CC BY
109
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
УДК 94(471.027(093) ВОСПРИЯТИЕ СВОБОДЫ/НЕСВОБОДЫ В ДОМОНГОЛЬСКОЙ РУСИ
Современное сугубо положительное восприятие концепта свобода сформировалось относительно недавно. Даже в начале XX в. в нем еще ясно прослеживались остаточные негативные коннотации. Обращение к древнерусским источникам домонгольского периода подтверждает такое впечатление. Человек, освободившийся от внешнего принуждения, в Древней Руси рассматривался, скорее, как человек несчастный. И напротив, ситуация, когда человек становится холопом (по существу, рабом), рассматривается даже им самим как сугубо положительная. При этом позитивные коннотации восприятия несвободы тесно связаны со статусом лица, от которого зависит данный субъект: чем выше социальное положение этого лица, тем лучше. Крайняя степень несвободы — раб Божий — сугубо положительна. Свободное же состояние характеризовалось, скорее, отрицательными ассоциациями.
Ключевые слова: свобода, зависимость, восприятие, счастье, несчастье, Древняя Русь.
Сравнивая современные культуроспецифичные концепты свобода, freedom и liberty с латинским libertas, А. Вежбицкая пришла к следующему выводу: «...Латинский концепт сосредоточен на отсутствии хозяина (на том, что ты не раб), тогда как русский концепт сосредоточен на отсутствии ощущения какого-либо внешнего принуждения. Соответствующий английский концепт сосредоточен. на выборе и на отсутствии вмешательства со стороны других людей»1. При этом подчеркивается, что «русский концепт свобода, развивавшийся в историческом контексте, весьма отличном от контекста Англии или Рима.., предполагает приятное отсутствие ограничений какого бы то ни было рода»2. По предположению А. Вежбицкой, «свобода, в отличие от freedom, может рассматриваться как нечто такое, что произвольным образом дано другим лицом», при этом «семантический профиль слова свобода можно связать с политической историей России: деспотизм царей, отсутствие демократических структур или действенной правовой си-
И.Н. ДАНИЛЕВСКИЙ
Национальный
исследовательский университет «Высшая школа экономики», г. Москва
e-mail: viddanin@mail.ru
1 Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. С. 456.
2 Там же. С. 460.
стемы, в равной степени относящейся ко всем, значение произвольно осуществляемой власти и желание ускользнуть от этой власти и т.д.»3
Однако все эти концепты исторически изменчивы. Современное значение понятия свобода — с его сугубо положительным восприятием — сформировалось относительно недавно. Так, в начале XX в. в этом концепте, судя по всему, еще ясно прослеживались остаточные негативные коннотации (достаточно вспомнить реплику Фирса из второго акта чеховского «Вишневого сада» /1903/, который характеризует свободу/волю как несчастье). Выход из крепостного состояния, судя по всему, многими крепостными был воспринят именно так: они теряли свой прежний социальный статус, не приобретая нового, становились маргиналами, не имевшими определенного места в жизни, — а, следовательно, и гарантированных средств к существованию.
Обращение к древнерусским источникам домонгольского периода подтверждает такое впечатление. Само слово свобода используется здесь крайне редко. Так, на всем протяжении Повести временных лет (1113-1118) оно лишь трижды встречается в Ипатьевской и однажды в Лаврентьевской летописи — и исключительно в библейских цитатах. Характерно, что в Лаврентьевской летописи оборот свободихомся от греха в Послании к Римлянам, из которого он позаимствован, имеет продолжение, не упомянутое, но, очевидно, подразумеваемое летописцем: «Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу...» (Рим 6 22)4. Редко встречается оно и в древнерусских законодательных источниках. Так, в Пространной Русской Правде (XII в.) термин свобода упомянут всего трижды5.
При этом, человек, освободившийся от внешнего принуждения, в Древней Руси рассматривался, скорее, как человек несчастный. Термин изгой, обозначающий субъекта, утратившего связи со своей социальной группой, имеет в древнерусских памятниках явно негативные коннотации. И напротив, ситуация, когда человек становится холопом (по существу, рабом), рассматривается им самим — вопреки нашим ожиданиям — как сугубо положительная.
Яркие примеры такого отношения к зависимому положению мы находим в Молении Даниила Заточника (конец XII - начало XIII в.).
Прежде всего, ясно, что автор оценивает свое нынешнее положение как «нищету» и, возможно (если учитывать любовь создателя «Слова» к каламбурам), «художьство»6. Судя по контексту уже первых строк, Даниил сетует на то, что «ест пепел, как хлеб», пи-
3 Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999- С. 458 (со ссылкой на: Witt-fogel K. Oriental despotism: A comparative study of total power. New Haven: Yale University Press, 1963; Федотов Г. Россия и свобода: Сб. статей. New York: Chalidze; Соловьев В. Собрание сочинений: В 14 т. СПб: Просвещение; Brussels: Foyer Oriental Chrétien, 1966-1970).
4 «НынЪ же, свобождьшесА щт гр4ха, порабощьшесА Богови» (Библия 1499 года и Библия в синодальном переводе: В 10 т. Т. 8. М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1992. С. 179.
5 «Продасть ли господинъ закупа обель, то наимиту свобода во всЪхъ кунахъ» (ст. 61 — Правда Русская / под ред. Б.Д. Грекова. Т. 1: Тексты. М.; Л., 1940. С. 111, 130, 156, 173, 194, 223, 254, 287, 308, 335, 382, 430,
431); «Аже будуть робьи д"Ъти у мужа, то задници имъ не имати, но свобода имъ смертию» (ст. 98 — там же. С. 115, 132, 160, 176, 198, 227, 259, 272, 290, 313, 338, 359, 386, 446, 447); «А се уроци ротнии: от головы 30 кунъ,
а от бортьно4 земли 30 кунъ бес трии кунъ, тако же и от ролеино4 земли, а от свободы 9 кунъ» (ст. 109 — там же. С. 116, 129, 162, 177, 229, 260, 291, 314, 339, 388, 450, 451). Кроме того, в Русской Правде упоминаются «свободные люди» (ст. 87 — там же. С. 114, 132, 159, 175, 196, 226, 257, 289, 311, 337, 358, 385, 440, 441) и «свободный муж» (ст. 17 — там же. С. 71, 80, 398; ст. 37 — там же. С. 107, 125, 152, 170, 189, 219, 249, 269, 284, 304, 332, 350, 375, 416, 417; ст. 62 — там же. С. 111, 130, 156, 173, 194, 224, 254, 287, 308, 335, 355, 382, 430, 431; ст. 65 — там же. С. 112, 131, 157, 173, 194, 224, 254, 287, 309, 335, 356, 382, 430, 431; ст. 66 — там же. С. 112, 128, 157, 174, 195, 224, 255, 288, 309, 335, 356, 382, 432, 433; ст. 121 — там же. С. 117, 133, 163, 178, 200, 230, 262, 272, 292, 315, 340, 361,
389, 456, 457).
6 В исторических словарях русского языка это слово определяется как поступки, действия (Лексика и фразеология «Моления» Даниила Заточника. Л., 1981. С. 218-219); худые дела (Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1903. Т. 3. Стб. 1416); искусная, убедительная речь, ловкое обольщение, искусство, мастерство, ремесло; знание, искусство, умение; хитрость, обман (Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. М., 1998. Т. 2. С. 797). Однако в данном случае речь, скорее всего, все-таки идет о нынешнем — худом, крайне плохом — положении автора: «Се же бъ написах, бъжа от лица художества моего» (Л.В. Соколова переводит художество как убожество).
тье его «растворено слезами», он «низвержен»7. К нему — «как разбойник» — пришли бедность и нужда8. Создается впечатление, что из-за какого-то конфликта, в котором он сам был повинен (возможно, по собственному нерадению) и в котором раскаивается, Даниил был изгнан и теперь вынужден скитаться из дома в дом в «земле чужой».
При этом Даниил довольно четко описывает, что именно в своей жизни он считает несчастьем:
• прежде всего, это то, что характеризуется словом нищета («вопию к тобі,
одержимъ нищетою»9, «княже мои, господине! избави мя от нищеты сея»10, «ліпше смерть, ниже продолженъ животъ в нищети»11);
• что он понимает под нищетою, можно «реконструировать» (точнее, догадываться) на основании некоторых образов, которыми оперирует автор: «егда веселишися
многими брашны, а мене помяни, сух хлібь ядуща; или пиеши слаткое питие, а мені помяни, теплу воду пиюще, праха нападша от міста незавітрена12; егда ляжеши на мягъкыхъ постелях под собольими одіяльї, а мені помяни, под единым платом лежаща
и зимою умирающа, и каплями дождевыми яко стрілами сердце пронизающе»13 — картина, согласитесь, довольно впечатляющая;
• следствием и составной частью нищеты является то, что наш персонаж вынужден терпеть многие обиды: «азъ бо есмь, княже господине, аки трава блещена, рас-
тяще на застінии, на нюже ни солнце сиаеть, ни дождь идет; тако и азъ всіми обидимъ
есмь»14, «азъ бо есмь, княже, аки древо при пути: мнозии бо посікають его и на огнь
мечють: тако и азъ всім обидимъ есмь»15, причем, видимо, наибольшие нравственные страдания доставляют ему обиды, исходящие от близких людей («Друзи же мои и ближ-нии мои и тии отвръгошася мене, зане не поставих пред ними трепезы многоразличных
брашенъ16. Мнози бо дружатся со мною, погнітающе руку со мною в солило, а при напасти аки врази обрітаются17 и паки помагающе подразити нози мои18; очима бо плачются со мною, а сердцемъ сміють ми ся»19), — из этого следовал горький вывод: «т^мъ же не
7 «И бысть умъ мои — аки нощныи вранъ на нырищи, забдъх» (ср.: «Я стал как филин на развалинах; не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Всякий день поносят меня враги мои, и злобствующие на меня клянут мною. Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами, от гнева Твоего и негодования Твоего, ибо Ты вознес меня и низверг меня» — Пс 101 7-11).
8 «Се же бъ написах, бъжа от лица художества моего» (ср.: «Доколе ты, ленивец, будешь спать? когда ты встанешь от сна твоего? Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь: и придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя, как разбойник. Если же будешь не ленив, то, как источник, придет жатва твоя; скудость же далеко убежит от тебя» — Притч 6 9-11).
9 А: 12.
10 А: 14.
11 А: 11.
12 Ср.: «Насыштяяся многосластънааго пития, помяни пиюштааго теплоу водоу, отъ слъньца
въстопЪвъшю, и то же пороха нападъшю отъ міста незав'Ътръна» (Изборник 1076 года / изд. подг. М.С. Му-шинская, Е.А. Мишина, В.С. Голышенко; под ред. А.М. Молдована. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. Т. 1. С. 237).
13 А: 20 (исправлено по Т). Ср.: «Сідящю ти надъ мъногоразличъною тряпезою, помяни соухъ хл4бъ ядоуштааго и не могоуштааго си воды принести, недоуга ради... Насышяяся многосластьнааго пития, помяни
пиюштааго теплоу водоу, отъ слъньца въстопЪвъшю и тоу же пороха нападъшю, отъ міста незав^ръна» (Изборник 1076 года. С. 235-236, 237).
14 А: 7.
15 А: 15. Ср.: «Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь» (Мф 3 10, 7 19; Лк 3 9).
16 Ср.: «Бывает другом участник в трапезе, и не останется с тобою в день скорби твоей» (Сир 6 10).
17 Ср.: «Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня» (Мф 26 23).
18 Ср.: «Когда пошатнется богатый, он поддерживается друзьями; а когда упадет бедный, то отталкивается и друзьями» (Сир 13 25).
19 Ср.: «Устами своими враг усладит тебя, но в сердце своем замышляет ввергнуть тебя в яму: глазами своими враг будет плакать, а когда найдет случай, не насытится кровью» (Сир 12 15).
ими другу вірм, ни надіися на брата20»21;
• при ближайшем рассмотрении оказывается, что, по мнению Даниила, источник всех этих несчастий — один: отсутствие княжеской грозы, направленной против тех, кто сегодня обижает Даниила («зане оградим есмь страхом грозы твоеа, аки оградомъ твер-дымъ»22, «зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа»23); это — главная милость, которую может оказать князь нашему нищему; ее тот, видимо, по своей вине лишился и теперь, во что бы то ни стало, хочет получить вновь («помилуй мя, сыне великаго царя Владимера, да не восплачюся рыдая, аки Адамъ рая; пусти тучю на землю художества моего»24).
Остро переживая состояние несчастья, Даниил формулирует собственные представления о счастье. В основу рассуждений на эту тему он, видимо, кладет общепринятые «сценарии» счастливой жизни. Их оказывается не так уж много, поначалу всего два:
1) служба у князя; 2) счастливая женитьба — «у богата тестя чти [чести — И.Д.] діля: а ту пеи и яжь»25. Чуть позже (в первой половине XIII в., в так называемом «Молении») к ним добавляются еще два: 3) уход в монастырь и, наконец, 4) служба у боярина. Однако все они — за исключением первого — для Даниила суть несчастье. Собственно, едва ли не все «Слово» сводится к своеобразному объяснению, почему это так.
Наиболее краток Даниил в определении того, почему служба у боярина для него — тоже несчастье:
«лучше бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоемъ, нежели в чер-лені сапозі в боярстем дворі; лучше бы ми в дерюзе служити тебі, нежели в багрянице в боярстемъ дворі»26; «лучше бы ми вода пити в дому твоем, нежели пити
мед в боярстем дворі; луче бы ми воробеи испечен приимати от руки твоея27, нежели плеча борания от руки злых злых государь»28.
Точнее, он даже не пытается этого объяснить. Видимо, для него и для потенциального читателя «Моления» и так все ясно. Разгадка, кажется, кроется в том, что у боярина явно недостает «грозы», коей в избытке владеет князь:
«Кормникъ глава кораблю, а ты, княже, людемъ своимъ. Видех полцы без
добра князя и рікох: велик звір, а главы не иміетк Мужи глава женамъ, а мужем князь, а князю Богъ»29;
«Вода мати рыбам, а ты, княже, людем своимъ»30.
Показательно и то, что во всех пассажах о князе, «пародирующих» Священное Писание, слово «князь» обычно замещает первоначальные «Господь», «Бог».
Что же касается статуса «боярина», который явно не удовлетворяет Даниила, то он, видимо, косвенно определяется следующим словами следующей «мирской притчи»: «Глаголет бо ся в мирскых притчах: “ни птица во птицах сычь; не скот въ
скотех коза; ни в звірех звірь еж; ни рыба в рыбах ракъ; не холоп в холопех,
20 Ср.: «Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля» (Мих 7 5).
21 А: 10 (исправлено по Т).
22 У: 12.
23 Ч: 12.
24 А: 12. Ср.: «Посему изреки пророчество, сын человеческий, и скажи Гогу: так говорит Господь Бог: не так ли? в тот день, когда народ Мой Израиль будет жить безопасно, ты узнаешь это; и пойдешь с места твоего, от пределов севера, ты и многие народы с тобою, все сидящие на конях, сборище великое и войско многочисленное. И поднимешься на народ Мой, на Израиля, как туча, чтобы покрыть землю: это будет в последние дни, и Я приведу тебя на землю Мою, чтобы народы узнали Меня, когда Я над тобою, Гог, явлю святость Мою пред глазами их» (Иез 38 14-16).
25 А: 37 (исправлено по Т).
26 Ч: 36.
27 Вот оно, казалось бы, несчастье — печеный воробей на обед!
28 У: 29.
29 У: 20.
30 У: 24.
кто у холопа работает; не муж в мужехъ, которыи жены слушает”»31.
Боярин сам является княжеским холопом. Это уже не боярин Киевской Руси, не старший дружинник. Он — высокопоставленный представитель княжеского «двора», «служебной организации». Как определяют В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов, «слуга мог приобретать большую власть и собственные владения, но по отношению к слуге господин имел всегда принципиально больше прав, чем к вассалу. <...> Министериалы [слуги] пользовались но закону правом иметь собственность, но это право было ограниченным. “Закон рассматривал их не как государственных подданных или вассалов, а как людей, принадлежавших частному лицу и составляющих предмет его владения”32»33.
Принципиально важным для нашей темы является то, что составитель «Слова» вполне определенно указывает потенциальные источники счастья и несчастья. В этом отношении, пожалуй, самое удивительное заключается в том, что практически единственным источником счастья, если строго следовать тексту, может являться князь (если, конечно, исключить Стоящего над ним). Только он — гарант того, что (со всей условностью) Даниил мог бы назвать счастьем. Отсюда следует вывод: единственное счастливое состояние, которое может представить себе создатель «Слова» и, тем более «Моления», — холопское состояние.
При этом, естественно, было бы неверно полагать, будто в данном случае речь идет о холопах-рабах Русской Правды. Сам статус холопа конца XIII в. принципиально отличен — в глазах современников — от обельных холопов начала XII в. По словам А.Л. Юрганова, «в слове “холоп” для русского средневекового человека не было ничего оскорбительного. В нем звучала даже благочестивая нота: все мы рабы Божьи, а значит, и холопы государя, власть которого от Бога! В том не было унижения достоинства, но формулой “Яз, холоп твой”, тем не менее, фиксировалась история становления в средневековой Руси особого типа взаимоотношений верховной власти и подданных, влиявшего на умонастроение людей и их ценностную ориентацию. Холопами были все, кто не входил в великокняжескую семью»34.
Видимо, именно такое — сугубо положительное — восприятие даже крайних форм личной зависимости от князя и послужило основанием для создания панегирика холопскому состоянию, в которое «автор» этого произведения так жаждет попасть.
Тем не менее, как говорит «сам» Даниил Заточник, «аще бы котлу золоты колца во ушию, но дну его не избыти черности и жжения его. Тако же и холопу: аще бо паче
міры горд^ливъ былъ и буявъ, но укору ему своего не избыти — холопъя имени»35.
И в этом тоже есть своя логика.
Перед нами — гимн. Гимн холопскому состоянию. Вот оно — счастье для «среднего» человека древней Руси.
При этом следует отметить еще одну характерную черту восприятия свободы/несвободы в домонгольской Руси: позитивные коннотации восприятия несвободы тесно связаны со статусом лица, от которого зависит данный субъект. Чем выше социальное положение того, в чьем непосредственном подчинении находится данный человек, тем лучше. Крайняя степень несвободы — раб Божий — сугубо положительна. Крайняя же степень свободы, когда человек не зависит ни от кого, — сугубо отрицательна, поскольку тождественна художеству, если говорить словами Даниила Заточника. Видимо, именно поэтому полная нищета подвижников-монахов, о которой идет речь, в частности, в Киево-Печерском патерике, воспринимается исключительно позитивно. В то время как нищета мирянина, попавшего в положение изгоя, характеризуется как величайшее горе.
О том, что эта мысль была близка и дорога многим современникам и ближайшим потомкам «Заточника», свидетельствует многовековая жизнь «Слова» («Моления»!) в культуре древней Руси.
31 У: 66 (выделено мною. — И.Д.).
32 Колесницкий Н.Ф. К вопросу о германском министериалитете X-XII вв. / / Средние века. М., 1961. Вып. 20. С. 42 [примечание В.Б. Кобрина и А.Л. Юрганова].
33 С. 54-55.
34 Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 216.
35 Ч: 37.
Длительное и, видимо, достаточно широкое хождение «в народе» «Моления» («Слова») Даниила дает достаточные основания, с одной стороны, для распространения полученных выводов на весь период бытования текста, с другой, — позволяет вносить временные коррективы на основании изменений исходного текста.
Таким образом, представления о свободе в домонгольской Руси отличаются значительным своеобразием. В отличие от современных представлений, в то время именно несвобода воспринималась как благо, с позитивными коннотациями, в то время как свободное состояние характеризовалось, скорее, отрицательными ассоциациями.
THE PERCEPTION OF FREEDOMIN PRE-MONGOL RUS’
I.N. DANILEVSKIY
Higher School of Economics, Moscow e-mail: viddanin@mail.ru
Modem - especially positive - perception of the concept svoboda (freedom) was created relatively recently. Negative con- notations in it residual still were clearly traced even at the begin- ning of the XX century. The appeal to the pre-mongol Rus’s sources confirms such impression. The person exempted from external coercion, in Old Rus’ was considered more likely as the person unfortunate. And on the contrary, a situation, when the person becomes a kholop (in essence, a slave), is considered as especially positive. Thus positive connotations of the perception of dependence are closely connected with the status of the person on which he was dependent: the more social status of this person was higher, the more it was better. Extreme degree of depend- ence — the Christian — was especially positive. The free condi- tion was characterized more likely by negative associations.
Keywords: freedom, dependence, independence, perception, misfortune, good fortune, Old Rus’.
