CC BY
110
А. Н. Марчуков, С. И. Морозов
ВЛИЯНИЕ РУССКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ НА ИМПЕРСКУЮ ПОЛИТИКУ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
Глобальные межэтнические проблемы современного общества актуализируют значение всего того позитивного опыта взаимодействия различных народов, который был накоплен в ходе исторического развития предшествующими поколениями. Одним из исторически состоявшихся надэтнических образований является империя. Это объясняется тем, что основным принципом империи является «принцип служения государству», согласно которому не имеет ключевого значения то, к какому этносу относится подданный государства, поскольку он является гражданином уже потому, что «служит» своему государству.
Россия на протяжении длительного периода времени развивалась как имперское государство. За несколько столетий ее территория увеличилась многократно. России удалось освоить огромные пространства Сибири, Дальнего Востока, продвинуться вглубь Азии. Исследуя процесс колонизации в России, невозможно не обратить внимание на то, как относительно легко, если сравнивать с Западом, происходил процесс взаимодействия русских как корневого государствообразующего этноса с «покоренными народами». Народы в Российской империи проживали на своей исторической территории, не утрачивая социокультурных особенностей. В русском народе никогда не было фанатичного стремления «переделать» других. Наоборот, он выступал неким культурным образцом, внушавшим уважение и восхищение. Неслучайно представители некорневых имперских этносов (татары, башкиры, евреи) охотно принимали православие и воспринимали иные для них русские культурные традиции, расширяя свои онтологические возможности таким проникновением в универсальную имперскую среду.
Конечно, отношения русского народа и других народов империи не всегда носили идиллический характер, но, тем не менее, надо признать, что встраивание инородцев в имперские структуры происходило в более мягкой форме, нежели на Западе. Как справедливо заметил литературовед и философ В. В. Кожинов: «Это поразительный факт, что на территории России до сего дня сохраняются этносы, которые на протяжении своей истории не превышали в своем количестве несколько тысяч человек! Например, тофалары или удэгейцы». Это «спокойное» сосуществование стало причиной того, что в России в целом не было таких яростных кровопролитных столкновений с местным населением, которые можно было наблюдать, например, в Северной Америке или Индии. Имперская политика Великобритании, верившей в превосходство белого человека над другими, «дикими» народами, была более жестокой и расчетливой, нежели в России1.
Процессы колонизации в нашей стране и на Западе существенно различались. Колонизация на Западе в большей степени инициировалась общественностью, например, предпринимательскими кругами в Великобритании (если вспомнить освоение Индии Ост-Индской компанией), или рядовыми гражданами Североамериканских Штатов в случае продвижения колонистов на территории, занятые индейцами. Особенностью колонизации в нашей стране было то, что ее организатором и регулятором выступал «центр», сосредоточие власти.
© А. Н. Марчуков, С. И. Морозов, 2008
Массовое перемещение населения из центральных губерний на просторы Сибири могло осуществляться лишь после того, как эти просторы были «завоеваны», стратифицированы и поглощены властью. Именно по инициативе или с согласия «центра», а также поставленных им в главных сибирских городах воевод или поддерживаемых и стимулируемых властью промышленников снаряжались землепроходческие экспедиции. Все захваченные земли не только объявлялись принадлежащими московскому государю, но и геополитически привязывались к одному из центров — если не к Москве непосредственно, то к тому городу, где сидел царский воевода, т. е. становились микрокосмами, а затем локусами власти.
Имперская политика колонизации в России не была похожа на аналогичную на Западе. Причину этого мы видим в различии русского и западноевропейского менталитетов. Если рассматривать имперскую политику колонизации западноевропейских государств, то можно обнаружить много общего в их действиях. Например, у Испании, Франции, Великобритании, хотя они и различаются национальными менталитетами, есть объединяющее начало, т. к. формировались они все в лоне западноевропейской культуры. Русский же менталитет формировался в иных природном и историко-культурном контекстах, нежели менталитет европейца.
Основными категориями в нашей статье выступают «имперская политика колонизации» и «менталитет». Определения данных категорий являются предметом острых дискуссий в современной философской и социально-политической мысли. Кроме того, в современной науке окончательно не определено соотношение понятий «ментальность» и «менталитет». В данной статье мы не будем заниматься поиском различий между ними, а определим их как тождественные понятия.
Колонизация очень часто рассматривается как непременное производное имперской политики (особенно это характерно для марксизма). Однако нам представляется, что имперская политика может и не включать в себя процесс колонизации, а представлять собой комплекс военно-политических, социально-экономических, культурно-политических и иных мер имперского государства, направленных не столько на присоединение территорий, сколько на усиление своего влияния в сопредельных империи регионах. Поэтому термин «политика колонизации» представляет собой лишь грань «имперскости» государства, связанную с его деятельность по хозяйственному освоению завоеванных или добровольно присоединенных территорий.
Категорию «менталитет» можно определить как глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное. Менталитет выступает как некая совокупность установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом, которая формируется в зависимости от традиций, культуры, социальных структур и всей среды обитания человека и сама, в свою очередь, их формирует, выступая как порождающее сознание, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики.
Менталитет характеризуется целостностью, наличием определенного качественного ядра. Все факторы, составляющие менталитет, существуют не просто в своей разности, но в своей внешней связанности и сопряженности. Они сливаются в некий духовный сплав, структуру, определяющую предрасположенность индивида или социальной группы мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом и действовать, предпочитать (или отвергать) определенные ценности, культурные коды и т. д. Иными словами, менталитет выступает как духовная основа целостного образа жизни человека (или целого народа), детерминирующая как осознанно, так и неосознанно всю линию его жизнедеятельности.
Менталитет складывается длительное время. Конечно, в первую очередь на человека влияют обстоятельства его жизни, непосредственно им воспринимаемые и требующие от него ответной реакции. Но не только они. История общества, в которой живет человек, традиции, коды культуры, стандарты поведения, стиль мышления — все это складывается веками. И все эти факторы, зачастую не осознаваемые человеком, а если и осознаваемые, то не вполне им оцениваемые, влияют на человека, оседают в нем, превращаются в черты его менталитета. Видимо, это аналогично тому, как генетический аппарат складывается на протяжении многих поколений и в определенной степени инвариантен по отношению к особенностям жизни данной конкретной особи, так и менталитет суть производное в человеке от его всеобщей истории и в какой-то мере инвариантен по отношению к обстоятельствам его биографии.
Менталитет носит глубинно-устойчивый характер. Находясь в динамических, бесконечно разнообразных обстоятельствах жизни, человек реагирует на них, приспосабливается, непрерывно меняет ориентиры своего поведения. Без такой динамической адаптации он просто не мог существовать вообще. Менталитет же человека характеризует не эту бесконечную вариантность человеческого поведения, а нечто более глубинное. Его можно обозначить как ту духовно-стационарную основу человеческого существа, которая как раз и позволяет ему бесконечно видоизменять свое поведение, оставаясь при этом одним и тем же. При рассмотрении менталитета как сложного общественного феномена оказывается, что его характеристики зависят как от положения людей в обществе, так и от множества достаточно случайных социальных и внешнеполитических факторов.
Понятие менталитета как всякое научное понятие, есть результат определенной абстракции, и его, конечно, нельзя полностью «привязать» к поведению и мышлению каждого отдельного индивида. Элиминируя действие случайных факторов, можно выделять менталитет определенной социальной группы данного этноса на конкретной ступени его исторического развития (с привязкой к определенному типу общественных отношений). Во-вторых, абстрагируясь от особенностей менталитета разных социальных групп, можно выделять его общие черты. Черты российского менталитета можно рассматривать как единую систему, «выводимую» из условий существования и развития русского народа, всего российского суперэтноса и российского государства2.
Имперская политика колонизации в России очень часто носила характер добровольных присоединений. Русская толерантность, видимо, имеющая еще языческие корни, а также питаемая православной верой, наравне с такой ключевой чертой нашего национального характера, как «всемирная отзывчивость», обеспечивали русскому народу относительно мирное сосуществование с подвластными народами. Знаменитый литературный критик
XIX в. В. Г. Белинский говорил об этой способности как об умении «удачно примиряться ко всякому народу, ко всякой стране»3. На «восприимчивый характер» русских обращал внимание и А. И. Герцен. По его утверждению, восприимчивость славянского племени уникальна. И однажды, выйдя «из своей патриотической исключительности», русский «уже не находит непреодолимого препятствия для понимания других национальностей»4. Эти мысли о даре понимания русскими чужих народов как их национальном преимуществе перед европейцами и найдут свое завершение в размышлениях Ф. М. Достоевского о «всемирной отзывчивости» как важной составляющей русского менталитета (этот тезис станет «откровением» его знаменитой речи 1880 г., посвященной открытию памятника А. С. Пушкину). Обозначенные темы «самоотверженного бескорыстия» русского народа, его способности быть «братом всех людей» найдут свое развитие в отечественной общественной мысли и в
XX в. Так, по мнению ранее упоминавшегося В. В. Кожинова, русский человек характеризу-
ется «всечеловечностью» национального характера, отсутствием «национального эгоизма», самодовольства и высокомерия, принуждающих рассматривать другие народы лишь в качестве объектов приложения собственных сил. Для обустройства жизни и защиты границ нельзя было обойтись без сотрудничества со всеми живущими на территории народами и народностями, без привлечения их на сторону русских, на защиту созданного русскими государства, поэтому «всемирная отзывчивость» как черта российского менталитета способствовала активизации имперской политики государства.
Следует несколько слов сказать о такой черте российского менталитета, как духовность. Ее можно определять как способность индивида в своей деятельности сознательно или неосознанно выходить за рамки собственной жизни, собственного индивидуального существования, ставить перед собой и реализовывать цели и задачи, не связанные с улучшением условий своей индивидуальной жизни. Именно такая черта неизбежно должна была выработаться у русских в процессе борьбы за выживание этноса на бескрайних и не защищенных никакими естественными природно-географическими границами просторах Евразии, в условиях геополитического давления как с Запада, так и с Востока5.
Специфической чертой русского менталитета является сложный амбивалентный характер отношения русского человека к власти: неприязнь и недоверие к государственным структурам, но уважительное отношение к государству как институту, олицетворяющему Отчизну (и это находит свое отражение в патриотизме русского народа). Важной социокультурной причиной ухода на новые территории было стремление человека избавиться именно от властной опеки, от государства, воплотить идеал воли, переселиться на дальние «вольные земли», где начнется совершенно новая идеальная жизнь, представления о которой культивировались в народных утопиях. Это стремление обеспечивало сохранение догосударственной культуры, ее перерастание в антигосударственную, формирование групп, инверсионно колеблющихся между службой государству и бунтом против него, слабость ответственности за повседневную деятельность государства, раскол между властью и народом. На свое недовольство властью люди отвечали не стремлением ее изменить, усовершенствовать, взять на себя ответственность за нее, но реализацией возможности массового перемещения как способа сохранения, активизации догосударственных, архаичных ценностей во всех сферах человеческой деятельности. По мнению российского философа А. Ахиезера, такое отношение к власти на определенных этапах отечественной истории следует рассматривать как главный фактор колонизации территорий6.
В имперской политике колонизации в России ведущую роль играла государственная власть, поскольку, с одной стороны, передвижение российского крестьянства как основного элемента колонизации сдерживалось крепостным правом (в отличие от Запада, где гражданин обладал свободой передвижения), а с другой стороны — и здесь мы подходим уже вплотную к русскому менталитету, — существовало особое отношение у русского человека к государственности, выражающееся в противоречивой формуле «царь — хороший, бояре — плохие». Да, можно было скрыться от господствующей власти в Сибири, но, как подмечает этнопсихолог С. В. Лурье, «новые территории, приобретенные русскими, являются в полном смысле слова продолжением России»7. А это значит, что даже на новой земле, русский человек считает себя подданным Российского государства.
Трепетное отношение к Отчизне, не допускающее иной власти, кроме установленной, хотя и не идеальной, глубоко укоренилось в русском менталитете. Любить Родину для русского человека — значит принимать ее в любом виде, такой, какая она есть, со всеми ее изъянами. Поэтому русский готов смириться с существующим государственным строем, поскольку имеет страшный исторический опыт жизни под ордынским игом.
Существенное влияние на колонизацию оказывала такая важная составляющая русского менталитета, как коллективизм. С. В. Лурье, сравнивая способ освоения западными финнами и русскими северных регионов с их суровым климатом, густыми лесами, каменистыми почвами, отмечает, что русские переселялись всегда группами и принимались за обработку целинных участков, постоянно поддерживая, подстраховывая друг друга; многие виды работ выполнялись коллективно8. Финны же старались действовать в одиночку, ограничиваясь лишь своим семейством.
Коллективистские особенности русского народа отмечают и российские социологи А. О. Бороноев и П. И. Смирнов в совместной работе «Россия и русские. Характер народа и судьбы страны». Авторы понимают национальный характер как социальное явление, способное модифицироваться по мере изменения общества. Признавая существенную роль природных факторов, православной религии для формирования русского национального характера, они убедительно доказывают ограниченность подобного воздействия, считая, что «часто упускается из виду влияние „социального фактора“, а именно тип общества, в котором долгое время живет нация...»9. Русская сельская община и служебно-домашняя цивилизация, по мнению авторов, являются основными для объективно необходимой деятельности факторами, которые определяют русский характер.
О «мобилизационном» коллективизме и общинности рассуждает и профессор Б. П. Шулындин. По мнению автора, у русских как численно достаточно большого этноса в условиях очень низкой плотности населения и тесного взаимодействия с другими этносами, проживающими на той же территории, не могли выработаться «общенациональный», «узкоэтнический» коллективизм, стремление к объединению по сугубо этническому признаку (подобное тому «чувству единой нации», которое присуще, например, немцам). Но, с другой стороны, без определенных форм коллективизма русский народ просто не смог бы сохраниться как этнос. Поэтому коллективизм русских имеет двойственный характер: это общинный коллективизм (общинность) в отношениях между «ближними» (прежде всего, в труде — «артельность») и «мобилизационный» коллективизм в отношениях между «дальними» (безотносительно к их этническим признакам). Слово «мобилизационный» используется автором, чтобы подчеркнуть, что коллективизм этот проявляется в полной мере лишь в чрезвычайных обстоятельствах (когда имеется угроза самому существованию русского народа и России как независимого государства)10.
В заключение следует особо подчеркнуть, что наша задача состояла не в том, чтобы осветить черты русского менталитета во всей полноте и многообразии, а в том, чтобы показать те его ключевые элементы, которые существенно влияли на характер и процесс освоения новых территорий русским народом. Следует признать, что взаимодействие национального менталитета и колонизации было обоюдным. Опосредованно, через увеличение территорий посредством колонизации, формировалась широта русской души. Русский менталитет складывался под влиянием бескрайних российских просторов. Как писал о русской природе и пейзаже отечественный философ Ф. А. Степун, «красота русской природы — невидимая красота: она вся в чувстве легко и неустанно размыкающихся и расступающихся горизонтов. Она не столько красота на горизонте, сколько красота за горизонтом»11. Тот факт, что за четыреста лет территория России увеличилась в тридцать шесть раз, определил, по мнению Степуна, не только стиль русского хозяйствования, но и стиль всякого русского делания и творчества.
Колонизация в России, по нашему мнению, представляет собой некий физический и духовный побег народа от существующей власти, уход от острых проблем «сегодняшнего
дня» в заоблачные дали, навстречу мечте, к новой жизни. Это постоянный бег от государства, бег до тех пор, пока не догонят; а если это случилось, то человек остается на том месте, где его «поймала» существующая власть. Она постоянно «дышит в затылок» российскому колонисту. Власть в России — это и организатор, и стимулятор колонизации. Такие черты русского менталитета, как коллективизм и «всемирная отзывчивость», делали этот процесс в плане межэтнического диалога менее болезненным и более успешным, нежели в других странах, например в США или странах Западной Европы. В тех случаях, когда Запад, колонизируя территории, прибегал к политике «огня и меча», русским было достаточно естественной ассимиляции. Нашей стране удалось добиться относительно мирного сосуществования различных народов. У России есть богатый опыт межэтнического взаимодействия, который мог бы как послужить ей самой, так и стать хорошим подспорьем для европейских стран в их «проблемных» регионах.
1 Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI в. до наших дней. М., 2007. С. 179.
2 Шулындин Б. П. Российский менталитет в сценариях перемен // Социологические исследования. 1999. № 12. С. 50-53.
3 Белинский В. Г Собр. соч.: В 9 т. М., 1981. Т. 6. С. 367.
4 Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. VII. С. 198-199.
5 Шулындин Б. П. Российский менталитет в сценариях перемен // Социологические исследования. 1999. № 12. С. 50-53.
6 Ахиезер А. Российское пространство как предмет осмысления // Отечественные записки. 2002. № 6. С. 74.
7 Кауфман А. А. Переселение и колонизация. СПб., 1905. С. 6.
8Лурье С. В. Восприятие народом осваиваемой территории // Общественные науки и современность. 1998. № 5. С. 72-73.
9 Бороноев А. О., Смирнов П. И. Россия и русские. Характер народа и судьбы страны. СПб., 2001. С. 19.
10 Шулындин Б. П. Российский менталитет в сценариях перемен // Социологические исследования. 1999. № 12. С. 50-53.
11 Степун Ф. А. Соч. М., 2000. С. 318.
