Воспоминания о войне Текст научной статьи по специальности «История и археология»

АКТУАЛЬНАЯ ТЕМА

К 70-летию начала Великой Отечественной войны

В. А. Виноградов

ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЙНЕ

Владимир Алексеевич Виноградов родился в 1921 г. В Красную армию был призван осенью 1939-го. Воевал на Юго-Западном фронте в звании заместителя политрука с 22 июня по 30 июля 1941 г. Был тяжело ранен и демобилизован по ранению. В настоящее время В. А. Виноградов — известный ученый, академик Российской академии наук. Выпустил книгу воспоминаний «Мой XX век», в которой описал и события начала войны.

«Война меня застала в Ровно. Она не была неожиданной. Примерно дней за десять до ее начала в полках дивизии по утрам начались тревоги. В пять-шесть часов утра мы выезжали, делали бросок на машинах в сторону границы (тогда я служил в механизированной дивизии, которая входила в 22-й механизированный корпус), затем возвращались обратно в казармы, завтракали и приступали к обычным полевым занятиям. Некоторые части 5-й армии, в которую входил корпус, были расположены около самой границы. Оттуда поступали сведения о ситуации на другом берегу пограничной реки, в районе Владимира-Волынского. Сведения эти были тревожными. Сообщалось, что на другом берегу сосредоточиваются немецкие войска, все время наблюдается движение, используются оптические приборы для наблюдения за нашей территорией. Были нарушения границы немецкими самолетами. Все это создавало обстановку напряженности. Ночью через Ровно проходили воинские части, летели над городом самолеты в сторону границы. Как потом выяснилось, они располагались на прифронтовых, приграничных аэродромах и просто больших полянах. Все это, естественно, подсказывало, что ситуация сложная, что могут быть в самое ближайшее время начаты военные действия. За несколько дней до 22 июня, где-то числа 12 или 13, было опубликовано сообщение ТАСС, в котором опровергалась информация о том, что немцы собираются на нас напасть. Но мы восприняли это опровержение как подтверждение того, что война приближается и до нее осталось буквально несколько дней. Я решил сходить в фотографию, сфотографировался и отослал домой последние мирные снимки. Фотографии эти уцелели.

За три дня до 22 июня пришел приказ повесить на ночь одеяла на окна, осуществить затемнение и спать в обмундировании. Разрешалось снимать сапоги и ремень. Личному составу были выданы боеприпасы и противогазы. Командный состав был переведен на казарменное положение. Вечером 21 июня командир полка подполков-

ник Мертычев созвал всех командиров и политработников и еще раз подчеркнул, чтобы никто не отлучался из части, с границы поступают самые тревожные сообщения, все может случиться. В 6 часов утра нас снова подняли по тревоге. Как и в предыдущие дни, мы выехали из части, не зная о том, что уже началась война. Личные вещи остались, естественно, в казармах. Где-то через час езды в направлении города Луцка, где был расположен штаб 5-й армии, мы увидели первый воздушный бой, в котором участвовало десятка полтора самолетов — наших и немецких. Мы смотрели в бинокли, у кого они были, но различить, какие самолеты наши, какие немецкие, было трудно. Несколько самолетов были сбиты и горящими свечами упали вниз. Это было первое впечатление о войне. Стало жутковато. Когда мы подъехали к Луцку, через который должны были следовать, то неожиданно над нами очень низко, на высоте буквально до сотни метров, пролетели немецкие эскадрильи бомбардировщиков с черными крестами. Мы повыскакивали из машин, залегли кто в пшенице, кто в кюветах. Некоторые солдаты начали стрелять по самолетам из винтовок, но самолеты пролетали эскадрилья за эскадрильей, не обращая на нас внимания, бомбежки не было. Они бомбили Луцк. Их задачей было разбомбить город, воинские части, которые там располагались, и штаб 5-й армии. Когда мы въехали в Луцк — другой дороги не было, — город во многих местах уже горел. Причем горели дома с двух сторон улицы, и машинам приходилось на большой скорости проезжать между пылающими домами. Картина была тяжелая, но страха я не испытывал.

Когда мы благополучно пересекли Луцк и сделали остановку, вынул небольшое карманное зеркальце и посмотрел на себя: лицо было испачкано сажей, в глазах прочитал растерянность.

В тот же день мы уничтожили немецкий десант, который пытался захватить мост через довольно широкую реку, а затем дальше двинулись к границе, где вскоре встретились уже с немецкими полевыми войсками. Около недели вели бои в районе Владимира-Волынского, затем по приказу начали отступать к старой границе — через Ковель, Ровно, Новоград-Волынский. Были крупные бои, в том числе танковые, в районе Ковеля и особенно в районе Ровно. О них много писалось в нашей прессе, это были одни из самых больших танковых сражений в начале войны. В них участвовал и наш 22-й механизированный корпус, которым командовал генерал-майор С. М. Кондрусев, а также 23-й корпус под командованием генерал-майора К. К. Рокоссовского.

Запомнился один эпизод. Предстояло пересечь глубокий овраг. Перед ним два наших пулеметчика прикрывали огнем отступающие батальоны. Я залег рядом с ними. И вдруг пулемет замолчал, как оказалось, из-за перекоса патрона в ленте. Я хорошо знал пулемет «максим». Но все мои попытки устранить неполадки ничего не дали, и вместе с этими солдатами, прихватив с собой пулемет, мы побежали, догоняя отходивших бойцов. Нужно было быстро спуститься в овраг, а у меня болела правая нога. Я подвернул ее во время бомбежки, неудачно спрыгнув с машины. Поэтому подотстал и, когда сбегал вниз, увидел, что спиной ко мне стоит немецкий офицер, а шагах в двадцати от него находится группа немецких солдат, застывшая в нерешительности. Я успел заметить, что они не с автоматами, а с карабинами. По-видимому, это были какие-то обозники, потому что карабины были на вооружении только у тыловых частей. В правой руке у меня был наган, я выстрелил в офицера. Он упал. Несколько секунд бежал, поднимаясь из оврага. Немцы открыли по мне залповый огонь. Я пробежал еще несколько метров, заскочил за большое дерево, вынул две гранаты-лимонки и одну за другой, не глядя, с силой бросил в овраг. Раздались два взрыва, стрельба по мне прекратилась. Какой был эффект от моих гранат, не знаю. Может быть, солдаты просто залегли. Но, во всяком случае, я успел выбраться из оврага и вскоре догнал наших бойцов.

Впереди оказалась речка. Мы стали ее переходить. Вода достигала колен, сапоги наполнились водой. Солдаты подняли ноги, вылили воду и пошли дальше. Так же поступил и я. Но у меня правая нога была повреждена в щиколотке, опухоль еще не

6 ■ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

АКТУАЛЬНАЯ ТЕМА

прошла, и через некоторое время портянка начала натирать ногу. Я понял, что нужно или снять сапог и идти без него, или сесть на пенек и переобуться. Что я и сделал.

Пока я этим занимался, мимо прошли последние бойцы. Двигались они рассредо-точенно: вокруг было мелколесье, летали немецкие самолеты, искавшие нашу часть, приходилось маскироваться. Я их догнал. Вдруг гляжу: впереди какое-то замешательство. Мы вышли к поляне. От нее расходились три дороги. Шедшие впереди бойцы не знали, куда идти, по которой из трех. Поляна была буквально усеяна крупной земляникой, яркой, сладкой. Молодые бойцы начали ее собирать и потеряли визуальную связь с отходившими ротами. Мы выбрали одну из дорог и двинулись вперед. Вскоре показалась сторожка лесничего. Спросили у вышедшей нам навстречу женщины, видела ли она немцев. Ответ получили отрицательный. Прошли еще две сотни метров и обнаружили следы протекторов автомобиля, скорее всего, немецкого. С нами был старшина, который ехал на коне, захваченном у немцев. Возглавлял нашу группу младший лейтенант Виноградов, мой однофамилец. Он приказал старшине произвести разведку. Минут через десять услышали выстрелы. Прискакавший обратно старшина доложил, что на станции, через которую мы собирались перейти, его обстреляли. Значит, там были немцы. Приняли решение свернуть налево и пересечь железнодорожное полотно в другом месте. Сделали это вполне благополучно и без потерь. Вскоре соединились с нашими частями под Малином. Второй батальон также вышел без потерь. А первый батальон, в котором находились командир полка, комиссар и начальник штаба, без предварительной разведки двинулся через станцию, на которой засели немцы. Батальон накрыли пулеметным и минометным огнем. Командир полка и начальник штаба были убиты (они шли впереди). Тяжело раненого комиссара бойцы вынесли, у командира полка успели вынуть документы. Потери среди бойцов были небольшие, но полк был обезглавлен.

Вспоминается еще один бой, который мне особенно врезался в память, поскольку это, возможно, было самое тяжелое испытание времен войны. В местечке Алыки, когда мы уже отходили из Западной Украины, но еще не дошли до старой границы, полк почему-то задержался и простоял всю ночь. А на рассвете, где-то часов в пять, был получен приказ двигаться дальше. Шоссе, по которому мы должны были следовать, справа упиралось в возвышенность, а слева была низменность — поле, засеянное овсом. На этом шоссе полк атаковали немецкие истребители и бомбардировщики, начали буквально утюжить нашу колонну. Загорелась одна машина, другая... Никаких зенитных средств защиты не было, поэтому единственным спасением было укрыться в поле, в больших воронках от неприцельно сброшенных немецких бомб. Вот в такой воронке оказалось нас человек пять или шесть бойцов и лейтенант-танкист. Истребители буквально гонялись за одиночными бойцами, и из воронки мы видели даже лица немецких летчиков. Они на бреющем полете проходили над нами. Воронка нас спасала. Когда самолеты улетели, лейтенант заметил стоящий на шоссе пикап. Он побежал к нему, ключи оказались в замке зажигания, завел и, хотя спуск с шоссе был очень крутой, сумел зигзагом съехать, посадил нас, и мы по полю поехали вперед. Проехали, вероятно, километров двадцать, и только потом остановились и стали раздумывать: «А где же наши части?» Вернулись назад и к вечеру разыскали своих. Когда я пришел в штаб полка, там меня встретили несколько удивленно и обрадованно, потому что было сообщение, что я погиб. Ну, что было, то было... Только на следующий день я вспомнил, что это было второе июля, день моего рождения. Мне исполнилось 20 лет.

Ранен я был 30 июля. Значит, воевал всего около сорока дней, но это были сорок дней, наполненных такими событиями, которые врезались в память на всю жизнь.

Было ли страшно на войне? Конечно, было. Если кто-то говорит, что он не боялся, я этому не верю. Человеку свойственно чувство страха, можно быть мужественным и заставлять себя преодолевать этот страх: идти в атаку, ползти под обстрелом, ходить за «языком» и т. д.