CC BY
192
ВНОВЬ О МАЛОИЗВЕСТНЫХ ФАКТАХ ИЗ ИСТОРИИ БОЛЬШЕВИСТСКОГО ВООРУЖЕННОГО ВОССТАНИЯ В ПЕТРОГРАДЕ И МОСКВЕ ОСЕНЬЮ 1917 г.
Э.М. Щагин
216
Аннотация. Статья построена на изучении разнообразных свидетельств (дневников, мемуаров, эпистолярных и иных сообщений) участников вооруженной борьбы за власть на улицах столичных центров России, находившихся не в стане восставших, а по другую сторону баррикад, среди которых бъли министры и прочие чины последнего состава временного правительства - А.Н. Никитин, С.Н. Прокопович, С.Л. Маслов и др., которые показывают, что октябрьско-ноябрьские события в Петрограде и Москве имели больше общего не столько с массовыми восстаниями, сколько с государственными переворотами. Статья продолжает серию исследований по истории, историографии и источниковедению Российской революции 1917 года.
Ключевые слова: вооруженное восстание, революция, Временное правительство, военно-революционные комитеты, комитеты общественной безопасности, городские думы и управы.
Summary. The article is based on the studying of various certificates (diaries, memoirs, epistolary and other messages) participants of the armed race for power in the streets of the capital centres of Russia which were not in the rebellion camp, but on the other side of the barricades among whom there appeared to be ministers and other ranks of the last structure of Provisional government: A.N. Nikitin, S.N. Prokopovich, S.L. Maslov, etc. that shows that October and November events in Petrograd and Moscow had much more in common not with mass revolts, but with coup d tats. The article continues a series of researches on history, historiography and source study of the Russian revolution of1917.
Keywords: armed revolt, revolution, coup d tat, Provisional government, revolutionary-military committees, committees of public safety, municipal dumas and boards.
Большевистские октябрьско-ноябрь-ские вооруженные выступления в двух столицах, являвшиеся одними из ключевых событий Великой российской революции 1917 г., которая круто изменила исторические судьбы не только нашей страны, но и существенно повлияла на последующее развитие
всего человечества, изучены отечественными историками недостаточно. В советской историографии имела место устойчивая традиция освещать эти события на источниках, принадлежащих перу активных участников или руководителей восстаний, в которых эти события характеризуются в одно-
стороннем, как правило, излишне героизированном плане.
Не менее интересные мемуары, вышедшие из лагеря противников большевиков, использовались гораздо реже и чаще всего тенденциозно, из них извлекалось лишь то, что свидетельствовало об обреченности Временного правительства и его защитников. А некоторые из этих материалов оказались, по существу, почти не востребованными нашей исторической литературой. Об этом мне уже доводилось писать не только в конкретно-исторических и историографо-источниковедческих публикациях [1], но и в нескольких вузовских учебниках по новейшей отечественной истории, рассчитанных на студентов исторических факультетов как классических университетов, так и педагогических университетов и институтов [2], но они почти ничего не изменили в трактовке этих событий в нашей современной научной и учебной литературе, остающейся поныне чрезмерно идеологизированной и политизированной.
К числу таких незаслуженно забытых свидетельств относятся записки, которые принадлежат перу Алексея Максимовича Никитина, занимавшего в последнем (четвертом) кабинете министров Временного правительства одновременно два поста — министра внутренних дел, а также министра почт и телеграфов. Впервые их полный текст был воспроизведен мною в качестве приложения к докладу на второй научной конференции по межвузовской программе «Русский язык, культура, история» [3]. До этого в советской печати всего однажды были опубликованы неизвестно кем в одной из центральных газет весьма тенденциозно осуществленные извлечения из авторского тек-
ста, имевшие произвольно данное им название: «Смольный. Из записок А.М. Никитина, министра внутренних дел Временного правительства», сопровождавшиеся к тому же глухой ссылкой на то, что подготовлены они по материалам Центрального Государственного архива Октябрьской революции [4], а не демократической газеты, издававшейся в Москве в 1917 — начале 1918 г. в качестве органа Совета Всероссийских кооперативных съездов, известной публицисткой, видной представительницей российского политического масонства Е.Д. Кусковой [5].
По обилию и уникальности содержащейся в повествовании А.М. Никитина информации его эссе не уступает, а по ряду затрагиваемых важных вопросов даже превосходит известные исследователям источники — дневниковые записи коллег Алексея Максимовича по правительственному кабинету: министра путей сообщения А.В. Ливеровского, министра юстиции П.Н. Малянтовича, беседу министра земледелия С.Л. Маслова о взятии Зимнего дворца и аресте членов Временного правительства, которую вместе с рассказами других министров-социалистов, освобожденных из-под ареста по постановлению Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов — министра труда К.А. Гвоздева и того же А.М. Никитина, опубликовали 28 октября 1917 г. «Известия Всероссийского совета крестьянских депутатов» и меньшевистская «Рабочая газета», а также правоэсеровская «Дело народа», и увидевшие свет в 1933 г. записи, которые вел помощник назначенного уполномоченным по наведению порядка в столице министра-кадета Н.М. Кишкина бывший товарищ ми-
217
218
нистра торговли и промышленности П.И. Пальчинский [6].
Упомянутые выше преимущества эссе А.М. Никитина над другими мемуарного плана историческими источниками, освещающими события 24-26 октября в Петрограде, во многом связаны с личностью самого автора и ролью, которую он исполнял в команде утратившего к осени 1917 г. свой былой авторитет «первого любовника русской революции» А.Ф. Керенского. Если А.В. Ливеровский, П.Н. Ма-лянтович, С.Л. Маслов, А.К. Гвоздев и П.И. Пальчинский являлись всего лишь «калифами на час» в окружении министра-председателя Временного правительства, то А.М. Никитину судьба отвела гораздо более заметное место на правительственном Олимпе предоктябрьской России.
Свидетельством тому является активное участие последнего в общественно-политической жизни страны в течение судьбоносного периода с февраля по октябрь—ноябрь 1917 г. Видный меньшевик, один из героев февральско-мартовского переворота во второй столице России, он становится первым председателем Московского Совета рабочих депутатов и начальником милиции города, а позже заместителем председателя Московской городской управы. С конца июля Никитин занимает пост министра почт и телеграфов Временного правительства, после чего его карьера в правительственных кругах начинает быстро расти. После подавления корниловского выступления он — член избранной пятерки чрезвычайного властного органа страны — Директории Российской республики.
Будучи убежденным сторонником правительственной коалиции социалистов с кадетами, политическое влияние которой на Демократическом совещании снизилось до минимума, А.М. Никитин в последнем составе Временного правительства не только сохранил портфель министра почт и телеграфов, но и с 25 сентября обрел одновременно второе, едва ли не самое ответственное (после министра-председателя) кресло — министра внутренних дел.
На этих важных государственных должностях А.М. Никитин проявил себя одним из самых верных сторонников «силовой политики» А.Ф. Керенского, в связи с чем меньшевистский ЦК 2 октября 1917 г. постановил, что обладатель двух министерских постов в последнем кабинете министров отныне «не является официальным представителем партии в коалиционном Правительстве и партия не несет ответственности за его действия» [7, 324]. Тогда же в письме А.Ф. Керенскому Никитин, ссылаясь на это постановление ЦК меньшевистской партии, просил об отставке с тем, чтобы «дать возможность партии ввести в состав Правительства более достойного члена, состоящего в полном контакте с ее ЦК, и за которого, а следовательно, и за все коалиционное правительство она могла бы отвечать» [7, 68].
И хотя министр-председатель это ходатайство удовлетворять не торо-пился1 [8, 315], в околоправительственных кругах, как нередко в таких ситуациях случается, поползли слухи, будто министр внутренних дел не только исключен из партии, но и получил отставку со своих министерских пос-
1 Убедительным подтверждением тому стали выступления А.М. Никитина и А.Ф. Керенского на заседании Предпарламента днем 24 октября с требованием к Совету республики санкционировать применение вооруженной силы и репрессий в борьбе с «анархией» и большевистской смутой.
тов. Рассказ Н.Н. Суханова о подобного рода домыслах «салонного радио» тех дней некоторые историки даже в постсоветское время приняли за действительность и стали уверять других в том, что будто «ЦК РСДРП меньшевиков исключил из партии... А. Никитина, и Керенский вынужден был отстранить его от должности» [9]. Кстати, подобного происхождения курьезы, как будет видно при детальном разборе никитинских свидетельств, не являются чем-то исключительным и в предшествующей советской исторической литературе, посвященной «Красному Октябрю».
Написанию А.М. Никитиным своих записок предшествовал их своеобразный протограф — рассказ автора корреспонденту меньшевистской «Рабочей газеты» о событиях 25-26 октября в Петрограде вскоре после того, как арестованные министры-социалисты Временного правительства были выпущены на свободу [10]. Содержание рассказа в большинстве затронутых в нем сюжетов совпадает с дневниковыми записями А.В. Ливеровского, П.Н. Малянтовича, П.И. Пальчинс-кого, беседой С.Л. Маслова, а также рассказом К.А. Гвоздева об его аресте, что позволяет утверждать о довольно высокой степени достоверности излагаемого в нем фактического материала и высказать предположение о том, что А.М. Никитин, подобно другим своим коллегам, во время нахождения в осажденном Зимнем дворце, очевидно, тоже вел свои записи о происходящем и прежде всего о своей деятельности в эти судьбоносные дни и часы.
Рассказ А.М. Никитина в более лаконичной форме содержит тем не менее сравнительно детальное освещение событий 25 и 26 октября в Пет-
рограде в соответствии с той информацией, которой владел вчерашний министр внутренних дел. Эссе того же автора, опубликованное двумя неделями спустя, отличается от рассказа и вышеупомянутых материалов коллег А.М. Никитина по кабинету министров и П.И. Пальчинского, практически руководившего защитой Зимнего дворца, своеобразной попыткой автора осмыслить причины и обстоятельства, в значительной мере обусловившие падение режима так называемой керенщины.
Одну из основных причин, почему большевикам удалось захватить власть, А.М. Никитин напрямую связывал с корниловским выступлением, состоявшимся в конце августа 1917 г. «Подготовка большевиков к восстанию после их июльского поражения началась во время корниловского выступления, — читаем в его «Свежих, покрытых кровью страницах русской истории...». — Они в значительной степени сорганизовались на этом выступлении, ибо они тогда могли выступать под флагом спасения родины от "белого генерала". Все те, кто поддержи- 2'9 вал Корнилова, фактически породили восстание большевиков, ибо именно в период корниловщины солдаты петроградского и московского гарнизонов почувствовали свою силу при разрешении конфликтов политической борьбы. Кто призывал генералов, тот вызвал солдат — пусть же не отказывается от своей доли ответственности за происшедшее». Явное стремление переложить значительную часть вины за поражение в борьбе за власть на правый лагерь не помешало А.М. Никитину увидеть, что именно корниловщина послужила началом перелома настроений среди солдат столичных гарнизо-
220
нов, которым умело воспользовались большевики2.
Одновременно автор эссе отдавал должное и факту дискредитации тогда же в глазах определенной части трудящихся самой идеи коалиционной власти, активным приверженцем которой он продолжал оставаться. «Конспиративная деятельность большевиков (по подготовке вооруженного восстания
— Э.Щ.) не увенчалась бы успехом, если бы постепенно не разложились основы коалиции и не была подорвана идея всеклассового правительства,
— подчеркивал он. — Тогда создалась почва для попытки создать классовое правительство "трудящихся", по крайней мере, в сознании части городского пролетариата». И хотя никакого объяснения тому, почему это произошло, автор очерков не дал, сама констатация подобного рода перемен в настроениях рабочих не только Петрограда, но и Москвы лишний раз свидетельствует о непредвзятости его некоторых наблюдений и выводов.
Следующую важную причину успеха борьбы большевиков за власть А.М. Никитин связывал с нежеланием лидеров революционной демократии выступить на защиту Временного правительства. Показательна в данном случае затея самого А.М. Никитина и его коллег по кабинету министров собрать в Зимнем дворце 25 октября членов
сеньорен-конвента Предпарламента, лидеров политических партий, составивших последнюю правительственную коалицию, а также центральных исполнительных комитетов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с тем, «чтобы большевики имели перед собой не только Временное правительство, но и всю демократию в лице представителей своих организаций».
Попытка продемонстрировать, таким образом единство рядов российской демократии оказалась явно несостоятельной. «На наше предложение, — должен был признать
A.М. Никитин, — откликнулся лишь
B.Д. Набоков3 [11], который некоторое время провел с нами в Зимнем дворце. Все наши просьбы, а затем самые резкие заявления другим организациям и партиям ни к чему не привели».
Не менее показательным оказался и финал обращений по телефону самого А.М. Никитина к руководству столичных городских самоуправлений в лице Г.И. Шнейдера и В.В. Руднева. На призыв организовать помощь осажденным в Зимнем дворце членам правительства петроградский городской голова от имени городской управы заявил, что «у них нет сил и что они не считают возможным поддержать Временное правительство, а лишь порядок в городе, для чего и был образован комитет безо-
2 В свете отмеченного обстоятельства неоригинальными представляются попытки патрона Никитина во Временном правительстве — А.Ф. Керенского объяснять все свои неудачи непосиль-ностью борьбы на два внутренних фронта, как слева, с большевиками и их временными попутчиками — левыми эсерами, меньшевиками-интернационалистами и анархистами, так и справа, монархистами и корниловцами, хотя как известно, и сам А.Ф. Керенский, и его сподвижники по закулисной политической деятельности — Б. Савинков, М. Филоненко и др. — сначала были не прочь действовать заодно с Л. Корниловым.
3 Набоков В.Д. являлся представителем кадетской партии. Правда, в иной связи в Зимний дворец кроме В.Д. Набокова явились генерал-губернатор Финляндии, бывший левый кадет — Н.В. Некрасов и товарищ министра финансов А.Г. Хрулев (последний, как указывает П.Н. Малянтович, приезжал дважды).
пасности». А в итоге разговора с городским головой Москвы В.В. Рудневым выяснилось, что тот тоже считает невозможным организовать что-либо на основании лозунга «защиты Временного правительства», ибо «за этим лозунгом никто не пойдет и что необходимо выдвинуть лозунг охраны порядка и безопасности против большевиков».
Явное фиаско, если верить А.М. Никитину, потерпел и морской министр Д.Н. Вердеревский, который попытался взывать о помощи к Цент-рофлоту. Хотя этот верхушечный орган военных моряков и был на стороне правительства, он, по выражению очеркиста, «оказался в таком же блестящем одиночестве, как и мы, так как часть матросов оказалась нейтральной, часть активно выступала против нас, осаждая дворец».
Но даже после таких неудач состояние пустоты вокруг Временного правительства, а следовательно, и обреченность последнего не сразу были осознаны как самим А.М. Никитиным, так и многими его коллегами по кабинету министров. Вот почему в их среде не случайно возникает предложение о нанесении по осаждающим дворец матросско-солдатским и красногвардейским отрядам внезапного удара с тыла силами боевиков эсеровской и других социалистических партий умеренной ориентации. Сам А.М. Никитин, являясь ярым сторонником этого предложения, обосновывал необходимость нанесения деблокирующего удара следующими обстоятельствами: «Мы знали силы осаждающих, — с уверенностью в успехе подобной акции утверждал он. — Если у нас было около 800 штыков, то у нападающих — не более 1000, причем они состояли из сброда красногвардейцев, солдат раз-
личных полков и матросов. Они разбегались от каждой опасности, и достаточно было одной-двух сотен, чтобы они разбежались совсем».
Шапкозакидательское отношение к силам и возможностям противника, лежавшее в основе этого суждения, плюс излишняя самоуверенность, которой в данной обстановке вместе с Керенским грешил сей государственный муж, сослужили ему и Временному правительству в целом скверную службу. Но в то же время сведения Никитина о численном соотношении сил как осаждающих Зимний дворец, так и осажденных, заставляют исследователей задуматься над вопросом: а был ли столь значительным перевес сил участников большевистского выступления над защитниками Временного правительства, и были ли, следовательно, предопределены победа первых и поражение вторых, как это выдавалось за аксиому во всей отечественной историографии советского времени?
Проблемой осуществления внезапного удара в тыл большевистских отрядов, оцепивших Зимний, занимался более других членов правительства 22' сам А.М. Никитин вместе с другим министром, возглавлявшим ведомство земледелия, эсером С.Л. Масловым — инициатором разработки законопроекта о передаче земли до решения этого вопроса Учредительным собранием в ведение земельных комитетов. «Я и С.Л. Маслов, — читаем в эссе Никитина, — все время по телефону говорили нашим социалистическим организациям, чтобы они собрали одну-две сотни своих приверженцев и пошли в тыл нападающим, которые немедленно разбежались бы». Но и эти увещевания оказались безрезультатными, поскольку, по словам автора цитируемых записок,
руководители умеренно-социалистических партий «боялись вызвать своих членов из полков и организовать отряды..., боялись защищать правительство, ими самими же созданное, боялись потерять свою популярность».
Хотя негодование А.М. Никитина и других министров-социалистов на своих однопартийцев за то, что последние оставили правительство на произвол судьбы, достигло к исходу дня своего апогея, показателем чему является убийственная тирада А.М. Никитина в беседе с одним из своих друзей по телефону и конечная фраза переговоров С.Л. Маслова с официальным представителем партии эсеров в Петроградской городской думе, выражающая «презрение и проклятие той демократии, которая сумела нас послать (в правительство — Э.Щ.), но которая не сумела нас защитить» [12], обреченные властители, как утопающие, продолжали цепляться за соломинку и не отказывались от своего замысла добиться нанесения большевикам решающего удара с тыла. Буквально за час с минутами до захвата дворца большевиками, 222 А.В. Ливеровский зафиксировал в своем дневнике факт еще одного разговора (упомянув, что вел его, кажется, А.М. Никитин), теперь уже с дежурным генералом Верховного главнокомандующего Левицким «о сформировании каких-либо частей для ударов в тыл осаждающим» [13, 47]. Судя по всему и эту последнюю просьбу постигла участь «гласа, вопиющего в пустыне».
Столь подробный пересказ содержания переговоров, которые вели члены Временного правительства со всеми, на чью поддержку они рассчитывали, показывает, что последняя команда А.Ф. Керенского, будучи в последний день своего существования брошен-
ной своим министром-председателем и осажденной в Зимнем дворце, лишенной реальной помощи извне, отнюдь не являла собой состояние полнейшей прострации, как это чаще всего изображалось в исторической литературе советского времени. Эссе А.М. Никитина воспроизводит пусть не беспристрастную, но в целом достоверную зарисовку действий Временного правительства и его отдельных представителей в критические дни 24-25 октября 1917 г., действий, хотя и малоэффективных, но все же имеющих мало общего с состоянием полной растерянности, в чем упрекал команду А.Ф. Керенского И.И. Минц, весьма тенденциозно прокомментировавший дневник А.В. Ливе-ровского [13, 38-39; 14, 1085-1086], а также американский современный исследователь А. Рабинович [15, 304].
Еще одно обстоятельство, помешавшее Временному правительству одолеть большевиков в схватке за власть, А.М. Никитин усматривал в бездеятельности командующего войсками Петроградского военного округа полковника Полковникова и в его едва ли не преступной самоуверенности в способности подчиненных ему частей дать достойный отпор выступлению «политических авантюристов» большевиков, если последние рискнут начать его.
Каждая из названных А.М. Никитиным причин в той или иной мере способствовала большевистским руководителям в реализации своих планов. Не хватало верному стороннику А.Ф. Керенского разве что должной объективности и тем более самокритичности признать ошибки, допущенные Временным правительством и особенно А.Ф. Керенским, с одной стороны, и свои собственные — с другой. Если верить А.М. Никитину, не столько виной,
сколько бедой правительства являлась наивная вера большинства его членов в то, что сторонники В.И. Ленина не рискнут дать бой, который, по словам А.М. Никитина, был явным безумием. Подготовка Учредительного собрания, считал он, шла полным ходом и «была уверенность в его своевременном созыве: с 25-го октября до дня выборов оставалось только три недели — и безумием казалось, чтобы большевики решились на свою преступную авантюру, ибо она была бы нападением не на правительство, а на народ, готовившийся в это время свободно выявить свою верховную, обязательную для всех волю», — говорилось в цитируемом очерке.
Кстати, в такой своей убежденности А.М. Никитин был не одинок. «Надежда, что безумный шаг не будет сделан. Незнание, что делать, если он все же будет. Оглядка на Зимний дворец и Керенского и ожидание директив» [6, 137], — вот что ощутил и записал в своих заметках, рассказывая о настроениях, царивших и в командных верхах штаба Петроградского военного округа 24-25 октября, П.И. Пальчинский, которому довелось фактически возглавить оборону Зимнего дворца.
Помимо отмеченных обстоятельств успеху большевиков со взятием власти в свои руки «помогли» как Временное правительство, так и глава последнего — А.Ф. Керенский. В благостной надежде, подпитываемой уверениями командования Главного штаба и штаба округа, что сил для подавления большевистского мятежа в городе вполне достаточно, они слишком поздно осознали необходимость вызвать с фронта подкрепление, к тому же, по оценке А.М. Никитина, весьма незначительное.
Только далеко за полночь с 24 по 25 октября, когда силы восставших мето-
дично овладевали опорными пунктами столицы, генерал Левицкий передал Ставке приказы Главкому Северного фронта генералу Черемисову направить полки двух казачьих дивизий с артиллерией, а также Донской казачий полк в распоряжение командующим Петроградским округом полковника Полковникова. Кроме явного запоздания с отдачей этого приказа, срыву его выполнения способствовала загадочная история с его временной отменой в решающий момент открытого противоборства, когда чаша весов окончательно склонилась в сторону большевиков, по одной версии Главковерхом А.Ф. Керенским, по другой — генералом Черемисовым.
Главным основанием для отмены приказа о переброске в столицу фронтовых частей послужило принятие Временным правительством на его последнем заседании (без участия А.Ф. Керенского) решения о назначении особоуполномоченным по наведению порядка в городе кадета Н. Кишкина, вследствие чего посылка войск в Петроград признавалась «бесцельной и даже вредной, так как очевидно войска на сторону Кишкина не станут».
Но и для большевиков борьба за власть при общем ее успехе оказалась сопряжена с немалыми ошибками и издержками. Во-первых, руководители восстания упустили реальную возможность уже в ночь с 24 на 25 октября без каких-либо осложнений овладеть Зимним дворцом и Главным штабом, поскольку эти здания, где А.Ф. Керенский с Коноваловым вели переговоры с командованием казачьих частей, по существу, никем не охранялись.
Их можно было захватить, по словам Н.Н. Суханова, буквально «голыми руками» [17, 321]. За такое упущение
223
224
нескольким участникам осады Зимнего через сутки пришлось поплатиться жизнью, а еще большему их числу — ранениями. Порождено оно было вернее всего тактическими просчетами большевистского руководства, чем неготовностью в тот момент вооруженных сил революции решить данную задачу, как считает Ричард Пайпс [18, 165]. Объяснение тому простое: первоочередной захват Зимнего и Главного штаба противоречил возобладавшему тогда в большевистском ЦК стремлению действовать предельно осторожно и даже скрытно, под предлогом обороны, а не наступления.
Прямое свидетельство тому — выступление И. В. Сталина перед большевистской фракцией делегатов II съезда Советов, заседавшей днем 24 октября. «В рамках имеются 2 течения: 1) немедленное восстание; 2) сосредоточить сначала силы. ЦК РСДРП (б), — подчеркивал он, — присоединился ко второму». Особенно активно отстаивал такую тактику Л.Д. Троцкий. «Наша задача, обороняясь, но постепенно расширяя сферу нашего влияния, подготовить твердую почву для открывающегося завтра съезда Советов, — говорил он на том же собрании. — Было бы ошибкой командировать хотя бы те же броневики, которые охраняют Зимний дворец, для ареста правительства. Это оборона, товарищи, это оборона» [19, 88-92].
Заслуживают особого внимания и другие сюжеты повествования А.М. Никитина, проливающие иной свет на те стороны событий 25-26 октября, которые особенно тенденциозно освещались в советской историографии. Если верить ей, то получается, что взяв утром 25 октября центральную телефонную станцию города, восстав-
шие разом лишили Временное правительство и штаб Петроградского военного округа связи как с городом, так и со страной в целом.
Стереотипное утверждение, будто в результате овладения ротой солдат Кексгольмского полка телефонной станцией «тотчас все телефоны штаба и Зимнего дворца были выключены», перекочевывало из одних книг по истории «красного Октября» в другие [20]. Конкретный фактический материал никитинского эссе, впрочем как и некоторые другие мемуары членов Временного правительства, убедительно опровергают такое утверждение. Сам факт, что как министр внутренних дел, так и другие члены правительства регулярно вели переговоры с людьми, прежде всего должностными лицами органов местного самоуправления Петрограда и Москвы, неопровержимо свидетельствуют о другом: никакого отключения телефонов ни Главного штаба, ни штаба Петроградского округа, ни Зимнего дворца взятие большевиками телефонной станции не означало, и связь со своими сторонниками осажденные утратили только тогда, когда были арестованы. Уместно заметить, что достоверность информации Никитина подкреплена сведениями из дневника Ливеровского, газетной заметки Е.Д. Кусковой [21], стенографических отчетов Петроградской городской думы и воспоминаний П.Н. Малянтовича.
Небезынтересно историко-срав-нительное наблюдение, которое А.М. Никитин предпослал сюжетной части своего весьма обширного повествования. Если в перевороте «27-28 февраля достаточно было занять телеграф и телефон, чтобы служащие на них немедленно прервали все сообщения правительственных мест, то занятие
телеграфа и телефона 24-25 октября не привело к перерыву сообщений Временного правительства, ибо служащие на телефоне не выключали правительственных телефонов, а телеграф продолжал передавать телеграммы правительства, в то же время задерживая по моему распоряжению телеграммы большевиков, — писал он. — И лишь 2 ноября, когда телеграфисты увидели, что они бессильны против насилия большевиков, введших к этому времени на станцию матросов, телеграфисты заняли нейтральную позицию, передавая телеграммы обеих борющихся сторон».
О таковой трактовке проблемы связи осажденного Зимнего дворца с внешним миром коллега А.М. Никитина по последнему составу Временного правительства — государственный контролер С.А. Смирнов очевидно не знал, когда, находясь в эмиграции, публиковал свою статью «Конец Временного правительства» в двух номерах берлинской газеты русского зарубежья «Руль» за 10 и 20 ноября 1923 г.
Сей деятель выдвинул свою, иную, чем никитинская, версию относительно телеграфной и телефонной связи осажденного Зимнего с городом, Ставкой верховного главнокомандующего и страной в целом. Тоже свидетельствуя о том, что «правительство до последнего момента могло сноситься по телефону с внешним миром, он ссылался на слух, будто бы произошло это потому, что в дворце было несколько телефонных аппаратов, номера которых не значились в телефонной книге. Поэтому, — утверждал бывший государственный
контролер, — большевики и не могли выключить их в первое время после захвата телефонной станции» [22].
Думается, что все это выглядело гораздо прозаичнее, о чем не только поведал А.М. Никитин, но подтверждали звонки в Зимний частных лиц, таких, как супруга проф. Прокоповича, издательница газеты «Власть народа» — Е.Д. Кускова, один из знакомых Никитина А.А. Тюшевский и др. Кстати, та же ситуация наблюдалась и в Москве в дни так называемой кровавой недели.
Заканчивая краткий обзор интересных сведений, содержащихся в статье С.А. Смирнова, обратим внимание на факт вполне достоверного характера. Речь идет об одном из разговоров, состоявшемся у автора статьи с А.М. Никитиным накануне восстания. «Когда я, прочитав в «Речи» сообщение об образовании Революционного Комитета (Петроградского ВРК — Э.Щ.), обратился к тогдашнему министру внутренних дел Никитину (социал-демократу) с вопросом, что он думает по поводу указанного сообщения, то Никитин флегматично ответил мне: "Я не придаю значения образованию этого революци- 225 онного комитета. Будет лишь одним комитетом больше, только и всего"» [23].
При явном стремлении А.М. Никитина переложить всю ответственность за неподготовленность должного отпора большевикам на военное начальство (бывшего министра А. И. Верховского и командующего Петроградским округом Полковнико-ва)4, а также, в известной степени, на весь состав правительства, у читателя
4 Обращает на себя внимание в данной связи и упрек Смирнова в адрес А.Ф. Керенского, его порочной практики подбора военных кадров. Говоря о просчете последнего с назначением Полковникова, он попутно замечает, что в отношении «подбора военных у Керенского всегда проявлялась тенденция окружать себя лицами наиболее посредственными, всякая выдающаяся военная личность как бы отпугивала Керенского» [Руль. — 1923. — 10 ноября].
его эссе возникает подозрение, что подобный грех водился и за последним министром внутренних дел и что самокритичностью он похвастаться не мог.
Не менее интересны и иные факты, отмеченные в записках А.М. Никитина. Из пересказа телефонного разговора автора с А.И. Коноваловым утром 25 октября узнаем, что Керенский принял решение поехать навстречу будто бы подходящим с фронта войскам «по совету Коновалова». Это обстоятельство свидетельствует о сомнительности утверждения В.И. Старцева, будто такое решение премьер принял по собственной инициативе «не доверяя никому и интуитивно испытывая чувство страха за собственную жизнь» [24, 124].
По вопросу о причинах некоторой задержки бегства А.Ф. Керенского из Петрограда, то они в прежней литературе обычно связывались с трудностями достать автомашину, и выдвигалась надуманная версия о том, что ее пришлось взять в американском посольстве. А.М. Никитин же в беседе с корреспондентом «Рабочей газеты» поведал о том, что настоящая причина была еще 226 более парадоксальна. Оказывается, на базе правительства и штаба округа не оказалось ни капли бензина и масла, чтобы заправить автомашину. И то и другое пришлось доставать Никитину в подведомственном ему министерстве почт и телеграфов [25].
Любопытные детали есть в эссе А.М. Никитина и о том, как вели себя и что чувствовали и сам автор, и его товарищи по кабинету министров после ареста. Общение их в течение нескольких часов с момента взятия дворца и до переселения арестованных в количестве 18 человек в одиночные казематы Петропавловской крепости с красногвардейцами, матросами, солдатами,
разговоры на злободневные темы свидетельствовали о том, что свергнутые властители страны не сразу осознали возможные последствия своего положения. По сути такую же информацию содержат и мемуары П.Н. Малянтовича [26, 415-423]. Читатель без особого труда может убедиться в добросовестности той и другой информации, сопоставив ее со сведениями, которые привел, правда, в несколько иной аранжировке в своих воспоминаниях по этому вопросу, член Петроградского ВРК В. Антонов-Овсеенко [27, 172-173].
Относительно обращения новой власти с арестованными А.М. Никитин в том же интервью говорил о том, что оно «было вполне удовлетворительным». «Нам, — рассказывал он корреспонденту своей партийной газеты, — разрешили писать записки, получать обеды, белье, газеты, сидели мы в одиночках» [25]. Иной отзыв дал по тому же вопросу С.Л. Маслов, который поведал корреспонденту своей партийной газеты [28], что утром 27 октября арестованным достался лишь «кипяток и кусок хлеба и в полдень дали похлебать какое-то пойло. Весь день ничего не давали есть и только в 9 ч. по две котлеты и немного картофеля».
Кто из бывших министров был ближе к истине, судить трудно, но, зная, что за условиями содержания узников в крепости следила созданная городской думой специальная комиссия, можно сказать: творить открытый произвол над свергнутыми министрами победители не могли. Иначе и быть не могло, поскольку всего лишь через день после ареста 9 министров-социалистов были освобождены, дав подписку «явиться во всякое время по требованию революционного суда». Небольшая заминка произошла с освобождением
А.М. Никитина, поскольку до коменданта крепости поручика Родионова дошел слух, будто министр внутренних дел еще накануне восстания был исключен из меньшевистской партии. Но стоило другому узнику, члену ЦК этой партии К.А. Гвоздеву письменно подтвердить заявление А.М. Никитина о том, что такого решения ЦК меньшевиков не принимал, и он вместе с другими министрами-социалистами оказался на свободе [25]. Несколько позже обрели свободу и остальные члены Временного правительства.
В эссе А.М. Никитина есть немало и иных заслуживающих внимание исследователей сведений и суждений. Но отмеченных мной в настоящей статье, а также в комментариях к публикации как полного текста эссе, а также рассказа корреспонденту «Рабочей газеты» вполне достаточно, чтобы в завершение сопоставления мобилизованных в них сведений с другими материалами оценить последние в качестве одних из самых содержательных и достаточно достоверных исторических источников при изучении октябрьского. большевистского восстания в Петрограде в 1917 г.
Теперь настал черед проанализировать тот новый фактический материал, который содержится в столь же забытых историками исторических источниках по истории так называемой московской «кровавой недели» с 25 октября по 2 ноября, события, которое по справедливому мнению С.П. Мельгунова, в совокупности с петроградскими, рассмотренными выше, предрешили «победу Октябрьского восстания по всей России» [29, 373].
К числу именно таких источников следует отнести документ, который принадлежит перу самого С.П. Мель-
гунова, являвшегося очевидцем и активным участником событий в Москве, происходивших в течение упомянутой недели. Речь идет о записи доклада Е.П. Филатьева, народного социалиста, однопартийца С.П. Мельгунова и товарища (т.е. заместителя) председателя Московской городской думы (последним являлся видный правый эсер В.В. Руднев), доклада, который имел название: «В Московской думе в октябрьские дни». Этот документ опубликовала после смерти мужа супруга С.П. Мельгунова — П.Е. Степанова-Мельгунова в Париже в составе книги, где были собраны сохранившиеся в семье воспоминания и дневники этого видного политического деятеля и профессионала-историка [30].
Полный текст этого краткого по объему, но в информативном отношении довольно богатого исторического источника (ведь его составлял с голоса докладчика, выступающего на заседании Московского городского комитета трудовой народно-социалистической партии, квалифицированный историк и весьма опытный политик и журналист) позволяет несколько иначе, чем это имело место раньше, взглянуть на обстоятельства, предопределившие более затяжной и более кровавый характер борьбы за власть, которая развернулась на многих улицах и площадях города, особенно его центральной части, в течение недели.
Во второй столице овладеть сравнительно так легко и быстро, по существу в течение одних суток, как в первой, большевикам не удалось. Причины тому разные. Во-первых, руководители московских большевиков не сумели подготовиться к захвату власти, поскольку большая их часть скорее разделяла позиции Камене-
227
228
ва и Зиновьева, нежели В.И. Ленина и его окружения. По сообщению М.С. Урицкого 20 октября на заседании ЦК РСДРП (б) «большинство делегатов в Москве высказалось против вооруженного восстания» [31, 106-107]. Имелись в виду, вероятно, московские делегаты II съезда Советов. Известная нерешительность в действиях московского партийного руководства давала о себе знать и в процессе вооруженной борьбы, шедшей на улицах Москвы без малого неделю — с 27 октября по 2 ноября.
Во-вторых, соотношение сил участников борьбы, находящихся, образно говоря, по ту и другую стороны баррикад, в первопрестольной оказалось менее благоприятным для большевиков, чем в Питере. Дело в том, что ни накануне выступления, ни в начале него большевики Москвы значительного перевеса сил над противником не имели. Солдатам московского гарнизона перспектива близкой отправки на фронт не угрожала и потому повальных антиправительственных настроений в их среде не наблюдалось. Да и Совет солдатских депутатов состоял в Москве в основном из сторонников умеренно-социалистических партий, что тоже серьезно повышало шансы антибольшевистских сил добиться, по крайней мере, нейтралитета значительной части войск гарнизона в разгоревшейся схватке за овладение властью.
Все перечисленные и некоторые иные обстоятельства не могли не придать борьбе за власть в Москве особого накала и упорства, а отражению ее в историографии — еще более ярко выраженной тенденциозности. Если в советское время отечественные историки едва ли не все сложности этой борьбы сводили к издержкам непосле-
довательности руководства местных большевиков, то в работах западных ученых откровенно антикоммунистической ориентации, аналогичные просчеты усматриваются в деятельности лидеров противобольшевистского лагеря. Например, Р. Пайпс считает, что если бы представители Временного правительства в Москве действовали решительнее, дела большевиков могли «закончиться для них катастрофой» [18, 174].
Одинаковые обвинения в нерешительности большевиков (а точнее отдельных их руководителей) советскими историками, а западными и некоторыми отечественными исследователями постсоветского времени — представителей Временного правительства основываются не столько на фактах, сколько отражают политизированную тенденциозность суждений как тех, так и других. Единственным основанием для подобных оценок действий руководителей борющихся за власть сторон является факт длительности (в несколько туров) переговоров, которые велись в Москве между непримиримыми противниками в течение почти всей «кровавой недели» с одной и той же целью выигрыша времени для накопления сил и нанесения сокрушительного удара друг по другу. А поскольку экстремистские элементы, выступавшие против любой затяжки в сведении счетов, имели место как в том, так и в противоположном лагере, то политическое размежевание внутри каждого из них в дальнейшем, как жидкость по закону сообщающихся сосудов, само собой из практики военно-политического противоборства распространилось на область ее историографии.
Свидетельства тому, что ставка на
достижение консенсуса посредством переговоров между руководителями московских большевиков и их политическими противниками встретила резкую критику внутри каждого из враждующих лагерей, запечатлели документы той поры. Вот какие признания применительно к большевистскому лагерю сделал в своем докладе на заседании Московского Совета 7 ноября 1917 г. член ВРК Г.А. Усиевич. «Нам ставили упреки с двух сторон. С одной стороны, нам говорили, что мы слишком неустойчивы, что мы ведем авантюристскую политику, что мы идем к кровопролитию. Так говорили меньшевики и др. С другой стороны, наша масса рабочих и солдат все время упрекала революционный комитет в медлительности, упрекали в нерешительности действий. Я должен отбросить обвинения с той и другой стороны... ВРК действовал таким образом, как подсказывала обстановка. Иначе он действовать не мог. В ходе борьбы было заключено перемирие, но и это перемирие фактически не состоялось. Не состоялось перемирие потому, что оба лагеря, юнкера и офицеры с одной стороны, наши солдаты и рабочие — с другой, были в это время настолько озлоблены . что ни о каком перемирии не могло быть речи. Мы не прерывали этих переговоров, ведя их при помощи Викжеля и при помощи объединенцев и «левых» эсеров. Переговоры все время велись. Но эти переговоры ни к чему не приводили» [32].
Противоречия, буквально раздиравшие антибольшевистский лагерь во второй столице, оказались еще более глубокими, чем в Петрограде, где Временное правительство, обвинив командующего военным округом
в преступной бездеятельности, сразу же освободило полковника Полков-никова от этой должности и назначило вместо него особо уполномоченным по наведению порядка кадета Н.М. Кишкина. В Москве с аналогичной инициативой в начале «кровавой недели» выступили противобольше-вистски настроенные низы — офицеры и юнкера. Они, как лаконично заметил в своей записи доклада Г.А. Филатье-ва на заседании городского комитета Трудовой народно-социалистической партии С.П. Мельгунов, потребовали сменить по той же причине П.И. Ряб-цева и «хотели выбрать Брусилова» [33, 232].
Эту информацию не только подтвердил, но и развил в своих эмигрантских воспоминаниях С. Эфрон (муж поэтессы М. Цветаевой, позднее ставший «сексотом» ОГПУ), который служил осенью 1917 г. офицером одного из московских полков. Он рассказал, что на собрании офицеров этого полка его командир полковник Пекарский обвинил командующего округом в предательстве. После этого на собрании разгорелись жаркие споры: «Часть офицеров 229 требовала немедленного выступления (против большевиков — Э.Щ.), ареста главнокомандующего, ареста Совета, другие склонялись к выжидательной тактике. Были среди нас два офицера, стоявшие и на советской платформе. Ухватились как за якорь спасения за Совет офицерских депутатов — решили подчиниться ему в виду измены командующего округом» [34, 139-140].
Очевидно, со слов командира своего полка, С. Эфрон утверждал, что «Кремль был сдан (большевикам — Э.Щ.) командующим округом Рябце-вым в самом начале и что это дало возможность красногвардейцам вос-
230
пользоваться кремлевским арсеналом: оружие мгновенно рассосалось по всей Москве. Если в первой части этого утверждения могла быть значительная доля правды, поскольку ВРК действительно сумел опередить Рябцева в захвате Кремля, направив туда своего комиссара, то заключительная его часть была построена на домыслах. Дело в том, что, овладев вначале Кремлем, большевики воспользоваться его арсеналом не успели. Юнкера, окружившие Кремль, по словам того же ГА. Усиевича, «арестовали наши автомобили и тех солдат, которые приехали за оружием; это было первое враждебное действие» [35, 450].
Мысль же о замене Рябцева Брусиловым противники большевиков попытались реализовать. «Наш взвод, — признавал С. Эфрон, — идет к генералу А.А. Брусилову с письмом, приглашающим его принять командование всеми нашими силами» [34, 164]. Но попытка эта успеха не имела: генерал отказался «по болезни»5. В данной ситуации защитникам прежнего порядка ничего не оставалось, как согласиться на сохранение за Рябцевым функций командующего войсками округа, хотя, как видно из воспоминаний С. Эфрона, ставленник А.Ф. Керенского с самого начала вооруженной схватки не верил в возможность разгромить большевиков [34, 160-161]. Последнее обстоятельство, по всей вероятности, объясняет решение Рябцева, как только выяснилось, что авантюра А.Ф. Керенского и Краснова под Петроградом окончательно провалилась и что ждать помо-
щи с фронтов и близлежащих городов бессмысленно, вывести свой отряд из Москвы хотя бы с боем6 [36, 234-235].
Новый свет на события московской «кровавой недели» проливает письмо в редакцию эмигрантской газеты «Руль» бывшего министра продовольствия последнего состава Временного правительства — профессора-экономиста С.Н. Прокоповича. Этот представитель российского политического масонства, стремившийся без особой необходимости излишне не распространяться о своей политической деятельности, должен был нарушить традицию «вольных каменщиков», чтобы ответить на заметку некого П. В-ева в другой берлинской газете «Новое время», разъяснив неточности относительно своего поведения в день большевистского восстания в Петрограде. «Большевики, — цитировал он заметку г-на В-ева, — арестовали министров Временного правительства и их товарищей, но г-на Прокоповича освободили немедленно и он так поспешно уходил из под ареста, как Керенский от ареста, т.е. не попрощавшись даже с министрами, его товарищами по власти и по утрате ее» [37].
Разъясняя обидное для него искажение информации в статье В-ева, почтенный профессор сообщал, что был арестован первым из числа членов Временного правительства и не в Зимнем дворце, а по пути туда в 10 ч. утра. «Прощаться мне было не с кем, ибо других членов правительства в автомобиле со мной никого не было. Автомобиль был остановлен 8—9 вооруженными людьми, и я тотчас был отве-
5 По другим сведениям, А.А. Брусилов получил ранение, живя в квартире дома на Никитском проезде, где шли весьма упорные бои в дни восстания.
6 Эту свою затею Рябцев, судя по тому, что в газетах за 12 ноября появилось известие о том, что П.И. Рябцев арестован в Шуе и препровождается в Москву в распоряжение ВРК, попытался реализовать, но и здесь потерпел неудачу. В 1918 г. он был расстрелян белыми на юге России.
зен в Смольный. Около 5 ч. дня я был освобожден, — продолжал он излагать существо дела. — После этого я тут же снесся с Зимним дворцом и употребил все усилия, чтобы организовать в городе движение в защиту Временного правительства. Уже к 7—8 часам вечера для меня стало ясно, что кроме нескольких сот смертельно уставших юнкеров и женского батальона, на стороне Временного правительства никого нет. Безоружная ночная демонстрация, в которой я принял участие, двинулась к дворцу, сделала попытку вступить в переговоры с окружавшими дворец войсками большевиков, но, разумеется, успеха не имела, она была лишь демонстрацией бессилия», — признавал С.Н. Прокопович. Не ограничившись пояснением обстоятельств своего ареста и поведения в день и ночь петроградского восстания, автор письма далее излагает по существу не известные до этого сведения о своем участии в событиях «кровавой недели» в Москве.
Оказывается днем 26 октября ему пришлось председательствовать на совещании товарищей (т.е. заместителей) министров Временного правительства, находившихся тогда в Петрограде. В ходе совещания, узнаем далее из его письма, он указал на необходимость после потери Петрограда организовать сопротивление большевикам в Москве и просил наделить его в данной связи соответствующими полномочиями. «Эти полномочия были даны и 27 утром я был в Москве, где в самом разгаре шло восстание. Прямо с вокзала я приехал в городскую Думу, где заседал Общественный комитет (КОБ — Э.Щ.) с В.В. Рудневым во главе. Выяснив положение, тогда большевики занимали уже Кремль, — продолжал С.Н. Прокопович свой
рассказ, — я вызвал в городскую Думу командующего войсками покойного Рябцова (так называл не только Проко-пович, но и некоторые другие авторы, фамилию полковника — Э.Щ.). Я спросил его, как он мог допустить занятие Кремля. Рябцов ответил мне, что он, как военный, может лишь исполнять приказания гражданских властей. Ни Временное правительство, ни Общественный комитет в Москве прямых приказаний вступить в борьбу с большевиками ему не давали. Тогда я, опираясь на данные мне собранием товарищей министров полномочия, отдал ему приказ занять Кремль. Рябцов исполнил приказ, и Кремль был занят, но нашего положения это взятие Кремля не улучшило. Против большевиков дрались 1500 юнкеров, 200 добровольцев, студентов и гимназистов, и несколько сот офицеров, — сообщал далее автор письма. — Кроме того, извне к нам пробился батальон в 160 человек. Всего было несколько более 2-х тыс. человек»
[37].
Данные о численности антибольшевистских сил в Москве С.Н. Проко-пович сопоставил с количеством одних только офицеров, там же зарегистрированных вскоре советской властью. Таковых насчитывалось около 30 тыс. «Таким образом, Москва пала не столько благодаря силе большевиков, — делал он вывод из этого сопоставления, — сколько благодаря нашему бессилию. Очень большой резерв сил, могущих быть на нашей стороне, бездействовал. Против Временного правительства восстали и слева, и справа. В Москве правые открыто тогда говорили, лишь бы большевики свергли власть Временного правительства, а там уже справиться с ними будет легко. В стане правых я видел в эти дни чуть
231
232
не открытое ликование по поводу «молодцеватости» большевиков.
При таком положении вещей оставалось одно: понять весь ужас для России дикого танца двух разрушительных сил, правой и левой и перестать мечтать о спасении Москвы. Тем не менее, все шесть дней боя я пробыл безвыходно в городской Думе и в Александровском училище» [37].
Все что касается деятельности самого С.Н. Прокоповича в критические дни большевистского восстания как в Питере, так и в Москве, то ее характеристика в письме не вызывает серьезных сомнений в достоверности.
В завершающей части нашего очерка рассмотрим хотя бы вкратце действия борющихся за власть сторон в течение «кровавой недели». На первом этапе восстания московский ВРК, воздерживаясь от открытых наступательных действий в центре города, где перевес сил находился на стороне противника, использовал методы борьбы, только что успешно апробированные большевиками Петрограда. Сообщая районам города полученную утром 25 октября радиотелеграмму о низвержении правительства и переходе власти в руки Петроградского ВРК, Московский ВРК направил им директиву перейти к «самочинному выступлению под руководством районных центров» с целью «осуществления фактической власти Советов района, занимать комиссариаты». Одновременно в расчете усыпить бдительность противника и выиграть время для мобилизации своих сил, ВРК вступил в переговоры со штабом округа. Командующий округом Рябцев пошел на них, преследуя аналогичные цели, ибо, располагая сведениями о переброске Ставкой с фронта войск в Москву, надеялся с их
прибытием одним ударом покончить с восставшими.
Думается, бесперспективно продолжать споры по вопросу, какая из сторон совершила большую ошибку, участвуя в переговорах и надеясь тактически переиграть друг друга. Фактор времени, на наш взгляд, эффективнее сумели использовать большевики, которые мобилизовали свои силы в городе и получили подкрепление не только из Подмосковья, но также из Петрограда, Минска, Иваново-Возне-сенска и других мест. Противник же в основном довольствовался сведениями из Ставки, а также от главкомов Западного и Юго-Западного фронтов о посылке на помощь верных правительству воинских частей. Так, 28 октября Рябцев получил от начальника штаба ставки генерала Духонина депешу следующего содержания: «Для подавления большевистского мятежа посылаю в Ваше распоряжение гвардейскую бригаду с артиллерией с Юго-Западного фронта. Начинает прибывать в Москву 30 октября с Западного фронта артиллерия с прикрытием.» В то же время городскому голове В.В. Рудневу приходит телеграмма от главкома Западного фронта: «На помощь против большевиков в Москве движется кавалерия. Испрашиваю разрешение Ставки послать артиллерию...»
Сведения о движении этих войск с мест поступали в Московский Совет и его Революционный комитет. «Вторично сообщаем: в г. Вязьме по Александровской ж.д. хочет пробиться в Москву эшелон с казаками» — такая телеграмма поступила 1 ноября им от порайонного ВРК названной дороги. Этот же адресат сообщал о том, что от Малоярославца двигаются два эшелона казаков, которые ранее разгромили Совет в Ка-
луге и арестовали его членов. Можно себе представить, какое впечатление произвело последнее известие на руководителей московского восстания, когда они узнали, что такую телеграмму получили московские викжелевцы [38, 185-186,188-191].
Вести подобного рода придавали сторонникам Временного правительства в первые дни московского восстания уверенность в успехе. Но, забегая вперед, следует подчеркнуть, что обещанная помощь им так и не пришла. «Вести о походе войск, приходившие ежедневно, — признал позже в своем докладе на заседании московского городского комитета трудовой народно-социалистической партии Г Филатьев, — оказывались ложными и создавали ужасное настроение...» [33, 232].
Тем не менее 26-28 октября борьба в Москве шла с переменным успехом. В районах города, в особенности на рабочих окраинах, где явный перевес сил изначально был на стороне большевиков, восставшие овладели электростанцией и основными вокзалами. В центре города успех в эти дни сопутствовал антибольшевистским силам, костяк которых составляли, как и в Питере, офицерские отряды и юнкера военных учебных заведений, к которым примыкали боевые дружины правых эсеров, группы студенческой и гимназической молодежи.
Оттеснив восставших от почт и телеграфа, они лишили гарнизон Кремля связи с ВРК и вынудили его утром 28 октября сдаться. Штурма его юнкерами, о чем пишет Р. Пайпс, не было, т.к.
гарнизон сдался без боя, согласно договоренности при переговорах, хотя он к этому времени возрос с 3 до 8 рот при 40 пулеметах [18, 175}. Юнкера вошли через открытые им ворота. Оружие восставшие сложили. Но внутри Кремля непонятно почему возникла перестрелка. В ней, по словам Филатьева, погибло 15 юнкеров. Тогда их отряды начали ответную стрельбу, убив якобы тоже 15 солдат 56 полка. По другому свидетельству (прокурора московской судебной палаты Стааля), юнкера потеряли 1 человека и расстреляли 101 сол-дата7 [33, 232].
Взятие юнкерами Кремля с его арсеналом означало несомненный успех сил антибольшевистского лагеря Москвы. Одновременно, используя проявления паники в советском лагере, отряд юнкеров численностью в 100 человек на автомобилях в сопровождении 50 конных казаков совершил удачную вылазку, напав на Ходынское поле, где дислоцировалась нейтрально настроенная артиллерийская бригада. Операция эта закончилась захватом двух орудий и помимо того были изъяты замки у многих других пушек, но не у всех. Был совершен и налет на один из складов, чтобы захватить недостающие у юнкеров и добровольных дружинников патроны [33, 232]. Но явно переоценивая под влиянием Рябцева эти успехи своих сил, Комитет общественной безопасности непосредственно после сдачи Кремля торжественно заявил, что «восстание подавлено» и засевшие по призыву большевиков на его территории 8 рот с 40 пулеметами «сдались
233
7 Правда, позже он сопроводил последние две цифры восклицанием: «Странная немного пропорция!» и еще одним нейтральным свидетельством о гибели в Кремле 16 чел. и 74 раненых, которые в советских работах и источниках, по его словам, превращаются то в 180, то в 197 и даже в 250—300 чел. Сам же Сергей Петрович в заключение оговаривается, что склонен больше доверять филатьевскому показанию [29, 311-312].
234
без единого выстрела» [29, 313].
Переговоры представителей противостоящих сторон в городской Думе продолжались. По мнению, Фи-латьева, «там большевики проявили растерянность и готовность сдаться». Проявления уступчивости и даже растерянности в поведении их представителей, особенно таких, как В.П. Ногин, вероятнее всего, имели место, но в отношении их готовности сдаться, в такой характеристике их действий Фи-латьевым проявилось стремление последнего больше выдать желаемое за действительное. Не дав ответа на ультиматум КОБа, большевистская делегация обещала ответить по телефону. В ее дальнейших действиях просматривается желание выиграть время для мобилизации своих сил, но не капитулировать перед противником. Недаром тот же Г Филатьев вынужден был признать, что медлительность «дала им силы» и что постепенно к большевикам стали присоединяться полки и красногвардейцы, и уже они сами стали диктовать условия, на которых КОБ не соглашался.
Новый тур переговоров, развернувшихся между представителями большевистского ВРК И.Н. Стуковым и А. Ломовым (Г.И. Оппоковым), с одной стороны, и делегацией Московского губернского совета крестьянских депутатов — с другой, позволил большевикам не только решить поставленную задачу, но и дождаться исхода борьбы с походом А.Ф. Керенского и Краснова на Петроград и, опираясь на разгром этой авантюры и юнкерского выступления на улицах Питера, добиться соглашения на выгодных для советской стороны условиях, которое в свою очередь помогло ускорить ликвидацию вооруженной борьбы на ули-
цах и переулках белокаменной.
Условиями соглашения предусматривалось, что власть в Москве должна принадлежать органу, выдвигаемому Советом рабочих и солдатских депутатов, причем этот орган кооптирует в свой состав представителей общественных организаций: городской и районных Дум, профсоюзов, Совета крестьянских депутатов и др. Такое соглашение помогло большевикам нейтрализовать Исполком Совета крестьянских депутатов Московской губернии и тем самым углубить раскол в блоке своих противников. Негативная оценка переговоров историками как той, так и другой стороны не только не объясняет, но и запутывает причины, по которым ВРК должен был согласиться на них. А суть дела в том, что ВРК принял такое решение, считаясь с редким ухудшением ситуации в Питере и на подступах к нему: мятеж юнкеров, взятие отрядом Керенского—Краснова Гатчины и Царского села. Отмахнуться от предложений Викжеля относительно переговоров не рискнул в данной обстановке даже неуступчивый Ленин со своими сторонниками в ЦК РСДРП(б), а в Москве соотношение сил между ленинцами и единомышленниками Каменева было гораздо опаснее для первых, чем в ЦК.
Московский ВРК прервал перемирие и переговоры после того, как был подавлен мятеж юнкеров в Питере и рухнули надежды противников большевиков на изменение итогов борьбы за власть в официальной столице. Тогда же московский ВРК решил артиллерией обстрелять опорные пункты противника, в том числе и Кремль. Огонь открыли более 20 орудий разного калибра. В руководстве местных большевиков были и люди, предлагавшие бом-
бить Кремль с воздуха, используя аэропланы. Ярым сторонником такой меры являлся Н.И. Бухарин, даже позже сожалевший, что «ВРК воздержался от бомбометания, способного разрушить совиные гнезда контрреволюционных штабов». Кстати, как явствует из разговоров Ставки с помощником Рябцева, встречный обстрел повстанцев из двух орудий, захваченных в ходе вылазки на Ходынском поле, вели и засевшие в Кремле юнкера [35, 409].
Под прикрытием артиллерии отряды повстанцев вели наступление по всем направлениям. Руководители КОБа тщетно умоляли Ставку и командование ближайшего к Москве Западного фронта прислать надежные воинские части, но таковых не было. Днем 2 ноября Кремль оказался в плотном кольце. Сопротивление юнкеров ослабевало. Бессмысленность дальнейшей борьбы стала ясна для них днем раньше, когда в московских газетах появилось сообщение о том, что войска Керенского—Краснова разбиты у Гатчины и отступают и что выступление юнкеров в Питере окончательно подавлено.
Поэтому утром 2 ноября председатель московского КОБа городской голова В.В. Руднев направил ВРК письмо, в котором сообщал, что при «данных условиях считает необходимым ликвидировать в Москве вооруженную борьбу, перейдя к мерам борьбы политической». Вечером этого дня ВРК издал приказ, гласивший, что противник сдался и что вся власть в руках ВРК.
Московский успех большевиков закрепил победу, одержанную в Петрограде. Обе же эти победы во многом предопределили установление новой власти в стране в целом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Щагин Э.М. Забытый источник по истории октябрьского вооруженного восстания в Петрограде / / Записки А.М. Никитина о событиях 24-25 октября 1917 г. в Петрограде как исторический источник // Проблемы новой и новейшей истории России. — М., 1999. — С. 260-272.; Он же. Дневник С. П. Мельгунова как источник по истории октябрьско-ноябрьских событий 1917 г. в Москве // Проблемы и перспективы педагогического образования в XXI в. Труды научно-практической конференции. — М., 2000. — С. 477-478; Он же. Очерки истории России, ее историографии и источниковедения (конец XIX — середина ХХ). — М., 2008. — С. 647-684; Октябрьско-ноябрьские события 1917 года в Петрограде и Москве в свете малоизвестных исторических источников // Революционный 1917 год. Проблемы изучения истории России.
— М., 2008. — С. 29-58.
2. См.: Новейшая история Отечества. XX век: Учебник для вузов. В двух томах / Под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. — М., 1998 (2-е и 3-е испр. изд. вышли с 2002 по 2004 г.); Новейшая отечественная история. XX век. В двух книгах / Под ред. Э.М. Щагина, А.В. Лубкова. —
М., 2004; Новейшая отечественная исто- 235 рия. XX — начало XXI века. Изд. 2-е испр., доп. / Под ред. Э.М. Щагина. — М., 2008.
3. См.: Никитин А.М. Свежие, покрытые кровью страницы русской истории... // Сборник материалов 2-й научной конференции по межвузовской программе «Русский язык, культура, история». — М., 1997. — С. 293-312.
4. Неделя. — 1966. — № 45.
5. Власть народа. — 1917. — 19, 23, 24 и 26 ноября.
6. См.: Последние часы Временного правительства (Дневник министра Ливеровс-кого) // Исторический архив. — 1960.
— № 6. — С. 38-47; Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов. — 1917. — 28 октября; Малянтович П.Н. В Зимнем дворце 25-26 октября 1917 года
236
// Былое. - 1918. - № 12; Он же. Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. Воспоминания активных участников революции. — Л., 1956. — С. 398-423; Как заняли Зимний дворец // Дело народа. — 1917. — 29 октября; Рабочая газета. — 1917. — 28 октября; Последние часы Временного правительства в 1917 году (Записки Пальчинского) // Красный архив. — Т. 56. — 1933. — С. 136138.
7. Меньшевики в 1917 году. — М., 1996. — Т. 3.
8. Вишняк М. Дань прошлому. — Нью-Йорк, 1954.
9. Баскаков М.И., Герасименко Г.А., Гусев К.В. Александр Федорович Керенский. — Саратов, 1996. — С. 192. Ср.: Суханов Н.Н. Записки о революции. — Т. 3. — Кн. 6. -М., 1992. — С. 240.
10. Рассказ А.М. Никитина // Рабочая газета. — 1917. — 28 октября.
11. См. об этом: Из следственных дел Н.В. Некрасова 1921, 1931 и 1939 гг. // Вопросы истории. — 1998. — № 11-12. — С. 22; Малянтович П.Н. Указ. соч. // Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. Воспоминания активных участников революции. — Л., 1956.
12. Стенографические отчеты заседаний Петроградской городской думы, созыва 20 августа 1917 г. — С. 111-112; Быхов-ский НЯ. Всероссийский совет крестьянских депутатов. 1917 год. — М., 1929. — С. 276.
13. Исторический архив. — 1960. — № 6.
14. Минц И.И. История Великого Октября. — Т. 2. — М., 1968.
15. Рабинович А. Большевики приходят к власти. Революция 1917 года в Петрограде. — М., 1989.
16. Красный архив. — 1933. — Т. 56.
17. Суханов Н.Н. Записки о революции. — Т. 3. — М., 1992.
18. См.: ПайпсР. Русская революция. Часть вторая. — М., 1994.
19. Пролетарская революция. — 1992. — № 10. — С. 88—92.
20. См.: Октябрьское вооруженное восстание: семнадцатый год в Петрограде. Кн. 2. — Л., 1967. — С. 325; Революцион-
ный Петроград. Год 1917. — Л., 1977. — С. 390; Грунт А.Я., Старцев В.И. Штурм Зимнего. Документальный очерк. — Л., 1987. — С. 64 и др.
21. Кускова Е.Д. Ночь // Власть народа. 1917. — 28 октября.
22. Руль. — 1923. — 20 ноября.
23. Руль. — 1923. — 10 ноября.
24. Грунт А.Я., Старцев В.И. Петроград — Москва. — Июль-ноябрь. — 1917.
25. Рабочая газета. — 1917. — 28 октября.
26. См.: Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. Воспоминания активных участников революции. — Л.,
1956.
27. Антонов-Овсеенко В. В революции. — М.,
1957.
28. Дело народа. — 1917. — 29 октября.
29. Мельгунов С.П. Как большевики захватили власть. — Лондон, 1984.
30. Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. — Париж, 1964. — Вып. 1-11.
31. Протоколы Центрального комитета РСДРП (б). Август 1917 — февраль 1918. -М., 1958.
32. Октябрьское восстание в Москве. Сб. документов, статей и воспоминаний. — М., 1922. — С. 12-13; Подготовка и победа Октябрьской революции в Москве. Документы и материалы. — М., 1957. — С. 454.
33. Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. — Париж, 1964. — Вып. 1.
34. Эфрон С. Октябрь 1917 г. // На чужой стороне. — Прага, 1925. — Т. XI.
35. Подготовка и победа Октябрьской революции в Москве.
36. См.: Русское слово. — 1917. — 12 (25) ноября.
37. Прокоопович С. Письмо в редакцию // Руль. — 1922. — 18 августа.
38. Все цитированные выше известия опубликованы в сб. документов, статей и воспоминаний «Октябрьское восстание в Москве». - М., 1922. ■
