CC BY
29
III. Актуальные проблемы истории славян
Иоанн-Аурел Поп
(Румыния)
Восприятие восточно-христианского мира трансильванскими румынами в XVII—XVIII вв.
Abstract:
Pop John-Лиге]. Perception of the Eastern Christendom by Transylvanian Romanians in
XVII-XVIU centuries.
This article discusses the issue of perception of the Eastern Christian (Orthodox) world by Transylvanian Romanians. It is known from various sources that population of the Romanian principalities in the Middle Ages used Church Slavonic as the language of religion and culture, which was dictated by the Orthodox faith. The "Eastern" spirit preserved due to the Orthodoxy and Slavic cultural influences coexisted with the Latin origin of the Romanian language and memory of the first Rome. Thus, the Latin West and the Byzantine-Slavic East converged and intersected in this vast territory inhabited by Romanians.
In the 17,b and 18lh centuries, due to the Ottoman conquest and strengthening of the Russian Empire, the focus of religious attention shifted from Constantinople to Moscow that started to be perceived as a new "Tsargrad". In addition, Romanians admired Russians not only for their patronage of Orthodoxy, but also for their military valour demonstrated in battles with the Ottoman Empire and the fact that they managed to win autonomy for the Romanian principalities.
Ключевые слова: Румыния, православие, Россия, XVII в., XVIII в., Трансильвания,
Валахия, Молдова, Шкий, летопись.
Свидетельства, обнаруженные в последние десятилетия и подкрепленные более ранними данными, несомненно, указывают на то, что румыны Трансильвании (подобно румынам Валахии и Молдовы) в Средние века использовали в качестве языка религии и культуры церковнославянский язык, что было обусловлено их православной верой. Вообще христианский мир Востока во всем его многообразии ценился и пользовался уважением в среде румынской княжеской элиты, которая в XI1I-XV вв. украшала свои церкви византийской живописью с соответствующими надписями на кириллице, а также делала кириллические записи на церковнославянском языке на обратной стороне жалованных грамот, составленных на латыни и выдававшихся католическими правителями Венгрии. Весь этот восточно-христианский дух, который сохранялся благодаря православию и славянскому культурному влиянию, сосуществовал с латинским происхождением румынского языка и памятью о Первом Риме, с романским сознанием в определенных слоях средневекового румынского населения, с западным - венгерским и германским (саксонским) - культурным влиянием. Таким образом, латинский Запад
и византийско-славянский Восток сходились и пересекались на том большом пространстве, где жили румыны1.
В качестве представителя «истинного» христианского мира в средневековой Трансильвании в более узком смысле воспринималась местная церковь (а также церкви двух румынских княжеств за пределами Карпат - т.е. Валашского и Молдавского), а в более широком смысле - Константинопольская патриархия, включая подчиненные ей болгарские и сербские православные центры на Балканах. И только в третью очередь - далекая Россия. Еще в XIV в. митрополит Валахии носил также титул «экзарха всех земель и всей Венгрии», это свидетельствовало о том, что православные Трансильвании и Венгрии подчинялись митрополиту Арджеша (хотя бы с точки зрения Константинопольской патриархии). Как бы там ни было, в качестве важнейшего христианского центра православными Трансильвании воспринималась патриархия «Царьграда». В самой Трансильвании связь с «Царьградом» символизировал монастырь Перии в Марамуреше, в 1391 г. поднятый в своем статусе до став-ропигиального. Завоевание Балканского полуострова османами и в особенности то, что Византийская империя оказалась в 1453 г. «в руках язычников» (факт, осмыслявшийся в массовом сознании в течение нескольких столетий), постепенно изменили эту иерархию и ее восприятие. С покорением султанами греков, болгар и сербов в румынском сознании рождается идея «Византийской империи после Византии», о которой с такой проницательностью говорил и писал великий историк Николае Иорга. Некоторые правители, особенно в XV-XVII вв., - от Стефана III Великого и Нягое Басараба до Василия Лупу и Константина Брынковяну - периодически приходили к мысли, что румынские княжества теперь сами стали новой Византийской империей, продолжательницей давней восточной империи, и в то время как одни правители называли себя «царями», другие считали, что они «обладают более императорским, нежели господарским духом». Однако новым «Царьградом» в конце концов, постепенно, но все яснее для многих, стала видеться Москва (и Россия в целом), носительница православной веры, сильная, далекая и чудесная, нетронутая «жестокими турками», противостоящая католицизму и «новым ересям», в частности протестантизму.
С XVII в. Россия в глазах румын становится оплотом незыблемой веры, старого, традиционного и неискаженного «закона», силы для противостояния атакам врагов. Этот статус, приданный России в массовом воображении, порождает и надежду на помощь, духовную и материальную поддержку для борьбы с этим натиском чужеродного. Румыны Трансильвании имели собственную церковь в ранге митрополии, упоминаемую с XVI в. (см. Антонио Поссе-вино)2. Центр этой митрополии - по настоянию Михая Храброго и с согласия князя Трансильвании находившейся с 1595 г. в канонической зависимости от Митрополии румынских княжеств - располагался в столице княжества, Алба-Юлии. Православную церковь трансильванских румын, как и румынскую нацию, официально не признавали, а только лишь принимали (терпели), пока с этим были согласны жители и князья (usque ad beneplacitum regnicolarum et
рппсгрит). Кроме того, румыны и их церковь подвергались сначала давлению католицизма, а затем, с середины XVI в., протестантских конфессий (особенно кальвинизма). Им даже навязывалась кальвинистская иерархия, некоторые из митрополитов и епископов стали кальвинистскими церковнослужителями. Притеснение продолжилось и в XVII в., когда все князья Трансильвании (до 1691 г.) были венграми-протестантами, страстно желающими сделать кальвинизм доминирующей или даже единственной религией3.
Один из этих князей - Габор Бетлен (правил в 1613-1629), для которого кальвинизм продолжал оставаться реальной силой, способной гомогенизировать его страну, где большая часть местного населения исповедовала православие. Страдая от давления со стороны княжеского двора, румынский (трансильванский) митрополит Геннадий в 1629 г. просил русского царя принять и облагодетельствовать трех монахов из монастыря Прислопа. Формула обращения была следующей: «Возлюбленный Христа, хранимый Богом и освещенный отцом небесным, коронованный небесным венцом, который сияет перед ликом солнца, оплот незапятнанной православной веры...»4. Просьба заключалась в оказании материальной помощи, «чтобы мы могли выкупить святой монастырь из рук венгров». Похожая формула обращения, использованная через несколько лет митрополитом Геннадием и в адрес господаря Валахии Матея Басараба, была «найдена, без сомнения, в какой-нибудь старой церковной книге, где обращались к какому-то византийскому императору»5. Этот текст иллюстрирует непрерывность Великой церкви и постепенное смещение надежд от Нового Рима Константина Великого к Новому Царь-граду, где теперь правил «непоколебимый столп Господних церквей». Страх и опасения гонений на румынские церкви Трансильвании, о чем говорилось в письме, вовсе не были преувеличенными, если вспомнить известное письмо, написанное в том же 1629 г. константинопольским патриархом Кириллом Лу-карисом и адресованное трансильванскому князю Габору Бетлену. Из этого письма видно явное намерение венгерского князя обратить всех румын Трансильвании в кальвинизм через переманивание на свою сторону в первую очередь митрополита Геннадия, для усиления сплоченности страны и достижения большей преданности подданных. Константинопольский патриарх, естественно, не был согласен с переходом трансильванских румын в кальвинизм, но не мог этому противостоять иначе как силой духа, не имея, с одной стороны, других средств для этого противостояния, а с другой - отвергая насилие в принципе, как церковный служитель. Однако патриарх, как явствует из письма, не верит в возможность исполнения этого стремления князя Бетле-на по многим причинам: во-первых, говорит Лукарис, сами румыны, тесно связанные с восточной верой, не примут кальвинизацию, а кроме того за трансильванских румын вступятся господари Валахии и Молдовы, потому что румыны всех княжеств держатся вместе6.
К сожалению, остановить атаки на церковь было сложно, поскольку ресурсов для этого у трансильванских румын практически не было. Господари Валахии и Молдовы действительно вмешались, но.только в форме моральной
поддержки, религиозных даров и, редко, путем предоставления денежных сумм на содержание церкви. То же самое случилось накануне 1700 г., когда румынская церковь Трансильвании была объединена с Римской церковью. В подобных условиях обращение к великому Московскому царству было объяснимо и правомерно. Таким образом, как известно, несколько делегаций от трансильванской церкви, возглавляемых порой непосредственно митрополитами, наряду с другими делегациями, представлявшими митрополии с юга и особенно с востока от Карпат, отправились в Россию, прося о материальной поддержке, денежной помощи, помощи в ремонте, строительстве и поддержании церквей и монастырей. Много раз визиты завершались всего лишь обменом дарами, как это было, например, в мае 1668 г., когда митрополит Савва Бранкович из «Белого града в Ардяле» преподнес «великому господарю, царю и великому князю» Алексею Михайловичу «святой лик Троицы, с серебряным окладом, деревянный крест, обрамленный серебром и бриллиантами, панагию, вырезанную из кипариса, с окладом из золота, драгоценных камней и рубинов, а также два кедровых креста», получив взамен «чашу из позолоченного серебра с крышкой», сундук из восточного шелка, а также «сорок соболей, денег 30 рублей»7. Румынские делегации добились успеха в XVIII в., когда определили, какие действия могут оказать поддержку трансильванскому православию8.
Все это влияло на коллективное сознание, что подтверждают хроники и другие свидетельства эпохи. В этом смысле показательны брашовские хроники9, в которых отражены идеи и идеалы городского румынского сообщества (наиболее процветающего сообщества Трансильвании), развивавшегося в соседстве с саксами и имевшего высокий уровень культурной жизни. Здесь, при церкви Св. Николая, процветали архив и библиотека, школа писарей и переводчиков, а также первая румынская школа (в которой преподавали и писали на румынском языке еще с XVI в.) во всех трех княжествах. И здесь же, в Бра-шове, появилась румынская печать (около 1550 г.) и современная румыноя-зычная историография Трансильвании, включавшая в себя десятки хроник и записей о прошлом, собиравшихся с XVII до начала XIX в.10
Румынский Брашов (Шкей) являет собой уникальный случай сообщества, открытого внешнему опыту, обращенного в равной мере к юго-восточному миру и к Западной Европе, но при этом верно хранящего традиции и, в некоторых отношениях, замкнутого в себе. Брашовские румыны не только противостояли натиску Реформации, в ее лютеранском и кальвинистском проявлении, но и остались оплотом православия, отказавшись с самого начала от унии с Римом. Поэтому восточный православный мир вызывал в этой среде особый интерес, а картина этого мира отражалась в общественном сознании. Брашов-цы знали о России не только понаслышке и из книг, но и от своих священников, поскольку поп Опря посещал Москву в 1690-1691 гг., священник Кипри-ан в 1694 г., а протопоп Василе Хобан в 1697 г., когда передал прошение царю Петру Великому и письмо с выражением большой признательности от сообщества Шкей". В XVIII в. брашовское духовенство и миряне продолжили
приезжать в Россию: братья Теодор Корбя (стал «великим писарем и канцлером всемогущей московской империи») и Давид Корбя (гонец), Влад Мэлэе-ску (стал секретарем сербского митрополита в Сремских Карловцах, приехал в Россию в 1718 г.), протопоп Евстратий Грид, находившийся в Петербурге и других русских городах в 1743-1744 гг. и вернувшийся домой с суммой в 13 ООО флоринов, пущенных на ремонт церкви и башни с часами12. На фронтисписе церкви затем была сделана памятная надпись золотыми буквами на латыни: «Эта святая обитель была отремонтирована в 1751 г. на благочестивое пожертвование Елизаветы Петровны, непобедимой императрицы, единственной правительницы всея Руси»13. Брашовская интеллигенция, некоторые представители которой учились в Киевской академии, обращалась к произведениям русской культуры. Например, псаломщик Раду Дума перевел на румынский язык и переработал труд Антония Катифороса «Жизнь Петра Великого», назвав его «История русского народа и жизнь Петра Великого, русского правителя, и его доблести» и дополнив данными из Лже-Николая Костина и Аксинте Урикариу. Рукопись Раду Дума, с акцентами на Полтавской битве, переписке Петра I с султаном Ахметом III и Прутском походе 1711г., сохранилась в копиях Иоанна Зачионя (1783-1784) и Замфира Марку (1788) - оба они были из Брашова14. Кроме того, Раду Дума перевел и «Историю великого князя Дмитрия Донского», вошедшую в ряды литературы, описывающей борьбу с турками, очень популярной в те времена в Румынских княжествах15. Его же перу, вероятно, в сборнике «Кодекс Крецулеску» принадлежит содержательная глава под названием «История русской монархии и правления».
Таким образом, в брашовских хрониках появляются многочисленные сведения о России, визитах священнослужителей, русских завоеваниях и победах, и иногда даже портреты некоторых императоров. Так, «Хроника протопопа Василия» повествует: «В это время заботы и необходимость заставили попа Опря отправиться в Москву, в столицу. И, войдя в его положение, православный император Московский передал через попа Опря дары святой церкви»16.
О войнах в летописях писали подробно, потому что они нарушали обычный ход жизни и имели тяжелые последствия. Русско-австро-турецкая война 1736-1739 гг. описывается сквозь призму интегрирования некоторых элементов местной истории во всеобщую историю. Так, летописец указывает, что австрийцы «нарушили мирный договор» (подписанный в Пожареваце в 1718г.) с турками и потеряли Белград, Крайову и «Рошаву», после чего снова заключили мир (в Белграде)17. На этом общем фоне «смуты» рассказывается, что «многие из бояр и купцов Валахии приехали в Брашов и оставались там до заключения мира из-за беспорядков в стране, большого количества ограблений и пролитой крови»18. В тоне повествования слышится неодобрение и сожаление летописцев по поводу этой «смуты», имевшей место на румынской земле, затруднявшей движение товаров и уносившей жизни людей. Летописцы подчеркивают, что в этих вооруженных противостояниях румыны не были пассивными, они присоединялись к христианам, как полководец Илие Бирд19 в войне 1736-1739 гг. или братья Мэгурень в войне 1768-1774 гг.
Военный конфликт, разгоревшийся далеко от Румынских княжеств (тоже в первой половине XVIII в.), о котором также повествуют летописи Шкея, -русско-шведская война (Великая Северная война) 1700-1721 гг. В «Кодексе Крецулеску» в связи с выступлением Петра I против Карла XII упоминаются «храбрость» шведского короля, который «ратился» (воевал) с «королем» Польши, Дании, с «курфюрстом» Бранденбурга и т.д., а также две крепости, взятые «шведами раньше, чем русскими». Упоминается битва 1700 г. при Нарве с участием 100-тысячных русских войск, «из которых 12 тысяч кадровых, остальные казаки». Однако сам Петр I не смог руководить сражением, говорит летописец, поскольку ему пришлось уехать из-за «мятежа» в Архангельске, и поэтому «шведский король» победил, напав на «русских» ночью. Затем прослеживается развитие военного конфликта в последующие годы, например, в 1702 г., когда у «шведов» закончился порох, они покинули поле битвы и попутно сожгли 14 сел. Летописец показывает и кульминацию войны: «После всего этого, в конце, состоялась Полтавская битва, на которой присутствовали сами Петр и король. И настолько ужасающим и грозным было сражение, что король был окончательно побежден, и ему не оставалось ничего другого как спасаться, и он скрылся с несколькими офицерами на территории Османской империи в Бендерах, в Молдавском княжестве...»20. Рассказывается также о «рождении российской империи» в ходе завоевания татарских ханств: Казанского, Астраханского, Калмыцкого, Джунгарского, Сибирского и др., непокоренными оставались Крымское и Буджакское ханства, где господствовали турки. Но «в 1768 г. турецкий султан выступил на Россию и заключил мир, и это ханство перешло в зависимость от Российской империи»21. Потом были присоединены «другие государства, подчинившиеся России»: речь шла о территориях Закавказья, например, «Джурджул (Грузия), а также Туркестана вплоть до окраин Китайской империи. В летописях прослеживается рождение империи, как правило, с восхищением, потому что это означало укрепление «православной веры» и силы православия в целом.
В летописи рассказывается и о Семилетней войне (1756-1763), бывшей одним из самых масштабных военных конфликтов. Причиной ее названо следующее: «Поскольку король Пруссии усилил влияние своей страны, была заключена тайная коалиция Австрии, России, Франции, Саксонии и Швеции для военного выступления против пруссаков... Однако этот достойный король (Фридрих II - И.-А.П), узнав о создании опасной для него коалиции, объединился с Англией, чтобы получить от нее поддержку...»22. Можно отметить эмоциональное вовлечение летописцев в описываемые ими события. Далее рассказывается о выступлении русских войск (по приказу Елизаветы Петровны) против Пруссии. Но летописец подчеркивает «большую разобщенность в русской армии», из-за чего пруссаки смогли нанести ей большой урон, несмотря на то, что «она завоевала всю Пруссию, то есть Восточную Пруссию, крепость Кольберг, Бранденбург». Смерть императрицы Елизаветы - «странное дело была столь скоропостижная смерть императрицы», говорится в летописи - изменила отношение России к Пруссии, и был заключен
мир. И снова здесь присутствует оценочное суждение, которое проливает свет на отношение летописца к описываемому: «И таким образом ни одна из сторон ничего не выиграла, а только понесла большие расходы и большие потери»23.
После Семилетней войны фокус внимания переместился на юго-восток Европы, где начался новый этап развития восточного христианства. Увеличение территорий Российской империи и усиление ее военной мощи, связанные с овладением османскими территориями, привели к обострению восточного вопроса, ставшего проблемой равновесия в Европе24, в решение которой были вовлечены, наряду с Россией, Австрия, Франция, Англия. Эта напряженность международной ситуации проявилась, помимо прочего, в русско-турецкой войне 1768-1774, частично развернувшейся на территории Румынских княжеств. Летописи Шкея, особенно «Кодекс Крецулеску», широко освещают развертывание этого конфликта, стараясь уловить его значение и, отступая от чистой описательности, вынести суждения об этом событии. Отмечаются некоторые очевидные причины конфликта, известные факты, которые напрямую привели к объявлению войны, т.е. внутренний кризис в Польше: «После смерти короля Польши страна осталась без правителя. И тогда под давлением России при поддержке Пруссии и Англии королем избирается Станислав Август Понятовский»25. Однако «владыки и бояре страны» не были согласны с попыткой положить конец анархии таким способом, поэтому они «начали волнение в Ляшской стране». Последующие события переданы подробно: интервенция России в Польшу, просьба поляков о помощи, направленная к Папе Римскому, Австрии и Франции, выступление Турции против «русских».
Завязка русско-турецкого конфликта произошла, как сообщает летопись, вследствие дипломатических инцидентов: русский «посланник» (посол) в Константинополе получил «требование» от султана, чтобы русские войска были выведены из Польши, а когда посол попросил время, чтобы передать императрице (Екатерине II) это требование, султан поместил его в заключение и добился в этом поддержки от татарского хана, желавшего напасть на Петрополь (Петербург). Затем, после протеста других дипломатов, он освободил посла, но «отдал приказ о выступлении»26. После этих объяснений, показывающих причины развязывания войны (летописец пишет: «по этой причине турецкий император начал нападение на Российскую империю»), идет подробное описание событий.
Сначала указывается длительность конфликта, затем представлены планы сторон, говорится о турецко-татарских попытках перенести театр военных действий на северо-восток от Днестра. Летописец описывает поражение турок, перешедших через Днестр в «Ляшскую страну» и победу русских, которые таким образом проникли в Молдову через Хотин. Успеху действий русских способствовала поддержка румын, спланированная в ходе тайных русско-румынских сношений. Эти политические связи и военное взаимодействие имели место, как говорилось выше, уже с начала XVIII в., опираясь на тесные культурно-религиозные связи румын, особенно ардяльских (трансильванских)
румын, с Россией. Городские православные сообщества на юге Трансильвании (в районе Брашова, Фэгэраша, Сибиу) сохраняли «гордость» в борьбе против «объединения» (церковной унии) и часто отправляли послов в Москву и Петербург. Одно из посольств (упомянутое выше) подробно описывается в «Кодексе Крецулеску»: «В 1744 г. отец протопоп Евстратий Грид отправился в Россию, где воцарилась императрица Елизавета Петровна, которая преподнесла пожертвования этой святой церкви, то есть церкви святого Николая-Чудотворца, и на эти пожертвования была возведена часовая башня»27. Подобные же отношения с Россией поддерживали также жители Мунтении и Молдовы, поскольку Россия считалась защитницей православных на юго-востоке Европы. Это облегчило формирование добровольческих румынских армий, которые, наряду с жителями Бухареста, выдворили турок из города, как сообщают летописцы28.
«Истории» из Шкея рассказывают о сухопутной и морской кампании 17701771 гг. Они приводят подробности битвы в Олтении и в Брэиле, победы русских в битве в Мовиле Рыбыйей. Возносится хвала командующему русских войск Румянцеву («Румянцеву Задунайскому»), Летописец с восхищением описывает победу русской сухопутной армии: «Некоторым офицерам прусского короля следовало увидеть сражение турок с русскими, и восхититься победой над турками, так как русских было 27 тысяч против 300 тысяч турок, но даже если бы пруссаки направили на турок всю свою мощь, они не смогли бы победить так, как победили русские»29. Румыны всегда изображаются поддерживающими Россию. Во времена конфликта 1768-1774 гг., как только русские перешли Днестр, к ним присоединилось несколько тысяч румынских добровольцев30. Описываются также разрушения на румынской земле в результате этой войны: «После того как русское войско вошло в Молдову и Трансильва-нию, во многих местах проходили сражения, и пролилось много крови»31.
Представляет интерес эпизод сражения трех братьев Мэгурень, в котором прослеживается чувство патриотизма, испытываемое летописцем. Мы узнаем, что три брата, видя, что у русских маленькое войско, организовали оборону Бухареста. Они были из рода Кантакузино, «прославленных бояр Валахии, которым отказали в сановной должности и которые жили на доходы от своих имений»32. Усилия этих бояр кажутся летописцу благодатными: «Стараясь уберечь свою страну от опасности, они оказали русским большую помощь. Во-первых, они отдали на пропитание войска пшеницу, которая хранилась в их имениях, во-вторых, свой скот, в-третьих, прислали полк верховых солдат. Другие бояре не оказали поддержки, а покинули свою страну и бежали в Брашов, оставаясь там до заключения мира. А эти три брата, любя христианский народ, пролили свою кровь в битвах»33. Жертва бояр была принесена во благо их страны, являя собой патриотический и христианский идеал. Им противопоставляются «люди без родины», и пример братьев Мэгурень являлся в этом смысле значимым.
Такое отношение, вероятно, восходит к давней практике румынского боярства: к тому времени, когда земли к северу от Дуная оказываются под турецким
господством (с постоянной конфискацией имений, физическим и экономико-политическим уничтожением хозяев), бояре были готовы воевать с Полумесяцем (вести политику сопротивления), однако в ходе описываемых событий они должны были реально оценивать обстановку и не вмешиваться, чтобы сохранить для себя социально-экономическую и политическую стабильность (политика согласия)34. В XVIII в. ситуация усложнялась тем, что Румынские княжества стали площадкой для вооруженного столкновения и объектом территориальных притязаний России, Австрии и Турции. Решение задач по сохранению боярством своего экономического, социального, политического статуса становится делом все более сложным, если не безнадежным.
В «Истории о русском флоте», включенной в «Кодекс Крецулеску», рассказывается о военной кампании России в Средиземном море, целью которой было ударить по туркам с юга через Дарданеллы и пройти через Гибралтарский пролив, где «с одной стороны стоит крепость англичан, а с другой - французов»35. Летопись повествует о поддержке голландцев и противлении французов проходу русского флота, о победах графа Орлова в битвах с турками.
Описываются и действия европейских дворов, направленные на то, чтобы уравновесить силы: «Французы, будучи врагами русских, как и сейчас, желая оказать туркам помощь в Царьграде, послали 28 кораблей с пулями и порохом для пушек, а также пшеницей. На этих кораблях они также послали 800 артиллеристов»36.
В завершение «Истории» о русско-турецкой войне 1768-1774 гг. летописец приводит пункты Кучук-Кайнарджийского мирного договора, в результате которого Россия получила право прохода через проливы Босфор и Дарданеллы, а Порта обещала твёрдую защиту христианскому закону и церквям оного на территории Османской империи. Тут же упоминается, что в 1778 г. крымский татарский хан якобы принял христианство усилиями одного «верующего министра» императрицы Екатерины II37. Кроме того, за Россией признается право защиты и покровительства христиан в Румынских княжествах: «Молдова и Мунтения не будут больше облагаться налогом, как раньше»38.
Следует также отметить, что помимо вооруженных конфликтов летопись описывает и правителей, одних подробно, других схематично. О Софии, сестре Петра I, летопись говорит только то, что она была «умной и мудрой», однако плохой, а о самом императоре приводит целое воспоминание. Петр тоже умен и, несмотря на призывы министров, не убивает Софию, а отсылает ее в монастырь. После Азовских кампаний (1695-1696) «император прошел через ворота Европы, чтобы увидеть обычаи других царств, чтобы хорошие обычаи перенять в своей стране»39. Преодолев сопротивление консервативных бояр, Петр направился в Ригу, Кенигсберг (сейчас Калининград), Гамбург, Амстердам, Лондон, Вену. Император хотел доехать и до Италии, но должен был вернуться, так как получил известие о «мятеже»40. Летописец, настаивающий на сохранении «православной веры», выказывает понимание и поддержку реформам Петра I и, будучи жителем района, открытого для ремесел, путешествий и иноземных заимствований, косвенно осуждает сопротивление
бояр: «После этого (путешествия на запад и подавления восстания - И.-А. П.) император Петр начал осуществлять хорошие нововведения в сухопутных и морских войсках и в обычаях страны. Это путешествие императора в Европу пошло на пользу всей России»41.
Другой важный эпизод - встреча в Могилеве в 1780 г. Иосифа II и Екатерины И42; при его описании рассказывается о приготовлениях, о пышных церемониях, о визитах Иосифа в Киев и Петербург, о дипломатических дискуссиях, суть которых - принести радость, по выражению из летописи, «христианскому народу», особенно «православному».
Будучи православными, летописцы защищают традиционную веру, которая связывает народы по разные стороны Карпат. Брашовцы не кажутся сильно задетыми своим статусом «терпимых» в Трансильвании («пока согласны жители»), поскольку они ощущали покровительство властей Валахии и Молдовы. Летописцы чувствуют не только духовную, но и политическую защиту. Политическая основа их взаимоотношений ясно отражена в «Истории» Раду Темпя II, в «Анонимной летописи Брашова...» и «Кодексе Крецулеску»: румын юга Трансильвании поддерживали власти Валахии, а их усилия остаться в духовной зависимости от Бухареста объяснялись страхом перед унией, тогда как принятие господства Епископства Рымнику-Вылча (которое австрийцы склоняли к объединению с Римом) привело бы к утрате их культурной и религиозной идентичности.
Источники, о которых идет речь, связывают культ с традицией и провозглашают важную роль церкви: «А мы, православные христиане, какими нас сделали святые отцы, такими и останемся и сохраним чистую веру»43. Летопись становится манифестом православия, который вырабатывает нормы достойной жизни.
Эти летописцы, особенно в XVIII в., чувствовали себя духовными наставниками общества, вовлеченными в масштабные действия, о чем пишет Раду Темпя II: «Любопытный случай произошел с его святейшеством Захарией Ко-петенски..., они сделали перевод с древнегреческого на церковнославянский (речь идет о Евангелии - И.-А. П.)... и отдали в печать, а наш пресвятой архипастырь Кир Теодосие, митрополит Венгро-Валахии, увидел большую пользу в переводе на румынский язык, чтобы и наш народ мог причаститься этого света...»44.
XVIII в. - это время духовного бурления, когда просветительские настроения пронизывали, казалось, все румынское сообщество Шкея, когда православие вступило на путь критической самооценки и переоценки. Непосредственно перед провозглашением просветительского течения Раду Темпя перевел и напечатал на языке народа святые книги, чтобы их могли понять все христиане, «и особенно» те, кого он называет «наш румынский народ».
Кроме того, летописцы происходили из среднего класса, который стал носителем нового сознания. Они выражают городское сознание купцов и ремесленников, когда, например, описывают наложенные саксонскими властями трансильванских городов экономические ограничения45. «Это тексты, кото-
рые вступают в борьбу за права ремесленников, что кажется законным в требованиях румын»46. Авторы летописей осуждают отношение мунтянских и молдовских бояр, русских бояр, невосприимчивых к «хорошим обычаям», введенным Петром I, польской знати («в Ляшской стране началось сильное волнение, причиной которому была консервативность ляхов»47). Летописцы не понимали и не принимали притязаний господствующего класса, отвергая соперничество и вооруженные конфликты, которые препятствовали общению людей и циркуляции товаров. От коммерческой активности зависело процветание брашовского румынского сообщества, акцентирование внимания на этом отражает купеческое сознание летописцев. В «Кодексе Крецулеску» говорится об ущербе от русско-турецкой войны 1768-1774: «Из-за турецких и русских войск были закрыты все порты на Дунае, и из Турции в Валахию и Молдову нельзя было привезти никакой товар... Тогда много товара пришло в Брашов, а из Брашова он шел в Валахию и Молдову. Многие купцы разбогатели в это время, продавая товар, пользовавшийся спросом. Но после неожиданного заключения мира многие купцы потерпели убытки, потому что у них было много товара, а русские войска ушли из княжеств и были снова открыты порты на Дунае»48.
По всем вышеуказанным причинам летописцы осуждают войны, влекущие за собой несчастья и нестабильность, однако делают различие между защитой страны и войнами во имя завоеваний. Так, после рассказа о действиях Австрии по завоеванию Баварии, в которые потом были втянуты многие государства, Симеон Хырс замечает: «О, какое это зло - раздор и зависть, они принесли столько расходов и горя, не стоит того Бавария»49.
Брашовские летописцы открыты миру, и западному, и восточному. Их идеи, изложенные в румынской историографии Брашова, выражают сознание городского населения православной веры. Эти летописцы, будучи озабочены процветанием «нашего румынского народа» в век образования современных наций, имеют еще и общеправославное сознание. Они делятся своими знаниями и дают свои оценки великой Восточной империи, оплоту «правильной веры», способному оказать помощь трансильванским румынам, осаждаемым сначала Реформацией, а потом Римской церковью. Кроме того, русские вызывают восхищение румын не только своим покровительством православию, но и воинской доблестью, проявленной в сражениях с Османской империей, а также тем, что они добились автономии румынских княжеств. В последнем случае летописцы с гордостью отмечают роль румынских добровольцев, присоединившихся к императорской армии.
Таким образом, в глазах православных трансильванских румын русский народ предстает великой православной силой, способной дать отпор османам. К сожалению, в то время этот образ существовал лишь в среде заинтересованных интеллектуалов, купцов, которые путешествовали, в среде священнослужителей и монахов. Только в XIX в., с появлением обязательного начального образования и многотиражной прессы, данные о России, к тому моменту сильно измененные, смогли проникнуть в среду простых людей.
Примечания
1 Ioan-Aurel Pop, Slavonismul cultural la români în Evul Mediu - câteva consideratii, în „Apozitia", publicatie anualä a Societätii Culturale Romano-Germane „Apozitia", München, 2008, p. 285-292.
2 Итальянский иезуит Антонио Поссевино, находясь в Трансильвании, связывает дискриминацию румын с их православной верой, подчеркивая, что это удивительно - насколько румыны были упорными в своем православии. См. Antonio Possevino, Transilvania (1584), edijie de Andrei Veress, в "Fontes renim Transylvanicarum", torn III, Budapesta, 1913, p. 64. Другое издание Bepecca появилось в Клуже, в то же время. На румынском языке вышли только фрагменты, самые важные собраны в труде «Иностранные путешественники о румынских княжествах» (Cälätori sträini despre Järile Românè), vol. II, îngrijit de Maria Holban çi altii, Bucureçti, 1970, p. 527-532.
3 Cm. Ioan-Aurel Pop, Thomas Nägler, Magyari Andrés (coord.), ¡storia Transilvaniei, vol. l-III, Cluj-Napoca, 2007-2009.
4 Silviu Dragomir, Contribuía privitoare la relatiile bisericii románepi cu Rusia în veacul XVII, în „Ana-lele Academiei Române", Mcmoriile Sectiunii Istorice, seria a Il-a, torn. XXXIV, 1912, p. 79-81.
5 Ibidem, p. 1.
61.-A. Pop, Patriarhul Kiril Lukaris despre unitatea etno-confesionalâ a românilor, în „Studii de istorie medievalà çi premodemà. Omagiu profesorului Nicolae Hdroiu, membru corespondent al Academiei Române", coord. Avram Andea, Cluj-Napoca, 2003, p. 315-322.
I S. Dragomir, op. cit., p. 118-119.
' Idem, Relatiile bisericeçti aie românilor din Ardeal cu Rusia în veacul XVIII, Sibiu, 1914, passim. ' Самые важные брашовские летописи XVII-XVIII вв.: «Летопись протопопа Василия» (Crónica protopopului Vasilie), «История святой церкви брашовского Шкея» (Istoria sfinlei besereci a Çcheilor Braçovului) Раду Темпя, «Кодекс Крецулеску» (Codex Kretzulescus) (автор Симеон Хырс, с большими фрагментами, приписываемыми Раду Дума), «Летописные заметки» (Insemnäri de crónica) (приписываются Димитрию Евстратьевичу).
10 См. I.-A. Pop, Contribuía la istoria culturii româneçti (cronicile braçovene din secolele XVII-XVIII), Cluj-Napoca, 2003, p. 25-78.
" S. Dragomir, Contribufii..., p. 65. 12 Idem, Relafiile..., p. 4-9.
II Ibidem, p. 9.
M I.-A. Pop, Contribuía..., p. 101-102, 210. 15 Ibidem, p. 210.
" Radu Tempea, Istoria sfinlei besereci a Çcheilor Braçovului, editie de Octavian Çchiau çi Livia Bot, Bucureçti, 1969, ç. 71.
11 Nicolae Iorga, Insemnäri de crónica ale clericilor din Çcheii Braçovului, în "Buletinul Comisiei Istorice a României", XII, 1933, p. 91. Манускрипт, изученный нами, находится в библиотеке Академии, Бухарест ms. rom. nr. 1416, f. 4-87.
18 Em. E. Kretulescu, Codex Kretzulescus, în "Revista pentru Istorie Arheologie çi Filologie", vol. XII, partea I, 1911, p. 57.
" См. Sterie Stinghe, Contribuai la cunoaçterea trecutului românilor din $cheii Braçovului. Viafa câpi-lanului Hie Bird\ Bucureçti, 1945, p. -37.
20 Em. E. Kretzulescu, op. cit., vol. XII, partea I, 1911, p. 69-70 (о северной войне).
21 Ibidem, p. 71.
22 Ibidem, p. 60. "Ibidem, p. 60-61.
24 Andrei Otetea, Chestiunea Orientalâ, în "Istoria României" (tratat), vol. Ill, Bucureçti, 1964, p. 455.
25 Em. E. Kretzulescu, op. cit., vol. XII, partea I, 1911, p. 59.
26 Ibidem, vol. XI, partea 1, 1910, p. 24-25.
27 Em. E. Kretzulescu, op. cit., vol. XI, partea a Il-a, 1910, p. 269-270.
28 Ibidem, vol. XI, partea 1, 1910, p. 27. 2' Ibidem, p. 32-33.
!» Ibidem, p. 27.
31 Ibidem, p. 30.
32 Ibidem.
33 Ibidem.
34 Florin Constantiniu, De la Mihai Viteazul lafanario/i: observa/ii asuprapoliticii externe româneçti, în "Studii çi Materiale de Istorie Medie", vol. XVIII, 1975, p. 103.
35 Em. E. Kretzulescu, op. cit., vol. XII, partea 1, 1911, p. 71-73.
36 Ibidem.
37 Ibidem, p. 73; Nicolae Iorga, op.cit., p. 94-95.
38 Em. E. Kretzulescu, op.cit., vol. XI, partea I, 1910, p. 35-36.
35 Ibidem, vol. XII, partea I, 1911, p. 68. Раду Дума перевел на румынский язык «Жизнь Петра Великого» (cf. Nicolae Albu, Doi cärlurari braçoveni din veacul alXVIII-lea, Ion Duma Radu Duma, în "Biserica Ortodoxa Romänä", nr. 9-10, 1963, p. 911). Теодор Корбя тоже возносит стихотворную хвалу Петру Великому в предисловии к своему «Псалтырю» (***htoria literatura romane, tratat, vol. I, Bucureçti, 1964, p. 550).
40 Em. E. Kretzulescu, op. cit., vol. XII, partea 1, 1911, p. 68. 41Ibidem, p. 69.
Ù1 Ibidem, p. 66 çi Nicolae Iorga, op. cit, p. 97-99.
45 Em. E. Kretzulescu, op.cit., vol. XII, partea I, 1911, p. 62.
44 Radu Tempea, op. cit., p. 183 (în Predoslavie càtrâ cititori).
45 Em. E. Kretzulescu, op. cit, vol. XI, partea a 11-a, 1910, p. 271-274; Nicolae Iorga, op. cit., p.68; N. N. Statie, In^tiinfäri. Câteva capitale din trecutul românilor din ¡fcheii Braçovului, Braçov, 1906, p. 6-7.
44 David Prodan, Supplex Libellus Valachorum, Bucureçti, Editura $tiintificâ, 1967, p. 219.
47 Em. E. Kretzulescu. op. cit., vol. XI, partea I, 1910, p. 24.
48 Ibidem, vol. XI, partea I, 1910, p. 35 (note).
49 Ibidem, vol. XII, partea I, 1911, p. 65.
Перевод с румынского A.B. Усачевой
