CC BY
11DOI 10.31168/7576-0478-7.11
Варвара Борисовна ХЛЕБНИКОВА
Внешнеполитические планы черногорского монарха Николы на рубеже Х1Х-ХХ вв. и русская финансовая помощь
ТпГавно известно, что внешнеполитические планы черногор-ДДского правителя Николы Петровича в конце XIX — начале ХХ вв. строились с учетом политической, дипломатической и финансовой помощи Российской империи, хотя на протяжении своего правления князь (с 1910 г. — король) стремился найти партнеров и в странах Западной Европы. Тем не менее, различные архивные документы (донесения и обзоры дипломатов, материалы особых совещаний с участием МИД России, рапорты военных чинов, письма и заключения сотрудников российского министерства финансов и др.) подтверждают, что важным фактором расширения национально-освободительной борьбы на Балканах на протяжении многих десятилетий была помощь России. Поэтому в исследованиях отечественных и зарубежных историков ей было уделено достаточно внимания. Однако в начале XXI в. эта тема снова стала актуальной. Страны Центральной и Юго-Восточной Европы кардинально изменили свои внешнеполитические приоритеты, обрели новых друзей и стали критически оценивать вклад прежних союзников в процесс приобретения ими национального суверенитета. Например, делаются попытки внедрить в черногорскую историографию мысль о том, что финансовая поддержка России была исключительно инструментом грубого политического давления на Княжество1. Между тем архивные материалы не подтверждают такого однобокого негативного подхода. Подобное переписывание истории, в угоду текущим политическим настроениям и планам, не только не приближает академическую науку к истине, но, напротив, отдаляет исследователей от объективных выводов, вытекающих
206 <>с>оос>с>ос>оос>оо<:>о^^ В. Б. ^^ЛббНИКОВа оооо<х>с>о<:>о<>^^
из анализа огромного массива исторических документов, хранящихся в архивах России, Черногории, Австрии, Турции и других стран.
В данном случае речь пойдет не о размерах, целях или фактическом использовании русских субсидий и дотаций, выделенных Черногории на рубеже Х1Х-ХХ вв. Хотелось бы проследить, как руководители Княжества (Королевства) формулировали свои внешнеполитические цели и меняли взгляды на сущность национально-освободительной борьбы славянских народов, опираясь на регулярные денежные поступления из Российской империи. Особого внимания заслуживают стратегия и тактика князя-короля Николы, который сам называл себя «старым балканским революционером» и борцом за славянскую свободу. Министерство иностранных дел Российской империи не могло не учитывать в своей работе умонастроений балканских руководителей, стремившихся как можно скорее решить национальные задачи и определить место своих народов в европейском раскладе политических сил. Поэтому русские дипломаты должны были постоянно собирать информацию и анализировать текущие события на Балканах именно с этой точки зрения.
После Берлинского конгресса 1878 г. Черногорское княжество в силу своего географического положения оставалось в зоне повышенной турбулентности. Оно граничило с оккупированной австрийцами Боснией и Герцеговиной*, исторически было тесно связано со Старой Сербией, имело непростые отношения с соседями-албанцами, открывавшими новую страницу своей истории. Риски, связанные с подобным соседством, были слишком велики. Это стало ясно сразу после окончания Берлинского конгресса, когда вспыхнул вооруженный конфликт между подданными турецкого султана и черногорским войском, попытавшимся занять населенные пункты Плав и Гусине, которые по Берлинскому трактату должны были перейти к Черногорскому княжеству. Порта помешала выполнить это решение, подстрекая албанцев к вооруженному сопротивлению, а великие державы не торопились заставить ее исполнить взятые на себя обязательства. В 1880 г.
* Летом 1878 г. австрийские войска вошли на территорию Боснии и Герцеговины, к октябрю всё было закончено.
были составлены черногорско-турецкий меморандум и двусторонний протокол, по которому вместо Плавско-Гусиньского округа к Черногории должны были отойти менее привлекательные горные области, населенные племенами Хоты и Груды2, однако и это соглашение не выполнялось. Турецкая администрация делала вид, что не может заставить местное население признать власть черногорского князя. В ноябре 1880 г. была подписана, наконец, двусторонняя конвенция о передаче Княжеству города Улцинь и его окрестностей. При составлении конвенции был учтен предыдущий печальный опыт кровопролитных столкновений черногорцев и албанцев при очевидном попустительстве турецкой администрации. Поэтому статья VII содержала положение о том, что в момент передачи города «османские войсковые части будут разгонять все группы вооруженных албанцев, которые бы попытались мешать черногорскому войску»3.
Разграничение с Османской империей после Берлинского конгресса и положение на новой границе между албанскими областями и Черногорией стали источником политического и военного напряжения. Многие годы проблемы, регулярно возникавшие в этом регионе, занимали значительное место в жизни Княжества. Стремление албанцев обрести самостоятельность и приступить к созданию национальной государственности хотели использовать в собственных интересах как великие державы, так и славянские правители, надеявшиеся за счет албанцев расширить тесные границы своих маленьких монархий. Эти планы Никола Петрович неразрывно связывал с повышением боеспособности своей страны за счет российской финансовой помощи.
Трудной оказалась задача размежевания с Боснией и Герцеговиной. Тамошнее население не смирилось с решениями Берлинского конгресса о переходе под управление Габсбургов и считало территорию Черногорского княжества естественным политическим убежищем в случае открытого вооруженного выступления против австрийской администрации. Тема беспорядков и волнений в этой местности стала одной из самых актуальных в донесениях российских дипломатов. Красной нитью через большинство сообщений, посвященных внешнеполитическому положению Черногории, проходит информация о постоянных
20^ ^^^^^^^-000000000000000 В. Б. Хлебникова схх!00с0000000000с>0000000с00с>0с<хх100с0000000000с>0000000с>с>
конфликтах и убийствах на боснийско-герцеговинской границе. За любую попытку поддержать повстанцев Австро-Венгрия грозила жестокими наказаниями экономического, дипломатического и военного характера. Конечно, черногорский народ был не из робких и никогда не упускал случая продемонстрировать солидарность с мятежными жителями оккупированных областей. Но политическая элита Княжества не могла игнорировать подобных угроз, понимая, что от Империи исходит смертельная опасность. Даже простое закрытие границ и рынков, которым австрийская бюрократия запугивала Черногорию, могло обречь ее население на жестокий голод. Подобные предупреждения австрийцы делали регулярно, нарушая тем самым взятые на себя обязательства, так как в австрийско-черногорском протоколе о разграничении, составленном в мае 1879 г., было записано, что установленная между Герцеговиной и Черногорией граница не должна наносить вреда частным имущественным интересам и ограничивать возможности пользоваться пастбищами, сенокосами, водоемами и лесами4. Однако австрийских чиновников это нисколько не смущало, и они не упускали случая ущемить хозяйственные интересы черногорцев. Понятно, что в конфликте с Австро-Венгрией силы были неравны. Поэтому власти Черногории, помогая герцеговинцам, были вынуждены проявлять крайнюю осторожность. Национально-освободительные настроения югославян и их взаимодействие разбивались о мощь Империи Франца Иосифа. Официальные представители России понимали, что этот очаг напряженности в любую минуту может изменить расстановку сил в регионе. Прогнозируя дальнейшее развитие международных отношений на Балканах, им приходилось признавать высокую вероятность новых военных конфликтов, в том числе с участием австрийской армии.
В Старой Сербии ситуация была еще более опасной, так как здесь борьба за освобождение от турок осложнялась территориальными спорами между правителями Черногории и Сербии. Старая Сербия стала буквально воспаленным нервом сербско-черногорских отношений. Правящие династии двух славянских государств никак не могли договориться о том, кому и что достанется в этом регионе после его окончательного освобожде-
ния от Османской империи5. Из-за этих территориальных споров долгое время не удавалось заключить политическое соглашение о совместных действиях Сербии и Черногории в вопросе о будущем Старой Сербии. Между тем, представители великих держав вынашивали собственные планы в отношении этих земель, что еще больше накаляло обстановку в европейской части Турции в конце XIX — начале ХХ вв. Вероятность военно-политических конфликтов за спорные земли держала черногорские власти в состоянии повышенной тревоги и нервозности. Можно утверждать, что князь Никола очень боялся упустить решающий момент и остаться без территориальных приращений в Старой Сербии.
Конец 70-х — начало 80-х годов ХГХ в. стали весьма непростыми для Княжества. Страна была разорена военными действиями и затянувшимися на несколько лет спорами о проведении новых границ. Между тем в 1882 г. вспыхнуло очередное восстание в Герцеговине, участники которого по традиции скрылись на территории Черногории. Содержание беженцев за счет казны было для балансировавшей на грани голода Черногории непосильной тяжестью. Помощь ждали из России, и она была оказана довольно быстро — выделили 40 тыс. рублей «на прокормление переселенцев», несмотря на то, что вопрос о численности беженцев был не совсем ясным: князь Никола утверждал, что на его территории скопилось около 8 тыс. герцеговинцев, а по подсчетам сотрудников русской миссии их было около 2 тыс. человек6. Таким образом, черногорские власти в очередной раз убедились, что в деле материальной поддержки славян Балканского полуострова, продолжавших борьбу за свое освобождение, Россия не станет мелочиться. Следовательно, можно было использовать ее щедрость для решения трудных территориальных вопросов, на которые не хватало собственных сил. Причем, ответственность за то, что князь Никола предпочитал военно-политические способы решения насущных проблем мирному хозяйственному курсу, лежала, большей частью, на российских руководителях, которые вели себя довольно непоследовательно. С одной стороны, официально Россия много раз заявляла о политике статус-кво на Балканах, поэтому черногорскому лидеру настойчиво советовали не вмешиваться в конфликты соседей и горячо хвалили
за «строгий и даже суровый нейтралитет, который князь не переставал наблюдать* по отношению к восставшим племенам». Именно такими словами оценивал российский МИД действия черногорского господаря в герцеговинском вопросе в 1883 г.7. С другой стороны, понимая, насколько Восточный вопрос далек от окончательного решения, российские политические круги не исключали возможность дальнейшей экспансии Австро-Венгрии, в частности, в Старой Сербии. Помнили и о росте освободительных настроений среди албанцев. Поэтому родилась концепция Черногории — «военного лагеря» и «боевого отряда», который сможет «отвлечь часть сил противников наших от главного театра военных действий»8. То есть, само политическое руководство Российской империи не было уверено, что статус-кво удастся долго сохранять, и поэтому готовилось к возможным военным действиям.
Никола Петрович чутко уловил это противоречие и стал настаивать на том, что его страна нуждается в дополнительной защите от агрессии. Например, в 1881 г. Княжество получило 1 млн 200 тыс. австрийских гульденов для закупки оружия9. В 1886 г. правитель Черногории снова просил помочь с вооружением и опять получил согласие. Было решено не затягивать с поставками, «так как снабжать Черногорию оружием и военным материалом возможно только в мирное время в виду отдаленности и изолированности княжества, которому при первой тревоге грозит блокада и далее занятие всего его ничем не защищенного побе-режья»10. 25 февраля 1886 г. было «высочайше повелено выдать миллион франков князю Черногорскому из оккупационного Болгарского фонда»11. Однако России, выступавшей за статус-кво, было неудобно доставлять на Балканы крупные военные грузы через несколько европейских стран. Поставки оружия в беспокойный регион могли обернуться политическим скандалом. Поэтому предпочли выслать деньги, на которые «черногорское правительство при негласном содействии наших военных агентов в Вене и Париже было бы в состоянии приобрести хотя бы 4 горных батареи орудий...»12. Так и складывалась практика выделения значительных средств на вооружение Черногории.
* Так в тексте документа.
Давая весьма солидные суммы совсем небольшому государству, российские кураторы аргументировали свое решение тем, что сфера его влияния «распространяется далеко за узкие пределы княжества»13. Причем, денежная форма помощи не исключала «натуральной», то есть поставок крупных партий оружия, как это было с 30 тысячами списанных с вооружения русской армии берданок14.
После этого черногорский монарх приступил к выполнению следующей задачи. Нужно было сделать военную помощь России постоянной, не допустить оскудения финансовых потоков. Он стал обращать внимание российских дипломатов на снижение боевого духа черногорцев в условиях мирной жизни. Господарь жаловался российскому министру-резиденту в Цетине К.Э. Аргиропуло, что черногорская молодежь не только не приобретает необходимых военных навыков, но и «забывает даже те доблестные предания о войне, которые ей завещаны с детства в домашней среде»15. Довольно быстро была сформулирована идея поддержания и развития исторически сложившегося боевого опыта населения. Князь выразил желание создать учебный пехотный батальон и батарею из 4-х орудий. В этих воинских подразделениях молодые черногорцы должны были обучаться военному делу в течение четырех (в пехоте) и шести (в артиллерии) месяцев. По предварительным подсчетам, в год проходили бы боевую подготовку до 1 700 юношей. Препятствием для осуществления такого плана, как обычно, была нехватка собственных средств. Деньги «нашлись» у России: «На содержание в Черногории учебного батальона и полубатареи высочайше разрешен ежегодный отпуск в течение 10 лет, начиная с будущего января (1896 г. — В. Х.) по 82 тыс. кредитных рублей и на постройку казармы и первоначальное заведение единовременно 57.500 кредитных рублей»16. Таким образом, Никола Петрович сумел заменить разовые денежные выплаты на ежегодное пособие, которое в то время называли военной субсидией. Это была, скорее, дотация для покрытия постоянных расходов, тогда как субсидия носит одноразовый характер. Но дело не в названии, а в том, что крупные суммы денег из России стали поступать в княжескую казну на регулярной основе. Правитель Черногории
почувствовал себя намного увереннее во внешнеполитических делах, понимая, что потратив огромные суммы на вооружение Княжества, Россия не сможет отказаться от его поддержки.
Далее черногорские власти стали по-новому выстраивать свои контакты с ближайшими соседями, можно сказать, перешли от оборонительной тактики к наступательной. С 1901-1902 гг. в донесениях российской миссии появилась довольно неприятная тема подстрекательского поведения черногорской администрации на границах с Османской империей. 15 мая 1902 г. министр-резидент П.М. Власов, сообщая о столкновении на албанской границе из-за незначительной ссоры местных пастухов, отметил следующее: «Вследствие ли непосредственного внушения свыше или неправильного толкования предпринятых княжеским правительством в последнее время военных преобразований, черногорский народ, и в особенности пограничное население княжества, твердо убеждены в том, что не сегодня-завтра должны открыться военные действия против Албании, почему следует ожидать и опасаться, как бы изложенный выше инцидент не послужил началом к другим, еще более прискорбным по последствиям»17. Действительно, подобные происшествия случались всё чаще. Дипломаты пришли к выводу, что черногорское руководство хочет «во что бы то ни стало вызвать серьезные столкновения у себя на границе»18. П.М. Власов был твердо убежден, что «всякие усложнения на Балканском полуострове желательны князю Николаю и ожидаются с нетерпением, и будут ему на руку»19.
Свою позицию глава российской миссии подкрепил следующими аргументами. Во-первых, к началу ХХ в. страна увязла в долгах, ей грозил международный финансовый контроль со стороны кредиторов. Без новых денежных вливаний из России не удавалось обслуживать этот непомерный долг, а деньги легче всего давали именно на нужды освободительного движения славян. Очевидно, господарь рассчитывал, что в условиях войны русские покровители будут намного щедрее. Во-вторых, внешняя задолженность заставляла черногорские власти постоянно повышать налоги и сборы, что непосильным бременем ложилось на народ; росло общественное недовольство, грозившее вылиться в открытое возмущение. Необходимо было срочно переключить
внимание с внутренних проблем на внешние вопросы. Провокации на границе были самым удобным способом сделать это. В-третьих, в 1902 г. ходили упорные слухи о готовящемся восстании в Македонии. Нетерпеливый вождь Черногории не хотел остаться в стороне от возможных политических и территориальных изменений в регионе. Для Российской империи в тот момент подобное развитие событий в южнославянских землях было крайне нежелательным, так как она была занята дальневосточными проблемами. Уже были арендованы порты Дальний и Порт-Артур на Ляодунском полуострове, закончилось строительство КВЖД, для ее охраны российские войска зашли на территорию Маньчжурии. Российскому правительству нужно было, во что бы то ни стало, сохранить мир на Балканах. И вдруг, казалось бы, всем обязанный Николаю II черногорский монарх самостоятельно взял курс на обострение отношений с Османской империей. Из Петербурга посыпались грозные выговоры, но ситуация на границах Княжества не улучшалась. Казалось бы, российские политики должны были понимать, что эти проблемы они создали собственными решениями по финансированию вооруженных сил Черногории. Однако официальные лица предпочитали негодовать, критиковать и осуждать действия Николы Петровича.
В 1902 г. П.М. Власов часто сообщал о появлении в Цетине жителей пограничных и даже внутренних областей Албании: «Приходили они сюда с целью получить подачку и, добившись оной, быстро исчезали, а по возвращении домой не стеснялись подсмеиваться как перед своими, так и перед турками над наивностью черногорского правительства, думающего ничтожными подарками привлечь их на свою сторону»20. Министр-резидент подчеркивал, что турецкие чиновники весьма вяло реагировали на попытки подкупа албанских вожаков. Князь Никола горячо уверял Высокую Порту в твердом намерении убедить албанцев подчиняться султану. Конечно, турки не были столь наивны, чтобы поверить его заявлениям. Беспокойства они не проявляли скорее потому, что не верили в успех княжеских затей. Как денежная помощь России, так и излишняя самоуверенность турок помогали черногорскому правителю шаг за шагом продвигаться к поставленной цели. Османские чиновники уже утратили
способность молниеносно реагировать на опасности, грозившие Империи, но всё еще верили в верноподданнические чувства албанцев-мусульман и, возможно, недооценивали стремление населения Албании к политической самостоятельности. Надеясь крепче привязать предполагаемых союзников-албанцев, князь Никола совершил бестактный, с точки зрения русских дипломатов, поступок: в 1902 г. он попросил французское правительство подарить черногорскому войску списанные с вооружения французской армии штыки к винтовкам. Секретарь миссии в Цети-не С.А. Лермонтов был возмущен этой просьбой, считая, что, «благодаря щедрости русского царя», Черногория «прекрасно вооружена» русскими берданками и трехлинейными ружьями нового образца, поэтому ни в каких штыках не нуждается. А старые французские штыки нужны ей только для раздачи албанским главарям, которые нагнетают обстановку в соседних землях21. Обеспокоенный подобными сообщениями российский министр иностранных дел В.Н. Ламздорф потребовал от сотрудников миссии в Цетине вести себя твёрдо и передать следующее: «Надеемся, что князь Николай примет все меры к предотвращению смут в соседних албанских округах и недопущению перехода черногорских войск через границу»22. Никола воспринял рекомендацию Ламздорфа враждебно, не скрывая своей обиды и раздражения из-за попыток сдерживать его внешнеполитические амбиции и ограничивать свободу действий на границах. Однако негативные эмоции он вымещал на сотрудниках российской миссии, позволяя в их адрес резкие высказывания и «нервные сцены». В отношении же высшего российского руководства господарь предпочитал демонстрировать нарочитую покорность. Поэтому на словах он угодливо заверял в своей готовности подчиниться воле Петербурга, а на деле, напротив, продолжал поощрять провокации и конфликты в пограничных областях.
Нужно отдать должное политическому чутью и опыту князя Николы. С одной стороны, он тонко чувствовал настроения российской элиты и старался не переходить ту черту в двусторонних отношениях, за которой мог наступить полный разрыв с Россией. Слишком велика была ее поддержка, без финансовых дотаций из русской казны мгновенно мог наступить паралич всей адми-
нистративной системы Княжества. С другой стороны, не было полной уверенности в том, что спровоцированная своими силами война завершится так, как мечтали правители славянских монархий. Поэтому Никола продолжал играть роль верного младшего союзника России, готового подчиниться любому приказу. Более того, однажды в беседе с новым министром-резидентом А.Н. Щегловым черногорский лидер признал, что позиция российского руководства в освободительном движении балканских народов является решающим фактором. Вот как Щеглов передал смысл княжеских утверждений, сделанных по поводу попыток начать выступление в Македонии в 1902 г., подталкиваемых Болгарией: «Полноте, я сам старый революционер и хорошо знаю, как разжигаются и подавляются восстания в Турции. Пожелай Болгария прекратить смуту в Македонии, она бы это легко могла сделать, заявив, что Россия не считает данный момент удобным и приказывает ждать. Поверьте мне, что никто из нас, славян, не посмеет идти против твёрдо выраженной воли России, ибо мы хорошо знаем, что без нее мы будем подавлены и поглощены чуждым нам Западом, еще худшим врагом нашим, чем отживающая свой век Турция. Но мы все хотим за счет России поскорее решить свои делишки, не справляясь с тем, удобно ли это для нашей великой покровительницы или нет. Мы не умеем ждать. Чтобы обуздать скороспелые порывы славян на Балканском полуострове, надо вселить в них уверенность, что нельзя втянуть Россию в осложнения, что она не двинется с места в данный момент. Тогда всё успокоится и будет ждать, ибо не посмеет бороться за свой счет. Я говорю вам это как старый балканский революционер, опытом наученный знать, что можно и что нельзя здесь сделать»23.
На первый взгляд, могло показаться, что эти выводы действительно были результатом успехов и неудач, пережитых за годы многолетней освободительной борьбы Черногории. Собственно в Петербурге именно так и толковали слова Николы Петровича. На донесении А.Н. Щеглова стоит помета Николая II: «Очень правдивый взгляд на политику России на Балканах». Однако современные исследователи не могут разделить точку зрения русского царя и его ближайшего окружения. Самодержец все-
российский был введен в заблуждение кажущимся реализмом суждений князя и пропустил то, что в его высказываниях было самым главным. Между тем, гораздо важнее были слова господаря, показавшие его проницательность и умение видеть слабые стороны российской политики — отсутствие «твердо выраженной воли». Не одобряя действий местных правителей, русское правительство, может и неохотно, оставляло за ними право продолжать борьбу за окончательное освобождение территории Балкан и понимало, что без конфликтов и столкновений не обойтись. Сколько бы ни твердили о русском экспансионизме в прошлом и настоящем, феномен внешней политики Российской империи заключается в том, что она понимала надежды своих подопечных и сочувствовала им. При этом, будучи великой державой, несущей особую ответственность за ситуацию в Европе, Россия была обязана учитывать интересы других участников «европейского концерта». Отсюда ее раздвоенность и нерешительность. Если для англичан или австрийцев вмешательство в дела славян — это один из инструментов борьбы за сферы влияния, то для русских это куда более сложный вопрос. Он включал в себя и особенности национального сознания, сформированного доктриной «Москва — третий Рим», и историческую память о победах в русско-турецких войнах, и подлинное сочувствие «братьям-славянам», настоящее сопереживание, которому не может быть места в политике. Русские проявляли снисходительность к балканским правительствам в тех вопросах, в которых другие европейские державы не видели ни малейшего повода для сантиментов. Эту особенность отметил в своих мемуарах министр иностранных дел Черногории Г. Вукович: «Дипломатия вообще прихотлива, завистлива, а часто и злобна. Особенно капризной была русская дипломатия. Уступая нашим просьбам, адресованным к великим державам, сделать что-либо в нашу пользу, она тяжело принимала решения. А если мы добивались этого самостоятельно, аплодировала нашим успехам»24. Именно такая «чувствительность» российской элиты делала балканских монархов нетерпеливыми и «непослушными» в отношении своих покровителей. Они «спешили решить свои делишки», не всегда прислушиваясь к рекомендациям России.
Первым среди таких непредсказуемых партнеров был Никола Петрович, продолжавший определять задачи национального движения на западе Балкан по-своему, не слишком пугаясь грозных предупреждений российского МИД. В начале ХХ столетия он перешел к новой линии поведения во внешнеполитических делах, которую следует назвать черногорским экспансионизмом. Теперь князь и его окружение трактовали освободительное движение славян в Европейской Турции как прямой путь к территориальному расширению границ своего государства. Мечта об увеличении владений была давней и заветной, но до поры не выдвигалась на первый план, прикрывалась идеями югославизма и солидарности братских народов. В 1905-1906 гг., после неудач России на Дальнем Востоке, князь Никола вышел из повиновения и стал демонстративно игнорировать советы российских покровителей. Он считал, что настало время серьезной войны на Балканах, в ходе которой удастся захватить и оставить за собой новые области. Вскоре, в 1908 г., разразился Аннексионный кризис, и правитель Черногории, не раздумывая о возможных негативных последствиях, выдвинул требование компенсации за «потери», вызванные включением Боснии и Герцеговины в состав Австро-Венгрии. В самые первые дни кризиса в секретной телеграмме П.В. Максимова от 7(20) октября были перечислены условия, выдвинутые черногорским руководством, уверенным, что его интересы нарушены. Встал вопрос о созыве международной конференции стран-участниц Берлинского конгресса, на которой Княжество хотело бы настоять на передаче ему нескольких областей в Герцеговине, а также на разрешении в пользу черногорцев всех спорных вопросов с Османской империей25. Понятно, что требования Черногории мало интересовали руководителей великих держав, решавших судьбу Балкан. Но сам факт выдвижения территориальных претензий доказывал намерение черногорской элиты использовать любое политическое осложнение в регионе для расширения своих границ. Лидеры Черногории грозили начать боевую операцию совместно с Сербией. Военный агент Н.М. Потапов отправил из Цетине в Петербург служебную записку под красноречивым названием «Сущность предполагаемых Черногорией активных военных действий против Австро-Венгрии в случае отказа Сербии и Черногории в их требованиях»26.
После аннексии Боснии и Герцеговины наступило время необъявленной пограничной войны, когда стычки черногорцев с турками и албанцами почти не прекращались, что изрядно затрудняло работу Н.М. Потапова. Он постоянно сообщал своему руководству об опасных маневрах черногорских военных чиновников вблизи границ, а также отмечал откровенное попустительство правящих кругов в вопросе о провокациях на границе с Османской империей. О нарастании напряженности писали и сотрудники русской миссии в Цетине. Такие же сведения поступали из Османской империи. Так, в октябре 1910 г. чрезвычайный и полномочный посол России в Константинополе Н.В. Ча-рыков сообщал в Петербург: «По сведениям Порты черногорское правительство переправляет секретно в Албанию 25.000 ружей, присланных для сего русским правительством». Посол не был склонен верить на слово туркам, но и черногорцам, судя по тексту секретной телеграммы, не слишком доверял, поэтому написал: «Желательно бы проверить, не отправляется ли действительно из Черногории в Албанию часть оружия, полученного из России. Известие о сем сильно вредит здешним русским интересам.. .»27. Сдерживать воинственные намерения черногорской верхушки уже не удавалось. В 1910 г. пришлось заключить «Военное между Россией и Черногорией соглашение», в 7-й статье которого было записано: «Королевское правительство обязуется не предпринимать своей армией никаких наступательных операций без предварительного соглашения с императорским правительством и не заключать военных соглашений ни с каким другим государством без согласия Его Императорского величества»28. Однако даже письменные обязательства перед Российской империей не остановили Николу от попыток расшириться за счет соседей.
Поведение короля во время Балканских войн доказало, что он окончательно поставил знак равенства между национально-освободительной борьбой и территориальной экспансией. Правитель Черногории твердо решил присоединить к своим владениям пограничные албанские области с городом Скадар (Шкодер), расположенным в 20 км от побережья Адриатики. Судя по тому, с каким упорством господарь хотел заполучить эти земли, они для него были своего рода плацдармом для дальнейшего продви-
жения в сторону моря. Вопреки запретам из Петербурга, была предпринята попытка захватить Скадар с помощью армии, вооруженной на русские деньги и обученной русскими офицерами. Но черногорцам не хватило сил и опыта современной войны, они понесли большие потери и не добились своих целей. Тогда черногорский монарх постарался достичь желаемого результата, прибегнув к хитрости. Была достигнута договоренность с военным комендантом Скадара Эссад-пашой о передаче города в руки черногорского командования. Оставалось только догадываться, что было обещано Эссад-паше за такую услугу. Российский посланник А.А. Гирс сообщал секретной телеграммой следующее: «Как ныне с точностью выяснилось, никакого штурма Скутари (Скадара. — В. Х), непосредственно предшествовавшего сдаче этого города, и никаких жертв ни с той, ни с другой стороны не было. Капитуляция Скутари последовала в силу соглашения короля Николая с Эсад Пашой (так в телеграмме. — В. Х.) на следующем главном основании: Эсад уходит из Скутари с войском, знаменами, оружием, за исключением осадной артиллерии, и объявляет себя князем автономной Албании под суверенитетом султана, и в качестве такового предоставляет Черногории Скутари со всей территорией до Дрина. Черногорский же господарь тотчас признает его в этом звании»29. Правда, планам передела земель, разработанным местными вождями, не суждено было осуществиться. Натолкнувшись на решительный отпор со стороны великих держав, угрожавших военными демонстрациями, Никола был вынужден отступить и вывести свои отряды из Скадара30. Жесткое давление со стороны Европы заставило его на короткое время отказаться от экспансионистских замыслов. Однако в начале Первой мировой войны черногорский король снова предпринимал попытки осуществить свои мечты.
Подводя итог, следует отметить, что идеи национально-освободительной борьбы народов Балканского полуострова наполнялись разным содержанием на протяжении конца XIX — начала ХХ вв. После русско-турецкой войны 1877-1878 гг. черногорское руководство приложило максимум усилий для того, чтобы сохранить уже сложившуюся репутацию защитника славянской свободы и надежного военного союзника России. Благодаря
такой славе оно смогло заполучить регулярную и постоянно возраставшую денежную помощь Российской империи, предназначавшуюся на создание и укрепление вооруженных сил, способных решать сложные боевые задачи. Никола настойчиво подчеркивал значение своей армии для достижения российских внешнеполитических замыслов. На самом деле черногорская элита последовательно боролась за право расширить владения Черногории, зачастую игнорируя интересы России и других славянских союзников. Она не боялась нарушать свои обещания, отступать от принципа статус-кво и провоцировать обострение конфликтов с соседними государствами. В начале ХХ в. стало очевидно, что не окончательное освобождение Балкан, а увеличение территории Княжества-Королевства лежит в основе всех внешнеполитических планов правителя Черногории. В его сознании произошла подмена понятий. Национальная свобода была приравнена к экспансионистским устремлениям, а партнерство и сотрудничество с Россией стали инструментом достижения этих устремлений. Нечестная и корыстная внешняя политика Николы Петровича раздражала российское руководство, но совладать с непомерными амбициями своего партнера оно не смогло.
Примечания
1 Гардасевич И. Россия и Черногория: как и почему были разорваны отношения, длившиеся столетиями // Connections QJ 17. No 1 (2018): 65-80. [Электронный ресурс: https://connections-qj.Org/ru/system/files/17.1.04_gardasevic_ montenegro_rus.pdf].
2 ПеразиЬ Г., РаспоповиЬ Р. Ме^ународни уговори Црне Горе 1878-1918. Зборник докумената са коментаром. Подгорица: Поб]еда, 1992. С. 139-140, 143-144.
3 Там же. С. 161-163.
4 Там же. С.137.
5 Хлебникова В.Б. «Дух раздора» или «дух единства»: к вопросу о черногорско-сербских отношениях в начале ХХ столетия // Славяне и Россия: славяне и Россия в системе международных отношений. Сб. статей. (Отв. ред. — С.И. Данченко). М., 2017. С. 153-165.
6 Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 5293.
7 Там же. Д. 3318. Л. 6.
8 Там же. Л. 3.
9 Там же. Д. 1516. Л. 19 об.
10 Там же. Д. 3332. Л. 6.
11 Там же. Л. 4.
12 Там же. Л. 5 об.
13 Там же. Л. 5.
14 Там же. Д. 3333. 1894-1895 гг.
15 Там же. Д. 3334. Л. 4 об.
16 Там же. Л. 24.
17 Там же. Д. 1567. Л. 69.
18 Там же. Д. 3351. Л.29.
19 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 470. Д. 21. Л. 123-124.
20 Там же. Л. 139-140 об.
21 АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 1567. Л. 270-273 об. Кстати, французы были не так щедры, как русские, они готовы были продать черногорцам штыки как металлический лом за определенную сумму, а не отдать их даром.
22 АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 1568. Л. 16-16 об.
23 Там же. Д. 1567. Л. 347-347 об.
24 ВуковиЪ Г. Мемоари. Обод-Цетиже: Поб]еда, 1985. Т. 3. С.105.
25 Архивско одележе Народног музе]а Црне Горе. Ф. Приновлени рукописи. 1908. Фас. 1-Х. Приведем полный текст телеграммы П.В. Максимова: «По сведениям императорской миссии, княжеское правительство, помимо уничтожения стеснений, вытекающих из Берлинского трактата, имеет в виду в главных чертах следующие компенсации: 1/ Черногория и Сербия сговорились настаивать перед конференцией, чтобы вдоль северной границы Санджака была отрезана от Герцеговины и Боснии узкая полоса шириною в 15-20 километров, которая непосредственно соединила бы княжество с королевством и отделила бы австрийские владения от турецких. Невыполнение конференцией этого, по мнению Сербии и Черногории, весьма умеренного и целесообразного требования, непременно должно, как утверждает Миушкович, принудить свободных еще сербов взяться за оружие. 2/ Черногория претендует на возвращение ей в Герцеговине местностей, кои были заняты ею во время последней войны, Гацко, Невесинье, до Велеша близ Мостара. Эта претензия, однако, может считаться платонической. Князь более рассчитывает на возможность присоединения Спицы. 3/ Княжество будет настаивать на разрешении в его пользу спорных вопросов с Турцией: пограничных дел, урегулирования Бояны*, обеспечения свободного по ней плаванья, которого в действительности не существует, и осушение Скутарского озера. По поводу этих компаний мне еще не сделано никаких официальных сообщений. Для обеспечения принятия Европой сербско-черногорских требований, княжеское правительство решило, несмо-
* Урегулирование Бояны: Река Бояна (новая граница между Черногорией и албанцами) была внесена в Сан-Стефанский договор как река, которой черногорцы могли пользоваться при судоходстве. По Берлинскому трактату эти земли вернулись под юрисдикцию турок, но черногорцы в разграничительных работах 80-х годов XIX в. постоянно поднимали вопрос о том, чтобы они могли свободно плавать по этой реке. Турки мешали такому сообщению и осушительным работам на берегах Ску-тарийского озера, с которым связана р. Бояна. Эти крохотные земли были предметом постоянных споров (не пограничного характера, а как ими пользоваться). Спор очень локальный и очень мелкий, но для черногорцев был поводом ставить вопрос о расширении границ своего государства. Вот и после Аннексионного кризиса 1908 г. они вспомнили Сан-Стефано и снова заговорили о своем праве свободно плавать по Бояне.
тря на данные им мирные уверения, держать Австрию и другие державы, в том числе и Россию, в уверенности, что оно, в случае неуспеха на Конференции, готово прибегнуть к крайним мерам».
26 Потапов Н.М. Русский военный агент в Черногории. Москва-Подгорица, 2003. Т. I. С. 363-364.
27 АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3364. Л. 65.
28 ПеразиЬ Г., РаспоповиЬ Р. Ме^ународни уговори... С. 625.
29 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 470. Д. 133. Л. 143.
30 Хлебникова В.Б. Скутари 1913 г.: проверка российско-черногорского союза на прочность // Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913). Сб. статей. Отв. ред. Р.П. Гришина, А.Л. Шемякин. М., 2012. С. 163-177.
