CC BY
62Е. Т. Артемов, Н. П. Волошин
военные приготовления и научно-технический прогресс: случай советского атомного проекта*
Взаимосвязь войны и «стремительного прогресса техники» впервые подметил еще в начале XX в. В. Зомбарт [14, с. 344-373]. Последующий ход истории лишь подтвердил его вывод о наличии между ними устойчивой положительной корреляции. Тем не менее многие современные исследователи весьма осторожны в оценках роли военного фактора в стимулировании научно-технического прогресса. По их мнению, создание (совершенствование) средств вооруженной борьбы осуществляется, как правило, на основе известных идей, т. е. усилия специалистов фокусируются на поиске путей их практического использования в военном деле. В то же время направления науки и техники, прямо не связанные с оборонными задачами, поддерживаются в соответствии с остаточным принципом. Это сужает поле научно-технического поиска и оборачивается замедлением инновационного процесса в долгосрочном плане. На этом основании делается заключение, что минимизация военных потребностей есть благо с точки зрения перспектив научно-технического прогресса. Субъекты изобретательской деятельности и инноваций обретают большую свободу при определении приоритетов. Это позволяет им в полной мере реализовывать свою технологическую креативность. Помноженная на предпринимательскую инициативу, она
обеспечивает неиссякаемый поток нововведений, востребованных экономикой благодаря конкурентной среде [18, с. 289-295].
Подобное объяснение движущих сил научно-технического прогресса основы-
вается на анализе инновационных механизмов, порожденных развитой рыночной средой. Но как в таком случае объяснить опыт так называемой «социалистической системы хозяйствования»? Можно, конечно, им пренебречь, ссылаясь на многочисленные факты невосприимчивости советской экономики к нововведениям. Тем не менее сложно отрицать, что именно она в свое время вывела страну в число мировых научно-технических лидеров и произошло это за счет концентрации усилий на реше-
Е. Т. Артемов - доктор исторических наук, директор Института истории и археологии Уральского отделения РАН
* Исследование осуществлено при поддержке Российского государственного научного фонда (РГНФ), проект № 14-01-00053.
нии военно-технических вопросов. Думается, что обращение к опыту советского атомного проекта позволяет лучше понять, как «командной экономике» удалось добиться такого ошеломляющего результата.
Слагаемые успеха
Как известно, советский атомный проект был реализован в первые послевоенные годы. Большинство исследователей считают, что его «запуск» следует относить к сентябрю 1942 г. (выход постановления Государственного комитета обороны «Об организации работ по урану»), а завершение - ко второй половине 1950-х гг., когда страна обрела возможности для расширенного воспроизводства ядерного и термоядерного оружия и сделала первые шаги в развитии атомной энергетики. Побудительным мотивом для разворота соответствующих работ стала информация об успехах в овладении ядерной энергией, достигнутых за рубежом. А атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки наглядно показала, как она может быть использована в военных целях. Соединенные Штаты рассчитывали сполна реализовать открывшиеся здесь возможности в начавшейся холодной войне. Для Советского Союза, оспаривавшего их претензии на руководство миром, это создавало прямую угрозу. Сказанное подтверждают американские планы атомной бомбардировки объектов СССР, разрабатываемые со второй половины 1940-х гг., которые, судя по всему, не были тайной для советского правительства. Так, военные приготовления «вероятного противника» стимулировали собственные усилия по созданию ядерного оружия. Даже в официальных документах это стало называться «задачей № 1». Ее решение обеспечили целенаправленная политика и специальная «настройка» институтов командной экономики [27]. К разработке ядерного оружия привлекли лучшие научно-технические силы страны. Одновременно были сняты все ограничения в ресурсном обеспечении атомного проекта: денежные средства, материально-технические фонды и рабочая сила выделялись ему «по потребности».
Ответственность за реализацию атомного проекта возложили на специально созданную «управленческую вертикаль» во главе со Специальным комитетом при Совете Министров СССР. Комитет получил право «в пределах своей компетенции» давать задания другим «руководящим инстанциям» и привлекать к работе любых исполнителей. Чтобы расширить поле для маневра при распределении ресурсов и корректировке практических действий, фактически отказались от «плановости» в организации работы. Впрочем, она всегда была весьма условной, на что уже давно обратили внимание исследователи [28; 30]. Тем не менее планирование в экономике широко использовалось в качестве внешнего механизма контроля за деятельностью отраслевых ведомств и хозяйствующих субъектов. В атомном же проекте оно, по сути, утратило эту функцию, превратившись в «декларации о намерениях». Иначе говоря, руководство проектом осуществлялось не в «плановом порядке», а в «ручном режиме».
Особое внимание в ходе реализации атомного проекта уделялось контролю за исполнением принятых решений. Для повышения его действенности на предприятия и в организации, связанные с работой в области овладения ядерной энергией, были назначены так называемые уполномоченные Совета Министров СССР. Они следили за своевременным выполнением заданий, связанных с атомным проектом, информируя его руководство о реальном состоянии дел. Уполномоченные имели право инициировать санкции в случае необходимости. Руководители различного ранга хорошо знали, чем это может для них обернуться. Даже ключевые фигуры атомного проекта не считали себя застрахованными от репрессий, поэтому они делали все возможное и невозможное, чтобы не попасть в разряд «нерадивых» исполнителей. Специалисты и рядовые работники также хорошо представляли, что их ждет в случае невыполнения заданий. Правда, если говорить о работниках основных производств, то до
уголовного преследования дело практически никогда не доходило. Дело в том, что научно-технические и производственные коллективы ядерно-оружейного комплекса набирались по преимуществу из «проверенных», ответственных работников. Для одних участие в атомном проекте позволяло решить проблему самоутверждения; для других - открывало заманчивые перспективы профессионального и карьерного роста. Эти установки целенаправленно культивировались в коллективах посредством продуманной системы материального и морального поощрения. Важную роль в мотивации работников также играло распространенное представление о значимости атомного проекта для судеб страны. Такое сочетание побуждений и убеждений оказалось чрезвычайно результативным. Оно способствовало формированию модели трудового поведения, которая, с одной стороны, поддерживала высокий уровень исполнительской дисциплины, а с другой -стимулировала творческое отношение к решению любых проблем.
Но одной мобилизации собственных сил было еще недостаточно для овладения атомной энергией в приемлемые сроки. Сказывалось отставание советской науки в области ядерно-физических исследований и в ряде сопредельных с ними научных направлений. Отсутствовало производство отдельных видов приборов, оборудования, сырья и полуфабрикатов, необходимых для развертывания атомной отрасли. Можно было бы решать эти проблемы самостоятельно. На такой стратегии настаивал, в частности, академик П. Л. Капица, но его предложение отклонили. По мнению административного и научного руководства атомного проекта, оно отодвигало создание ядерного оружия в неопределенное будущее. Поэтому для ускорения работ и получения гарантированного результата сделали ставку на освоение зарубежного опыта. Но здесь возникала своя проблема: заимствованные ноу-хау сложно воспроизвести целиком, даже если они передаются в материализованной форме. Еще труднее
на основе чужих достижений запустить собственную инновационную систему. Тем не менее, если повторить весь путь, уже пройденный «донорами» нововведений, то задача становится решаемой [21, с. 222-229]. Именно такая стратегия была реализована в советском атомном проекте, и она себя оправдала: Советскому Союзу удалось наверстать отставание и перейти от «догоняющей», «имитационной» модели развития ядерно-оружейного комплекса к модели инновационной.
Освоение зарубежного опыта
К исследованиям в области ядерной физики Советский Союз подключился еще в 1920-е гг., правда, масштабы были скромнее, чем в Великобритании, Германии, Франции и США. Тем не менее советские ученые имели признанные в мировом научном сообществе результаты. В конце 1938 г. их, как и все научное сообщество, буквально потрясло открытие, сделанное немецкими учеными, которые экспериментально установили, что расщепление ядра урана сопровождается выделением огромного количества энергии. Отсюда следовала принципиальная возможность ее использования в практических целях, в том числе в военном деле. Но было совершенно не ясно, как этого достичь. Многие признанные научные авторитеты считали, что сложности фундаментального и технического характера не позволят решить эту проблему в обозримом будущем. Такое отношение к прикладным аспектам ядерно-физических исследований обернулось важными последствиями: с началом Великой Отечественной войны их свернули как не имеющие «актуального значения для обороны страны». Однако в странах - союзниках СССР по антигитлеровской коалиции исследования продолжались с нарастающим размахом. В результате был сделан вывод о возможности создания атомной бомбы в кратчайшие сроки. Соответствующую информацию удалось получить советской разведке. Несмотря на осторожные оценки ведущих физиков, «наверху» к ней относились серьезно, и в сентябре 1942 г. ГКО распоря-
дился возобновить исследования в области использования атомной энергии урана. В этом не было ничего необычного. В жестко централизованной системе позиция высшего руководства имеет определяющее значение: она позволяет игнорировать любые, даже отрицательные, заключения самых авторитетных экспертов [2].
Вначале решили выяснить степень достоверности развединформации. В качестве «оценщика» выбрали И. В. Курчатова, известного специалиста в области физики ядра. А в марте 1943 г. уже в качестве научного руководителя атомного проекта он доложил руководству: «...вся совокупность [продолжавших поступать разведма-териалов] указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые с ходом работ... за границей» [4, с. 320]. Спустя три месяца Курчатов дал развернутое обоснование своим выводам. В специальной докладной записке он написал, что создание атомной бомбы возможно уже в ближайшей перспективе, и поэтому нужно незамедлительно развернуть соответствующие работы в Советском Союзе [4, с. 368-374]. Его заключение признали обоснованным. У высшего руководства страны больше не возникало сомнений в том, что создание атомной бомбы - реально осуществимая задача.
Согласно принятому алгоритму действий, прежде всего нужно было наладить освоение и тиражирование иностранных технологий. Их заимствование осуществлялось по различным каналам. Многое дала техническая документация, полученная в счет репараций. Ее использование позволило заметно повысить технический уровень ряда производств, работавших по заданиям атомного проекта [13, с. 120-122]. Из советской зоны оккупации Германии вывезли ценное оборудование и специальные материалы, не производившиеся тогда в СССР. В реализации атомного проекта успешно использовался и опыт немецких специалистов (приглашенных и
пленных). В частности, они внесли решающий вклад в организацию производства металлического урана нужного качества, чего никак не могли добиться советские специалисты самостоятельно [6, с. 556; 20]. Отдельные виды уникального приборного оборудования удалось получить по ленд-лизу [5, с. 78, 79; 24]. Но все же главную роль в определении путей создания атомной бомбы сыграли разведданные.
Уже первое знакомство с агентурными материалами показало перспективность их использования с точки зрения решения проблем атомного проекта. По заключению И. В. Курчатова, они сразу же дали «важнейшие ориентиры нашего научного исследования» позволяли «миновать многие трудоемкие фазы разработки проблемы» [4, с. 314]. Особую ценность представляла информация о технологиях производства расщепляющихся материалов. По оценке И. В. Курчатова, в этом заключалась «основная трудность осуществления атомной бомбы» [5, с. 71]. Так же считали и американские ученые [19, с. 75]. Для производства урана-235 они применили газовую диффузию и электромагнитный способ разделения изотопов, а другой делящийся материал - плутоний - стали получать в ядерных реакторах, используя в качестве замедлителя графит и тяжелую воду. В советском атомном проекте пошли по тому же пути, «проторенному» американской стороной, отодвинув на второй план эксперименты с центрифугированием газообразных соединений урана. Однако в отличие от американцев их не прекратили, поскольку в случае успешной реализации этот метод обогащения урана мог оказаться самым продуктивным.
Следующая ключевая проблема заключалась в определении принципов конструирования атомной бомбы. Получить критическую массу, необходимую для взрыва делящегося вещества, сначала рассчитывали за счет сближения двух его «кусков» (так называемый принцип сближения, или «пушечный» метод). Однако в начале 1945 г. из американских источников ста-
ло известно об еще одном варианте «осуществления атомной бомбы». Он предполагал использование «взрыва вовнутрь» обычной взрывчатки, окружающей делящийся материал (принцип имплозии, обжатия), что позволяло в несколько раз увеличить скорость сближения его частиц. В результате резко повышался коэффициент использования «ядерной взрывчатки» и увеличивалась сила взрыва. Полученная информация оказалась неожиданной для советских специалистов. Однако они сразу смогли оценить достоинство такого варианта конструкции атомной бомбы [5, с. 261-263; 26]. В результате именно его взяли на вооружение при создании ядерного заряда, испытанного в Советским Союзом в августе 1949 г.
Сведения о принципиальном устройстве атомной бомбы имплозивного типа дополняла информация, касающаяся конкретных научно-технических вопросов. Особенно ценными оказались описания нейтронного инициатора цепной реакции; делящегося материала в виде дельта-фазы плутония; оболочек из металлического урана и алюминия, окружавших заряд; взрывчатого вещества и симметризирую-щей линзовой системы его подрыва; параметров распространения детонационной волны в делящихся и конструкционных материалах; принципов сборки атомной бомбы. Важную роль в понимании механизмов атомного взрыва сыграли сведения о фундаментальных ядерно-физических константах. Полученная информация тщательно перепроверялась советскими специалистами в ходе собственных теоретических и экспериментальных исследований. С одной стороны, это гарантировало ее достоверность, а с другой - выполняло обучающую функцию. Таким образом, освоение зарубежного опыта создавало условия для будущих научно-технических прорывов.
Разведывательная информация аккумулировалась в так называемом Бюро № 2, непосредственно подчиненном председателю Спецкомитета Л. П. Берии. Его со-
трудники - кадровые офицеры спецслужб и научные работники - обрабатывали поступившие сведения. Ко всей совокупности первичных разведданных допуск имел только И. В. Курчатов. По его представлению, санкционированному Л. П. Берией, с отдельными разделами агентурных сводок могли знакомить ведущих разработчиков. Но основную информацию они получали из обзоров, подготовленных Бюро № 2, которые заслушивались на заседаниях Технического (Научно-технического) совета Спецкомитета. С учетом рекомендаций этого совета принимались решения о том, «что, когда и как делать». Так разведин-формация доводилась до ответственных исполнителей. Она позволяла правильно выбрать, а при необходимости - скорректировать направления научного поиска и разработки технологий, способствовала сокращению сроков ввода в строй необходимых для реализации атомного проекта производств. В то же время нельзя недооценивать собственные усилия советских ученых, инженеров, производственников. Они смогли не только грамотно использовать полученную информацию, но и довести до практического применения содержащиеся в ней идеи. В результате советский опытный ядерный заряд испытали гораздо раньше, чем ожидали все зарубежные аналитики и политики. Для страны, разоренной войной, это было, по справедливому замечанию видного американского историка науки и техники Д. Холловея, настоящим подвигом [29, с. 192, 193].
Конечно, чтобы достичь такого результата, понадобилось напрячь все силы. И здесь командная экономика оказалась на высоте: она смогла мобилизовать необходимые ресурсы и обеспечить их целевое использование. Но очень многое зависело от человеческого фактора, в первую очередь - от деятелей научно-технической сферы атомного проекта. Компетентность и широкий кругозор руководителей и ведущих специалистов позволили им решать конкретные проблемы с учетом общих перспектив развития науки и техники. Они
использовали свои весьма широкие возможности для наращивания потенциала фундаментальных и прикладных исследований. В первую очередь, конечно, это касалось формирующейся атомной отрасли. Уже в середине 1948 г. заместитель председателя Госплана СССР Н. А. Борисов докладывал Л. П. Берии о том, что вновь созданные научно-технические центры, такие как Лаборатория № 2 (позднее - Институт атомной энергии им. И. В. Курчатова), Лаборатория № 3 (Институт теоретической и экспериментальной физики), КБ-11 (Российский федеральный ядерный центр -ВНИИ экспериментальной физики), НИИ-9 (ВНИИ неорганических материалов им. А. А. Бочвара), «могут успешно решать задачи как по проблеме № 1, так и по другим проблемам народного хозяйства» [7, с. 825].
В выигрыше от участия в атомном проекте оказался ряд институтов Академии наук СССР: Физический институт им. С. А. Лебедева, Ленинградский физико-техни-ческий институт, Математический институт им. В. А. Стеклова, Институт химической физики, Институт физической химии, Институт геохимии и аналитической химии, Институт геофизики и др. Они значительно, порой в несколько раз, увеличили численность сотрудников, приборный парк, рабочие площади, что дало мощный импульс развитию исследований. Положительные сдвиги произошли и в отраслевой науке. Для проектирования в интересах атомной отрасли специального оборудования, машин, аппаратуры и приборов в министерствах машиностроения и приборостроения, тяжелого машиностроения, промышленности средств связи, химической промышленности было создано свыше 20 КБ и НИИ. Их деятельность способствовала повышению технического уровня соответствующих отраслей промышленности. Для руководства работой по использованию результатов ядерно-физических исследований в «открытых» областях науки и техники при президенте Академии наук СССР был создан Ученый
совет [7, с. 93-95]. Он действовал совместно со структурами атомного проекта и отвечал за организацию «перетока» наработанных в ядерно-оружейном комплексе идей в «гражданские» отрасли науки и техники. Следует отметить, что сначала отдача от этих усилий, за исключением отдельных направлений фундаментальных исследований, была невысокой.
Кинновационной модели
Испытание в августе 1949 г. американского аналога плутониевой бомбы, с одной стороны, подтвердило способность советской науки воспроизводить чужие достижения, а с другой - открыло ей дорогу для реализации собственных замыслов. Интенсифицировался поиск альтернативных способов получения делящихся материалов в промышленных масштабах. Эти работы основывались на технических идеях, обоснованных советскими специалистами. Особенно плодотворными оказались усилия, связанные с освоением центрифужной технологии разделения изотопов. Ее разработали в 1953 г., а уже пять лет спустя впервые в мире массовая эксплуатация газовых центрифуг стала реальностью. Это был выдающийся научно-технический прорыв: он позволял радикально снизить электроемкость производства обогащенного урана. Достаточно отметить, что только первенец атомной отрасли - Уральский электрохимический комбинат, - использовавший для этого газодиффузионный метод, потреблял около 3 % производимой в СССР электроэнергии. Новая же технология позволяла уменьшить энергозатраты на производство единицы продукции в 20-30 раз [3, с. 75, 120-126]. Другие страны, в которых развивалась атомная промышленность, смогли ее освоить спустя десятилетия.
После 1949 г. успешно продвигалась работа и по конструированию новых образцов «изделий». Она велась с учетом информации, продолжавшей поступать из-за рубежа. В то же время увеличилась творческая составляющая в совершенствовании физической схемы заряда и в конструировании боеприпаса. Это по-
50 экономическая история
зволило изготовить «изделия», заметно превосходящие по своим характеристикам первые американские образцы и их советский аналог. В сентябре 1951 г. был испытан заряд РДС-2 с большей степенью обжатия плутония. В результате при том же его количестве заряд имел меньший диаметр и массу, по сравнению с первой атомной бомбой (РДС-1), но вдвое большую мощность. А месяц спустя провели испытание уже «настоящей» атомной бомбы (РДС-3). Конструкционно она являлась аналогом РДС-1. Отличие заключалось в «ядерной взрывчатке»: она компоновалась из урана-235 и плутония-239 по так называемой композитной схеме, что позволяло более рационально использовать имеющиеся запасы делящихся материалов [22, с. 187-192].
Боезаряды РДС-2 и РДС-3 сразу пошли в серию. Они предназначались в качестве боеприпаса для тяжелого бомбардировщика. Следующим шагом в наращивании ядерного арсенала страны стала разработка атомных бомб для средних реактивных бомбардировщиков, завершившаяся к августу 1953 г. Первой испытали бомбу РДС-4. Ее массогабаритные характеристики удалось значительно снизить по сравнению с предшествующими образцами. Месяц спустя прошли испытание серии бомб РДС-5. В них использовалась та же конструкция, что и в РДС-4, но в качестве «взрывчатки» применялся плутоний-239 вместе с ура-ном-235. В результате советские Вооруженные Силы получили ядерное оружие для тактической авиации, базирующейся на аэродромах европейского театра военных действий. Затем приступили к проектированию боезарядов для морских торпед, крылатых и баллистических ракет, для ствольной артиллерии. Эти носители обладали иными тактическими характеристиками по сравнению с авиационной техникой. Размещенные в них боезаряды должны были отвечать более жестким требованиям по массе, габаритам, ударостойкости, безопасности. Чтобы выйти на приемлемые параметры, потребовалось
внести существенные изменения в физические схемы и конструкторские решения, отработанные при создании авиационных ядерных бомб. Задачу осложняло сокращение притока разведданных, но накопленный научно-технический потенциал позволил решить ее в сжатые сроки. Для боевого оснащения баллистических ракет Р-5М вполне подошел заряд РДС-4. Сложнее оказалось приспособить его к торпеде Т-5. Тем не менее к 1955 г. и эту задачу выполнили [8, с. 408, 409, 418; 11, с. 91-95].
Иначе обстояло дело с атомным артиллерийским зарядом. Первая информация о его разработке в Соединенных Штатах Америки поступила в апреле 1952 г. [8, с. 408, 409, 418]. В условиях интенсивной гонки вооружений это привело к ожидаемому результату: попытки одной стороны создать новый тип «изделия» подталкивали другую к разработке собственного аналога. Но «пушечный» механизм сближения активного вещества, использованный американцами, руководители советского атомного проекта сочли нерациональным. Заряд решили создать на основе метода обжатия делящегося материала [16, с. 58; 25, с. 46]. Эта задача оказалась чрезвычайно сложной и в научном, и в конструкторском плане. Опытный артиллерийский заряд испытали в 1956 г. Однако в серию он «не пошел», поскольку не удалось выйти на запланированные параметры по калибру, безопасности, живучести. К работе над атомным артиллерийским зарядом вернулись лишь через 10 лет. В результате были созданы артиллерийские заряды с уникальными характеристиками, в том числе не имеющий аналогов снаряд калибром 152 мм [17, с. 333-338]. Причиной временной приостановки их разработки стало появление новых приоритетов: все научные и конструкторские силы атомного проекта были брошены на создание нового класса оружия - сверхбомбы с термоядерным зарядом.
Идея использования энергии синтеза ядер легких элементов появилась у американских ученых еще в 1942 г. В Советском Союзе о ней узнали три года спустя. Однако
до весны 1948 г. собственные исследования советских ученых в этом направлении носили сугубо академический характер. Ситуация изменилась в связи с поступлением новой развединформации. Она содержала описание схемы термоядерной детонации в цилиндре из жидкого дейтерия под воздействием ударной волны от взрыва первичного атомного заряда. Для ее практической реализации в КБ-11 (первый советский научно-исследовательский и конструкторский ядерно-оружейный центр) организовали специальную группу [9, с. 76, 80, 81, 87, 88, 117]. Но этот путь создания водородной бомбы, получившей индекс РДС-6т («труба»), оказался тупиковым. В Соединенных Штатах Америки от него отказались в 1950 г. В Советском Союзе работы над цилиндрической схемой продолжались до 1954 г., когда окончательно признали ее бесперспективность.
Успеха удалось добиться, реализуя другой подход. В атомном проекте практиковался поиск и проработка альтернативных путей решения проблемы, что, как правило, давало хорошие результаты. Для проведения исследований по теории термоядерного оружия в Физическом институте АН СССР была создана специальная группа. Уже в конце 1948 г. она предложила две идеи: одна заключалась в возбуждении атомным взрывом детонации в гетерогенной системе с чередующимися слоями термоядерного горючего и урана-238, другая же предполагала использование в предложенной конструкции новой термоядерной «взрывчатки» - дейтерида лития-6. Их практическое осуществление в КБ-11 позволило создать водородную бомбу слоеной конфигурации - РДС-6с («слойка»). Ее испытали в августе 1953 г. Это было транспортабельное «изделие», совместимое со средствами доставки. По своей мощности оно на порядок превосходило атомные боезаряды. Иначе говоря, бомба РДС-6с стала первым отечественным образцом термоядерного оружия [11, с. 101-105].
Но в начале 1950-х гг. американские ядерщики уже отработали более эффектив-
ную, двухстадийную, схему термоядерного заряда. Она заключалась в использовании рентгеновского излучения ядерного взрыва для запуска реакции синтеза (принцип радиационной имплозии). Эту схему США опробовали в ноябре 1952 г. (в устройстве, масса которого достигала 60 т). А уже весной 1954 г. там испытали транспортабельные двухстадийные водородные боезаряды. Их мощность оказалась в 500 раз больше, чем у первых плутониевых бомб. Такой уровень энерговыделения в принципе был недостижим при использовании конструкции «слойки». Это вызывало огромную озабоченность у руководства СССР. Перед учеными-ядерщиками поставили задачу в кратчайшие сроки преодолеть отставание в конструировании зарядов мегатонного класса, которую они решили самостоятельно. Правда, информацию о возможности применения принципа радиационной имплозии советской разведке удалось получить еще в 1948 г. Но тогда ее физическую сущность, судя по документальным свидетельствам, не поняли. Свою роль в этом сыграл жесткий режим секретности, не позволявший провести сколько-нибудь широкое обсуждение идей, содержавшихся в разведматериалах. «Прозрение» наступило в 1954 г. в ходе бурных дискуссий основных разработчиков ядерного оружия. А уже в ноябре следующего года испытали первую советскую двухстадийную термоядерную бомбу РДС-37, сброшенную с самолета на Семипалатинском полигоне. Она имела вторичный модуль собственной конструкции [12, с. 1250, 1251]. Сказанное подтверждает сравнение габаритов РДС-37 и американских термоядерных боеприпасов того времени: характерное отношение длины к диаметру у первого составило менее 2, а у вторых - 3,2-4,8. Отсюда можно сделать вывод о том, что вторичный модуль советской разработки имел сферическую конфигурацию, аналогичную гетерогенному ядру РДС-6с, а американский - цилиндрическую. В этом заключались их оригинальность и принципиальное отличие друг от друга.
Использование двухстадийной схемы открыло путь для конструирования зарядов неограниченной мощности. С другой стороны, эта схема позволяла оптимизировать затраты активных материалов и энерговыделение. Появилась реальная возможность создания термоядерных боеприпасов для различных видов носителей. Серийное производство водородных бомб в СССР запустили уже в 1957 г. Затем был создан боезаряд мощностью 5 Мт для стратегических ракет Р-7, поставленных на боевое дежурство в 1960 г., и т. д.
Многое, конечно, зависело от бесперебойной поставки специальных материалов, но и эту задачу советским специалистам удалось решить самостоятельно. В частности, в разработке промышленной технологии производства дейтерида лития-6 Советский Союз даже опередил США. Другими словами, к концу 1950-х гг. страна создала национальную инновационную систему, способную обеспечить расширенное воспроизводство самого современного оружия. Тогда же удалось добиться первых практических результатов в мирном использовании ядерных технологий. Вошли в строй первая в мире атомная электростанция и атомный ледокол, началась наработка низ-кообогащенного урана для энергетических нужд, был налажен выпуск широкой номенклатуры стабильных изотопов в интересах науки, техники, медицины и т. д.
Для поддержания высокого научно-технического уровня этой инновационной системы требовалась ее постоянная подпитка результатами теоретических исследований, наличие мощной экспериментальной базы и эффективной системы подготовки специалистов. Это хорошо понимало научное руководство атомного проекта. Используя свой авторитет и возможности выхода на высшие эшелоны власти, оно стремилось максимально нарастить накопленный здесь потенциал. В результате уже в 1950-е гг. Советский Союз вышел на лидирующие позиции в мире в области ядерно-физических исследований. Хорошо известно, как высо-
ко оценили в научном сообществе доклад И. В. Курчатова «О возможности создания термоядерных реакций в газовом разряде», прочитанный в ядерном центре в Харуэлле (Англия) в 1956 г. Широкий резонанс вызвало сообщение на ту же тему Л. А. Арцимовича, представленное двумя годами позже на II Женевской конференции по мирному использованию атомной энергии. Обоснованные в докладах идеи дали мощный импульс развитию исследований в области физики плазмы и управляемого термоядерного синтеза, что до сих пор является одним из мировых научно-технических приоритетов [15]. Были и другие отечественные достижения, получившие всеобщее признание.
Опыт реализации атомного проекта оказал непосредственное влияние на научно-техническую политику. Наиболее известный случай - создание Новосибирского научного центра Сибирского отделения АН СССР (Академгородка). Его «отцы-основатели» - академики М. А. Лаврентьев, С. А. Христианович, С. Л. Соболев - принимали самое активное участие в атомном проекте. Они хорошо представляли значимость фундаментальных исследований для технического прогресса и смогли убедить руководство страны в необходимости резкого наращивания их потенциала. С этим соглашалось и руководство АН СССР, правда оно имело свое видение решения проблемы. Но все же приняли вариант, предложенный «выходцами» из атомного проекта. В результате был организован новый мощный многоотраслевой комплекс академических институтов, занявший видное место на карте мировой науки [1].
Конечно, не всегда подобные предложения находили должный отклик. Так, в частности, произошло с инициативой ведущих сотрудников НИИ-1011 (второго советского ядерно-оружейного центра) во главе с научным руководителем и главным конструктором членом-корреспондентом АН СССР К. И. Щелкиным. В мае 1960 г. они обратились к Н. С. Хрущеву с предложением создать на базе НИИ-1011 комплекс фи-
зических институтов и образовательных учреждений. В перспективе он должен был стать ведущим ядерно-физическим центром страны. Особое место в его деятельности намечалось отвести проблеме управляемого термоядерного синтеза. Однако Министерство среднего машиностроения СССР, отвечавшее за атомную отрасль после ликвидации Спецкомитета в 1953 г., прохладно отнеслось к этим планам: наращивание потенциала фундаментальных исследований, непосредственно не связанных с разработкой оружия, не относилось к числу его главных задач, а в чем-то оно даже противоречило ведомственным приоритетам. В конечном счете амбициозные замыслы руководства НИИ-1011 так и остались на бумаге [23, с. 9, 10].
Этот, казалось бы, частный пример позволяет прояснить важную особенность советской модели управления научно-техническим прогрессом. Ключевую роль в ней играли отраслевые министерства: но ответственность за развитие конкретных сегментов экономики диктовала им определенную линию поведения. С одной стороны, они стремились максимально нарастить свой потенциал, а с другой -неохотно шли на выполнение «непрофильных» заданий. И только сильный «административный нажим» заставлял их действовать иначе. Спецкомитет успешно с этим справлялся и обеспечивал эффективное межотраслевое взаимодействие. В атомном проекте существовало два «встречных потока»: с одной стороны, к работам привлекали лучшие научно-технические силы страны, с другой -стремились использовать наработанные идеи и технологии в более широких целях, а не только при создании ядерного оружия. Чрезвычайные полномочия позволяли Спецкомитету регулировать эти процессы в «ручном режиме». Ситуация изменилась с переводом управления атомным проектом на ведомственный уровень. Министерство среднего машиностроения обладало меньшими административными возможностями да и не имело особой за-
интересованности в решении проблем, выходящих за рамки отраслевой компетенции. В результате обозначился отход от межведомственной схемы организации работы над «атомной проблематикой». В 1958 г. К. И. Щелкин писал Н. С. Хрущеву о том, что из Минсредмаша «ушло подавляющее большинство известных крупных ученых», а «все институты Академии наук, ранее занимавшиеся проблемами, связанными с разработкой оружия, теперь прекратили эти работы» [10, с. 51]. Такие же процессы, правда, в меньших масштабах, наблюдались в производственном секторе. Чтобы компенсировать потери, Министерство среднего машиностроения форсировало наращивание собственного научно-технического и производственного потенциала. Государство по-прежнему выделяло ресурсы на «атомные дела» в приоритетном порядке. Это позволяло поддерживать развитие отраслевой науки и техники на высоком уровне. Но внедрение их достижений за пределами отрасли и узкого круга «смежников» теперь сдерживали ведомственные барьеры.
Сходная ситуация наблюдалась при создании ракетной техники и радиоэлектронного вооружения, при качественном обновлении военной авиации. Главным результатом всех этих усилий стало превращение Советского Союза в военно-политическую «сверхдержаву». Но был и побочный эффект. Благодаря использованию военных технологий к началу 1960-х гг. СССР занял лидирующие позиции в ядерной энергетике, освоении космоса, гражданской реактивной авиации, производстве вычислительной техники, использовании конструкционных материалов с заранее заданными свойствами и т. д. Тем не менее очевидные достижения в развитии отдельных направлений науки и техники, наукоемких производств еще не гарантировали технологического динамизма советской экономики в целом. Не случайно со времени «хрущевского десятилетия» по окончание советской эпохи «ускорение научно-технического прогресса» во всех отраслях
54 экономическая история
производства с завидным постоянством объ- Почему никак не удавалось этого добиться -
являлось «первоочередной задачей партии». предмет специального обсуждения.
Библиографический список
1. Артемов Е. Т. Как принимались решения в советской системе управления (случай создания Сибирского отделения АН СССР) / Е. Т. Артемов // Урал. ист. вестн. - 2011. - № 3 (32). -С. 129-138.
2. Артемов Е. Т. У истоков советского атомного проекта : академические инициативы / Е. Т. Артемов // Урал. ист. вестн. - 2013. - № 4 (41). - С. 63-68.
3. Артемов Е. Т. Укрощение урана / Е. Т. Артемов, А. Э. Бедель. - Екатеринбург, 1999.
4. Атомный проект СССР : документы и материалы : в 3 т. / под общ. ред. Л. Д. Рябева. - Т. 1, ч. 1. - М., 1998.
5. Атомный проект СССР : документы и материалы : в 3 т. / под общ. ред. Л. Д. Рябева. - Т. 1, ч. 2. - М., 1999.
6. Атомный проект СССР : документы и материалы : в 3 т. / под общ. ред. Л. Д. Рябева. - Т. 2, кн. 1. - М., 1999.
7. Атомный проект СССР : документы и материалы : в 3 т. / под общ. ред. Л. Д. Рябева. - Т. 2, кн. 3. - М. ; Саров, 2002.
8. Атомный проект СССР : документы и материалы : в 3 т. / под общ. ред. Л. Д. Рябева. - Т. 2, кн. 7. - М. ; Саров, 2007.
9. Атомный проект СССР : документы и материалы : в 3 т. / под общ. ред. Л. Д. Рябева. - Т. 3, кн. 1. - М. ; Саров, 2008.
10. «В целях усиления работ» / Е. Т. Артемов, Н. П. Волошин, Б. В. Литвинов, В. И. Никитин // Урал. ист. вестн. - 2008. - № 3 (20). - С. 38-58.
11. Волошин Н. П. К истории отечественного атомного проекта : курс лекций для слушателей учебных заведений «Росатома» / Н. П. Волошин. - М., 2009.
12. Гончаров Г. А. Необычайный по красоте физический принцип конструирования термоядерных зарядов / Г. А. Гончаров // Успехи физических наук. - 2005. - Т. 175, № 11. - С. 12431252.
13. Захаров В. В. Научно-технический трансфер из Германии в СССР в 1945-1949 гг. / В. В. Захаров // Деятельность управления СВАГ по изучению достижений немецкой науки и техники в Советской зоне оккупации Германии : 1945-1949 гг. : сб. док. - М., 2007.
14. Зомбарт В. Война и капитализм : исследования по истории развития капитализма / В. Зом-барт // Собрание сочинений : в 3 т. - СПб., 2008. - Т. 3.
15. Имамутдинов И. Менеджмент искусственного солнца / И. Имамутдинов // Эксперт. -2015. - № 10. - С. 41-44.
16. История создания ядерного оружия в СССР : 1946-1953 годы (в документах) : в 7 т. / Р. И. Илькаев, предс. ред. совета. - Т. 1, кн. 2. - Саров (Арзамас-16), 1999.
17. Литвинов Б. В. Грани прошедшего / Б. В. Литвинов. - М., 2006.
18. Мокир Дж. Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс / Дж. Мокир. - М., 2014.
19. Наука - техника - управление : сб. тр. Всеамер. конф. по проблемам управления комплексными программами в эпоху науч.-техн. прогресса. - М., 1966.
20. Николаус Риль в атомном проекте СССР / авт.-сост. В. Н. Ананийчук. - Снежинск, 2011.
21. Сахал Д. Технический прогресс : концепции, модели, оценки / Д. Сахал. - М., 1985.
22. Советский атомный проект. Конец атомной монополии. Как это было... / авт. кол.: Е. А. Негин (рук.), Л. П. Голеусова, Г. Д. Куличков, П. П. Максименко, Г. С. Окутина. -Н. Новгород ; Арзамас-16. 1995.
23. Федеральное государственное унитарное предприятие «Российский федеральный ядерный центр - Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики (РФЯЦ - ВНИИТФ) имени академика Е. И. Забабахина» / Г. Н. Рыкованов, Е. Н. Аврорин, Е. Т. Артемов, Н. П. Волошин, В. И. Никитин // Атомные города Урала. Город Снежинск : энцикл. / под общ. ред. акад. В. В. Алексеева и чл.-кор. РАН Г. Н. Рыкованова ; отв. ред. д. и. н. Е. Т. Артемов, д. т. н. Н. П. Волошин. - Екатеринбург, 2009.
24. Чуприн К. Уран по ленд-лизу / К. Чуприн // Страна Росатом. - 2014. - № 29 (157). - С. 15.
25. Ширков Д. В. Царь-снаряд для атомной артиллерии / Д. В. Ширков // Наука из первых рук. - 2010. - № 2 (32). - С. 44-53.
26. Яцков А. А. У истоков советского атомного проекта : роль разведки, 1941-1946 гг. (по материалам архива внешней разведки) / А. А. Яцков, В. П. Визгин // Вопр. истории естествознания и техники. - 1992. - № 3. - С. 122-123.
27. Artemov E. T. Советский атомный проект в системе «командной экономики» / E. T. Artemov // Cahiers du Monde russe. - 2014. - № 55/3-4, juillet-decembre. - P. 71-98.
28. Berliner J. S. Factory and Management in the USSR / J. S. Berliner. - Cambridge, MA, 1957.
29. Holloway D. Stalin and the Bomb: the Soviet Union and the Atomic Energy. 1939-1956 / D. Holloway. - New-Haven, 1994.
30. Zaleski E. Stalinist Planning for Economic Growth 1933-1952 / E. Zaleski. - Chapel Hill, 1980.
