CC BY
73Давуд КАХРИМАНОВ
Соискатель ученой степени кандидата наук по политическим наукам, координатор по международным связям отдела международных связей Российского государственного торгово-экономического университета (Москва, Российская Федерация).
ВНЕШНИЕ И ВНУТРЕННИЕ АСПЕКТЫ РАСПРОСТРАНЕНИЯ РЕЛИГИОЗНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ЭКСТРЕМИЗМА
В ДАГЕСТАНЕ
Резюме
В статье исследуются факторы, способствующие распространению религиозно-политического экстремизма в Дагестане. Раскрывают-
ся геополитические аспекты, а также социально-экономические, этнополити-ческие и социокультурные составляющие данного феномена.
В в е д е н и е
Распад СССР и изменение социально-политического строя на всем постсоветском пространстве актуализировали многие находившиеся ранее в латентном состоянии про-
блемы и породили новые. Эта тенденция не обошла и Дагестан, где уровень общественно-политического кризиса если и не прошел еще точку невозврата, то существенно отдалился от допустимых показателей.
Сегодня Дагестан — один из наиболее проблемных регионов Юга России и, наряду с соседними субъектами Северного Кавказа, составляет зону, откуда исходит непосредственная угроза национальной безопасности всего государства. Остро стоят вопросы защиты конституционных основ российской государственности, в том числе ее территориальной целостности и безопасности населения страны. При этом основным источником угроз национальной безопасности становится возросшая активность террористических группировок, подпитываемых идеологическими установками религиозно-политического экстремизма.
На рубеже 1980—1990-х годов Дагестан оказался очагом распространения на Северном Кавказе фундаменталистских религиозных концепций, что, безусловно, имеет непосредственное отношение к возрождению роли ислама в республике в целом. Исламский «ренессанс», охвативший республику сразу после краха коммунистической идеологии, стал для данного региона закономерным процессом.
При этом сам феномен распространения религиозно-политического экстремизма имел как бы двойную природу:
■ с одной стороны, присутствовало внешнее влияние исламистских идеологических центров,
■ с другой — радикализация самой общественно-политической жизни республики.
Эти два процесса сошлись в едином русле, результатом чего явился социальный взрыв, охвативший значительную часть населения республики. Данная статья посвящена исследованию именно тех факторов, которые способствуют распространению религиозно-политического экстремизма в Дагестане.
Геополитический аспект распространения радикального исламизма в Республике Дагестан
Геополитическое положение Дагестана на стыке мировых цивилизаций объективно таково, что республика в значительной степени подвержена влиянию извне. С данной точки зрения географическое положение Дагестана представляет собой один из наиболее значимых факторов, определяющих этноконфессиональную и социокультурную картины республики, которые и связывают Дагестан со сложной системой пространственной организации Кавказа. Границы Дагестана довольно условны: административные и даже государственные границы не всегда совпадают с этническими, конфессиональными и культурно-цивилизационными1.
Так, значительная часть лезгин и аварцев населяет территории на севере Азербайджана. В свою очередь, значительная азербайджанская община представлена на юге Дагестана. Ареал расселения кумыков и ногайцев также выходит за территориально-админи-
1 См.: Гасанов И.М. Влияние природных условий на расселение коренного населения (на примере Татарстана). В кн.: Народы Евразии. История, культура и проблемы взаимодействия. Материалы международной научно-практической конференции 5—6 апреля 2011 года. Пенза — Баку: Научно-издательский центр «Социосфера», 2011. С. 20—21.
стративные рамки Дагестана. Значительные диаспоры народов Дагестана проживают на территории Турции2.
Что касается конфессионального фактора, то здесь дагестанские этносы традиционно связаны с мусульманским миром, а сама республика входит в «религиозный геополитический полумесяц», охватывающий страны Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока и Юго-Восточной Азии, и, по сути, является частью конфессиональной границы между мусульманским Югом и христианским Севером.
В этой связи представляет интерес концепция американского географа С. Коэна. Он выделял «регионы-ворота», которые служат своего рода контактными зонами, обеспечивающими взаимосвязь, или коммуникацию, между прилегающими странами и народа-ми3. Дагестан отличается именно своим промежуточным положением, что позволяет говорить о республике как о «воротах» Кавказского региона.
Обозначенные факторы обусловили высокую вовлеченность Дагестана в современные геополитические процессы Кавказско-Каспийского региона и исламского мира в целом. Находясь в силу своих территориально-пространственных характеристик на «ветреной стороне» геополитических процессов на Кавказе, Дагестан проецирует любые значимые пертурбации на Кавказе, в том числе с учетом интенсивности включения региона в мировые процессы4.
Известно, что Кавказский регион исторически был одним из узлов международных противоречий5. Новый этап противостояния, обозначившийся в конце 1980-х годов, характеризуется более сложной борьбой с большим числом игроков и предметов соперничества, множественностью международных и региональных процессов, сплетением многосторонних политических интересов, имеющих важную связь и следствия для стран региона.
Именно здесь тесно переплетаются и реально сталкиваются геополитические интересы России, новых независимых государств Центрального Кавказа, стран Ближнего и Среднего Востока, США и Европы. Ощутимо присутствуют и экономические интересы транснациональных компаний, стремящихся получить доступ к природным богатствам и стратегическим коммуникациям Прикаспия6.
В данном случае уместно отметить, что Дагестан становится жизненно важным геоэкономическим и военно-стратегическим пространством Юга России и одновременно его наиболее уязвимым местом — «мягким подбрюшьем»7. Современная геополитическая ситуация вокруг Дагестана развивается под воздействием разнонаправленных векторов и тенденций, отражая динамику геополитического процесса на Кавказе, прежде всего соперничество многих стран за доступ к стратегическим природным ресурсам республики. Такое положение Дагестана во многом определяет его место и роль в едином Кавказском геополитическом узле8. В свете этого разыгрывание исламской карты в
2 См.: Гаджиев К.С. Кавказский узел в геополитических приоритетах России. М.: Логос, 2010. С. 31—35.
3 См.: Cohen S.B. Geopolitics of the World System. Rowman & Littlefield Publishing Group. Boston, 2003. P. 49—50.
4 См.: Арухов З.С. Некоторые параметры нового геополитического измерения России и Дагестана в Кавказском регионе. В кн.: Северный Кавказ и Дагестан: современная этнополитическая ситуация и пути ее стабилизации. Материалы Региональной научно-практической конференции, посвященной 10-летию РЦЭИ ДНЦ РАН (1—3 октября 2002 г.). Махачкала: Изд. ДНЦ РАН, 2004. С. 157—160.
5 См.: Дегоев В.В. Большая игра на Кавказе: история и современность. М., 2003. С. 72—79; Современные проблемы геополитики Кавказа. Ростов-на-Дону, 2001. С. 32—36; Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. М., 2001.
6 См.: Гаджиев К.С. Большая игра на Кавказе: вчера, сегодня, завтра. М.: Международные отношения, 2010. С. 45—50.
7 См.: Арухов З.С. Республика Дагестан в условиях трансформации геополитических коалиций в Кавказском регионе. В кн.: Взаимодействие государства и религиозных объединений: состояние и перспективы. Материалы Северокавказской научно-практической конференции. Махачкала, 2004.
8 См.: Махулова З.А. Дагестан в современной кавказской геополитике России (на материалах Республики Дагестан) / Отв. ред. И.П. Добаев. Ростов-на-Дону: Издательство ЮНЦ РАН, 2006. С. 105.
регионе видится вполне логичным инструментом ослабления позиций России, на что неоднократно указывали исследователи9. В условиях перераспределения сфер влияния в Кавказско-Каспийском регионе данный фактор действительно обретает некоторую определенность.
В этой связи нельзя не отметить, что сама идеология исламизма, как и наиболее радикальные его формы, были привнесены на дагестанскую духовно-политическую почву извне. В силу геополитической специфики Дагестана с падением «железного занавеса» мусульманское население республики стало проявлять растущую восприимчивость к веяниям, исходящим из исламского мира10. В свою очередь, процессы, происходившие как в российском исламе, так и в мусульманских общинах постсоветского пространства, находились в поле зрения не только внешнеполитических ведомств мусульманских государств, но и представителей религиозных кругов, видных религиозных деятелей и теологов мусульманского Востока, заинтересованных в распространении своего влияния на мусульманские общины бывшего СССР11.
Ведущая роль в распространении исламистской идеологии отводилась международным организациям, таким как Международная исламская организация «Спасение», «Бе-неволенс Интернешнл Фаундейшн», «Джамаат Ихья ат-Турас», «Лакшар Тайба», «ал-Хайрийа», «ал-Харамейн», «Катар», «Икраа» и др.12 Для многих этих организаций была характерна практически открытая пропаганда панисламистских идей объединения всех мусульман Кавказа и создания в регионе исламского государства13.
Следует отметить, что за деятельностью зарубежных исламистских организаций, с которыми тесно связаны соответствующие радикальные структуры на Северном Кавказе, просматриваются геополитические интересы не только государств исламского мира, но и ряда западных держав. Их специальные службы и неправительственные организации стремятся обеспечить благоприятные условия для воздействия на политическую, экономическую и религиозную ситуацию в регионе14. По мнению исследователя религиозно-политического экстремизма на Кавказе К. Ханбабаева, современные религиозно-политические, экстремистские и террористические организации на Северном Кавказе финансируются извне и изнутри региона путем объединения различных источников финансирования в рамках единой сетевой инфраструктуры. По подсчетам экспертов, этим организациям оказывают материальную помощь около 60 международных исламистских организаций, более 100 зарубежных компаний и десятки банковских групп15.
Между тем, по нашему мнению, чрезмерная привязка процесса исламизации Дагестана и распространения религиозно-политического экстремизма и терроризма к геополитическим «играм» в Кавказско-Каспийском регионе не раскрывает полностью причины данного феномена и во многом уводит в сторону от других, не менее важных ее аспектов. В частности, одной лишь активностью международных исламистских организаций трудно объяснить тот факт, что сегодня идеология фундаментализма и проявления религиоз-
9 См.: Магомедов A.A. Евразийский Дагестан к итогам XX века. Махачкала, 2000. С. 45—56; Махуло-ва 3.A. Дагестан в кавказской геополитике России. Махачкала, 2005. С. 54—60.
10 См.: Ханбабаев К.М. Исламский радикализм на Северном Кавказе // Свободная мысль, 2007, № 3. C. 105—116.
11 См.: Зарубежные спонсоры исламских экстремистов. Серия: проблемы национальной безопасности // Аналитический вестник Совета Федерации ФС РФ, 2005, № 11 (263). С. 36.
12 См.: Алиев М.Р. Влияние зарубежных религиозных организаций на радикализацию ислама в Дагестане // Государство и религия в Дагестане. Информационно-аналитический бюллетень, Махачкала, 2002, № 3. С. 34.
13 См.: Ханбабаев К.М., Якобов М.Г. Религиозно-политический экстремизм и опыт противодействия. Махачкала: Республиканская газетно-журнальная типография, 2008. С. 7—12.
14 См.: Литой А. Малая политика. Кто уходит в радикалы // Новое время, 2006, № 25. С. 23—25.
15 См.: Ханбабаев К.М. Указ. соч.
но-политического экстремизма широко распространились среди населения даже тех регионов Дагестана, где прежде экстремистская активность была крайне низкой. Тем более это не объясняет рост числа экстремистов по мере ужесточения условий деятельности международных религиозных организаций, многие из которых были закрыты на территории России.
Что же касается финансовой помощи боевикам, то известно, что диверсионно-тер-рористические группировки сегодня перешли на «самообеспечение» и уже не столь зависимы от поддержки внешних сил. Как сообщил начальник Главного управления МВД России по Северо-Кавказскому федеральному округу С. Ченчик, «денежные потоки, поступающие из-за рубежа, в разы ниже тех, которые сегодня бандформирования имеют на территории округа от местных бизнес-структур»16.
Поэтому перекрытие финансовых вливаний со стороны международных террористических организаций и их ячеек на территории постсоветского пространства не сыграло решающей роли в борьбе с бандподпольем. Здесь можно согласиться с В. Галиц-ким и Я. Старшиновым, которые отмечают, что современная идеология религиозно-политических экстремистов на Кавказе «гораздо опаснее прежнего «ваххабитского» подполья. Ее члены работают не за страх или за деньги, а за идею»17. Вместе с тем анализ процессов, происходящих в Дагестане, указывает на комплексность и неоднородность феномена религиозно-политического экстремизма и терроризма, а разрастание экстремистской деятельности, включение в ее орбиту различных социальных групп демонстрирует всю сложность внутриполитической ситуации в республике.
Ключ к пониманию многих негативных процессов, происходящих сегодня в Республике Дагестан, необходимо искать не столько в инспирируемой международными исламистскими группировками угрозе исламизации и милитаризации региона, сколько в социальной и политической областях. Как совершенно обоснованно отмечалось в «Подпрограмме по Югу России», подготовленной Центральным экономико-математическим институтом РАН, «сегодня на Северном Кавказе наиболее значимыми являются эндогенные факторы, экзогенные факторы усиливают их действие; политизация и радикализация ислама, превращение его в так называемый «исламский фактор» детерминированы не геополитическими, а прежде всего социально-экономическими и политическими причи-
нами»18.
Исходя из этого, можно заключить, что внешние факторы сыграли значительную роль в проникновении и распространении радикальной исламской идеологии на начальном этапе, однако утверждению ее способствовали внутренние кризисные явления. Как не раз отмечали исследователи, общей социальной базой для возникновения массового насилия являются тяжелые экономические проблемы, затяжные этнополи-тические конфликты, быстрые социально-культурные изменения или же совокупность данных факторов19. Эти факторы оказывают колоссальное фрустрирующее психологическое воздействие — они блокируют удовлетворение жизненно важных базовых потребностей людей. Не вызывает сомнения и тот факт, что угроза исламского фундаментализма возникает и проявляется, как правило, в экономически и социально наиболее неблагополучных регионах. Здесь нельзя не согласиться с российским спе-
16 См.: Зарубежные спонсоры лишили финансирования боевиков на Северном Кавказе, 15 марта 2011 [http://www.rbcdaily.ru/2011/04/15/focus/562949980070751].
17 См.: Галицкий В., Старшинов Я. Религиозный экстремизм в молодежной среде России // Обозреватель, 2010, № 6. С. 16.
18 См.: Подпрограмма по Югу России «Анализ и моделирование геополитических, социальных и экономических процессов в полиэтническом макрорегионе» [http://adaptation.iea.ras.ru/reports/2006/ subprogramme.pdf].
19 См.: Лунев В.В. Политическая, социальная и экономическая несправедливость в мире и терроризм // Общественные науки и современность, 2004, № 3. С. 81.
циалистом по Кавказу С. Маркедоновым, который справедливо отметил: «Любое проникновение извне может быть эффективным только тогда, когда оно попадает на подготовленную почву»20.
Социально-экономические
факторы разрастания экстремистской активности в Республике Дагестан
Распространение религиозно-политического экстремизма в Дагестане и на всем Северном Кавказе непосредственно связано с радикализацией дагестанского общества. Сложная внутриполитическая ситуация, нерешенность многих этнонациональных вопросов, а также беспрецедентная коррупция, клановость и криминализация общественно-политической жизни обусловили социально-политический кризис в республике21. При этом эксперты справедливо отмечают роль социально-экономических факторов в распространении радикальных идеологий22.
Дагестан по его социально-экономическому положению, уровню жизни широких масс населения и некоторым другим параметрам можно отнести к группе отсталых регионов России с депрессивной экономикой23. Еще в первой половине 1990-х годов в республике, как и во всей Российской Федерации, начались процессы реформирования социальной, политической и экономической систем для обеспечения возможности вхождения в рыночную экономику. Неподготовленность к изменениям в экономической и политической жизни страны, тяжелые последствия разрушения хозяйственно-экономической системы РСФСР и сложности реформирования политической системы государства полностью расстроили экономическую жизнь республики24.
Согласно официальным данным, Дагестан значительно отстает от среднероссийских показателей социально-экономического развития. С учетом дотаций из госбюджета РФ, финансовой помощи из федеральных внебюджетных фондов, а также объемов финансирования территориальных органов федеральных структур, более 60% наличных денежных средств, проходящих через кредитные организации Дагестана, являются дота-ционными25. Тяжелое финансовое положение предприятий, хроническая нехватка оборотных средств, недоступность кредитных ресурсов, рост издержек производства привели к серьезной недогрузке производственных мощностей. Можно констатировать, что Дагестан является регионом с депрессивным сельским хозяйством и исключительно слабой промышленностью26.
20 См.: Маркедонов С. Турбулентная Евразия: межэтнические, гражданские конфликты, ксенофобия в новых независимых государствах постсоветского пространства. М.: Московское бюро по правам человека, Academia, 2010. С. 23.
21 См.: Гереев Р. Кризис профилактики экстремизма в Дагестане // Настоящее время, 23 июля 2010.
22 См.: Лунев В В. Указ. соч. С. 79—85.
23 См.: Гаджиев КС. Кавказский узел в геополитических приоритетах России. С. 135.
24 См.: Кахриманов Д.М. Национальная безопасность Российской Федерации: социально-экономические аспекты // Вестник РГТЭУ, 2011, № 7—8 (56). С. 180—187.
25 См.: Северный Кавказ: проблемы экономики и политики / Под общ. ред. A.A. Язьковой. М.: Издательство ЛКИ, 2008. С. 69.
26 См.: Ахмедуев А.Ш., Абдулаева 3.3. Узловые проблемы и концептуальные основы социально-экономического развития Республики Дагестан // Вестник Дагестанского научного центра, 2004, № 18. С. 100—106.
Ситуация значительно усугубляется криминализацией социально-экономической сферы Дагестана. Главным ее источником является коррупция, достигшая громадных масштабов. «Без хороших связей или солидной взятки невозможно устроиться на работу в государственное учреждение. Места в вузах и государственные должности, в том числе в рядах правоохранительных органов, стали предметом откровенной купли-продажи. Коррупция и практически открытая торговля должностями за последнее десятилетие превратились в явление настолько заурядное и естественное, что перестали вызывать негативную реакцию и отторжение в обществе», — отмечает специалист по Кавказу К.С. Гаджиев27. В данном случае уместно говорить не об отдельных явлениях такого рода, поддающихся хирургическому воздействию, а о системном сращивании госаппарата, а в целом ряде случаев и правоохранительных органов с полулегальным кримина-
литетом28.
Являясь источником криминализации общества, его деградации, коррупция сама выступает следствием действия и процветания теневой экономики. Будучи президентом Республики Дагестан, М. Алиев отмечал: «По оценке экспертов, масштабы теневого сектора экономики в Дагестане составляют более 50% при всероссийских 20—25%. Около 40% населения в республике приходится на неформальный сектор. Понятно, что такой высокий уровень теневой экономики порождает широкомасштабные процессы легализации этих доходов, в том числе полученных преступным путем»29.
Ситуацию в значительной степени усугубляет борьба этнических кланов за контроль над финансовыми потоками в республике. Межклановое противостояние в борьбе за захват и удержание властных структур республики способствовало криминализации значительной части дагестанского общества. По справедливому замечанию С.А. Липи-ной, «...находящиеся у власти кланово-корпоративные сообщества монополизировали политические и экономические ресурсы, установили неформальные механизмы принятия политико-управленческих решений. Так зачастую конфликты этнических и родовых кланов накладываются на заинтересованность этих сообществ в лице местных властей на поддержание «управляемой нестабильности» с целью сохранить и расширить объемы трансфертов из Федерального центра»30.
Серьезным вызовом республике, а также фактором социальной напряженности являются существующие макроэкономические диспропорции. Самая опасная из них — несоответствие экономического потенциала республики численности населения31. Экономика республики несамодостаточна, а экономический потенциал не соответствует росту численности населения, особенно экономически активной его части; фондовооруженность одного трудоспособного жителя Дагестана в среднем в два раза меньше, чем по России в целом. С данным фактором напрямую связана исключительно серьезная диспропорция между числом рабочих мест и численностью населения в трудоспособном воз-расте32.
Безработица и низкая обеспеченность широких масс накладывает отпечаток на социально-политическое развитие, особенно учитывая высокий уровень коррупционности всех сфер жизни республики. Так, по мнению С.В. Рязанцева, группа скрытых безработ-
27 См.: Гаджиев К.С. Кавказский узел в геополитических приоритетах России. С. 140.
28 См.: Мураев А., Савельев А. Геополитический статус новой России // Свободная мысль, 2009, № 12. C. 5—16.
29 См.: Теневая экономика — бич дагестанской экономики // Дагестанская правда, 13 июля 2006.
30 См.: Развитие ситуации на Северном Кавказе. Интервью научного руководителя «ФОРМИКА: исследование и развитие» (FORMIKA R&D) Липиной С.А. редакции электронного издания информационно-аналитического портала «VIPERSON», 27 ноябрь 2008 [www.viperson.ru].
31 См.: Баширов Х.Г. Экономические проблемы регионов и отраслевых комплексов // Проблемы современной экономики, 2007, № 3 (23). С. 61.
32 Там же. С. 58.
ных — одна из самых опасных с точки зрения социальной напряженности — достигает в Дагестане 18% численности экономически активного населения33. Особенно значителен рост безработицы в сельских районах Дагестана, в которых на 1 января 2010 года проживало 50—56% населения34.
Данный фактор особенно наглядно проявляется в темпах и глубине социальной поляризации между основной массой населения, с одной стороны, и имущественной и властной элитой — с другой. В результате изменений социальной стратификации дагестанского общества более 70% населения оказались в страте низкообеспеченных35. Имущественная поляризация внесла свой вклад в обострение социально-политической ситуации.
Совокупность этих факторов, отсутствие должного противодействия со стороны федеральных властных структур коррупции в политической и экономической сферах в регионе, а также межклановое противостояние в борьбе за достижение и удержание контроля над властными структурами республики, — все это в целом способствовало радикализации значительной части дагестанского общества.
Этнополитические факторы распространения религиозно-политического экстремизма
Наряду с социально-экономическими факторами значительную роль в радикализации и распространении экстремизма сыграла и сложная этнополитическая ситуация в Дагестане. Этнократия, этническая клановость властных структур и ряд нерешенных эт-нонациональных проблем сыграли немалую роль в радикализации общества.
Как известно, Дагестан является самым полиэтничным субъектом Российской Федерации. В социально-экономической и политической сферах переплетаются интересы свыше 30 автохтонных этнических групп республики, что позволяет говорить о Дагестане как своего рода «малом Кавказе». Поэтому вопросы взаимодействия этносов, равно как и вопросы властных отношений, являются краеугольными в процессе стабилизации социально-политической жизни республики. Многое сегодня зависит и от того, в каком контексте и как решаются вопросы репрессированных, депортированных и разделенных народов.
Важно отметить, что распад СССР и трансформационные процессы в политической и экономической сферах российского государства сопровождались процессами «пробуждения» национального самосознания этнических меньшинств, а их этническая самоидентификация приобрела более или менее политизированный характер36. В Дагестане подобные процессы нашли отражение в так называемых национальных движениях.
33 См.: Рязанцев C.B. Современные тенденции развития рынка труда Северного Кавказа [http://www. kavkaz—uzel.ru/articles/120828].
34 См.: Социально-экономическое положение Северо-Кавказского федерального округа в январе — сентябре 2010 года. В кн.: Регионы России. Социально-экономические показатели. Статистический сборник. М., 2010. С. 365.
35 См.: Юсупова Г.И. Глобализация и этнополитическая безопасность Юга России / Регион. центр эт-нополитических исследований Даг. НЦ РАН. М.: «Собрание», 2009. С. 255.
36 См.: Дзидзоев В.Д. Кавказ конца XX века: тенденции этнополитического развития (историко-поли-тологическое исследование). 2-е изд. Владикавказ, 2004. С. 25.
Здесь важно отметить, что именно этнонациональная интеллигенция, находившаяся у истоков всех современных национальных движений в Дагестане, активно представляла интересы того или иного этноса перед государственными структурами37. Однако вскоре большинство представителей этнических элит были оттеснены государственными органами, в том числе за счет частичной уступки им властных и финансовых структур. Уже в рамках этих структур этнонациональная элита трансформировалась в такую модель политической системы, в которой клановость и этничность приобрели доминирующее зна-
чение38.
Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что на протяжении всего постсоветского периода за представителями трех самых крупных этносов республики: аварцев, даргинцев и кумыков — были закреплены все три высшие должности в республике — президента, председателя Народного собрания и председателя правительства Республики Дагестан. Не лишены основания утверждения, что и в нижестоящих эшелонах власти наиболее престижные и доходные места также распределяются прежде всего среди представителей именно этих этносов39.
При этом, как отмечает С. Арутюнов, исторически этнократическая централизация, вертикальная и пирамидальная структура власти на протяжении многих веков до завоевания Северного Кавказа Россией были чуждыми для региона. Отдельные небольшие феодальные владения строились в основном на этнической основе, но никогда не охватывали всего этноса в целом. Если часть общин (джамаатов) была связана с феодалом (ханом, шамхалом, эмиром, уцмием) относительными вассальными формами зависимости, то другая, весьма значительная часть общин вообще представляла собой так называемые вольные общества — небольшие независимые «республики» полисного типа, управлявшиеся на основе консенсуса старейшин40. В связи с этим можно утверждать, что нынешняя кланово-этнократическая модель властных отношений не соответствует традициям дагестанской полиэтнической модели, а во многом и прямо противоречит ей, как противоречит и самой природе полиэтнических обществ с их разнообразием интересов.
Монополизация высших республиканских должностей дала возможность представителям самых крупных этносов обеспечивать свое доминирующее положение посредством нормативных, административных и силовых ресурсов, что, в свою очередь, обусловило их заинтересованность в замораживании многих острых и требующих решения эт-нонациональных вопросов. Как отмечал А. Лейпхарт, этнократия препятствует консоци-ально-демократическим горизонтальным связям как низовых, моноэтничных, так и, в особенности, полиэтнических ячеек сложного общества41. В рамках Дагестана этнократи-ческая модель властеотношений существенно затруднила пропорциональное представительство интересов всех этнических групп в структурах законодательной и исполнитель-
37 См.: Кадиев Х.А. Этнополитические процессы в Дагестане в начале 1990-х годов. В кн.: Северный Кавказ и Дагестан: современная этнополитическая ситуация и пути ее стабилизации. Материалы Региональной научно-практической конференции, посвященной 10-летию РЦЭИ ДНЦ РАН (1—3 октября 2002 г.). Махачкала: Изд. ДНЦ РАН, 2004. С. 503—505.
38 См.: Falkowski M. North Caucasus: The Russian Gordian Knot / Rogoza J. Putin After Re-Election. Warsaw, Poland: Centre for Eastern Studies (OSW), 2004. P. 43—49.
39 См.: Садыки А. Федерализм — внутреннее кредо демократии. М.: Логос, 2001. С. 115.
40 См.: Арутюнов С.С. Этнократия или демократия? Традиции Северного Кавказа. В сборнике: Традиции разрешения конфликтов на Кавказе и методы институтов гражданского общества. Сборник создан на базе материалов научно-практической конференции «Традиции народной дипломатии и нормы поведения во время войны и конфликтов на Кавказе», организованной Кавказским форумом НПО, Цахкадзор (Армения), 31 мая — 2 июня 2001 года [http://www.kavkaz-uzel.ru/system/attachments/0000/3106/].
41 См.: Лейпхарт А. Многосоставные общества и демократические режимы // Полис (Политические исследования), 1992, № 1. С. 34.
ной, а зачастую и муниципальной власти42. В результате стало практически невозможно повлиять на ход внутриполитических процессов легальным путем.
При этом нельзя говорить о том, что пришедшие к власти этноклановые элиты отражают интересы всего своего этноса. Так, по мнению того же С. Арутюнова, несоответствие сложившегося политического режима реальной этнополитической и этносоциальной картине однажды уже вылилось в стихийный протест против этнократической властной вертикали. Это произошло осенью 1999 года в Кадарской зоне. Симптоматично, что протест проявился среди даргинцев, стоящих, наряду с аварцами, на вершине пирамиды власти в республике, — однако в той их «общинной ячейке», которая не только не могла рассчитывать на привилегии, но и «терпела наибольший властный произвол. В данных конкретных условиях протест принял именно радикальную религиозную «ваххабитскую» форму»43.
При этом общественно-государственная идеология зачастую играет роль идейно-нравственной ширмы, прикрывающей интересы узких групп, которым удалось монополизировать власть44. В подобных условиях авторитет официального руководства республики резко падает в глазах представителей этнических меньшинств, по мнению которых власть не заинтересована в решении их проблем. Поэтому большинством населения республики власть, по сути, не воспринимается как представительная. К. Ханбабаев справедливо отмечает: «Важнейшим фактором роста протестных настроений в российском обществе является отсутствие институциональной и устойчивой обратной связи между обществом и властью. Отсутствие такого диалога приводит к тому, что социальный протест начинает принимать внеправовые формы»45.
Отстраненность большинства этнических групп Дагестана от решения их жизненно важных проблем побуждает многих людей искать альтернативные пути. За последние двадцать лет подобная тенденция приобрела взрывоопасный экстремистский характер. Пробелы и дефекты сложившейся властной этнократической иерархии в сочетании с полукриминализированной кланово-патронажной структурой обусловили масштабы и последствия системного кризиса не только власти, но и дагестанского общества в целом. В сложившейся этнократической модели многочисленные этнонациональные интересы и межэтнические противоречия не получают своего законного отражения в представительных и исполнительных органах власти и вытесняются в нелегальную сферу, принимая экстремистскую форму.
Социокультурные факторы распространения религиозно-политического экстремизма
Другим, не менее важным фактором распространения религиозно-политического экстремизма в Республике Дагестан являются духовно-цивилизационные деформации в
42 См.: Вайханов Х.Х. Национальная безопасность России на региональном уровне / Отв. ред. И.П. До-баев. Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ ЮФУ, 2010. С. 64.
43 См.: Арутюнов С.С. Указ. соч.
44 См.: Хрипков М.П. Внутренние угрозы национальной безопасности России: сущность, структура, социальные последствия (Социологический анализ): Дис. ... д-ра социол. наук: 22.00.08. М., 2004. 406 с.
45 См.: Ханбабаев К.М. Религиозно-политический экстремизм в России: состояние и проблемы. Махачкала: Лотос, 2010. С. 138.
дагестанском социуме. Не случайно исследователи экстремизма подчеркивают роль мак-росоциальных факторов, определяющих состояние общества, то есть процессов, обусловливающих переход от традиционного общества к обществу современному (модерну). Совокупность этих процессов принято называть модернизацией46. Как показывает анализ, укоренение радикального фундаментализма в Республике Дагестан во многом является реакцией на морально-ценностные деформации под воздействием культурно-глоба-лизационных процессов.
Эпоха глобализации в социокультурном контексте, отмечает проф. С.И. Муртаза-лиев, воздействует на процессы межкультурной коммуникации, взаимодействия и взаимовлияния различных культур, что приводит к модернизации локальных сообществ, эт-нополитической интеграции, возрастающему влиянию массовой культуры, стандартизации или размыванию национальных традиций, размыванию этнической идентичности47. При этом следует отметить, что под единственно «правильной» моделью модернизации и интеграции в современный «развитый мир» принято понимать идейно-ценностную парадигму либеральной западноевропейской цивилизации, то есть культурные ценности, образ жизни и поведение в соответствии с эталоном европеизма в современном его понимании. В данном случае предпочтения определяются установками ультралиберализма с его индивидуализмом, прагматизмом, моделью целерационального поведения, мышления, распоряжения досугом, отношением к семье и месту человека в обществе. Подобная тенденция в традиционных обществах зачастую воспринимается не иначе как идеолого-ци-вилизационная экспансия48.
В Дагестане культурно-глобализационные процессы проходили по нескольким направлениям. С одной стороны, они были сопряжены со сломом традиционных для региона ценностей и сопровождались глубоким кризисом традиционных социальных институтов. Это привело к невиданному до этого времени и ранее чуждому жителям региона индивидуализму, эгоизму, примату материального над духовным, личностного над общинным, к всплеску различных социальных патологий и массовой деградации молодого поколения49. Результатом стал кризис традиционных духовно-мировоззренческих ориентиров дагестанского социума. С другой стороны, параллельно на фоне этих процессов часть общества обратилась к исламским ценностям. Ислам вновь стал играть огромную роль в жизни региона. За относительно короткий срок открылись тысячи мечетей, религиозных образовательных заведений, религиозно-общественных органи-заций50.
Эти, по сути, противоположные и в то же время взаимопересекающиеся процессы породили своего рода социокультурную «химеру». Как отмечает проф. М.-Р. Ибрагимов, очевидное количественное возрождение ислама не дало качественного роста в нравственной и духовной жизни мусульман51. Наметившаяся тенденция к укреплению позиций традиционного для региона ислама значительно уступала по масштабам как идеологической экспансии ультралиберальных западноевропейских ценностей, наложившихся на сложную этносоциальную, этнополитическую почву региона, так и процессам морально-
46 См.: Галицкий В., Старшинов Я. Указ. соч.
47 См.: Муртазалиев С.И. Проблемы идентичности кавказцев и россиян. Изд. 2-е, испр. Махачкала: «Формат». 2010. С. 7.
48 См.: Сосин В.А. Психология современного терроризма. М.: Форум, 2010. С. 39—42.
49 См.: Саидов A.A. Проблемы противодействия молодежному экстремизму и терроризму в Дагестане [http://scienceport.ru/].
50 См.: Цветков О.М. Идеология и практика «политического ислама» на Северном Кавказе // Кавказские научные записки, 2009, № 1. С. 52—53.
51 См.: Ибрагимов М.-Р. Этносы и конфессии Дагестана в конце XX — начале XXI веков. В кн.: Этно-политические исследования на Северном Кавказе: состояния, проблемы, перспективы. Махачкала, 2005. С. 215.
нравственной деградации — разгулу этноклановой преступности, проституции, наркомании и т.п.52
В результате дагестанское общество столкнулось с внутренним кризисом взаимопонимания и взаимодействия, разделилось на множество фракций, зачастую стоящих на противоположных позициях. «Маргиналы и строгие «ревнители традиций», — пишет И.М. Сампиев, — сосуществовали параллельно. У первых не хватало нравственной силы, чтобы одолеть традиционалистов, а вторые не могли бороться с маргиналами в силу их поддержки государством и официальной государственной идеологией»53.
Подобные трансформационные процессы, сопровождающиеся кризисом духовно-идеологической идентичности, спровоцировали поиск ценностных ориентиров, способных противостоять морально-нравственной деградации и цивилизационной экспансии «чуждых» ценностей. В этих условиях определенная часть общества стала склоняться в сторону фундаментальных религиозных предпочтений. По мере разложения традиционных морально-этических основ эти предпочтения приняли радикальную форму, пропагандируемую экстремистами. Как справедливо отмечает проф. Г.М. Курбанов, «.. .очевиден конфликт демократического секулярного сознания и сакрализованного традиционного мышления. Крайние формы этого противостояния приобретают формы радикализма и экстремизма»54.
Следует отметить, что использование идеологий является одной из групповых реакций на провоцирующие условия жизни, причем в подобных случаях идеологическая концепция зачастую носит базовый характер: здесь религия сама по себе рассматривается как определенная идеология, как совокупность представлений о достижении лучшего мира через определенное устройство и образ жизни, соответствующие нормам и предписаниям данной религии55. Именно поэтому идеология ультраконсервативного исламизма, получившего в России название ваххабизм, быстро распространилась среди той части населения, которая не только не была согласна со сложившейся ситуацией в республике, но и противостояла ей.
Показательно, что привлекательность идеологии «чистого ислама» обусловлена именно актуальностью ее программных установок. Так, ваххабизм отрицает многие обременительные традиционные обряды неисламского происхождения. Именно последователи ваххабизма наиболее резко выступили против влияния так называемой «западной культуры индивидуализма и либерализма» и против произвола региональных элит56. В данном контексте протест против культурной экспансии принял религиозное обрамление так называемого «чистого ислама» в его крайних формах проявления.
Подтверждением сказанному служит тот факт, что радикализации подвержено, в частности, молодое поколение, выросшее в условиях идеологического вакуума и кризиса духовно-политической жизни республики. Как отмечал проф. Ю.Г. Волков, «молодежь, поскольку она находится в процессе социально-психологического, мировоззренческого становления, в большей степени, чем другие возрастные группы, подвержена различным
52 См.: Ibragimov M.-R., Matsuzato K. Alien but Loyal: Reasons for the «Unstable Stability» of Dagestan, an Outpost of Slavic Eurasia. В кн.: Emerging Meso-Areas in the Former Socialist Countries: Histories Revived or Improvised? / Ed. by K. Matsuzato. Sapporo: Slavic Research Center. 2005. P. 221—244.
53 См.: Сампиев И.М. Этнополитические аспекты религиозно-политического экстремизма на Северном Кавказе: к постановке проблемы. В кн.: Актуальные проблемы противодействия религиозно-политическому экстремизму. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Махачкала: Лотос, 2007. С. 182.
54 См.: Курбанов Г.М. Религия и политика террора. В кн.: Махачкала: народы Дагестана. Махачкала,
2002. С. 47.
55 См.: Сосин В.А. Указ. соч. С. 16—22.
56 Ware R.B., Kisriev E., Patzelt W.J., Roericht U. Political Islam in Dagestan // Europe-Asia Studies, March
2003, Vol. 55, Issue 2. P. 287—302.
социально-психологическим, субкультурным идейным влияниям, более непосредственно и активно реагирует на них, что способствует поддержанию высокого уровня неопределенности, непредсказуемости ее социального поведения, подвижности ценностных ори-ентаций»57.
Таким образом, в Республике Дагестан сформировалось сообщество представителей различных слоев, которые не только не отождествляют себя с существующей ценнос-тно-мировозренческой моделью, но противопоставляют себя ей. Именно морально-ценностная деформация предопределила, по сути, фанатичную неприязнь радикальных слоев мусульманских общин к устоявшемуся в республике порядку.
3 а к л ю ч е н и е
Анализ распространения религиозно-политического экстремизма и терроризма показывает, что источниками данного феномена служат как внешние, так и внутренние факторы, которые непосредственно связаны с глобализационными процессами. Однако именно внутренние факторы, провоцируя радикализацию и криминализацию дагестанской общественно-политической жизни, сыграли решающую роль в распространении религиозно-политического экстремизма и терроризма и обусловили масштаб военно-политического кризиса на Северном Кавказе.
Существующий общественный дисбаланс, раскол дагестанского социума на несколько враждебных друг другу фракций, коррупция, клановость, этнократия способствовали углублению социально-политического кризиса в Дагестане. Дальнейшее разрастание обозначенных кризисных зон может обернуться трагическими последствиями как для Дагестана, так и для всего Северного Кавказа. При этом, учитывая сложный, системный характер рассматриваемого феномена, меры по его преодолению должны иметь комплексный характер и затрагивать различные аспекты социально-экономической, политической и духовной жизни республики.
На наш взгляд, неправильными являются и не очень осмысленные заявления некоторых общественных, политических и религиозных деятелей о праве существования в рамках российского пространства только «традиционного ислама». Реальная картина вещей указывает на несостоятельность подобных утверждений хотя бы потому, что сегодня на Северном Кавказе, и в Дагестане в особенности, существуют значительные анклавы адептов ваххабитской или салафитской идеологии умеренного характера. Политическая сторона подобной постановки вопроса состоит в том, что, утвердив отношение к салафизму или ваххабизму как к враждебному идеологическому течению, с которым государство должно вести непримиримую борьбу, мы выбросим за черту российской правовой системы тысячи человек, готовых так или иначе защищать свои интересы и право на существование.
Что касается этнополитических аспектов радикализации дагестанского социума, то решать этнонациональные вопросы можно лишь во взаимодействии с политикой Федерального центра по стабилизации всего Северо-Кавказского федерального округа. В данном случае видится логичным проведение радикальных административно-территориальных реформ, ориентированных на достижение двуединой цели:
■ с одной стороны, объединение Дагестана со всеми нынешними северокавказскими субъектами Федерации и наделение Центра, единого для всего региона, ши-
57 Волков Ю.Г. Социология. Учебник для студентов вузов / Под ред. В.И. Добренькова. 2-е изд. М.: Социально-гуманитарное издание, 2005. С. 231.
рокими властными полномочиями по разработке и реализации широкомасштабных социально-экономических и политических программ;
■ с другой — внутренняя децентрализация, наделение низовых административных образований самыми широкими властными или управленческими полномочиями по решению жизненно важных проблем соответствующих муниципальных и/ или этнонациональных образований.
Однако подобная политика станет эффективной лишь в том случае, если будет базироваться на признании наличия и правомерности существования множества исторически сложившихся народов со своими языками, культурами, традициями, а также этнополити-ческими интересами.
