CC BY
54
Вестник ПСТГУ.
Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
Шишкин Евгений Николаевич, священник, секретарь Ученого совета Ставропольской духовной семинарии Российская Федерация, 355017, г. Ставрополь, ул. Дзержинского, 155 evgeniynsh@yandex.ru
2018. Вып. 82. С. 84-103
orcid: 0000-0001-6495-0476
Вопрос открытия церквей на территории Ставропольской и Бакинской епархии в 1943-1948 гг.
Е. Н. Шишкин
Вопрос открытия церквей на территории Ставропольской и Бакинской епархии в конце Великой Отечественной войны и первые послевоенные годы связан с проблематикой «нового курса» государственно-конфессиональных отношений в СССР. Соотнесение в едином проблемном поле макро- и микроисторических явлений позволяет рассмотреть затронутый вопрос как сложную систему взаимодействий. Отправной точкой анализа позиций действующих лиц рассматриваемых исторических событий признается инициатива православных церковных общин, вытесненных за рамки правового поля в ходе реализации антирелигиозной политики предшествующего периода. На материале Ставропольского края, автономных республик Кавказа и Азербайджанской ССР прослеживаются кардинальные изменения религиозной жизни локальных сообществ в условиях военной повседневности. После битвы за Кавказ и Сталинградской битвы власть была поставлена перед необходимостью дать обратный ход процессу масштабных изъятий церковных зданий, которым на протяжении четверти века сопровождалась ее религиозная политика, государство с официальной атеистической идеологией становилось в позицию донора по отношению к религиозной общине, предоставляя ей здание для богослужений. Этим идеологическим парадоксом обусловлена прямая вовлеченность в вопрос открытия церквей высшего руководства Советского Союза, а также активная позиция Председателя Совета по делам Русской Православной Церкви и представителей власти на местах. Почти синхронное избрание Патриарха Московского и всея Руси и возведение на Ставропольскую кафедру архиепископа Антония (Романовского) дополняет картину исторических взаимодействий позицией церковной иерархии — основного посредника между общинами верующих и властью в решении вопроса открытия церквей. На основе анализа архивных документов делаются выводы о характере уступок власти в вопросе расширения официально признанной социальной базы Церкви. Дается обоснование преемственности «нового курса» с довоенной практикой антирелигиозной политики большевиков. Раскрываются формы и методы противодействия религиозному возрождению со стороны властей в центре и на местах. Реконструируются модели реализации сдерживающей стратегии и подводятся итоги сложившегося в церковной жизни Северного Кавказа и Восточного Закавказья status quo на момент завершения так называемого «нового курса».
Вопрос открытия церквей в 1943—1948 гг. имеет ключевое значение для понимания сути исторических явлений, характеризующих «новый курс» государственно-церковных отношений в СССР. Проблематика данного вопроса не сводится к теме послереволюционных судеб церковной недвижимости, а охватывает многоплановые аспекты расширения официально признанной социальной базы Церкви — легализации приходских общин, насильственно лишенных возможности богослужебных собраний в предшествующий период. После битвы за Кавказ здесь оказалось представлено все многообразие ситуаций, предусмотренных государственными нормативными актами по данному вопросу, а активная роль местных властей наглядно продемонстрировала соотношение реального и декларируемого в сфере советской религиозной политики на стадии правоприменения.
Исследователи отмечают малую изученность региональных северокавказских аспектов положения и деятельности Церкви в период Великой Отечественной войны1. Вместе с тем процессы, происходившие здесь на протяжении двух последних лет войны и в ближайшие послевоенные годы, дают богатый материал для изучения таких перспективных тем государственно-церковных отношений в СССР, как взаимодействие государственных структур, осуществляющих политику советского государства по отношению к религиозным организациям, реакция духовенства и верующих на перемены религиозного курса государства, состояние внутрицерковной жизни и др.2
Открытие церквей стало данностью военного времени. Как правило, возобновление богослужений происходило явочным порядком. В некоторых населенных пунктах местные власти допускали открытие церквей без юридического оформления3. Эти тенденции проявлялись не только на оккупированных территориях, но и на советской полосе от линии фронта (например, на основании устных разрешений в 1942 г. начались молитвенные собрания патриаршей общины г. Махачкалы4), не только в прифронтовых зонах Кавказа, но и в глубоком тылу (например, в Молотовской области в 1942 — первой половине 1943 г. было открыто по меньшей мере три храма5). Отправной точкой данного исследования является легализация упомянутых процессов и начало их государственного регулирования во второй половине 1943 г.
1 Якунин В. Н. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны: современная отечественная историография проблемы (1989—2014 гг.) // Государство, общество, Церковь в истории России XX—XXI веков: Материалы XIV Международной научной конференции: В 2 ч. Иваново, 2015. Ч. 1. С. 353-354.
2 Марченко А. Н. Государственно-церковные отношения в СССР в трудах светских и церковных исследователей XX — начала XXI века // Magistra vitae: электронный журнал по историческим наукам и археологии. 2008. № 15. С. 174.
3 Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны (Государство и религиозные организации в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.). М., 2005. С. 64.
4 Архив Московской Патриархии (АМП). Ф. 1. Оп. 4. Д. 2154. Л. 52 об.
5 Федотова Г. И. Государственная политика по закрытию и открытию церквей в годы Великой Отечественной войны (на материалах Молотовской области) // Пермский государственный архив новейшей истории: публикации. URL: https://www.permgani.ru/publikatsii/ stati/gosudarstvennaya-politika-po-zakrytiyu-i-otkrytiyu-tserkvej-v-gody-velikoj-otechestvennoj-vojny.html (дата обращения: 20.02.2018).
Реальный толчок решению вопроса открытия церквей в масштабах страны дала личная аудиенция высших иерархов Русской Православной Церкви у главы государства, состоявшаяся 4 сентября 1943 г. Как следует из записи Г. Г. Карпова, в ходе этой беседы «митрополит Сергий затронул вопрос об открытии церквей в ряде епархий... Тов. Сталин ответил, что этому вопросу никаких препятствий со стороны Правительства не будет»6. В результате этой встречи был также решен давно назревший вопрос о замещении первосвятительской кафедры. По справедливому замечанию современного исследователя, избрание Патриарха «сделало возможным консолидацию вокруг него всех православных христиан нашей страны»7.
Коренные изменения в жизни православных общин Северного Кавказа не заставили себя долго ждать. Уже через месяц Сталину докладывали, что «в Рождественском, Преградненском, Благодарненском районах Ставропольского края верующие отказываются от обновленческих священников и, обращаясь к благочинному Сергиевских церквей, просят назначить к ним священников, признающих Патриарха Сергия»8. Кроме того, на первом же заседании Священного Синода при Патриархе Московском и всея Руси Сергии был решен вопрос о каноническом возглавлении Ставропольской епархии: архиепископом Ставропольским и Пятигорским стал бывший епископ Сталинградский Антоний (Романовский)9, который незадолго до того освободился из заключения и на момент созыва Архиерейского Собора жил в Тбилиси. В автобиографии, написанной спустя 8 месяцев, он сообщал: «14 сентября 1943 года был вызван в Москву на самолете и назначен Архиепископом Ставропольским и Пятигорским с правом священнослужения при Крестовоздвиженском молитвенном доме»10.
Поставление на кавказскую кафедру православного епископа и явное ослабление позиций обновленчества имели прямое отношение к вопросу открытия церквей в регионе. В период Большого террора (епископские кафедры Северного Кавказа вдовствовали с 1937 г.) именно невозможность совершения новых хиротоний стала критическим фактором для жизнестойкости большинства общин. Фигура православного архиерея, готового вести продуктивные переговоры с властью по вопросу открытия церквей, существенно меняла ситуацию, сложившуюся в период засилья раскольников-конформистов (обновленческий «митрополит Северокавказский» Василий Кожин впоследствии признавался: «Были времена, я шел на закрытие церквей»11).
Личная харизма владыки Антония на много лет вперед связала приходскую жизнь Северного Кавказа и Закавказья: «Святейший наш Патриарх Московский
6 Одинцов М. И. Русские патриархи ХХ века. М., 1994. С. 287.
7 Якунин В. Н. Положение и деятельность Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Самара, 2001. С. 119.
8 «Русская Православная Церковь стала на правильный путь»: Докладные записки Председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР Г. Г. Карпова И. В. Сталину. 1943-1946 гг. / Публ. М. И. Одинцова // Исторический архив. 1994. № 3. С. 144.
9 Архив ЦНЦ «Православная Энциклопедия». Ф. 1. Оп. 2. Д. 18. Л. 27 (оригинал); Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 6991. Оп. 2. Д. 2а. Л. 1 (копия).
10 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 15. Л. 4 об.
11 Там же. Оп. 1. Д. 12. Л. 107.
и всея Руси, назначая меня на Ставропольскую кафедру своим Архиепископом Ставропольским и Пятигорским, приказал мне, чтобы я по прибытии в Ставрополь и по ознакомлении с вверенной мне епархией при первой возможности отбыл... к главе Грузинской автокефальной Церкви для выяснения на месте способов к ликвидации молитвенного и канонического разрыва между Русской и Грузинской Церквами»12. К празднику Покрова Пресвятой Богородицы архиепископ Антоний выехал из Ставрополя в Тбилиси13, 28 октября провел переговоры с Католикосом, а 31 октября его миссия завершилась совместным богослужением в Сионском кафедральном соборе14. 19 ноября 1943 г. на заседании Священного Синода, доложив об итогах своей поездки в Грузию, архиепископ Антоний был награжден правом ношения креста на клобуке15.
Это эпохальное для церковной истории ХХ в. событие отразилось и непосредственно на приходской жизни Ставропольской епархии. Примирение Церквей поставило на повестку дня разделение юрисдикционных сфер в союзных республиках Закавказья, и православные общины Азербайджана были объединены с северокавказскими под единым омофором ставропольского архиерея. На следующем заседании Синода, 26 ноября 1943 г., иерархи Русской Церкви «СЛУШАЛИ: Предложение Святейшего Патриарха следующего содержания: "В виду отсутствия в Азербайджане православного архиерея, целесообразно поручить Преосвященному Архиепископу Ставропольскому и Пятигорскому Антонию (Романовскому) временное окормление православными приходами в Азербайджане". ОПРЕДЕЛИЛИ: Согласно предложению, дать Преосвященному Архиепископу Ставропольскому и Пятигорскому Антонию, к исполнению, указ»16. На момент принятия этого решения в Азербайджане еще не было ни одного официально действующего православного прихода (с 1936 г.), поэтому расширение границ Ставропольской епархии способствовало скорейшему открытию православных церквей в Восточном Закавказье.
Дать обратный ход процессу масштабных изъятий церковных зданий было непросто — не только принципиальное решение вопроса оставалось лично за Сталиным, но и каждый конкретный случай впоследствии рассматривался правительством Союза. Однако в 1943 г. в правительстве лишь росла обеспокоенность бесконтрольным ростом числа приходов. 13 октября в беседе с Председателем Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР Г. Г. Карповым В. М. Молотов указывал: «Пока не давать никаких разрешений на открытие церквей. Открыть церкви в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать решения этого вопроса»17. 28 ноября 1943 г. СНК СССР принял постановление «О порядке открытия церквей». Утвержденные этим актом положения не только регламентировали принципиально новое для советской действитель-
12 Журнал Московской Патриархии. 1944. № 3. С. 13.
13 Иванов Д., прот. Наш «дедушка» // Православный вестник Ставрополья. 1992. Ноябрь.
С. 6.
14 Журнал Московской Патриархии. 1944. № 3. С. 13-14.
15 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 2а. Л. 32.
16 Там же. Л. 34.
17 Религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны (1943— 1945 гг.) / Публ. М. И. Одинцова // Отечественные архивы. 1995. № 3. С. 47—48.
ности явление, но и определяли механизмы реализации государственной политики по вопросу открытия церквей, основные принципы которой были озвучены Молотовым. Ограничительный характер документа настолько очевиден, что при определенных обстоятельствах его уместнее было бы назвать «о порядке отклонения ходатайств верующих». Каждое заявление должно было пройти многоступенчатую процедуру рассмотрения вплоть до Совнаркома СССР и заблокировать его можно было на любом этапе.
К заявлению группы верующих требовалось прилагать справку, в которой указывались сведения о здании церкви (пригодно ли оно для богослужений), сохранилась ли необходимая утварь, когда и по решению каких органов данная церковь была закрыта и как используется после закрытия. Следовало указывать также количество функционировавших уже в районе или в городе церквей и расстояние от данного населенного пункта до ближайшей действующей церкви18. Эти данные могли стать аргументом для отказа. Кроме того, заявление могли отклонить под предлогом неправильного оформления ходатайства, из-за недостаточного количества подписей (менее 20), при наличии в инициативной группе заштатных священнослужителей или бывших членов исполнительных органов церквей, ввиду иных претендентов на здание «бывшей церкви» и по целому ряду других причин. Естественно, ни архиереи, ни священники, ни прихожане не имели права знакомиться с регламентирующими порядок их действий документами Совета, вся деятельность которого была окружена строгой секретностью. В полной мере это распространялось и на постановление «О порядке открытия церквей» — оглашать его содержание среди духовенства и верующих строго запрещалось. Только досконально выполнив неизвестные им требования и пройдя все инстанции, верующие имели право на регистрацию нового религиозного общества. После этого оформлялась передача им церковного здания.
Постановление «о порядке открытия церквей» стало первым правительственным актом по отношению к Церкви, который стал известен на Ставрополье после начала «нового курса» государственно-церковных отношений19. Его логика, позволяющая местным властям отклонять ходатайства об открытии новых церквей и не предусматривающая самостоятельности противоположных инициатив, была сразу воспринята краевым руководством. Поскольку «вся работа по приему, учету и предварительному рассмотрению заявлений, проведение необходимой проверки и составление проектов заключений по ним» согласно этому постановлению должны были осуществляться уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви, Краевой Комитет ВКП(б) 9 декабря 1943 г. «командировал» на эту должность Н. А. Чудина20, который до оккупации был директором Ставропольского антирелигиозного музея21.
18 Постановление СНК СССР «О порядке открытия церквей» // Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: Сборник документов / Васильева О. В., Кудрявцев И. И., Лыкова Л. А., сост. М., 2009. С. 263-265.
19 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 16. Л. 87.
20 Там же. Оп. 1. Д. 473. Л. 54.
21 В фонде антирелигиозного музея сохранились утвержденные Н. А. Чудиным штат и план работы антирелигиозного музея г. Ворошиловска на 1941 г.: Ставропольский государ-
Назначение подобных деятелей на должность уполномоченных было распространенной практикой местных властей: например, в соседней Кабардино-Балкарской АССР первым уполномоченным Совета стал «тов. Тиунов, который в последние годы находился на антирелигиозной пропагандистской работе, выступал с докладами на собраниях партактивов, в коллективах и т. д.». Инспектор Совета Митин подчеркивал, что «трудящиеся знают тов. Тиунова как активного пропагандиста-антирелигиозника. Действующие законоположения о церкви и данные мною разъяснения о порядке их применения в практической работе т. Тиуновым воспринимались с большим трудом»22. Сам Тиунов в беседе с Ми-тиным опять же поднимал вопросы антирелигиозной пропаганды: «"СВБ" издавал очень хороший журнал и газету, теперь их что-то не видно. Формы антирелигиозного воспитания должны быть изменены. У меня есть на этот счет свои суждения, но выступать с ними хотя бы на закрытых партсобраниях не совсем удобно»23. В подобных кадровых решениях отражалась позиция краевого и республиканского партийного руководства, для которого нормой были антирелигиозные кампании 1930-х гг., а конфессиональная политика военного времени — лишь временной уступкой ради победы над общим врагом.
Сама же должность уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви была введена при Ставропольском крайисполкоме позднее, в соответствии с постановлением Совнаркома СССР от 18 декабря 1943 г. о 89 штатных единицах уполномоченных. Никита Антонович был назначен на нее 21 декабря 1943 г. решением крайисполкома24, однако в течение ближайшего месяца так и не приступил к исполнению своих обязанностей. По результатам проверки, произведенной в январе 1944 г., инспектор Совета Митин докладывал: «Уполномоченный Совета по делам русской православной церкви при СНК СССР по Ставропольскому Краю тов. Чудин Н. А. приступил к исполнению своих обязанностей только с 17/1-44 г. До моего прибытия в гор. Ставрополь уполномоченный не проводил никакой работы и находился на прежней работе Зам. Главредактора Крайрадиокомитета. Аппарат уполномоченного не укомплектован, помещение не выделено (временно поставлен письменный стол в комнате инструкторов Крайисполкома). С действующими законами о культах не знаком за исключением Постановления СНК СССР от 28/Х1-43 г. № 1325 "О порядке открытия церквей". Разрешением принципиальных вопросов о церквах занимался Председатель Крайисполкома тов. Шадрин В. А. и его заместители тов. тов. Баранов и Майоров»25.
Вопрос открытия церквей стал ключевым в деятельности всех уполномоченных Совета на 1944 год. Их основной задачей на тот момент было поставить под государственный контроль стихийную легализацию приходских общин Русской
ственный историко-культурный и природно-ландшафтный музей-заповедник им. Г. Н. Про-зрителева и Г. К. Праве (Ф. 6. Д. 3. Л. 1 и Д. 7. Л. 3).
22 Там же. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 16. Л. 78—80.
23 Там же. Л. 90.
24 Сомова И. Ю. Религиозный вопрос на Ставрополье в 1943—1945 гг.: новшества, особенности и состояние к концу войны // Актуальные проблемы российской и всемирной истории. Пятигорск, 2002. С. 147.
25 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 16. Л. 87.
Православной Церкви, развернувшуюся в первые годы Великой Отечественной войны, — начиная от фактически действующих церквей и заканчивая общинами, находившимися еще на стадии подачи заявлений. Регистрация существовавших в крае религиозных общин Православной Церкви и рассмотрение ходатайств верующих об открытии церквей стали первыми действиями ставропольского уполномоченного в новой должности. Оба этих мероприятия были интерпретированы им как способ противодействия росту числа приходов и сокращения их количества.
Регистрируя православные общины, уполномоченный стремился остановить «самовольное открытие церквей». Следуя букве ноябрьского постановления, он объявлял лишенные молитвенных помещений общины «несуществующими» и ревностно пресекал любые попытки их легализации вне предусмотренного ноябрьским постановлением порядка. В частности, он докладывал в Совет (орфография и пунктуация во всех документах Н. А. Чудина сохранены. — свящ. Е. Ш ):
«В станице Суворовской общины верующих не существует, однако архиепископ Антоний, возглавляющий епархию патриаршей ориентации назначил туда священника МАЛЫШЕВА, (ранее подвергавшегося аресту и отбывавшего в лагерях) с установкой совершать богослужение по домам (здесь и далее в цитате выделено Советом. — свящ. Е. Ш).
Суворовский райсовет, незная порядка открытия церквей, зарегистрировал МАЛЫШЕВА после пред»явления им Указа архиепископа. Спустя несколько времени после моего разговора с предрайсовета т. АРТАМОНОВЫМ, райсовет запретил богослужение по домам. Священник МАЛЫШЕВ написал жалобу архиепископу, последний пред»явил мне резкий письменный протест на неправильные действия райсовета, запретившего богослужение по домам. В ответ на этот протест архиепископа я дал секретное указание райсовету снять с регистрации священника, назначенного в несуществующую общину.
Назначение священников в несуществующие общины, даже после определенного моего разговора с архиепископом продолжается. Например в с. Орбе-ляновка, Минводского района общины небыло и нет. Архиепископ послал с Указом туда священника ТАРАСЕНКО, райсовет не зарегистрировал его. Тогда ТАРАСЕНКО начал будировать верующих к тому, чтобы собрать подписи об открытии церкви, сам привез заявление и протокол общего собрания (подписи верующих заверил сельский Совет)»26.
Несмотря на то что постановление Совнаркома «о порядке открытия церквей» в Ставропольском крае было «разглашено» (изложено Чудиным в письме на имя Председателей райсоветов от 13 января 1944 г.)27, простым верующим его содержание не было известно. Они решали вопрос открытия храмов известными им способами, и уполномоченный вновь рапортовал в Москву о злостных нарушениях советских законов «несуществующими общинами»: «Ново-Марьевский сельсовет Ворошиловского района продал не существующей общине дом за 35 тысяч рублей»28.
26 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 14. Л. 82-83.
27 Там же. Д. 16. Л. 87.
28 Там же. Д. 14. Л. 83.
Параллельно с регистрацией общин советские органы приступили к изъятию у них «общественных зданий». 12 апреля 1944 г. председателям районных и городских исполкомов, а также председателю Черкесского облисполкома под грифом «строго секретно» было направлено распоряжение за подписями зампреда Ставропольского крайисполкома Л. Я. Борохова и уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви Н. А. Чудина. В нем со ссылкой на постановление СНК СССР от 5 марта 1944 г. предписывалось освободить все здания государственных учреждений, занятые в период оккупации под молитвенные дома, и сообщалось, что «если общины в месячный срок не получат путем аренды других помещений для культовых целей, они подлежат роспуску»29.
Данная мера не была новшеством для Ставрополья: сразу после изгнания гитлеровских оккупантов, к началу нового 1943—1944 учебного года, церковными общинами были освобождены все школьные здания, в которых совершались богослужения с осени 1942 г. С момента принятия Ставропольским крайисполкомом соответствующего постановления (от 20 июля 1943 г.30) еще не прошло и года. Уже тогда встал вопрос о необходимости предоставления общинам других помещений для богослужебных целей (нетиповых молитвенных домов).
Теперь представители советской власти насчитали по краю еще 20 общественных зданий, занятых под молитвенные дома, и приступили к изгнанию из них верующих. Интересно, что в это же время в крае насчитывалось 20 зданий типовых церквей, занятых в 1930-е гг. «для хозяйственных и культурных целей»31. Ставрополье не было исключением на общем фоне. Еще более вопиющей была картина в республиках Северного Кавказа. Например, в Северной Осетии при четырех действующих приходах было 20 недействующих церквей, «не считая разрушенных и полуразрушенных»32. Однако нетиповой облик молитвенных зданий был существенной чертой советской политики по вопросу открытия церквей: власть целенаправленно выводила религию из публичного пространства, в том числе путем архитектурного обезличивания мест совершения богослужений. И неприглядные молитвенные дома (составлявшие большинство приходов Ставропольской и Бакинской епархии в послевоенный период), и заброшенные здания закрытых церквей были призваны свидетельствовать о снижении религиозности советских граждан.
Поэтому руководители на местах не спешили предоставлять общинам другие помещения, а уполномоченный возмущался «непониманием» верующих, которые жаловались на такое положение. Например, из с. Греческого Минера-ловодского района писали: «В силу старого установившегося понятия борьбы с церковью местные власти не отдают нам большую церковь, занятую под зернос-сыпку. Местные власти ни в какой степени не выполняют директивы правительства о свободном открытии церквей»33.
29 Ставрополье: Правда военных лет. Ставрополь, 2005. С. 275.
30 Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф. 1852. Оп. 5. Д. 17. Л. 56.
31 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 14. Л. 86.
32 Там же. Л. 89.
33 Там же. Оп. 1. Д. 10. Л. 26.
Истоки проблемы «общественных зданий» кроются в массовом разрушении храмов в довоенный период. Однако некоторые райсоветы Ставропольского края в 1944 г. «предложили освободить» здания церквей и в тех населенных пунктах, где храмы не взрывались, а были «переоборудованы» под клубы, склады, кинотеатры. Общины, которые в период оккупации получили возможность вернуться в свой храм, теперь тоже изгонялись.
Работа шла такими ударными темпами, что местные исполкомы «перевыполнили план»: если сначала было учтено 20 зданий34, то в итоге изъяли 23 здания и еще три наметили35. Нередко их действия приобретали характер жестких административных мер, сопровождались выбрасыванием предметов церковного имущества на улицу, запрещением духовенству совершать богослужения36. Разница между заявленной свободой открытия церквей и мероприятиями местных властей по реализации секретных директив настолько бросалась в глаза, что духовенство и миряне были полностью дезориентированы. Сам архиепископ писал: «Я требую председателя Зеленчукского райисполкома за то, что он общине предложил освободить помещение клуба, снять с работы и привлечь к уголовной ответственности»37. Жалобы поступили ото всех общин, которых коснулось изъятие, но надежды на помощь вышестоящих инстанций были напрасны. Из 30 заявлений были удовлетворены только два: обнаружилось, что Бурлацкий и Усть-Джегутинский райсоветы «предложили освободить» здания действующих церквей, которые никогда не закрывались38.
Грубое изъятие занимаемых общинами зданий подчас приводило к комичным случаям. Например, в селе Северном Александровского района райсовет предложил общине освободить школу и снять в аренду другое здание. «Услышав об этом мероприятии райсовета, заведующий военным отделом Александровского РК ВКП(б), будучи в этом селе уполномоченным РК, зашел в церковь с председателем колхоза (оба в пьяном виде) и выступил во время богослужения с такой речью: "Граждане верующие! Я слышал, что у Вас отбирают молитвенный дом. Не будет этого! Я уполномоченный РК ВКП(б) поломаю это дело и защищу вас". Об этом возмутительном факте сообщено Крайкому и райкому ВКП(б)»39.
Кампания краевых властей вызвала критику со стороны Совета по делам Русской Православной Церкви, и Чудин был вынужден остановить изъятие тех зданий, которые «когда-то были храмами»40. Остальные общины должны были в течение месяца освободить помещение.
Были случаи, когда верующие, желая сохранить молитвенный дом, предлагали полностью взять на себя ремонт другого здания для общественных целей. Например, в с. Рагули Апанасенковского района община совершала богослужения в бывшем здании школы. Когда сельсовет стал на него претендовать, священник предложил за счет общины отремонтировать другое школьное здание
34 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 16. Л. 85.
35 Там же. Л. 86.
36 Одинцов. Власть и религия в годы войны. С. 95.
37 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 10. Л. 27.
38 Там же. Оп. 2. Д. 16. Л. 85.
39 Там же. Оп. 1. Д. 10. Л. 30.
40 Там же. Оп. 2. Д. 16. Л. 85.
и выполнил свое обещание к началу занятий: «Школа была отремонтирована и сдана сельсовету (на что у общины имеются документы), однако сельсовет предложил освободить школьное здание, занимаемое общиной. Выходит, что община не смогла "откупиться" ремонтом другого здания»41.
В 1944 г. общины еще не имели права приобретать новые здания, а получали их только в пользование или аренду. В тех случаях, когда местные советы продавали здание под молитвенный дом (в ст. Барсуковской Невинномысского района — за 15 тыс. руб., в ст. Исправной Кировского района Черкесской АО — за 55 тыс. руб. и т. п.), исполком крайсовета требовал от них немедленно расторгнуть договор купли-продажи, деньги общинам возвратить, а дом предложить в аренду42. Большинство райсоветов не могли предоставить помещение для храма взамен изъятого. «Компенсацию» получили только девять религиозных обществ, стольким же удалось снять в аренду частные домовладения. Еще четыре общины оказались «за бортом» и были распущены, по словам Чудина, «вследствие того, что они упорно не хотели освободить школы, клубы, всячески затягивали время под видом ходатайства»43.
Подобная политика по отношению к религиозным общинам не была уникальной для Северного Кавказа—те же тенденции проявлялись и на территориях, освобожденных после Курской битвы: по данным А. В. Перелыгина, в Брянской области было восстановлено и открыто 153 церкви, из них после освобождения было взято на учет 99 церквей, а 54 закрыли; в Орловской области на 1 октября 1944 г. пустовало 129 храмов, 219 были заняты под хозяйственные нужды и только 23 церкви и один молитвенный дом оставались действующими44. Чтобы хоть в какой-то мере упорядочить прокатившуюся по стране волну массовых изъятий, Г. Г. Карпов представил на утверждение в Совнарком новое постановление по вопросу открытия церквей — теперь уже на освобожденных от оккупации территориях. Документ был утвержден 1 декабря 1944 г. и предписывал «воздерживаться от закрытия приходских церквей, действующих в церковных зданиях, и молитвенных домов, функционирующих в арендованных верующими помещениях, хотя бы они и были открыты в период временной оккупации», а в случае изъятия молитвенных домов «в обязательном порядке предоставлять верующим в течение месяца другие здания или помещения под культовые цели»45.
Важно подчеркнуть, что, несмотря на массовый характер кампании 1944 г., изъятие у церковных общин на Ставрополье приспособленных для богослужения в период оккупации домов не было единовременным актом. За 6 лет число отобранных у них «общественных зданий» возросло до 40 (в том числе 6 из них были изъяты в 1949 г.)46. Не завершился этот процесс и в последующие годы: например, еще 17 сентября 1952 г. Совет по делам Русской Православной Церкви
41 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 10. Л. 30.
42 Там же.
43 Там же. Оп. 2. Д. 16. Л. 85.
44 Перелыгин А.В. Русская Православная Церковь в Орловском крае (1917—1953). Орел, 2007. С. 89—90.
45 Одинцов. Власть и религия в годы войны. С. 96.
46 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 473. Л. 77.
давал согласие на изъятие «клубного здания, занятого в период немецкой оккупации церковной общиной села Николина Балка, Петровского района»47.
На фоне таких тенденций, отягощенных вдобавок напряженным восстановлением разрушенной в ходе войны инфраструктуры, не могло быть и речи о предоставлении оставшимся «за бортом» общинам альтернативных зданий из коммунального фонда. Поэтому 22 марта 1945 г. СНК СССР разрешил религиозным общинам приобретать частные домовладения в собственность. Из этих же соображений был отменен запрет на строительство церковных зданий, содержавшийся в декабрьском постановлении.
Эти меры не устраняли трудности, стоявшие перед возрожденными приходами: из пяти церковных общин Ставропольского края, получивших разрешение на строительство молитвенных домов весной 1946 г., ни одной не удалось продвинуться в этом направлении из-за дефицита стройматериалов48. Однако у верующих появлялась принципиальная возможность создания материальной базы для легального совершения богослужений, и вскоре уполномоченный наблюдал, как они, «не считаясь ни с чем, даже в ущерб своего материального быта, помогают церкви, например, в ст. Зеленчукской строится церковь. Там дважды собирали деньги по приходу, но все не хватает сил достроить. Священник объявил сбор лесом. Понесли каждый по палке, а один участник Отечественный войны, которому государство отпустило деньги на лес на строительство дома, отдал весь полученный лес на строительство церкви»49.
Общины, которым удалось найти выход путем приобретения частных домовладений, также сталкивались с противодействием местных властей. Например, летом 1945 г. председатель Спицевского райисполкома Сысоев в разговоре со священником Григорием Беликом заявил: «Эта дурочка вам скоро отойдет. Боролись с вами и будем бороться. Если вы думаете, что церковь вам разрешили открыть навсегда, нет, это временное явление. Это на известный период. Эта лавочка отойдет. Маркс, Энгельс, Ленин писали, что религия опиум, дурман. Вот так и знай Белик, что так и будет. По закону я должен вообще закрыть вашу общину». Священник, который пришел по вопросу заключения типового договора с уже зарегистрированной общиной, ответил: «Ну, что было видели, а что будет увидим!», — и сослался на разрешение краевого уполномоченного. «Чудин там, а я здесь хозяин, — услышал он в ответ. — Теперь ваш номер не пройдет, это вам удалось одурить с клубом, а теперь мы тоже стали грамотными. теперь и мы ведаем законами, если он там не может разобраться, то мы здесь разберемся»50.
Изъятие молитвенных зданий для представителей власти на местах было логическим продолжением большевистских экспроприаций 1920-1930-х гг. Поэтому отдельные руководители сельсоветов пытались отобрать у общин даже приобретенные ими после первой волны изъятий частные домовладения, в том числе с целью решения жилищного вопроса. В частности, Курсавский райисполком в начале 1946 г., после того как община станицы Воровсколесской купила частный
47 ГАСК. Ф. 5171. Оп. 1. Д. 165. Л. 16.
48 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 88. Л. 59.
49 ГАСК. Ф. 5171. Оп. 1. Д. 151. Л. 53-54.
50 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 47. Л. 68.
дом и обустроила его для богослужебных целей, закрыл его с мотивировкой, что «таковой не соответствует по кубатуре, а также по своей ветхости»51. Вместе с тем «ветхость» изъятой постройки не помешала использовать ее в качестве квартиры председателя сельсовета52. Подобные случаи имели место не только в селах, но и в городах: например, Пятигорский горсовет занял под частные квартиры две сторожки при действующих церквах, и в церковных оградах курортного города разводили свиней и коз53.
Согласно декабрьскому постановлению СНК, разрешалось «открытие церквей и в тех областях и краях, где число действующих церквей значительно, и в тех, где их нет вообще»; советское правительство признавало необходимость «идти на расширение сети действующих церквей до 2—3 на район в тех областях, где верующие настойчиво ставят вопрос об их открытии»54. Однако местные власти на этот вопрос смотрели иначе — невзирая на ходатайства верующих, на востоке Ставрополья не было ни одной действующей церкви или зарегистрированного молитвенного дома. Реально действующие здесь общины игнорировались или снимались с регистрации (например, в селах Правокумское и Нины, в станицах Урухской, Новопавловской, Советской и Галюгаевской). Фронт территорий, которые, по мысли местных воинствующих атеистов от исполнительной власти, должны были стать «безрелигиозными», отсекал от Ставропольского края Курской, Степновский, Каясулинский и Ачикулакский районы, частично затрагивал Арзгирский, Левокумский, Буденновский, Архангельский, Советский и даже Георгиевский и Кировский районы.
Всего на Ставрополье в 1944 г. уполномоченным было зарегистрировано 145 православных общин (86 из них не имели своего храма и собирались на богослужение в молитвенных домах)55. Краевое руководство не собиралось пользоваться упомянутым разрешением — напротив, приняло за принцип не открывать на Ставрополье церквей56. Вместе с тем десятки ходатайств требовали рассмотрения согласно установленному порядку, и находить законные основания для их отклонения становилось все сложнее.
До ликвидации раскола (27 февраля 1945 г.), когда в крае параллельно существовали две епархии — патриаршая и обновленческая, многие ходатайства Чу-дину удавалось отклонить, используя п. 9 постановления «О порядке открытия церквей». Поскольку зарегистрированные общины в зависимости от «ориентации» подчинялись двум разным архиереям, при возникновении вопроса об открытии новых приходов уполномоченный предпочитал работать с более сговорчивым обновленческим «митрополитом». Таким образом, например, за 1 квартал 1944 г. Василием Кожиным было отклонено девять ходатайств об открытии церквей57. Архиепископ Антоний напротив, как докладывал Чудин в Совет, «по каждому заявлению делает заключение о необходимости открытия. Ни одно-
51 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 85. Л. 125.
52 Там же. Д. 88. Л. 58.
53 Там же.
54 Одинцов. Власть и религия в годы войны. С. 96.
55 Сомова. Указ. соч. С. 150.
56 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 47. Л. 65.
57 Там же. Оп. 2. Д. 14. Л. 81.
го заявления он не отклонил. И вообще его тенденция открывать церкви, несмотря на расстояние от населенных пунктов, в которых имеются действующие церква»58.
Еще в записи знаменитой сентябрьской беседы 1943 г. (цитированной выше) Г. Г. Карпов зафиксировал тезис митрополитов Николая и Алексия о «неравномерности распределения церквей в Советском Союзе». Эта мысль стала основой для разработки «идеологически безупречного» решения проблемы открытия церквей: число удовлетворенных ходатайств верующих компенсировалось числом храмов, закрытых на освобожденных от оккупации территориях, что позволяло снижать волну ходатайств, не допуская увеличения количества действующих церковных общин в СССР. Есть основания полагать, что к середине 1944 г. данный сценарий реализации «сдерживающей» стратегии приобрел черты универсальной модели и был растиражирован для применения на местном уровне: 3 августа 1944 г. на кустовом совещании уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви в Ростове-на-Дону59 было рекомендовано «удовлетворять желание верующих отдаленных районов путем передвижки церквей»60. В сентябре 1944 г. ставропольский уполномоченный откровенно писал в своем отчете: «По предварительным переговорам с архиепископом можно сказать, что это мероприятие мне удастся. А если удастся, то это будет исполнением моих намерений не открывать на Ставрополье новые церкви»61.
Однако уже в феврале 1945 г. уполномоченный докладывал в Совет: «Один из существенных и затруднительных вопросов в моей работе это является открытие новых церквей (выделено уполномоченным. — свящ. Е. Ш.)... По моему убеждению больше открывать нельзя. Эту точку зрения поддерживают руководители и Крайкома ВКП(б) и Крайисполкома. Там где верующие более настоятельно просили открыть новые молитвенные дома и где мы не могли найти причин отказать, были открыты молитвенные дома за счет передвижки из других населенных пунктов. По некоторым заявлениям отказано, а по ряду заявлений поступившим на рассмотрение представляется трудность в решении. По близости нет церквей (20-25 километров) и имеются здания бывшие церкви, на которые верующие претендуют (выделено Советом. — свящ. Е. Ш.)»62. Кроме того, сетовал он, «Антоний теперь почти не идет на те мероприятия, чтобы путем передвижки открывать новые молитвенные дома в отдаленных солех (очевидно, «селах». — свящ. Е. Ш.)»63.
За 1944 год архиепископ Антоний (Романовский) тоже заметил: «В Ставропольском крае мы не открыли ни одной церкви на протяжении существования уполномоченного». Возвратившись из Москвы, он задал уполномоченному прямой вопрос о причинах такого положения. Однако в ответ услышал лишь лице-
58 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 12. Л. 108.
59 Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. 3737. Оп. 2. Д. 507. Л. 168.
60 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 10. Л. 31.
61 Там же. Л. 32.
62 Там же. Д. 12. Л. 108.
63 Там же. Л. 108 об.
мерную отговорку: «Мы заявления будем рассматривать, учитывая все обстоятельства» и «конечно, никто не ставит вопроса, что открывать церква нельзя»64.
О том, с каким пристрастием Чудин «учитывал все обстоятельства» при рассмотрении ходатайств верующих, он сам докладывал по итогам 2—3 кварталов 1945 г., за которые поступило 37 заявлений об открытии церквей: «.заявления были подвергнуты тщательному изучению и рассмотрению. Каждое заявление рассматривалось мной с учетом местных особенностей, плотности населения и религиозного стремления определенного количества верующих. Я нашел, что мотивы большинства заявлений не содержат оснований к поддержке и удовлетворению. Дело в том, что удовлетворение их означало: во-первых, увеличение общего количества церквей в крае почти на одну треть, что ни в коем случае не приемлимо и во-вторых, после открытия молитвенных домов верующие непременно бы поставили вопрос строительства трех десятков церквей»65.
В апреле 1946 г. Чудин писал в Совет: «Заслуживают внимания два заявления, которые будут удовлетворены: из Курского района (ст. Курская) и из Степновского района (с. Степное). Разрешаются вопросы со зданиями, после чего будут приняты решения об открытии»66. Однако уже в следующем отчете он этих общин не упоминал и спешил отрапортовать в Москву, «что стремления к открытию церквей в крае не замечается», и верующие «согласились на то, что достаточно будет одного обслуживания священника по необходимым требам»67.
Ставропольский уполномоченный неоднократно (в 1947 г.68, в 1949 г.69) подчеркивал как свое достижение, что с 1943 г. он не допустил открытия ни одной церкви в крае. «Напротив, число церквей было уменьшено в пяти населенных пунктах»: ст. Урухской, ст. Новопавловской, с. Нины, ст. Галюгаевской, с. Пра-вокумское70. Конечно, далеко не все победные реляции антицерковной борьбы соответствовали действительности. Например, спустя менее пяти лет уже другой ставропольский уполномоченный будет описывать религиозную жизнь упомянутой станицы Галюгаевской (община которой все-таки была зарегистрирована в июле 1953 г.): церковный регент руководит хоровым кружком колхозного клуба; вечер в клубе во время пасхальной службы собрал только 100 человек (и ни одного коммуниста, кроме секретаря парторганизации и председателя сельсовета), а на пасхальном богослужении было около 2 000 человек (при 2,5 тыс. населения станицы); молодежь (в том числе секретарь колхозной комсомольской организации и заведующая сельской библиотекой) венчаются в церкви и крестят детей; почти все коммунисты колхозной парторганизации имеют дома иконы, а жены их открыто посещают церковь. (даже Карпов был изумлен: «Насколько это верно?», — подписал он в тексте)71. «Уступить Церкви означало для власти
64 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 12. Л. 108.
65 Там же. Д. 47. Л. 65.
66 Там же. Д. 85. Л. 124.
67 Там же. Д. 88. Л. 57.
68 Там же. Д. 168. Л. 53.
69 Там же. Д. 473. Л. 54.
70 Там же. Л. 55.
71 Там же.
подорвать позиции собственной идеологии. В связи с этим ни в годы войны, ни после ее окончания местные партийные и советские органы не санкционировали открытие ни одного храма»72: все 257 заявлений об открытии церквей, поступившие за первые 6 лет работы ставропольского уполномоченного, остались без удовлетворения73.
По мнению Т. А. Чумаченко, противодействие на уровне местных органов власти в военные и первые послевоенные годы было основным фактором, тормозившим открытие православных церквей в Советском Союзе. Только за один 1947 г. в Совет по делам Русской Православной Церкви поступило 2033 жалобы на противодействие властей открытию церквей74.
Однако картина на местах, в том числе в пределах Ставропольской и Бакинской епархии, была весьма неоднородной. Например, уполномоченный Совета в Кабардинской АССР руководствовался тем, что «факт существования религиозных общин и действий церкви и молитвенных домов есть факт на сегодня свершившийся»75. Он абсолютно резонно отмечал, что «с точки зрения законов, принятых правительством Союза ССР, а также и инструкции Совета по делам русской православной церкви при СНК Союза ССР — все религиозные общины, а также церкви и молитвенные дома в Кабардинской АССР действуют по существу незаконно» (с 1942 по 1944 г. в республике явочным порядком было открыто семь церквей и четыре молитвенных дома)76, но не шел на закрытие церквей или прекращение деятельности религиозных общин «по понятным и сказанным выше причинам, и имеющимся указаниям по этому вопросу в инструкции от 5 февраля 1944 года»77.
Упомянутая инструкция была выпущена одновременно с официальным решением Совета по делам Русской Православной Церкви об открытии первых 18 храмов в Советском Союзе. Считается, что таким образом возобновился процесс открытия церквей в целом по стране78. Однако с учетом реалий конца 1942 — начала 1943 г. было бы точнее сказать, что этот процесс был поставлен в жестко контролируемые рамки.
По данным Т. А. Чумаченко, с 1 января 1944 г. по 1 января 1948 г. от верующих поступило 20 619 ходатайств об открытии 4418 церквей. Доля удовлетворенных ходатайств ежегодно составляла примерно от 4 до 8%. Всего за этот период в Советском Союзе было открыто 1270 православных храмов и молитвенных домов. Свыше 70% заявивших о себе общин получили отказ79. Повторные ходатайства
72 Макарова Е. А. Церковь и общество на Ставрополье в годы Великой Отечественной войны // Ставрополье. Правда военных лет. Ставрополь, 2005. С. 556.
73 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 473. Л. 55.
74 Чумаченко Т. А. Государство, православная церковь, верующие. 1941-1961 гг. М., 1999. С. 70-72.
75 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 14. Л. 143.
76 Там же. Л. 144.
77 Там же. Л. 143.
78 Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах. М., 2005. С. 207.
79 Чумаченко. Указ. соч. С. 69.
отклонялись автоматически «на основании ранее принятых решений»80. Вместе с тем, по данным М. В. Шкаровского, к этому времени в СССР было закрыто не менее 1850 храмов, открытых на оккупированных территориях81. Вынуждены были прекратить свою деятельность и некоторые церкви в тыловых областях, открытые «явочным» порядком в первые годы войны и подпавшие впоследствии под запрет «нелегальных богослужений». Таким образом, за время реализации советской властью «нового курса» государственно-церковных отношений количество действующих на территории СССР православных церквей, без учета перешедших из униатства после Львовского собора 1946 года, сократилось по сравнению с 1943 г. примерно на 6—7%. Учитывая сформированную в 1944 г. эффективную систему контроля за указанными процессами в масштабах страны, едва ли можно говорить о том, что эти показатели не были следствием целенаправленной политики.
Тем не менее для Терека и Прикаспия, не выходивших за линию фронта районов Кавказа, именно этот период стал временем возрождения церковной жизни. Еще 22 июня 1944 г. архиепископ Антоний направлял Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Алексию (Симанскому) рапорт, в котором говорилось: «Во вверенных моему управлению городах: Орджоникидзе (Владикавказ), Грозный, Махач-Кала (Петровск) и Баку организованы и открыты православные общины патриаршего течения, но общины и <нрзб> не регистрируются и богослужения в них не совершаются исключительно лишь потому, что нет принципиального согласия на открытие общин в указанных городах из Москвы — из Высшаго Церковнаго Совета при Совнаркоме, поэтому покорнейше прошу Ваше Высокопреосвященство, с первой возможностью, доложить о вышеизложенном Высшему Совету и испросить у него разрешения на скорейшее открытие общин, которыя являются единственными в названных городах и крайне необходимыми, и о последующем меня уведомить»82. Этот документ в копии был передан в Совет по делам Русской Православной Церкви с заключением митрополита Алексия83.
Через полтора месяца ситуация сдвинулась с мертвой точки — «первой ласточкой» стал собор Рождества Пресвятой Богородицы в столице Азербайджана: 8 августа 1944 г. Председателю республиканского Совнаркома Кулиеву было направлено сообщение, что «Совет по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР, согласно заключению Совнаркома Азербайджанской ССР и заявлению верующих, разрешил открыть одну церковь в городе Баку»84. 21 февраля 1945 г. были разрешены богослужения в Александро-Невском храме Кировабада (Гянджи)85. Вслед за возрождением церковной жизни в Азербайджане Священный Синод постановлением от 5 июля 1945 г. присвоил архиепископу Антонию
80 Малюков Е. И., Чумаченко Т. А. Динамика открытия церквей и молитвенных домов в Челябинской области в период потепления государственно-церковных отношений. 1943— 1948 гг. // Социум и власть. 2015. № 2 (52). С. 106.
81 Шкаровский. Указ. соч. С. 182.
82 АМП. Ф. 1. Оп. 4. Д. 2154. Л. 65.
83 Там же. Л. 64.
84 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 19. Л. 1.
85 Там же. Л. 2.
титул «Ставропольский и Бакинский»86. 1 апреля 1946 г. возродилась Михаило-Архангельская (Флотская) церковь в Баку87. Последней церковной общиной, зарегистрированной в Азербайджане, стал Свято-Никольский приход г. Хачма-са — 13 июля 1946 г. были разрешены богослужения в построенном здесь силами православных крестьян саманном молитвенном доме88.
В 1945 г. стали возрождаться православные храмы Дагестана. 5 января 1945 г. (протокол № 1) Совет по делам Русской Православной Церкви «разрешил открыть церковь "Успения" в пос. Махачкала-1ая г. Махачкала, согласно заключению Совнаркома Дагестанской АССР по заявлению верующих». Первый в республике храм начал функционировать 18 марта89. Важно отметить, что положительному заключению республиканского СНК по ходатайству верующих предшествовали двухкратные (в августе 1942 и январе 1944 г.) предупреждения органов госбезопасти в местную парторганизацию: по их информации, задержка с открытием махачкалинской церкви могла вызвать негативный общественный резонанс90. 21 февраля 1945 г. Совет, наконец, «разрешил открыть» (фактически легализовал) и Знаменскую церковь в г. Хасавюрте Дагестанской АССР, которая действовала с апреля 1941 г.91 27 июля того же года было дано разрешение на открытие Покровского храма г. Дербента92. Параллельно принимались решения об открытии церквей в Северной Осетии: 5 января 1945 г. — в ст. Ардонской93, 21 февраля — в ст. Змейской94, 27 июля — в ст. Архонской95. Молитвенный дом ст. Вознесенской был легализован на рубеже 1945-1946 гг.96, а Покровская церковь Владикавказа — лишь в 1947 г.97 В Грозненской области были открыты Николаевская церковь г. Кизляра, Покровский молитвенный дом станицы Орджо-никидзевская и Николаевский станицы Ассиновская. Положительное решение получил вопрос об открытии молитвенного дома в селе Крайновка98.
Если в Ставропольском крае количество зарегистрированных общин в период «нового курса» сократилось на шесть молитвенных домов, а в Кабардинской АССР их количество не изменилось, то в восточной части епархии за тот же период было зарегистрировано 16 возрожденных православных приходов.
Таким образом, можно отметить положительные результаты реализации «нового курса» государственно-церковных отношений для конкретных приходских общин на территориях Кавказа, не подвергавшихся немецкой оккупации.
86 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 34а. Л. 15-16.
87 Там же. Д. 19. Л. 3.
88 Там же. Л. 4.
89 Там же. Д. 20. Л. 33.
90 Сулейманов С. И. Органы государственной безопасности в 1920-1953 годы (на материалах Дагестанской АССР): Дис. ... д-ра ист. наук: 07.00.02. Махачкала, 2003. С. 359-360.
91 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 20. Л. 34-34 об.
92 Там же. Л. 35.
93 Там же. Л. 83.
94 Там же. Л. 84.
95 Там же. Л. 85.
96 Там же. Л. 86.
97 Пантюхин А., диак. Обновленческое движение Русской Православной Церкви в 2040-е гг. ХХ в. (на материалах Ставрополья и Терека). Ставрополь, 2014. С. 176-177.
98 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 89. Л. 140.
Реалии военного времени и санкция высшего руководства страны позволили также вывести в легальное пространство большинство северокавказских приходов, возродившихся во время оккупации. Тем не менее идеологическая основа религиозной политики в СССР не претерпела существенных изменений, что проявилось как в действиях местных властей на Северном Кавказе, так и в политической практике по вопросу открытия церквей на союзном уровне. Меры по установлению государственного контроля над стихийным процессом легализации церковных общин на Северном Кавказе сопровождались систематическими попытками закрытия «лишних» приходов. Подобная тенденция не была специфичной для данного региона — с 1943 по 1948 г. реальное количество действующих храмов на территории СССР не только не увеличилось, но заметно сократилось по сравнению с ситуацией на момент коренного перелома в Великой Отечественной войне. Как раз наоборот, при всей категоричности выявленной позиции представителей власти на местах ситуация в Ставропольской епархии была даже лучше, чем в целом по стране — количество открытых в республиках Северного Кавказа храмов в несколько раз превысило число общин, ликвидированных в ходе кампании по изъятию «общественных зданий» на территории Ставропольского края или снятых с регистрации по иным причинам. Одними из ключевых факторов жизнестойкости ставропольских общин в этот период стали активность верующих и твердая позиция правящего архиерея — архиепископа Ставропольского и Бакинского Антония (Романовского).
Ключевые слова: Русская Православная Церковь, Великая отечественная война, Кавказ, Ставропольская епархия, религиозное возрождение, легализация, открытие храмов, новый курс, государственно-конфессиональные отношения, религиозная политика, митрополит Антоний (Романовский), Василий Кожин, Г. Г. Карпов, И. В. Сталин.
Список литературы
Макарова Е. А. Церковь и общество на Ставрополье в годы Великой Отечественной войны // Ставрополье: Правда военных лет. Ставрополь, 2005. Малюков Е. И., Чумаченко Т. А. Динамика открытия церквей и молитвенных домов в Челябинской области в период потепления государственно-церковных отношений. 1943—1948 гг. // Социум и власть. 2015. № 2 (52). С. 105—107. Марченко А. Н. Государственно-церковные отношения в СССР в трудах светских и церковных исследователей XX — начала XXI века // Magistra у^ае: электронный журнал по историческим наукам и археологии. 2008. № 15. С. 164—177. Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны (Государство и религиозные организации в
годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.). М., 2005. Одинцов М. И. Русские патриархи ХХ века. М., 1994.
Пантюхин А. М., диак. Обновленческое движение Русской Православной Церкви в 20—
40-е гг. ХХ в. (на материалах Ставрополья и Терека). Ставрополь, 2014. Перелыгин А. В. Русская Православная Церковь в Орловском крае (1917—1953). Орел, 2007.
Сомова И. Ю. Религиозный вопрос на Ставрополье в 1943—1945 гг.: новшества, особенности и состояние к концу войны // Актуальные проблемы российской и всемирной истории. Пятигорск, 2002. С. 147—155.
Федотова Г. И. Государственная политика по закрытию и открытию церквей в годы Великой Отечественной войны (на материалах Молотовской области) // Пермский государственный архив новейшей истории. URL: https://www.permgani.ru/publikatsii/stati/ gosudarstvennaya-politika-po-zakrytiyu-i-otkrytiyu-tserkvej-v-gody-velikoj-otechestvennoj-vojny.html (дата обращения: 20.02.2018).
Чумаченко Т. А. Государство, православная церковь, верующие. 1941—1961 гг. М., 1999.
Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: Государственно-церковные отношения в СССР в 1939—1964 годах. М., 2005.
Якунин В. Н. Положение и деятельность Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Самара, 2001.
Якунин В. Н. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны: современная отечественная историография проблемы (1989—2014 гг.) // Государство, общество, Церковь в истории России XX—XXI веков: Материалы XIV Международной научной конференции: В 2 ч. Иваново, 2015. Ч. 1. С. 352—358.
St. Tikhons University Review. Priest Evgeny Shishkin,
Series II: History. Russian Church History. Secretary of the Scientific Council
2018. Vol. 82. P. 84-103 of Stavropol Theological Seminary,
155 Dzerzhinskogo Str., Stavropol 355017, Russian Federation evgeniynsh@yandex.ru
ORCID: 0000-0001-6495-0476
The Problem of Reopening Churches in Stavropol and Baku Dioceses in 1943-1948
E. Shishkin
The issue of the reopening of churches in the territory of Stavropol and Baku dioceses at the end of World War II and during the first post-war years is connected with problems of the "new deal" (Russ. «новый курс») in state-church relations in the USSR. A correlation of macro- and micro-historical phenomena in a single problem field allows us to regard this issue as a complex system of interactions. The starting point for the analysis of the position of acting figures of the events in question is the initiative of Orthodox church communities that had been forced out of the legal field in the course of antireligious policy of the previous period. The article traces important changes in religious life of regional communities in war-time conditions and draws on the material of Stavropol region, autonomous republics of the Caucasus and Azerbaijan. After the Battle for the Caucasus and Stalingrad Battle, the state faced the necessity to reverse the process of large-scale seizure of church buildings, which for a quarter of a century accompanied its religious policy. The state with an official atheistic ideology came to be a donor to the religious community, providing it with buildings for the worship. This ideological paradox is determined by the direct involvement of top leadership of the Soviet Union in the issue of reopening of churches, as well as an active position of the
Chairman of the Council for Affairs of the Russian Orthodox Church and representatives of local authorities. The almost simultaneous election of patriarch of Moscow and all Russia and the enthronement of archbishop Anthony (Romanovsky) in Stavropol See complements the picture of historical interactions from the side of church hierarchy, the main mediator between communities of believers and state authorities in solving the problem of reopening of churches. On the basis of archival documents, the article makes conclusions as to the nature of concessions of the government in the issue of officially recognised extension of the social base of the church. The article also provides evidence that the "new deal" in fact continued pre-war practices of antireligious policy; it also reveals forms and methods of resisting religious revival in the centre and in the periphery, reconstructs the model of implementing the impeding strategy and summarises results of the established status quo in church life of the North Caucasus and Eastern Transcaucasia at the moment of completion of the so-called "new deal".
Keywords: Russian Orthodox Church, World War II, Caucasus, Stavropol diocese, religious revival, legalisation, reopening of churches, "new deal", state-church relations, religious policy, Antony Romanovsky, Vasily Kozhin, G. Karpov, Stalin.
References
Makarova E. A., "Tserkov' i obshchestvo na Stavropol'e v gody Velikoi Otechestvennoi voiny", in: Stavropol'e. Pravda voennykh let, Stavropol', 2005.
MaliukovE. I., Chumachenko T. A., "Dinamika otkrytiia tserkvei i molitvennykh domov v Cheliabinskoi oblasti v period potepleniia gosudarstvenno-tserkovnykh otnoshenii. 1943-1948 gg.", in: Sotsium i vlast', 2 (52), 2015, 105-107.
Marchenko A. N., "Gosudarstvenno-tser-kovnye otnosheniia v SSSR v trudakh svetskikh i tserkovnykh issledovatelei XX — nachala XXI veka", in: Magistra vitae: elek-tronnyi zhurnal po istoricheskim naukam i arkheologii, 15, 2008, 164—177.
Odintsov M. I., Vlast' i religiia v gody voiny, Moskow, 2005.
Odintsov M. I., Russkie patriarkhi XX veka, Moskow, 1994.
Pantiukhin A. M., diak., Obnovlencheskoe dvi-zhenie Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi v 2040-e gg. ХХ v. (na materialakh Stavropol'ia i Tereka), Stavropol', 2014.
Perelygin A. V., RusskaiaPravoslavnaia Tserkov' v Orlovskom krae (1917-1953), Orel, 2007.
Somova I. Iu., "Religioznyi vopros na Stavropol'e v 1943—1945 gg.: novshestva, osobennosti i sostoianie k kontsu voiny", in:
Aktual'nye problemy rossiiskoi i vsemirnoi is-torii, Piatigorsk, 2002, 147—155.
Fedotova G. I., Gosudarstvennaia politika po zakrytiiu i otkrytiiu tserkvei v gody Velikoi Otechestvennoi voiny (na materialakh Molo-tovskoi oblasti), available at: https://www. permgani.ru/publikatsii/stati/gosudarst-vennaya-politika-po-zakrytiyu-i-otkrytiyu-tserkvej-v-gody-velikoj-otechestvennoj-vojny.html (20.12.2016).
Chumachenko T. A., Gosudarstvo, pravoslavnaia tserkov', veruiushchie. 1941-1961 gg., Moskow, 1999.
Shkarovskii M. V. Russkaia Pravoslavnaia Tserkov' pri Staline i Khrushcheve (Gosu-darstvenno-tserkovnye otnosheniia v SSSR v 1939-1964godakh), Moskow, 2005.
Iakunin V. N., Polozhenie i deiatel'nost' Russkoi pravoslavnoi tserkvi v gody Velikoi Otechestvennoi voiny 1941-1945gg., Samara, 2001.
Iakunin V. N., "Russkaia Pravoslavnaia Tserkov' v gody Velikoi Otechestvennoi voiny: sovremennaia otechestvennaia istoriografiia problemy (1989—2014 gg.)", in: Gosudarstvo, obshchestvo, Tserkov' v istorii Rossii ХХ-XXI vekov: materialy XIV Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii, Ivanovo, 1, 2015, 352—358.
