CC BY
758
УДК 355
ВОЕННАЯ РИТОРИКА В СИСТЕМЕ ВОСПИТАНИЯ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ
Зверев С.Э.
Цель
Материалы статьи преследуют цель исследовать особенности речевого воспитания военнослужащих и привлечь внимание к возможностям социально значимой речи для ее использования в образовательном процессе высших учебных заведений.
Метод или методология проведения работы
Статья основывается на анализе выявленных в процессе социальнопедагогического исследования произведений военной риторики различных исторических эпох.
Результаты
Формирование коммуникативной компетенции в военных учебных заведениях должно осуществляться как речевое воспитание в основных пафосaх общественной речи.
Область применения результатов
Воспитание способности к выступлению с социально значимой речью в рамках основных пафосов общественной речи должно стать необходимым элементом подготовки современных специалистов, особенно в сфере управленческой и административной деятельности.
Ключевые слова: социально значимая речь; риторика; пафос общественной речи, речевое воспитание.
MILITARY RHETORIC IN THE SYSTEM OF EDUCATION OF SERVICEMENS
Zverev S.E.
Purpose
Materials of the article aims to explore the peculiarities of speech education of servicemen and draw attention to opportunities of socially important speech for its use in educational process of higher educational institutions.
Methodology
The article is based on the analysis revealed in the process of socio-pedagogical study of the works of the military rhetoric of various historical epochs.
Results
The formation of communicative competence in military educational institutions should be carried out as a voice education in basic types of inspiration of the public speech.
Practical implications
Development of the ability to speak with socially significant speech in the framework of the inspirations of the public speech should become a necessary element of the training of modern specialists, especially in the sphere of management and administrative activities.
Keywords: socially important speech; rhetoric; inspiration of public speech$ linguistic education.
Введение
Воинская профессия, как и большинство других, тесно связана с речью, поскольку речь — основное средство организации и управления деятельностью личности, общества и государства.
С древности вопросами речевой организации жизни государства и обще-
ства занималась риторика. Каждой сфере деятельности, связанной с «повышенной речевой ответственностью» (по В.И. Аннушкину), человечество выработало и поставило в соответствие и свой тип частной риторики, предназначенной для оптимального удовлетворения потребности в эффективно воздействующей речи. Военная риторика объединяет в себе систему правил построения речевого воздействия, понимаемых не только как чисто технические требования к коммуникативным качествам речи: краткости, точности, силы голоса и т.п., что устанавливают, в частности, и воинские уставы, но и наиболее общих подходов к наилучшему соответствию речи требованиям воинской деятельности.
Военная риторика — это наука и искусство целесообразного построения речевой коммуникации военнослужащих, направленной на обеспечение решения задач военной службы.
Главную задачу военной риторики впервые определил заведующий личной канцелярией А.В. Суворова в Итальянском и Швейцарском походах Е.Б. Фукс. Долгое нахождение его рядом с величайшим нашим военным гением, хорошее знакомство с особенностями стиля и манеры общения полководца с войсками позволило ему замечательно кратко сформулировать, что есть военное красноречие следующим образом: «Красноречие сие есть искусство вдыхать в сердца чувство соревнования и храбрости, возбуждать к чести и славе» [12, С.
4].
Авторству Е.Б. Фукса принадлежит и совершенно правильно подмеченные особенности военной речи. «Но должно признаться, что красноречие военное отличается весьма от духовного и гражданского... Нужно вообще, чтобы мысли, выбор выражений были совершенно военные. Солдатам надобно говорить языком внятным, солдатским. Солдат, чтобы сражаться с мужеством, не может быть руководим одною лишь дисциплиною (выделено нами. — авт.). Его должна подстрекать страсть; и если ее в нем нет, то должно уметь в нем ее возродить... Вот тайны Александров и всех великих полководцев!» [12, С. 5].
Материалы исследования
В то время как возникновение общей или классической риторики относится к V в. до н.э., военное красноречие находило применение уже на заре человеческой цивилизации. Об этом свидетельствует величайшее произведение древнегреческого героического эпоса «Илиада». Многие из ее героев сочетают в себе мужественность, силу и другие чисто военные добродетели с даром ораторского слова.
Наиболее часто в тексте поэмы, как и во всем военном красноречии древности, употреблялись речи совещательные (главная цель которых по Аристотелю обсуждение что есть «польза или вред»), или убеждающие, звучавшие на военных советах, и вдохновляющие, имевшие целью мобилизацию чувственноэмоциональной сферы личности воина, оглашавшие преимущественно поле боя. Классификация вдохновляющих речей как древнейшего жанра военной речи была весьма разнообразна. Вдохновляющая речь использовалась и как своеобразная форма боевого приказа («так, раздавая приказы, ряды обходил Агамемнон»), и средство психологической подготовки перед сражением, формирования убежденности в праведности целей борьбы, и, самое главное, средство поддержания высокого боевого настроя войск в бою. Большинство военных речей венчает фраза, ставшая своеобразным рефреном поэмы: «Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом».
Значение гомеровского эпоса для античности было огромно. Изучение «Илиады» лежало в основе воинского воспитания и морально-психологической подготовки греческих воинов. Недаром Александр Македонский «считал, и нередко говорил об этом, что изучение «Илиады» — хорошее средство для достижения военной доблести», — как писал о нем Плутарх. У Г омера мы находим и два древнейших пафоса военной речи: героический, основанный на призывах к стяжанию воином чести, доблести, немеркнущей в веках славы, и патриотический, апеллирующий к чувству долга перед родной землей, семьями, родными и близкими. Эти пафосы не потеряли своего значения до сего дня.
Военное красноречие, как можно заметить, процветало только у европейских народов. Ни военная риторика Древней Индии, с ее окрашенностью религиозным фатализмом, ни древнекитайская военная традиция, заменившая воинское воспитание отбором из необозримой массы человеческого материала, не были ориентированы на воспитание героя, т.е. личности, способной приносить жертвы и совершать подвиги. Не потому ли военная история государств Востока так богата сценами потрясающей жестокости, когда десятки тысяч побежденных разом лишались голов, но практически не оставила нам примеров высочайшего взлета человеческого духа, мужества, воинской чести и самопожертвования.
Все без исключения великие полководцы Древней Греции и Рима были одновременно и великими военными ораторами. Первым из них был, безусловно, Александр Македонский. Можно сказать, что македонский царь был автором первой законченной системы воспитания победоносных войск, в которой военная риторика занимала одно из ведущих мест. С одной стороны, как истинный ученик Аристотеля, «Александр обладал ценным даром в немногих словах выразить то, что надо» [2, С. 61], а с другой — военная риторика полководца впервые в истории была продумана и реализована как многоуровневая система речевого воздействия, охватывавшая все категории воинской иерархии и все виды жизни и боевой деятельности войск.
В битве при Иссе (333 г. до н.э.) мы видим македонского царя сначала на военном совете, где он страстно убеждал своих военачальников не бояться персов, а перед самым столкновением, «Александр объехал верхом весь строй, увещевая воинов мужественно держаться; с подобающим уважением называл он имена не только предводителей, но поименно обращался к илархам, лохагам и тем из чужеземных наемников, которые были известнее по званию и доблести. В ответ ему со всех сторон понеслись крики и требования не медлить и нападать на врага» [6, 2, 10]. Александр Македонский, наверное, первым из полководцев обратил внимание на обращение по имени как эффективное кон-
тактоустанавливающее средство.
Блестящим военным оратором был и величайший римлянин Юлий Цезарь. «В красноречии и в военном искусстве он стяжал не меньшую, если не большую славу... Во всяком случае, Цицерон,... заявляет, что не видел никого, кто превосходил бы Цезаря, и называет его слог изящным, блестящим, и даже великолепным и благородным», — писал про него Светоний [9, С. 36]. В решающем сражении с Помпеем при Фарсале (48 г. до н.э.) «.Цезарь, неутомимо повсюду обегая войско увещевал всех еще поднатужиться, пока не возьмут лагерь Помпея. Физически многие из войска Цезаря были утомлены, но дух их поддерживали эти рассуждения и сам полководец тем, что шел с ними вместе на врага» [5, кн. II, 81].
Это же соревнование в личной доблести мы видим и при высадке на Британские острова (55 г. до н.э.), когда орлоносец 9-го легиона на глазах у колеблющихся солдат обратился с демонстративной молитвой богам о даровании воинского счастья легиону «и сказал солдатам: прыгайте, солдаты, если не хотите предать орла врагам; а я во всяком случае исполню свой долг перед республикой и императором. С этим громким призывом он бросился с корабля и пошел с орлом на врагов. Тогда наши ободрили друг друга (выделено нами — авт.) и, чтобы не навлекать на себя великого позора, все до одного спрыгнули с корабля» [1, С. 82].
Взаимное «ободрение» римских воинов — новое и чрезвычайно важное явление в военной риторике: распространение круга участников военных речевых коммуникаций свидетельствует о том, что солдатская масса являлась уже не только объектом речевого воздействия, но и приобрела черты субъекта такового воздействия. Активизация речевой деятельности войск всегда свидетельствует о высокой степени их боевой активности; например в сражении с галльским племенем нервиев солдаты «уже не дожидались приказов Цезаря, но сами принимали соответствующие меры». В неудачной для римлян стычке во время галльского восстания спаслись только те солдаты, ко-
торые «ободрив друг друга» (выделено нами — авт), сумели пробиться сквозь вражеские ряды. «Другая же часть, — отмечает далее Цезарь, — была окружена варварами и погибла» [1, С. 139].
С распространением и ростом величия Римской империи нарастали и негативные тенденции и общественно-политической жизни Pax Romana. Потеря связи с отечественной историей, культурой и обычаями народа (вследствие падения престижа службы для коренного италийского населения и всеобщей «варваризации» армии) пагубно сказывалась на воспитании римских граждан и на римской военной риторике, инструментом которого она являлась. Героикопатриотический пафос речей постепенно подменяется пафосам искания военной добычи, выгоды, привилегий и вседозволенности. Воинский дух сначала подменяется корпоративным, а затем исчезает вовсе. На закате существования Империи, практически исчезает и военная риторика.
Без преувеличения можно сказать, что провозглашение императором Константином Великим государственной религией Римской империи христианства (313 г.) стало центральным событием Средних веков, обусловившим весь ход человеческой истории. Религиозное рвение, заставлявшее первых христиан окроплять кровью арену Колизея, теперь обильно питало проявление жертвенности на полях сражений. На почве военных столкновений, вовлекших в свою орбиту сотни тысяч людей, процвела угасавшая в период заката античности военная риторика, которая, благодаря новым религиозно-нравственным основаниям, обогатилась новым, религиозным пафосом и обрела второе дыхание. Военная риторика Средневековья вобрала в себя не только мужественное красноречие полководцев, но и возвышенное духовное слово пастыря, которое надолго стало непременным средством формирования высокого боевого настроя войск. Практически все источники этого периода непременно сообщают, что подготовка войск к битвам включала, как правило, богослужение, обязательную исповедь и причащение воинов.
В этот период в русской военной риторике сложился своеобразный канон,
которому неукоснительно следовали все князья при обращении к войскам. Подготовка войска к сражению, в соответствии с каноном, начиналась с молитвы полководца перед войсками, причем молитвы гласной и публичной. Только после этой молитвы наступал черед обращения князя к войскам. Традицию следования этому канону заложил, очевидно, уже рязанский князь перед первым столкновением с татарами (1237 г.), как изображает это «Повесть о разорении Рязани Батыем»: «И увидел князь великий Юрий Ингваревич братию свою, и бояр своих и воевод, храбро и мужественно скачущих, возвел руки к небу и сказал со слезами: «Изми нас от враг наших, Боже, и от восстающих нань изба-ви нас, и покрый нас от сонма лукавнующих, и от множества, творящих беззаконие. Буди путь их тма и ползок». И сказал братии своей: «О государи мои и братия, если из рук господних благое приняли, то и злое не потерпим ли?! Лучше нам смертию славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые божьи церкви, и за веру христианскую, и за отчину отца нашего великого князя Ингваря Святославича» [8, С. 187].
В отличие от западной практики подготовки войск к сражению, в древнерусском войске не наблюдалось разделения речевых функций духовенства и военного командования. Нигде в источниках мы не находим упоминания о проповедях духовных лиц, как не находим указаний и на то, что священнослужители сопровождали войско в походе. Впервые эта практика была введена Иоанном Грозным в походе на Казань только в 1552 году. Благословение великого князя московского Дмитрия Ивановича преподобным Сергием состоялось при выступлении войска в поход, а иноки Пересвет и Ослябя сражались в общем строю как простые ратники. Такого не было ни на Западе, ни даже в Византии. Русские князья, в отличие от западных полководцев, объединяли в своем лице функции духовных и военных ораторов. Высокую эффективность русской военной риторики в деле религиозно-нравственного воспитания и формирования морально-боевого духа войск иллюстрирует тот факт, что рус-
ские, потеряв в Куликовской битве 5/6 всего войска, не только сохранили боеспособность, но выстояли и одержали победу. Причем даже после такого изнурительного сражения воины, собираясь к знаменам, «шли весело, ликуя, песни пели: те пели богородичные, другие — мученические, иные же — псалмы, — все христианские песни (выделено нами. — авт.)» [10, С. 185].
Во времена Возрождения ценность военной риторики, несмотря на рост антирелигиозных тенденций, также осознавалась выдающимися мыслителями. Николо Макиавелли в своем трактате «Военное искусство охотно признавал, что выдающиеся полководцы просто обязаны быть одновременно и ораторами, причем обращаться необходимо не только к начальникам, но и ко всему войску. И далее следует замечательный панегирик военному красноречию: «Ведь война — это бесконечная цепь случайностей, каждая из которых может погубить войско, если полководец не умеет или не привык говорить с солдатами, ибо слово рассеивает страх, зажигает души, укрепляет стойкость, раскрывает обман, обещает награду, разоблачает опасность и указывает пути к спасению, дает надежду, восхваляет или клеймит, вообще вызывает на свет все силы, способные воспламенить или уничтожить человеческую страсть» [7, С. 34].
Угасание феодализма длилось значительно дольше официального исторического хронометража. Это выражалось в господстве религиозных ценностей в общественной жизни на фоне ожесточенной борьбы набиравшего силу третьего сословия за свои политические права. Религиозные войны во Франции в XVI в., английскую революцию XVII в. можно рассматривать как прелюдию к возникновению и широкому распространению нового, государственного пафоса в военной риторике. Возникновение идеи о самодовлеющей ценности государства в Новое время представляло собой попытку достижения согласия сословий в условиях кризиса феодального мировоззрения. Чтобы дать народу и армии «пример собою» монархам требовалось позиционировать себя уже не столько помазанниками Божьими, сколько первыми слугами государства. К государственному пафосу величайшие европейские монархи (Людовик XIV,
Фридрих II, Петр I) по большей части прибегали вынужденно, в ситуации, когда размах военных трудов настоятельно требовал вовлечения в орбиту военных усилий широких народных масс. Хрестоматийная речь Петра I «Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества.» была исполнена именно государственного пафоса: монарх призывает войско послужить не за него, но «за государство, Петру врученное».
Государство для обеспечения эффективного исполнения своих функций было объективно заинтересовано в постоянном пополнении государственного аппарата образованными, культурно развитыми людьми. Повышая доступность образования и культуры, государство, фактически, способствовало складыванию внесословной, образованной, культурно однородной группы, характеризующейся относительной социально-экономической мобильностью — нации. Нация, как элита народа, очень скоро проявила притязания на власть, которые вылились в Великую французскую революцию 1789 года. В горниле революционных и наполеоновских войн выковался и в полную силу зазвучал в военной риторике национальный пафос, как ответ пробудившихся к жизни могучих сил сначала французской, а затем постепенно и всех прочих европейских наций на угрозу их суверенитету и народной самобытности.
Эрнест Геллнер считает национализм одной из разновидностей патриотизма, и это наблюдение глубоко верно; национальный пафос опирается на концепты «отечество», «народ», «родина», «патриот», которые широко используются и в патриотическом пафосе. Однако национальный пафос оперирует и новыми понятиями, самым употребляемым из которых на первых порах является концепт «свобода», в дальнейшем, по мере укрепления положения нации, замещающимся концептами «нация», «национальность». «.Не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести всей нации», — так обращался к своей армии Наполеон перед сражением при Аустерлице (1805 г.).
Армию «вооруженного народа» теперь должен был водить в бой вождь,
имевший задатки национального лидера, способный понимать и учитывать на войне особенности национальной психологии, ее сильные и слабые места. Например, в приказах «белого генерала» М.Д. Скобелева звучали такие слова: «Боевое наше дело будет покончено во что бы то ни стало; без. слабых энер-гиею мы станем еще дружнее, еще крепче и вновь прославим отечественные знамена, вверенные Государем Императором нашей стальной русской выносливости, нашему русскому мужеству (выделено нами. — авт.)» [4, С. 119]. Это были слова не только полководца, но и настоящего военного национального лидера.
Особенностью военных речевых коммуникаций XIX в. стало выраженное стремление к диалогичности общения начальников и подчиненных, значение которого неизмеримо возросло с переходом к армиям, формировавшимся на основе всеобщей воинской повинности. Диалог представляет собой активную форму речевой деятельности, которая предполагает и активное, самостоятельное мышление участников диалога. Стремление лучших офицеров и генералов русской армии к диалогу с подчиненными имело целью формирование у них нравственной жизненной позиции, патриотического мировоззрения, верности воинскому долгу, которые руководили бы солдатами даже в случае невозможности получения приказаний в стремительно меняющейся боевой обстановке.
Диалог, однако, не должен замыкаться в рамки общения с целью оказания исключительно эмоциональной и психологической поддержки, ограничиваться казенными солдатскими «так точно», «никак нет» и смущенным посмеиванием в ответ на ободряющие реплики офицера. Общение офицера с солдатами должно быть прежде всего содержательно. Речевое воздействие офицера в идеале должно завершаться обсуждением услышанного в солдатской массе. Обсуждение солдатами слов офицера означает, что усилия его не пропали даром, что они инициировали умственную и нравственную работу в сознании его подчиненных, имеющую следствием выработку ими собственных убеждений, т.е. способствовали переводу внешнего воспитательного воздействия
в самовоспитание.
Но для этого офицеру абсолютно необходимо уметь говорить одновременно и дельно, и прочувствованно, ибо в противном случае речь офицера обращается либо в сухой инструктаж, либо в пустопорожнюю псевдопатриотиче-скую болтовню. И то, и другое либо раздражает, либо просто пропускается солдатами мимо ушей. Видимо, именно такого рода «ораторство» имел в виду Наполеон, когда говорил, что «проповедей и речей о добросовестности старые солдаты не слушают, молодые позабывают их при первом пушечном выстреле».
Планируя речевое воспитательное воздействие, офицеру следует помнить о существовании двух видов риторики, отмеченных еще Платоном. Успех речи зависит от органичного соединения в ней практической морали и духовной этики, или ораторики и диалектики, которые никоим образом не могут быть противопоставляемы друг другу. Соблюдение требований практической морали позволяет учитывать текущее состояние аудитории; духовная этика воздействует на нее, воспитывает аудиторию на новых, востребованных моментом началах. Речь офицера перед солдатами, построенная только на аргументах практической морали, естественно, доступна пониманию последних, но она не возвышает их и мотивов их борьбы в собственных глазах, не стимулирует стремления стать лучше, добиться большего. С другой стороны исключительно диалектическая, учительная речь, к каким бы высоким целям она не призывала, как бы отрывается от реальных условий, в которых проходит жизнь любого человека, его «бытовых» интересов и насущных потребностей. Умелая организация речи позволяет, не насилуя обыденного сознания солдат и сержантов, определяемого практической моралью, исподволь добиваться воспитывающего воздействия речи, диктуемого интересами службы.
Увлечение одной только ораторикой, рассчитанной на эксплуатацию практической морали слушателей, пренебрежение диалектической, воспитывающей речью может означать только одно: сознательный отказ оратора от ри-
торики в пользу манипуляции. Манипулятивное речевое воздействие позволяет быстро достичь целей оратора, но при всей своей видимой эффективности оно отучает слушателей думать и чувствовать. Не воспитывая лучшее в человеке, невозможно в трудный момент и опереться на это лучшее.
Полезно сравнить содержание военной речи Наполеона перед началом Итальянского похода (1796 г.) и его же приказа на Бородинское сражение. Если в первом случае половина речи посвящена разъяснению недопустимости насилия по отношению к мирному населению, то во втором — мы имеем дело с прямым поощрением солдат к грабежу. Утрата воспитательного воздействия военных речей Наполеона напрямую связывается нами с постепенным отказом великого полководца от диалектической речи. И это было самой главной ошибкой Наполеона. Гибель в России наполеоновского нашествия была обусловлена прежде всего моральным разложением его армии, не имевшей иных стимулов борьбы, кроме организованного грабежа.
Значение военной риторики возросло с началом на территории России Гражданской войны (1918-1922). Гражданская война всколыхнула все слои российского общества и вынесла из его недр великое множество талантливых людей, которые, по пословице, были талантливы во многом, в том числе и во владении словом. Достаточно сказать, что из шести лидеров Белого движения (ген. А.И. Деникина, П.Н. Краснова, П.Н. Врангеля, Н.Н. Юденича, Е.К. Миллера и адм. А.В. Колчака) четверо (ген. А.И. Деникин, П.Н. Краснов, П.Н. Врангель, адм. А.В. Колчак) до революции более или менее профессионально занимались литературной и научной деятельностью.
Относительно немногочисленные воинские контингенты, игравшие решительную роль в сражениях Гражданской войны, слагались из людей чрезвычайно активных, целеустремленных и кровно заинтересованных в победе, поскольку в ожесточенном гражданском противостоянии речь шла, как правило, о жизни и смерти. В такой обстановке подвиг переставал быть чем-то выдающимся; он становился нормой, и эта норма устанавливалась чуть ли не в дисци-
плинарном порядке. Естественно, что приказы, требовавшие подвига, должны были оперировать словами, заключавшими в себе нечто большее, чем простое указание на положение противника, соседей и задачу дня.
Сражения Гражданской войны обеспечивали со стороны белых все рассмотренные выше пафосы военной риторики, в то время как со стороны красных преобладал социальный пафос, основанный на использовании в военных речах новых, социально-классовых ценностей. С этих позиций «пролетарское» сознание лидеров советского государства рассматривало даже Советско-польскую войну (1920-1922) как вариант социальной борьбы, т.н. «внешнюю контрреволюцию». Такие же взгляды были распространены и во время Советско-финляндской войны (1939-1940), когда красноармейцы воевали против «белофиннов» и в первом периоде Великой Отечественной войны.
Правильный выбор пафоса в военной риторике имеет огромное значение. Он определяет направленность воинского воспитания, военной пропаганды и контрпропаганды. Так, в 20-е—30-е гг. ХХ в. красноармейцы воспитывались в твердой уверенности, что с началом фашистской агрессии против СССР в тылу гитлеровских войск неминуемо восстанет немецкий пролетариат. На идеологической основе социального пафоса строилась и советская пропаганда. В начале Великой Отечественной войны лозунги первых советских листовок безуспешно взывали к классовому сознанию солдат вермахта: «Немецкие солдаты! Да здравствует дружба между немецким и русским народами!.. Вы воюете против единственной страны социализма, в которой трудовой народ во время Октябрьской социалистической революции уничтожил власть капиталистов и помещиков» [3, С. 124].
Только 7 ноября 1941 г. в осажденной Москве в речи главы советского государства И.В. Сталина зазвучал патриотический пафос, под знаком которого и проходила освободительная борьба советских народов против немецко-фашистской агрессии. В конце войны в знаменитом тосте И.В. Сталина за здоровье русского народа отчетливо проявился и пафос национальный, ознамено-
вавший на краткое время обращения партийно-политического руководства к реалиям времени.
Современная западная военная риторика добавила к уже известным па-фосам (героическому, патриотическому, религиозному, государственному, национальному и социальному) относительно новый пафос, который можно условно назвать наднациональным. Именно под знаком защиты наднациональных ценностей — свободы, демократии, прав человека — возникают очаги агрессии по всему миру. Опасность наднационального пафоса в военной пропаганде противника заключается, во-первых, в международной изоляции государства, подвергшегося агрессии, и, во-вторых, в разложении его войск, растерянности и подавлении воли к сопротивлению гражданского общества, столкнувшихся с необходимостью противодействия носителям такой привлекательной идеологии.
Результаты исследования и их обсуждение
Для современной западной военной риторики характерно стремление к диалогичности. Программы развития лидерства, рассчитанные на американских военнослужащих, например, построены, фактически, на речевом воспитании. В рамках этого, на наш взгляд, перспективного вида воспитания военнослужащие выступают как равноправные субъекты речевого взаимодействия. В процессе речевого воспитания формируется не только способность к речи, но, что самое главное, способность к социально значимой речи, которая понимается как речь, способствующая возникновению изменений в общественном сознании или непосредственно влияющая на результаты общественной деятельности.
Именно речевое воспитание в современных условиях решает задачу воспитания человека, которая К.Д. Ушинскому представлялась целью образования. «Этот вид воспитания, конечно, не имеет ничего общего с выпуском в жизнь просто офицеров, инженеров, сельских хозяев, учителей и прочих, и прочих. В каждом из них чувствуется в большей или меньшей степени специалист, но слишком мало «человека». Между тем должно быть наоборот: воспитание
должно образовать, оформить прежде всего «человека», — и потом уже из него, как из личности развитой, нравственной, непременно выработается и соответствующий специалист, любящий избранное им дело, преданный ему, тщательно изучающий его и потому способный приносить наибольшую пользу в избранной им сфере деятельности, соответственно размерам своих природных дарований» [11].
Речевое воспитание военнослужащих должно строиться на использовании возможностей риторического подхода. Центральное положение риторического подхода формулируется достаточно просто: максимальная активизация мыслительной деятельности обучающихся возможна при всемерной активизации их речевой деятельности.
Речь и мышление как основные психические процессы тесно взаимосвязаны. «Язык не есть что-либо отрешенное от мысли, а напротив, органическое ее создание, в ней коренящееся и беспрестанно из нее вырастающее.», — справедливо отмечал К.Д. Ушинский. Речь — отражение и, одновременно, способ существования и способ развития мышления. Старая истина «Я мыслю — следовательно, я существую» в настоящее время может быть переформулирована как: «Я говорю — следовательно, я существую».
Коммуникативная компетенция характеризуется способностью осуществлять речевую деятельность в различных видах и ситуациях общения. Для этого необходимо уметь применять в речевой практике социальные, национальнокультурные правила, оценки и ценности, которые определяются культурологическим знанием и нормами речевого этикета. Однако, если буквально следовать определению, это означает, что офицер даже со сформированной коммуникативной компетенцией оказывается способен лишь эффективно применяться к «речевой реальности». Реальность же эта в воинском подразделении может быть и не слишком привлекательной. В результате нередки случаи, когда офицеры предпочитают говорить с солдатами грубым языком улицы, уповая на то, что такой «язык» более привычен для подчиненных. Ни о каком воспитании в
этом случае говорить, конечно, не приходится.
Заключение
На повестку дня сегодня становится вопрос о воспитании у офицера способности формировать «речевую реальность» в требуемом для военной службы направлении. Выработкой этой способности с древности занималась риторика. Знаменитый римский ритор Марк Фабий Квинтилиан (I в.) в своих 12 книгах риторических наставлений говорил о воспитании оратора, как человека способного изменять общество речью. В этом смысле и надо понимать содержание коммуникативной компетенции офицера и значение военной риторики на современном этапе.
Список литературы
1. Аппиан Александрийский Римская история. М.: Наука, 1998. 726 с.
2. Арриан Походы Александра. / Пер. с древнегр. М.Е. Сергиенко. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962.
3. Бурцев М.И. Прозрение. М.: Воениздат, 1981. 320 с.
4. Гродеков Н.И. Война в Туркмении. С.-Петербург, 1883-1884.
5. Записки Юлия Цезаря и его продолжателей. / пер. и комм. М.М. Покровского. М.: Научно-издательский центр «Ладомир» — «Наука», 1993.
6. Квинт Курций Руф История походов Александра Македонского. С приложением сочинений Диодора, Юстина, Плутарха об Александре. М.: Изд-во МГУ, 1993.
7. Макиавелли Н. Военное искусство. М.: Воениздат, 1939.
8. Повесть о разорении Рязани Батыем. М.: Худож. лит., 1981. С. 184-200.
9. Светоний Жизнь двенадцати цезарей. Пер. с лат. М.Л. Гаспарова / Пре-дисл. И прим. М.Л. Гаспарова. М.: Правда, 1988. 512 с.
10.Сказание о Мамаевом побоище. М.: Худ. лит., 1981. С. 132-190.
11. Ушинский К.Д. Избранные труды. В 4 кн. М.: Дрофа, 2005.
12.Фукс Е.Б. О военном красноречии. С-Петербург, 1825.
References
1. Apian Aleksanrijsky Rimskaya istoria [The History of Rome]. М., 1998.
2. Arrian Pokhody Alecksandra [The Campaigns of Alexander]. M., 1962.
3. Burzev M.I. Prozrenie [Insight]. M, 1981.
4. Grogeckov N.I. Voina v Turckmenii [The war in Turkmenistan]. SPb., 18831884.
5. Zapiski Yuliya Tzezaria i ego prodolgateley [The memories of Julius Caesar and his successors]. M, 1993.
6. Kvint Kurzij Ruf Istoria pokhodov Alecksandra Mackedonskogo [The history of the campaigns of Alexander of Macedon]. М., 1993.
7. Mackiavelly N. Voijennoe iskusstvo [Art of war]. М., 1939.
8. Povest o razorenii Ryazany Batiem [The tale of the ruin of the Ryazan Batu Khan]. М., 1981.
9. Svetony Gizn dvenadzaty tzezarey [Lives of the twelve Caesars]. М., 1988.
10. Skazanie o Mamaevom poboische [The tale of Mamaev massacre]. М.,
1981.
11. Ushinsky K.D. Izbrannie trudy [Selected works]. М., 2005.
12. Fuks E.B. O voiennom krasnorechii [On the military eloquence]. SPb., 1883-1884.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Зверев Сергей Эдуардович, доцент кафедры организации и методики образовательного процесса, кандидат педагогических наук
Военный учебно-научный центр Военно-морского флота Ушаковская наб., д. 17/1, Санкт-Петербург, 197045, Россия е-mail: [email protected]
DATA ABOUT THE AUTHOR
Zverev Sergey Eduardovich, assistant of professor of chair of the process of education, Ph.D. in Pedagogical Science
Navy Science and Education Center
17/1, Ushakovskaya embankment, Saint-Petеrsburg, 197045, Russia е-mail: [email protected]
Рецензент:
Ефремов О.Ю., заведующий кафедрой гуманитарных и социальноэкономических дисциплин, доктор педагогических наук, профессор (Военная академия связи имени Маршала Советского Союза С.М. Буденного)
