CC BY
53
DOI 10.24411/2499-9679-2018-10143 УДК 811.133.1
М. К. Голованивская https://orcid.org/0000-0001-7215-7320
Влияние социокультурных смыслов на формирование французского и русского менталитетов
В предлагаемой вниманию читателей статье анализируются некоторые ключевые социокультурные смыслы, повлиявшие на формирование российского и французского национальных менталитетов. Среди них различные географические, исторические и культурные особенности, предопределившие мировоззренческую систему понятий и их взаимосвязь. Все эти влияющие факторы позволяют построить ряд объяснительных моделей существующих различий как в ментальности, так и в языке и культуре. Без сомнения основополагающими социокультурными смыслами для российской ментальности являются основополагающие монголо-татарские этические кодексы, христианская мораль и мировоззрение, Европа как культурный код и европейцы его практикующие, коммунизм, и как практика, и как теория мощно донесенная до сознания каждого россиянина пропагандой, собственной семейной историей, в то время как для европейцев такими ключевыми смыслами явились: материнская античность, христианство, колонизаторство, коммунизм и Америка (США) как образец новой идеологии и нового мироустройства.
Отметим отдельно влияние французов и Франции на русское мировосприятие. Широкоизвестно, что русская элита говорила и писала по-французски, по меньшей мере, на протяжении XIX века, заимствовав вместе со словами и культурные стереотипы, образ жизни и образ мысли. Так, вместе со словом «амур» русский язык заимствовал многие европейские представления из мира любовных чувств, а также представления об элегантности, стиле, ьоб азартных играх и игре случая, o ьтворчестве и людях творчества (артист, артистический), представления o ьмиражах и кошмарах, o ьшансе и эпатаже и т. д.
Ключевые слова: менталитет, история, культурное взаимодействие, Россия, Франция M. K. Golovanivskaya
Influence of Sociocultural Meanings on Formation of the French and Russian Mentalities
The article analyzes key socio-cultural meanings that influenced the formation of Russian and French national mentality. Among them there are geographical, historical and cultural features that predetermined the system of concepts and their interrelationship. All these factors allow us to construct some explanatory models of existing differences in both mentality and language. So, the basic sociocultural meanings for the Russian mentality are the Mongolo-Tatar ethical codes, Christian morality and worldview, Europe and Europeans and communism, both as practice and as a theory powerfully conveyed to the public by propaganda, while for Europeans such key meanings were: antiquity, Christianity, colonialism, communism and America (USA).
The most important socio-cultural meaning is inherited by the French through the Enlightenment: freedom, equality, fraternity -have opened new worldview horizons for the whole new civilization. To these main senses, which were reflected in the subsequent French constitutions that grew out of the Declaration of Human and Citizen's Rights, is the denial of the divinity of power, which is, in fact, practical atheism, which also fell into the system of replicating knowledge.
America split the French consciousness into those who recognize such a worldview model as anti-cultural, unacceptable for Europe, and those who consider it possible to put on prosperity, that is, anti-aristocracy, in a number of national goals.
The important socio-cultural meaning for the Russian mentality was formed by climatic and geographical factors: length, climatic diversity, often the severity of the climate. It was the Russian mentality that gave birth and devetoped the incept of «a little man», indistinguishable against the backdrop of a huge country.
Today, the Russian thinking society, of course, is going through the Anglo-American discourse - as a discourse of free enterprise, money, personal progress and prosperity.
Keywords: mentality, history, cultural interplay, Russia, France.
^льзуясь терминoлoгией Льва Гумилева, MomHo сказать, что французы представляют сoбoй суперэтшс, нахoдящийся в фазе пассшнаршго годъема госледние голторы тысячи лет. Это объясняется многими причинами - расовыми, клима-
тическими, историческими. Их мировоззрение является достаточной закрытой от внешних воздействий системой прежде всего в силу ее содержательной наполненности, изобилующих в ней ответов, а не вопросов. Положение дел имен-
© Голованивская М. К., 2018
но таково, поскольку они получили уже готовое, развитое, убедительное трактование жизни от породившей их мировоззренческую систему материнской культуры - античности. Отсутствие вакуума содержательных вакансий на протяжении истории делало французов донорами, предлагавшими миру свои ответы и свои решения, а не реципиентами, заимствующими мировоззренческие рецепты.
Доминантным социокультурным смыслом, из которого питалась и питается французская мен-тальность, была и остается, как мы уже сказали, античность, с ее представлениями о праве, частной собственности, общественной пользе, красоте формальной, телесной, интеллектуальной, с ее приверженностью гармонии, гедонизму, слову. Французы в полной мере восприняли и свойственное античности преклонение перед таким инструментом поиска истины как дискуссия, они восприняли рациональность, преклонение перед силой разума как императив. На это обращали наше внимание многие исследователи, с различными оговорками. Вот, к примеру, что подчеркивал известный французский этнопсихолог Альфред Фуллье в своей книге «Психология французского народа»: «Мы должны избегать двойной ошибки: приписывать римлянам этническое влияние на наш национальный характер, в то время как им принадлежит только умственное и политическое влияние; и приписывать франкам или германцам значительное моральное и социальное воздействие на Галлию, тогда как за ними следует признать главным образом этническое влияние, проявляющееся, впрочем, в довольно узких пределах» [21, с. 107-110].
Проиллюстрируем его тезис об умственном и политическом влиянии.
Так, у Цицерона читаем: «Вполне уместно поговорить об обязанностях магистратов, частных лиц, граждан и чужеземцев. Итак, прямой долг магистрата - понимать, что он представляет городскую общину и должен поддерживать ее достоинство и честь, соблюдать законы, определять права и помнить, что они поручены его верности, А частному лицу следует жить среди сограждан на основании справедливого и равного права для всех, не быть ни приниженным, ни унылым, ни заносчивым, а в государственных делать желать всего того, что спокойно и прекрасно в нравственном отношении» [22, с. 169]. Или: «Первая задача справедливости - в том, чтобы никому не наносить вреда ... Затем - чтобы пользоваться общественной собственностью как
общественной, а своей - как своей» [22, с. 117]. Или: «Ошибаться, заблуждаться, не знать, обманываться, как мы говорим, - дурно и позорно» [22, с. 116]. И еще: «Человек, наделенный разумом, усматривает последовательность между событиями, видит их причины, предшествующие события, сравнивает сходные явления и с настоящим тесно связывает будущее» [22, с. 113].
Мы привели почти наугад несколько высказываний из Цицерона вот по какой причине: все они показывают высокую актуальность античных взглядов для современной Франции именно в области социального устройства, так сказать, социального миропонимания, крайне важного для самосознания и самоопределения романского мира. Подобных цитат из античных источников могло бы быть приведено бесчисленное количество. Важно видеть и понимать, что современными французами переняты у античных людей не фрагментарные представления о тех или иных методах и способах устройства жизни, а вся целостная система видения мира.
В ходе многократного и глубочайшего обращения к античным практикам - во время Каролингского возрождения, в эпоху Возрождения, эпоху Просвещения, эпоху романтизма -французы заимствовали у своих предшественников - иногда напрямую, иногда переосмыслив -обширные практики: право, систему государственного устройства (от империи до республики), восприятие институтов любви (причем как гетерогенной, так и гомосексуальной), моду и гигиенические нормы, некоторые особенности кухни (употребление вина, например), многие общественные ритуалы - рассадку в органах власти, жеребьевку, процедуру голосования. В архитектуре, через романский стиль, французы переняли у античных людей основную геометрию жилищ, способы устройства городов (центральная площадь-форум в центре города, храм, тюрьма и расходящиеся во все стороны улицы), а также виды и формы вооружения, алфавит, институт брака, наследования, воинское искусство, алгоритмы управления иноземцами (и при колонизации, и мигрантами на своей территории), многие технологии и изобретения.
В области социальных идей, помимо представлений о справедливости и способах осуществления власти, из античности французы заимствовали идею диалектики мира и его развития, которое осуществляется при прямом участии воли человека (вспомним у Софокла: «Если все предопреде-
ляют боги, то зачем человеку даны ум и воля?» [20, c. 29-42].
Как уже было сказано, многие из этих идей были доразвиты и даже отчасти переосмыслены во французской цивилизации. Так, например, идея любви, связанная с душевными терзаниями, идущими от страстного желания обладать любимым существом, была в Средние века превращена в куртуазный культ, не открывший никаких принципиально новых форм ухаживания, но добавивший некоторые смыслы (например, amour lointain [25]). Античный гедонизм и культ плоти приобрел гротескно-раблезианские очертания якобы под воздействием галльских привычек и галльского юмора. Систему римского права, прежде всего сословного, существенно дополнили новыми системами понятий французские рационалисты, эпоха которых, вместе с Великой французской революцией, по праву может считаться вторым глобальным социокультурным смыслом, определившим основные черты и характеристики современного французского менталитета.
Ключевые социокультурные смыслы, внедренные во французский менталитет эпохой Просвещения, новыми идеологами со всемирно известными именами, такими как Монтескье, Руссо, Дидро, Гельвеций, Вольтер: свобода, равенство, братство - отрыли новые мировоззренческие горизонты для всей новой цивилизации. Дело, конечно, не только в разработке новых смысловых цепочек, не только в предоставлении обществу новых ключей от новых социально-экономических ворот в рай, сколько в принятой, установленной, внедренной вследствие представления о равенстве системе всеобщего и бесплатного образования, представлявшего и представляющего собой конвейер, штампующий национальные мозги. К этим главным смыслам, которые отразились в последующих французских конституциях, выросших из Декларации прав человека и гражданина, относится и отрицание божественности власти, что есть, по сути, практический атеизм, также попавший в систему тиражирования знаний. Тогда, в конце XVIII века, была изменена вся парадигма причинно-следственных связей, ведущая к вершине важнейшего социокультурного смысла, именуемого справедливостью. Идея равенства, сделавшая сирых и безработных площадкой для применения социально-политических конструктов, перевернула национальное самосознание, подобно самому понятию «революции», взятому в социально -политическую практику из астрономической кни-
ги Николая Коперника «О вращении небесных тел». Эпоха Просвещения, давшая французам общенациональную уверенность, что разум может все, а общество есть не что иное, как царство разума, оплодотворила античное наследство, заставив его плодоносить во имя всей постантичной цивилизации. Она ознаменовала собой окончательную победу городской цивилизации, городского мировоззрения, городского способа действия над сельским, то есть примат рационального, анонимного как произрастающего из равенства, механистичного и условного (мы здесь имеем в виду те смыслы, о которых писал Макс Вебер в своей работе «Город» [5], а также в книге «Биржа и ее значение» [4]).
Эта же эпоха обозначила границу влияния еще одного глобального фактора, воздействовашего на формирование современного французского менталитета, а именно - христианства. Нет ничего удивительного в том, что последние исследования свидетельствуют о чрезвычайно низкой значимости для французов христианства в качестве веры как таковой и чрезвычайно высокой его значимости в качестве общенационального ритуала [23]. История развития христианского вероисповедания во Франции, да и во всем романском мире, имеет существенные специфические черты, позволяющие отчасти понять, почему над монашеством надсмехались многие мыслители на протяжении всей истории Франции, среди которых и Боккаччо, и Рабле, и, само собой, Дидро. Об этом же свидетельствует и рассказ из Повести временных лет о том, как русский князь Владимир выбирал для своего народа вероисповедание, дабы преградить путь распространяющемуся на Руси кровавому культу бога Перуна. От гонцов, отправленных в Ватикан разузнать поподробнее, что представляет собой католическая вера, он узнал, что на папский престол в 955 году воссел шестнадцатилетний юноша, нареченный Иоанном XII, превративший Ватиканский двор в вертеп продажных женщин и известный также как охотник, игрок, пьяница, а также приверженец культа Сатаны [10, а 72].
Такая интерпретация христианства в романском мире представляется нам глубоко традиционной, если рассматривать ее как результат колоссального влияния, которое оказала на мен-тальность «своих подопечных», включая клир, античная цивилизация. Воспетая античными философами и поэтами приверженность к красоте, телесности и наслаждению постоянно, с нашей точки зрения, одерживала верх над той те-
лесностью, точнее антителесностью, которую предлагало христианство [16]. Причем, как мы видим, одерживало верх не только у потомков трубадуров и труверов, но и у самих служителей культа.
Однако, несмотря на ограничения, которым подверглось восприятие французами христианских ценностных установлений, какие смыслы французы вынесли из этого культурного наследия? В известном смысле для духовных потомков римлян идея иррационального знания, веры вопреки очевидности была революционной идеей. Возможно, именно этому «впрыску» иррациональности мы обязаны возникновением самого понятия любви, куртуазной любви как иррационального состояния, способного разрушать разумные сценарии построения жизни. Концепция влюбленности, в логике которой существуют сегодня европейская и связанные с ней цивилизации, на наш взгляд, напрямую связана с восприятием идеи иррациональности, которую дало Европе христианство. Средневековое мировоззрение, столь блестяще описанное М. М. Бахтиным в его ставшей канонической книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» [2], а также другими многочисленными исследователями [27], характеризуется трагическими антиномиями, амбивалентностью, самопересмешничеством, раздвоенностью - и именно оно дало сегодняшним французам все имеющиеся в их ментальной культуре «цветы зла» и тревожности, иррациональности в ощущении поиска того, что и не может быть найдено. Эта богатая традиция в поэзии, литературе, философии, идущая в соответствии с культурной традицией от понятия души (не античного, а христианского) к понятиям одиночества, страха, отчуждения, внутренней противоречивости, происходит не от атеизма, покинутости человека Богом, а от возможности «умирать от жажды над ручьем» [13], давшей новый важный мировоззренческий вектор, вырвавшийся из небытия как искра, высеченная столкновением античности и христианства.
Итак, к названным трем социокультурным смыслам, повлиявшим на формирование французского менталитета - таким как античность, христианство, эпоха Просвещения, или рождение (городской) буржуазной цивилизации, выдвигающей на первый план и закрепляющей сценарии достижения личного процветания в равноконку-рентной ситуации состязания, остается добавить четвертый, связанный с объективными географи-
ческими и климатическими факторами, которые оказали не менее существенное воздействие на развитие французской ментальности.
Франция, впрочем, как и Галлия, представляет собой шестиугольник, с трех сторон омываемый морем. Это означает принципиальную открытость французов навстречу различным проникновениям, идущим от морей, через «пассионарные окраины» (по терминологии Льва Гумилева) к центру. Море всегда являет собой возможность не только получать информацию о том мире, что лежит за ним, но и распространять через него свое влияние на другие народы. От этой открытости морям происходит, на наш взгляд, высокая осведомленность французов о жизни других народов, приверженность их к путешествиям. Отсюда же происходит и представление о море как о свободной стихии, являющей собой метафору рвущейся на свободу души, гимн которой спел Шарль Бодлер в стихотворении «L'Homme et la mer»: «Homme libre toujours tu chériras la mer / tu contemples tom ame / dans le déroulement infinis des lames».
Возможностями, которые море открывает для нации, французы обязаны обширнейшим своим колониям, которые с конца XVI века и в последующие века (до 1960 года) занимали почти что половину мира, объединяя государства Азии, такие как Сирия, Ливан, французские поселения в Индии и Китае, в Северной и Южной Америке -Канада, Луизиана, Иллинойс и пр., в Африке -Алжир, Тунис, Марокко, Мавритания, Сенегал, Берег слоновой кости и т. д., в Океании и Антарктиде. Безусловно, такие мощные колониальные владения привили французам и вкус к экзотике, и широту взглядов, проявившуюся в архитектуре, литературе, живописи (достаточно упомянуть фовизм и примитивизм как принципиально инновационные течения во французской живописи конца XIX - начала XX века, или «Саламбо» Флобера, давшего новое вдохновение литературе XIX века), и высокую коммуникабельность, и чувство собственного превосходства, и многое другое. Но главное - все это превратило Францию в одну из стран всемирного влияния, позволившего растиражировать по миру не только свой язык, но и свою систему взглядов.
Если говорить о дне сегодняшнем, то важным социокультурным смыслом, воспринятым и Европой, и Россией, особенно в XX веке, безусловно, стали США.
Америка расколола французское сознание на тех, кто признает такую мировоззренческую
модель тупой, недопустимой для Европы, и на тех, кто считает возможным ставить преуспевание, то есть антиаристократизм, в ряд общенациональных целей. Борясь со смыслами, транслируемыми Америкой, борясь с экспансией этих смыслов, Франция защищала и защищает свою национальную идентичность, вводя квоты на прокат американских фильмов, продвигая идею «Les français aiment acheter français» («Французы любят покупать французское»), презирая тех, кто протаскивает англицизмы во французскую речь [24].
Этот последний социокультурный смысл, воспринятый Францией, находится сегодня в активном состоянии, и мы не можем сказать, какой эффект он в конце концов произведет на французскую ментальность. Отметим лишь, что это один из немногих смыслов, влияние которого Россия делит с Францией. Это связано также и с тем, что на протяжении почти всего XX века американская система взглядов и ценностей рассматривалась в СССР как открыто вражеская. Россия мощно по всем статьям отталкивалась от американской мировоззренческой системы, внушая своим гражданам идею гибельности для населения Америки пропагандируемых властью ценностей. Для наиболее европеизированных российских граждан - тех, кто в силу профессиональных обязанностей сталкивался с европейской культурой и системой взглядов, а также для тех, кто оказался чувствителен к этим ценностям в результате потребления европейского художественного контекста (литература, кино и т. д.), посыл американской цивилизации означал пропаганду свободы (статуя Свободы сыграла в этой коммуникации не последнюю роль), однако влияние этой группы населения на русскую ментальность нам кажется пренебрегаемым, хотя бы в силу того, что такой концепт как свобода в русской ментальности представлен слабо.
Но на какие мировоззренческие оси опирается российская ментальность?
Климатические и географические факторы, воздействовавшие на сознание жителей России, а также огромная протяженность территории сильно отличаются от европейских. Прежде всего, российская территория не является средой, хорошо проводящей информацию. Российская география непосильна для человека: реки, горы, тысячекилометровые расстояния, тяжелый климат - все это разделяет этнос, вырастает на его пути, как стена. Огромные масштабы, на которых теряется человек, разнообразие климатов и позже часовых поясов, также представляющих собой
коммуникативный барьер, множество народов, говорящих на разных языках, - все это только усугубляет островной эффект сознания россиянина, который, как мы видим, имеет объективные предпосылки. Записки русских путешественников полны указаний на то, сколько непостижимой экзотики таят в себе российские окраины и глубинки [14].
Суровый климат Русского Севера задал доминанту национального внешнего стереотипа -крупные светловолосые светлоглазые мужчины и женщины, неразговорчивые, выдержанные, умеющие выживать в любых условиях. Продолжительная и холодная зима предопределила, как и в Северной Европе, популярность употребления крепких налитков, «развязывающих язык», что привело, по нашему убеждению, россиян к не разделяемой европейцами привычке откровенничать с кем попало (так сказать, «изливать душу»). Географические факторы протяженности непреодолимых гор и рек, климатической суровости как на севере, так и на юге, все в сумме создающие среду непреодолимости, очевидно, первоначально задали людям, говорящим по-русски, слабую надежду быть услышанными, а также замеченными на фоне территориальных просторов и природного ландшафта. Именно русская ментальность породила и развила концепт «маленького человека», неразличимого на фоне огромной страны.
Влияние христианства на формирование российского менталитета поистине огромно, и его описанию могло бы быть посвящено отдельное исследование. Безусловным и часто отмечаемым фактором влияния является повышенная страдательность православного мировоззрения, особая роль доброты, понимаемой как всепрощение, которое, в отличие от сходного понятия католической традиции, нельзя купить за деньги, а только вымолить [6]. Сам концепт веры, чудесного иррационального состояния, способного творить чудеса, настолько сильно проник в русский менталитет, что до сих пор исследования показывают очень высокий процент верующих, как воцерковленных, так и нет. Многие исследователи русского менталитета отмечали «влюбленность русских в страдание», культ страдания в культуре, трактующий страдающего как совершающего некое важное социально значимое действо. Страдание в бытовой культуре русских изображается как болезнь или почти болезнь, обретая телесность и от этого становясь еще более осязаемым н значимым. В русской культуре принято уважать
страдающего, помогать ему, совершать по отношению к нему действия, близкие к сакральным - даже посторонний человек станет предлагать страдающему еду, помощь, участие, содействие в устранении причины страдания, тем самым проявляя сопричастность, сочувствие. Все это существенно отличается от европейской традиции, где «понуждение к удовольствию» является неотъемлемой чертой современного общества потребления [3, с. 109-115], питающего эту свою черту из античной традиции. В русской традиции принуждение к страданию является одной из функции жизни, главным уроком, который объясняет человеку истину через внутреннее развитие, к которому, считают русские, страдание неминуемо ведет.
Терпимость к насилию, неверие в социальную справедливость здесь и теперь, отсутствие ответственности за своей выбор («на все воля Божия»), глобальная иррациональность - все это лишь те немногие последствия, к которым привела массовая христианизация россиян. При этом существенно, что возможность жениться, которая была и есть у русских священников, уберегла их от греха и разложения, в котором погрязли в массе своей священники католические. Тем самым первые никак не запятнали своей репутации, сохранив за собой непререкаемый авторитет и влияние. У русского человека не было выбора, какому богу молиться, светскому или Всевышнему, власть системно не сражалась с церковью, не пленила патриархов (патриархи все больше сами выступали за сохранение статус-кво с властью, как это было в истории с патриархом Никоном), ереси на Руси было не в пример меньше, чем в Европе, да и инквизиция, как и многое другое, отразилась в российском обществе, как в зеркале, меняющем право на лево - на Руси жгли не других, а самих себя (об этой зеркальности русской культуры и самосознания по отношению к западным М. Ю. Лотман говорил на одной из своих лекций в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова в марте 1984 года). Все это предопределило в целом гармоничное сосуществование власти церковной и светской, давшей церкви до ХУШ века монополию на слово, то есть литературу и язык, а следовательно - на знание и мировоззренческую систематизацию понятий. Это не означает, что русский язык не развивался в отрыве от церковнославянского, это не означает, что понятийная система этноса застыла в канонических церковных рамках, но она испытывала сильное его давление, стягивание, рас-
пространяя потенции развития только в плоскость бесписьменного фольклора, а не окультуренной понятийной системы. Такое положение вещей длилось до конца XVII века, когда светская литература ощутила через переводы европейское влияние, сформировавшее целые острова иноязычного мировоззрения.
До сих пор христианство на Руси является не просто ритуалом, не просто мировоззрением, но и способом действия. Многие россияне в ответ на трудности, возникающие в их жизни, молятся или просто обращаются к Богу за помощью. При этом выражение «На Бога надейся, а сам не плошай» все больше обращается к детям, да еще и в светском варианте, звучащем как «Под лежачий камень вода не течет» - это не «взрослая» истина, а воспитательная истина, противодействие свойственной детям лени. Наблюдаемый сегодня в России подъем религиозного чувства, на который указывают опросы, и многомиллионный отклик россиян на смерть патриарха Алексия II свидетельствуют именно о принадлежности многих постулатов христианского вероисповедания к мировоззренческой среде российского этноса, поскольку христианская вера могла бы быть искоренена за семьдесят с лишним лет коммунистического атеизма, а христианизированное мировоззрение - нет (см. аналитические обзоры за декабрь 2008 года, размещаемые на сайте ВЦИОМ www.wtiom.ru).
Одним из существенных смыслов, повлиявших на русскую ментальность, безусловно, является «хождение под Ордой», продолжавшееся около 300 лет, которое историк Лев Гумилев в своей книге «От Руси к России» назвал «союзом с Ордой» [10, с. 110]. Конечно, это была школа интриганства, сосуществования с представителями совершенной иной культуры, регулярное хождение «на ковер» и многое другое, что живописно изложено в школьных учебниках истории. Филологи также знают о словах тюркского происхождения, имеющих в двух первых слогах повторяющееся «а» - барабан, таракан, капкан, баран и так далее. Эта группа слов, обозначающая собой нехитрые бытовые понятия, нередко вводит доверчивого исследователя в заблуждение, как бы подсказывая ему, что монголо-татары были варварами (еще одно тюркское слово) и душили более высокую славянскую цивилизацию. Эта точка зрения оспаривается многими историками [19; 1; 11], а большое влияние степняков на русскую ментальность сегодня обнаруживается с отчетливой очевидностью - установки Великой Ясы,
этического кодекса монголо-татар, о котором мы уже упоминали, во многом повлияли на мировоззрение завоеванного народа.
Прежде всего, монголы верили во врожденный характер человеческих достоинств и недостатков, а поэтому они считали, что дети обязательно должны иметь те же черты, что и родители. Если родитель был подл - и сын его будет подл, если отец был предатель - то и сын будет предатель. Этот взгляд глубоко присущ российскому менталитету и проявил себя многократно, не только в пословице «Яблоко от яблони недалеко падает», но и, например, в логике сталинских репрессий. Второе важное убеждение, воспринятое славянами - низкая цена человеческой жизни. Это происходит от отношения к человеку как воину, исчисляемому в сотнях тысяч и растущему посередь степи, как трава. Воины воскресали, по мнению монголов, если были убиты без физического пролития крови. Истечение крови перекрывало путь к воскрешению души воина. Не потому ли мы считаем именно крoвoпрoлитие страшнейшим из грехов? Этот же кодекс предписывал обязательную взаимопомощь, единый для всех закон и осуждение предательства, которое до сих пор является живым понятием современного мировоззрения. Мы рассуждаем в терминах предательства и о любовной измене, и о внезапно вскрывшейся корысти в дружбе именно потому, что впитали это понятие из глубины веков, из Великой Ясы. Суть предательства, по Ясе, очень проста - это обман доверившегося. Не это ли имеем в виду, когда говорим об измене или обмане ожиданий друга? По Ясе, страшным грехом, требующим смертной казни, являлось неоказание помощи боевому товарищу. Не это ли впитали с молоком матери русские воины, во все времена считавшие за стыд, в отличие от своих европейских учителей военного дела, бросить товарища в беде?
Также Яса обязательно предписывала накормить гостя, предложить еду соплеменнику, которого встречаешь в дороге, ведь путник, который не имел возможности подкрепить силы, мог попросту умереть. Если такой факт вскрывался, нехлебосольный монгол обвинялся в убийстве, и его также лишали жизни. По Ясе, например, следовало возвращать находку утерявшему, давать себе труд разыскивать владельца утерянной вещи. Многое в Великой Ясе напоминает наши сегодняшние непонятно откуда взявшиеся представления: не слишком страстное отношение к деньгам, религиозную терпимость. Монголо-
татарский кодекс, как мы уже говорили, утверждал свободу вероисповедания, то есть в войско принимали независимо от того, какой веры придерживается человек. Эта же установка позволяла оставлять завоеванным народам их веру, а не требовала, как это было у крестоносцев, выжигать ересь огнем и мечом [7; 8].
Особая степная иррациональность, воинская общинность, предполагающая коллективную ответственность, бескорыстную дружбу, пассионарный непрагматический этический кодекс, по нашему убеждению, прочно вошли в русский менталитет, усилив его негородской в ве-беровском смысле акцент. Не деньги, а слава, верность, преданность, взаимовыручка, терпимость, бескорыстность - все это легло как нельзя лучше на отнюдь не рабскую душу будущих крепостных крестьян, а по глубинной своей сущности - селян и степняков, не признающих городской купеческой меркантильности и городского же лицемерия, идущего от анонимной сущности городского бытия.
Важнейшим социокультурным фактором, повлиявшим на русскую ментальность, безусловно, явились европейцы, обширные контакты с которыми в содержательном плане начались еще в эпоху Ивана III [15]. Иностранцы при дворах русских царей служили и врачами, и воспитателями, и наставниками в воинском и инженерном деле. На службу нанимали и толковых татар, в XV столетии нанимали немцев. При этом, как до Петра, так и при Петре Великом, иностранцам хорошо платили, быстро перенимали у них все полезное, относясь к ним, по выражению Льва Гумилева, потребительски [10, c. 368], но неизменно потешались над их инакостью, к власти не допускали и должностей не давали. Можно смело констатировать, что преклонение перед иностранцами возникло не раньше наполеоновской эпохи, о которой мы скажем чуть дальше. Определить вектор влияния немцев на русскую ментальность, даже при том, что многие русские царицы были немецкого происхождения, непросто. Иначе говоря, это влияние неочевидно. Само слово -немец, как известно, произошло от прилагательного «немой», то есть этимологически немец -это иностранец, чья речь непонятна. Область заимствования иностранных слов в русский язык неплохо изучена и описана в работах Я. К. Грота, Л. П. Крысина, Д. С. Лотте, М. М. Маковского и других. Важной особенностью заимствований из немецкого и голландского языков является заимствование по преимуществу конкретных поня-
тий: шумовка, галстук, парикмахер, рынок, ярмарка и т. д. - или понятий сферы деятельности, таких как железнодорожное дело или мореплавание. Это наблюдение позволяет предположить, что немцы и голландцы открыли русским не мир идей, а мир вещей.
Совершенно иным видится влияние французов и Франции на русское мировосприятие. Широко известно, что русская элита говорила и писала по-французски, по меньшей мере, на протяжении XIX века, заимствовав вместе со словами и повадки, образ жизни и образ мысли. Так, вместе со словом «амур» русский язык заимствовал многие представления из мира чувств, а также представления об элегантности, стиле, об азартных играх и игре случая, о творчестве и людях творчества (артист, артистический), представления о миражах и кошмарах, о шансе и эпатаже и т. д. Важно также, что порой, не заимствуя само слово, русский язык, благодаря, в частности, русской литературе XIX века, нередко создававшейся почти как двуязычная, заимствовал от близкого текстового контакта сам способ описания страданий, душевных мук, экстаза (делая русскую литературу похожей на переводную) - всего того, чем жил и дышал в то время «свет». По прошествии времени, когда страстное увлечение Францией улеглось, русские, как бывало и прежде, принизили это влияние своим уничижительным подтруниванием над «французиками из Бордо», шерочками-машерочками, амурами-тужурами, утвердив таким языковым поведением известное правило: возвышенный стиль сходит на нет, превращаясь в просторечье [9].
Сегодня российское мыслящее общество, безусловно, переживает увлечение англоамериканским дискурсом - как дискурсом свободного предпринимательства, денег, личного прогресса и преуспевания. Английский стал международным языком общения, обрушив в русский язык многочисленные заимствования из сферы бизнеса и права, спорта, информатики и интернета, транспорта, автомобилей и пр. Сегодня можно с уверенностью обобщить - английский язык стал языком мира денег. Оценить, насколько глубоко этот язык и стоящий за ним глобальный смысл и символ под названием Соединенные Штаты Америки повлиял на европейскую ментальность, можно будет спустя некоторое время, когда это станет фактом, перестав быть процессом.
Последний важнейший смысл, на сегодня оставивший огромный след в российском менталитете - это социализм, коммунизм, в котором
жила страна на протяжении почти всего XX века. Равен ли этот смысл атеизму, который был поднят на коммунистические знамена? Была ли социалистическая революция для России по сути атеистической?
Если говорить об идейной природе социализма, то она представляет собой такое же иррациональное, то есть требующее веры, построение, как и христианство. Социализм и коммунизм работают с близкой христианству, а точнее - его историческому прародителю иудаизму, моделью будущего, когда поведение человека отражается на его потомстве, когда потомство пожинает плоды жизни предков. В этом смысле социализм как вера конкурентен традиционной российской системе верований и обязательно должен подменить ее собой. Но суть подмены - именно в утверждении уже близкого россиянам благодаря монголо-татарской наследственности смысла: мы оставляем в наследство нашим детям их судьбу.
Коммунизм как мировоззрение потому так надежно прижился в России, что никогда, видимо, не противоречил историческому субстрату. Отрицание денег как зла, конкуренции как способа выживания и процветания, порицание индивидуализма, утверждение ценности самопожертвования, аскетизма, мыслей о великом будущем территориально великой родины - все это явилось, в сущности, движением по наезженной колее, по которой катилась русская ментальность не в обуржуазившихся благодаря иностранному влиянию городах, а в городках и весях, где крепостные безропотно принимали свою участь по воле помещиков - вплоть до известной даты середины XIX века. Коммунизм повлиял на мировоззрение россиян так же, как эпоха Просвещения повлияла на ментальность французов - главный класс страны обрел своих лидеров, своих глашатаев, были созданы, описаны и спропагандированы доктрины, которые, по сути, разделяло большинство. Принять одну веру через отрицание другой оказалось упражнением несложным. Не любя, не принимая буржуазные ценности, россияне с удовольствием распяли тех, кто воплощал их в себе, протестуя не против царя-батюшки и не против пышности дворцов, а против городского, нового, капиталистического способа действия.
Библиографический список
1. Андреев, А. Р. История Крыма [Текст] / А. Р. Андреев. - М. : Белый волк, 2002. - 251 с.
2. Бахтин, М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса
[Текст] / М. М. Бахтин. - М. : Художественная литература, 1990. - 543 с.
3. Бодрийар, Ж. Общество потребления [Текст] / Ж. Бодрийар. - М. : Культурная революция; Республика, 2006. - 272 с.
4. Вебер, М. Биржа и ее значение [Текст] / М. Вебер. - М. : Кучково поле, Гиперборея, 2007. -460 с.
5. Вебер, М. Город [Текст] / М. Вебер. -Петроград : Наука и школа, 1923. - 252 с.
6. Вежбицка, А. Русский язык [Текст] // Язык, культура, познание / отв. ред. М. А. Кронгауз. - М. : Русские словари, 1996. - С. 35-85.
7. Вернадский, Г. В. Великая Яса [Текст] // Вернадский Г. В. Монголы и Русь. - М. : Ломоносовъ, 2017. - 512 с.
8. Вернадский, Г. В. Монголы и Русь [Текст] / Г. В. Вернадский. - М. : Ломоносовъ, 2017. - 512 с.
9. Городское просторечие: Проблемы изучения [Текст] / под ред. Е. А. Земской и Д. Н. Шмелева. -М. : Наука, 1984. - С. 66-102.
10. Гумилев, Л. Н. От Руси к России [Текст] / Л. Н. Гумилев. - М. : АСТ, 2004. - 320 с.
11. Гумилев, Л. Н. Черная легенда [Текст] / Л. Н. Гумилев. - М. : Айрис-Пресс, 2005. - 352 с.
12. Емельянова, Т. П. Конструирование социальных представлений [Текст] / Т. П. Емельянова. - М. : Институт психологии РАН, 2006. - 400 с.
13. Клюева, Е. В. Мельница мысли. Поэзия Карла Орлеанского [Текст] / Е. В. Клюева. - М. : Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2005. - 336 с.
14. Колумбы земли русской: Сборник документальных описаний об открытии и изучении Сибири, Дальнего Востока и Севера ХУП-ХУШ вв. [Текст] / сост. К. В. Цеханская. - Хабаровск : Книжное издательство, 1989. - 464 с.
15. Костомаров, Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей [Текст] / Н. И. Костомаров. - Гл. 13. - М. : Эксмо, 2003. - 704 с.
16. Ле Гофф, Ж., Трюон, Н. История тела в Средние века [Текст] / Ж. Ле Гофф, Н. Трюон. - М. : Текст, 2008. - 192 с.
17. Лурия, А. Р. Язык и сознание [Текст] /
A. Р. Лурия. - М. : МГУ, 1979. - 320 с.
18. Московиси, С. Машина, творящая богов [Текст] / С. Московиси. - М. : «Центр психологии и психотерапии», 1998. - 560 с.
19. Похлебкин, В. В. Татары и Русь [Текст] /
B. В. Похлебкин. - М. : Алетейа, 2005. - 192 с.
20. Софокл. Царь Эдип [Текст] // Софокл. Трагедии / пер. С. В. Шервинского. - М. : Гослитиздат, 1958. - С. 29-42.
21. Фуллье, А. Психология французского народа [Текст] / А. Фуллье. - СПб. : Издательство Ф. Павленкова, 1899. - 576 с.
22. Цицерон Марк Туллий. Об обязанностях [Текст]. - М. : АСТ, 2003. - 248 с.
23. Diterlan M. Les français ont ils une ame? // Que sais-je? - Paris : PUF, 1994. - № 7. - P. 108-116.
24. Etiable R. Parlez-vous franglais? - Paris : Gallimard, 1991. - 144 p.
25. Rougemont D. de. Amour et L'Occident. - Paris : Librairie Le Lieu Bleu, 1939. - 448 p.
26. Saltere F. Population et environnement. - 2002. -Vol. 24. - № 2. - 140 p.
27. Zumpthor P. Essai de poetique medievale. -Paris : Édit. du Seuil, 1972. - 624 p.
Reference List
1. Andreev, A. R. Istorija Kryma = History of the Crimea [Tekst] / A. R. Andreev. - M. : Belyj volk, 2002. -251 s.
2. Bahtin, M. M. Tvorchestvo Fransua Rable i narod-naja kul'tura Srednevekov'ja i Renessansa = Francois Rabelais's creativity and national culture of the Middle Ages and Renaissance [Tekst] / M. M. Bahtin. - M. : Hudozhestvennaja literatura, 1990. - 543 s.
3. Bodrijar, Zh. Obshhestvo potreblenija = Consumer society [Tekst] / Zh. Bodrijar. - M. : Kul'turnaja revoljuci-ja; Respublika, 2006. - 272 s.
4. Veber, M. Birzha i ee znachenie = Exchange and its meaning [Tekst] / M. Veber. - M. : Kuchkovo pole, Gi-perboreja, 2007. - 460 s.
5. Veber, M. Gorod = City [Tekst] / M. Veber. - Petrograd : Nauka i shkola, 1923. - 252 s.
6. Vezhbicka, A. Russkij jazyk = The Russian language [Tekst] // Jazyk, kul'tura, poznanie = Language, culture, knowledge / otv. red. M. A. Krongauz. - M. : Russkie slovari, 1996. - S. 35-85.
7. Vernadskij, G. V. Velikaja Jasa = Great Yasa [Tekst] // Vernadskij G. V. Mongoly i Rus' = Mongols and Rus. - M. : Lomonosov#, 2017. - 512 S.
8. Vernadskij, G. V. Mongoly i Rus' = Mongols and Rus [Tekst] / G. V Vernadskij. - M. : Lomonosov#, 2017. - 512 s.
9. Gorodskoe prostorechie: Problemy izuchenija = City popular speech: Study problems [Tekst] / pod red. E. A. Zemskoj i D. N. Shmeleva. - M. : Nauka, 1984. -S. 66-102.
10. Gumilev, L. N. Ot Rusi k Rossii = From Rus to Russia [Tekst] / L. N. Gumilev. - M. : AST, 2004. - 320 s.
11. Gumilev, L. N. Chernaja legenda = Black legend [Tekst] / L. N. Gumilev. - M. : Ajris-Press, 2005. - 352 s.
12. Emel'janova, T. P. Konstruirovanie social'nyh predstavlenij = Designing of social representations [Tekst] / T. P. Emel'janova. - M. : Institut psihologii RAN, 2006. - 400 s.
13. Kljueva, E. V Mel'nica mysli. Pojezija Karla Or-leanskogo = Thought mill. Karl Orleansky's poetry [Tekst] / E. V. Kljueva. - M. : Pravoslavnyj Svjato-Tihonovskij gumanitarnyj universitet, 2005. - 336 s.
14. Kolumby zemli russkoj: Sbornik dokumental'nyh opisanij ob otkrytii i izuchenii Sibiri, Dal'nego Vostoka i Severa XVII-XVIII vv. = Columbuses of the Russian land: The collection of documentary descriptions about
opening and studying of Siberia, the Far East and North of the XVII-XVIII centuries [Tekst] / sost. K. V. Cehanskaja. - Habarovsk : Knizhnoe izdatel'stvo, 1989. - 464 c.
15. Kostomarov, N. I. Russkaja istorija v zhizneopisanijah ee glavnejshih dejatelej = The Russian history in biographies of its chief figures [Tekst] / N. I. Kostomarov. - Gl. 13. - M. : Jeksmo, 2003. - 704 c.
16. Le Goff, Zh., Trjuon, N. Istorija tela v Srednie veka = Body history in the Middle Ages [Tekst] / Zh. Le Goff, N. Trjuon. - M. : Tekst, 2008. - 192 c.
17. Lurija, A. R. Jazyk i soznanie = Language and consciousness [Tekst] / A. R. Lurija. - M. : MGU, 1979. -320 s.
18. Moskovisi, S. Mashina, tvorjashhaja bogov = The car creating gods [Tekst] / S. Moskovisi. - M. : «Centr psihologii i psihoterapii», 1998. - 560 s.
19. Pohlebkin, V. V. Tatary i Rus' = Tatars and Rus [Tekst] / V. V Pohlebkin. - M. : Aleteja, 2005. - 192 s.
20. Sofokl. Car' Jedip = Tsar Oedipus [Tekst] // Sofokl. Tragedii = Sophocles. Tragedies / per. S. V. Shervinskogo. - M. : Goslitizdat, 1958. - S. 29-42.
21. Full'e, A. Psihologija francuzskogo naroda = Psychology of the French people [Tekst] / A. Full'e. - SPb. : izdatel'stvo F. Pavlenkova, 1899. - 576 s.
22. Ciceron Mark Tullij. Ob objazannostjah = About duties [Tekst]. - M. : AST, 2003. - 248 s.
23. Diterlan M. Les français ont ils une ame? // Que sais-je? - Paris : PUF, 1994. - №7. - P. 108-116.
24. Etiable R. Parlez-vous franglais? - Paris : Gallimard, 1991. - 144 r.
25. Rougemont D. de. Amour et L'Occident. - Paris : Librairie Le Lieu Bleu, 1939. - 448 r.
26. Saltere F. Population et environnement. - 2002. -Vol. 24. - № 2. - 140 r.
27. Zumpthor P. Essai de poetique medievale. -Paris : Édit. du Seuil, 1972. - 624 r.
Дата поступления статьи в редакцию: 23.06.2018 Дата принятия статьи к печати: 28.06.2018
