CC BY
21УДК 327.2(73)
Военная сила и политика новой публичной дипломатии*
Алексей ПОДБЕРЁЗКИН
Долгосрочное военное и политическое планирование в России, необходимость которого актуализировалась из-за обострения отношений с Западом, должно опираться не только на стратегический прогноз развития того или иного сценария международной обстановки, но и на прогноз разрабатываемых и производящихся средств насилия - вооружённого и невооружённого, - которые станут инструментами такой политики. В истории неоднократно случалось так, что переоценка значения одних средств или недооценка других вели к серьёзным проблемам, а иногда и поражениям в военных и политических конфликтах и войнах, либо как минимум излишним затратам и неэффективной политике.
Так, создание в Германии накануне Первой мировой войны крупных военных судов имело минимальные военные последствия для победы, хотя потребовало значительных ресурсов.
Во многом аналогичная ситуация стоит и перед современной Россией: строительство крупных кораблей и авианосцев, как требуют некоторые начальники, может привести к минимальной политической и военной эффективности вооружённых сил, в частности ВМФ, при огромных затратах.
Сточки зрения долгосрочного военно-политического планирования особенное значение приобретает оценка значения соотношения
военных и невоенных средств силовой политики. Эта проблема достаточно остро встала с начала 50-х годов, когда появилось ядерное ору-
ПОДБЕРЁЗКИН Алексей Иванович - доктор исторических наук, профессор кафедры всемирной и отечественной истории, директор Центра военно-политических исследований МГИМО-Университет МИД России. E-mail: vestnik@mgimo.ru
Ключевые слова: публичная дипломатия, экономическое развитие, трансформация войны.
* Статья подготовлена в рамках гранта РГНФ № 15-37-11128.
жие и возможность использования его в политических целях - открытого (эксплицитного) шантажа и скрытой (имплицитной) угрозы. Позже, в 70-е годы XX в., обострилась дискуссия о том, что «военная сила потеряла своё значение», развитие которой в 80-е годы привело к другой крайности - недооценке значения военной силы в политике государств. Эта ошибка стала очевидной в 1999 г. после нападения НАТО на Югославию, а ещё позже -в войне в Афганистане, Ираке, Ливии, Йемене, Сирии и на Украине.
К сожалению, эта ошибка сохраняется и в наши дни: традиционно военная сила по-прежнему противопоставляется в России дипломатии как политическому средству, что отчасти соответствовало действительности до недавнего времени (хотя и тогда в политике и дипломатии нередко использовались недипломатические средства - подкуп, убийства, дезинформация, организация восстаний и т. д.). Это противоречие было вызвано прежде всего тем, что в конечном счёте желаемые политические цели достигались с помощью военной силы (или угрозы её применения), а дипломатия лишь оформляла политически итоги силовой борьбы. Даже в периоды относительного равновесия сил ядерного сдерживания СССР и США существовала разница и противоречие между политикой прямого или косвенного использования (неиспользования) военной силы и чисто политико-дипломатическими средствами.
Во многом это отразилось, например, на сегодняшней структуре военной организации Российской Федерации, где фактически раздельно существуют силовые и несиловые структуры и министерства.
Ситуация стала меняться в XXI в. в пользу невоенных средств насилия. Хотя Соединённые Штаты Америки, контролируя более 70% мировой военной мощи, пытаются законсервировать в качестве важнейшего принципа формирование международной обстановки под влиянием военной силы. Однако развитие процесса в пользу невоенных средств насилия бесспорно.
Как пишут авторы доклада RAND, подготовленного для руководства армии США, «...с тех пор как США стали сверхдержавой, способной использовать военную силу в той или иной степени... произошли болезненные изменения... которые привели к эрозии наступательных возможностей... заставив по-новому взглянуть на невоенные формы мощи...» [1].
Переход от «простой» военно-силовой политики к невоенным формам применения государственной мощи во втором десятилетии XXI в. стал следствием двух причин:
во-первых,, формирование в мире новых центров силы делает военную силу Соединённых Штатов Америки уже не абсолютной, как прежде, а значит, и менее эффективной;
во-вторых, усиление невоенных форм насилия связано с развитием информационно-телекоммуникационных технологий.
1 Gompert D., Binnendijk H. The Power to Coerce // RAND. Prepared for the United States Army. 2016. P. 1.
Как отмечает, например, исследователь ЦВПИ Е. Зиновьева, «в 2010-2011 гг. Белым домом было опубликовано несколько официальных документов, задающих направления цифровой дипломатии. В их числе был документ "Публичная дипломатия: укрепление взаимодействия Соединённых Штатов с миром", где обозначались задачи, определяемые руководством США для цифровой дипломатии. В частности, в список таких задач вошли:
- дискредитация идеологических противников Соединённых Штатов;
- противодействие информационной деятельности Китая в Интернете;
- ограничение медиаприсутствия России на пространстве бывшего Советского Союза;
- противодействие внешней культурной политике Ирана, осуществляемой через социальные сети» [2].
Революция в области информатики и связи позволила перейти к решению качественно новых задач управления. Например, управлять структурами на более низких уровнях, минуя промежуточные, или концентрировать все или большинство ресурсов для решения одной задачи, или решать глобальную задачу как набор локальных.
Это означает, что управлять государственными, общественными, экономическими и военными структурами низового звена можно непосредственно из центра (например, управлять ротой, а в перспективе и отделением из штаба).
Можно также решать политическую задачу комплексно-экономическими, дипломатическими и даже военными средствами. Можно, наконец, решить в среднесрочной пер-
спективе не глобальную задачу, например, уничтожение противника, а частную - разрушение его экономики.
Объединение силовых и несиловых способов влияния описывается концепцией новой публичной дипломатии.
О начале формирования её предпосылок можно говорить со второй половины XX в., когда происходит синтез широкого спектра средств и способов, предназначенных для достижения той или иной политической цели в отношениях СССР -США, а позже, в XXI в., - в отношениях США уже и с другими странами. Логическая картина этого синтеза силовых средств представлена в табл. 1.
В отличие от предыдущих столетий синтез этих средств и способов предполагает не только поэтапное развитие (эскалацию) их использования, но и одновременное использование параллельно большинства или даже всех средств и сил. Такая системность в использовании силовых средств требует высокой степени координации и управления на высшем политическом уровне, так как модель использования силовых инструментов становится многократно сложнее.
Можно условно выделить три этапа развития силовых инструментов политики в XX-XXI вв., объясняющие новые требования к качеству управления (табл. 2).
В конце XX в. обнаруживается, что очень часто невоенные средства
2 Зиновьева Е. Цифровая дипломатия, международная безопасность и возможности для России // Индекс безопасности. 2013. № 1. Т. 19. С. 214.
Таблица 1
Синтез средств и способов достижения политических целей в начале XXI в. в политике новой публичной дипломатии
Средства/Способы Цель
Гуманитарная «бескорыстная» помощь Сотрудничество в гуманитарных и экономических областях Политическое сотрудничество Дипломатическое влияние Политическое и дипломатическое давление Экономическое и финансовое давление Информационно-психологическое давление Подготовка и активизация оппозиции Создание вооружённой оппозиции Экстремизм Поддержка вооружённой борьбы против власти Терроризм Военное вмешательство Полномасштабная война Контроль над деятельностью правящей элиты противника
влияния на правящую элиту оказываются наиболее эффективными и разрушительными. Как это было в 80-90-х годах XX в. и, к сожалению, остаётся во многом сегодня, когда отсутствие промышленной политики, например, ведёт к деиндустриализации страны.
Такое комплексное, системное отношение позволяет использовать военные и невоенные силовые инструменты в целом для достижения самых разных «промежуточных» политических целей, а не только победы в конфликте или войне. Прежде всего речь идёт об устранении геополитического конкурента в экономике. Эта задача не вызывает немедленных военных опасностей и рисков и, соответственно, не чревата
военным столкновением и огромными издержками. В конечном счёте ответственность возлагается на политическое руководство тех стран, экономика которых была разрушена. В данном случае - экономическая, хотя негативные последствия таких решений, как правило, геополитические. В качестве примера можно привести расчёты академиков А. А. Акаева и В. А. Садовничева, иллюстрирующие долгосрочную перспективу относительного соотношения сил России и Соединённых Штатов Америки в мире при сохранении нынешнего экономического курса в России.
В частности, учёные пишут: «Анализируя технологическую структуру экономики, которая, согласно недавно принятой Европейским со-
Таблица 2
Этапы развития модели использования силовых инструментов политики
I этап (до середины XX в.) II этап (до конца XX в.) III этап (XXI в.)
Последовательность эскалации средств насилия: - предупреждения, ноты, угрозы; - ограниченное, демонстрационное использование военной силы; - блокады; - военный конфликт, война; - региональная или глобальная война (все войны, включая Вторую мировую войну) Последовательность эскалации средств насилия, сопровождаемой применением военной силы: - предупреждения, ноты, угрозы, усиленные угрозами применения ЯО; - ограниченное, демонстративное использование военной силы (поддержанное мероприятиями более крупного масштаба); - блокады (включая угрозы военного применения ЯО); - региональные или глобальные войны как угроза и применение военной силы (войны после Второй мировой войны) Войны II этапа в комплексе в системном сочетании всех способов применения силы и вооружённого насилия. Эскалация предполагает использование на ранних этапах силовых средств и средств вооружённого насилия
юзом классификации производственных структур относительно уровня технологического развития, определяется технологической структурой обрабатывающих отраслей промышленности, мы установили, что для развитых экономик характерна оптимальная технологическая структура (табл. 3). Как видно из этой таблицы, основу оптимальной технологической структуры составляют высокотехнологичные и средне-высокотехнологичные производства (около 50%), причём высокотехнологичные производства занимают около 20%» [3].
Отсюда следует эмпирическое правило для определения оптимальности отраслевой и технологической структуры развитой экономики: доля обрабатывающих отраслей промышленности должна составлять одну пятую всей экономики. В свою очередь, в этих отраслях одну пятую часть должны составлять высокотехнологичные производства и половину высоко- и средне-высокотехнологичные производства [3, с. 40].
Именно против такой структуры экономики, как, впрочем, и против планирования любой структуры экономики, выступают последние
3 Акаев А. А., Садовничий В. А. О новой методологии долгосрочного циклического прогнозирования развития мировой системы и России // Прогноз и моделирование кризисов и мировой динамики / отв. ред. А. А. Акаев, А. В. Коротаева. М.: ЛИБРОКОМ, 2009.
Таблица 3
Оптимальная технологическая структура для экономик развитых стран
Обрабатывающие отрасли промышленности, уровень технологичности производств, % Доля Россия, 2005 г.
Высокотехнологичные 19 7,8
Средне-высокотехнологичные 28 17,3
Итого: 47 25,1
Средне-низкотехнологичные 21 51,1
Низкотехнологичные 32 23,8
десятилетия финансово-экономические власти России, которые всю свою энергию сконцентрировали не на структуре экономики, а на макроэкономической стабильности.
Возникает естественный вопрос: те силы и средства, которые были использованы в США и Европе для «реформ» в России в 80-е и 90-е годы, были направлены для целей улучшения структуры экономики, роста промышленного производства или абстрактных показателей макроэкономической стабильности, которые так и не были достигнуты вплоть до середины 2016 г.?
Если предположить, что все ресурсы и средства новой публичной дипломатии США и Европы с конца 80-х годов до настоящего времени используются для достижения Россией ложных целей, более того, вынуждают для этих же целей напрасно тратить национальные ресурсы страны, то окажется, что поставленная цель достигнута - промышленной политики в России практически нет, её структура край-
не плоха, а объём и темпы роста ВВП деградируют на фоне успехов Запада. Страна перестала быть экономическим и политическим конкурентом и уже не рассматривается на Западе в качестве самостоятельного центра силы [4].
Сравнивая стратегические прогнозы развития экономик США и России до 2040 г., нетрудно увидеть, что разрыв между ними количественно увеличится как минимум с 8 до 10-12 раз, а разрыв по качеству будет не менее чем в 50-70 раз (рис. 1).
Количественный рост экономики США до 2040 г. оценивается в 250300%, а российской существенно ниже, притом что вес каждого американского процента ВВП равняется не менее 10% российского.
Сказанное означает, что на долгосрочную перспективу политически планируется сохранить разрыв в объёме, количественных и качественных показателях роста ВВП, что неизбежно отразится на военно-политических позициях России.
4 Подберёзкин А. И., Харкевич М. В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. М.: МГИМО, 2015.
ВВП (Г) млрд.!
35 ООО
Рис. 1. Прогноз динамики ВВП США на период с 2018 по 2042 г. [3, с. 46]
Если же учесть, что западная коалиция во главе с США в целом контролирует в 30-35 раз больший объём ВВП, чем российская, то это означает, что выбор средств для противодействия политике США у России будет существенно ограничен. Поэтому при долгосрочном планировании внешней и оборонной политики России для сохранения суверенитета и национальной идентичности придётся неизбежно выбирать наиболее эффективные, но в то же время относительно недорогие и в общем достаточно ограниченные средства противодействия. Реагировать зеркально на действия США и их союзников у России просто не будет возможностей.
И, наоборот, у Соединённых Штатов Америки будет значительный выбор средств для проведения политики новой публичной дипломатии, включая дорогие и весьма затратные. Их политическое и военное искусство в гораздо меньшей степени будет зависеть от наличия ресурсов и возможностей, что позволит им планировать достижение стратегических целей поэтапно без ожидания немедленных и рискованных результатов, а значит, и более последовательно, долгосрочно, и в конечном счёте проводить более надёжную и эффективную политику.
Это означает, что использование военной силы в XXI в. среди прочих
средств новой публичной дипломатии во многом предопределяется эффективностью социально-экономической и финансовой политики.
Как видно из прогнозных расчётов А. Акаева и В. Садовничего (рис. 2), в случае реализации инерционного сценария объём ВВП России за период с 2018 по 2042 г. вырастет только в 2,2 раза, что фактически означает стагнацию в развитии страны и ограничение возможностей в её внешней и военной политике до абсолютного минимума, когда выбор средств крайне ограничен, а их объём очевидно недостаточен.
Инновационные сценарии развития России, предполагающие существенные сдвиги в отраслевой структуре её экономики, могут обеспечить рост ВВП в 9,5 раза (реалистичный - 12% ВВП США). При этом среднегодовые темпы роста составят 9,8%. При кардинальных
структурных изменениях, приводящих отраслевую структуру к оптимальному варианту, рост может оказаться ещё выше - в 18,9 раза (оптимистичный - 25% ВВП США), что, однако, потребует среднегодовых темпов роста 13% [3, с. 47].
Всё это требует пересмотра существующей парадигмы развития экономики страны, которая (при сохранении ситуации последних 25 лет) неизбежно ведёт к потере значительной части суверенитета из-за недостатка средств, обеспечивающих стратегическое сдерживание в основных областях противостояния. Иными словами, сохранение существующей парадигмы экономического развития России означает: - продолжение эффективной политики новой публичной дипломатии США и их союзников, в результате которой в последние десятилетия в России произошла деиндустриализация и сохраняется
Рис. 2. Прогноз динамики реального ВВП России на период с 2018 по 2042 г.
стабильная ситуация социально-экономической стагнации;
- отсутствие собственной эффективной внешней и оборонной политики и возможностей её долгосрочного планирования из-за недостатка ресурсов.
Таким образом, военная сила и публичная дипломатия в XXI в. выступают отнюдь не антагонистами, а как два набора политических средств, которые взаимно дополняют и усиливают друг друга, более того, гармонично взаимодействуют и дополняют друг друга. Границы между военными и силовыми средствами в политике не существовало никогда, хотя в понимании многих политиков, и особенно военных, переход к военным действиям и означал переход через некую границу, а объявление войны являлось фор-
мальной констатацией этого факта. В действительности в XXI в. можно говорить о глубоком синтезе этих средств, когда граница между ними не только ещё менее условна и формальна, чем в конце XX в., но и во многом декларативна и ориентирована только «для внешнего пользования». Полную сочетаемость этих средств иллюстрирует табл. 4.
Военная сила в современной мировой политике по-прежнему предназначена прежде всего для силового обеспечения политики, а также создания «силового фона» публичной дипломатии. Её прямое использование чревато многими издержками и рисками, что изначально предполагает стремление максимально расширить спектр силовых (но не военных средств политики), минимизировав вооружённое
Таблица 4
Сочетаемость средств военной силы и силовых средств новой публичной дипломатии
Средства военной силы Силовые средства публичной дипломатии
Информационно-психологические операции и военные действия по деморализации противника Дезинформация Кибероперации по разрушению систем управления вооружёнными силами Специальные операции диверсионно-разведывательных групп Военные действия низкой эффективности Прямые военные действия Прямая дезинформация военного противника Информационно-психологические операции против населения, правящей элиты и руководства Подрыв национальной идентичности, отказ от суверенитета Кибероперации по контролю над системами управления государством и обществом Специальные операции идеологических и политических диверсантов и групп НКО Военные действия по психологическому разоружению противника Информационно-диверсионные действия СМИ и общественных организаций Прямая дезинформация политического противника
насилие. Диалектика взаимоотношений средств вооружённого и силового влияния в XXI в. стала особенно сложной в связи с тем, что средства публичной дипломатии используются постоянно всеми институтами государственной власти и общества, а военная сила применяется в исключительных случаях,
когда государственная сила и дипломатия терпят провал.
Как говорится в Национальной военной стратегии США за 2015 г., «наши военные обеспечивают поддержку дипломатических, информационных и экономических мер, которые направлены на защиту наших национальных интересов» [5].
Военная сила в США по-прежнему выступает в своих двух основных ипостасях: традиционной, как инструмент собственно военной силы, и политической - гарантии эффективности силовой политики в области дипломатии, информации и экономики. Этот «интегрированный подход» выражается в синтезе собственно военных (вооружённых) средств и силовых средств, каждые из которых по-своему направлены на подрыв, ослабление и поражение противника.
Главное, что необходимо признать - в XXI в. спектр средств, относившихся прежде к публичной дипломатии и ассоциировавшийся только с «мягкой силой», расширился до части средств экстремистского и террористического спектра, которые стали легитимными средствами политики. Прежнее противопоставление и разделение «мягкой силы» (soft power) и «жёсткой силы» (hard power) фактически исчезло, превратившись в синтез силы или... «интегрированный подход» (иногда - «умную силу» (smart power), а ещё точнее - в «силу принуждения» (power to coerce).
Именно «сила принуждения» - способность США и сих союзников заставить своих оппонентов, прежде всего их правящие элиты, сделать необходимые шаги - является ключом к пониманию роли военной силы среди других средств новой публичной дипломатии в XXI в., изложенной в военной стратегии США в качестве «интегрированного подхода».
Долгосрочное военно-политическое планирование в России должно исходить из того, что против России используется этот интегрированный подход, в котором доля военной силы постепенно снижается в пользу невоенной. Без этого понимания любые контрмеры, предпринимаемые исключительно в военной сфере, окажутся неэффективными.
Библиография • References
Акаев А. А., Садовничий В. А. О новой методологии долгосрочного циклического прогнозирования развития мировой системы и России // Прогноз и моделирование кризисов и мировой динамики / отв. ред. А. А. Акаев, А. В. Коротаева. М.: ЛИБРОКОМ, 2009. С. 5-69.
5 The National Military Strategy of the United States of America // The United States Military's Contribution to National Security. 2015. June.
[Akaev A. A., Sadovnichj V. A. O novoj metodologii dolgosrochnogo ciklicheskogo prognozirovanija razvitija mirovoj sistemy i Rossii // Prognoz i modelirovanie krizisov i mirovoj dinamiki / otv. red. A. A. Akaev, A. V. Korotaeva. M.: LIBROKOM, 2009. S. 5-69]
Зиновьева Е. Цифровая дипломатия, международная безопасность и возможности для России // Индекс безопасности. 2013. № 1. Т. 19. С. 213-228.
[Zinov'eva E. Cifrovaja diplomatija, mezhdunarodnaja bezopasnost' i vozmozhnosti dlja Rossii // Indeks bezopasnosti. 2013. № 1. T. 19. S. 213-228]
Подберёзкин А. И., Харкевич М. В. Мир и война в XXI веке : опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. М.: МГИМО, 2015. -581 с.
[PodberjozkinA. I., HarkevichM. V. Mir i vojna v XXI veke: opyt dolgosrochnogo prognozirovanija razvitija mezhdunarodnyh otnoshenij. M.: MGIMO, 2015. -581 s.]
Gompert D, Binnendjk H. The Power to Coerce // RAND. Prepared for the United States Army. 2016. - 42 p.
The National Military Strategy of the United States of America // The United States Military's Contribution to National Security. 2015. June.
Пример оформления библиографических ссылок по стандартам транслитерации
Указ Президента РФ от 7 мая 2012 г. «О мерах по реализации внешнеполитического курса Российской Федерации» // URL: http://www.kremlin.ru/events/ president/news/15256
[Ukaz Prezidenta RF ot 7 maia 2012 g. «O merakh po realizatsii vneshne-politicheskogo kursa Rossiiskoi Federatsii» // URL: http://www.kremlin.ru/events/ president/news/ 15256]
Пономарева Е. Г., Рудов Г. А. «Цветные революции»: природа, символы, технологии // Обозреватель-Observer. 2012. № 3. С. 36-48.
[Ponomareva E.G., Rudov G.A. «Tsvetnye revoliutsii»: priroda, simvoly, tekh-nologii // Obozrevatel'-Observer. 2012. № 3. С. 36-48]
