CC BY
151
УДК 94(47).084.8
ВОСПОМИНАНИЯ МИРНОГО РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ О ВОЕННОСЛУЖАЩИХ ИСПАНСКОЙ
«ГОЛУБОЙ ДИВИЗИИ» (1941—1943 ГГ.)
Б.Н.Ковалев
RUSSIAN CIVILIAN RECOLLECTIONS OF THE BLUE DIVISION SERVICEMEN (1941—1943)
B.N.Kovalev
Санкт-Петербургский институт истории РАН, bnkov@mail.ru
Анализируются воспоминания жителей Северо-Запада России (как опубликованные, так и собранные автором этого материала) о военнослужащих испанской Голубой дивизии. Показывается, что не только III Рейх воевал с Советским Союзом. Выявляется специфика и особенности в поведении этого «нейтрального» союзника нацистской Германии: его отношение к мирному населению, немецким солдатам, боевым действиям.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, Северо-Запад России, Голубая дивизия, оккупационный режим
This paper deals with civilian recollections of the Blue Division in the North-West of Russia (this article is based on previously published memoirs as well as the interviews done by the author). It is shown that the Third Reich was not the only country to fight against the Soviet Union. The peculiarities of behavior of this "neutral ally" are presented herein: Spanish servicemen's attitude towards the peaceful population, German soldiers and military operations.
Keywords: Great Patriotic War, World War II, North-West of Russia, Blue Division, occupation regime
За время своего нахождения на Северо-Западе России испанские солдаты базировались с октября 1941 по август 1942 года на 60-километровом участке фронта под Новгородом, затем их перебросили под Ленинград — в Пушкин и Павловск. Там они находились практически до конца 1943 года.
В процессе сбора материалов о пребывании на Северо-Западе России в годы Великой Отечественной войны военнослужащих испанской Голубой дивизии исследователь сталкивается с рядом сложностей. В советской исторической науке выработался своего рода штамп: «немецко-фашистские захватчики». Следовательно, в воспоминаниях, а также специальных исследованиях, авторы часто не делали дифференциации по национальному признаку солдат, воевавших против Советского Союза.
С 90-х годов прошлого века возможность издать свою книгу появляется почти у каждого желающего. В новых исторических условиях уже нет сложностей с прохождением какого-либо контроля со стороны государства. Но большинство из этих изданий, зачастую опубликованных за счет самого автора, имели микроскопический тираж — иногда несколько десятков экземпляров. Как следствие этого, они не распространялись даже по центральным библиотекам страны и найти их можно только совершенно случайно. Также весьма сложно, а иногда и просто невозможно, определить содержательный характер опубликованного материала, например, из названия брошюры «Малая родина». Но в этих изданиях также можно найти различную информацию об испанских солдатах и об их взаимоотношениях с мирным русским населением. Очень важно, что некоторые воспоминания записывались 10—20 лет назад. Это позволяет оценивать интересующие нас события с точки зрения более взрослых людей (на период оккупации) — юношей и девушек или старших подростков.
Конечно, они подвергались определенной литературной обработке, но и изложенные там факты более разнообразны, чем воспоминания совсем маленьких детей.
При проведении интервью в начале XXI века возникают другие проблемы: респонденты являются пожилыми людьми, которым около 80 лет. Во время оккупации им было 5—10 лет. Следовательно, это обрывочные воспоминания детей о наиболее ярких, запомнившихся им эпизодах, а никак не последовательное изложение всех событий.
В качестве дополнительных возможностей для получения информации исследователем можно говорить и о вторичных устных источниках, т.е. воспоминаниях «со слов» — со слов родителей, старших родственников или соседей. Они также часто достаточно фрагментарны.
Отложившаяся в памяти информация об испанских солдатах может быть разделена на несколько основных сюжетов: первое впечатление, реакция на их поведение и внешний вид, отношение к мирным жителям (как позитивное, так и негативное), взаимоотношения с немцами.
Виктор Лазарев встретил испанских солдат будучи младшим подростком: «В августе 1942 г. с южной стороны нашей деревни, под вечер, появились конные повозки, на которых сидели вооруженные солдаты. Вместо формы у многих были надеты спортивные шаровары, шапочки барских времен крепостного права, в руках гитары, либо губная гармошка. Наша соседка воскликнула: «Цыгане идут». Но это были солдаты голубой испанской дивизии, которые пришли на смену немецким частям. Они быстро расквартировались по частным домам» [1, с. 31].
Воспоминания Любови Беляевой (в девичестве Ивановой) носят вторичный характер: со слов ее матери, «Она говорила, что к ним "чужестранцы" отно-
сились хорошо, не обижали, были добрыми и веселыми, часто пели свои песни, играли на губной гармошке, показывали фотографии своих семей. Когда им присылали посылки с продуктами, всегда угощали маму и ее брата конфетами и шоколадом. Очень жалели мою бабушку, которая была прикована к постели, и чем могли, помогали.
По-русски испанские солдаты не говорили, поэтому общались с моими родными жестами и мимикой. А вот дети (мама и ее брат) очень быстро научились говорить по-испански на бытовом уровне» [2].
Как и большинство новгородцев, в начале войны семья Людмилы Петровны Дрозд поспешила эвакуироваться из города. После долгих скитаний они решили отправиться к родственникам в деревню Тю-тицы Новгородского района. За время пребывания там им пришлось столкнуться не только с немцами, но и с испанцами: «Испанцы, молодежь, работали на конюшне. Хорошие парни, добрые были. Один принес матрас такой большущий, в котором сено для лошадей хранили и отдал нам. И тетушка сшила нам платьишки клетчатые...
По сравнению с тем, как немцы зверствовали, испанцы были как-то помягче. То есть не все из Голубой дивизии, как говорят, были зверьми» [3].
Маловероятно, что все положительные воспоминания об оккупантах можно отнести к форме стокгольмского синдрома. Просто у людей была возможность сравнения относительно плохого и ужасного. Людмила Дрозд отмечает следующее: «Видимо, разные были отряды. И, может быть, разного даже склада были эти люди. Вот тот, что нам отдал матрас, у него отец был священником. Этого Иммануил звали, а второго — Роберт. Роберт якобы был сыном погибшего на гражданской войне испанца. А он (Роберт) якобы учился в Ленинграде даже. А по возвращению их послали обманным путем куда-то на учебу, а вместо учебы они оказались... Ну, и короче говоря, они, по всей вероятности, погибли, потому что они недолго там, в Тютицах, и жили» [3].
Для советской историографии характерно акцентирование внимания на положительном отношении солдат Красной Армии к мирному населению, в том числе, и на оккупированной территории нацистской Германии. Известны рассказы о раздаче продовольствия немцам из советских полевых кухонь. Но аналогичные истории были и у нашего противника: «И рядом с нашим домом была кухня испанская. Когда испанцы везли кухню полевую — обратно возвращались, потому что погибших много — возвращали какие-то обратно продукты. Ну, и мама договаривалась с испанцами раздавать. Поэтому выстраивалась очередь деревенская, и продукты какие-то — приготовленные супы, каши — что-то такое раздавалось» [3].
Но домашняя пища гораздо вкуснее, чем казенная. Испанские солдаты могли одновременно и делиться продовольствием, и воровать его. Нине Семеновой (в девичестве Яковлева) в день начала Великой Отечественной войны исполнилось ровно восемь лет: «Мой отец из деревни Шевелево. Мы не могли эвакуироваться. Там нас немцы и застали. Потом пришли испанцы. Ничего плохого сказать не могу.
Парни молодые, красивые. Но что я запомнила: «Мама ё куеро! — Mama Yo Quero — поют (мама, я хочу тебя! — популярный бразильский шлягер 1937 года с пошлым текстом — Б. К.)», а сами замотаны в какие-то тряпки. Черные кудрявые волосы, без шапок. Такое чувство, что целое одеяло на шею намотали. Очень все они у нас мерзли.
Когда была бомбежка, мы прятались, а у мамы был хлеб в печке. Испанцы забрались — половину хлеба отломали, а сунули половину немецкого эрзаца. Наш-то хлеб хороший был, вкусный! Но я их не очень хорошо запомнила. Их было больше на юге — в Поозерье и в Новгороде. Они не зверствовали, но и помощи от них я не помню...» [4].
Немалое количество воспоминаний связано с описаниями любовных похождений испанских солдат. Особого осуждения данных действий при этом нет: «Так вот, от любви к женщинам рождались дети. У нас и сейчас живут дети тех времен, уже взрослые дяди и тети. Помню — мы с приятелем зашли в его дом, отворили дверь и увидели: на полу его мать занимается любовью с испанцем» [1, с. 32].
Уже в XXI веке, при сборе интервью, автор данного материала общался с этими детьми. Естественно, они никогда не видели своих отцов. Но по рассказам старших: бабушки, матери, сестры — они не осуждали их. И Виктор Лазарев отмечал в своих воспоминаниях следующее: «Некоторые женщины гуляли и с немецкими, и с испанскими солдатами. И не только по собственному желанию, а больше по причине подкормить своих детей да стариков, спасая их от голодной смерти» [1, с. 35].
В воспоминаниях люди, пережившие оккупацию, с особой ненавистью вспоминают не столько «пришлых» — немцев и испанцев, а «своих» — полицаев, карателей, власовцев и других коллаборационистов. Выслуживаясь перед немцами, они никого не щадили. Зачастую они были гораздо хуже, чем иноземные враги. Иногда к последним приходилось обращаться за помощью: «Когда же на деревню напали головорезы-жандармы и стали грабить население, вынося из домов драгоценности, испанцы выгнали бандитов и вернули хозяевам вещи» [3].
Воспоминания И.В.Гаврилова вторичны. Свое детство он провел в деревне Некохово, рядом с Под-березьем, чуть севернее Новгорода. Выполняя подростком в 60-е годы XX века различные сельскохозяйственные работы, он немало общался с местными 40-летними «стариками», вчерашними детьми войны. Большинство из их рассказов были про войну и оккупацию. Особенно запомнились истории в изложении его однофамильца Петра Гаврилова: «Наша деревня Некохово была в оккупации почти 2,5 года. Немцы её считали ближайшим тылом, так как линия фронта проходила в 10 км по Волхову. Для удобства до самого Теремца от Некохова из спиленных деревьев была выложена мостовая. Кроме немцев, в деревне находились испанцы. Если немцы сразу обосновались в целых домах, то испанцам приходилось рыть бункеры в окрестностях деревни. Местность наша низменная, болотистая. Для успешной работы испанцы старались привлечь местное население» [5].
По рассказам Петра Гаврилова, свирепостью и злобой испанцы не отличались. Случалось, даже подкармливали «для успешного труда». Особенно запомнилось окончание строительства. Был приготовлен особенный очень вкусный обед: «Едим, за ушами трещит, косточки подсасываем, а когда уходили, повар вытащил с десяток кошачьих и собачьих хвостов и сказал: "Мяу" — и долго смеялся» [5].
В Голубой дивизии регулярно проводилась ротация личного состава. Несмотря на это, воспоминания мирных жителей 1942 и 1943 годов, как под Новгородом, так и под Ленинградом, во многих деталях очень похожи друг на друга. Известный новгородский поисковик и журналист Александр Орлов немало общался с жителями деревни Подберезье и ее окрестностей: «У местного населения испанцы оставили о себе память как достаточно незлобивые, но вороватые ребята. Зима была для теплолюбивых испанцев тяжелейшим испытанием, тем более, что немцы, рассчитывая на "блицкриг" не позаботились о теплом обмундировании даже для себя, не говоря уже о союзниках. Испанцы, спасаясь от холода, тащили у местного населения все, что можно, укрываясь в женские шали, одеяла... Они не считали грехом разжиться любым провиантом, воруя кур, коров, хрюшек. Но особо запомнились испанцы любовью к кошкам. Для них это был деликатес. La gata en las patata — кошку в картошку! Это запомнилось многим, пережившим соседство с испанцами во время войны» [6].
Человек всегда стремится адаптироваться к любым условиям — даже самым экстремальным, военным. Быть может, для испанских солдат, в большинстве своем переживших гражданскую войну в своей стране, проблемы голода оказались не самыми страшными. Наиболее болезненно переносилось то, к чему привычки никогда не было выработано: к холоду. Практически все очевидцы отмечают огромные сложности, с которыми солдаты Голубой дивизии переносили русские морозы: «Зимой испанцы представляли собой жуткое зрелище. Обмороженные, плохо обмундированные, они просто не могли выживать в нашем климате. Однажды, заняв пустующую избу с повреждённой трубой, растопили печку и просто подожгли дом.
Народ они были довольно вороватый, тащили всё, что нравилось. Но, однако, если немцы просто отбирали валенки, рукавицы, шубы — эти старались выменять» [5].
Иногда в воспоминаниях очевидцев встречаются нотки сочувствия к солдатам из далекой южной страны: «По словам дяди Пети, испанцы никогда не говорили о ненависти к русским, но потери они несли громадные, и одеты были плохо, и вооружение качеством уступало немецкому, а воинская выучка вообще была ничтожная. Испанцы были враги и захватчики, но с ними как-то удавалось сосуществовать.
У вернувшихся с передовой испанцев каким-то образом образовался избыток продовольствия (скорее всего, за счет их погибших товарищей). Это позволяло им на определённых условиях налаживать отношения с местным женским населением. Стирка белья, штопка одежды и т.д. Вообще они старались обходиться без грубого насилия. Хотя вначале возможно и
это случалось, просто наши рассказчики не были этому свидетели» [5].
Как бы хорошо испанцы не относились к мирному русскому населению, все равно для него они оставались союзниками немцев, а, следовательно, врагами. Поэтому их проблемы на фронте местные жители воспринимали скорее злорадно, чем сочувственно: «Вояки из испанцев были неважные. Помню, однажды им очень крепко всыпали наши. После чего уцелевшие испанцы, придя в наш дом, на вопрос бабушки, как идут дела на фронте, с некоторой обидой отвечали: "Мы вашим солдатам хлеб бросаем в траншеи. А они нам гранаты". При этом он был в нижнем белье, прикрытом шинелью (так быстро он убегал), но с губной гармошкой. Причем, с немецкими военнослужащими у них был неприкрытый антагонизм. Немцы с презрением относились к внешнему виду испанских солдат, а те отвечали им взаимностью» [1, с. 33].
Конфликты между немцами и испанцами возникали и из-за различного отношения к мирному населению. Так, из рассказа Александра Орлова следует: «Испанцы не понимали и не принимали репрессивных мер, которые немцы применяли к мирному населению. Мне приходилось слышать рассказ одной из жительниц деревни Подберезье Новгородского района о том, как однажды один из испанцев набил морду немцу за жестокое обращение с местными жителями. По дороге в деревню Некохово, куда испанец отправился по каким-то делам, немцы догнали его и застрелили, бросив труп в придорожную канаву. Когда испанцы об этом узнали, дело дошло до стрельбы. Вначале перестрелка велась из винтовок, потом в дело вступили пулеметы. Закончился бой минометным обстрелом. Потери имелись с обеих сторон» [6].
Но далеко не все русские жители отзываются об испанцах исключительно положительно. Да, безусловно, по сравнению с оккупантами из других стран они выглядели более гуманными. Но это было не всегда и не везде. Крайне негативно испанцев вспоминают в деревнях Курицко и Завал, что в При-ильменье, а также в Званке (бывшее имение Г. Р. Державина), на берегах Волхова.
Анатолий Михайлов, 1934 года рождения, таким образом вспоминал о страшных годах своего детства: «...В августе 41-ого с города мы бежали в родную деревню к деду — Завал, в Новгородском районе, это в Поозерье, недалеко от Ильменя. — Голубую дивизию? А как же, помню таких бездельников. Немцы их в ежовых рукавицах держали, пинали, можно сказать, толком ничего самостоятельно делать не давали. Испанцы голодные были, холодные. Это немцам посылки из дома приходили. А эти голодранцы ходили по избам, где у хозяйки хлеб, яй-ки — все грабили. А ребятишки наши совсем голодные сидят. У нас пришли и граммофон забрали. С кого-то и валенки снимали, чтобы самим носить. Говорят, это в Новгороде где-то испанцы делились едой, а у нас в деревнях нет, только себе забирали. Но немцев боялись. Порой даже местные их пугали немецкой комендатурой. А так — что хотели, то и творили. На другом берегу от нас, в деревне Горошково,
по Веряжке, просто так ни за что человека застрелили. Сидоров фамилия. Его сын Валентин и сейчас в Новгороде живет. А зачем застрелили — не знаю, говорят — ни за что. Отличиться хотели, наверное, гады» [7].
Солдат, издевавшихся над беспомощными людьми, разные интервьюеры называют одинаково: «гады». И далеко не всегда жестокость оставалась безнаказанной. Так, из рассказа Юрия Андреева из Новгорода следует: «Но вот мне известен случай, когда даже мальчишки отомстили одному гаду. Испанские солдаты издевались и избивали детей-мальчишек, живших в деревне около имения Рахманинова — Званке. Рассказывал мне про это сын участника тех событий. Взял, говорит грех на душу. Ему — мальчишке раз испанец так дал кованым сапогом, что сломал ему копчик. Ну, вот представился случай: их двое напились, и один заснул у берега, а второй ушёл. Заснувшего деревенские мальчишки оглушили камнем, стащили и утопили в Волхове. Потом их долго допрашивали: где, мол, этот? Они не сознались. Кстати рассказывал, что немцы не запрещали ловить рыбу в Волхове, а испанцы почему-то запрещали. Не знаю, из каких соображений, может, просто издевались — показывали свою власть» [8].
В условиях боевых действий средства массовой информации и пропаганды играют более чем заметную роль. Бывало так, что под пером журналиста совсем незначительный факт приобретал черты эпического подвига. Но бывало и наоборот. Мне пока не удалось установить фамилии девушек, о которых пишет Виктор Лазарев: «В 1942 г. во дворце графини Самойловой (сейчас это поселок Динамо) разместился объединённый немецко-испанский штаб. Для хозяйственного обслуживания привлекались русские пленные: для заготовки дров, ремонта обуви и т.п., а также для выполнения работы на кухне. Там работали две девушки из Новгорода, по слухам наши советские разведчицы, с рацией. Во время одного крупного сборища офицеров девушки по рации сообщили об этом нашим, которые открыли артиллерийский огонь и много вражеских офицеров погибло под обломками обрушившегося здания» [1, с. 33].
Условия нацистского оккупационного режима вынуждали местное население делать своего рода сравнения между немцами и их союзниками. И несмотря на то, что к испанцам было немало претензий (воровство, хулиганство, сексуальное домогательство, а иногда и убийства), на фоне солдат III Рейха они были явно гуманнее. Ивану Гаврилову очевидцы рассказали следующее: «Рядом с Некохово протекала крохотная речушка Пестовка. Испанцы привлекли местное население выкопать водоём для купания. Для женщин и детей этот труд оказался непосильным, и они эту затею бросили. Но эта идея приглянулась немецкому генералу. К нашему собранному населению приставили огромного фельдфебеля с тростью. Прерывать работу он разрешал только для приёма пищи и сходить по нужде. Заподозрив обман, требовал
справлять нужду в его присутствии. Наша соседка, тётя Нюра Кузьмина, работавшая на копке, с ужасом вспоминала, как у присевших немец не стеснялся тростью поднимать подол платья. Уличённых в обмане стегал, при этом он сохранял самое полное спокойствие.
Однажды в Некохово прибыл транспорт с продовольствием. К разгрузке были привлечены русские из пленных, согласившиеся на определённых условиях работать на немцев. Заподозрив воровство, всех обыскали, и у одного нашли кусок колбасы. Его тут же совершенно спокойно расстреляли. Эта способность немцев творить злодеяния, не выражая эмоций, ошеломляла, подавляя психику» [5].
Таким образом, можно сделать вывод, что большинство положительных воспоминаний мирных русских жителей об испанской Голубой дивизии во многом можно объяснить не только их относительно либеральной политикой, но и той жестокостью, которую испытывало местное население со стороны гитлеровцев, русских коллаборационистов, а также других союзников III Рейха.
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 14-1153003).
1. Лазарев В. А. Малая родина, СПб., 2011. С. 60.
2. Интервью с Беляевой Любовью Павловной. 9 июня 2014 г.
3. Интервью с Дрозд Людмилой Петровной. 14 декабря 2013 г.
4. Интервью с Семеновой Ниной Васильевной. 6 апреля 2015 г.
5. Интервью с Гавриловым Иваном Валентиновичем. 15 июня 2014 г.
6. Орлов А. И. «Кошку в картошку». Рецензия на книгу Б.Н.Ковалева «Добровольцы на чужой войне» // Новая Новгородская газета. 7 мая 2014 г. № 19.
7. Интервью с Михайловым Анатолием Александровичем. 17 августа 2014 г.
8. Интервью с Андреевым Юрием Алексеевичем. 15 февраля 2015 г.
References
1. Lazarev V.A. Malaia rodina [My small motherland]. St. Petersburg, 2011, p. 60.
2. Interv'iu s Beliaevoi Liubov'iu Pavlovnoi [Interview with Lyubov Pavlovna Belyaeva]. June 9, 2014.
3. Interv'iu s Drozd Liudmiloi Petrovnoi [Interview with Lyud-mila Petrovna Drozd]. December 14, 2013.
4. Interv'iu s Semenovoi Ninoi Vasil'evnoi [Interview with Nina Vasilievna Semenova]. April 6, 2015.
5. Interv'iu s Gavrilovym Ivanom Valentinovichem [Interview with Ivan Valentinovich Gavrilov]. June 15, 2014.
6. Orlov A.I. "Koshku v kartoshku". Retsenziia na knigu B.N.Kovaleva "Dobrovol'tsy na chuzhoi voine" ["Cat meat with potatoes". Review of the book "Volunteers in a Foreign War" by Boris Kovalev]. Novaia Novgorodskaia gazeta, no. 19, May 7, 2014.
7. Interv'iu s Mikhailovym Anatoliem Aleksandrovichem [Interview with Anatoly Aleksandrovich Mikhailov]. August 17, 2014.
8. Interv'iu s Andreevym Iuriem Alekseevichem. [Interview with Yury Alekseevich Andreev]. February 15, 2015.
