CC BY
35
сти открываются перед теми экономическими, энергетическими, дорожно-транспортными проектами, в которых могут принять участие вместе с ИРА центральноазиатские государства, Россия, Китай, Пакистан, Индия, Иран, т.е. страны, так или иначе объединенные в ШОС, БРИКС, «О 20». Искусственное отстранение США / Западом по идеологическим и геополитическим соображениям некоторых из них (России, Ирана либо Китая) за пределы таких проектов (ТАПИ, например) не позволит им заработать в полную силу, не будет способствовать нормализации обстановки в регионе. В преддверии окончательного вывода из ИРА иностранных войск от всего регионального сообщества, где неформально лидируют динамично растущие Россия и Китай, потребуются консолидированные усилия, направленные на то, чтобы не допустить изоляции ИРА либо превращения его в объект внешнего давления и манипуляций. Шанхайская организация сотрудничества, несмотря на объективную ограниченность ее возможностей, является ныне единственной структурой в Азии, в которой на тех или иных условиях присутствуют почти все влиятельные в регионе игроки. А потому в среднесрочной перспективе именно ШОС будет призвана давать ответы на усиливающиеся угрозы безопасности. Участие в ШОС ИРА в качестве наблюдателя позволит участникам организации более детально заняться этой проблемой. Если же для ее решения не будет выработано эффективных подходов, то в сфере региональной безопасности Россию и ее азиатских партнеров ждут новые и, скорее всего, плохие сюрпризы.
«Мировая экономика и международные отношения»,
М., 2012 г., № 11, с. 16-23.
П. Шлыков,
политолог
ВОЕННАЯ ЭЛИТА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ В ТУРЦИИ 2000-х ГОДОВ: СМЕНА ПАРАДИГМЫ?
Социально-политические процессы в странах Ближнего и Среднего Востока после завоевания ими политической независимости и начала строительства национальных государств объективно способствовали усилению роли военных в политической сфере. Это в прямом смысле стало одной из отличительных черт новейшей истории ближневосточного региона в целом. Наиболее сущест-
107
венные изменения в содержании и структуре политической власти в этих странах происходили в большинстве случаев при прямом использовании или активном участии национальных вооруженных сил. Военные свергали монархов и президентов, распускали парламенты и политические партии, формировали правительства и т.д. Фактически они составляли «стратегическую элиту», если следовать терминологии американского социолога Сьюзан Келлер, т.е. «особую социальную группу, чьи решения, суждения и действия имеют важные и определяющие последствия для многих членов общества».
Процесс политического развития Турецкой Республики в этом плане чрезвычайно показателен и репрезентативен. Турция -страна, где на протяжении XX в. вооруженные силы играли доминирующую роль в политической жизни. В начале XX столетия младотурецкая и кемалистская революции положили начало активной роли военной элиты в усилении централизованного государственного правления для решения сложных социальных проблем и обеспечения ускоренного преодоления экономической отсталости. А после окончания Второй мировой войны и перехода страны к многопартийности военная элита, вопреки желанию многих политиков «поубавить спеси гордому офицерству», не только не оставляет свои позиции «стратегической элиты», но и заметно укрепляет свой политический вес.
Особое значение имеют институциональные и правовые основы политического влияния военной элиты. Во времена Ататюр-ка начальник Генерального штаба был подчинён непосредственно президенту. После 1945 г. Исмет Инёню в рамках мер по «углублению демократии» понизил статус начальника Генштаба, подчинив его министру обороны. Но предпринимая этот шаг, который покончил со следами особого положения офицеров внутри государства, он не принизил почетного статуса военной профессии. Тем не менее заговорщическая деятельность в армии против возможного злоупотребления политической властью началась именно в период президентства Инёню. В результате этого «турецкого эксперимента в демократии» (Фероз Ахмад) роль армии в политике не ослабла, а возросла.
Конституция 1961 г., принятая после военного переворота 27 мая 1960 г., повысила де-юре статус Генштаба и де-факто степень его автономности, выведя из подчинения министру обороны и переподчинив его непосредственно главе правительства. В рамках иерархии государственного протокола начальник Генштаба
108
занял четвертое место после президента, премьера и председателя меджлиса. По Конституции 1961 г. в качестве консультативного органа при правительстве был создан Совет национальной безопасности (СНБ), включавший ключевых министров и высшее командование ВС. СНБ стал важнейшей площадкой для регулярных контактов гражданского и военного руководства, где армия излагает свою позицию по наиболее острым вопросам в сфере политики. 4 января 1961 г. был принят знаменитый Закон № 211 «Устав внутренней службы ВС Турции», определивший главную обязанность армии как «защиту и сохранение Турецкого Отечества и Турецкой Республики» (ст. 35).
Поэтому у турецких военных никогда не было сомнений в отношении своего права на вмешательство: будь то военный переворот или же предъявление «меморандума», они всегда ссылались на «Устав внутренней службы». В 1960 г. это была ст. 34 Закона № 2771 от 1935 г., а в 1980 г. - ее новая редакция (ст. 35 Закона № 211). «По закону наша задача охранять и оберегать режим, когда с ним что-то случается. Мы не являемся врагами ни политики, ни политиков. Мы лишь стражи режима. Вооруженные силы находятся выше любых политических движений и вне их», - комментировал эту статью уже после своей отставки с поста начальника Генштаба Хильми Озкёк. Однако после 1983 г. военная элита стала менее склонна прибегать к угрозе силой, предпочитая использовать более тонкие методы и средства, чтобы гарантировать политику правительства в тех границах, которые виделись ей допустимыми.
В 1980-х - первой половине 1990-х годов, после возвращения к гражданскому правлению, Генштаб редко вмешивался в политику правительства. Генералы предпочитали давать рекомендации. «Переворот перестал быть "выходом", - отмечает генерал Озкёк. - Лучший выход - доведение до общественности мнения начальника Генштаба». В тех сферах, где военная элита играет ключевую роль в детальном формулировании политики, она стремится использовать официальные каналы в рамках госаппарата, самым важным из которых является СНБ.
Действующая Конституция 1982 г., принятая в условиях прямого военного правления, сохраняла основные принципы своих предшественниц, при этом она серьезно повысила статус СНБ. Он перестал быть просто консультативным органом - впредь кабинет министров при рассмотрении государственных вопросов должен был отдавать приоритет рекомендациям СНБ (ст. 118). Вступив-
109
ший в силу в 1983 г. Закон № 2945 «О СНБ и Секретариате СНБ» еще больше усилил роль СНБ, превратив его в важнейший инструмент влияния военной элиты на политическую жизнь страны. Закон предоставил генеральному секретарю СНБ право неограниченного доступа к любому гражданскому органу управления для мониторинга реализации рекомендаций, представленных СНБ кабинету министров.
Рабочий орган СНБ - его секретариат, в задачи которого входили подготовка и разработка под руководством генерального секретаря директивных и рабочих документов СНБ и составление различного рода справок для его членов. На пост генсека СНБ всегда назначался действующий полный генерал или адмирал, а в составе секретариата СНБ (более 400 человек) доминировали действующие и отставные офицеры, которые могли и определять повестку дня заседаний СНБ, и задавать вектор дискуссии. Все это превратило СНБ в достаточно влиятельный инструмент формулирования политики правительства в сфере безопасности (в широком смысле).
Армия могла также отслеживать действия гражданских властей, участвуя в деятельности ряда других правительственных органов, таких как Коллегия судов госбезопасности, Совет по высшему образованию или же Высший совет по радио и телевидению. Кроме того, установилась практика еженедельных встреч с премьер-министром и президентом, где на высшем уровне начальник Генштаба мог довести озабоченность армии до сведения политического руководства страны.
Еще одним источником влияния военной элиты является Организация взаимопомощи армии, или ОЯК (ОМи УаМт1а§ша Кигиши - ОУЛК). Созданная после военного переворота 27 мая 1960 г. по инициативе Комитета национального единства (КНЕ) с целью «избавления кадрового состава армии от беспокойства в отношении своего будущего и обеспечения его морального и материального спокойствия» ОЯК призвана была помочь офицерам, утратившим при режиме Баяра-Мендереса былой высокий социальный статус. ОЯК начала функционировать как пенсионный фонд и фонд взаимопомощи кадрового состава ВС Турции, обеспечивающий своим членам помимо предусмотренных Конституцией целый ряд дополнительных социальных гарантий. Источниками формирования фондов ОЯК, у истоков которого стояли такие крупные бизнесмены, как Вехби Коч и Кязым Ташкент, стали ежемесячные 10%-ные отчисления из жалованья действующих
110
офицеров, унтер-офицеров и некоторых категорий гражданских служащих. Постепенно ОЯК расширяла сферу своей деятельности, принимая на себя функции механизма накопления капитала для экономического развития страны, и стала «выступать одновременно и как организация, управляющая пенсионным фондом, и как структура, осуществляющая инвестиции предпринимательского капитала».
Вплоть до 2001 г. деятельность ОЯК (благодаря положениям специального Закона № 205) была непрозрачной, а ее финансовая структура оставалась закрытой. Никакой информации о своей деятельности ОЯК не предоставляла. Лишь в 2001 г. в связи с требованиями ЕС о конкуренции и прозрачности компаний был обнародован «Отчет о деятельности Группы», поразивший турецкую общественность своими финансово-экономическими показателями. Газеты того времени пестрели громкими заголовками: «С кризисом она (ОЯК. - П. Ш.) выросла»; «Тактика борьбы создала чудо»; «Турция для ОЯК становится тесной». ОЯК напрямую контролирует 29 компаний и в 60 принимает долевое участие, ее интересы простираются от промышленности, финансов и строительства до сферы услуг и внешней торговли (крупный металлургический холдинг АТАЭР (ATAER Holding А. §.), компания ОЯК «Рено» (OYAK Renault Otomobil РаЬйка1ака11 A. §.), транспортная компания «Омсан» (OMSAN Lojistik А. §.), телекомпания «ОЯК Телеком» (OYAK Telekomunikasyon Hizmetleri A. §.) и целый ряд других, включая дочерние компании в ряде европейских стран). На предприятиях, принадлежащих ОЯК, занято свыше 29 тыс. человек, а сама группа ОЯК является третьим по объему активов холдингом в Турции, уступая лишь холдингам Коч (Ко? Holding А. §.) и Сабанджи (Haci Omer Sabanci Holding А. §.). В 2009 г. объем продаж компаний группы ОЯК составил 19,1 млрд. тур. лир, объем активов - 28,3 млрд. тур. лир, а чистая прибыль, несмотря на мировой финансовый кризис, - 1 млрд. 187 млн. тур. лир, снизившись, правда, по сравнению с 1 млрд. 911 млн. тур. лир в 2008 г. Ведущие позиции в руководстве ОЯК принадлежат представителям военной элиты. Так, Совет представителей (около 100 человек), контролирующий деятельность ОЯК, целиком состоит из военных, из 40 членов Генерального совета лишь девять являются гражданскими лицами. Аналогичное соотношение и в Руководящем совете ОЯК (пять человек): его председатель Йыл-дырым Тюркер является корпусным генералом запаса, а еще два члена - действующими дивизионными генералами. В Ревизионной
111
комиссии из 10 членов пятеро являются действующими генералами, а еще один - генералом запаса.
В распоряжении армии имеется также ряд неформальных каналов для трансляции своих проблем и зондирования настроений как в обществе в целом, так и среди невоенной элиты. Это и частные контакты между влиятельными генералами и министрами, и публичные заявления «в официальном качестве» для СМИ. Хотя подобные высказывания и комментарии часто кажутся спонтанными, непосредственными, они никогда не являются выражением личного мнения и неизменно заранее одобрены начальником Генштаба. При этом круг лиц, которые могут высказываться «от лица армии» в СМИ, очень ограничен и включает только высшее командование ВС.
Начало 2000-х годов ознаменовало новый этап в деятельности СНБ. Административные реформы правительств Абдуллаха Гюля и Реджепа Эрдогана января - июля 2003 г. отменяли обязательное условие того, чтобы генеральный секретарь СНБ был действующим генералом (первый гражданский генсек был назначен в октябре 2004 г.), так же как и его право неограниченного доступа в любую гражданскую организацию или орган власти с целью мониторинга выполнения рекомендаций СНБ, а фактически -осуществления контроля за работой государственного аппарата. Правила, касающиеся назначений в секретариат, были сделаны более прозрачными, что привело к увеличению доли гражданских служащих и сокращению персонала СНБ на 25%. Самым же наглядным свидетельством намерений руководства ПСР в отношении военной элиты явилось изменение регулярности заседаний СНБ: из ежемесячных они стали проводиться раз в два месяца, что существенно осложнило использование СНБ в качестве инструмента давления на гражданское правительство. В это же время, с активизацией процесса вступления Турции в Евросоюз и последним десятилетием относительной политической стабильности, стало изменяться и отношение общества к политической активности военной элиты.
В этом смысле показателен один из популярных лозунгов массовых демонстраций апреля - мая 2007 г.: «Нет шариату - нет военным переворотам». При этом значительная часть турецкого общества (как либерально, так и консервативно настроенные круги) не готова полностью поддержать вытеснение военной элиты из сферы политики. При очевидном росте доверия к политической системе и демократическим институтам, широкой поддержке ре-
112
форматорских инициатив правительства, необходимость в военной элите как гаранте стабильности и безопасности - на уровне общественного сознания пока не отпала. Однако, как показывает ход общественной дискуссии последних лет, существует понимание того, что охранительный характер воздействия военной элиты на модернизацию и реформы в конечном итоге может стать одной из основных причин торможения и стагнации общественного развития. Все это ставит перед обществом вопрос, насколько оно готово консолидироваться вокруг существующей политической элиты и идеи низведения армии, а соответственно, и военной элиты, до «инструментального уровня», а также насколько сама военная элита готова принять на себя роль защитницы государства лишь от внешних угроз и смириться с подчинением политическому руководству страны.
В последние 10-15 лет в среде военной элиты возникли две условные группировки. С одной стороны - консервативное крыло («ястребы»), объединяющее большинство членов военной корпорации, с другой - их оппоненты - сторонники перемен, генералы умеренно либеральных взглядов («голуби»). Консервативное большинство выступает за сохранение политической системы, основные параметры которой были заложены во времена Кемаля Ататюрка: секуляризм, унитаризм, приоритет принудительно-силовых методов управления над политическими. Идеология этой группы своими корнями уходит в начало XX столетия - время распада Османской империи и крушения надежд на реставрацию былого имперского величия, когда на повестке дня с особой остротой стоял вопрос о физическом выживании турецкой нации, а стране угрожала полная потеря государственного суверенитета. В подобных условиях обоснованность централизации власти и ресурсов не вызывала вопросов.
Либеральное меньшинство, наоборот, ратует за превращение армии в одного из главных защитников модернизации турецкого общества и государства (несмотря на то что эти процессы ведут к серьезным реформам внутри самих вооруженных сил и сокращению влияния военных на политическую жизнь). В этих условиях роль армии в общественной жизни должна претерпеть существенные изменения, стать более восприимчивой к политическим и экономическим реформам, однако это требует и серьезной перестройки в сознании военной элиты.
Надо учитывать, что в Турции существует ряд внутриполитических проблем, решение которых требует вмешательства воен-
113
ных. Прежде всего, это эскалация волнений, развязанных на юго-востоке Турции в 1984 г. Рабочей партией Курдистана (РПК) (к началу 1990-х годов борьба переросла в гражданскую войну низкой интенсивности, а основная ответственность за борьбу с РПК перешла к регулярной армии, и фактически большая часть юго-восточной Турции стала управляться военными). Поэтому вопрос стратегии обеспечения национальной безопасности и сохранения территориальной целостности для военной элиты Турции оказывается приоритетным.
Насколько далеко правительство может зайти в своих реформах, в том числе и в области расширения гражданских свобод, чтобы это не ставило под угрозу национальные интересы (и насколько армия может поддерживать эти реформаторские инициативы или, по крайней мере, им не противостоять) - вот вопрос, который определяет уровень политической активности военной элиты в настоящее время.
Важно отметить, что обе условные группировки военной элиты едины в своем видении конечной цели эволюции государственно-политической и общественной системы страны - превращение Турции в современное европеизированное государство. Разница между «консерваторами» и «либералами» лежит в плоскости принятия или непринятия реформ как таковых, вернее, готовности идти на риск в их осуществлении. Либеральная группа военной элиты считает, что Турция готова к продолжению и углублению модернизации государства и общества, завершению демократизации политической системы, выступает за большее доверие к публичной политике и ее субъектам, считает возможным сведение роли армии во внутренней политике к минимуму. В то же время консервативное крыло военной элиты сохраняет свое настороженное отношение как к демократии, так и к публичной политике, не считает ее субъектов достаточно твердыми и последовательными в отстаивании государственных интересов, а главное - уверено в необходимости сохранения присутствия армии во внутренней политике (в том числе и для поддержания «заданного Ататюрком» направления общественно-политической модернизации Турции).
Либеральная группа военной элиты долгое время ассоциировалась с генералом Хильми Озкёком (начальник Генштаба, 2002-2006) и его сторонниками, выступающими за расширение интеграции Турции в мировое политико-экономическое сообщество и вступление страны в ЕС. В качестве оптимальной стратегии сохранения достижений кемалистской революции они предлагали
114
продолжение структурных преобразований, а не просто поддержание существующего внутриполитического порядка. На этом была основана их последовательная поддержка «пакетных реформ» первой половины 2000-х годов, направленных на приведение турецких законов в соответствие с европейскими нормами и стандартами (Копенгагенские критерии). Именно Хильми Озкёк публично заявил, что военная элита «всегда будет поддерживать вступление в ЕС и проводимые правительством реформы». С его точки зрения конфликты, подобные тому, что существуют между Турцией и Грецией из-за Эгейского моря, после серьезных шагов в сторону евроинтеграции могут быть решены «в течение недели», а само по себе движение за вступление в ЕС - есть «требование турецкого народа», которое будет способствовать развитию Турции как социального государства, ускорению экономического роста, повышению жизненных стандартов и качества жизни. По мнению Озкёка, вступление Турции в ЕС будет также способствовать снижению уровня внутриполитической напряженности в стране, поскольку в этих условиях «общественная поддержка таких организаций, как РПК, резко снизится».
В свою очередь, консервативно настроенная часть военной элиты исходит из наличия значительной политико-идеологической фрагментации турецкого общества, напряженных и даже антагонистических отношений между разными социальными слоями и этноконфессиональными группами. По ее мнению, проведение глубоких преобразований, затрагивающих все слои населения, при отсутствии «активной страховки» со стороны армии может привести к социальной катастрофе. Для «консерваторов» понятие «защита государства» трактуется не просто как защита государственных границ, а как отстаивание национальных интересов внутри страны и за ее пределами. При этом главную задачу армии они видят в сохранении достижений кемалистской революции - поддержании стабильности режима. Изменения, по их мнению, должны осуществляться в рамках существующих структур.
Различны позиции либералов и консерваторов и по вопросу вступления Турции в ЕС. Если первые видят в евроинтеграции залог продолжения модернизации и готовы принять практически все требования Брюсселя, то вторые скептически настроены в отношении многих из них, особенно тех, которые касаются прав религиозных и этнических меньшинств. Показательно интервью генерала Хюсейна Кыврыкоглу, которое он дал в 2005 г. Бывший начальник Генштаба (1998-2002) увязал угрозу усиления курдско-
115
го национализма с продвижением Турции на пути к членству в ЕС: «Брюссель постоянно твердит "курды, курдская нация, образование на курдском языке"... Однако если курдский станет языком преподавания в школах, что тогда будет служить сохранению национального единства страны? В этом случае существующая структура турецкого общества просто распадется. А подобным требованиям нет конца. Если пойти на уступки, то вслед за первым шагом навстречу придется делать еще и еще. Сегодня они говорят, что курды должны признаваться в Конституции в качестве одной из национальностей, населяющих Турцию. За этим последуют требования предоставить им автономию, превратить страну в федеративное государство и т.д. А все это значит, что Турция в конечном итоге просто развалится».
Существование внутри военной элиты групп, придерживающихся противоположных взглядов на фундаментальные вопросы внутриполитического развития страны, носит латентный характер и не приводит к открытому внутриэлитному конфликту, но вынуждает руководство турецкой армии проводить сбалансированную кадровую политику, уравновешивая на руководящих постах представителей либерального крыла сторонниками «жесткой линии». Так, когда в 2002 г. консервативные турецкие генералы не смогли воспрепятствовать назначению Хильми Озкёка на пост начальника Генерального штаба, генерал Кыврыкоглу назначил на ключевую должность командующего сухопутными войсками генерала-«ястреба» Айтача Ялмана (на тот момент возглавлявшего жандармерию, а в 2008 г. обвиненного в подготовке заговора против правительства ПСР) и фактически отправил в отставку более либеральную фигуру - генерала Эдипа Башера. Этим шагом Кыврыкоглу, покидавший высший военный пост, намеревался уравновесить реформаторские инициативы Хильми Озкёка и его лояльное отношение к политическому истеблишменту. Он не скрывал, что в его представлении взгляды Озкёка «слишком близки гражданским политикам», что делало нового начальника Генштаба недостаточно твердым в борьбе с исламистами. Тем самым высветилось главное противоречие между двумя группами военной элиты - разные подходы к выстраиванию отношений армии и гражданской власти. В свою очередь Озкёк публично отвечал, что «история покажет», какая линия и «тактика была более верной и действенной» в борьбе с главными угрозами национальной безопасности - курдским сепаратизмом и радикальным исламизмом.
116
Превалирование консервативных взглядов и незначительная доля сторонников реформ внутри армейской элиты - все это не выглядит неожиданным, если принять во внимание жесткие принципы внутрикорпоративной солидарности и особую атмосферу в высшем армейском руководстве, не поощряющую плюрализма мнений. Члены военной элиты фактически изолированы от внешнего мира. Начиная с учебы в военных училищах они пребывают в специфическом социальном окружении, которое не только отдаляет их от гражданской жизни, но и формирует особую психологию поведения и самоидентификации - установку на то, что военная корпорация должна сохранять свою закрытость, относиться с недоверием к гражданской бюрократии и политикам и всегда занимать жесткую позицию в отношении «рискованных» политических инициатив.
После отставки многие генералы и кадровые офицеры уходят в политику, бизнес, на дипломатическую службу и в различные аналитические структуры, становятся колумнистами общенациональных газет и занимают руководящие должности в СМИ, но при этом остаются членами военной корпорации (причем даже по формальным критериям - они продолжают жить на казенных квартирах, пользоваться армейской социальной инфраструктурой и т.д.). Отставники не исключаются из военной элиты, оставаясь ее полноправными членами и сохраняя свое влияние, а благодаря новым позициям в гражданской жизни осуществляют связь военной элиты с миром политики и бизнеса, что является свидетельством ее вхождения в состав правящего класса Турции. В этом также заключается особое положение военной элиты среди других «отраслевых» правящих элит (ведущих политиков, крупных бизнесменов и руководителей национальных СМИ): ее представители могут войти в любую из этих внутриэлитных группировок, в то время как границы военной элиты являются непроницаемыми.
Десятилетие относительной экономической и политической стабильности, укрепление демократических институтов и рост активности гражданского общества ставят на повестку дня пересмотр устоявшейся парадигмы военно-гражданских отношений. Причем этот вопрос одинаково остро стоит как перед ястребами-консерваторами, так и либеральными членами военной элиты, поскольку параметры этой модели, по-видимому, задаются уже не армией, а самим обществом. Прежняя парадигма колебательной
117
конфронтации между политическим классом и военной элитой постепенно уступает место новой, более компромиссной.
Наиболее красноречивым показателем того, что военная элита переживает серьезную трансформацию, а ее политическая роль за последнее время сильно изменилась - это, вероятно, позиция, занятая армейским руководством в отношении дела «Эрге-некон».
Когда в середине 2006 г. еще только пошли первые разговоры о возможном участии ряда армейских руководителей в подготовке военного переворота, возглавлявший в то время Генштаб генерал Хильми Озкёк публично заявил, что по решению суда он готов давать показания в отношении подозреваемых в заговоре, кем бы они ни были (что впоследствии он и сделал в рамках закрытых процессов с участием государственных обвинителей). Когда в 2008 г. начались первые аресты среди высокопоставленных отставных военных, обвиняемых в подготовке антиправительственных выступлений и заговоров, Генштаб никак не заступился за «своих», а Яшар Бююканыт продолжил тактику своего предшественника - сотрудничество со следствием не прекратилось, и вскоре последовала вторая волна арестов без каких-либо протестов со стороны высшего руководства армии, что в прежние времена было трудно себе даже представить.
Аналогичный процесс продолжился и при генерале Башбу-ге. Уже при нем следствием были раскрыты планы подготовки трех антиправительственных заговоров: «План действий по борьбе с реакцией» (Ысау1а Mticade1e Еу1еш Р1аш); «План клетка» (Kafes Р1аш); операция «Кувалда» (Ба1уо2), ставшие достоянием широкой общественности благодаря публикациям Мехмеда Барансу в независимой газете «Тараф». Все это свидетельствовало о том, что «ястребы» не утратили вкуса к военным переворотам.
События 2009-2010 гг. серьезно подпортили общественный образ вооруженных сил и в очередной раз поставили под вопрос обоснованность политических амбиций военной элиты. Это во многом объясняет, почему правительство Турции 4 февраля 2010 г. пошло на отмену «Протокола о безопасности, общественном порядке и взаимопомощи» (БМЛ8УЛ - Бшшуе1;, Asayi§, УаМт1а§ша Рго1окоШ), подписанного еще в 1997 г. вслед за отстранением от власти правительства Неджметтина Эрбакана и долгое время вызывавшего ожесточенные споры. Этот документ, санкционировавший «при необходимости» установление режима
118
военного правления в неспокойных провинциях, фактически подводил правовую базу под возможный военный переворот.
Сдвиги в поведении военной элиты, переосмысление роли армии в политике и содержания военно-гражданских отношений в Турции показывают снижение влияния консервативного генералитета, теряющего свои преобладающие позиции в военной элите. Линия на тесное сотрудничество с гражданской властью и содействие судебному расследованию дела «Эргенекон», которой придерживались все три последних начальника Генерального штаба, -это показатель того, что часть военной элиты, придерживающаяся реалистических взглядов, стремится всеми средствами оттеснить консервативный военный истеблишмент на второй план, создав благоприятные условия для дальнейшей эволюции позиции армии и военно-гражданских отношений в стране.
Анализируя линию поведения трех руководителей Генерального штаба, можно уже говорить о проявлении определенной тенденции в действиях высшей военной элиты. Если генерал Хильми Озкёк изначально считался либералом, то его преемники, Яшар Бююканыт и Илькер Башбут, относились к числу «ястребов». Однако, оказавшись у руля Генштаба, они вынуждены были отказаться от своей прежней позиции в отношении гражданского правительства (в данном случае правительства ПСР) и «наступать на горло своей песне». Если генерал Бююканыт еще пытался активно вмешиваться в политику (его резкие выступления и интервью, «интернет-ультиматум» и митинги «в защиту республики»), то Илькер Башбуг подобной активности уже не проявлял. По всей видимости, и новый начальник Генштаба, которым в августе 2010 г. стал командующий сухопутными силами Ышык Кошанер, продолжит линию своих предшественников.
Как пишет известный политический обозреватель Али Би-ранд, тонко чувствующий общественные настроения, «армии нужно понять, что прежние времена уже прошли... сейчас ей уже не избежать контроля гражданских властей и СМИ... и в своих действиях она уже не может этого не учитывать». Действительно, если в 2007 г. за публикацию информации о предотвращенном военном перевороте либеральный журнал «Нокта» заплатил тем, что прекратил свое существование (на следующий же день после выхода скандального номера в редакции журнала прошли обыски, а его журналисты подверглись репрессиям), то в 2009 г. вслед за аналогичными публикациями в газете «Тараф» обыски стали проводиться уже на квартирах попавших под подозрение отставных
119
офицеров и генералов, а репрессиям подверглись бывшие военачальники.
* * *
Существующую в Турции модель взаимоотношений общества и военной элиты невозможно осмыслить и понять в отрыве от специфического социального контекста. Возникшая при младотурках традиция тесных военно-государственных связей продолжилась и в период Республики, предоставив вооруженным силам исключительную роль в общественной жизни. Армия стала устойчиво восприниматься не только защитницей Республики, но и стражем светского характера государства и шести принципов ке-мализма. Героический образ армии и ее комплиментарное отображение в СМИ и учебниках по национальной истории, наличие внешних военных угроз в регионе - все это в комплексе облегчило заметное присутствие военных в политической сфере.
Скандалы последних лет («Эргенекон», «Кувалда», «Даг-лыджа» и т.д.) серьезно испортили репутацию армии и подорвали авторитет военной элиты, но все это не имеет столь большого значения, как реформы, на проведении которых настаивает Брюссель. Именно эти преобразования, которые ПСР сделала одним из приоритетных направлений своей политики, постепенно подтачивают влияние военной элиты на общественную и политическую жизнь в стране. Вот почему позиция генералитета, на словах поддерживающего вступление Турции в Евросоюз, по этому вопросу довольно амбивалентна.
Вместе с тем, чем больше турецкое общество способно контролировать свои фобии относительно внешних и внутренних угроз социально-политической стабильности, чем больше оно доверяет политической власти и верит в эффективность турецкой демократии, тем настойчивее становятся требования деполитизи-ровать военную элиту и сузить возможности политического маневрирования для армии, подчинив ее гражданской власти. Тенденция к такой трансформации неизбежно затрагивает и саму природу военно-гражданских отношений в Турции. Более того, реалистически мыслящая часть военной элиты, высшее руководство армии, по-видимому, прекрасно осознает императивы текущего момента и готово сократить свою политическую активность, если этим удастся сохранить высокий авторитет вооруженных сил и лояльность к ним со стороны населения.
120
Насколько необратимыми являются процессы снижения политического влияния военной элиты, покажут предстоящие парламентские выборы, намеченные на 2011 г. Если по их результатам ПСР сохранит свое положение «доминантной партии», то наступление на позиции, скорее всего, будет продолжено. Косвенное подтверждение тому - кадровые чистки высшего руководства армии в августе 2010 г. В случае же, если к власти придет коалиционное правительство, этот процесс может повернуться вспять, и военная элита постарается вернуть утраченное влияние. А пока в Турции полным ходом идет запущенная правительством ПСР долгосрочная программа по дискредитации военной элиты - открываются новые уголовные дела, выдаются ордеры на аресты все новых фигурантов «антиправительственных заговоров». И хотя многие, если не большинство, из инициированных против видных представителей военной элиты судебных процессов на сегодняшний день имеют довольно туманные перспективы, в качестве инструмента подрыва авторитета «старых» генералов и армии как государственного института, пользующегося наибольшим доверием населения, они доказывают свою эффективность.
«Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии», М., 2012 г., с. 403-415.
Руслан Курбанов,
кандидат политических наук (ИВ РАН) ЧТО ЖДЕТ ДОМ САУДОВ?
На фоне «арабской весны», которая распространилась как минимум на шесть арабских стран, вызвав революции, восстания и даже полномасштабную гражданскую войну, не заметно ни малейших признаков того, что протестный дух перекинется на Королевство Саудовская Аравия (КСА). Академические и правительственные круги на Западе и вовсе отрицают такой вариант развития событий, ссылаясь на особенности политической культуры королевства и незыблемость дома Саудов. Однако очевидно, что даже у столь устойчивого режима нет иммунитета от внутренней нестабильности.
121
