досифей, милостию божией патриарх святого града Иерусалима и всея Палестины».

3) Подпись иерусалимского патриарха в изданных письмах патриарху выглядит следующим образом:«|'0 1еросоХ6цюу каг оо<; гу Хрют© а8еХфо^» (с. 675, 683). В подобных подписях всегда имеется местоимение, указывающее на то, чей патриарх «во Христе брат»: «твой» или «ваш». Кстати, подпись в письме патриарху Иоакиму была совершенно верно понята переводчиком XVII в. (РНБ. Ф. 588. № 1115.

121 О семье патриарха Досифея II, Скарпетисов, и о роде Нотара см.: Podskalsky G. Griechische Theologie in der Zeit der Türkenherrschaft (1453-1821). Die Orthodoxie im Spannungsfeld der nach reformatorischen Konfessionen des Westens. München, 1988. S. 282-283, 317.

Л. 316): «Иерусалимский и твой о Христе брат» (эта подпись почему-то было выпущена в издании на с. 679). Также в грамоте царям следует читать: «берцос; ейхЕтпе», то есть «теплый богомолец» (или молитвенник), а не «"Ьцгтерос; е^ет^е», «ваш молитвенник» (с. 656).

4) В грамоте Син. грам. 2312 (с. 684) осталось не прочитано дополнение, сделанное рукой Досифея в строке 17: «яЛ—у кагуфу каг aauцф6рюv Znт»oe®v» / «помимо новых и трудных вопросов» или дел, то есть московский патриарх участвует, помимо прочего, в решении всех проблем Киевской епархии.

5) Слова Досифея Иерусалимского о московском «после» Никите Алексееве «£ф.а гк6veuaev о ¿А,т£п; ег; лцз;» почему-то переведены как «посланник еще жил у меня». Конечно, Никита Алексеев никогда не жил у Досифея, речь идет о том, что он «находился в наших [краях]» (с. 681).

6) «Катастихи» (с. 673, 682) в письме Досифея Иерусалимского вряд ли обозначали некие «монастырские книги» для записи пожертвований мирян. Скорее, это были помянники для записи имен и их последующего поминовения в церкви.

7) Странно выглядит, когда специальные комментарии оговаривают несуществующую особенность текста. Так, и в издаваемом тексте из посольской книги, и в столбцах (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1687 г. Д. 3. Л. 40) имя «Финес» написано через «и», в то время как в тексте публикации — «Фенес» (с. 658) с оговоркой, что так оно передано во всех использованных рукописях, что неправда.

8) На с. 806 (л. 173) совершенно непонятное «во дни благочестно и благополучно строимаго царствия нашего с невелие благопотребст-во совершенно приняло свое состояние» следует поправить на «сие велие благопотребство».

9) Обнаружив, что в русских переводах синодального решения, а также в грамотах царям и патриарху Иоакиму подписи не совпадают, греческие же тексты копии постановления не перечисляют имен расписавшихся архиереев, комментаторы попытались как-то объяснить это обстоятельство (с. 720-721).122 Наиболее логичным им представлялось, что часть подписей на грамотах была поставлена уже в Москве в Посольском приказе, хотя «тексты подписей не согласо-

122 См. также подробнее публикацию, повторяющую комментарий к текстам документов 1686 г.: Зинько М. А. Проблема частичной подлинности исторических источников: опыт научного комментирования при подготовке сборника документов к публикации // Русь, Россия. Средневековье и Новое время. Вып. 6. Шестые чтения памяти академика РАН Л. В. Милова. Москва, 21-22 ноября 2019 г. Материалы к Международной научной конференции (Труды Исторического факультета МГУ. [163]. Серия II. Исторические исследования [102]). М., 2019. С. 155-160.

вали между собой». Причиной изначального отсутствия ряда подписей, которые сотрудники Посольского приказа сочли, таким образом, необходимыми, стала невозможность собрать в Константинополе представительный собор в полуторамесячный срок и желание придать состоявшемуся собранию большую авторитетность. Это, по мнению комментаторов, было сделано для «главных адресатов» грамот — гетмана Самойловича и Гедеона Святополк-Четвертинского, волновавшихся относительно законности избрания и поставления киевского митрополита в условиях «негативных настроений в отношении смены ее юрисдикции» среди духовенства.123

Надо признать, что высказанное комментаторами предположение о дописанных в Посольском приказе подписях кажется совершенно невероятным. В нашем распоряжении имеются многочисленные примеры дописывания таких «дополнительных» подписей представителей греческого духовенства непосредственно при подготовке документов (это и соборная грамота 1590 г. об учреждении Московского патриархата,124 и упомянутая выше в примечании соборная грамота константинопольского патриарха Паисия патриарху Никону 1654 г., и многие другие документы). Однако пока у нас нет сведений ни об одной грамоте, греческие подписи которой были бы поставлены в Москве в отсутствие самих архиереев или дописаны на переводе для «придания авторитетности» (причем «тексты подписей не согласовали между собой» на разных документах!).

Прочтение подписей, порой очень неразборчивых, часто оказывается затруднительным, и не всегда переводчики грамот были способны подобные сложности преодолевать. Именно этим и бывают, как правило, вызваны ошибки в переводе имен и названий кафедр, и подобный разнобой не столь уж удивителен. Нельзя, однако, не отметить, что в тех случаях, когда исходящий документ регистрировался в канцелярии патриархов, нет никаких причин сомневаться в его подлинности даже тогда, когда часть подписей «дописывалась» писцом или писцами за отсутствующих. В этом, впрочем, издатели и не сомневаются, признавая, что, судя по указанию в статейном списке московского гонца, заседание синода в Константинополе в самом деле состоялось.

Заседания с участием членов синода в Константинополе проходили регулярно, поэтому само по себе присутствие какого-то количества

123 Не очень понятно, как предполагалось «обманывать» гетмана Самойловича: его представитель, войсковой товарищ Иван Лисица, присутствовал при передаче патриархом всех документов московскому гонцу Никите Алексееву.

124 Фонкич Б. Л. Греческие рукописи и документы в России в XIV — начале XVIII в. № XXVII. С. 377-384.

архиереев в мае в патриаршей резиденции не вызывает удивления. Как правило, синодальные постановления подписывало значительно меньшее количество иерархов, чем те 19, 20 или 21 человек, подписи которых имеются на грамотах о Киевской митрополии. У нас нет, конечно, возможности при отсутствии подлинников определить, кто из архиереев действительно находился на заседании, а за кого могли расписаться другие. Однако не совсем понятно, почему издатели считают лишь трех подписавших синодальные грамоты 1686 г. (Мелетия Никомидийского, Григория Митилинского и Каллиника Критского) «реально существовавшими лицами» и утверждают, что «по остальным кафедрам достоверных данных нет». Грамоты 1686 г. с подписями архиереев, привезенные Никитой Алексеевым, — вовсе не единственные синодальные решения этого времени. Многочисленные опубликованные документы легко позволяют установить, что и другие архиереи также существовали на самом деле.125 При этом можно высказать предположение, что даже если часть подписей и была дописана за архиереев, то вряд ли это было сделано за Варфоломея Ираклийского,126 Мелетия Никомидийского, Григория Митилинского (остававшегося на кафедре, по меньшей мере, до 1691 г.),127 за будущих патриархов Каллиника Прусского (избран на патриаршество в 1688 г.) и митрополита Кизика Кирилла (избран на патриаршество в 1711 г.), а также за Григория Хиосского128 и Иеремию Халкидон-

125 См. данные документов: BeAovSqgI. ХриооРоиМя ка! ураррата. 2. 56-57 (1671 г.), 67-68 (август 1687 г.); 'Аруцц. КаААткодЛеАжоыцд. Та Ev той; KraSi^i... Т. 2. 2. 393 (1684 г.), 399 (1686 г.), 405 (февраль 1687 г.), 410 (февраль 1687 г.), 430 (сентябрь 1689 г.), 442 (март 1691); Т. 3. 2. 361 (декабрь 1694); Kap^ipn^I. Доуратака ка! аирРо^жа pvqpeia. Т. 2. 2. 782-783; Vaporis N. M. A study of the Ziskind MS No. 22 of the Yale University Library: Some Aspects of the History of the Ecumenical Patriarchate of Constantinople in the Seventeenth and Eighteenth centuries. (The Archbishop Iakovos Library of Ecclesiastical and Historical Sources, 1). [New York,] 1969. P. 49 (август 1677 г.), 60 (15 октября 1682 г.), 64 (1 сентября 1684 г.), 66-84 (1 марта 1685 г. — 24 марта 1698 г.); Vaporis N. M. Codex (Г') Gamma of the ecumenical patriarchate of Constantinople. (The Archbishop Iakovos Library of Ecclesiastical and Historical Sources, 2). [New York,] 1973. P. 20 (март 1691 г.), 29 (коммент.); 'AnomoXonovXot;Л. Г, Мг/ацХарщП. Л. 'И №эр1кг| 2шауиу»... N 151, 274, 585, 617, 675, 702, 704-705.

126 Этот митрополит, занявший кафедру в 1668 г. и остававшийся на ней до осени 1688 г., кажется, постоянно находился в Константинополе, так как он подписал большую часть синодальных решений этого времени: Vaporis N. M. A study of the Ziskind MS No. 22. P. 33. Кроме того, Варфоломей высказывал свое мнение о назначениях митрополитов: AnoomAonovAog Л. Г., Mi/aqAapqg П. Л. 'И №эр1кл 2иуаушу». N 585 (1676 г.), 617 (1675 г.).

127 Занял кафедру в 1654 г.: AnoomAonovAogЛ. Г., Mi/aqAapqgП. Л. 'И №эр1кл 2шаушул. N 702.

128 Совершенно непонятно, почему издатели сочли митрополита Григория «Хий-ского», то есть Хиосского, занимающим кафедру Диррахия (с. 721).

ского. Эти архиереи, судя по их многочисленным подписям на разных документах, на протяжении 1680-х годов часто присутствовали в Константинополе и, видимо, составляли постоянный патриарший синод. Имена еще нескольких архиереев, подписавших грамоты о Киеве, хотя и не так часто, но также встречаются в документах 1670-х — 1690-х годов. В их числе: митрополит Навпакта и Арты Варфоломей,129 Каллиник Критский,130 митрополит Фессалоники Неофит, Парфений Ларисский, Иоасаф Паронаксосский, Иоаким Веррийский, Афанасий Афинский, Арсений Силиврийский, Даниил Анхиалский. Соответственно, указанные параллельно с подлинными именами архиереев имена Германа Ираклийского, Парфения Кизи-ческого, Мелетия Фессалоникского, Макария Ларисского, Афанасия Веррийского, Арсения Афинского, Герасима или Дионисия Силив-рийского, как и три варианта имени халкидонского митрополита (Михаил, Симеон, Захарий), являются ошибочными.131 Если предположить, что часть имен была дописана в Москве, как полагали издатели, не согласовав подписи, то почему такое большое количество подписей все-таки оказалась принадлежащей «реально существовавшим лицам», обнаруживаемым в иных документах, а отнюдь не «вымышленными»? Не могли же московские власти случайно назвать имена реальных архиереев? Видимо, проще все-таки предположить,

129 'АрХЩ- КаХХткод АеХжоыцд. Та ¿V тог; киЗ^г... Т. 3. 2. 340 (ноябрь 1670 г.); АпоатоХо -поиХодА. Г, МщацХарцсП. А. 'И №эрлк"п Еиуаушу». N 692 (18 июля 1660 г.: избрание на кафедру).

130 Архщ. КаХХткодАеХжоыцд. Та ¿V тог; киЗг^г... Т. 2. 2. 399 (октябрь 1686 г.).

131 Пока не удалось найти подтверждения занятия 11-ти церковных кафедр упомянутыми в документах 1686 г. иерархами: митрополитом Визии и Мидии Захарией, Неофитом или Кириллом Дристрским (Дористолским), митрополитом Редесто (Ро-досто) Герасимом или Никодимом, Киприаном Неокесарийским, Варлаамом «Лав-кидийским» (Левкадским?), Каллиником Кастелоризским, Игнатием Касарийским, Максимом «Карийским» (Кариупольским?), Митрофаном Приконнисским, митрополитом Деркоса Парфением, Митрофаном Коронским. В 1691 г. соборное определение было подписано (помимо прочих) митрополитом Редесто Парфением (а не Гера-симом/Никодимом), Киприаном Кесарийским (а не «Неокесарийским»), митрополитом Дристры Парфением (а не Кириллом/Неофитом). См.: Кар^рцдI. Доуратжа ка! аирРоАжа р^реш. Т. 2. 2. 783. Отметим также еще одну особенность подписей: иногда переводчик/переводчики предлагали на разных документах несколько возможных вариантов имен для занимавшего одну и ту же кафедру архиерея. Если при этом исходить из того, что близкие по времени обнаруживаемые документы могли быть подписаны тем же человеком, то, примечательно, что все предложенные переводчиками в некоторых случаях прочтения имени (для митрополитов Халкидона, Дристры, Редесто) оказывались неверными. Не свидетельствует ли это об имевшихся у сотрудников приказа сомнениях при чтении нескольких особенно сложных подписей? Видимо, из-за этого и могли произойти ошибки и разнобой при переводе имен.

что разнобой в именах и ошибки во всех трех списках архиереев связаны с невнимательностью переводчиков и переписчиков. Причины же отсутствия интереса к корреляции подписей понятны: важен был сам документ, а не подписавшие его архиереи. Вряд ли у кого-то в Посольском приказе возникали мысли о необходимости перепроверить, как звали на самом деле того или иного греческого иерарха из списка участников синода.

Еще несколько поправок касаются отдельных фактов и реалий османского общества:

1) На с. 123 имеется совершенно удивительное утверждение, что Дионисий IV «лично говорил с Сары Сулейман-пашой» относительно изменения юрисдикции над Киевской митрополией, «обещая османам от себя денежное вознаграждение за его решение» (!). Речь идет о свидетельстве грека, известного как Степан Максимов, который сообщил московскому гонцу о том, что Дионисий «посулил везирю многие мешки дать» (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 26. Л. 61а об.-61). «Многие мешки» — кожаные мешки — ytik для хранения монет и финансовых расчетов. До Дионисия патриархи уплачивали такими «мешками» за свое поставление на престол налог, известный как «пишкеш» (р1§ке§), составлявший тогда 10 «юков» акче. По самым грубым подсчетам один «юк», видимо, можно считать составляющим в пересчете примерно 400 рублей. Однако Сары Сулейман-паша освободил Дионисия от уплаты этого налога, реформировав оплату пишкеша: вместо традиционной выплаты при поставлении в дальнейшем с патриарха взимались ежегодные сборы и положенные поставки мяса.132 При этом в результате реформы налоговое бремя на патриархат возросло, и, видимо, это и подразумевается под обещанием Дионисия «многие мешки дать». Речь, разумеется, не идет о решении вопроса о Киевской митрополии.

Издатели, отмечая, что османские власти продемонстрировали «свою готовность пойти навстречу просьбе русских государей», по-видимому, считают это полным согласием на то, чтобы Киевской митрополии «вечно быть под благословением святейшего Московского патриарха» (с. 123-124). Предполагается, что «в сложившейся к весне-лету 1686 г. политической ситуации позиции османского и русского правительств в решении вопроса о Киевской митрополии совпадали» (с. 124), то есть речь шла о передаче епархии в «вечную» юрисдикцию. Однако это вовсе не так, подтверждением чему являются и сул-

132 Кул О., Кульчинський О. Б. Шдпорядкування Кшвськои митрополи Москвк загадки московського посольства до Туреччини 1686 р. у свил османських джерел // Украшський 1.сторичний журнал. 2016. № 5. С. 187-188; Qolak H., Bayraktar-Tellan E. The Orthodox Church. P. 34, 52-53.

танские бераты. Предоставляемые при утверждении патриархов бе-раты порой перечисляют находящиеся под их «управлением» области, среди которых в документах 1483 и 1525 г. названа и «Rus».133 В бе-ратах 1716 и 1720 годов, которые были даны константинопольскому патриарху Иеремии III, «вилайеты» с названиями «Urus» и «Moskov» продолжают считаться находящимися под властью константинопольского патриарха:134 передача по икономии епархии для управления иному архиерею, видимо, не обязательно должна была отражаться в документах султанской администрации. Впрочем, учитывая упоминание «Москвы» в списке епархий, султанское правительство не обращало внимания и на учреждение Московского патриархата. Лишь невозможность получения обычных сборов, полагавшихся церковным властям с территорий «Urus» и «Moskov», как и в других подобных случаях, вероятно, впоследствии заставила отказаться от их упоминания в султанских документах.

2) В описании выезда паши со знаменем некий «турченин»-глаша-тай держал в руках «посох окован серебром с цепями серебряными», а не «окован серебром, щепями» (с. 757). Речь идет о булаве с цепью или несколькими цепями, на каждую из которых привешивался груз, бывшей не только ударным оружием, но и церемониальным.

3) «Стакти»: речь идет не о благовонной смоле (с. 793, 761), а об описании курения кальяна, обычно предлагавшегося дипломатам во время приемов (отгахтп, греч. «пепел»).

4) «Мутьянская земля» (с. 771, 773) — конечно, не Молдавское, а Валашское княжество.

5) Не «городки Бугас и Сары», а «городки Бугас Исары» (с. 774), то есть находящиеся в Бугас Исары. Речь шла о двух крепостях, Ру-мелихисар и Анадолухисар, «перерезающих горло» Босфора, турецк. Bogazkesen Hisari.

6) В письме Никиты Алексеева из очаковского плена в августе 1686 г. встречается обозначение «салтанской Капы кегай» (с. 747). Это, разумеется, не «кехая» из «султанской Кафы», как подумали издатели, а султанский «капыкегай», капы кетхюдаси, представитель султана или османского сановника, турец.: kapi kethudasi.

133 Qolak H., Bayraktar-Tellan E. The Orthodox Church. P. 69, 196, 71, 198. При этом «Рус» находится в списке с другими неподвластными османам или непосредственно не управляемыми ими областями: Хиосом, Критом, Родосом (впрочем, к тому времени уже захваченным), Валахией и Молдавией.

134 Ibid. P. 83, 210; 88, 215. На «зияющее отсутствие» в османских документах каких-либо следов столь важного, в том числе и для османского государства, «переподчинения» митрополии исследователи уже обращали внимание: Кул О., Куль-чинський О. Б. Шдпорядкування... С. 184-191; Kulchynskyy O., Kul Ö. Kyiv Metropolia and Moscow Diplomacy: an Ottoman Viewpoint // Scrinium. 2019. Vol. 15. P. 256-276.

7) На с. 653 речь идет, конечно, о получении писем «его честностью», то есть московским гонцом Никитой Алексеевым, а не «твоей честностью» (царями? патриархом?).

8) Остается неясным, почему авторы статей все время сомневаются в том, получил или не получил бывший константинопольский патриарх Иаков посланных ему еще в 1684 г. с Зафирием-Захарием Ивановым соболей, и даже подозревают, что «сорок соболей, отправленных вместе с грамотой, бесследно исчез» (с. 848, сравн. с. 74). За-фирий, однако, сообщил что передал соболей прежнему патриарху, а в письме Георгия Левента, известного как Юрий Мецевит, получение соболей также было однозначно подтверждено, несмотря на жалобу относительно меньшей реальной стоимости сорока шкурок (с. 375). Письмо Юрия Мецевита, которое, как сообщил Зафирий, промокло в то время, когда его корабль выбросило на берег у Крымского полуострова, как уже сказано выше, сохранилось в полусмытом виде.135 Следовательно, греки рассказывали правду, а путаница произошла из-за писем Никиты Алексеева в Москву, в которых он приписывал и Зафирию, и другому греку, Ивану Матвееву, слова о том, будто бы соболи пропали то ли в кораблекрушении, то ли были взяты Георгием Левентом.136

* * *

Всякое издание источников — существенный шаг вперед в их изучении, особенно же в исследовании столь сложных и привлекающих неослабевающее внимание проблем как переподчинение Киевской митрополии. Завершая обзор новой и важной для последующей исследовательской работы публикации, надо отметить существенное для понимания церковной истории, но, видимо, не вполне понятное издателями обстоятельство: после первых Вселенских соборов в церкви не осталось ничего «беспрецедентного», чего никогда не происходило, и что современники не объясняли бы какими-то из уже существующих канонов. Поэтому так важно изучать историю Киевской митрополии

135 РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1686 г. Д. 2. Л. 85-87 об.

136 РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1685 г. Д. 1. Л. 116-117. Запутался даже думный дьяк Емельян Украинцев. На одном из листов, относящихся к допросу в приказе Зафи-рия-Захария Иванова, он своей рукой отметил: «194-го марта в 21 день великим государем и сестре их, великой государыне благоверной царевне, известно. И великие государи и великая государыня указали грека Зофирка роспросить, и сказал им про соболи, что потопил, а потом сказал, что отдал патриарху, а ныне по сему письму являетца, что Мецовит отнял» (Там же. Л. 115). Видимо, «Зофирку» никак не могли понять при расспросе ни Никита Алексеев, ни служащие приказа.

и Московского патриархата не как отдельный замкнутый мир, независимо существовавший по своим отдельным правилам, а как часть истории Вселенской церкви, жившей (и живущей) по тем же самым нормам, канонам, которые были приняты в остальных частях православного мира. Несомненно, издание значительно бы выиграло, если бы в исследовательских статьях большее внимание было обращено именно на сопоставление синодальных решений 1686 г. с аналогичными случаями выдачи «отпустительных грамот» восточными патриархами и на анализ тех канонов, которые регулируют подобные ситуации (или же на объяснение, почему те или иные каноны не могли быть применены в сложившихся обстоятельствах, и какие именно правила имелись в виду при урегулировании ситуации с Киевом). Тогда бы у читателей не возникало впечатления, будто «ико-номия» в церковной жизни — это «альтернативные каноны», когда можно все, что на самом деле запрещено.

Основную претензию к создателям концепции «воссоединения» можно сформулировать следующим образом: при анализе документов они исходили в большей мере из того, что хотелось бы увидеть в церковной истории 1680-х годов некоторым современным церковным политикам, а не занимались поиском и исследованием присущей православной церкви внутренней логики регулирующих ее существование механизмов и закономерностей, проявляющихся и во взаимодействии с обществом. Увы, чтобы немного «подправить» историю, авторам приходилось то слегка корректировать подпись на патриаршей грамоте ради ее передатирования, то как бы случайно упускать из виду необходимые объяснения относительно тех важнейших имен и событий, которые упоминаются в издаваемых текстах, то объявлять «икономией» самые невероятные в реальной церковной жизни нарушения. В результате в комментариях оказались пропущены и история с Антиохийским патриархатом эпохи арабского завоевания, и сопоставление положения церкви в Польско-Литовском государстве с тем, что происходило на венецианских территориях. Пришлось даже делать вид, будто принятые правила поминовения вышестоящих архиереев в Киевской митрополии и в Москве истолковывались как-то совершенно иначе, чем во всем остальном мире. Если бы этого всего не было сделано, авторам пришлось бы нарушить свою стройную концепцию «воссоединения» и прийти совсем к иным выводам, нежели те, которые от них требовались.

Следуя по пути предшественников, опубликовавших документы из сборника «Икона» в 1872 г., издатели также сочли своей основной задачей подготовку подборки «текстов», а не анализ «комплексов» документов, почерков, причин копирования. Подобный подход, хотя и позволяющий увеличить количество «источников», введен-

ных в научный оборот, не дает возможности углубить их понимание и, главное, объяснить сами особенности выборки, ее искажения и их причины. Повторив «Акты, относящиеся к делу о подчинении Киевской митрополии Московскому патриархату», авторы расширили эту выборку и назвали происшедшие события и, соответственно, книгу не «подчинением», а «воссоединением». Однако, несмотря на огромную проделанную работу, основывающееся на подобных принципах отбора «текстов» и их комментирования издание в наше время выглядит архаичным. Увы, даже имевшийся в киевском издании 1872 г. указатель отсутствует в вышедшем сборнике, что, разумеется, значительно затрудняет работу читателя с документами.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Так же, как и издание 1872 г., получившийся сборник остается полностью «москвоцентричным» — лишь в качестве единичных вкраплений в него попали документы, происходящие из других архивов, причем почти всегда — в виде небольших фрагментов и переизданий уже известных текстов. Не исключено, что продолжение исследования по польским, греческим и, возможно, турецким рукописным собраниям позволит обнаружить дополнительные источники, относящиеся к ситуации в Киевской митрополии во второй половине XVII столетия. Это дало бы возможность сделать «московскую» выборку объемнее и объективнее.

Но даже если исходить лишь из документов московских собраний, в современной научной работе по церковной истории хотелось бы видеть более глубокие выводы относительно политических причин московской «защиты» православия и взаимоотношений с православным Востоком. Так, вряд ли характеристика львовского епископа Иосифа Шумлянского исключительно как жупела православия — авторы постоянно подчеркивают, что этот владыка перешел в унию, — дает возможность объяснить оказываемую ему из Москвы поддержку в 1689 г.137 А все те жалобы православных Речи Посполитой на «гонения», свидетельства о которых содержатся в опубликованных московских документах, не позволяют объяснить один лишь непререкаемый факт: православный святой, сучавский митрополит Досифей, сторонник борьбы с Османской империей и ученый книгоиздатель, в том же 1686 г. из Молдавского княжества отправился в изгнание отнюдь не в Киев или Москву (хотя с царским двором и переписывался до конца жизни, прося помощи), а в польские земли.138 Он оста-

137 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1689 г. Д. 12. Л. 91-95, 101-103, 122-126; 1692 г. Д. 18. Л. 20.

138 Гросул В. Я. Досифей (Дософтей) // ПЭ. Т. 16. М., 2007. С. 50-51. См. подробнее также: Dragomir S. Contributii privitoare la relatiile bisericii româneçticu Rusia în veacul XVII // Extras din Analele Academiei Române. Seria II. T. 34. Memoriile sec-tiunii istorice. Bucureçti, 1912. P. 42-54 (1106-1118).

вался там до конца жизни и, очевидно, предпочитал положение «гонимого» в Речи Посполитой пребыванию в православном Молдавском княжестве или в православном же Московском царстве. Ответы на вопросы о причинах подобных казусов в опубликованной книге читатели вряд ли обнаружат, ведь и издатели предпочли над ними не задумываться.

В публикации обнаруживаются и сознательные пропуски некоторых документов, нарушающих высказанные во введении представления о том, как проходила «борьба за сохранение православия в западной части Киевской митрополии». Так, издатели включили в публикацию корреспонденцию находившихся там владык, привезенную в конце 1678 г. игуменом Кирилловского монастыря Иннокентием Монастырским. В ней епископы и гетман Самойлович жаловались на постоянные притеснения православных со стороны властей Речи Посполитой и принуждение их к унии. К письмам были присоединены и иные документы объемного дела о пребывании игумена в Москве. Эти тексты были призваны продемонстрировать испытываемые православными в польско-литовских землях гонения, вынуждавшие их обращаться за помощью к царю. Однако из архивного столбца был выпущен текст перевода с латыни постановления польского суда, касающегося луцкого епископа Гедеона Святополк-Четвертинского, игумена Иннокентия Монастырского и некоего Вертелецкого.139 В документе говорилось об оправдании Гедеона после явки в суд и самоличного принесения им присяги: «...Которую присягу понеже вышереченный преосвященный епископ Лукоринский (то есть епископ Луцкий Гедеон. — В. Ч.] с шестию чесными свидетели на лице настоящаго суда чтущему вышереченному королевскому слуге учинил. Того ради по учиненной сей присяге часто имянуемаго преосвященнаго епископа Лукоринского настоящей суд от вины настоящей свободна творит и приговаривает».140 Таким образом, Гедеон был оправдан по решению польского суда, а Иннокентий Монастырский и Вертелецкий — осуждены за неявку в суд. Видимо, документ не был включен в издание, поскольку оправдание судом будущего киевского митрополита не очень подходит для доказательства гонений. Кроме того, остается не вполне понятным, что за присягу принес луцкий владыка. Была ли это присяга для получения королевского «привилея» на занятие кафедры? От такой присяги, в отличие от Гедеона, как указывают авторы вводной статьи, отказался Климент Тризна, избранный епископом Мстиславским (с. 46). Или же речь шла о присяге, подтверж-

139 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 82-86.

140 Там же. Л. 84.

дающей, что приносящий ее никогда не был католиком и не перешел в православие, став «схизматиком»? От такой присяги, также в отличие от Гедеона, как можно предположить, отказался Иннокентий Монастырский (с. 148). Или же Гедеон принес присягу «на отступление веры святой православной росийской христианской и на склонность в проклятую... унею» (с. 153)? А ведь выявить подобный документ и решить этот вопрос или хотя бы прокомментировать принятие Гедеоном «присяги» было бы весьма важно. Иначе остается не ясно, чем он, собственно, отличался от «святыя благочестивыя веры отступника» Иосифа Шумлянского. И если при издании документов, привезенных в Москву Иннокентием Монастырским, можно было пожертвовать сведениями о «корме», «питье» и небольшом жалованье, которые были получены игуменом по царскому указу, то документ с упоминанием о присяге Гедеона и его оправдании польским земским судом, казалось бы, не мог быть пропущен при составлении сборника или хотя бы при написании комментариев относительно попыток введения «новой унии». Ведь подобный источник может выявить важные нюансы и в отношении положения Гедеона Святополк-Четвертин-ского в королевстве, и, может быть, в его последующих отношениях с Самойловичем и переезде на гетманское Левобережье.

Трудно не заметить и то, что, издавая многочисленные письма с жалобами на польские власти из объемного «досье» Иннокентия Монастырского 1678-1679 годов, составители сборника предпочли не включать в него лишь один лист, написанный Иваном Самойловичем.141 Письмо, датированное 31 января 1679 г., адресовано думному дьяку Л. И. Иванову. В нем гетман предупреждает московские власти, что игумен, отправившийся в русскую столицу сетовать на гонения, на самом деле мог действовать по наущению польских властей.142 Са-

141 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 136-140.

142 «По отъезде убо того архимандрита Инокентия Манастырского взросла зде молва, которую разумные люди за истинну быти мнят, что будто он, архимандрит, отпущен к царствующему граду Москве с наговору ляцкого, чтоб мимо иные все вестовые причины и комисийные договоры мог домогатца у великого государя, о благочестии многую ревность имущаго, готовых денег казны, которые б те деньги они, в Польше будущие православные греческой веры исповедницы, восприяв и ляхам от себя дав, будто тишину церквам окупили и снесли унею. А всякого разумного благочестивой веры человека, паче же в Полской стороне повожении знающаго, раз-суждает тот разум и разсмотрение, что никоею мерою ляхи унеи, давно уже вкоре-неные, снести не хотят и обидети церквей благочестивых не престанут. Чего ради чтоб за то восприяли деньги, за шутку б то себе причитали, ибо буде старовечные права, присягами многих королей умерших Руской церкви на Волыни, на Подолии и в Литве будущие подтверженые, поломали, а унию свою возвысили. Как же бы ныне поистинне о снесении унеи приложилися, есть некакой в том оман» (Там же. Л. 138-139).

мойлович, как свидетельствует этот примечательный документ, не доверяет «заграничным» православным, прямо обвиняя их в сговоре (ни больше, ни меньше!) с польскими властями с тем, чтобы получить от царского правительства деньги под предлогом урегулирования вопросов веры: «А так, яко великому государю нашему многомо-гущему, монаршеского величества о благочестии поборнику, кроме иных всех обрасцов листовыми винами и посолскими договорами о обидах благочестивым людем и церквам содевающихся вступатися прилично есть, так и я о том архимандрите, хотящем домогатися денег [с чем зде пред некоторыми людьми сам он отозвался], что тот обрасцовой вымысл о денгах с ляцкого быти имеет наговору. Того ради чрез сей лист остерегательство даю».143 Присутствие этого письма в «досье» вновь позволяет совершенно иначе расставить акценты: гетману отнюдь не нравились контакты «зарубежных» православных с Москвой, и он попытался несколько подорвать их репутацию при царском дворе, а вовсе не «спасать».

Приведенные примеры и сделанные замечания, как представляется, свидетельствуют о том, что несмотря на значительный объем проделанной исследовательским коллективом работы, которую по достоинству оценят читатели, она не свободна не только от издательских погрешностей, но и от весьма существенных концептуальных ошибок. Порой эти ошибки объясняются и сознательными отказом от комментирования важных фактов или пропусками, и неверной датировкой некоторых документов. Историю «политического православия» в Киевской митрополии, как и историю присоединения ее к Московскому патриархату, таким образом, еще предстоит написать в будущем. Но при этом уже опубликованные тексты придется все-таки «воссоединить» с некоторыми пропущенными издателями вышедшего тома документами и фактами.

143 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 139.

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Ченцова Вера Григорьевна

Похожие темы научных работ по философии, этике, религиоведению , автор научной работы — Ченцова Вера Григорьевна