CC BY
30
История
К 100-летию со дня рождения С.П. Стрелкова Изв. вузов «ПНД», т. 13, № 5-6, 2005 УДК 624.04.534.1
ВОСПОМИНАНИЯ О СЕРГЕЕ ПАВЛОВИЧЕ СТРЕЛКОВЕ*
Об отце
Отчетливые воспоминания об отце начинаются в моей памяти с военных лет. В то время мы с матерью были в эвакуации и жили у деда в селе Башмаково Пензенской области. В июне 1942 года за нами приехал отец. Он в числе других сотрудников ЦАГИ был в то время в эвакуации в Казани и добирался к нам на попутных поездах. Встретили мы его страшно исхудавшим и черным от копоти. Мой младший брат, увидев отца, закричал: «Цыган приехал!» - и в ужасе спрятался в сарае, и потом долго не выходил оттуда.
Всю войну и после войны отец был очень худым. Сказался перенесенный в молодости туберкулез и приобретенная за годы войны язва желудка. Мы, дети, конечно, не очень воспринимали болезнь отца, но мать следила за его здоровьем и уделяла отцу максимальное внимание, и благодаря ее заботам ему были обеспечены все условия для интенсивной научной работы.
Отец работал так много, что теперь я просто не припомню подобных примеров. Кроме ЦАГИ отец работал в МГУ, читал лекции, заведовал кафедрой, писал учебники. Ежедневно, придя из ЦАГИ или вернувшись из Москвы, он садился за работу, проводя за столом много часов. Практически каждый день он трудился до двух-трех часов ночи. Дома, на его рабочем столе, кроме рукописей и книг находились собранные им различные радиосхемы, часть из которых использовалась для научных работ, но была и другая, «запретная», радиосхема - мощный коротковолновый приемник, по которому отец узнавал о событиях в мире, минуя официальную пропаганду. Нам, детям, отец никогда ничего не говорил о своих политических взглядах, в доме не рассказывались политические анекдоты. Я знаю, что только с близкими друзьями, В.Г. Гараканидзе и В.В. Белостоцким, он мог обсуждать какие-то политические вопросы, но очень осторожно. Откровенен он был только со своим отцом и моей матерью. Такое было тогда время.
'Материалы поступили в редакцию 15.06.2005.
Отец хорошо знал немецкий и английский языки, которые он изучил самостоятельно. В годы хрущевской оттепели, когда стали возможны поездки за границу, отец мечтал съездить на какую-нибудь конференцию для общения с иностранными учеными, с которыми был знаком заочно. Но, к сожалению, это ему не удалось. Один раз все уже было подготовлено, но очередной политический кризис (из-за Чехословакии) послужил причиной того, что делегацию вернули из аэропорта. Теперь, когда каждый из его сыновей десятки раз побывал за рубежом, вспоминать о неосуществленной мечте отца довольно грустно.
Отец с нами был очень добр. Несмотря на то, что я был самым озорным среди братьев, не помню случая, чтобы он меня наказал. Часто в выходные дни он проводил время с нами. Постоянно устраивал всевозможные походы, а потом и поездки.
Отец вырос в деревенской среде и многое умел делать своими руками: прекрасно подшивал валенки, мог чинить ботинки и плести корзины.
Он очень любил природу, и они с матерью много путешествовали, часто на автомобиле, который был куплен в 1951 году.
Наша семья, во многом благодаря стараниям матери, была самой стабильной по тем меркам среди наших многочисленных родственников. Поэтому в годы военных и послевоенных невзгод в нашей семье постоянно жил кто-либо из двоюродных братьев и сестер.
Авторитет отца среди моего поколения был настолько высок, что профессию физика выбрали оба моих брата, три двоюродных брата, двоюродная сестра. При этом отец ни на кого не давил авторитетом. Когда я собрался поступать в МВТУ, отец не возражал и даже поддержал мой выбор, зная мою склонность к «железкам».
В ЦАГИ я оказался не благодаря отцу, а по совету моего инструктора В.И. Смыслова, который во время нашего альпинистского восхождения на Кавказе убедил меня поступить на работу в лабораторию № 3 ЦАГИ; до этого я намеревался пойти в ЛИИ.
От отца я получал полезные советы как по научным, так и по житейским проблемам. Советы и обсуждения отец проводил не в виде нравоучения, а терпеливо объясняя свое мнение. К сожалению, я не всегда был тогда прилежным учеником.
Вообще, отец, будучи прирожденным педагогом, отличался необыкновенной способностью объяснять весьма просто сложные вопросы. Только после его смерти я понял, как много не успел узнать от него.
К.С. Стрелков
Об учителе и наставнике: воспоминания бывшего студента
В начале 1950-х годов профессор С.П. Стрелков прочел курс лекций по теории колебаний студентам-прочнистам Физтеха, проходивших практику в ЦАГИ. По университетским традициям он видел в слушателях не безликую группу студентов, а жаждущих знаний людей, лица которых хорошо и надолго запоминал.
Через год или два, встретив меня (все еще студента) в здании лаборатории № 3 ЦАГИ, Сергей Павлович спросил (как знакомого человека), чем я занимаюсь, и предложил обращаться к нему не стесняясь, если возникнет необходимость.
В это время я начал заниматься вопросами влияния на флаттер внутреннего трения в целлулоиде, который активно стал применяться для изготовления конструктивно-подобных моделей летательных аппаратов. Решая методами математической физики задачу о колебаниях тел с учетом внутреннего трения в материале,
я пользовался гипотезами различных авторов о характере этого трения. Хотя гипотезы касались узкой области физики, выводы, которые мне удалось сделать на их основе, оказались довольно общими (независимость при сделанных предположениях о характере трения декремента от частоты колебаний и возможность существования частных решений в виде стоячих волн). Эти результаты позволили применить метод Бубнова - Галеркина для решения задачи о флаттере модели с учетом внутреннего трения. Можно было также предположить, что, несмотря на большую величину трения в целлулоиде (почти на порядок более высокую, чем в металлах), влияние его на флаттер оказалось небольшим, так как сдвиги фаз при флаттере моделей, возникающие за счет аэродинамических сил, не искажаются силами трения.
С этими вопросами я посчитал возможным обратиться к Сергею Павловичу, который с интересом меня выслушал, посетовал на громоздкость математического аппарата и посоветовал просмотреть книгу Рэлея «Теория звука». Весь разговор был исключительно доброжелательным и ни в коей мере не был похож на разговор профессора со студентом, а скорее напоминал беседу коллег.
Когда же я ознакомился с книгой Рэлея, в которой задачи учета рассеивания энергии изящно решены путем введения диссипативной функции, то мои выводы о влиянии трения в материале на колебания целлулоидных конструктивно-подобных моделей оказались совершенно очевидными, и я понял, насколько внимательным был Сергей Павлович. Это качество - чрезвычайно важная его черта настоящего большого ученого, так много сделавшего для воспитания будущих научных работников.
В.В. Лыщинский
О дорогом человеке
Мне повезло: в начале моей жизни в Жуковском и работы в ЦАГИ (с 1960 года) я близко познакомился с семьей Стрелковых. Несмотря на годы учебы в МАИ, я оставался провинциалом и мало что смыслил не только в науке и инженерном деле, но и в жизни. В гостеприимном доме Стрелковых я (и не я один из новых «пришельцев» в Жуковский) увидел тогда и доброту, и тепло, и некий дух мудрости. Мой новый приятель Костя Стрелков замечательно сочетал увлеченность спортом, мотоциклом и автомобилем с завидным инженерным талантом, широким кругозором, начитанностью. Ясно, что многое в Косте шло от родителей, Сергея Павловича и Нины Константиновны. Они, подлинные русские интеллигенты, с глубокими корнями и блестящим университетским образованием, видели в своей жизни всякое: благополучие и трудности, высшее признание и обидное невнимание. Усадить за свой обеденный стол стеснительного молодого человека, простить промашку было для них естественно. Так что я скоро почувствовал себя своим в скромном и хлебосольном доме Стрелковых. Не сказал бы, что с Сергеем Павловичем общался много - часть недели он жил в Москве и работал в МГУ, где возглавлял кафедру общей физики на мехмате. Но близкое общение, даже относительно редкое и краткое, осталось в памяти как мало какое другое, хотя потом довелось знать немало людей -и выдающихся. Сергей Павлович запомнился человеком немногословным, сдержанным и вместе с тем остроумным, ценившим удачную шутку - его мягкую улыбку помню до сих пор. Замечательный ученый и педагог, преданный и ЦАГИ, и МГУ, он был прост и доступен, хотя всегда естественно сохранялась дистанция между ним и «молодыми нахалами», способными, казалось, лишь на пустые разговоры. Правда,
были и среди молодых исключения. Как мы узнали тогда, Сергей Павлович, увлеченный в свое время радиолюбитель и мастер на все руки, давно уже выделял товарища сына, Сашу Чернова, в котором, еще в школьнике, увидел вполне реализовавшийся впоследствии талант инженера-прибориста. Никогда не слышал, чтобы Сергей Павлович повысил голос или сказал что-то «лишнее». Никогда не видел его в кресле, на солнышке в саду, в тренировочном костюме. Сейчас понимаю, что как раз мы, гости, могли мешать ему расслабиться и отдохнуть после напряженной работы...
До сих пор помню некоторые его суждения, например, о русской истории -спокойные и аргументированные. Однажды во время дружеской перепалки между Костей и мной Сергей Павлович, предпочитавший обычно не вмешиваться в наши споры, сказал: «Не знаю, где была бы граница Турции на юге России, если б не было Армении...» Это было мне дорого - словно бальзам на «старые раны». Многие суждения Сергея Павловича, как, кстати сказать, и замечания Нины Константиновны, помогали избавляться от стереотипов, снимали пелену и открывали объективный взгляд на истинное содержание многих событий и личностей нашей жизни.
Почти никогда при мне не обсуждались «производственные» вопросы. Но запомнились и два эпизода в моей работе, в которых я ощутил прямую или косвенную поддержку Сергея Павловича.
Первый эпизод был связан с зарождением концепции использования упругости конструкции. В начале 1960-х годов мне пришла в голову неожиданная и в чем-то парадоксальная мысль - отказаться от единственного тогда способа решения проблемы реверса элеронов путем повышения жесткости конструкции. Были изобретены выносные элероны и предэлероны, которые не только не требовали повышения жесткости конструкции крыльев, но позволяли обеспечить решение актуальной проблемы поперечного управления скоростных летательных аппаратов и при снижении жесткости крыльев. Последнее поначалу встретило негативное отношение даже со стороны моих непосредственных руководителей - в области статической аэроупругости. Довод их был простым: жесткость конструкции необходима также для решения проблем прочности и флаттера. Сергей Павлович не говорил мне что-либо о своем отношении к предложенному новшеству, которое большинство специалистов-аэродинамиков также считало крамольным. Но, в отличие от других, он не ругал меня за «предательство» интересов комплекса прочности. Я и не пытался заручиться его поддержкой. Во-первых, потому что доказательства жизненности новых органов управления мог представить только я сам, и это потребовало несколько лет работы в скоростных аэродинамических трубах. Кроме того, для обоснования выгод использования упругости конструкции потребовалось развитие многодисциплинарных методов исследований. И это вызывало нарекания авторитетов (но не С.П. Стрелкова), требовавших невмешательства в «чужие» области. Очевидно, многодисциплинарный подход к исследованиям, взаимодополнение расчетных и экспериментальных методов исследований, интенсивно развивавшееся у нас впоследствии, было близко духу Сергея Павловича как ученого, известного своими научными работами и монографиями по широкому кругу проблем механики и автоматики. По существу, С.П. Стрелков был одним из нескольких человек, которые увидели в тех первых шагах в развитии концепции «использования упругости конструкции» перспективное направление. Должен сказать, что Константин Сергеевич Стрелков, с которым как раз многое обсуждалось в деталях, при всей его резкости и строгости по отношению к сомнительным инженерным решениям, был также одним из тех немногих, кто никогда, даже на самых начальных этапах разработки непопулярной тогда идеи, не выказывал скептицизма. Бывали лишь подшучивания Кости, когда, спустя 5-6 лет,
первые признаки выхода на ту же дорогу «использования упругости», или «активной аэроупругости», стали проявляться в зарубежной информации...
Кстати, понятие «активная аэроупругость», как раз в том смысле, который мы вкладываем в понятие «использование упругости конструкции», было введено несколько лет тому назад за рубежом. Сам я считаю это удобным, правильным по сути, но все же неудачным «нововведением», поскольку ранее это словосочетание уже закрепилось за другой - динамической - проблемой: обеспечение динамической устойчивости и снижение динамических нагрузок летательного аппарата за счет активных систем автоматического управления. Это та новаторская область - аэросер-воупругость, в которой много сделал именно С.П. Стрелков и его многочисленные ученики в ЦАГИ и МГУ. Мне было приятно услышать однажды от Аркадия Федоровича Минаева, признанного лидера этого направления в последние годы, человека гордого, сдержанного и самодостаточного, что его учителем был Сергей Павлович. Мы все переживали, когда Сергея Павловича Стрелкова, ученого, чьи исследования и книги по теории колебаний, по различным разделам аэромеханики получили мировое признание, в очередной раз «прокатывали» на выборах в Академию наук, но видели в этом лишь несправедливость...
Второй эпизод. Тогда же, в начале 1960-х я предложил схему сверхзвукового самолета вертикального взлета и посадки. Схема была необычной - в виде тонкого несущего диска. Внешнее кольцо этого диска предполагалось вращающимся и состоящим из последовательно расположенных крыльев. Для вертикального взлета и посадки эти крылья устанавливались под заданными, варьируемыми углами атаки, и кольцо приводилось во вращение за счет отбора воздуха от компрессора маршевых турбореактивных двигателей, выдуваемого через щели в задних кромках крыльев. На крейсерском режиме крылья «складывались», и самолет превращался в «летающую тарелку» - со всеми ее достоинствами и недостатками. Аэродинамики и на этот раз отнеслись к столь экзотическому проекту весьма скептически. Сергей Павлович, несомненно, видел сложность и «сырость» схемы. Но, умея заглянуть в будущее, он, видимо, нашел в предложенной схеме и нечто интересное. Он не стал обсуждать детали и сделал самое полезное в тот момент, посоветовав ознакомить с проектом инженера ЦАГИ М.В. Суханова. Сергей Павлович знал, что Суханов построил в свое время планер с крылом в виде диска, успешно прошедший летные испытания. Опытный конструктор и, к тому же, специалист по двигательной тематике, Суханов стал активным защитником и энтузиастом проекта, внесшим в него свои интересные идеи. С самого начала было очевидно, что перспективы этого новшества не столь значительны, как перспективы концепции «использования упругости конструкции», которую за рубежом называют сегодня революцией в деле создания авиационной и ракетно-космической техники. Но можно надеяться, что нечто подобное вертикально взлетающей сверхзвуковой «летающей тарелке» все же будет реализовано в будущем...
Такие люди, как Сергей Павлович Стрелков, выходец и продолжатель дела всемирно известной научной школы теории колебаний академика Л.И. Мандельштама, ученый, умевший находить простые инженерные решения самых сложных проблем в самых разных областях, важны не только своими личными научными трудами и трудами своих учеников. Они особенно важны тем, что создают неповторимую атмосферу высокого творчества, доброжелательности, взаимопомощи. Они учат и воспитывают, не поучая. Их вклад в рождение и продвижение новаторских идей, в достижение достойного уровня научной и инженерной мысли тех, кто общается и работает с ними, неоценим. С уходом таких людей уходит атмосфера, и образуются
дыры пострашнее озоновых... Мне кажется, в полной мере мы это осознаем, когда таких людей уже нет. Пока они рядом, доступные и скромные, мы не понимаем масштабов их личностей и не задумываемся над опасностью предстоящих потерь...
Г.А. Амирьянц
О моем научном руководителе
Среди своих учителей с особой теплотой я вспоминаю научного руководителя при работе над кандидатской диссертацией профессора Сергея Павловича Стрелкова. Добрый и интеллигентный человек, Сергей Павлович не только опекал меня при решении научной задачки, но и был мудрым наставником при первых робких научных шагах молодого специалиста. Теперь, когда накоплен свой солидный жизненный опыт, мне легко понять его отношение к молодому инженеру из ОКБ, пытавшемуся как-то влиться в научный коллектив ЦАГИ.
Работая в ОКБ А.И. Микояна с 1957 года, я старался посещать научные семинары С.П. Стрелкова в ЦАГИ, благо мои начальники Т.А. Малькова и Д.Н. Кургузов никогда не препятствовали этому моему желанию. Семинары давали много «пищи» для ума специалисту КБ для научных размышлений и «амбиций». Помню, в конце 1950-х годов я неудачно выступил по вопросу смещения резонансных пиков при фрикционном демпфировании. Научный сотрудник ЦАГИ В.Г. Буньков тут же раскритиковал мои выводы, а в добрых и слегка лукавых глазах руководителя семинара не было и намека на упрек, но скорее сочувствие типа: «Ну, как же Вы так, молодой человек!». А лет через пять Сергей Павлович в своем рабочем кабинете принимал у меня, аспиранта ЦАГИ, экзамен по специальности, вторым экзаменатором был А.И. Курьянов. Этот экзамен запомнился мне не результатом, а скорее, доброжелательным процессом выявления тех вопросов, над которыми мне еще предстояло поработать. И когда в 1968 году я подготовил диссертацию и проходил предзащиту на НТС в ЦАГИ, одним из первых меня поддержал Сергей Павлович.
Сейчас, после почти полувека работы в авиационном КБ, мне уже трудно дать объяснение, почему пожелтевшие рукописные страницы черновика отзыва научного руководителя до сих пор хранятся в моем рабочем столе, несмотря на многочисленные переезды и чистки столов. Видимо, рука не поднимается их уничтожить, так как они дороги мне как память о человеке, который оставил глубокий след в моей жизни.
Н.И. Баранов
Из отзыва С.П. Стрелкова на диссертацию Н.И. Баранова. «...При расчетах на флаттер считалось, что крыло (или стабилизатор) абсолютно жесткие в своей плоскости. Но в некоторых конструкциях управляемых стабилизаторов их жесткость в плоскости оказывается не такой большой, и поэтому собственная частота колебаний в плоскости плана стабилизатора сравнима с частотами «обычных» изгибно-крутильных колебаний. Это обстоятельство может сказаться на аэроупругих свойствах некоторых новейших конструкций крыльев переменной стреловидности. Вследствие этого учет колебаний крыла (или стабилизатора) в его плоскости, особенно, если частота этих колебаний близка к частоте изгиба (или кручения), становится совершенно необходимой задачей... »
С.П. Стрелков
