CC BY
289
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2015. № 2
В.В. Пономарёва
(кандидат ист. наук, ст. науч. сотрудник Лаборатории истории культуры
исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
ВОСПОМИНАНИЯ ИНСТИТУТОК XIX - НАЧАЛА XX в.
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Необходимым источником по истории женского образования в России являются многочисленные воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц о годах их учения. Очевидно при этом, что восприятие мемуаристом действительности субъективно, оно опосредовано его индивидуальностью и личным опытом. Попытки воссоздания прошлого Мариинских институтов, основанные на узком круге мемуаров, без обращения к биографиям авторов, поверки одних воспоминаний другими, изучения иных видов источников, могут привести (и нередко приводят) к ошибкам и искажениям, а также к повторению давно сложившихся в историографии стереотипов.
Ключевые слова: Ведомство учреждений императрицы Марии, институтки, мемуаристика, исторический источник.
When looking at the history of women's education in Russia, the pupils' numerous memoirs and accounts of their years at school are an essential source of information. It is evident that a memoirist's perception of reality is subjective, affected by her own individuality and personal experiences. The attempts to recreate the past of Mariinsky's schools, founded on a small selection of memoirs, without looking at the authors' biographies, or cross checking one memoir against another, or studying other sources, may lead (and often do) to mistakes and inaccuracies, and to the repetition of long established stereotypes in historiography.
Key words: girls' colleges of Empress Maria's establishment, pupils, memoir-istics, historical source.
* * *
Записки воспитанниц институтов Ведомства учреждений императрицы Марии занимают особое место среди русских женских воспоминаний XIX — начала ХХ в. Воспитанницы других женских учебных заведений не оставили подобного корпуса личных документов, где воспоминания о месте своего учения заняли бы столь исключительное место. Мы знаем немало записок гимназисток, епархиалок, курсисток, — но годы учения в их мемуарах, как правило, являются лишь частью рассказа о своей жизни, тогда как институтки оставили воспоминания, посвященные именно годам пребывания в своем учебном заведении. По всей видимости, это
* Пономарёва Варвара Витальевна, тел.: 8-916-178-99-87; e-mail: varvarapon@ mail.ru
было связано с тем особым напряжением культурного поля, которое существовало вокруг женских Мариинских институтов, являвшихся одним из символов русской дворянской культуры. С одной стороны, определенной частью общества институты воспринимались критически, с другой — укорененные в русской жизни и одобренные семьей, они подтверждали свою востребованность постоянным ростом числа воспитанниц.
Сейчас известно более сорока публикаций женских мемуаров, которые посвящены годам обучения в институтах Мариинского ведомства, кроме того, в других воспоминания об институтских годах являются частью повествования. Социальный состав авторов этих воспоминаний довольно однороден: подавляющее большинство мемуаристок принадлежали к среднему, небогатому дворянству. Хронологию публикаций воспоминаний институток можно разделить на три этапа: 1860 — начало 1870-х гг. — эпоха серьезных преобразований русской жизни; 1880-е — начало ХХ в. — период активного общественного обсуждения реформы образования и, наконец, наше время.
Мариинские женские институты на протяжении более чем столетия являлись неотъемлемой частью русской дворянской культуры. Первый из них был учрежден в 1764 г. Екатериной Великой в Петербурге (Смольный) как закрытое учебное заведение для девиц привилегированных сословий, а в начале ХХ в. в институтах, которых насчитывалось более 30, среднее образование получали уже более 10 тыс. девочек. Трудно найти дворянскую семью, чьи дочери или родственницы не учились бы в институте или не стремились бы там учиться. В то же время в общественном сознании, особенно с середины XIX в., формировалось критическое отношение ко всем сторонам деятельности институтов: принципам воспитания, содержанию образования, условиям жизни учениц. Не случайно Мариинские институты подверглись серьезной критике в эпоху Великих реформ, когда российское общество пересматривало многое из своего опыта и искало новые пути развития.
Решение «женского вопроса», остро стоявшего в эти годы, проходило с немалыми трудностями, вокруг него разгоралась борьба и в обществе, и в семье. Повышенный градус противостояния сказывался в крайности мнений разных сторон. «Новые» люди 1860-х гг. со свойственным им нигилизмом полностью отторгали дворянскую культуру, одним из инструментов воспроизводства которой и являлись Мариинские институты. С одной стороны, общество живо интересовалось вопросами женского образования, с другой — шла то открытая, то подспудная полемика между сторонниками и противниками женских институтов. И в этой «информационной войне» противники институтского образования, казалось, выигрывали.
Женские институты, внешне сохранявшие традиционный облик, многим казались отжившими свой век. В эти годы на страницах периодической печати встречались безапелляционные утверждения о «ненормальности <...> институтов, в смысле закрытых женских заведений», а вместе с ними — классных дам, начальниц, гувернанток «и тому подобных лиц и учреждений»1. Велась борьба с «архаическими» учебными заведениями и в художественной литературе: в печати появились повести «передовых» женщин — Марко Вовчок «Институтка» (1860), Н.С. Кохановской «Долгая встреча» (1861), а презрительное выражение «кисейные барышни» из романа Н.Г. Помяловского «Мещанское счастье» (1861) накрепко приклеилось к институткам. Боролись ли эти авторы именно с институтами как таковыми или использовали их в качестве символа «старого режима», «тирании государства и семьи над личностью», — в данном случае не важно. Нарабатывались лексика и набор образов, которые отныне в общественном сознании должны были ассоциироваться с институтами, их воспитанницами, классными дамами. «Институты благородных девиц»2 стали жупелом в идеологических спорах, само их название олицетворяло для многих архаичность и неэффективность существующей политической системы.
Среди наиболее ярких публикаций этого периода, посвященных институтам, — воспоминания С.Д. Хвощинской, А.Н. Энгельгардт, Г.И. Ржевской и анонимное «Письмо из провинции». Воспоминания Глафиры Ржевской (Алымовой), первой смолянки, любимицы императрицы Екатерины II, представляли для современников преимущественно исторический интерес, но остальные записки самим фактом своего появления стали аргументами в разворачивавшейся общественной дискуссии.
Многие сюжеты, впоследствии повторявшиеся другими авторами, впервые появились на страницах записок С.Д. Хвощинской3: здесь и плохо образованные классные дамы — озлобленные старые девы, институтки — «уморительные девочки», поедающие мел, грифель и бумагу, родственники институток, которых проницательный
1 Учитель. Журнал для наставников, родителей и всех желающих заниматься воспитанием и обучением детей / Под ред. И.И. Паульсона и Н.Х. Весселя. 1861. Т. 1. С. 1025.
2 Термин «институты благородных девиц» принят нами условно, как привычный в литературе, в том числе исторической, штамп. Подразумевающиеся под этим названием учебные заведения в официальных документах обыкновенно именовались «женскими институтами Ведомства учреждений императрицы Марии», и лишь у части из них в полном названии содержалась формулировка «институт благородных девиц».
3 Хвощинская С.Д. Воспоминания институтской жизни // Русский вестник. 1861. № 9—10. В подобном же тоне выдержаны изданные тогда же воспоминания М. Долгоместьевой (Эпоха. 1864. № 10).
автор уже в свои юные годы видел насквозь: берущие взятки чиновники, помещики с заложенными или разоренными поместьями, «гордо-кислые аристократки»; тяжелая атмосфера всеобщей неприязни, вырабатывавшая в девочках «скрытность и рабское безгла-сие», тягостные и нелепые сцены институтской жизни... Одна-единственная светлая личность, какую встретим на страницах этих воспоминаний, — начальница института, да и та, по мнению мемуаристки, явно не справлялась со своими служебными обязанностями. Выводы Хвощинской категоричны: «институтская жизнь дала нам очень, очень немного, чтобы не сказать ничего», «в свете не прибавилось воспитанных женщин», а «недоучившиеся девочки», окончив институт, «лишились возможности добывать кусок хлеба».
Спустя год известный своим радикализмом журнал «Русское слово», где сотрудничали Д.И. Писарев, В.А. Зайцев, Н.В. Шелгу-нов, опубликовал анонимное «Письмо из провинции (воспоминания старой институтки)»4. Можно ли отнести это «Письмо» к мемуарному жанру? Думается, уместнее назвать это произведение пасквилем, в утрированно-критической манере бичующим Мари-инские институты. Написанный резко, крупными мазками, без характерных деталей, этот памфлет представляется скорее принадлежащим перу мужчины, но не женщины, и содержит неточности и ошибки (в частности, упоминающиеся в тексте гувернантки в институтах никогда не служили, а классные дамы упорно именуются «наставницами»). В заключение автор пишет: «Я видела многих моих старых подруг, на разных ступенях жизни, богатых и бедных, счастливых и несчастных, и всех их видела в одном состоянии — совершенного самоуничижения» (с. 7). «Письмо из провинции» стало еще одним аргументом, причем явно фальшивым, в борьбе с традиционными учебными заведениями.
Младшей современницей Хвощинской, учившейся в том же самом Екатерининском институте несколькими годами позже, была А.Н. Энгельгардт (Макарова), хорошо известная в кругах «новых» людей эпохи Великих реформ как женщина, «чуть ни первая положившая начало женскому общественному труду»5. Подобным же образом отзывается об Энгельгардт Н.В. Шелгунов, говорившей о ее работе как об «идейном деле», «практической пропаганде нового поведения, демократическом отрешении от сословных предрассудков»6. Перу Энгельгардт принадлежат самые подробные воспоминания об институтской жизни того времени.
4 Русское слово. 1862. № 1. С. 1—8. Д.И. Писарев являлся троюродным братом и близким другом М.А. Вилинской, написавшей повесть «Институтка» под псевдонимом Марко Вовчок, которая, кстати, сама в институте не училась.
5 Жуковская Е.И. Воспоминания. М., 2001. С. 179.
6 Шелгунов Н.В. Воспоминания. М., 1923. С. 115.
Мемуаристка детально характеризует светлые и темные стороны институтской повседневности, вспоминает многочисленные недостатки в воспитании и образовании девочек, но при этом заключает, что институт «развивал уважение к высшим интересам жизни, а не прежде всего к материальным благам, заботы о которых почти исключительно поглощали наше тогдашнее общество». По ее мнению, «как бы ни было недостаточно институтское образование, но в нем было хорошим то, что те учителя, которые задавали тон, относились к своему делу серьезно и добросовестно, а начальство смотрело на науки с уважением и давало им предпочтение перед изящными искусствами»7.
Серьезные расхождения мы встретим у однокашниц — Хвощин-ской и Энгельгардт — не только в общей оценке проведенных в одном и том же институте лет, но и в других случаях. Так, С.Д. Хвощинской запомнилось, что, как «зачастую бывает в институте», девочки приучались стыдиться своих отцов и матерей, они смеялись и ужасались нелепому их виду и ухваткам. В то же время А.Н. Энгельгардт утверждала, что насмешки над родственниками, их бедностью, старомодными манерами и костюмами «считались чудовищностью и вызывали целую бурю со стороны товарищества», «настоящей низостью»8.
Три года спустя увидели свет очередные воспоминания, вступившие в прямой диалог с мемуарами А.Н. Энгельгардт. Эти «Записки институтки» начинаются со слов: «Года два тому назад в "Заре" была напечатана статья "Очерки институтской жизни былого времени". Очерки эти в общности настолько верны, что их может подтвердить воспитанница каждого русского института»9. Но, увы, мемуаристка была далека от истины — оценки институтского прошлого в воспоминаниях колеблются от восторженных до резко отрицательных, нередко прямо противореча друг другу.
Этого и следовало ожидать, ведь мемуары являются отражением индивидуальности писавшего их. Воспоминания — совершенно особый вид исторического документа, чьей характерной и неотъемлемой чертой является субъективность. Обесценивает ли авторская пристрастность мемуары в качестве исторического источника? Как заметил А.Г. Тартаковский, авторская субъективность для мемуаристов является «единственным доступным им средством постижения объективной картины прошлого»10. Эта субъективность,
7 Бельская А.Н. (Энгельгардт). Очерк институтской жизни былого времени // Заря. 1870. Сентябрь. С. 63.
8 Там же. С. 60.
9 Записки институтки. Предание о Патриотическом институте с 1818 г. по 1834 г. // Семейные вечера. 1873. № 2. С. 35.
10 Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры // Вопросы литературы. 1999. № 1. С. 35-55.
тенденциозность воспоминаний, порождаемая уникальностью личности мемуариста, его индивидуальным опытом, оказывается весьма ценной для исследователя, использующего методы герменевтики, исторической психологии и антропологии, для историка культуры.
Подростковое восприятие имеет свои особенности — здесь и бескомпромиссность, максимализм, склонность к драматизации (о музыкальных занятиях, к примеру, вспоминалось вот так: «пальцы мои коченеют и пухнут, и ногти выступают на них синими пятнами»11), отторжение единообразия и жажда нового. Среди институток были девушки разных характеров, привычек и наклонностей, здесь учились и бедные сироты, для которых казеннокоштная вакансия становилась благословением, и избалованные богачки, тяготившиеся спартанской обстановкой и дисциплиной. Одни из воспитанниц обладали хорошими способностями и охотно учились, другим учение давалось с трудом, регламентированная жизнь в интернате для одних становилась тяжким испытанием, другие же легко ее переносили.
Эти вполне очевидные соображения не следует упускать из вида при использовании мемуаров в качестве исторического источника. Что именно мемуаристка вспоминает спустя годы, как трактует те или иные эпизоды, как сложилась ее взрослая жизнь и как поверяются фактами ее собственной жизни записки о годах учения, каковы были политические симпатии, накладывавшие отпечаток на осмысление прожитых лет, — все это следует иметь в виду. При этом воспоминания институток (за редчайшим исключением) имеют отношение лишь к одному учебному заведению, причем за относительно короткий период, ограничиваясь самое большее шестью-девятью годами. Поэтому необходимо сопоставить воспоминания одной институтки с другими, относящимися к тому же институту того же времени: без широкого контекста использование институтской мемуаристики в качестве исторического источника неизбежно приведет к построению искаженной картины.
В подтверждение сказанного можно привести огромное число оценок любой стороны институтской жизни, которые демонстрируют широкую палитру восприятия действительности современницами, тем более что корпус опубликованных источников все время пополнялся. С конца 80-х гг. XIX в., и особенно на рубеже Х1Х—ХХ вв., мемуары институток, относящиеся и к недавним временам, и к давно прошедшей николаевской эпохе, появляются в печати регулярно вплоть до 1917 г. Острота «женского вопроса» постепенно ослабевала, в России распространялись разные формы учебных заведений, доступные женщинам, — гимназии, профессиональные училища, разнообразные высшие женские курсы.
11 Ковалевская С.В. Воспоминания. Повести. М., 1974. С. 30.
Почему же в этот период публикуется основная масса воспоминаний институток? Думается, причин этому было несколько. В переломные эпохи в обществе обостряется интерес к личному, к индивидуальному опыту, он становится востребованным. Общество, предощущая приход нового, готовясь к нему, мобилизует коллективную память. Вторая половина XIX — начало ХХ в. было именно таким временем. В эти годы в журналах «Русская старина», «Исторический вестник», «Русский архив» и других постоянно публикуются документы личного происхождения.
В то же время одним из самых обсуждаемых в обществе вопросов было будущее народного образования. Женские институты Ведомства учреждений императрицы Марии в это время по-прежнему пользовались большой популярностью и рассматривались как составная часть быстро развивающегося женского образования в России. И, наконец, «институты благородных девиц» в общественном сознании тесно увязывались с уходящей дворянской культурой, а для определенных кругов русского общества опыт институтской истории представлял не только ностальгическую ценность, но и надежду на поддержку и передачу культурных традиций дворянства последующим поколениям.
Таким образом, именно в конце XIX — начале ХХ в. увидел свет основной массив мемуаров воспитанниц институтов разных лет и разной идеологической направленности — от верноподданической до индифферентной и, наконец, левой. Критический настрой, в целом характерный для воспоминаний, опубликованных в предыдущую эпоху, потеснила более разнообразная оценочная палитра. Многочисленные воспоминания институток, без сомнения, предоставляют богатый материал для воссоздания истории институтского образования в России, однако материал этот, как уже говорилось, отличается крайней противоречивостью.
Обратимся к конкретным примерам. Одна институтка дореформенного времени утверждала, что «общий дух институтского воспитания крайне подавлял нашу душевную жизнь», ее постоянно преследовало «чувство страха и безотчетного гнета»12, другой же запомнилось, что «в институте жилось нам просто и весело, никто нас не притеснял, все обходились с нами ласково»13. По-разному характеризовали уклад жизни воспитанницы пореформенных институтов: «мертвящая дисциплина института, готовившего из нас систематических салонных кукол»14; «правильная жизнь с череду-
12 Воропанова М. Институтские воспоминания // Русская школа. 1902. № 10/11. С. 52.
13 БалобановаЕ. Пятьдесят лет назад. Воспоминания институтки. СПб., 1913. С. 58.
14 Вербицкая А.А. Автобиография // Сборник на помощь учащимся женщинам, составленный исключительно из произведений женщин-писательниц, снимков с картин и иллюстраций художниц. М., 1901. С. 85.
ющимися часами занятий и отдыха, живые, интересные уроки»15; «тихая, чистоплотная и размеренная жизнь, полная труда и в то же время веселая от присутствия стольких подруг..»16.
Одних мемуаристок ненавидели одноклассницы за то, что они хорошо учились17, другие утверждали, что отлично успевающие пользовались уважением в классе18; одни уверяли, что спустя несколько лет пребывания в институте «о доме, о семье, о семейных обстоятельствах больше и помину нету. Все или почти все забы-то»19, для других не было сомнений: «чувство любви и уважения к родителям и к дому было очень развито <...> родители и семья были у нас такой святыней, к которой стремились лучшие помыслы наши»20. Классные дамы, как писали одни, «обижали и угнетали детей», которые, в свою очередь, их «прямо-таки ненавидели»21, вспоминался прежде всего произвол и «антагонизм между ними»22, другим же запомнилось, что «все классные дамы без исключения заботились о вверенных им воспитанницах, старались выдвинуть их, обижались при случае за своих и принимали к сердцу интересы класса»23.
По-разному характеризовали три мемуаристки, все учившиеся в Смольном в 40-х гг. XIX в., отношения между воспитанницами: первая вспоминала, что класс находился «в постоянном разладе сам с собой», девочки пребывали в открытой вражде друг с другом24, вторая же утверждала, что «мы интересовались всем, что касалось каждой из нас, и это была как будто одна дружная семья, состоящая из полутораста человек»25, третья была уверена: «затворничество создало редкую дружбу и солидарность между подругами»26.
Сами институтки как известный психологический феномен характеризовались мемуаристками различно. Одна, закончив инсти-
15 Заведеева О.П. Когда я была институткою. СПб., 1911. С. 19.
16 Ешевская А.С. Воспоминания о Смольном. 1871—1876 гг. // Российский архив. М., 2001. С. 354.
17 [Соколова А.] Из воспоминаний смолянки // Вестник всемирной истории. 1901. № 5. С. 49.
18 Бельская (Энгельгардт). Очерки институтской жизни. С. 10.
19 Долгоместьева М. Институтки // Эпоха. 1864. № 10. С. 25.
20 Записки институтки. Предание о Патриотическом институте. С. 176.
21 [Соколова А.] Из воспоминаний смолянки. № 5. С. 59—60.
22 Воропанова М. Институтские воспоминания. С. 52.
23 Лазарева А. Воспоминания воспитанницы Патриотического института дореформенного времени // Русская старина. 1914. № 8. С. 235.
24 [Соколова А.] Из воспоминаний смолянки. № 5. С. 49.
25 Угличанинова М.С. Воспоминания воспитанницы Смольного монастыря сороковых годов // Русский вестник. 1900. № 9. С. 158.
26 Черевина С.А. Воспоминания воспитанницы XVIII выпуска Софии Черевиной, по замужеству Родзянко, от декабря 1847 по конец февраля 1853 г. СПб., 1898. С. 6.
тут, чувствовала: у нее нет «никаких привычек, не было никакой устойчивости, самостоятельности, твердости»27, другая уверяла, что именно в институте «привычка в продолжение многих лет надеяться главным образом на себя вырабатывала характер, самостоятельность, умение найтись во всех случаях и положениях жизни и приучала к чувству общественности»28, третья заключала, что девушки в своем учебном заведении «не приобретали ни самых элементарных знаний, ни мало-мальски правильных воззрений на жизнь и людей»29, по мнению же четвертой, «институт до некоторой степени вырабатывал и закалял характер, чему содействовал главным образом суровый дух, сложившийся в среде самих воспитанниц»30, и т.д., и т.п.
При этом непоследовательные, двойственные и даже взаимоисключающие оценки встречаются порой на страницах одних и тех же мемуаров; бывает, что факты, приводимые автором, противоречат его же собственным выводам.
Обратимся к запискам ярких представительниц когорты «новых людей», убежденных борцов со «старым режимом» — институток В.Н. Фигнер и Е.Н. Водовозовой, в которых прослеживается противоречивое отношение к женским институтам. Те, для кого среда «шестидесятников» стала родной, часто крайне критично оценивали годы своего учения, немало страниц их воспоминаний окрашены в мрачные тона.
Народоволка Вера Фигнер, учившаяся после казанского Родио-новского института в университете Цюриха, дает такую общую оценку своего институтского воспитания: «Что дало мне шестилетнее пребывание в институте? Культурную выправку и, как во всяком закрытом учебном заведении, совместная жизнь со многими, находящимися в одинаковом положении, развила во мне чувство товарищества, потребность в нем, а правильный ход учения и твердый распорядок дня приучили к известного рода дисциплине. Если до школы я училась охотно, то институт воспитал вдобавок привычку к умственной работе»31. Оценка среднего учебного заведения как «воспитывающего привычку к умственной работе» — пожалуй, самая высокая, какую оно может заслужить.
В то же время, давая такую оценку, Фигнер искренне считала институтское воспитание архаичным. Свою родственницу, например, она характеризовала так: «Тетя была типичная институтка старого времени: наивная, несколько восторженная и совершенно
27 Воропанова М. Институтские воспоминания. С. 58.
28 Лазарева А. Воспоминания воспитанницы Патриотического института. С. 247.
29 Водовозова Е.Н. На заре жизни. Т. 1. М., 1987. С. 27.
30 Бельская Н. (Энгельгардт). Очерки институтской жизни. С. 63.
31 Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Т. I. М., 1933. С. 44-45.
безыдейная». Однако, продолжив чтение записок институтки-революционерки, из дальнейшего рассказа узнаём, как проявила себя эта восторженная и наивная институтка в наступившие тяжелые для семьи времена: «с талией "как у осы" с утра до вечера хлопотала на кухне, заботилась о молочном хозяйстве, ухаживала за детьми и превратилась в хозяйку, которая умеет все сама сделать»32.
Подобную историю рассказала Е.Н. Водовозова о своей матери: вышедшая замуж совсем девочкой с институтской скамьи, она рано осталась вдовой с детьми на руках и почти без средств к существованию. Молодая женщина стала сама управлять разоренным поместьем, тяжко трудилась, стремясь вырастить детей образованными людьми. Вернувшись с полевых работ, переделав все домашние дела, она уже ночью находила в себе силы заниматься с дочерью французским языком, чтобы подготовить ее к учению в институте. Эта женщина пользовалась уважением всех соседей, ценивших в ней не только трудолюбие и житейскую мудрость, но и редкую образованность — «особу с языками и манерами». Спустя годы, уже в старости, она была принята как равная среди передовых людей, составлявших окружение ее дочери. Образ матери в воспоминаниях Водовозовой двойственен: она и обвиняет ее в излишней жесткости, невнимании к чувствам близких, и восхищается ее умом, трудолюбием, силой характера.
Несмотря на историю жизни матери и свой собственный опыт, Водовозова выносит безапелляционный приговор институтскому воспитанию: «Одно женское поколение за другим, изолированное от всего живого, воспитывалось, как будто нарочно, для того, чтобы не понимать требований действительности и своих обязанностей, и оканчивало курс образования, не приобретая ни самых элементарных знаний, ни мало-мальски правильных воззрений на жизнь и людей»33. Не станет ли ошибкой в рассказе об институтском образовании цитировать лишь эти строки, не принимая в расчет всего текста воспоминаний?
Примеры из жизни, рассказанные Фигнер и Водовозовой, доказывают, что выносить приговор учебному заведению, глядя на его 16-17-летних выпускниц, несправедливо: лишь будущее покажет, насколько они подготовлены к жизненным реалиям. Судьба самих мемуаристок, получивших системное образование, уважающих и любящих труд, лишь подтверждает эту мысль.
Водовозова оставалась твердым противником институтского образования. Ее рассказ о Смольном институте выстроен в соответствии с законами драматургии: автор с юной увлеченностью,
32 Там же. С. 60.
33 Водовозова Е.Н. На заре жизни. Т. I. C. 27.
подчеркивая достоинства нового порядка, заведенного в Смольном ее кумиром — К.Д. Ушинским, самыми мрачными красками живописует прежний уклад. Ее книга «На заре жизни» является жемчужиной русской мемуаристики, она захватывает читателя с первых строк и пользуется заслуженной любовью нескольких поколений русских читателей: здесь и богатый язык, широкий хронологический охват, и умение рисовать характеры, а главное — великолепная память мемуаристки, «память сердца», благодаря которой рассказчица необыкновенно живо передает чувства и настроения, испытанные ею много лет назад. Неудивительно, что воспоминания Во-довозовой являются самыми цитируемыми среди прочих, тем более что, в отличие от других, они неоднократно переиздавались34.
Уже во второй половине XIX в. институтские воспоминания были привлечены в качестве исторического источника при написании монументальной истории женского образования в России первой его исследовательницей — Е.И. Лихачёвой, бывшей смолянкой. Лихачёва всей душой принадлежала демократическому движению, целиком разделяя его идеалы. Характеризуя повседневную жизнь институтов «благородных девиц», Лихачева использует мемуары, выбор которых был явно тенденциозным. Опираясь в своем анализе на «единство суждения трех авторов об одном и том же предмете», исследовательница утверждает, что их «описания институтской жизни в разных заведениях сходятся даже в ме-лочах»35, а потому считает свои выводы доказанными. Можно ли безоговорочно принять такую аргументацию? С такой же степенью убедительности можно представить свидетельства других трех (и более) мемуаристок, которые представят те же вещи в совершенно ином свете, как уже было показано выше.
Домашний опыт, степень подготовленности к учению, характер ребенка, да и многие другие факторы обусловливали его будущую жизнь в стенах института. Трудно было привыкать к жесткой дисциплине интерната, с его неизбежной формализацией, девочкам, которые вольно жили дома под присмотром нянек. Некоторые из них так и не смогли смириться с новым укладом, найти свое место в новой жизни. Так, у княжны Елены Кропоткиной не нашлось доброго слова для своего института, который сразу внушил ей
34 Первоначально в печати появился фрагмент мемуаров Е.Н. Водовозовой (под псевдонимом), посвященный годам учения в Смольном: Титова Н.К. Из воспоминаний институтки // Русская старина. 1887. Т. 53. Т. 2. В 1911 г. появился полный текст записок Водовозовой «На заре жизни», в советское время они публиковались, помимо полнотекстового, также и в сокращенных вариантах, в том числе под названием «История одного детства».
35 Лихачёва Е. Материалы для истории женского образования в России. Т. III. СПб., 1899. С. 81.
«безотчетный ужас»: она постоянно вспоминала об оставшихся в прошлом «заботах няни и мадам Бурман, крепостной Феньки», исполнявших все ее прихоти. А в институте ее ждал «строгий повелевающий голос классной дамы», грубая одежда и казенная еда, ей не по нраву было все — подруги, уроки, даже развлечения.36
Детям, получавшим образование дома, в определенном возрасте тоже приходилось приноравливаться к переменам, когда няню сменяла требовательная гувернантка, приступавшая к их воспитанию и образованию: о таких, иногда не лишенных драматизма столкновениях разных укладов мы читаем в женских мемуарах на протяжении всего XIX в.37 Но, конечно, девочкам, переходившим из рук няни под строгий надзор гувернантки, было легче — они по-прежнему жили в своем доме, в знакомом окружении, среди родных людей и привычных вещей.
Пример «встречи» разных культурных практик мы видим в рассказе Е.Н. Водовозовой о ее поступлении в Смольный. Дежурная классная дама встретила их с матерью поначалу неприветливо, заявив: «Вы не только опоздали на три месяца привезти ваших дочерей, но и сегодня вас ожидали к девяти часам утра, как вы об этом писали. К этому времени приглашены были и экзаменаторы. Теперь одиннадцать часов, и учителя заняты»38. Жизнь классной дамы, как и всех остальных обитательниц института, была расписана «по часам», они привыкли строго придерживаться распорядка, и иное поведение для них было немыслимо. Однако этот эпизод рассказан Водовозовой без всякой рефлексии. Воспитанница московского Николаевского Сиротского института, учившаяся в те же годы, напротив, анализирует разницу между своим домашним укладом и институтской повседневностью и делает вывод не в пользу первого: «Я постепенно втягивалась в институтскую жизнь, свыкалась с новыми порядками. После домашней распущенности это давалось мне не только с большим трудом, но и болезненно. Дома каждый член семьи вставал, когда хотел; самовар, остывший после раннего отцовского чая, подогревали не раз <.> Дом был еще полон крепостной прислуги, которая стлала каждому постель и прибирала за всеми платье и повсюду разбросанные вещи. В институте везде и во всем царили строгий порядок и дисциплина»39. Для многих
36 Половцева Е. Екатерининский институт полвека назад. М., 1900. С. 8. Е.А. Половцева — старшая сестра П.А. Кропоткина. В московском училище Ордена св. Екатерины учились также уже упоминавшаяся А.Н. Энгельгардт и мемуаристка А. Клименко, которая считала, что годы, проведенные в институте, были «лучшими годами жизни» (КлименкоА. Воспоминания институтки. СПб., 1903. С. 3).
37 См., например: Керн А.П. Воспоминания. М., 1989. С. 120—121; Ковалевская С.В. Воспоминания. М., 1974. С. 28-30, др.
38 Водовозова Е.Н. На заре жизни. Т. I. С. 317.
39 Васильева А. Дома и в институте (из воспоминаний конца 50-х и начала 60-х годов) // Русская школа. 1903. № 7/8. С. 159-160.
воспитанниц институтов впоследствии приверженность к порядку и дисциплине стали неотъемлемой чертой характера, для других они так и остались тягостным бременем, омрачавшим их детство и отрочество. И, естественно, те и другие совсем по-разному должны оценивать институтское прошлое в своих мемуарах.
В советское время «институты благородных девиц» не привлекали специального внимания исследователей, однако в наши дни интерес к «женской истории», дворянской культуре и, наконец, к истории социальной работы и благотворительности актуализировал опыт Ведомства учреждений императрицы Марии. Хотя современных работ по истории женских институтов пока немного, появились ценные публикации источников, закладывающие основу для будущих исследований40.
Среди новых публикаций особое место занимает издание «Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц» (М., 2001, 2005, 2008), справочный аппарат которого выполнен В.М. Боковой и Л.Г. Сахаровой в лучших академических традициях. В сборнике публикуются воспоминания пяти институток, охватывающие в основном весь период существования инсти-тутов41, одно из которых увидело свет в полном виде впервые. Выбор именно этих мемуаров представляется исключительно удачным также и в содержательном отношении.
Сборник воспоминаний открывает статья А.Ф. Белоусова «Институтки», которая оставляет двойственное впечатление. Написанный ярко и живо текст содержит глубокие наблюдения о языковой стихии институтской жизни, ее «смеховой культуре», укорененном в общественном сознании стереотипном восприятии образа институтки, который «заслуживают внимания и объяснения» (с. 7), и другие, достойные внимания и дальнейшего осмысления. Однако при внимательном прочтении складывается убеждение, что вступительная статья и сам сборник — два различных проекта.
Основная часть книги — избранные воспоминания и комментарии к ним, являющиеся результатом серьезных изысканий. Здесь дана широкая панорама истории женских институтов от возникновения до закрытия, светлые и темные стороны их повседневности, достижения и недостатки институтского воспитания и образования. Тогда как во вступительной статье институты представлены в статике: автор не учитывает, насколько менялась жизнь институ-
40 Ешевская А.С. Воспоминания о Смольном. 1871-1876 гг. / Публ., вступ. ст. и примеч. НА. Каргаполовой; Рамазанова А.Н. Елизаветинский институт 1849-1854 гг. / Публ. Н.Н. Ефремовой-Рамазановой // Российский архив. М., 2001; и др.
41 Вторая половина XIX в., когда институты пережили серьезную трансформацию, к сожалению, не представлена.
тов на протяжении полутора веков. Специфична источниковая база статьи, предваряющей сборник воспоминаний: сами публикуемые в книге воспоминания почти не используются, за исключением записок Е.Н. Водовозовой. И это не случайно. Авторская реконструкция институтской повседневности по преимуществу опирается на воспоминания, а вернее, «обвинительные показания», как их называет сам автор (с. 31) тех институток, которые стали самыми ярыми критиками своей alma mater: С.Д. Хвощин-ской, Н.А. Лухмановой, Е.А. Половцевой, А.А. Вербицкой, а также «окончательно разоблачившей институтское воспитание» Е.Н. Во-довозовой, из других же цитируемых мемуаров выбраны нелепые эпизоды или негативные отзывы. Рисуемая автором картина подкрепляется желчными репликами Н.Г. Помяловского и даже содержит ссылку на юного революционера-демократа Н.А. Добролюбова. Из произведений «павловки» Л.А. Чарской, с любовью воссоздавшей поэтический мир русской школьницы рубежа XIX— XX вв., автор извлекает лишь анекдотические примеры. В результате получилась историческая реконструкция, которая пришлась бы по душе самой радикальной общественности 1860-х гг.: тут и институтский «режим, основанный на казарменных идеалах николаевской эпохи», и «однообразная масса воспитанниц» без «всякой индивидуальности», и жестокость в обращении с институтками, их малокровие, хрупкость и голодание, выстраивание внутренней иерархии «по красоте», «навыки обожания», «отсутствие подлинно нравственного воспитания», — словом, именно те «стереотипы общественного восприятия», осмыслить которые призывает сам автор.
В статье А.Ф. Белоусова встретим лишь одно упоминание об учении, важнейшей части жизни институтов: автор говорит о нем как о «"долбне", бессмысленной и малопродуктивной зубрежке» (с. 9). Между тем институтки, чьи мемуары опубликованы под одной обложкой со вступительной статьей, были хорошими ученицами. Заглянем в написанные ими тексты: в старшем отделении «началось наше учение более сложное и трудное: учителя сменились профессорами, курс учения пошел серьезно и дельно, требовал внимания и усиленных занятий.» (А. Стерлигова, с. 106); «что касается характера преподавания вообще и взгляда на ученье начальства и учителей, который невольно сообщался и воспитанницам, то его можно назвать серьезным» (А. Энгельгардт, с. 191); «В последние годы жизни в институте определилась моя горячая жажда знаний, потребность серьезной умственной работы» (Т. Морозова, с. 496). Целые страницы посвящены любимым учителям, благодарность к которым сохранилась на всю жизнь. Во вступительной статье Белоусова немало сказано о казенной атмосфере институтов, во главе которых стояли женщины, «чье отношение
к детям, находившимся под их попечением, отнюдь не отличалось материнскими чувствами» (с. 9). Посмотрим же, что говорят об этом сами мемуаристки: «Maman всегда старалась быть полезною; к тому же она была очень добра и справедлива, ласкала и утешала, если у кого было горе или несчастие.» (А. Стерлигова, с. 117); начальница отличалась «добросовестным, нечиновническим отношением к вверенному ей делу» (А. Энгельгардт, с. 153); начальница «была радостным явлением в нашей институтской жизни» (Т. Морозова, с. 403). И так далее.
Вступительная статья заканчивается, тем не менее, призывом «учитывать и сопоставлять все точки зрения», чтобы «понять, что же представлял собой институт благородных девиц» (с. 32), и с этим нельзя не согласиться.
Выборочное «прочтение» мемуарной литературы предубежденным автором порождает нелепые анекдоты, например: «Девочки, воспитывавшиеся в полной изоляции от мира, выходили из институтов совершенными дикарками, не имевшими ни малейших представлений о реальной жизни и всего боявшимися <...> Самыми загадочными и волнующими существами для них были мужчины, перед которыми они трепетали. Они поминутно вскрикивали "Ай!" и падали в обморок по любому поводу (обморокам их специально обучали)»42. Несмотря на существование большого числа опубликованных институтских воспоминаний, авторы нередко довольствуются лишь немногими, особенно тенденциозными, среди которых первое место занимают мемуары Е.Н. Водовозовой, что приводит лишь к тиражированию стереотипов, сложившихся более полутора сотен лет назад43.
* * *
Воспитанницы институтов благородных девиц оставили многочисленные записки, содержащие уникальный исторический материал. По страницам их воспоминаний рассыпаны бесценные данные
42 Цимбаева Е.Н. Исторический контекст в художественном образе (дворянское общество в романе «Война и мир») // Вопросы литературы. 2004. № 5. Автор ссылается на с. 521-522 сборника «Институтки», но ничего подобного там не находим.
43 См., например: ТишкинГ.А. Женский вопрос в России в 50-60-е гг. XIX в. Л., 1984. С. 148; Пиетров-Эннкер Б. «Новые люди» России. Развитие женского движения от истоков до Октябрьской революции. М., 2005. С. 123; Днепров Э.Д., Усачева Р.Ф. Среднее женское образование в России. Учебное пособие. М., 2009. С 146; Пен-ская Е.Н. Становление универсального образования в России: гендерный аспект // Вопросы образования. 2007. № 3; Зиновьева Л. Форма образа. Форменный костюм российской школьницы в прошлом и настоящем // Теория моды. Одежда. Тело. Культура. 2012/2013. № 26; Вахромеева О.Б. Новая женщина в старой России. Очерки по истории женского образования. Конец XVШ — начало ХХ в. СПб., 2011. С. 86-88, др.
об институтах, существовавших в самой разной социальной, географической и урбанистической среде — от Иркутска до Москвы и Тифлиса, от Петербурга до Белостока и Варшавы, с 60-х гг. XVIII в. по 1918-й год (кое-где и позже). На этой бесконечной территориальной и хронологической протяженности происходило множество событий, действовали тысячи различных лиц, постоянно вводились различные новшества, и каждые отдельно взятые мемуары расскажут лишь о личном опыте их автора, о кратком эпизоде из долгой, весьма долгой по русским меркам, истории Мариинских институтов.
Вернемся к наблюдению А.Г. Тартаковского об авторской субъективности как единственному доступному мемуаристу «средству постижения объективной картины прошлого»: действительно, воспоминания неточны, пристрастны, нелинейны, они могут содержать как нечаянные, так и сознательные ошибки. Авторы подчас оппонируют друг другу, высказывают противоположные оценки одних и тех же событий и фактов. Как отражение прожитого, воспоминания неоднозначны, они столь же сложны, многослойны и противоречивы, как и сам создавший их человек. Значит ли это, что воспоминания являются лишь второстепенным, «дополнительным» источником по отношению к другим, отличающимся большей точностью и беспристрастностью, — данным нормативных документов, материалам делопроизводства и т.п.? Ни в коем случае. Именно воспоминания (а также художественная литература и искусство прошлых времен) позволяют воспринимать давно минувшее во всей его цельности и многообразии, в нераздельности материального и духовного, индивидуального и общественного, обыденного и экстраординарного, низкого и высокого.
Список литературы
1. Белоусов А.Ф. Институтки // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001.
2. Вахромеева О.Б. Новая женщина в старой России. Очерки по истории женского образования. Конец XVIII — начало ХХ в. СПб., 2011.
3. Днепров Э.Д., Усачёва Р.Ф. Среднее женское образование в России. Учебное пособие. М., 2009.
4. Пенская Е.Н. Становление универсального образования в России: гендерный аспект // Вопросы образования. 2007. № 3.
5. Пиетров-Эннкер Б. «Новые люди» России. Развитие женского движения от истоков до Октябрьской революции. М., 2005.
6. Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры // Вопросы литературы. 1999. № 1.
7. Тишкин Г.А. Женский вопрос в России в 50-60-е гг. XIX в. Л., 1984.
8. Цимбаева Е.Н. Исторический контекст в художественном образе (дворянское общество в романе «Война и мир») // Вопросы литературы. 2004. № 5.
Поступила в редакцию 14 января 2015 г.
