CC BY
12ТЕОРЕТИКО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРАВОВЫЕ НАУКИ
УДК 347.12-021.311
DOI: 10.17072/2619-0648-2022-3-7-21
ВОПРОСЫ ПРЕДЕЛОВ ОГРАНИЧЕНИЯ СУБЪЕКТИВНЫХ ПРАВ В АБСОЛЮТНЫХ ПРАВОВЫХ ОТНОШЕНИЯХ: МЕЖОТРАСЛЕВОЙ ПОДХОД
А. А. Кочнева
Преподаватель кафедры теории и истории государства и права
Нижегородская академия МВД России
603144, Россия, г. Нижний Новгород, Анкудиновское шоссе, 3 E-mail: aakochneva18@gmail.com
Аннотация: настоящая статья посвящена проблемам установления критериев ограничения субъективных прав, реализуемых в абсолютных правоотношениях. Автор утверждает необходимость поиска ядра абсолютного субъективного права, определяемого как индикатор недопустимости какого-либо дальнейшего его ограничения, через конкретные правовые отношения. В связи с чем им применяется межотраслевой подход к анализу проблем реализации абсолютных правоотношений: исследуются отрасли семейного, гражданского и конституционного права. Автор отмечает доктринальные и практические коллизионные аспекты санкционированного ограничения реализуемых прав отцовства, патентных прав, а также неотъемлемых конституционных прав в условиях экстраординарного режима правового регулирования. В ходе анализа используются актуальные материалы отечественной судебной практики. По мнению автора, необходимость санкционированного ограничения выступает предпосылкой изменения внутренней природы пассивной юридической обязанности со стороны обязанных субъектов в абсолютных правоотношениях. Обязывание опосредуется государственными целеполаганием и целесообразностью, что отменяет безусловный классический характер абсолютного правового отношения.
© Кочнева А. А., 2022
Ключевые слова: абсолютные правоотношения; абсолютные права; пределы ограничения субъективных прав; ядро субъективного права; право отцовства; патентные права; конституционные права
QUESTIONS OF LIMITS OF LIMITATION OF SUBJECTIVE RIGHTS IN ABSOLUTE LEGAL RELATIONS: AN INTERSECTORAL APPROACH
A. A. Kochneva
Nizhny Novgorod Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia
3, Ankudinovskoe shosse, Nizhny Novgorod, 603144, Russia
E-mail: aakochneva18@gmail.com
Abstract: the presented article is devoted to the problems of determining the criteria for restrictions of subjective rights realized in absolute legal relations. The author positions the need to search for the "core" of absolute subjective law, defined as an indicator of the inadmissibility of any further restriction of it, through specific legal relations. In this connection, he applies an intersectoral approach to the analysis of the problems of the implementation of absolute legal relations: the branches of family, civil, and constitutional law are studied. The author notes the doctrinal and practical conflict-of-laws aspects of the sanctioned nature of restrictions on the realized paternity rights, patent rights, as well as inalienable constitutional rights in the conditions of an extraordinary regime of legal regulation. In the course of the analysis, relevant materials of domestic judicial practice are used. According to the author, the need for an authorized restriction is a prerequisite for changing the internal nature of a passive legal obligation on the part of obligated subjects in absolute legal relations. The obligation is mediated by state goal-setting and expediency, which cancels the unconditional classical nature of the absolute legal relationship. Keywords: absolute legal relations; absolute rights; limits of limitation of subjective rights; the core of subjective law; paternity law; patent rights; constitutional rights
В современной общетеоретической доктрине актуален вопрос определения критериев идентификации степени ограничения субъективных прав в целях недопущения посягательства на само существо того или иного права и минимизации его внутреннего содержания, или, иными словами, в чем на сегодняшний день выражается критерий абсолютности субъективного права.
В противовес существующей концепции отождествления права с мерой возможного поведения, по сути уже предполагающей ограничения, предпринимаются попытки установить содержание указанной меры, ее исходный
и базовый объем, начало отсчета самого права и в дальнейшем пределов его реализации. В связи с чем в юридической доктрине все чаще пытаются установить то самое «ядро права»1 как некоторый индикатор недопустимости какого-либо его дальнейшего ограничения. В приведенном контексте «ядро» не выступает качественной характеристикой - сущностью права, а идентифицируется с количественным показателем его внутреннего целостного и неделимого компонента. Что касается юридической доктрины, то в ней можно встретить различные интерпретации, однако все они дают исключительно качественную оценку рассматриваемому содержанию. Причиной служит гибкость права, его надстроечный характер и объективная обусловленность социально-экономическими факторами, не позволяющими установить четкие и статичные количественные границы его «нутра».
Сказанное дополнительно подтверждает правоприменительная практика, демонстрируя возможности расширять «ореол» вокруг ядра при обеспечении социальных интересов и потребностей2. Например, Постановлением Конституционного Суда Российской Федерации от 6 октября 2021 г. № 43-П по делу о проверке конституционности части пятой статьи 157 Трудового кодекса Российской Федерации от 30 декабря 2001 г. № 197-ФЗ в связи с жалобой гражданки Л. А. Мининой суд признаёт указанную норму ТК РФ не соответствующей Конституции РФ3, ее статьям 37 (ч. 3), 55 (ч. 3), 75 (ч. 5) и 75.1, и обязывает федерального законодателя в кратчайшие сроки определить минимальный размер оплаты времени, в течение которого творческие работники не участвуют в создании и/или исполнении (экспонировании) произведений или не выступают. Согласно разъяснениям данного постановления подобная ситуация свидетельствует о наличии имеющего конституционную значимость правового пробела, противоречащего не только конституционным гарантиям права на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации, но и принципам справедливости, соразмерности ограничений прав и свобод, уважения человека труда и самого труда (здесь и далее курсив наш. - А. К.).
1 Паршенко В. Н. Пределы ограничений субъективного конституционного права как основная гарантия сохранения его ядра // Конституционное и муниципальное право. 2018. № 7. С. 40-41.
2 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / пер. с фр. В. Наумова; ред. И. Борисовой. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С. 154-155.
3 Конституция Российской Федерации: принята всенар. голосованием 12 дек. 1993 г. (с изменениями, одобренными в ходе общерос. голосования 1 июля 2020 г.).
Отметим, что подобные правоприменительные акты указывают на непосредственную связь определения «ядра права», его нерушимых содержательных границ с фактами реализации правовых отношений, когда осуществляется взаимодействие (реальное либо потенциальное), изъявляется воля субъектов-участников, в том числе управомоченных, и реализуется некоторый объем их правомочий. Таким образом, условным индикатором для установления ядра субъективного права служит само правовое отношение, в котором указанное право воплощается в жизнь, в котором возникают причинно-следственные связи между ситуацией соблюдения права и пределами его нарушения или ограничения, позитивные и негативные правовые последствия. Считаем целесообразным проанализировать соответствующий тезис через конструкции реализации абсолютных правовых отношений в разных отраслях российского права.
Факт необходимости исполнения пассивной юридической обязанности со стороны неограниченного круга лиц не препятствовать лицу в осуществлении его родительских прав позволяет говорить о реализации абсолютных правоотношений родительства. Отметим, что даже с точки зрения формальной логики законодатель «забывает» выделить институт отцовства в качестве самостоятельного и приоритетного направления государственно-правовой охраны, подразумевая его включенность в институт семьи. В то же время в Концепции государственной семейной политики в Российской Федерации на период до 2025 года, утвержденной распоряжением Правительства РФ № 1618-р от 25 августа 2014 г., данный институт определяется как ослабленный и требующий реализации дополнительных образовательных программ по повышению социальной роли отца и его большему вовлечению в процессы воспитания детей. Представленные позиции уже отражают некоторые тенденции необъек-
4
тивного на сегодняшний день отношения к институту отцовства , свидетельствуют о дискриминационном характере самого правового регулирования5.
Рассматриваемые абсолютные правовые отношения по реализации родительских прав, согласно действующему семейному законодательству Российской Федерации, включают в себя существенный перечень субъективных прав, в частности касающихся воспитания и образования детей, а также установления их места жительства при раздельном проживании родителей.
4 Иссерс О. С. «Право быть отцом»: лингвокогнитивный анализ стереотипов российского общества о правах и обязанностях отцов // Вопросы когнитивной лингвистики. 2017. № 3. С. 39, 45.
5 Торосян Р. А. Равенство полов в сфере семейных правоотношений // Известия Саратовского университета. Серия: Экономика. Управление. Право. 2018. Т. 18, № 3. С. 350.
Однако на практике законодательно установленный согласительный порядок соответствующих процедур имеет мнимый характер. Достаточно проанализировать данные судебной статистики6, согласно которым за 2020 год судами было рассмотрено 294 945 дел о расторжении брака супругов, имеющих детей, из них 18 054 дела касались споров, связанных с их воспитанием. Приведенные статистические показатели фактически доказывают неспособность беспрепятственного и безусловного осуществления абсолютных родительских прав. Более того, отдельный анализ судебной практики разрешения споров по установлению места жительства ребенка после расторжения брака выявляет ее презумптивный характер, что становится предпосылкой для признания субъективного права отцовства суррогатом абсолютного права и провозглашения матерноцентризма.
Для иллюстрации соответствующего умозаключения нами были проанализированы некоторые судебные решения за 2020 год, в которых суд рассматривает вопрос об установлении места жительства ребенка (с этой целью использовались сведения, содержащиеся в интернет-базе «Судебные и нормативные акты РФ»). В нескольких решениях7 суд делает ссылку на принцип 6 Декларации прав ребенка, принятой Резолюцией 1389 (XIV) Генеральной Ассамблеи ООН от 20 ноября 1959 г., что «малолетний ребенок не должен, кроме тех случаев, когда имеются исключительные обстоятельства, быть разлучаем со своей матерью». Данный принцип основывается на сложившейся мировой доктрине о нежном возрасте ребенка (Tender Years Doctrine) и приоритетной опеке со стороны матери. Названная основополагающая идея меняет вектор реализации абсолютных отцовских прав в сторону необходимости доказывания наличия или отсутствия исключительных обстоятельств, способных повлиять на принятие судом решения в пользу отца. Каковы же объем и содержание оценочного понятия «исключительные обстоятельства»? Данные обстоятельства должны исключительно положительно характеризовать отца либо исключительно отрицательно характеризовать мать? Напрашивается вывод, что, несмотря на закрепленное Конституцией РФ равенство родительских прав, на положения статьи 31 Семейного кодек-
6 Данные судебной статистики РФ за 2020 год. URL: https://stat.an^npecc^/ stats/gr/t/22/s/0?.
7 Решение № 2-5379/2019 2-675/2020 2-675/2020(2-5379/2019;)~М-4553/2019 М-4553/2019 от 28 янв. 2020 г. по делу № 2-5379/2019; Решение № 2-10/2020 2-10/2020(2-638/2019;)~М-599/2019 2-638/2019 М-599/2019 от 14 февр. 2020 г. по делу № 2-10/2020; Решение № 21124/2019 2-192/2020 2-192/2020(2-1124/2019;)~М-1084/2019 М-1084/2019 от 4 февр. 2020 г. по делу № 2-1124/2019. URL: https://sudact.ru/practice/opredelenie-mesta-zhitelstva-rebenka/?.
са РФ8 о разрешении вопросов материнства и отцовства на основе принципа равенства супругов и даже на наличие актов обследования условий жизни несовершеннолетнего гражданина и его семьи, составленных Управлением опеки и попечительства Министерства образования, в которых определено, что стороны имеют равные возможности обеспечить детям полноценное развитие, воспитание и отдых, родительские права отца будут ограничены исключительными обстоятельствами.
Возникает следующий вопрос - о соотношении исключительных обстоятельств с исключительными случаями, которые разъясняет Верховный Суд РФ. Для последних характерно причинение ущерба психическому и физическому здоровью детей, а также их нравственному воспитанию. Применяемая категория «ущерб» всегда должна подлежать дополнительной оценке, однако Верховный Суд РФ оставляет этот вопрос на усмотрение судебного органа при разрешении каждого конкретного дела. Между тем судами нередко оцениваются такие обстоятельства, как наличие права собственности у родителя на жилое помещение, в котором будет проживать ребенок, расстояние от места жительства до садика, школы, кружков, в которых обучается и развивается ребенок, нормированность рабочего дня родителя, оценка окружающими опрятности внешнего вида ребенка при проживании его с конкретным родителем либо степень привития ребенку данным родителем должного отношения к чистоте и порядку9. Об объективности и относительности названных факторов, а также о степени их исключительности можно поспорить. Актуальная адвокатская практика к числу исключительных обстоятельств относит «подтверждающие неблагоприятное, отрицательное воздействие матери своим поведением на ребенка или на его воспитание; наличие каких-либо противоправных действий с ее стороны в отношении ребенка, направленных на жестокое, пренебрежительное, грубое обращение с ним; осуществление своих родительских прав в противоречии с интересами ребенка; инфантильность, то есть неспособность исполнять родительские обязанности; злоупотребление алкоголем, табакокурением, употребление наркотиков; ведение аморального образа жизни, ставшего причиной неоднократного оставления ребенка в одиночестве или с посторонними лицами; а также обстоятельства, изложенные в статьях 69 и 73 Семейного кодекса
8 Семейный кодекс Российской Федерации: Федер. закон РФ от 29 дек. 1995 г. № 223-ФЗ: принят Гос. Думой 8 дек. 1995 г. (ред. от 02.07.2021).
9 Апелляционное определение судебной коллегии по гражданским делам Владимирского областного суда в определении от 22 марта 2017 г. по делу № 33-607/2017.
РФ»10. Поскольку речь идет о процессе ограничения конституционного абсолютного родительского права, считаем необходимым издание высшим судебным органом соответствующих разъяснений по поводу объема и содержания исключительности обстоятельств.
Существует другой аспект рассматриваемой проблематики. На сегодняшний день в науке уже высказывалась позиция об «архивном правоприменении» судами и устаревшем характере и значении применяемого 6-го принципа Резолюции 1389 ООН в связи с принятием Конвенции о правах ребенка от 20 ноября 1989 года11. Согласно положениям Конвенции законодателем не устанавливается возрастной ценз, определяющий возможность разлучения ребенка как с матерью, так и с отцом. То есть речь не идет о приоритете материнства при установлении малолетнего возраста ребенка, а во главу угла при разрешении вопросов проживания ребенка ставятся интересы самого ребенка. Отметим, что данная позиция в аспекте установления возрастного ценза в большей степени коррелирует с позицией Конституционного Суда Российской Федерации, который в определении от 27 января 2011 г. № 179-О-П «По жалобе гражданки Сыроегиной Нины Михайловны на нарушение ее конституционных прав абзацем вторым части первой статьи 15 Федерального закона "О государственных пособиях гражданам, имеющим детей"» закрепляет необходимость создания благоприятных социальных условий для обеспечения ухода и воспитания матерями детей непосредственно после рождения и в первые месяцы жизни, но не декларирует значимым весь возрастной период малолетства. В связи с этим 6-й принцип Резолюции 1389 судам в своей практике следует применять в качестве рекомендательного, а не провозглашать им абсолютный запрет на определение места жительства ребенка с отцом.
Анализируемая ситуация подтверждает необходимость установления ядра абсолютного права отцовства, с тем чтобы даже случаи необходимости определения исключительных обстоятельств не затрагивали его существа и истинного значения. Возможность данного установления первоочередно должна быть обеспечена посредством унификации правоприменительной практики, дачей высшей судебной инстанцией четких разъяснений в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. № 10 «О приме-
10 Дергунова В. А. Особенности применения судами Декларации прав ребенка при разрешении споров родителей о месте жительства детей // Адвокат. 2016. № 11. С. 52.
11 Даниленков А. В. Возрастной ценз ребенка как один из способов неправомерного ограничения прав отцов в РФ // Семейное и жилищное право. 2013. № 2. С. 12.
нении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей» по вопросам определения объема и содержания исключительных обстоятельств и случаев, делающих невозможным проживание ребенка с родителем (при этом выделенные критерии должны быть в равной степени обращены и к матери, и к отцу). При соблюдении соответствующих рекомендаций правоотношения по реализации отцовских прав будут действительно абсолютными, так как право отцовства фактически перестанет ограничиваться законодателем либо субъективным правом материнства, а станет по объему и содержанию соотноситься с правами и интересами ребенка, для которого, по сути, субъективное право отцовства возникает и реализуется.
Рассуждая о проблемных аспектах реализации абсолютных правоотношений и пределах ограничения осуществляемых в них субъективных прав, рассмотрим иной пример. Особо актуальным на сегодняшний день является вопрос о функционировании института охраны интеллектуальной собственности, так как посредством него обеспечивается полнота осуществления абсолютного субъективного права на объекты интеллектуального труда. Среди доминантных задач института охраны - создание условий для исполнения пассивной юридической обязанности по недопущению нарушений абсолютного субъективного права12. Основанием соответствующей охраны является патент. Природа интеллектуальных прав, в том числе патентных, уже анализировалась нами в рамках характеристики элементов состава абсолютных правоотношений. Отметим, что соответствующие права, несмотря на их преимущественно абсолютный характер, также подлежат санкционированному государством ограничению.
К числу таких ограничительных институтов относят установленное статьями 1239 и 1369 Гражданского кодекса РФ13 принудительное лицензирование и право преждепользования.
Институт принудительного лицензирования коллизионно обсуждается в юридической доктрине. Есть научная позиция, которая касается принудительного лицензирования в фармакологической деятельности и согласно которой соответствующий институт является не просто ограничением патентных прав, а
12 Лаврова С. В. Защита и охрана гражданских прав: к вопросу о соотношении понятий // Устойчивое развитие России в период нестабильности: внешние вызовы и перспективы: материалы XII очной Междунар. науч.-практ. конф. (26 апр. 2018 г., Липецк). Елец: Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, 2018. С. 499.
13 Гражданский кодекс Российской Федерации (часть четвертая): Федер. закон от 18 дек. 2006 г. № 230-ФЗ: принят Гос. Думой 24 нояб. 2006 г.; одобрен Советом Федерации 8 дек. 2006 г. (ред. от 16.06.2022).
их лишением14. По мнению А. С. Ворожевич, это объясняется особенностями производства фармацевтической продукции, а именно воспроизведенных лекарственных препаратов - дженериков («генериков»), где формула итогового препарата не является по своей сути инновационной, а эквивалентна формуле оригинального лекарственного средства15. Производители соответствующих фармацевтических продуктов выигрывают в конкурентном плане за счет более дешевой стоимости, однако объем затраченных ресурсов на производство соответствующих воспроизведенных препаратов несравним с ресурсозатратами первичных правообладателей, соответственно, исключительное патентное право последних в практическом плане обесценивается.
Согласно решению Верховного Суда РФ от 27 мая 2021 г. по делу № АКПИ21-303 принудительное лицензирование представляет собой обязательственное относительное правоотношение, основанное на заключении обязательственного договора. По правилам формальной логики реализуемые патентные правоотношения уже перестают быть абсолютными и для дальнейшей реализации исключительных прав требуют соответствия конкретным условиям. С определением данных условий для соответствующего принудительного лицензирования, в частности для зависимых изобретений, в правореализационой практике зачастую возникают проблемы. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23 апреля 2019 г. № 10 «О применении части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» не определяет объем и содержание критериев важности самого технического достижения и его существенных экономических преимуществ. Таким образом, в качественном установлении пределов ограничений патентных прав возникает дуализм: с одной стороны, осуществляется ограничение исключительных прав обладателя первого патента (в ситуации с фармацевтической продукцией), с другой стороны, оценочными критериями ограничен обладатель второго патента, не могущий реализовать свои исключительные права без соответствующего принудительного лицензирования.
Второй институт санкционированного ограничения патентных прав определяется как право преждепользования, которое представляет собой пра-
14 Подробнее об этом см.: Защита исключительных прав на изобретения, используемые в лекарственных препаратах: проблемы правового регулирования и направления совершенствования законодательства: моногр. / О. В. Гутников, С. А. Синицын, А. А. Аюрова, Ф. В. Цомарто-ва; отв. ред. О. В. Гутников, С. А. Синицын. М.: ООО «Юридическая фирма "Контракт"», 2019.
15 Ворожевич А. С. Пределы осуществления и защиты исключительного права патентообладателя. М.: Статут, 2018. С. 15-28.
вомочие продолжать дальнейшее безвозмездное использование объекта интеллектуального творчества при установлении факта его тождественности либо эквивалентности иному запатентованному изобретению с соблюдением объема соответствующего использования. Названное право выступает «патентным обременением», имеющим признаки классических обремене-ний абсолютного вещного права, в частности сервитутов. Одним из существенных условий данного использования выступает его добросовестный характер. Стоит отметить, что правоприменительная практика исходит из принципа презумпции добросовестности преждепользователя. Соответственно, бремя доказывания обратного лежит на патентообладателе, которому за неимением информации об использовании объекта весьма сложно будет качественно аргументировать собственную позицию. В доктрине есть предложение о необходимости смещения бремени доказывания добросовестности на преждепользователя16 в целях сохранения абсолютной природы исключительных прав и установления пределов их санкционированного ограничения. На наш взгляд, это целесообразно, так как само право преждепользования является производным и зависимым от исключительного права. Даже при санкционированном государством ограничении абсолютного исключительного права правом преждепользования должна сохраняться пассивная юридическая обязанность преждепользователей его ненарушения в измененном (уменьшенном законодателем) объеме. При этом патентообладатель не должен доказывать факты ее неисполнения или ненадлежащего исполнения по причине недобросовестного использования, иначе будут нарушены условия абсолютной защиты исключительных прав.
Ограничения патентных прав сегодня носят дифференцированный ха-рактер17, однако все они в большей степени связаны с субъективным фактором определения и оценки критериев соответствующих ограничений. Весьма актуальными объектами интеллектуальной собственности выступают различные базы данных, в том числе в сфере генетической инженерии и биотехнологий. Статьей 1335.1 (п. 3) Гражданского кодекса РФ устанавливаются два декларативных и оценочных с содержательной точки зрения фактора ограничения неоднократного извлечения или использования материалов, составляющих несущественную часть базы данных: «противоречие нормальному использова-
16 Бузанов В. Ю. Институт преждепользования в патентном праве // Журнал российского права. 2017. № 7. С. 72-73.
17 Лозина Ю. А. Охрана и защита интеллектуальной собственности: инструменты баланса частных и публичных интересов // Российская юстиция. 2020. № 9. С. 13.
нию базы данных» и «ущемление необоснованным образом законных интересов изготовителя базы данных». С целью определить точные критерии установления соответствующих фактов нами было проанализировано Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 8 июля 2021 г. № 09АП-31545/2021-ГК по делу № А40-18827/2017. Суд, характеризуя «нормальное использование базы данных», указывает не только на надлежащее техническое ее использование, но и на точное юридическое исполнение установленных правил пользования. В частности, дефекты юридического исполнения суд раскрывает через невозможность истца по не зависящим от него причинам исполнить свои обязательства по обеспечению защиты персональных данных пользователей базы от неправомерного или случайного доступа к ним.
Таким образом, исключительные права истца, согласно позиции суда, ограничиваются посредством соблюдения запрета на ограничение абсолютных прав пользователей на сохранность их персональных данных. Логика рассуждений такова: законные интересы изготовителя самой базы должны сопутствовать обязательному соблюдению абсолютных прав ее пользователей. Соответственно, реализация одного абсолютного права ставится во взаимозависимость от реализации другого абсолютного права. Аналогичную ситуацию мы наблюдали в семейном законодательстве при рассмотрении ограничения института отцовства. Однако возможно ли в данной ситуации говорить не об ограничении субъективного исключительного права правообладателя базы данных, а о его соотнесении с доминирующим субъективным правом на персональные данные, во имя которого исключительное право было создано и реализуется? Отрицательный ответ на поставленный вопрос обусловлен наличием еще одного ограничивающего критерия.
В соответствии с положением Гражданского кодекса РФ ограничение исключительного права будет наступать лишь в случае наличия «необоснованного способа» ущемления законных интересов правообладателя. Содержание данного понятия носит весьма субъективный характер, однако суд не дает никаких разъяснений по соответствующему поводу, есть лишь доктри-нальная позиция о рассмотрении необоснованности через критерий системности использования информации из базы данных18. Но и данный показатель не определен ни в количественном, ни в содержательном эквиваленте.
18 Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации части четвертой (постатейный): в 2 т. / С. А. Горленко, В. О. Калятин, Л. Л. Кирий [и др.]; отв. ред. Л. А. Трахтенгерц. 2-е изд. М.: ИНФРА-М, 2016. Т. 1. С. 193-195.
Таким образом, оценочная характеристика юридических фактов, обусловливающих случаи ограничения исключительных прав, не приводит к реализации цели законодателя не допустить возможного злоупотребления правом использовать несущественную часть базы данных, а, наоборот, в процессе правореализации провоцирует сложности в четком установлении пределов соответствующих ограничений. На наш взгляд, целесообразным будет высшему судебному органу интерпретировать критерий «необоснованного способа» ущемления законных интересов правообладателя в целях унификации подходов правоприменителей к разрешению вопросов ограничения патентных прав.
Помимо семейного и гражданского законодательства, актуализация проблемы ограничения абсолютных прав прослеживается в контексте отрасли конституционного права. Следует отметить, что за обозначенными в Конституции РФ возможными целями ограничения прав и свобод человека и гражданина скрываются некоторые избыточные действия, нарушающие санкционированные пределы указанных ограничений. С точки зрения А. И. Савельева, исследовавшего институт «социального мониторинга» и цифровых пропусков на территории г. Москвы, сбор персональных данных для выдачи соответствующего пропуска нарушает принцип минимизации обрабатываемых персональных данных, так как форма цифрового пропуска требует предоставления расширенной информации об осуществляемой тру-
»■» 19 /-
довой деятельности . Наряду с этим автор поднимает проблему невозможности установления оператора - лица, которому предоставляется доступ к персональным данным владельцев соответствующих цифровых пропусков. Продолжая разговор о пределах доступа к персональным данным в цифровой среде и их обработки, Д. Р. Салихов поднимает проблему требований, предъявляемых к самим информационным системам, в которых хранятся персональные данные, соответствия этих систем всем критериям и требованиям защиты информации (в частности, при подтверждении факта согласия на обработку персональных данных посредством простой электронной под-писи20). Е. Н. Дорошенко задается вопросом формы производимых ограничений, подчеркивая, что ограничение права на свободу передвижения, права
19 Савельев А. И. (Анти)социальный мониторинг: право и (или) целесообразность? // Закон. 2020. № 8. С. 97-98.
20 Салихов Д. Р. Пандемия и персональные данные: как распространение новой коронавирус-ной инфекции бросает новые вызовы персональным данным // Конституционное и муниципальное право. 2021. № 3. С. 48-49.
на осуществление предпринимательской деятельности было произведено Указом Президента РФ от 2 апреля 2021 г. № 239 «О мерах по обеспечению санитарно-эпидемиологического благополучия населения на территории Российской Федерации в связи с распространением новой коронавирусной инфекции (COVID-19)», что прямо противоречит нормам Конституции РФ, определяющим возможность установления такого рода ограничений федеральным законом. Перечень выявленных коллизионных моментов нельзя назвать исчерпывающим.
На сегодняшний день есть Постановление Конституционного Суда РФ от 25 декабря 2020 г. № 49-П «По делу о проверке конституционности подпункта 3 пункта 5 постановления губернатора Московской области "О введении в Московской области режима повышенной готовности для органов управления и сил Московской областной системы предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций и некоторых мерах по предотвращению распространения новой коронавирусной инфекции (COVID-2019) на территории Московской области" в связи с запросом Протвинского городского суда Московской области», согласно которому ограничение прав человека, обусловленных эпидемическими заболеваниями, «требует обеспечения конституционно приемлемого баланса между защитой жизни и здоровья граждан и правами и свободами конкретного гражданина в целях поддержания приемлемых условий жизнедеятельности общества».
Таким образом, пределы ограничений выстраиваются по принципу соотнесения объема и содержания любого абсолютного права конкретного лица с абсолютным правом на жизнь и здоровье иного конкретного (но собирательного) субъекта. Высший судебный орган признаёт данную обстановку «уникальной (экстраординарной)», отмечает, «что интересы защиты жизни и здоровья граждан при определенных обстоятельствах могут преобладать над ценностью сохранения обычного правового режима реализации иных прав и свобод». Классическая формула абсолютного правоотношения «один - всякий (каждый)», транслирующая общеправовой запрет, в современных реалиях интерпретируется как соотнесение субъективного права одного с субъективными правами всех в пределах, санкционированных государством. Сам факт наличия пассивной юридической обязанности при этом сохраняется, однако установлены пределы соответствующей меры должного поведения неограниченного круга субъектов. Обязывание опосредуется целеполагани-ем и целесообразностью, но не безусловностью, как в классической интерпретации абсолютных правоотношений.
Рассмотренные выше примеры ограничений прав, реализуемых в абсолютных правоотношениях на общеправовом уровне (в семейной, гражданской, патентной, конституционной отраслях права), предопределяют необходимость избавления от оценочной интерпретационной и правоприменительной практики. Результатом чрезмерно субъективного правоприменения является разрастание охранительных правовых отношений. Целесообразным также будет распространение цивилистического принципа добросовестно-сти21 на другие отрасли системы российского права для достижения сотрудничества, выраженного в учете и охране интересов всех участников правовых отношений, в том числе абсолютных. Учет прав и интересов друг друга - это наиболее общее правило поведения в обществе22, и оно должно работать не только при правореализации, но и в рамках других видов юридической деятельности, в частности правотворческой, правоинтерпретационной. Наиболее сбалансированный учет возможен при детализации и конкретизации нормативных положений, касающихся установления санкционированных пределов ограничения субъективных прав.
Библиографический список
Бузанов В. Ю. Институт преждепользования в патентном праве // Журнал российского права. 2017. № 7. С. 69-80.
Ворожевич А. С. Пределы осуществления и защиты исключительного права патентообладателя. М.: Статут, 2018.
Голубцов В. Г. Принцип добросовестности как элемент правового механизма стимулирования должника к надлежащему исполнению обязательств и гарантирования интересов кредиторов: анализ судебно-арбитражной практики // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2016. Вып. 32. С. 175-184.
Даниленков А. В. Возрастной ценз ребенка как один из способов неправомерного ограничения прав отцов в РФ // Семейное и жилищное право. 2013. № 2. С. 10-15.
Дергунова В. А. Особенности применения судами Декларации прав ребенка при разрешении споров родителей о месте жительства детей // Адвокат. 2016. № 11. С. 50-54.
21 Федосеев А. А. Гражданско-правовой принцип сотрудничества в доктрине континентального права: распространение за пределы договорных правоотношений // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2021. № 52. С. 367.
22 Голубцов В. Г. Принцип добросовестности как элемент правового механизма стимулирования должника к надлежащему исполнению обязательств и гарантирования интересов кредиторов: анализ судебно-арбитражной практики // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2016. Вып. 32. С. 182.
Защита исключительных прав на изобретения, используемые в лекарственных препаратах: проблемы правового регулирования и направления совершенствования законодательства: моногр. / О. В. Гутников, С. А. Синицын,
A. А. Аюрова, Ф. В. Цомартова; отв. ред. О. В. Гутников, С. А. Синицын. М.: ООО «Юридическая фирма "Контракт"», 2019.
Иссерс О. С. «Право быть отцом»: лингвокогнитивный анализ стереотипов российского общества о правах и обязанностях отцов // Вопросы когнитивной лингвистики. 2017. № 3. С. 37-50.
Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации части четвертой: (постатейный): в 2 т. / С. А. Горленко, В. О. Калятин, Л. Л. Кирий [и др.]; отв. ред. Л. А. Трахтенгерц. 2-е изд. Т. 1. М.: ИНФРА-М, 2016.
Лаврова С. В. Защита и охрана гражданских прав: к вопросу о соотношении понятий // Устойчивое развитие России в период нестабильности: внешние вызовы и перспективы: материалы XII очной Междунар. науч.-практ. конф. (26 апр. 2018 г., Липецк). Елец: Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, 2018. С. 496-504.
Лозина Ю. А. Охрана и защита интеллектуальной собственности: инструменты баланса частных и публичных интересов // Российская юстиция. 2020. № 9. С. 12-14.
Паршенко В. Н. Пределы ограничений субъективного конституционного права как основная гарантия сохранения его ядра // Конституционное и муниципальное право. 2018. № 7. С. 39-43.
Савельев А. И. (Анти)социальный мониторинг: право и (или) целесообразность? // Закон. 2020. № 8. С. 96-110.
Салихов Д. Р. Пандемия и персональные данные: как распространение новой коронавирусной инфекции бросает новые вызовы персональным данным // Конституционное и муниципальное право. 2021. № 3. С. 46-50.
Торосян Р. А. Равенство полов в сфере семейных правоотношений // Известия Саратовского университета. Серия: Экономика. Управление. Право. 2018. Т. 18, № 3. С. 349-356.
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / пер. с фр.
B. Наумова; ред. И. Борисовой. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015.
Ф
Информация для цитирования
Кочнева А. А. Вопросы пределов ограничения субъективных прав в абсолютных правовых отношениях: межотраслевой подход // Ex jure. 2022. № 3. С. 7-21. DOI: 10.17072/2619-0648-2022-3-7-21.
Kochneva A. A. Questions of Limits of Limitation of Subjective Rights in Absolute Legal Relations: an Intersectoral Approach. Ex jure. 2022. № 3. Pp. 7-21. DOI: 10.17072/2619-0648-2022-3-7-21.
