CC BY
39
УДК 165.3
ВНИМАНИЕ: СОТВОРЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА
Е.В. Золотухина-Аболина
И даль пространств как стих псалма Р.М. Рильке "Созерцание". Пер. Б. Пастернака
Я всегда провожала ее вправо, в сторону Поварской... - точно никакого влево у моего дома не было М. Цветаева. Повесть о Сонечке
Предлагаемая читателю статья, посвящена тому, насколько окружающий нас мир создается нашим собственным вниманием.*
Повседневный взгляд воспринимает окружающую нас реальность как собственно внешнюю, объективно-данную, не зависящую от индивидов. Уже с Нового времени картина "независимого от сознания мира" облеклась в форму научно-теоретических и популярных представлений естествознания, которые твердо усваивает каждый школьник. "Ньютоно-картезианская картина мира" (С. Гроф) органично переплелась с прагматическим образом реальности обыденного сознания. И хотя феноменология показала в ХХ в., что стабильность вокруг нас создается повторами и привычными интерпретациями, это не особенно сказалось на переживании мира обычным человеком. Также не востребованными для обыденной жизни осталось обнаружение кванто-во-механических законов строения материи, включающих наблюдателя в становление образа реальности. И сегодня наше восприятие роли субъективности в понимании действительности остается во многом прежним: не зависящий от нас мир действует по своим, не всегда понятным законам, а мы лишь следуем его движению по многим траекториям, отражаем его, влечемся вслед за ним. Если субъективность и важна, то лишь тогда, когда
* Статьи на тему сотворения мира вниманием ранее публиковались в [1].
Золотухина Елена Всеволодовна - доктор философских наук, профессор кафедры истории философии Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, пр. Нагибина, 13, e-mail: elena_zolotuhina@mail. га, т. 8(863)2303297.
она выражает себя в практическом действии, в преобразовании природы, в завоеваниях, создании инструментов и орудий, в изобретении и производстве материальных предметов или организационных отношений.
Однако я хочу взглянуть на "другую сторону медали". Мне хотелось бы понять и по возможности хотя бы кратко описать, как само сознание в своем модусе направленности - во внимании формирует наш "жизненный мир" - ту непосредственную реальность, в которой мы живем, которая имеет для нас важное и определяющее значение, частью которой мы органично выступаем. Произвести такое описание помогают многие авторы ХХ века - прагматисты, социологи-феноменологи, психологи и философы-конструктивисты, авторы-эзотерики, придающие особый статус возможностям сознания. О роли субъективности и направленного внимания говорят нам работы П. Вацлавика, Н. Гуд-мена, Ф. Перлза, знаменитый фильм и книга У. Арнцта, Б. Чейс и М. Висенте "Кроличья нора или что мы знаем о себе и вселенной?" Фактор внимания, выступающий как "миросо-зидающий" используется в психотерапевтических практиках.
Обратимся же к вопросу о том, как человеческое внимание участвует в формировании образов пространства, а участвует оно в этом процессе собственно-культурными способами и образует не "любой мир", но мир культуры.
Elena Zolotukhina-Abolina - Doctor of Philosophy, Professor of Philosophy History Department at the Southern Federal University, 13, Nagibina Avenue, Rostov-on-Don, 344038, e-mail: elena_zolotuhina@mail.ru, tel. +7(863)2303297.
Пространство со своими тремя измерениями, непосредственно доступными для восприятия, издавна понималось как наиболее объективная, материальная, не зависящая от человеческого сознания характеристика мира. Вспомним, что Р. Декарт рассматривает протяженность как собственное, атрибутивное свойство материи, противополагая ее сознанию, не имеющему очевидного "места", точки приписки. Материя, выраженная через пространственное "выше-ниже" - "дальше-ближе" кажется самостоятельной и не зависящей от наших предпочтений и страстей, несмотря на учет взгляда субъекта физической теорией. Да и теория для большинства современных людей - это нечто весьма далекое, а практика жизни на чувственном уровне свидетельствует: пространство от нас не зависит, оно таково, каково есть, нравится нам это или нет. Гора есть гора, даль есть даль. На фоне крепости и ощутимости пространства само сознание представляется чем-то эфемерным и глубоко зависимым. "Самые разные мыслители, начиная с Джамбатиста Вико (1744), - отмечает Г. Хант, - обращали внимание на видимую необходимость того, чтобы все упоминания о сознании - будь то "высшие состояния" или обыденное непосредственное сознание - оставались косвенными, основанными на использовании физической метафоры. Такого рода метафора проявляется не только в использовании для описания таких слов как "поток" и "горизонт", но также отражается в этимологиях всех языков для слов, относящихся к "сознанию" и вообще к субъективному опыту" [2]. Интересный пример субъективного "созидания" пространства предоставляет нам эссеистическая книга Жоржа Перека "Просто пространства. Дневник пользователя" [3], в которой автор ведет смысловую игру с пространством постели, комнаты, дома, улицы, города, континента и т.п. Действительно, о сознании мы всегда можем говорить, лишь используя образы предметного ряда, обладающие выраженными пространственными характеристиками.
И, тем не менее, можно показать, что именно направленность нашего внимания на определенные зоны пространства создает наш жизненный мир как "фигуру на фоне". Из "пространственной неопределенности" окружающего, из тьмы и тумана, благодаря сосредоточенности взгляда, а также сосредоточенности сознания, отделяющего важ-
ное от неважного и ценное от неценного, вырастают осмысленные вещи. Спонтанная и сознательная селекция впечатлений творит затейливые узоры социокультурной реальности, расчерчивает поле ориентиров. Каковы же наиболее важные составляющие "топологии культуры", ее архетипические, неустранимые формы, вызываемые к жизни вниманием? Рассмотрим некоторые из них.
Граница. Будучи по сути направленным лучом, человеческое внимание в первую очередь очерчивает границу, разделяя смутность бытия на правое и левое, черное и белое, верхнее и нижнее, ближнее и дальнее. Само нормальное эмпирическое сознание возможно в силу того, что оно оперирует ограничениями: образами, понятиями, некими паттернами, где одни качества реальности отграничены от других. Сознание различает, а значит -ограничивает. Граница (когда мы отделяем для себя то, что видим и что значимо от того, что мы не видим - или куда не смотрим -и что не значимо), создает форму, контур. Мы живем в мире форм, извлекаемых нашим вниманием из континуальности мира, который не может быть воспринят нами непосредственно в его безграничности. Отсюда гуссерлевская идея "горизонта", всегда расширяющегося, всегда открытого перцепту-ального и смыслового поля, граница которого способна бесконечно отодвигаться, открывая новые просторы. В "горизонтности" граница подвижна, смещаема, она способна убегать от нас, разворачивая поля пространств, но она все же есть.
Именно границы вещей, усматриваемых нами, определяют все их более частные пространственные свойства, такие как "длина-ширина высота", "высота -глубина", "длинный -короткий", "впереди- позади - рядом" и т.д.
Когда мы заняты оперированием с вещами, взаимодействием с формами, от которых мы своим вниманием "отсекли все лишнее", сама по себе граница не всегда является объектом нашего дальнейшего, "вторичного" внимания, так как она до определенной степени -условность. Она стяжает дальнейшее нашу заинтересованность лишь тогда, когда в предметном мире существа и вещи сталкиваются своими гранями, "высекают друг из друга искры", как бы агрессивно трутся границами, перейти которые каждая из них не может. И даже наша собственная пространственная граница занимает нас постольку, поскольку
ей может грозить опасность боли и разрушения. Когда отсутствует опасность разрушения границ того, что мы считаем нашим телом, мы в полной мере являемся "бытием-в-мире". В ситуации безопасности наше внимание устремлено за границы нашего тела, хотя в пространственном отношении мы, конечно, хорошо отличаем себя от вещей внешнего мира. Об этом хорошо пишет М. Мерло-Пон-ти: " Контур моего тела - это некая граница, которую обыкновенные пространственные отношения не пересекают..." [4, с. 137]. И далее: " В конечном счете, коль скоро мое тело может быть "формой", и перед ним могут существовать фигуры, выделяющиеся на сплошном фоне, это происходит лишь оттого, что тело поляризуется своими задачами, существует в отношении них, собирается с силами, дабы достичь своей цели, и в итоге телесная схема говорит нам о том, что мое тело пребывает в мире" [4, с. 140]. Мерло-Понти не говорит о "внимании", направленном нами за пределы собственных границ, но он говорит о нашей устремленности, о цели, о двигательной интенции, которые являются формами выражения внимания к тому, что "вне меня". В этом смысле граница интересна не тем, что она разделяет, этот момент остается предпосылкой, а тем, что ее можно и нужно перейти.
Однако граница становится очень важна, когда для нас является значимым не переход, а само разделение, факт размежевания пространств ( что относится к любым пространствам, в том числе метафорическим "пространствам" смыслов культуры). Внимание может усматривать границу как препятствие и как указание на чуждую, враждебную сферу. Можно говорить о "естественных границах" и "естественных препятствиях", таких, как река или гора, затрудняющие продвижение, или же иной язык и иные обычаи, отмечающие "чуждое пространство". Однако качество границы они приобретают в зависимости от направленности нашего сознательного внимания, если мы хотим их преодолеть либо опасаемся их. О том, что пространственные отношения приобретают смысл, лишь будучи интерпретированы сознанием, прекрасно пишет Ж.-П. Сартр: «Гора оказывается "подавляющей", если я располагаюсь у ее подножии; напротив, если на ее вершине, она самим проектом восстанавливает мою гордость и символизирует превосходство
над другими людьми, которое я приписываю себе. Реки, расстояние от моря и т.д. вступают в действие и наделяются символическим значением» [5, с. 502]. Он указывает на личностную свободу как на источник интерпретации: ".свобода сама создает препятствия, от которых мы страдаем. Это она, ставя перед собой цель, выбирая ее в качестве недоступной или труднодоступной, делает наше место непреодолимым или трудно преодолимым препятствием для наших проектов" [5, с. 503].
В этом смысле применительно к культурной жизни можно говорить об установлении и снятии границ, об их расширении или сужении, и всякий раз эти операции с пространством будет совершать человеческое сознание, наше внимание, либо усматривающее границу на своем пути и фиксирующееся на ней, либо минующее то, что вчера было границей, и направляющее свой луч вперед, к границе более дальней -к горизонту.
Социокультурным примером установления жесткой границы и фиксации внимания на ней является древнее дуально-этническое отношение "мы - они". Это архаическое, провоцирующее враждебность отношение со свойственными ему границами, успешно воспроизводится в современном обществе на самых разных уровнях и в разных сферах. Сфера собственно пространства всегда дает материал для воспроизведения границы и внимания к ней: мы-украинцы, они-русские; мы горожане, они - селяне; мы из этого двора, а они - из того. "Стенка на стенку" всегда ходили именно соседние села, имеющие общую условную границу, и самые яростные драки, происходя на меже, неприкосновенность которой можно спокойно соблюдать, но можно сделать из нее непреодолимую преграду и основание для ненависти. Граница - это ожесточившееся друг против друга "твое" и "мое". Именно поэтому, стремясь найти какие-либо размышления о понятии границы, мы все время находим материалы о государственной границе, о ее охране, о пограничниках, призванных блюсти автономию разделенных частей пространства.
Процесс глобализации, идущий в мире последние несколько десятилетий, во многом выступает как процесс пересмотра, демонтажа и перестройки границ. Не вдаваясь в вопрос "кому выгодно?" (это тема другого исследования), отметим лишь, что этот процесс
связан как с фактическим уменьшением роли государственных границ (феномен Евросоюза), так и с активным проникновением культур друг в друга, причем на только "Запада на Восток", но и в не меньшей степени "Востока на Запад". И лишь распад Советского Союза являет собой пример противоположного свойства, когда прежде проницаемое во все стороны пространство разделилось на сегменты. Впрочем, поскольку создание и ликвидация границ это в немалой степени вопрос внимания, то на своем веку мы можем увидеть еще немало изменений в пространственной конфигурации стран, которые то устанавливают границы, то их стирают.
Центр-периферия. Другим фундаментальным, архетипическим свойством пространства, которое полагается вниманием, является структура "центр - периферия".
Понятие центра, если давать ему определение, выступает точкой внутри круга, равно удаленной от всех точек окружности. Однако не на уровне определений, но на уровне полагания вниманием, т.е., при процессе нерефлексивном и ценностно-ангажированном, центр, рассмотренный позитивно, со знаком плюс, выступает как источник событий, решений, властных распоряжений, изменений. Это средоточие интересного, значимого, важного, судьбоносного. К центру все сходится и из него все исходит, он излучает власть, силу, величие. Из центра следуют все начинания, он определяет все - от судьбы до сегодняшней моды. Соответственно, периферия является восприемницей того, что дается центром, центр онтологически первичен, периферия вторична, хотя в чисто пространственном ракурсе они не могут существовать друг без друга. На периферии "дающие" качества центра переходят в "воспринимающие" качества, а движения между центром и периферией являются как центростремительными, так и центробежными, весь вопрос в том, какие тенденции доминируют к настоящему моменту. Самой простой моделью периферии и центра является хоровод, который можно водит вокруг кого-то одного, кто на данный момент условно занимает место центра. Деление на центр и периферию присутствует в каждом городе, в каждой деревне, на любом хуторе, ибо он потому и хутор, что находится за пределами "центральной усадьбы".
В архаических обществах, в культурах прошлого существовало представление
о сакральном центре мира, выступающем первопричиной, являющемся первопринципом, чистым бытием. Его изображали в виде центральной точки, в то время как мир представлял собой круг. Эта идея выражена во многих мандалах, в образе свастики, в рисунке зодиакального круга. Образ первоначала, мирового центра можно найти в святоотеческой литературе, в памятниках восточной мысли. Вот как пишет об этом А. Дугин: "Так же, как в индуизме, в йогическом учении Патанджали существует представление о вдохе и выдохе Вселенной, вдохе и выдохе богов. Смысл этих сходных гносеоонтологических концепций из разных традиций таков. - В сфере бытия присутствует некоторая особая пульсация: удаление от полюса и приближение к нему. Собственно говоря, именно эта пульсация и является сакральным бытием. Сам полюс неподвижен, самостоятелен, неизменен. Однако между центром и периферией непрерывно движутся бытийные, витальные, духовные, гносеологические потоки. Все они в своей парадигме, в своей внутренней схеме, скелете, в своей гносеологической, духовной основе, представляют два разнонаправленных движения: вовне - выдох (проявление), и вовнутрь - вдох (возвращение), выход из Центра и возвращение в Центр" [6].
Внимание людей традиционной культуры было в значительной степени ориентировано на наличие такого центра, божественного источника, откуда все приходит и куда возвращается. Однако в ходе секуляризации человечество в немалой степени утратило представление о сакральном центре мира, и структурная схема "центр - периферия" осталась применительна лишь к эмпирическому миру. Речь идет теперь о национальных, государственных, региональных и мировых центрах, причем центры могут быть экономическими, политическими, религиозными, художественными и т.д. Некоторые совмещают в себе те и другие черты, иные являются центрами лишь в определенном отношении. Но в любом случае эти центры являются таковыми, потому что на них обращено внимание.
Собственно, любой центр - это центр внимания, оттого он и становится "центром", если же из того или иного пространства исходят активные деятельные интенции, но они никем не замечены, то и центра как бы не существует, есть лишь процесс воздействия, источник которого неизвестен. Точно
также происходит и исчезновение прежнего центра: когда наше внимание, привлекаемое некими возможностями, ослабевает, центр перестает притягивать интерес, он становится периферией, чем-то еще не погибшим, но существующим на обочине. Из истории нам известны судьбы древних городов, которые, благодаря, к примеру, водным артериям, были очень привлекательны, становились важными для торговли и развития ремесел, поистине "центрами". Однако, если река заиливалась, внимание и интерес к городу падали, и, несмотря на все наличные достижения в технике, искусстве, науке, город превращался из центра в окраину. Он не менял своего места в пространстве, но само пространство, в котором он находился, приобретало другой смысл.
Кроме усмотрения "диалектики центра и периферии", связанной с реально существующими центрами внимания, можно говорить в духе конспирологии о "тайных центрах" власти, из которых управляется человечество. Однако такие "тайные центры" выступают именно и только центрами внимания. Мы не знаем, существуют ли они объективно, но наше внимание направлено на эти предполагаемые источники власти и влияния. Это гипотетические центры, но, благодаря усиленному вниманию, они приобретают статус существующих. Вокруг таких объектов интереса могут возникать целые движения, происходить активное обсуждение, издаваться аналитическая литература.
Реальные центры, как мы уже отметили, могут существовать и существуют во множестве. В последние годы в политике и экономике интенсивно обсуждается вопрос об "одно-полярном" и "многополярном" мире, причем однополярный мир полагается и нежелательным и невозможным, хотя конфронтация двух политико-экономических и социокультурных центров, пребывающих в противостоянии, тоже никому не представляется гармоничной. В случае однополярности, когда одна страна целиком доминирует, все другие страны оказываются подчиненной периферией, они лишены и возможностей, и силы, и внимания как достойные партнеры. Однополярность заставляет всю "периферию" вспомнить о себе как о центре осознания и действия, уделить внимание себе, своим интересам, не ориентируясь на центр, из которого проистекают насилие, манипуляция и подавление. В резуль-
тате этого "позитивный центр" превращается в "негативный центр", в "империю зла" (ибо даже в хороводе человек, стоящий посредине может быть объектом восхищения, а может рассматриваться как олицетворенное зло, заслуживающее коллективных пинков). Негативный центр чуть раньше или чуть позже разрушается восставшей периферией, давая начало многополярности, где каждый полюс в немалой степени сконцентрирован на себе самом. Целостность человечества предполагает сложную иерархию, многоплановую структуру центров внимания.
Внешнее - внутреннее. Мы уже отметили ранее, что внимание, направленное на наш внутренний мир, с неизбежностью будет полагать его черты и свойства в пространственных формах. В этом отношении мы можем говорить о "внутренних пространствах", существующих для внимания и сознания по аналогии с внешними. Одни сферы внутреннего пространства могут открываться вниманием в режиме обычного эмпирического восприятия, другие - быть результатом рефлексии и теоретизации, а третьи - обнаруживаться лишь в особых нетривиальных состояниях сознания, возникающих в результате медитативной практики или озарений.
Примечательно то, что обращенность к внешнему пространству и его "построение вниманием" является в абсолютном большинстве непроизвольным и принудительным, поскольку материальный мир дает столь мощные сигналы извне, что они властно побуждают нас заниматься активной дифференциацией идущих снаружи впечатлений. Мозаика реальности строится не согласно свободному полету фантазии или мечтательному блужданию ума, а под давлением " вещей самих по себе", превращающихся в "мир для нас", благодаря дифференцирующей способности сознания и направленности в немалой степени вынужденного внимания. С вниманием к внутренним пространствам дело обстоит иначе. Они гораздо менее настойчивы, более скрыты, существуют латентно и требуют внимания к себе в первую очередь тогда, когда внутренние душевные импульсы начинают затруднять и осложнять ход обыденной жизни. Например, если страсти хлещут через край, но при этом встречают социокультурные преграды, если человека терзают страхи или чувство вины или его мысль отчаянно бьется над вопросом о страдании и смерти, или жажда познания
заставляет его искать в себе и в мире истоки и пределы бытия. То есть, для внимания к внутренним пространствам нужно либо столкновение внутреннего и внешнего, либо мощный интеллектуальный и духовный поиск.
В сегодняшнем постиндустриальном и индустриальном, технически вооруженном и компьютеризированном обществе существует множество людей, которые совершенно не знакомы со своими внутренними пространствами. Ни с глубинными, ни с поверхностными, но с эмпирическими, ни с трансценде-ными - ни с какими. Это обычные, вполне адаптированные к жизни люди, живущие сугубо внешними событиями, их внимание приковано к "экшн" повседневности. Они не рефлексируют на свои мысли и эмоции, ведут себя спонтанно и столь же спонтанно и интуитивно приспосабливаются к внешним требованиям общества. Будучи хорошо прилаженными к окружающей социокультурной среде, они в чем-то похожи на здоровых животных, которые не мучают себя внутренними проблемами и тайнами Самости.
Надо заметить, что западная культура, влияние которой всегда было велико и в России, никогда особенно не поощряла рефлексивной самообращенности. И если в определенных интеллектуальных и художественных кругах вопрос о внутреннем мире с его пространствами выходил на первый план, то широкие массы оставались и остаются от него вдалеке. Дела не меняет даже распространение современной моды на психотерапию. Во всяком случае, в России психотерапия либо не имеет большого успеха, либо быстро вырождается в применение нескольких упрощенных приемов "заботы о себе", что не развивает подлинного умения обращаться со своим внутренним миром. Свойственные традиции Востока медитативные практики зачастую глубоко скучны российскому человеку; он не хочет тратить на них времени и сил, к тому же погружение во внутренние пространства вполне способно испугать, а в ситуации, где в качестве духовного Учителя нередко выступает лишь Интернет, такой испуг быстро отвращает от излишней внимательности к внутреннему.
Обращение к внутренним пространствам на эмпирическом уровне дает нам внимание к собственным эмоциям и страстям, к желаниям и моральным установкам, к мыслям и планам, к образам, ценностям, целям и на-
деждам. Все они связаны между собой и в качестве "пространства" образуют устойчивые паттерны переживаний, сопровождаемые образными картинами. Внимание такого рода может быть по большей части интеллектуальным (рефлексией в полном смысле слова) или в большей степени эмоционально-образным, но это всегда перебор вариантов, сравнение и столкновение позиций, сличение собственных ориентиров с ходом внешних событий и собственным поведением. Это всегда проблема самообуздывания, самопринуждения, саморазвития и самостроительства.
Внутренние пространства, рассматриваемые теоретиками, являются результатом избирательного внимания, направляемого той концепцией, которую сформулировал для себя автор. Большинство структурных характеристик внутреннего мира являются топологическими. Ученики в этом отношении идут вслед за учителем, видя в своем внутреннем мире и предполагая в чужом именно те "этажи" и "области", которые определены "подзорной трубой", через которую они смотрят в глубь человеческой души. Очень показательны в этом отношении психоаналитики, воспроизводящие по отношению к внутренней реальности образ "строения в несколько этажей", где одни этажи - "светлые", другие -"темные" (З. Фрейд), третьи вообще коллективные (К.-Г. Юнг). Изменение вектора внимания теоретика, изучающего внутренний мир, порождает иные "внутренние пространства", с которыми можно по-иному соотноситься, и, если речь идет о психотерапии, иначе строить реальное воздействие на пациента.
От пространств, создаваемых вниманием исследователя, т.е., фактически субъективно конструируемых в познавательных и терапевтических целях, отличаются внутренние пространства, находимые в опыте измененного состояния сознания. Эксперименты, проводимые в течение ряда десятилетий Станиславом Грофом, дали возможность описать вслед за внутренним опытом множество миров-пространств, по которым путешествует "холонавт". Это не только повторный опыт рождения, но самоотождествления с другими людьми, народами, культурами, растениями и животными, с различными фрагментами реальности от элементарной частицы до вселенной и мира как целого. Причем человек именно оказывается в разных пространствах, приобретает разные формы, в которых ис-
пытывает настоящие чувства и не перестает мыслить. Характеризуя свою книгу "Космическая игра", С. Гроф пишет об этом: "Данная работа неоспоримо показывает, что в конечном счете каждый из нас соизмерим с полнотой всего бытия. Практически это означает, что все воспринимаемое нами в обычном состоянии сознания может переживаться как соответствующий субъективный опыт. Помимо переживания элементов материального мира мы также можем переживать и множество аспектов других измерений реальности, например встречи с архетипическими существами и мифологическими сферами коллективного бессознательного" [7]. Таким образом, сферы внутреннего пространства, создаваемые или обнаруживаемые спонтанным вниманием, оказываются, по Грофу, другим аспектом внешних пространств, хотя в нормальном состоянии от нашего внимания ускользает именно субъективная сторона материального мира.
Сакральное-профанное. Будем предполагать, что слово "сакральное" несет достаточно широкий смысл. Быть может, в нашем контексте даже условный. Под сакральным в данном случае мы имеем в виду все виды отсылки к трансцендентному, при которых переживется не просто упомянутая выше в цитате из С. Грофа сфера коллективного бессознательного, которая может восприниматься как параллель обыденности либо странный морок, но как область высокой духовности, как область одновременно грозная и в то же время покровительственная - царство высшего начала и духовных иерархий, разнообразных "внеэмпирических" существ и сущностей.
В традиционном обществе внимание людей постоянно обращено к сверхъестественному, которое - как это ни парадоксально - органично вписано в обычную жизнь и выступает ее неустранимой частью. Внимание как бы курсирует между требовательной к человеку обыденной реальностью и невидимыми планами бытия, которые к тому же могут материализоваться и ни в коем случае не должны теряться из виду. Применяя понятия О-мир (обыденный мир) и М-мир (магический мир) исследовательница сакрального Г.В. Гриненко пишет об этом: "Обычным местом пребывания сверхъестественных существ является М-мир, но они способны появляться и в О-мире. Хотя для некоторых из них (чаще всего - низших,
в том числе и человеческих душ) это может быть затруднительным, а то и невозможным без "вызова" от человека или повеления бога. Человек - это существо двух миров: тело его принадлежит О-миру, а душа (или души) М-миру, но пока душа соединена с телом, она тоже находится в О-мире" [8]. Следует подчеркнуть, что М-мир создается прежде всего вниманием к нему, и когда это внимание ослабевает, он трансформируется или вовсе исчезает. Хотя, разумеется, в культуре существует материально-чувственно выраженная пространственная схема невидимого мира. В ней соединены естественное и сверхъестественное, которые одновременно схватываются вниманием. «Структура когнитивного пространства (сакральный ландшафт), - пишет А.Ю. Антоновский, - представляет собой знаковую систему скал, холмов, водопадов, т.е. "следов" или иначе "памятников", оставленных предками и культурными героями. Эту систему характеризует способ ее интерпретации, - текст, а его специфика состоит в том, что структура реальности задается не свободным перемещением (комбинированием) знаков, а, скорее, перемещением субъекта в пространстве от знака к знаку, т.е. - ритуалом, своего рода синтаксисом» [9].
Артефакты, являющиеся символами иномирного, выступают организаторами внимания, его проводниками, а значит и прямыми указателями на реальное наличие сакрального пространства. Современный мир, жестко разделивший сакральное и профанное, земное и небесное, отослал все виды "священных небес" за пределы повседневной человеческой сосредоточенности на эмпирическом. Обыденность непосредственно ощутима, практична и внимает лишь самой себе. Человек индустриального и постиндустриального общества ничего не ведает о "сакральных ландшафтах", не знаком ни с их семантикой, ни с "грамматикой". Незнание символики делает ее проскальзывающей мимо сознания, а с ней вместе оказывается потеряно и само сакральное пространство. Современный безрелигиозный человек, входя в храм, видит его в основном как произведение архитектуры и искусства, поэтому его внимание направляется на роскошь или убогость убранства, на то, много ли тут людей и, возможно, на историю построения этого культового сооружения. Но его внимание не способно сосредоточиться на глубинном символическом смысле устрой-
ства храма, его икон или скульптур. Онтологический пласт трансцендентного, очевидный и глубоко значимый для прихожанина и тем более, для служителя церкви, просто не существует для атеиста или неверующего. Его взгляд не "творит" высоких небес с Богом, восседающим на троне, в отношении сакрального он слеп.
Спорным является вопрос о радикальном расширении сакрального пространства с помощью современного телевидения. С одной стороны, внимание человека, находящегося у себя дома во время религиозного праздника, до какой-то степени сосредоточивается на священном пространстве храма при соответствующем душевном настрое. Однако профанное пространство квартиры или дома, где индивид пребывает физически, множество отвлекающих бытовых факторов рассеивают внимание к сакральному, не дают ему стать доминирующим. Тогда телевизионное сакральное пространство, переставая быть в центре внимания, легко разрушается, оно вытесняется обстановкой обыденности, превращаясь в ее эфемерную тень.
Практически во всех религиях сакральное божественное пространство, символизируемое храмовым помещением, располагается на небесах, к которым верующий, молясь, поднимает очи; дьявол же, являющий са-кральность со знаком минус, обитает в подземном пространстве, во тьме вселенского "низа". Полярность сакральных пространств особенно четко выражена именно в христианстве, до него при любого рода политеизме контраст не настолько силен, внимание язычника не приковано к сферам "чистого добра" или "чистого зла". Обмирщение сознания, происходящее в буржуазную эпоху вновь стирает границу "добрых" и "злых" пространств. На их радикальное различие больше не обращают внимания, они спутываются, смешиваются в единое пространство безбожного социального мира, где внимание нужно направлять, скорее, лишь на отдельных людей, чтобы видеть в них секуляризированные осколки ранее самостоятельных добрых и злых пространств.
Внимание к сакральным иномирным пространствам, связанным с высокими и сильными переживаниями, дифференцировалось в религиозно-эзотерическом знании в выделение уровней бытия-сознания, каждый из которых представляет собой особый мир,
разделенный на внутренние подуровни. Дихотомия "эмпирическое - трансцендентное" трансформируется в представление о целой лестнице миров, особых пространственных сфер, которые могут быть выделены при пристальном вглядывании и вчуствовании. Их нет для тех, кто не сориентирован на соответствующее разделении. Характеризуя европейское Средневековье, А.Я. Гуревич пишет: "Идея ангельской иерархии, восходящая к Псевдо-Дионисию Ареопагиту, трактат которого был переведен на латинский язык Иоанном Эриугеной в IX веке, пользовалась в Европе в период развитого средневековья большой популярностью. Бог создал небесную иерархию, а равно и земную, распределив функции между ангелами и людьми и установив священные ранги на небе и на земле. Ангельская иерархия Серафимов, Начал, Архангелов и Ангелов представляя собой прообраз земной иерархии духовенства и светских сеньоров и вассалов" [10]. Разделение на миры-пространства тонкого плана бытия можно найти в буддизме, в каббале, в учении розенкрейцеров, в современной теософии, в концептуальных обобщениях спиритизма. В России широко известно описание сакральных "иномирных пространств" в книге Даниила Андреева "Роза мира", где каждый надэмпирический мир имеет множество собственных характеристик, свой ландшафт, свои темпоральные координаты и, конечно, свой нравственный климат. Все эти пространства "оживают", когда на них обращено внимание, они становятся очевидны либо при сознательном их поиске и глубоком на них сосредоточении, как то бывает в эзотерических школах, либо при внезапном спонтанном изменении качества сознания и внимания, как то бывает с мистиками. Тогда, говоря словами В. Соловьева, визионер "осязает нетленную порфиру под грубою корою вещества" и выходит в сакральные пространства. Хотя большинство нынешних людей живет, конечно, в пространстве повседневности и вообще не верит в существование "сакральных пространств".
Завершая краткий обзор способов по-лагания пространства вниманием, хотелось бы подчеркнуть, что за пределами статьи остаются еще многие пространственные характеристики, хотя бы такие как локальное -универсальное, глубина и высота, играющие большую роль в жизни и культуре. Им могут быть в дальнейшем посвящены последующие размышления о сотворении мира вниманием.
ЛИТЕРАТУРА
1. Золотухина-Аболина Е.В. Сотворение мира вниманием: подступы к проблеме // Эпистемология и философия науки. 2010. № 4; Она же. Внимание и существование: знакомство с неизвестным и удостоверение наличного // Эпистемология и философия науки. 2011. № 4. С. 161-174.
2. Хант Г. О природе сознания. М.: Изд-во Института трансперсональной психологии. Изд. К. Кравчука, 2004. 556 с. С. 40.
3. Перек Жорж. Просто пространства. Дневник пользователя. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2012. 152 с.
4. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Ювента, Наука, 1999. 213 с.
5. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. М.: Республика, 2000. 639 с. С. 502.
6. Дугин А.Г. Философия традиционализма. М.: Изд-во Новый университет, 2002. 622 с.
7. Гроф С. Космическая игра. М.: Изд-во Трансперсонального института, 1997. 256 с. С. 250.
8. Гриненко Г.В. Сакральные тексты и сакральная коммуникация. М.: Новый век, 2000. 440 с. С. 198.
9. Антоновский А.Ю. Пространство родового общества //Уранос и хронос. Хронотоп человеческого мира. М.: РТ-Пресс, 2001. 260 с. С. 58.
10. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. 350 с. С. 66-67.
24 сентября 2013 г.
УДК 1(091)
КОНЦЕПЦИИ КУЛЬТУРЫ: О. ШПЕНГЛЕР И Л.П. КАРСАВИН
Н.В. Янковская
Современная политическая ситуация в России заставляет постоянно обращать внимание исследователей на проблемы культуры. Мы живем в мире сложных событий: мирового экономического кризиса, который коснулся и России, социального неравенства, криминала, межконфессиональных проблем, экстремизма, аморального поведения людей. Изучение культуры помогает понять общество, развитие нашей страны, проблемы смысла самой культуры и ее истории. Культура - это основа формирования личности, включения человека в социальную жизнь.
В первой половине XX в. в рамках философии всеединства Л.П. Карсавин впервые стал создателем философско-культурологи-ческой концепции. В разработке концепции философии религии, философской антропологии и философии истории важнейшее место у Л.П. Карсавина занимают его изучение средневековой культуры и его концепция культуры. Представляется интересным и важным для современной философии культуры и культурологии сравнить в основных моментах концепцию культуры Л.П. Карсавина с соответствующей концепцией О. Шпенглера.
Янковская Нина Владимировна - аспирант кафедры истории философии, Южного федерального университета, учитель истории МБОУ СОШ № 60 г. Ростов-на-Дону, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 105, e-mail: Ajankovsky@mail.ru.
Трудности подобного исследования связаны с тем, что данная тема почти не привлекала внимание специалистов по философии культуры, теории и истории культуры, истории философии. В своем исследовании мы ориентировались на аналогичный анализ очень значимой для культурологии первой половины XX в. затронутой проблемы в статьях и докторской диссертации Л.Г. Зимовец "Кризис культуры в культурологических концепциях Н.А. Бердяева и О. Шпенглера" [1]. С другой стороны, принято во внимание и то немногое, что мы обнаружили в литературе по интересующей нас теме.
Б.С. Каганович в статье об историке и философе культуры П.М. Бицилли, отмечал: "... как историк-медиевист ... <он> ... был близок к Петербургской школе историков средневекой культуры (И.М. Гревс, О.А. Добиаш-Рождественская, Л.П. Карсавин, Г.П. Федотов, А.И. Хоментковская)", но вместе с тем он подверг критике «... историософские концепции Шпенглера и Карсавина с позиций крочеанского "абсолютного историзма"» [2].
Вопрос о сопоставлении культурологической концепции Карсавина с теорией "замкнутых культур" Шпенглера впервые на ис-
Nina Yankovskaya - post-graduate student of Philosophy History Department at the Southern Federal University, History teacher in Comprehensive School № 60 Rostov-on-Don, Russia, 105/42, B. Sadovaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: Ajankovsky@mail.ru.
