CC BY
134
13. ГА КО. Р-875. Оп. 4. Д. 15. Л. 7.
14. Крутогорский. Как у нас издыхала тихоновская контрреволюция // Еженедельная хроника журнала «Наука и религия». 1922. № 10 (21 сент.). С. 3.
15. ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 9. Д. Су-11383. Л. 55-56об; ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 3. Д. Су-3708. Т. 1. Л. 247об., 250.
16. Крутогорский. Указ соч. С. 3.
17. ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 3. Д. Су-3708. Т. 1. Л. 1б-1б об.; Семибратов В. К. Епископ Виктор (Ост-ровидов) - один из лидеров «церковной контрреволюции» в Вятском крае // Из истории вятских спецслужб и полиции (вторая половина XIX - первая половина XX в.): материалы докл. и документы на-уч.-практ. конф. Киров, 25 мая 1996 г. Киров, 1997. С. 123-124.
18. ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 9. Д. Су-11383. Л. 69.
19. Там же. Л. 5-6.
20. Там же. Т. 1. Л. 1-2об., 4, 148.
21. Там же. Л. 170-172.
22. Там же. Л. 147-148об.
23. Бадьин В. М. Указ. соч. С. 409.
УДК 821.161.1:271.2
Ю. Л. Ореханов (свящ. Г. Ореханов)
ВОСПРИЯТИЕ КОНФЛИКТА МЕЖДУ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКОВЬЮ И Л. Н. ТОЛСТЫМ СОВРЕМЕННИКАМИ ПИСАТЕЛЯ В РОССИИ
В статье рассматривается проблема восприятия учения Л. Н. Толстого в России в последней четверти XIX в., а также некоторые особенности этого процесса сегодня. Автор показывает, что религиозная доктрина Л. Н. Толстого отражала особенности взглядов представителей русской интеллигенции на природу церковно-государственных отношений в России. Особое внимание уделено истории отлучения писателя от Церкви как характерного рецидива этих отношений в начале XX в.
In this article the author reviews a problem of perception of Leo Tolstoy's teaching in Russia in the last quarter of the nineteenth century as well as some features of this process today. The author shows that the religious doctrine of Leo Tolstoy reflected the peculiarities of the Russian intelligentsia views on the nature of church-state relations in Russia. Particular attention is paid to the history of writer's excommunication, as the specific recurrence in the early twentieth century.
Ключевые слова: христианство, Л. Н. Толстой, интеллигенция, церковно-государственные отношения, восприятие.
Keywords: Christianity, Leo Tolstoy, intelligentsia, church-state relations, perception.
В современном научном сообществе ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что Л. Н. Толстой через художественное и публицистическое слово, а также посредством философских трак-
© Ореханов Ю. Л. (свящ. Г. Ореханов), 2011
татов выражал социально значимые для своего времени идеи о Боге, мире и человеке. Кроме того, хорошо известно, что в результате мировоззренческого кризиса конца 70-х - начала 80-х гг. XIX в. писатель пришел к разрыву с православием и к ожесточенной критике христианской догматики и литургической практики Церкви, что в конечном счете привело к появлению синодального определения 20-22 февраля 1901 г., в котором констатировалось отпадение Л. Н. Толстого от православной Церкви.
Творчество Л. Н. Толстого возникает в определенном «интеллектуальном климате» и воспринимается в контексте определенного круга идей. Другими словами, можно утверждать, что философские взгляды Л. Н. Толстого явились результатом не только его личного религиозного кризиса, но во многом стали отражением тех сложных социальных и культурных процессов, которые имели место в России во второй половине XIX в. Именно поэтому конфликт между Л. Н. Толстым и Русской православной церковью воспринимался современниками в очень широком культурно-историческом контексте - это было своеобразное всероссийское «прение о вере», включавшее и догматические, и нравственные, и даже бытовые аспекты.
С этой точки зрения важен и актуален вывод, сделанный выдающимся западным исследователем-славистом Л. Мюллером: конфликт Л. Н. Толстого с Церковью не есть частный конфликт одного человека с конкретной религиозной институцией, это конфликт враждебной всякому ин-ституционализму мистической религиозности, несущей на себе стойкую печать европейского просвещенческого радикализма, и Церкви, сознательно противостоящей влиянию идей просвещения в своем учении и культе [1].
Именно поэтому природу и исторический контекст противостояния Л. Н. Толстого и Церкви необходимо изучать в рамках тех конкретных религиозных установок, которые обусловили интеллектуальный и религиозный климат эпохи. Это русская маргинальная духовность, размытые и неопределенные религиозные представления русской интеллигенции, наконец, это особенности той системы церковно-государственных отношений, которая сложилась в России к середине XIX в.
Таким образом, религиозно-философское творчество и деятельность Л. Н. Толстого, являющиеся результатом сложного взаимодействия объективных и субъективных факторов, должны рассматриваться как отражение кризиса религиозности, точнее, церковности и духовности, причем рассматриваться в двух планах - как явление культурной жизни и как следствие определенной государственной политики по отношению к Церкви.
С этой точки зрения важно отметить некоторые аспекты поставленной в заглавие данной статьи темы, которые позволяют более точно проанализировать природу противостояния Л. Н. Толстого и церковного христианства.
Л. Н. Толстой и русская интеллигенция
Вторая половина XIX в. в России - время, когда, с одной стороны, в жизни русского образованного общества присутствует попытка дать ответы на важнейшие моральные вопросы и, с другой стороны, секулярное сознание уже не удовлетворяется теми ответами, которые традиционно дает на эти вопросы Церковь. Выходом из этой ситуации как для образованного меньшинства, так и для крестьянского большинства является поиск новых типов духовности, «новой контрмифологии» (В. Н. Ильин), противостоящей евангельской, которая, по выражению прот. Г. Флоровского, представляла собой все более выраженные формы моралистического сектантства, духовной и богословской «робинзонады» [2].
Является ли религиозное творчество Л. Н. Толстого одним из таких типов духовности или ему нужно придать иной статус?
Идеи Л. Н. Толстого были отражением духовных и культурных поисков его времени. Более того, Л. Н. Толстой проговаривал вслух то, о чем другие предпочитали молчать или «шептать»: неоднократно в своих сочинениях писатель подчеркивает, что его мысли (в первую очередь антицерковные) разделяются всем русским образованным обществом и даже всем мировым образованным сообществом.
Конечно, выступление Л. Н. Толстого было настоящим бунтом против Церкви, но в этом бунте содержался ответственный для Церкви, церковной догматики и для религиозного мировоззрения в целом вызов. «Почему вы, христиане, не живете по заповедям Христа?» - вот вопрос, который задавал Л. Н. Толстой. Произведения писателя, созданные после религиозного перелома, затрагивали самые глубокие, самые заветные духовные и нравственные мотивы русской жизни, они имели особую тональность, которая в первую очередь создавалась жгучим социальным пафосом, чувством вины перед народом и необходимостью религиозного переосмысления этой вины. По всей видимости, прав был Н. А. Бердяев, указывая, что «Толстой уловил и выразил особенности морального склада большей части русской интеллигенции, быть может, даже русского человека - интеллигента, может быть, даже русского человека вообще», и именно в творчестве Л. Н. Толстого произошла ставшая роковой для России встреча «русского морализма с русским нигилизмом» [3].
Именно поэтому встреча Л. Н. Толстого с интеллигенцией не была случайной - следует учитывать еще одно важное обстоятельство, на которое обращает внимание С. Л. Франк: исторически в русской культуре практически вся духовная энергия, черпаемая в православии, шла не в дело «внешнего жизненного строительства», «морального, государственного и гражданско-правового воспитания», а «в глубь религиозного развития духа, почти не определяя эмпирическую периферию жизни» [4]. Тенденция отрицания государства, права и культуры исторически всегда в России была определенно выражена и при неблагоприятных сценариях время от времени разрешалась рецидивами «русского бунта», протеста и раскола. Одним из таких рецидивов становится толстовство, логическим завершением которого, как указывают некоторые авторы сборника «Из глубины», вышедшего в 1918 г., и стала большевистская революция 1917 г. При этом следует особо подчеркнуть, что ни по происхождению, ни по воспитанию, ни даже по образованию Л. Н. Толстой не был типичным представителем интеллигенции.
Опозиционность - важнейшая характеристика не только квазиполитической публицистики Л. Н. Толстого, но и его богословской системы: и по отношению к учению Церкви, и по отношению к каноническому, т. е. общепринятому тексту Евангелия, и даже по отношению к образу Христа, ведь не случайно уникальность Его Личности в поздних сочинениях Л. Н. Толстого фактически полностью игнорируется и растворяется в среде знаменитых проповедников-моралистов.
Именно антигосударственный и антицерковный характер проповеди Л. Н. Толстого является одной из главных (но далеко не единственной) причиной ее популярности. Критическое отношение интеллигенции к «правящему режиму» было настолько акцентированно, что любое антиправительственное выступление, особенно если оно исходило от столь авторитетного лица, как Л. Н. Толстой, принималось с восторгом, о чем говорит в своем дневнике, например, И. А. Бунин: «Даже знаменитая "помощь голодающим" происходила у нас как-то литературно, только из жажды лишний раз лягнуть правительство, подвести под него лишний подкоп. Страшно сказать, но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чем кричать и писать? А без этого и жизнь не в жизнь была» [5].
Эта мысль ярко иллюстрируется и воспоминаниями известной деятельницы партии кадетов А. Тырковой-Вильямс, которая указывает, что в конце XIX в. в России Толстой-проповедник (а не художник!) был «одиноким великаном, един-
ственным духовным вождем эпохи затишья пред бурей», который не стал учителем жизни, но при этом «литографированные тетради с его запретными сочинениями были единственной подпольной литературой 80-х годов» [6].
Однако проблему не следует упрощать: нигилизм Л. Н. Толстого имеет очень сложную основу - он генетически тяготеет к идеям Просвещения и руссоистской диаде «природа - культура» и тесно связан с «первичным эстетико-мета-физическим ощущением», противопоставлением «настоящего» человека человеку «кажущемуся», маске, двойнику, рожденному в сложном процессе воздействия государства и культуры на душу человека. Поэтому протест против лжекультуры, превращающей личность в актера, имеет своим источником не столько этические соображения, сколько ощущение, переживание сущности человеческой души, противостоящей именно в своих глубинах всему сознательному, целесообразному, лежащему на поверхности жизни и превращающему жизнь человека во что-то мелкое, ничтожное, иллюзорное, лицемерное и лживое [7]. Именно в творчестве Л. Н. Толстого противостояние природы и культуры достигает своего наивысшего апогея.
Кроме того, следует отметить еще одно важное обстоятельство: имманентное присутствие в идеале русского интеллигента элементов христианской этики. При этом важно отметить, что поиск морального идеала сочетался с эсхатологической мечтой о Граде Божием, о чаемом царстве правды, которое будет спасением человечества от земных страданий [8]. Главным препятствием на пути к этому царству являются бессознательные ошибки и заблуждения или осознанная злоба отдельных людей, групп (обличение Л. Н. Толстым духовенства) или классов общества (социализм). Именно тема Царства Божиего становится одной из значительных в творчестве Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, и именно эта тема роднит их между собой и отчасти с социалистическим движением.
Эти идеи постоянно развивались Л. Н. Толстым. Хорошо известно, с какой настойчивостью он отстаивал идею разъяснения сути учения Христа, в финале переходящего в «разумение», которое «само родится, когда знает и когда хочет и в той форме и в том человеке, в каком хочет. Вы напишете в письме, Емельян скажет в разговоре, я, Хилков, Поша, даже люди совсем чужие нам почувствуют, подумают, скажут, сделают -и из этого всего слагается разумение и является выражение его, самородное» (ПСС. Т. 86. С. 198199) [9]. Эти слова Л. Н. Толстого не имеют никакой мистической окраски: истинные ученики Христа - те, кто, не веруя в Его Божество, отрицая Его Церковь, не признавая действия в мире
Святого Духа, распространяют Его учение. Именно они впервые за две тысячи лет правильно поняли суть самого учения и готовы его проповедовать. И эта проповедь принесет на земле обильные плоды.
Можно констатировать, что именно моральный утилитаризм в наибольшей степени определил не только близость идей Л. Н. Толстого и взглядов представителей интеллигенции, но и степень его влияния на нее в последней четверти XIX в. [10] Но было бы ошибкой утверждать, что только нигилистический пафос и протест роднит Л. Н. Толстого с русской интеллигенцией: здесь присутствует и «полюс притяжения» -восторженное отношение к художнику, с беспощадностью варвара снимающего покровы с тайников человеческой души, и «полюс отталкивания» - неприятие писателем всего, что так дорого «образованному меньшинству», в первую очередь резко выраженной установки на социальные преобразования. Здесь важно не только отрицание, но и общие эстетические установки, чувство восхищения перед «ясновидцем плоти», для которого нет тайн в человеческой душе и который с беспощадностью варвара срывает с нее маски, рожденные псевдокультурой.
Таким образом, в творчестве писателя нашел отражение не только протест русской интеллигенции, но и ее эстетические, религиозные и моральные поиски.
Очевидно, мысли писателя разделяли не все его образованные современники. Однако религиозная проповедь Л. Н. Толстого была подготовлена всем ходом русской религиозной и духовной истории, точнее, всей историей русского религиозного кризиса синодальной эпохи. Это заметил тот же В. Н. Ильин: «Л. Н. Толстой находился на гребне очень мощной волны, связанной с духом эпохи органически, и не представлял поэтому ни в коем случае явления революционного» [11].
Однако, с другой стороны, важно подчеркнуть, что если очень часто Л. Н. Толстой и представители интеллигенции искали ответ на одни и те же вопросы, то сами ответы здесь радикально расходятся. Это обстоятельство, похоже, являлось для писателя причиной переживаний всю его жизнь: в ее финале (в 1909 г.) он заносит в дневник следующую запись: «...пора бросить писать для глухих "образованных". Надо писать для grand monde - народа» (ПСС. Т. 57. С. 191) (запись от 19 декабря). Кроме того, следует иметь в виду, что Л. Н. Толстой всю свою жизнь сознательно дистанцировался от представителей науки и культуры - само слово «интеллигент» в его дневниках часто выделяется курсивом или кавычками и воспринимается в ироническом и даже презрительном контексте.
Однако в реальности это дистанцирование было невозможно: Л. Н. Толстой был обречен писать для «глухих», которые только и могли его прочитать. Само религиозное творчество писателя является своеобразной квинтэссенцией маргинальной религиозной культуры своей эпохи, отражением особого способа религиозной самоидентификации личности, способа, не тяготеющего к «церков-но-исторической магистрали», а, наоборот, от нее отталкивающегося, характеризующегося стремлением к жесткой оппозиционной маргинализации.
Следует заметить, что акцентированно-анти-церковный пафос рождается здесь несколько позже, когда на первый план выходит утверждение, что современный человек вообще не может быть «человеком Церкви», не может быть христианином в традиционном, первоначальном смысле этого слова. Очень характерно положительное принятие этой мысли на протестантском Западе: В. Нигг в своем очерке о Толстом как представителе восточного еретизма подчеркивает в связи с этим, что именно Л. Н. Толстой зафиксировал впервые со всей силой принципиальную невозможность возвращения в Церковь для нового человека, человека XIX в., с его сложной психической организацией [12].
Л. Н. Толстой и власть. Отлучение или отпадение?
Для Л. Н. Толстого была неприемлема система церковно-государственных отношений, сформировавшаяся в России в XIX в. и служившая, с его точки зрения, принципу ограничения вероисповедной свободы. Но проблема здесь заключалась в том, что Л. Н. Толстой был последовательным и убежденным антигосударственником, для него вопрос веротерпимости ни в какой степени не являлся вопросом государственной политики. Именно поэтому его столкновение с государственной системой было неизбежно, как было неизбежно его столкновение с К. П. Победоносцевым, идеологом и творцом, с его точки зрения, этой политики, в течение долгого времени занимавшим пост обер-прокурора Св. Синода.
Обострение конфликта между Русской православной церковью и Л. Н. Толстым следует отнести к началу 1890-х гг., фактически здесь приходится говорить уже о подготовке отлучения писателя от Церкви. В 1890 г. Л. Н. Толстой упомянут в ежегодном отчете К. П. Победоносцева в качестве лица, представляющего опасность для чад Церкви. К марту 1891 г. относится проповедь в Xарькове известного миссионера прот. Т. Бутке-вича против Толстого. К этому же периоду можно отнести и появление проповедей и антитолстовских произведений авторитетных церковных иерархов - архиеп. Амвросия (Ключарева) и ар-хиеп. Никанора (Бровковича).
Однако приходится констатировать, что вопрос о роли обер-прокурора и других высокопоставленных представителей власти в процессе подготовки отлучения писателя от Церкви до конца неясен, здесь видны колебания, неуверенность, стремление не совершить роковой ошибки, боязнь общественного мнения. В 1892 г. К. П. Победоносцев писал редактору «Московских ведомостей» С. А. Петровскому с очевидной осторожностью: «Что делать с Толстым? Ведь это вопрос очень мудреный: ныне нет прежней пружины николаевских времен и надо соображать пропорцию времени» [13]. В то же время уже через четыре года обер-прокурор Св. Синода подчеркивает ту пагубную роль, которую играет Толстой в России: он разносит заразу анархии и неверия. 26 апреля 1896 г. в письме С. А. Ра-чинскому Победоносцев указывает: «Есть предложение в Синоде объявить его отлученным от Церкви во избежание всяких сомнений и недоразумений в народе, который видит и слышит, что вся интеллигенция поклоняется Толстому» [14]. Весь вопрос заключается в том, как далеко был готов идти обер-прокурор в своей борьбе против мятежного писателя?
Характерно, что ни одна из инициатив, связанных с какими-либо репрессиями против писателя, до 1899 г. не была доведена до логического завершения. Указанная дата относится к первому известному проекту отлучения Л. Толстого, составленному архиеп. Амвросием (Клю-чаревым) в очень жестком стиле и опубликованному в журнале «Вера и Церковь» [15], а также к секретному циркулярному письму первенствующего члена Св. Синода митр. Иоанникия (Руднева) архиереям по поводу болезни и возможной смерти писателя в марте 1900 г.
Безусловно, К. П. Победоносцев был одним из главных идеологических противников Л. Н. Толстого, прекрасно отдавая себе отчет в степени вреда, наносимого писателем существующей государственной системе. Тем не менее многочисленные документы позволяют совершенно определенно утверждать, что в феврале 1901 г. К. П. Победоносцев был противником синодального акта против Л. Н. Толстого, считая его несвоевременным и только способным поднять вокруг имени писателя совершенно ненужный шум.
История создания синодального определения от 20-22 февраля 1901 г. позволяет констатировать, что в течение двух лет его «виртуальный текст» был значительно смягчен. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что единственное общецерковное обращение, опубликованное Св. Синодом по поводу антицерковной деятельности Л. Н. Толстого, появилось уже после смерти императора Александра III. Кроме того, некоторые дополнительные обстоятельства повлияли на
эскалацию противостояния Л. Н. Толстого с Церковью. Главным следует считать преследование на государственном уровне духоборов и высылку в 1897 г. ближайшего помощника Л. Н. Толстого, В. Г. Черткова. Складывается впечатление, что после этого события приобретают необратимый характер. Л. Н. Толстой совершенно сознательно ставит перед собой задачу спровоцировать конфликт и решает ее путем включения в роман «Воскресение» знаменитых 39-й и 40-й глав первой части, в которых в пародийно-гротескной форме представлено православное богослужение. Важно иметь при этом в виду, что впервые за всю историю издания произведений Л. Н. Толстого новый роман сразу переводится на все европейские языки и расходится огромными по тем временам тиражами.
Однако вот что характерно: первое (естественно, заграничное) полное издание на русском языке романа «Воскресение» появилось в Англии к концу 1899 г. и затем было неоднократно повторено, а синодальный акт был издан более чем через год. Это означает, что данный церковный документ мог появиться только при условии наличия определенной группы деятелей, готовых подготовить и осуществить эту сложную задачу, а также взять на себя ответственность за нее. Очевидно, первенствующий член Св. Синода, престарелый киевский митрополит Иоанникий (Руднев) не нашел в себе решимости совершить подобный открытый демарш, понимая, что он вызовет общественный скандал.
Митрополит Иоанникий скончался 7 июня
1900 г. Церковный акт, констатирующий отпадение великого русского писателя от Церкви, принятый крайне критично русской либеральной интеллигенцией, был подготовлен сразу после того, как пост первенствующего члена Св. Синода 9 июня 1900 г. занял очень популярный в церковной среде и среди молодых академических преподавателей митр. Антоний (Вадковский). Обратим внимание, что от этого назначения до издания синодального акта 20-22 февраля прошло всего около девяти месяцев. С большой вероятностью можно предполагать, что активное участие в подготовке этого акта приняли будущий глава Русской православной церкви за границей архи-еп. Антоний (Храповицкий), много писавший о Л. Н. Толстом, а также будущий Патриарх, а в
1901 г. - архим. Сергий (Страгородский), выступивший с многочисленными разъяснениями по поводу этого документа. В воспоминаниях синодального миссионера и ближайшего сотрудника К. П. Победоносцева В. М. Скворцова подчеркивается то обстоятельство, что в первоначальный текст синодального акта, составленный К. П. Победоносцевым, митр. Антонием и членами Св. Синода были внесены исправления, которые «были
направлены на смягчение тона и содержания послания, с тем, чтобы оно имело характер не отлучения от Церкви, а засвидетельствования об отречении Льва Толстого от православия и отпадения его от Церкви, а также - призыва к покаянию» [16]. Действительно, если сравнить текст проекта отлучения [17] с его окончательной редакцией, легко улавливается общая тенденция: составители окончательного варианта были очень серьезно озабочены тем, чтобы всякий след упоминания об отлучении был уничтожен в этой последней редакции.
В какой степени можно воспринимать синодальный акт 1901 г. именно как отлучение писателя от Церкви?
Представляется возможным сделать следующие выводы:
а) Сама церковная власть проявила максимальные усилия, чтобы избежать общественного скандала; именно поэтому слова «анафема» и «отлучение» были заменены на более нейтральный, но менее определенный термин «отторжение». Таким образом, по форме синодальное распоряжение было чрезвычайно взвешенным и осторожным. Именно поэтому абсолютно прав Л. Мюллер, очень глубоко разобравшийся в проблеме происхождения синодального акта от 2022 февраля 1901 г.: этот документ совершенно не случайно не содержит формальных признаков церковного циркуляра об опале (die Bannbulle); семь епископов, подписавших его, сделали все возможное, чтобы избежать любого намека на отлучение (die Exkommunikation). Вопреки уверенности современников и мнению многих нынешних исследователей и почитателей таланта писателя, церковные иерархи, подписавшие этот документ, не стремились отвергнуть писателя от Церкви, но с болью констатировали, что он сам себя от нее отверг [18].
б) С другой стороны, синодальный акт 1901 г. носит характер торжественного церковного исповедания, в отличие от циркулярного письма митр. Иоанникия 1900 г. Кроме того, документ совершенно однозначен по своим церковно каноническим последствиям: он недвусмысленно удостоверяет, что в случае смерти без покаяния для Л. Толстого невозможны будут ни христианское погребение, ни заупокойная молитва.
Отметим одну очень характерную деталь. Сразу после выхода «Ответа Синоду» Л. Н. Толстого в апреле 1901 г. ставший к тому моменту епископом Ямбургским Сергий (Страгородский) выступил с комментариями и подчеркнул, что синодальный акт 1901 г. есть «внешнее подобие отлучения» и его последствием является лишение писателя «церковных привилегий», в первую очередь участия в таинствах и церковного погребения. И хотя заявление об отпадении «по форме
представляется весьма мягким», отлучение «по своему внутреннему смыслу гораздо менее трагично» [19].
Кроме того, следует указать, что, вопреки распространенной в советской историографии точке зрения, по отношению к Л. Н. Толстому единодушия у светской и церковной власти не было, позиция второй была всегда жестче, в этом легко убедиться, анализируя не только обстоятельства появления синодального определения 2022 февраля, но и ряд других эпизодов его жизни. Таким образом, мнение, согласно которому синодальное определение 1901 г. представляет собой политический акт в интересах светской власти, является глубоко ошибочным [20].
Действительно, русское правительство в отношении писателя руководствовалось по-прежнему стремлением избегать любого скандала, что в глазах общества часто было свидетельством его (правительства) беспомощности. Совершенно прав современный санкт-петербургский исследователь С. Л. Фирсов, утверждающий, что тесный союз Церкви и государства создавал иллюзию того, что любые решения власти церковной являются одновременно решениями власти государственной [21].
Более того, скорее всего, светская власть оказалась психологически не готова к появлению церковного циркуляра и демонстрировала просто растерянность, хотя вся тяжесть последствий синодального распоряжения легла именно на органы местной светской администрации. Для иллюстрации этого положения сошлемся на письмо в Департамент полиции начальника Киевского губернского жандармского управления, датируемое 6 марта 1901 г. В письме сообщается, что «распубликованное Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля текущего года о Графе Льве Толстом встречено в высшей степени неблагоприятно в высшем и среднем обществах и порицательно в среде учащихся, в особенности высших учебных заведений». В аналогичном донесении от 20 марта 1901 г. указывалось, что, наоборот, письмо графини С. А. Толстой, высказавшей возмущение в адрес Св. Синода, «в гектографированном виде распространяется посредством даже подбрасывания в правительственные учреждения» [22].
Можно согласиться с западным исследователем В. Никеллом: хотя члены Св. Синода сделали все возможное, чтобы придать синодальному определению взвешенный характер, подавляющим большинством современников оно было воспринято именно как отлучение писателя от Церкви
[23].
Xорошо известно, что в целом синодальный акт 1901 г., как и предполагал К. П. Победоносцев, был встречен большой частью русского об-
разованного общества крайне неблагоприятно для Синода и Церкви и действительно в какой-то степени мог сделать отношение этого общества к Церкви еще более критическим. Кратко суть этой реакции может быть выражена словами
A. П. Чехова: «К отлучению Толстого публика отнеслась со смехом» [24]. Сам же обер-прокурор Св. Синода писал одному из корреспондентов, что послание Синода вызвало целую «тучу озлобления» [25]. Xарактерно, что В. Г. Чертков сразу после получения в Англии соответствующего известия замечает в письме Толстому: «С одной стороны, казалось бы, правительство не могло бы сделать большей глупости, как тронуть вас, в особенности после того, как оно имело случай убедиться, как отразилось отлучение. С другой стороны, именно потому, что это было бы так глупо и невыгодно для правительства, оно и сделает это, судя по тому, как оно очевидно [?] окончательно ошалело» [26]. В этом смысле прав Ю. В. Прокопчук, утверждая, что синодальный акт был не просто религиозным документом, но событием, затрагивавшим глубочайшие вопросы политической, общественной и культурной жизни, - никто из писавших о нем не воспринимал его просто как свидетельство об отпадении, но как анафему великому представителю России. Здесь сыграло определенную роль не догматическое, а «этно-социальное» понимание Церкви, отторжение писателя от «национальной общности», единства и нравственного величия русского народа, символом которого часто выступала Русская православная церковь [27].
Л. Н. Толстой и Русская православная церковь сегодня
В конечном итоге в XX в. русская Церковь в критике Л. Толстым церковной доктрины осознала мощный стимул для движения вперед - «застывшая религиозная жизнь, превращающая догмат из живых подвижных творческих начал в мертвые и сухие, почти бессодержательные слова» [28], уже в последней четверти XIX в. имманентно восприняла вопрошания писателя и попыталась их осмыслить, а в XX в. богословская мысль, несомненно, под влиянием этой критики получила развитие в творениях выдающихся русских богословов и философов (в первую очередь Парижской школы - прот. Г. Флоровский, прот. С. Булгаков, прот. В. Зеньковский, а также И. А. Ильин,
B. Н. Ильин и некоторые другие).
По причине тотального господства в советской науке безальтернативного атеизма и отсутствия у исследователей академической свободы вплоть до начала 90-х гг. XX в. вопрос об исторической судьбе конфликта Л. Н. Толстого с Русской православной церковью не мог быть рассмотрен с достаточной научной объективностью.
В последние двадцать лет в решении этой проблемы наметились две тенденции: либо религиозное творчество писателя признается христианским и даже православным по своему содержанию, и тогда возникает вопрос, почему же Церковь не признает его «своим», либо, наоборот, признается, что оно не несет в себе никакой религиозной основы, и тогда делается вывод, что для христианской науки оно не представляет никакого интереса.
Кроме того, со ссылкой на гипотетическую возможность для писателя покаяться на смертном одре, те или иные лица обращаются к священноначалию РПЦ с призывом в той или иной форме пересмотреть отношение к Л. Толстому. В частности, большой резонанс в российском обществе получило обращение в феврале 2001 г. к Святейшему Патриарху Алексию праправнука писателя, директора музея-усадьбы «Ясная Поляна» В.И.Толстого с письмом, в котором содержалась просьба снять отлучение с великого писателя. В своем ответе Патриарх подчеркнул невозможность этого для Церкви, ибо Л. Толстой сам сознательно отказался быть православным и ее членом, он является гением литературы, но в религиозной области Церковь не обладает правом навязывать писателю после его смерти то, что было ему чуждо при жизни.
Показательно при этом, что все чаще проблема «Толстой и Церковь» обсуждается не в рамках целенаправленных научных исследований, а в контексте споров о месте и роли православной Церкви в современной русской жизни, т. е. имеет ярко выраженную публицистическую и даже политическую окраску. Очень характерно, что отдельными авторами синодальный акт 1901 г. представляется как «одна из скандальных страниц» истории русской Церкви [29], которая при этом настойчиво призывается к переосмыслению своей позиции: «От своего имени Толстой сказать уже ничего не может. Но эта возможность есть у Русской Церкви. Не пора ли понять и принять Толстого как великого русского христианина, выразившего в своем учении о законе любви, и непротивлении злому неисчерпаемые гуманистические возможности русского православия» [30].
В прошедшем, 2010 году, в России, как и во всем мире, проходили юбилейные мероприятия, посвященные 100-летию со дня смерти Л. Н. Толстого. Следует отметить, что российской культурной общественностью они были оценены невысоко. В частности, уже упомянутый выше В. И. Толстой подчеркнул, что, кроме приема, устроенного министром культуры, никаких других серьезных мероприятий не состоялось - фактически юбилей был проигнорирован. Он указал, что каждая власть пытается использовать вели-
ких людей для своих нужд. Но власти в современной России этого не делают, возможно, потому, что думают, что это им не нужно [31].
В канун самого юбилея председатель Счетной палаты Российской Федерации президент Российского книжного союза С. В. Степашин обратился с открытым письмом к Святейшему Патриарху Кириллу, в котором, подчеркивая особую чувствительность темы отлучения Л. Толстого от Церкви и невозможность для РПЦ пересмотреть свое решение, просил Патриарха «проявить сегодня к этому сомневающемуся человеку то сострадание, на которое способна именно Церковь [...] Разъяснение позиции Церкви в этом вопросе, публичное проявление в той или иной форме чувств сострадания со стороны Церкви к великому писателю в канун скорбной даты, по мнению Российского книжного союза, были бы сегодня правильно восприняты православным сообществом и обществом в целом» [32].
По поручению Патриарха Кирилла ответ С. В. Степашину был подготовлен архимандритом Тихоном (Шевкуновым), ответственным секретарем Патриаршего совета по культуре, наместником Сретенского монастыря в Москве. В своем ответе отец Тихон указывает, что художественное творчество Л. Н. Толстого - одна из вершин не только русской, но и мировой литературы. Однако в последние десятилетия его жизни высказывания и деятельность писателя против Русской православной церкви были «ужасающи для православного сознания» и разрушительны для России. Тем ни менее отец Тихон подчеркивает, что «Церковь с огромным сочувствием относилась к духовной судьбе писателя», никаких «анафем и проклятий» на него произнесено не было, а православные люди по-прежнему почитают великий художественный талант Л. Н. Толстого. Однако поскольку писатель публично не отказался от своих трагических духовных заблуждений, отлучение, а фактически самоотлучение, снято с него быть не может, так же как невозможно канонически его церковное поминовение. Письмо отца Тихона заканчивается такими словами: «И все же сострадательное сердце любого христианина, читающего художественные произведения великого писателя, не может быть закрыто для искренней, смиренной молитвы о его душе» [33].
Документ, составленный архимандритом Тихоном (Шевкуновым), сегодня может считаться выражением официальной позиции РПЦ по данному вопросу. В действительности, к глубокому сожалению почитателей писателя, церковно-ис-торическая наука не располагает какими-либо убедительными сведениями о том, что Л. Н. Толстой в последние десять лет своей жизни изменил свое отношение к Русской православной цер-
Ю. Л. OpexarnS (c6hù. Г. Opexamß). Bocnpunmue кoнфлuктa мeждy Pócckoü Пpaвocлaвнoй Цepкoвью.
кви. Поэтому отмена церковной властью синодального акта 1901 г. сегодня была бы фактом неуважения к воле, свободе и памяти писателя, а также действием, бессмысленным с литургической точки зрения, так как православные заупокойные поминовения апеллируют именно к той вере умершего христианина в Воскресение Xриста и покаяние, которую Л. Н. Толстой отрицал.
Этот аспект подчеркивает Л. Мюллер: как было бы вопиющим насилием без согласия писателя «примирить» его с Церковью на смертном одре, так вопиющим насилием будет «примирить» его с ней, вопреки его собственной прижизненной воле, сейчас, чрез сто лет после его смерти. Этот конфликт не может быть разрешен примитивным и мнимым способом, объявлением умершего Л. Н. Толстого раскаявшимся. Более того: по мнению исследователя, реально Церковь не налагала на Л. Толстого никакого наказания, которое через сто лет требовало бы отмены [34].
А А А
Таким образом, следует подчеркнуть, что причину противостояния Л. Н. Толстого и Русской православной церкви следует искать не только в истории жизни писателя, особенностях его характера и воспитания. Важное значение здесь сыграл общий климат эпохи и те особенности секуляризационных процессов и явлений, которые были характерны именно для России и проявились выпукло именно на русской почве во взглядах представителей русской интеллигенции. В конечном итоге эти особенности и эти взгляды определили не только сам факт противостояния, но и его восприятие образованными современниками великого русского писателя.
При этом очевидно, что творчество Л. Толстого представляло и продолжает представлять для церковной науки большой интерес. С точки зрения церковного историка нас интересует сегодня не только жизнь Л. Толстого в контексте «интеллектуального климата эпохи» и церков-но-государственных отношений в России, но и социальная составляющая учения Л. Толстого, как продукт этих сложных культурно-исторических факторов. Безусловно, эти вопросы найдут в ближайшее время в научных исследованиях свою дальнейшую разработку. И по-прежнему конфликт писателя с Церковью не может стать причиной «изгнания» произведений писателя из российских учебных программ - школьных и университетских. Идеи и размышления «великого писателя русской земли» всегда будут содержательным стимулом для интеллектуального и духовного развития всех, для кого это развитие является содержательной жизненной задачей.
Примечания
1. Cм.: Müller L. Die Religion Tolstojs und sein Konflikt mit der Russischen Orthodoxen Kirche // Pinggera K. Russische Religionsphilosophie und Theologie um 1900. Marburg, 2005. S. 8.
2. Флopoвcкuй Г., npom. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991 [репринт: Париж, 1937]. C. 406.
3. Бepдяeв H. А. Духи русской революции // Из глубины: сб. URL: http://www.vehi.net/berdyaev/ duhi.html [26.10.2009].
4. Фpaнк C. Л. Peлигиозно-иcторичecкий смысл русской революции // Франк C. Л. По ту сторону правого и левого. Париж, 1972. C. 28-29.
5. Бyнuн И. А. Oкаянныe дни: Воспоминания. &а-тьи. M., 1990. C. 101.
6. Tыpкoвa-Buльямc А. Воспоминания. M., 1998. C. 198-199.
7. Cм.: Фpaнк C. Л. Лев Толстой как мыслитель и художник // Франк C. Л. Pyccu^e мировоззрение. ОТб., 1996. C. 468-469.
8. Cм.: Бyлгaкoв C. H. Героизм и подвижничество // Вехи: сборник статей о русской интеллигенции. M., 1990 [репринт издания 1909 г.]. C. 33 и далее.
9. В письме упоминаются последователи Л. Н. Толстого: П. И. Бирюков (Поша), кн. Д. А. Хилков, Е. M. Ещенко (Емельян).
10. Фpaнк C. Л. Лев Толстой и русская интеллигенция // Pyccrae мыслители о Льве Толстом: сборник статей. Ясная Поляна, 2002. C. 163.
11. Ильuн B. H. Mироcозeрцаниe графа Льва Николаевича Толстого. C^., 2000. C. 167.
12. Nigg W. Das Buch der Ketzer. Frankfurt/Main; Wien; Zürich, 1962. S. 427.
13. «Крамольная» статья Льва Толстого // Наше наследие. 1988. № 3. C. 111; Cм. также: Лaмcдopф B. H. Дневник. 1891-1892. M.; Л. 1934. C. 248, 254, 261.
14. Цит. по: Onyльcкaя Л. Д. Лев Николаевич Толстой: материалы к биографии с 1892 по 1899 год. M., 1998. C. 200.
15. Вера и Церковь. 1903. № 1. C. 165-167.
16. Колокол. 1915. 10 ноября. C. 1.
17. Oтдeл рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого ^осма; далее - OP ШТ. Ф. 1. Кп -4784. Дело о графе Льве Толстом Cвятeйшeго Правительствующего ^нода. 1901 г.
18. Müller L. Op. cit. S. 7.
19. Записки петербургских религиозно-философских собраний. 1901-1903. M., 2005. C. 72-73.
20. К сожалению, оно разделялось даже такими авторитетными на Западе исследователями, как К. Ге-де, автором очень содержательной диссертации, см.: Gaede K. Das Schriftverständnis Lev Tolstois und Fragen seines gellschaftlichen Bezuges. Theol. Dissertation HU. Berlin, 1974.
21. Cм.: Фupcoв C. Л. Горький юбилей: к 100-летию со времени отлучения от Церкви Льва Толстого // ^^лигии. 2001. № 5(76).
22. OP ШТ. Ф. 1. № 9401/9. Дело Департамента полиции об отлучении Толстого от Церкви и политическом наблюдении за ним (1900-1911). Л. 32, 37.
23. Cм.: Nickell W. Transfigurations of Tolstoys Final Jorney: The Church and the Media in 1910 // Tolstoy Stadies Jornal. 2006. Vol. XVIII. P. 35.
24. 4exo6 А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма: в 12 т. M., 1950. Т. 9: Письма. C. 213 (письмо Н. П. Кондакову).
25. Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1891-1910. М., 1960. С. 376.
26. ОР ГМТ. Ф. 1. Чертков В. Г. Письма Л. Н. Толстому 1901 г. № 18399. Нумерация листов отсутствует.
27. См.: Прокопчук Ю. В. Отлучение Л. Н. Толстого от Церкви в зеркале общественного мнения (по материалам Отдела рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого) // Лев Толстой и мировая культура: материалы второго международного толстовского конгресса. М., 2006. С. 80-81.
28. Свенцицкий В. Положительное значение Льва Толстого (К восьмидесятилетнему юбилею) // Толстой. Новый век. 2005. № 1. С. 27.
29. Алексеев В. Лев Толстой и Церковь. (К вопросу об отлучении Л. Н. Толстого от Церкви). URL: http://www.krotov.info/history/20/1900/alek2005.htm [06.10.2009]
30. Назаров В. Н. Метафоры непонимания: Лев Толстой и Русская Церковь // Л. Н. Толстой: pro et contra: личность и творчество Льва Толстого в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 2000. С. 821.
31. См.: Barry E, Kishkovsky S. For Tolstoy and Russia, Still No Happy Ending // The New York Times. 2011. 4 January.
32. Российская газета. 2010 г. 18 ноября. URL: http:// www.rg.ru/2010/11/18/tolstoy.html [20.01.2011].
33. Там же.
34. Müller L. Op. cit. S. 8-9.
УДК 726.5.04
A. E. Виденеева
МОСКОВСКИЙ РЕУТ: ТРАГИЧЕСКИЕ СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙШЕГО БЛАГОВЕСТНИКА МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ
Благодаря привлечению новых архивных источников раскрыты обстоятельства, сопровождавшие обрушение колокола Реут с Успенской звонницы Московского Кремля в 1855 г. и его последующий подъем на восстановленную колокольню. После взрыва кремлевской звонницы в 1812 г. это было второе падение Реута - единственного большого древнего колокола в истории России, который после двух катастрофических падений смог не просто уцелеть, но продолжил и жить и звучать. В настоящее время Реут - один из действующих больших благовес-тников колокольного набора Московского Кремля.
Due to the attraction of new archival sources, were disclosed facts, conducting Reut bell collapse from the Assumption Belfry of the Moscow Kremlin in 1855, and its subsequent rise to the restored Belfry. After the Kremlin Belfry explosion in 1812, it was the second Reut's collapse - the only big old bell in the history of Russia, which after two catastrophic crashes could not just survive, but continued to live and sound. Nowadays Reut - is one of the great existing blessed messengers in the Moscow Kremlin.
Ключевые слова: колокол, благовестник, колокольный звон, колокололитейное производство, колокольня, звонница, Московский Кремль, Успен-
© Виденеева А. Е., 2011
екая звонница, Реут, император Александр II, М. Г. Богданов, Д. Н. Самгин.
Keywords: bell, blessed messenger, bell-ringing, bell-production, belfry, bell tower, the Kremlin, the Assumption Belfry, Reut, Emperor Alexander II, M. G. Bogdanov, D. N. Samgin.
Некоторые российские колокола наделены поистине удивительной судьбой. Большие по весу, красивые по звучанию, совершенные по форме и изысканные по убранству, они составляют золотой фонд памятников отечественного колоколо-литейного искусства. В этом блестящем ряду особое место по праву принадлежит Реуту - знаменитому колоколу Московского Кремля весом около полутора тысяч пудов, отлитому в 1622 г. прославленным русским литейщиком Андреем Чохо-вым. В настоящее время - это древнейший большой благовестник самой знаменитой звонницы нашей страны. Помимо всех вышеназванных качеств, в полной мере свойственных этому колоколу, его отличают долгая жизнь и потрясающая жизнеспособность. Реут, которому уже недолго осталось ждать своего четырехсотлетия, пережил два падения со звонницы, уцелел в советское время и поныне продолжает звучать.
Сегодня нам бы хотелось подробнее остановиться, пожалуй, на самом драматичном повороте его судьбы - втором падении и последующем подъеме, случившемся в середине XIX в. Это незаурядное событие, разумеется, не осталось незамеченным исследователями [1]. Однако в литературе, как правило, излагается лишь суть происшедшего, в частности сообщается, что Реут, утративший половину ушей при взрыве Успенской звонницы в 1812 г., был благополучно восстановлен и поднят на новую звонницу, а в 1855 г., во время торжественного звона, крепления колокола не выдержали и он упал, пробив три каменных свода и убив несколько человек; спустя некоторое время звонницу починили и Реут, снабженный новыми креплениями, занял свое прежнее место.
Между тем до сих пор не предпринималось попыток подробнее рассмотреть эту удивительную историю падения большого старинного колокола, при котором звонница была разрушена, а колокол остался цел. Именно это мы и попытались сделать, опираясь на документальные материалы, хранящиеся в архивных фондах Синода (РГИА) и Московской синодальной конторы (РГАДА). Удалось выявить достаточно обширный комплекс источников, основная часть которых впервые вводится в научный оборот [2].
Поскольку причиной падения Реута явилось разрушение крепления, посредством которого он подвешивался к балке, прежде всего следует разобраться, что же оно собой представляло. Как известно, при взрыве колокольни в 1812 г. ко-
