CC BY
120
УДК 947
Варзаков Игорь Валерьевич
Кунгурский автотранспортный колледж
ВОЕННАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В БЕЛОЙ БОРЬБЕ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ Varzakov I.V.
Kungur motor transportation college
MILITARY INTELLIGENTSIA IN THE WHITE ARMY BATTLES IN THE EASTERN FRONT
Аннотация: Прослеживается судьба офицерства как значительной части российской интеллигенции, оказавшейся «по ту сторону баррикад» относительно победившего большевизма. Анализируются состав данной категории, источники ее пополнения, численность офицеров в Сибирской армии в сравнении с армией Юга России, исторический путь офицеров в условиях Белой армии Восточного фронта.
Ключевые слова: интеллигенция, военная интеллигенция, гражданская война, офицерский корпус, Восточный фронт белых, добровольчество, мобилизационная система, командные кадры, трансформация общественных настроений.
The destiny of officers who were a sizeable part of the Russian intelligentsia and found themselves “across the barricade» against the winning Bolsheviks is observed in the paper. The author analyzes the structure of the category of intelligentsia, the sources of its replacement, the officers’ manpower in the Siberian Army as compared to the Army of South Russia, the historical way of the officers in the White Army Eastern Front.
Key words: intelligentsia, military intelligentsia, civil war, officers corpus, the White Army Eastern Front, voluntary service, mobilization system, command frame, transformation of public sentiment.
© Варзаков И.В., 2013
В дореволюционной России значительную часть интеллигенции составляла интеллигенция военная, то есть офицерский корпус. По данным переписи 1897 года, в Российской империи на военной службе состояло 43,7 тыс. офицеров и генералов (для сравнения: учителей учебных заведений в это время насчитывалось 79,5 тыс., инженеров - 4 тыс., врачей - 18,8 тыс.). В Первую мировую войну русская армия вступила с 70 тыс. кадровых офицеров (считая призванных из отставки и выпущенных из военных училищ - хотя и с сокращённым сроком обучения, но с правами кадровых офицеров) [2. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 2883. Л. 132].
В исторической литературе утвердился тезис о гибели большей части довоенного офицерского корпуса на полях сражений 1914-1917 годов. Однако анализ документов показывает, что безвозвратные потери кадрового русского офицерства в Первой мировой войне составили порядка 20 тыс. человек, или менее 30 процентов (без учета бывших отставных офицеров - 35 процентов) [2. Ф. 2012. Оп. 1. Д. 4. Л. 5-6; 13, 31]. Проблемы же с укомплектованием армии командным составом обусловливались не столько потерями, сколько развертыванием новых соединений и частей.
Выход был найден в том, чтобы перейти к системе ускоренной подготовки офицеров военного времени - прапорщиков. За три с лишним года Первой мировой войны в русскую армию влилось свыше 230 тыс. офицеров [2. Ф. 1. Оп. 2. Д. 1209. Л. 38 об. - 39; Ф. 2012. Оп. 1. Д. 4. Л. 5 об. - 6] - больше, чем за всю предшествующую историю. Единственным критерием отбора кандидатов в школы прапорщиков (кроме состояния здоровья) стало наличие хотя бы начального образования. К примеру, в пехотных полках 6-й армии в 1917 году 5 процентов офицеров военного времени имели высшее образование, 22 -законченное среднее, 20 - неполное среднее, 31 - начальное и 22 процента -домашнее образование [16, с. 90]. По сравнению с довоенным периодом общеобразовательный уровень офицерства снизился, но, тем не менее, был достаточно высок, особенно на фоне этого показателя по интеллигентским профессиям страны в целом: фактически офицерский корпус вобрал в себя большую часть отечественной интеллигенции призывного возраста.
Социальное происхождение офицеров, пополнявших армию во время войны, иллюстрирует следующий факт: из 1000 прапорщиков, прибывших зимой 1915 года на Юго-Западный фронт, 700 были выходцами из крестьян, 260 - из купцов, мещан и рабочих и лишь 40 - из дворян [2. Ф. 7690. Оп. 2. Д. 35. Л. 5]. Процесс демократизации офицерского корпуса остановить было невозможно, но преувеличивать степень политизированности офицерства вряд ли стоит. Офицеры, пополнившие командный состав в годы войны, в
большинстве были молоды и не обладали ни богатым политическим, ни жизненным опытом. Нельзя делать однозначных выводов и о том, что обновленное офицерство стало близко солдатской массе. Отмечалось, что если сельские учителя, например, пользовались авторитетом у подчиненных, то прапорщики из студентов, более избалованные городской жизнью и оторванные от крестьянства, похвастаться этим не могли [15, с. 250].
Офицерский корпус достаточно спокойно воспринял отречение царя и приход к власти Временного правительства [см., например: 10, с. 36; 11, с. 23]. В период буржуазно-демократической республики началась масштабная чистка командного состава, особенно «снизу». Позиции офицерства в огромной мере оказались подорванными тем, что оно, в массе своей, самоустранилось в дни революции. Еще более усугубилось положение офицерского состава в связи с попыткой корниловского выступления в августе 1917 года. В глазах народа офицерский корпус предстал силой, враждебной революции. В результате командиры потеряли всякую возможность предотвратить или хотя бы замедлить развал армии.
Захват большевиками власти в октябре 1917 года не встретил сколько-нибудь серьезного сопротивления. В условиях разрухи, политического кризиса, тяжелого положения на фронтах выдвинутая Лениным и его сторонниками радикальная программа преобразований оказалась привлекательной для широких слоев народа. Свидетельством утраты Временным правительством популярности, в том числе в армии, явилась ничтожность военных сил, пытавшихся защитить это правительство. Однако Октябрьская революция породила и немало противников, причем их число множилось по мере воплощения в жизнь планов социалистического переустройства России. И ядром антибольшевистского Белого движения стало офицерство.
В целом для офицерства переход на антибольшевистские позиции в огромной мере определялся той обстановкой, которая складывалась в стране накануне, а главное, после Октябрьской революции. Свое отношение к армии и ее командному составу сторонники Ленина со своей определенностью показали еще до прихода к власти, ведя антивоенную пропаганду, поощряя дезертирство и неповиновение офицерам. 25 октября Петроградский Военно-революционный комитет издал приказ, обязывающий солдат арестовывать «как врагов» всех офицеров, которые «прямо и открыто» не присоединятся к совершившейся революции [1, с. 7]. Для подавляющего большинства офицеров требование немедленной поддержки большевиков было заведомо неприемлемым.
В качестве важнейшего шага на пути к слому старой армии большевистское руководство видело смещение прежнего командного состава и
замену его выборными начальниками, поддерживающими политику Советской власти. Это усугублялось, зачастую, крайне грубыми методами смены командного состава, вплоть до самочинных расправ над офицерами, поставленными, фактически, вне закона. Больно ударила по офицерскому корпусу и начавшаяся еще до заключения официального перемирия с немцами демобилизация русской армии. Увольняемым офицерам пенсия за службу не предусматривалась (за исключением тех, кто потерял трудоспособность), и они, не имея гражданской специальности и каких-либо источников дохода, оказались в чрезвычайно затруднительном материальном положении. Это относилось не только к кадровым военнослужащим, но и к массе офицеров военного времени. Образование, которое они полностью или частично получили до службы в армии, в новых экономических и социальных условиях зачастую могло не быть востребованным.
С обстановкой направленного против него террора, знакомого по последним месяцам службы в войсках, офицерство в еще более широких масштабах сталкивалось и при возвращении к гражданской жизни. Еще до принятия 5 сентября 1918 года Декрета о «красном терроре» с его системой заложничества, массовыми расстрелами и прочими мероприятиями, в числе первоочередных жертв которых неизменно оказывались бывшие офицеры, их арестовывали десятками и сотнями по пути с фронта, по возвращении к месту жительства и казнили без суда и следствия, руководствуясь «классовым чутьем» и «революционной целесообразностью» [11, с. 163; 4, с. 297; 14, с. 371]. Помимо более чем обоснованного страха за собственную жизнь бывшие офицеры, как и представители других групп российского общества, не могли не испытывать тревогу за судьбу страны в целом.
Экспроприация частной собственности, разгон Учредительного собрания, подписание унизительного Брестского мира - эти и другие мероприятия большевиков вызывали резко отрицательное отношение даже у людей левых политических взглядов, а таких среди офицеров военного времени было немало. И, поскольку недавним военным было легче, чем гражданским лицам, вступить на путь вооруженной борьбы против враждебного им режима, неудивительно, что офицеры оказались в первых рядах антибольшевистского Белого движения.
Вместе с тем будет совершенно неправильным автоматически применять данное положение ко всем представителям командного состава бывшей царской армии, чье добровольное или вынужденное участие (или неучастие) в Гражданской войне зависело от многих факторов, в том числе от места жительства, состояния здоровья, семейного положения. Можно полагать, хотя и с определенными
оговорками, что в борьбе против Советской власти из 250 тыс. офицеров, состоявших в русской армии накануне Октябрьской революции, участвовало 170 тыс., то есть 68 процентов. Через антибольшевистские формирования на Востоке России прошло примерно 35,4 тыс. офицеров (для сравнения: на Юге - 115 тыс., на Западе - около 7 тыс., на Севере - 3,5-4 тыс.) [7, с. 528].
Большой отпечаток на географию Белого движения наложило то обстоятельство, что в период развертывания Гражданской войны преобладающая часть офицерства находилась в центральных и западных районах бывшей Российской империи. Там, в основном в губернских городах, до 1914 года располагались воинские части, штабы и учреждения, проживали семьи кадровых военнослужащих, там же концентрировалась и интеллигенция, из которой происходили многие офицеры военного времени. Поэтому наибольшее количество офицеров скопилось именно в крупных городах (свыше 50 тысяч - в Москве). На территориях же, где образовался Восточный фронт Гражданской войны, находилось гораздо меньшее число офицеров. Так, в Казанском военном округе на 1 января 1917 года насчитывалось около 15 тыс. офицеров; Оренбургское и Уральское казачьи войска располагали примерно 1,1 тыс. офицеров [2. Ф. 1720. Оп. 4. Д. 245. Л. 28-50].
На Восточном фронте антибольшевистские формирования создавались, в основном, по месту жительства офицеров старой армии. В условиях относительной слабости Советской власти в начале 1918 года в Поволжье и Сибири сложился ряд подпольных организаций, состоявших из офицеров местных гарнизонов и вернувшихся с фронта, а также бежавших из Москвы и Петрограда (в одном лишь Омске собралось 6-7 тыс. офицеров). Ядром ячеек сопротивления становился командный состав местных частей и учреждений (в Сибири, например, полков 11-й Сибирской дивизии, в Нижнем Новгороде -кадетского корпуса), вокруг которого группировались офицеры других частей, более многочисленные, но разрозненные. Руководители белых организаций (А.Н. Гришин-Алмазов, Н.А. Галкин, А.Н. Пепеляев и другие) имели чины не выше полковника [9, с. 238].
Особенностями первых белогвардейских формирований, в том числе на Востоке, был их добровольческий характер и то, что они были в основном офицерскими, с добавлением представителей учащейся молодежи и казачества. Добровольческий принцип комплектования обеспечивал достаточно высокие морально-боевые качества пополнений, однако он таил в себе и немалые противоречия. С одной стороны, положение множества офицеров на должности рядовых изменяло характер взаимоотношений начальника и подчиненного: добровольцы были прикреплены к армии морально, но не юридически.
С другой стороны, необходимость наращивания численности белых армий диктовалась тем, что последние нацеливались на решение задач общероссийского масштаба. Отказ от системы добровольчества обусловливался и переходом противника ко всеобщей воинской повинности, всё более сказывающимся численным превосходством Красной армии. Поэтому на смену добровольческому принципу комплектования приходит мобилизационный. Так, в Поволжье уже в середине августа объявляется призыв офицеров до 35-летнего возраста (генералов и старших офицеров - независимо от возраста).
Общеизвестно, что мобилизации в Гражданскую войну проходили с большими трудностями [3. Ф. Р-29. Оп. 1. Д. 24. Л. 1; Ф. Р-656. Оп. 2. Д. 5. Л. 11]. В первую очередь это относилось к крестьянству, составлявшему основную массу населения. В 1918 году крестьяне старались уклониться от призыва в любые противоборствующие формирования. Однако в 1919 году в настроениях русского общества наметился перелом, связанный с переменами в антибольшевистском лагере. Возникшие ранее демократические правительства, наиболее представительным из которых был Комуч, не оправдали ожиданий населения. Обещания защищать права граждан, установить либеральные формы правления оказались практически невыполнимыми в условиях Гражданской войны.
Реальная власть из рук социалистов все более переходила к представителям Белого движения, выступавшим за восстановление капиталистических порядков, возвращение помещикам и крупной буржуазии утраченной собственности, прекращение «игр в демократию» и установление военной диктатуры (последнее, в общем, представлялось в тогдашней ситуации вполне логичным). «Учредиловская демократия» переставала устраивать и державы Антанты, стремившиеся в кратчайшие сроки ликвидировать источник коммунистической опасности. Интервенционистские войска, поддерживавшие белых, вели себя в России подобно хозяевам, что также не могло способствовать завоеванию симпатий населения [12, с. 166, 276-277]. Монархические настроения, возобладавшие в военных кругах [5, с. 543], ориентация на старые, даже не дооктябрьские, а дофевральские, порядки отталкивали, в конечном счете, даже тех крестьян, кто, натерпевшись от большевиков, поначалу добровольно присоединялся к белогвардейцам.
Трансформация общественных настроений не могла не распространяться и на офицерство, в том числе ту его часть, которая прежде по разным причинам не принимала участия в Гражданской войне. По свидетельству белых военачальников, уже в 1918 году проблема призыва офицеров приобрела весьма серьезный характер. Поступавший на доукомплектование как рядовой,
так и офицерский состав рассматривался командованием в качестве недостаточно надежного. В белых войсках отмечались факты не только дезертирства офицеров, но и перехода их на сторону Красной армии [4. Ф. Р-29. Оп. 1. Д. 303. Л. 2]. Беда царской армии - переполненность офицерами тыла -поразила Белое движение в еще больших масштабах. Несмотря на наличие огромного количества разного рода вспомогательных частей и учреждений и просто отдельных военнослужащих в тылу (а вероятнее, как раз вследствие этого), тыл белых был исключительно слаб и подвержен разложению. Недоверие фронтового офицерства к собственному тылу обусловливалось еще и деятельностью находящихся там карательных органов - контрразведки, следственных комиссий, нередко творивших произвол в отношении командного состава. Военнослужащих, чье поведение в послереволюционный период вызывало сомнения, данные структуры, созданные не без влияния примера советской ЧК, отстраняли с занимаемых должностей, лишали полученных еще в императорской армии чинов и наград и т.п.
Как уже отмечалось, на Востоке белогвардейцы располагали примерно втрое меньшим числом офицеров, нежели на Юге. В этой связи историографы Белого движения говорят о нехватке командных кадров на Восточном фронте [см., например: 8, с. 94]. Однако показатели соотношения офицеров и нижних чинов в войсках Восточного фронта на разных этапах его существования отнюдь не свидетельствуют о драматизме ситуации. Так, в Сибирской армии в конце августа 1918 года, то есть в период перехода от добровольческой системы комплектования к мобилизационной, на одного офицера приходилось четыре солдата, в октябре - 17. Войска фронта в целом, достигшие максимальной численности к июлю 1919 года, состояли тогда из 19,6 тыс. офицеров и 416,6 тыс. солдат - соотношение примерно 1:21. Доля офицерского состава может показаться небольшой лишь на фоне вооруженных сил Юга России, но отнюдь не в сравнении со старой русской армией.
Другое дело, что командные кадры распределялись весьма неравномерно. В том же июле 1919 года в Уральской отдельной армии, например, на каждого офицера приходился в среднем 41 солдат. Войска порой испытывали недостаток в младших и средних командирах, когда как тыл был переполнен офицерами [6, с. 20]. Восточный фронт располагал более чем двумя десятками генералов, получивших генеральские звания до 1918 года, и почти все они занимали штабные и административные должности. Подавляющее же большинство генералов, находившихся на командных постах, до революции были штаб- и даже обер-офицерами.
Восточный фронт, видимо, в основном в силу географического фактора, не дал Белому движению такой яркой плеяды вождей, какая появилась в Добровольческой армии (М.В. Алексеев, А.И. Деникин, М.Г. Дроздовский, С.Л. Марков и др.). В результате в конце 1918 года лидером антибольшевистских сил на Востоке стал адмирал - объявивший себя «Верховным правителем России» А.В. Колчак. Хотя другие вожди Белого движения вынуждены были формально признать первенство адмирала, опиравшегося на поддержку Антанты, такое «самовыдвижение» человека, имевшего опыт руководства только флотом, было весьма пагубно не только в политическом, но и в чисто военном плане, поскольку Гражданская война носила ярко выраженный сухопутный характер. Дальнейшим следствием явилось то, что ближайшее окружение «Верховного правителя России» состояло, в значительной степени, из людей случайных.
Кадровый офицер царской армии, служивший в Военном ведомстве Колчака, генерал А.П. Будберг характеризовал высший командный состав колчаковской армии следующим образом: «Я это уже не раз видел во время Великой войны в штабах армий, где стратегические мальчики, сидя за сотни верст от фронта, во все мешались. Здесь то же самое: такая же надменная властность, скоропалительность, обидные замечания по адресу фронтовых начальников - и все это на пустом соусе военной безграмотности, отсутствия настоящего военного опыта. Понятно, почему так ненавидят на фронте ставку: все ее распоряжения отдаются безграмотными в военном деле фантазерами и дилетантами... Адмирал, по-видимому, очень далек от жизни и, как типичный моряк, мало знает наше военно-сухопутное дело» [6, с. 18, 21].
Комплектование командного состава Восточного фронта белых в политическом отношении примечательно не только тем, что здесь роль Верховного главнокомандующего присвоил себе военный министр, низложивший собственное правительство. На данном театре действий имела место попытка создания регулярных вооруженных сил под руководством социалистов, сторонников Учредительного собрания. Формировавшаяся Самарским Комучем так называемая Народная армия с самого начала столкнулась с недостатком опытных военачальников. В октябре 1918 года в 60-тысячной армии состояло около 5 тыс. офицеров. Однако неплохие количественные показатели отчасти девальвировались тем, что офицерство, особенно старшее, с трудом мирилось с эсеровским характером Комуча. Даже внешняя атрибутика Народной армии - название, отсутствие погон, обращение «гражданин» - находилась в противоречии с настроениями офицерства, которое терпело Комуч лишь как неизбежное зло, позволявшее, по крайней
мере, вести борьбу с большевиками. После колчаковского переворота Народная армия была переформирована.
Гражданская война на востоке страны дала также интересный пример руководства со стороны офицеров восстанием рабочих Ижевского оружейного завода. Несколько десятков офицеров занимали на предприятии разные должности: от рабочего до инженера, причем многие трудились здесь еще до 1914 года. Когда восстание было подавлено, его участники влились в белую армию, где образовали Ижевскую дивизию. Характерно, что даже в начале 1919 года в соединении полками командовали поручики и подпоручики: причины нежелания старших офицеров служить в подобной пролетарской дивизии, думается, очевидны.
Восточный фронт белых, как никакой другой, ослаблялся атаманами и атаманщиной. Г.М. Семенов, Б.В. Анненков, М.Л. Унгерн и другие представители данного явления имели, по сути, личные вооруженные силы со своеобразными принципами комплектования. Так, Анненков, выказывая пренебрежение кадровым офицерам, предпочитал назначать на командные должности рядовых казаков, офицеров же принимали в качестве нижних чинов. Декларируя необходимость радикального омоложения начальствующего состава, атаман наряду с этим не скрывал, что «избегает интеллигентных офицеров». Впрочем, на заключительном этапе военных действий на Востоке белогвардейцы, теряя поддержку населения и терпя поражения, испытывали скорее нехватку рядового, нежели командного состава. В последней крупной операции - Якутском походе, завершившемся летом 1923 года, - в отряде Бочкарева, например, на десять рядовых приходился один генерал, четыре штаб- и 37 обер-офицеров [6, с. 17].
На Восточном фронте с 1919 года функционировало довольно много военно-учебных заведений, в том числе Хабаровское, Читинское и Томское военные училища, Омское артиллерийское, Красноярское кавалерийское и Оренбургское казачье училища, Уральская школа прапорщиков, так называемые инструкторские школы. Училища комплектовались, прежде всего, юнкерами, не закончившими учебы из-за революции, кадетами и добровольцами из выпускников гражданских учебных заведений, отличившимися солдатами. Учебный курс в большинстве училищ рассчитывался на полный курс мирного времени, в действительности же выпуски производились до срока. На Восточном фронте находилась и Академия Генерального штаба, перешедшая летом 1918 года на сторону белых. Всего до конца 1920 года войска получили из военно-учебных заведений 6 500 офицеров. Эти цифры, в общем, сопоставимы с данными о потерях, которые
определяются приблизительно в 7 тыс. погибших офицеров. Еще столько же сумели эмигрировать, прочие же остались на советской территории [7, с. 528].
Еще в 1919 году советским Всероглавштабом по согласованию с Особым отделом ВЧК был выработан порядок направления перебежчиков и пленных, захваченных на фронтах Гражданской войны. Первоначально бывшие белые офицеры проходили через делопроизводство Особого отдела ЧК, где их разделяли на категории по степени благонадежности и целесообразности использования на службе в Красной армии. Так, кадровых обер-офицеров и офицеров из студентов, учителей и духовенства, а также юнкеров предлагалось отправлять в концентрационные лагеря для дальнейшей проверки. Офицеры военного времени (за исключением бывших студентов, учителей и представителей духовенства), признанные лояльными Советской власти, направлялись, в основном, в трудовые армии. Поскольку на Востоке, по сравнению с Югом России, преобладали офицеры мобилизованные, а не добровольцы, этим объяснялся относительно ослабленный режим в отношении пленных, попавших в руки большевиков.
С 1920 года по указанию Реввоенсовета Республики взятые в плен офицеры подлежали проверке на предмет установления пассивного или активного, добровольного или принудительного характера их службы в белой армии, других фактов биографии. Офицеры, лояльность которых была выяснена в должной мере, подлежали передаче в ведение местных военкоматов. Пермский губернский комиссариат по военным делам, к примеру, вел достаточно строгий учет бывших пленных офицеров, число которых колебалось в разные годы, достигая нескольких сотен. Особый интерес в историческом плане представляют анкеты бывших офицеров белых армий, хранящиеся ныне в Г осударственном архиве Пермского края.
Обобщенный портрет бывшего белого офицера Восточного фронта, который может быть воссоздан на основе имеющихся анкет, выглядит приблизительно следующим образом. Год рождения - 1894, то есть к началу Первой мировой войны ему было 20 лет, к началу Гражданской - 24 года. Национальность - русский (хотя нередко в соответствующей графе значится «мусульманин», «черемисин», «татарин» и т. д.). Сословное происхождение -из крестьян.
Гражданское образование офицеры успели получить довольно скромное, обычно варьирующееся от пяти классов до учительской семинарии, студенты университета на Восточном фронте встречались нечасто. Год призыва на военную службу - в среднем 1915-й. После нескольких месяцев обучения в военном училище (например, Иркутском) молодой человек получал чин
прапорщика, отправлялся в действующую армию и к Февральской революции 1917 года успевал дослужиться до подпоручика, реже - поручика. После Октябрьской революции и последовавшей за ней демобилизации старой армии офицеры-уральцы возвращались в родные места. В 1919 году начинается массовая мобилизация офицеров Колчаком. При этом имели место попытки сокрытия офицерских званий, что влекло за собой арест и другие репрессивные меры, о чем также неоднократно указывалось в анкетах. Карьеры на поприще Белого движения подавляющее большинство офицеров Восточного фронта сделать не сумело, имея к моменту пленения чин поручика, реже - штабс-капитана. Сдача в плен обычно носила массовый характер, в составе подразделений и частей, но примерно четвертая часть сдавалась в индивидуальном порядке.
Как явствует из анкет, советские органы внимательно изучали политический облик своих вчерашних противников: этому посвящен целый ряд вопросов анкеты. В силу понятных причин бывшие белые офицеры старались показать свою лояльность новой власти, указывая, как правило, что отнеслись к Октябрьской революции сочувственно, либо объясняя несочувственное отношение к большевикам «отсутствием политического воспитания». Среди ответов на вопрос о политических настроениях в настоящий момент (1923-1924 годы) нередки и такие: «К партии не принадлежу, но душой марксист», «Сочувствую РКП(б)», «Революционер».
Искренность подобных заявлений оценить сложно. Необходимо учитывать, что наиболее убежденные противники большевиков погибли в сражениях Гражданской войны либо пытались эмигрировать. Сказывалась, видимо, и относительно мягкая обстановка периода НЭПа, способная породить у бывших белогвардейцев иллюзии относительно своей судьбы, которая в дальнейшем, к сожалению, оказалась трагической для большинства офицеров, как и для весьма значительной части дореволюционной интеллигенции в целом.
Библиографический список
1. Декреты Советской власти. - М.: Госполитиздат, 1957. - Т. 1.
2. Российский государственный военно-исторический архив.
3. Государственный архив Пермского края.
4. Баумгартен А., Литвинов А. Кирасиры Ее Величества в Гражданской войне // Офицеры Российской гвардии в Белой борьбе. - М.: Центрполиграф, 2002.
5. Борель М. Уланы просят сыграть гимн // Офицеры Российской гвардии в Белой борьбе. - М.: Центрполиграф, 2002.
6. Будберг А. Дневник белогвардейца // Военно-исторический журнал. - 1998. - № 1.
7. Волков С. Российское офицерство как служилое сословие // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. - М.: Воен. ун-т. Рус. путь, 2000.
8. Волков С.В. Белое движение. Энциклопедия Гражданской войны. - СПб.: Нева; М.: ОЛМА-Пресс, 2003.
9. Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР (1917-1925 гг.). - М.: Политиздат, 1975.
10. Деникин А.И. Крушение власти и армии // Страна гибнет сегодня. - М., 1990.
11. Елисеев В.И. С Корниловским конным. - М : АСТ, 2003.
12. Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. - М.: Изд-во иностр. лит., 1957. - Т. 1.
13. Россия в мировой войне 1914- 1918 гг. в цифрах. - М., 1925.
14. Свечин А. Записки старого генерала о былом // Офицеры Российской гвардии в Белой борьбе. - М.: Центрполиграф, 2002.
15. Свечин А. Офицеры полка в боевой обстановке // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. М., 2000.
16. Чернавин В.В. Гибель кадровых русских офицеров // Военно-исторический журнал. - 1999. - №6.
