CC BY
27
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2021. № 5. С. 78-91
УДК 130.2 Научная статья
ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ
ВЛИЯНИЕ ХОРХЕ ЛУИСА БОРХЕСА НА ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ УМБЕРТО ЭКО
А.И. Сазонова*
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 119991, Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия
Аннотация: Хорхе Луис Борхес и Умберто Эко являются важными фигурами мировой культуры. Они оказали большое влияние на философию и литературу ХХ-ХХ1 вв. В центре внимания философии Эко находится знак и его значение, он создает свою теорию семиотики, без которой невозможно представить современную философию языка. Помимо фундаментальных теоретических работ по философии Эко известен благодаря художественным романам. Исследование его творчества облегчает тот факт, что сам итальянский философ часто писал комментарии к собственным работам, давал многочисленные интервью, в которых разъяснял свои замыслы и идеи. Чтобы понимать Эко, необходимо знать, какое влияние он испытывал и в чем оно выражалось. В своих текстах Эко часто упоминает Борхеса и его творчество. Уникальность Борхеса заключалась в том, что он некоторым образом собрал воедино разрозненные идеи и оформил их в виде завершенных образов. В качестве примеров можно привести образы лабиринта, библиотеки, сада расходящихся троп, китайской энциклопедии, столь полюбившиеся философам постмодерна. Эко не был исключением. Безусловно, итальянский философ знал о Вавилонской библиотеке, когда писал роман «Имя розы», но насколько близкие параллели можно провести между библиотекой романа и Вавилонской библиотекой, да и вообще между двумя авторами, будет рассмотрено в данной статье.
Ключевые слова: философская компаративистика, философия литературы, Хорхе Луис Борхес, Умберто Эко, Имя розы, библиотека, лабиринт, автор, интертекст, постмодернизм
* © А.И. Сазонова, 2021
Original article
PHILOSOPHY OF CULTURE
THE INFLUENCE OF JORGE LUIS BORGES
ON THE PHILOSOPHICAL VIEWS OF UMBERTO ECO
A.I. Sazonova
Lomonosov Moscow State University, Leninskie Gory, Moscow,
Teaching and Scientific Building "Shuvalovsky", 119991, Russia
Abstract: Jorge Luis Borges and Umberto Eco are important figures in world culture. Their work had great influence on the philosophy and literature of XX and XXI centuries. Eco focused on the sign and its meaning, he created theory of semiotics, without which it is impossible to imagine modern philosophy of language. In addition to fundamental theoretical works on philosophy, he is also well known for his fiction. Eco's comments on his works and various interviews where he explained his intentions and thoughts make it easier to understand his work. These explanations often involve Borgesian ideas. So if we want to understand Eco we need to know what was inspiring him. The uniqueness of Borges lies in a way he collected various disparate ideas and formed them as completed images: images of the labyrinth, the library, the garden of forking paths, the Chinese encyclopedia so popular among postmodern philosophers. Eco was no exception. Of course, the Italian philosopher knew about The Library of Babel when he was working on his novel "The Name of the Rose", and the author intends to show how close the parallels between the library of the novel and the Library of Babel and on the whole between the two authors are.
Keywords: philosophical comparative studies, philosophy of literature, Jorge Luis Borges, Umberto Eco, The name of the rose, library, labyrinth, author, intertextuality, postmodernism
Хорхе Луис Борхес и Умберто Эко являются одними из самых загадочных, противоречивых и притягательных авторов ХХ в. Когда мы слышим имя Борхеса, то первое, что приходит на ум, это образы библиотеки, лабиринта, сада со множеством троп, Китайской энциклопедии. Именно эти образы, будучи ключевыми для понимания творчества аргентинского писателя, часто становились предметами интереса таких философов, как Мишель Фуко, Ролан Барт, Жиль Делёз, Жак Деррида, Жан Бодрияр, Умберто Эко и многих других.
Умберто Эко часто обращается не только к произведениям Борхеса, но и к самой фигуре аргентинского писателя. На примере романа «Имя розы» будет исследован вопрос влияния идей Борхеса на творчество Умберто Эко.
Библиотека — один из самых широко известных и смыслообра-зующих образов в творчестве Борхеса. В 1941 г. он пишет рассказ
«Вавилонская библиотека», который вошел в сборник «Сад расходящихся тропок» (1944). В этом рассказе Борхес описывает Вселенную, которую, по его словам, некоторые называют Библиотекой. В библиотеке есть все книги, которые только могут быть составлены из 25 символов (22 буквы, точка, запятая и пробел), то есть в ней имеется все, что только может быть выражено в языке. Но о самой библиотеке ничего сказать нельзя, ибо все сказанное о ней уже хранится на одной из ее полок и является ее содержанием и ее предметом. Вне библиотеки ничего нет. Она представляется тем самым миром, границы которого, по словам Витгенштейна, совпадают с границами языка. Библиотеку Борхеса можно сравнить и с миром идей Платона, и с третьим миром Карла Поппера: мирами неизменными и вечными. Поппер писал: «Миром 3 я назвал мир продуктов человеческого духа, в частности мир человеческого языка... Мир 3 содержит все книги, все библиотеки, все теории, включая, конечно, ложные теории и даже противоречивые теории» [1, 71]. Похожую идею Эко выразил через понятие «энциклопедия», которая для него включала «всю совокупность человеческого знания: я знаком с ним лишь частично, но всегда могу к нему обратиться, потому что оно подобно огромной библиотеке, состоящей из всех книг и энциклопедий, всех документов и манускриптов всех времен, включая иероглифы Древнего Египта и ассирийскую клинопись» [2, 67]. Понятие «энциклопедия» практически воспроизводит идею Вавилонской библиотеки Борхеса: и энциклопедия, и библиотека содержат в себе все, что может быть сказано.
Библиотека, которую описывает Борхес, действительно сравнима с Вселенной в первую очередь по масштабу и содержанию. Чтобы представить невообразимый размер библиотеки, американский математик У.Г. Блох в своей книге «Невероятная математика в рассказе "Вавилонская библиотека" Борхеса» (2008) попытался посчитать конкретное число ее книг. И по его подсчетам [3, 17] таким числом оказывается 251,312,000 (это больше, чем количество атомов во Вселенной). Чтобы читатель ощутил невероятную величину этого числа, Блох предлагает рассчитать, какое количество книг содержала бы Вселенная, в которой мы живем, если бы она состояла только из книг. Следуя его расчетам [3, 19], выходит, что наша вселенная содержала бы 1084 книг, а если сжать книгу до размера протона, то это число было бы равным 10126. Даже такое число невероятно мало по сравнению с головокружительным количеством книг в библиотеке Борхеса: 251,312,000, получается, целая Вселенная не вместила бы в себя Вавилонскую библиотеку.
Естественно, подобная библиотека является лишь предметом фантазии Борхеса, идеальным образом библиотеки. В романе Умбер-то Эко «Имя розы» читатель сталкивается с «реальной» библиотекой.
Но, тем не менее, и библиотека Борхеса, и библиотека Эко обладают схожими чертами.
Один из главных героев романа «Имя розы» Вильгельм описывает библиотеку аббатства следующими словами: «В ней больше книг, чем в любой библиотеке христианства. <...> Я знаю, что эта библиотека — единственный наш светоч; это лучшее, что может противопоставить христианский мир тридцати шести библиотекам Багдада, десяти тысячам томов визиря Ибн аль-Альками; знаю, что число ваших библий сравнимо с двумя тысячами четырьмястами каирскими Коранами и что существование ваших запасов — блистательная явственность, посрамляющая наглую напраслину язычников...» [4, 43-44]. Так, библиотека аббатства является самой большой библиотекой своего времени, содержащей книги практически со всего света и, подобно Вавилонской библиотеке, хранит в себе практически все знание того времени. Но если библиотека Борхеса является идеальным образом, то библиотека аббатства представляет собой правдоподобное воплощение этого образа.
Еще одной общей характеристикой двух библиотек является наличие в каждой из них того, что в рассказе Борхеса названо «словесным хламом», «лабиринтом букв», «абракадаброй» или «бессмыслицей» [5, 127]. В Вавилонской библиотеке есть книги, которые лишь могли бы быть написаны великими философами, поэтами, учеными, а есть и такие книги, которые невозможно прочитать, на страницах которых повторяются, например, всего лишь три символа — МСУ [5], или книги, состоящие из других лишенных смысла сочетаний символов.
Мы не можем быть полностью уверены, что подобные тексты не имеют смысла. Возможно, они не имеют смысла лишь для нас. Рассказчик, от имени которого ведется повествование о Вавилонской библиотеке, указывает на расхожее в библиотеке мнение о том, что книги, которые представляют собой полную бессмыслицу, на самом деле могут быть написаны на неизвестных «экзотических» языках [5]. Это достаточно реалистичное объяснение данной проблемы. Со схожей ситуацией мы сталкиваемся в романе Эко, когда, попав в библиотеку аббатства, Адсон находит книги, на которых «не написаны» названия: «Это не надпись. Это не буквы алфавита. И не греческие — их бы я узнал. Какие-то червяки, змейки, мушиный кал...» [4, 201], и лишь ученый Вильгельм указывает ему на то, что эти «червяки» на самом деле арабские буквы. Стоит прислушаться к рассказчику Борхеса, который говорит: «Какое бы сочетание букв, например: ^сшг1сЫ:ф' — я ни написал, в божественной Библиотеке на одном из ее таинственных языков они будут содержать некий грозный смысл» [5, 132], ведь и то, что Адсону показалось «мушиным
калом», на одном из языков нашего мира несет в себе сакральный смысл. Поэтому вопрос о том, считать ли что-то словесным хламом или нет — это вопрос перспективы и широты кругозора. Ведь человеку, не владеющему языком программирования, соответствующие символы и составленные из них «предложения» покажутся полной бессмыслицей, в то время как программисты успешно используют этот язык для написания компьютерных программ, которыми мы пользуемся каждый день.
Вавилонская библиотека предполагает наличие таких книг, которые, согласно известной нам истории человечества, написаны не были или же по разным причинам были утеряны. Рассказчик Борхеса говорит, что среди книг библиотеки есть «трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бедой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита» [5, 129]. Обратившись к роману Эко, мы увидим, что фантазия аргентинского писателя о сохранности считавшихся утраченными работ древних авторов воплощена в жизнь: в библиотеке аббатства хранится вторая книга Поэтики Аристотеля, которая была утеряна (а может быть, и вовсе не была никогда написана). Именно эту рукопись можно назвать одним из главных героев романа Эко, ведь именно эта книга в итоге оказывается орудием убийств, происходящих в аббатстве, а может быть, и самим убийцей. При чтении романа складывается впечатление, что именно эта рукопись становится его смысловым центром и символическим сердцем библиотеки, тайным знанием, ради обладания которым умирают монахи. У Вавилонской библиотеки тоже есть символическое сердце — каталог каталогов, книга, которая содержит в себе «суть и краткое изложение всех остальных [курсив Х.Л. Борхеса]: некий библиотекарь прочел ее и стал подобен Богу» [5, 130]. Но идея истинного каталога библиотеки достаточно противоречива, ведь для того, чтобы быть полным, каталог должен содержать описание всех книг библиотеки, а значит, будучи частью библиотеки, должен включать указание на самого себя, однако тогда понадобится второй каталог, который будет описывать, в том числе, и первый каталог. Но, чтобы найти в библиотеке второй каталог, нужен будет еще один каталог, и так до бесконечности. Получается, чтобы быть полным, каталог должен находиться за пределами библиотеки, но это невозможно, ибо, по логике Борхеса, вне библиотеки ничего нет. В связи с этим возникает противоречие. Однако важным является сама идея возможного наличия такой книги, идея символического центра библиотеки, которая, как сказано выше, обретает в романе Эко форму второй книги Поэтики Аристотеля. Именно поиски этой книги заводят главных героев в труднодоступную часть библиотеки аббатства, ко-
торая называется пределом Африки и в которой хранятся сочинения «неверных», тайное знание, признанное библиотекарями аббатства слишком опасным для чтения.
Интерес вызывает статус, который отводится человеку в обеих библиотеках. У Борхеса библиотека представляет собой аналог Вселенной, поэтому ее населяют совершенно разные люди, в то время как в библиотеку аббатства вход разрешен только библиотекарю и его помощнику, монахи туда не допускаются. У Борхеса каждый сам вправе решать, что он будет делать: стараться понять устройство библиотеки, тщетно искать из нее выход или пытаться найти в ее книгах оправдание своей жизни. Эко даже отмечает, что главным героем рассказа Борхеса является отнюдь не библиотека, а Читатель [6, 62]. Монахи аббатства лишены свободы выбора: они не имеют права заходить в саму библиотеку и вынуждены просить рукописи у библиотекаря, который решает, готов ли монах читать ту или иную книгу, ибо библиотекарь, «понимающий смысл расстановки томов, по степени доступности данной книги может судить, что она содержит — тайну, истину или ложь. Он единолично решает, когда и как предоставить книгу тому, кто ее затребовал, и предоставить ли вообще» [4, 49]. Таким образом, перед нами возникает модель монополии на знания, когда нельзя свободно решать, что и когда читать, а приходится просить разрешения для доступа. Поток информации, доступный монахам, проходит цензуру. И нет ничего удивительного в том, что до пожара книги из предела Африки никому прочесть так и не удалось, ведь, по мнению библиотекарей, они содержали лжеучение, ибо то, что было в них написано, отличалось от учения христианской церкви. Но не все готовы мириться с таким положением дел. Желая обладать тайным знанием, монахи один за другим нарушали правила библиотеки и искали загадочную рукопись, а найдя ее, погибали. Вильгельм верил, что причиной этих событий был замысел злого гения и пытался этот замысел разгадать на протяжении всего романа. Однако в итоге оказывается, что замысла-то и не было. Вильгельм увидел то, чего нет, его изначальная интерпретация фактов не соответствовала действительности, и именно его догадка превратилась в план действия убийцы.
И Вавилонская библиотека, и библиотека аббатства представляют собой лабиринт. Концепт лабиринта часто встречается в философии и литературе, особенно в период постмодерна. Этот популярный и нагруженный смыслами образ использовался как Борхесом, так и Эко. В одной из своих книг Эко писал, что «ключ к познанию мира не может быть найден на прямой дороге, а только в лабиринте» [7, 61]. Интересно, что в творчестве аргентинского писателя концепт лабиринта используется по-разному: от буквального обозначения объекта до
метафорического использования характерных черт лабиринта для описания предметов, которые, на первый взгляд, подобными характеристиками не обладали. Кроме того, Борхес использовал концепт лабиринта в качестве и предмета повествования, и стиля написания [8, 17].
Библиотека Борхеса представляет собой лабиринт с четкой структурой, состоящий из бесконечно повторяющихся шестигранников, соединенных коридорами, у этого лабиринта нет начала и нет конца. Каждый последующий шестигранник по размерам и структуре повторяет предыдущий, в каждом расположено одинаковое количество полок и, соответственно, хранится одинаковое количество книг. Библиотека описана Борхесом как «бесконечная», но он тут же замечает, что она не может быть безграничной, ведь количество символов, из которых составлены книги, конечно, а значит, и итоговое количество книг с необходимостью будет ограничено каким-то конкретным числом, пусть и невообразимо большим. Сама проблема того, что библиотека оказывается одновременно и конечной, и бесконечной, напоминает одну из антиномий чистого разума, описанную Кантом: мир конечен — мир бесконечен [9, 341], данная аналогия вполне уместна, так как библиотека Борхеса представляет собой модель устройства мира, Вселенной. Решение данного противоречия Борхес предлагает в конце рассказа: «Библиотека безгранична и периодична» [5, 133]. Таким образом, получается, что если мы будем путешествовать по Библиотеке, то по прошествии некоторого времени мы увидим, что все книги повторяются [5]. Вероятно, Борхес использует глагол «повторяться» достаточно условно, ведь рассказчик также говорит о невозможности наличия в библиотеке двух одинаковых книг [5, 128]. Однако в ней есть книги, которые отличаются друг от друга лишь одним символом, то есть практически являются копиями, тогда можно сказать, что подобные книги повторяют друг друга.
Библиотека аббатства в романе Эко тоже имеет структуру лабиринта. Изначально кажется, что лабиринт библиотеки совершенно хаотичен, но позже герои романа раскрывают принцип, по которому устроен лабиринт, и даже пытаются нарисовать схему библиотеки. В «Заметках на полях "Имени розы"», увидевших свет вскоре после публикации романа, Эко приводит свою классификацию типов лабиринтов: есть простой греческий лабиринт, в котором все пути ведут в центр — там и выход, именно поэтому в таком лабиринте есть некое существо — минотавр, который этот выход охраняет; обратный путь из классического лабиринта помогает найти нить Ариадны; также Эко выделяет «маньеристический» лабиринт с кучей ложных поворотов и тупиков и лабиринт — сетку или ризому, который представляет собой сеть хаотично переплетенных дорожек. У такого лабиринта нет четко заданной структуры и нет выхода, он потенциально безграничен.
Библиотеку романа Эко создает сам: этот лабиринт должен был быть достаточно запутанным, чтобы в нем можно было потеряться, но в то же время и достаточно простым для вентиляции, ибо библиотеке было суждено сгореть с самых первых страниц романа.
Чтобы достичь задуманного эффекта, в процессе написания романа Эко рисовал разные эскизы лабиринтов, ведь для него было важным, как можно реалистичнее передать обстановку библиотеки аббатства: «Мне нужно было, чтобы все работало, нужно было знать, сколько времени потребуется героям, чтобы, беседуя, пройти от одного места до другого. Этот расчет определял длину диалогов» [7, 176]. Для реалистичности в каждом издании романа «Имя розы»
Рис. 1
п
Рис. 2
публикуются нарисованные Эко план аббатства (рис. 1) и план библиотеки (рис. 2) [4, 372].
По признанию самого итальянского философа, «лабиринты Борхеса, возможно, объединили для меня все отсылки к лабиринтам, которые я открывал раньше у других авторов, так что у меня возник вопрос: а смог бы я написать "Имя розы" без Борхеса?» [7, 76]. Безусловно, Борхес не был автором образа лабиринта, но он смог собрать в едином произведении множество соответствующих тем и мотивов и тем самым раскрыть в полной мере этот образ и окончательно закрепить данный архетип в мировой культуре. Если Борхес из идеи лабиринта выводит возможность создавать лабиринтообразные тексты, то Эко лабиринт интересует как метод интерпретации мира.
В романе Эко «Имя розы» читатель сталкивается с Борхесом не только через лабиринтообразную структуру текста и образы библиотеки и лабиринта, но и через фигуру слепца Хорхе Бургосского, который оказывается главным протагонистом романа: «библиотека плюс слепец, как ни крути, равняется Борхес» [4, 616], шутил Эко, ведь всем известно, что, будучи слепым, Борхес работал директором Аргентинской национальной библиотеки.
Но библиотека — не единственный лабиринт в романе Эко. Сама книга представляет собой лабиринт, в который попадает каждый, кто начинает ее читать: « . мой текст — в сущности история лабиринтов, и совсем не только пространственных» [4, 629]. Роман Эко интертекстуален и представляет собой лабиринт ссылок на другие тексты: «Многозначность же интертекста горизонтальна, она разветвляется, как лабиринт, бесконечно, от текста к тексту, не обещая ничего, кроме отсылки на очередной текст» [7, 134]. В романе есть отсылки к Шерлоку Холмсу (например, сами имена персонажей: Вильгельм Баскервильский, Адсон из Мелька и т.д.), к роману Дороти Сайерс «Возвращение в Оксфорд», к Борхесу, к Витгенштейну, к Вильяму Оккаму и ко многим другим [10, 55-67].
Текст, понятый широко, по мнению Эко, не ограничивается смыслом, который в него вложил автор, потенциально текст имеет большое количество вариантов интерпретаций. Здесь необходимо вспомнить введенный Эко концепт «открытого произведения», где под открытостью он понимал «принципиальную неоднозначность художественного сообщения» [11, 10], то есть любой текст может быть понят по-разному. В связи с этим важную роль в повествовании играет читатель, который в некотором плане является сотворцом текста: читая текст, он наделяет его смыслом. Важно отметить, что Эко также считал, что есть границы интерпретации, семиозис не может быть бесконечным.
Умберто Эко использует метафору леса для обозначения художественных текстов [2, 6], у Борхеса такой метафорой выступает сад расходящихся троп. В обоих случаях имеется в виду, что читатель (подобно героя одноименного рассказа Борхеса) сам выбирает или протаптывает путь, тропинку, по которой он будет идти в нарративных лесах. И этот лес, в котором блуждает читатель, подобен лабиринту, каждый поворот которого представляет собой иную возможность интерпретации. В рассказе Борхеса сад расходящихся троп оказывается метафорой незримого лабиринта времени. Эко даже говорит, что в своем творчестве Борхес не просто доводит интертекстуальность до предела, но и предвосхищает гипертекст [6, 61].
Интересную параллель можно провести с рассказом Борхеса «Алеф», где Алеф представляет собой «одну из точек пространства, в которой собраны все прочие точки. место, в котором, не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон» [5, 32]. Если рассматривать Алеф как текст (в широком смысле), то получается, что одна точка в пространстве, один текст, содержит в себе все другие точки, все множество интерпретаций, тогда Алеф оказывается интертекстом, открытым текстом, точкой, в которой в сжатом виде содержатся и пространственный лабиринт возможностей, и незримый лабиринт времени — сад расходящихся троп.
Сам роман «Имя розы», как уже было сказано, является интертекстом, он состоит из множества отсылок к другим текстам [10, 55]. Например, в самом начале своего повествования Адсон описывает, как его учитель Вильгельм с помощью дедукции по едва заметным следам на снегу смог дать точное описание (вплоть до имени) пропавшего коня аббата. Этот эпизод практически повторяет сцену из повести Вольтера о Задиге, в которой Задиг, как и Вильгельм, подробно описывает сбежавшую лошадь царя, или сцену из повести «Собака Баскервилей», когда Шерлок Холмс, взглянув на трость доктора Мортимера, называет пароду его собаки [12, 3].
Но Эко не просто составляет текст из цитат, он переосмысливает эти цитаты и помещает их в новый контекст, подобно Менару, герою рассказа Борхеса «Пьер Менар, автор "Дон Кихота"». Это, без сомнения, один из самых известных рассказов аргентинского писателя, оказавший большое влияние не только на литературу, но и на искусство, философию, литературную критику и эстетику. Рассказ приобрел массу разных интерпретаций. В рамках аналитической философии рассказ поднимает вопрос о сущности предмета искусства и о роли желания мастера в процессе его создании [13, 233-244]. В мире литературной критики 1960-1970-х гг. этот рассказ интерпретировался как пример отсутствия миметической природы в произведениях искусства модернизма [14].
Пьер Менар решает написать несколько страниц, которые дословно повторили бы текст «Дон Кихота» Сервантеса, но при этом являлись бы самостоятельным произведением. Согласно рассказчику, версия «Дон Кихота» Пьера Менара несет в себе больше смыслов, чем версия Сервантеса, так, текст Менара «бесконечно более богат по содержанию. (Более двусмыслен, скажут его хулители; но ведь двусмысленность — это богатство)» [5, 104]. Менар, таким образом, открывает совершенно новое литературное пространство — пространство «намеренных анахронизмов» и «ложной атрибуции». Рассказчик допускает, что теперь благодаря Пьеру Менару в процессе интерпретации читатель не обязан ограничивать текст смыслами того времени, когда он был написан. Например, можно читать «Одиссею» Гомера так, будто она была написана не до «Энеиды», а после нее. Новый контекст откроет читателю совершенно другую «Одиссею».
Очевидно, прочтение «Дон Кихота» Пьера Менара отличается от прочтения «Дон Кихота» Сервантеса, потому что Менар привносит в свой текст новые пласты смыслов, новый социальный и исторический фон, не существует подлинного, аутентичного прочтения (и написания) текста. Важную роль всегда будут играть контекст и обстоятельства, место и время.
Как признавался Эко, именно в рассказе о Менаре заключается главное влияние Борхеса на «Имя розы» [7, 75], ведь «Имя розы» — это постмодернистский роман, автор которого создает рукопись так, чтобы она точь-в-точь повторяла бы любую другую рукопись XIV в. Замысел итальянского писателя заключался в том, чтобы воспоминания, которые могли бы быть написаны неким «Адсоном», слово в слово совпадали бы с текстом самого романа Эко. Получается, Эко выступает в роли Менара, а в роли «Дон Кихота» для него выступает рукопись, которая не была написана.
Еще одним сходством является то, что в процессе создания романа Эко прибегал к литературным приемам, которые любил и часто использовал Борхес, среди них — ложная атрибуция текстов. Например, Борхес делает все, чтобы убедить читателя в существовании Пьера Менара: приводит целый список его работ, «напоминает», что он хотел сказать в некоторых из них, ссылается на напечатанный каталог его произведений некой баронессой в газете, описывает реакцию друзей на публикацию каталога и т.д. И вот мы уже уверены в существовании Пьера Менара.
Похожую уверенность испытывает и читатель «Имени розы». В романе Эко, помимо отсылок к существующим произведениям, мы видим, как автор подробно описывает в предисловии историю рукописи Адсона. «Имя розы» написано по принципу роман в романе: автор предисловия (Эко?) находит книгу, которая является
переводом на французский язык рукописи, написанной монахом в XVI в. Три начала вводят в текст три разных дискурса, три разных пласта смыслов: литературно-исторический, теолого-философский и культурологический [15, 650]. То есть, по сути, книга получается пересказом пересказа воспоминаний уже состарившегося Адсона, и читателю кажется, что Эко выступает в роли рассказчика, а не автора. Правдоподобная «легенда» рукописи вкупе с нарисованными планами аббатства и библиотеки должны пробудить в читателе веру в то, что описываемые события действительно имели место быть и Эко всего лишь посредник между читателем и рукописью.
Хорхе Луис Борхес, без сомнения, оказал огромное влияние на философию и литературу ХХ в.: «Борхес — это автор, который говорил обо всем. Невозможно найти в истории культуры темы, которой не коснулся бы Борхес» [7, 77], поэтому вполне естественно, что Эко был хорошо знаком с его творчеством. Эко был редактором журнала "Variaciones Borges", посвященного философии, семиотике и литературе, и опубликовал в нем статью о Борхесе под названием «Между Ла-Манчей и Вавилоном» [6].
У. Эко по-разному оценивает влияние аргентинского писателя на свои работы: «Вот случай, когда не совсем ясно даже мне самому, то ли я (автор В) благодаря Борхесу (автору А) пришел к Х (мировой культуре), то ли я (В) сначала открыл для себя некоторые аспекты Х, а потом заметил, насколько они повлияли на А» [7, 76]. Интересно, что сама фраза Эко отвечает духу Борхеса, стоит лишь вспомнить рассказ последнего под названием «Кафка и предшественники», идея которого заключается в том, что каждый автор сам создает своих литературных предшественников. В то же время в другой работе Эко пишет, что Борхес вместе с Джойсом являются его самыми любимыми авторами и именно они оказали больше всего влияния на его творчество [6, 57]. Важным в этом случае является то, что Борхес и его литература сопровождали Эко в процессе всей его творческой и интеллектуальной эволюции. Можно сказать, что основание концепции «открытого произведения» лежит именно в работах Борхеса, или что литературное творчество Эко есть некий итог борхесовского урока о лабиринте [16, 199].
Присутствие идей Борхеса в творчестве итальянского писателя несомненно. Те параллели между работами Борхеса и Эко, представленные в данной статье, выходят за рамки простого совпадения и оказываются свидетельством схожих взглядов писателей, а также глубокого интереса Эко к личности и творчеству Борхеса. Эко не просто использует произведения Борхеса в качестве отсылок внутри своих интертекстуальных работ, он наделяет свои романы духом идей аргентинского автора.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Поппер К. Эволюционная эпистемология // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики / Сост. Д.Г. Лахути, В.Н. Садовский, В.К. Финн; Пер.с англ. Д.Г. Лахути; Вступ. статья и общая редакция В.К. Финна. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 464 с.
2. Эко У. Шесть прогулов в литературных лесах / Пер. с англ. А. Глебовской. СПб.: «Симпозиум», 2002 288 с.
3. Bloch W.G. The unimaginable mathematics of Borges' Library of Babel. Oxford: Oxford University Press, 2008. 192 p.
4. Эко У. Имя розы: Роман. Заметки на полях «Имени розы»: Эссе / Пер. с итал. Е. Костюкович; Предисл. автора; Послесл. Е. Костюкович, Ю. Лотмана. СПб.: «Симпозиум», 2000. 677 с.
5. Борхес Х.Л. Собрание сочинений: В 4 т. СПб.: Амфора, 2011. Т. 2. 847 с.
6. Eco U. Between La Mancha and Babel // Variaciones Borges. 1997. 4. P. 51-62.
7. Эко У. О литературе: Эссе. М.: CORPUS, 2016. 190 с.
8. Butler R. Borges' short stories. N.Y.: Continuum International Publishing Group itd., 2010. 150 p.
9. Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского сверен и отредактирован Ц.Г. Арзаканяном и М.И. Иткиным; Прим. Ц.Г. Арзаканяна. М.: Эксмо, 2010. 736 с.
10. Lauretis T. de. Gaudy rose: Eco and narcissism // Techologies of gender: Essays on theory, film, and fiction. Indiana University press, 1987.163 p.
11. Эко У. Открытое произведение: Форма и неопределенность в современной поэтике. СПб.: Академический проект, 2004. 384 с.
12. Doyle A.C., sir. The Hound of the Baskervilles. Garden City; N.Y.: Doubleday, 1974. 136 p.
13. Carrier D. Art without its artists? // British Journal of Aesthics. 1982. 22. P. 233-244.
14. Cascardi A.J. Mimesis and Modernism: The case of Jorge Luis Borges / Literary philosophers: Borges, Calvino, Eco. N.Y.: Routledge. 2002. P. 109-128.
15. Лотман Ю. Выход из лабиринта // Эко У Имя розы: Роман. Заметки на полях «Имени розы»: Эссе / Пер. с итал. Е. Костюкович; Предисл. автора: Послесл. Е. Костюкович, Ю. Лотмана. СПб.: «Симпозиум», 2000. 677 с.
16. GraciaJ.E.,KorsmeyerC., GascheR. (eds). Literary philosophers: Borges, Calvino, Eco. N.Y.: Routledge, 2002. 288 p.
REFERENCES
1. Popper K. Evolutsionnaya epistemologiya // Evolutsionnaya epistemologiya I logika sotsialnykh nauk: Karl Popper I ego ktiyiki / Sost. D.G. Lakhutin, V.N. Sa-dovskiy, V.K. Finn; Per.s angl. D.G. Lakhutin, vstupitelnaya ststiya I obshchaya redaktsiya V.K. Finn, M.: Editorial URSS, 2000. 464 p. (In Russ.)
2. Eco U. Shest progulok v literaturnykh lesakh / Per.s angl. A. Glebovsky. SPb.: "Simposium", 2002. 288 p. (In Russ.)
3. Bloch W.G. The unimaginable mathematics of Barges' Library of Babel. Oxford: Oxford University Press, 2008. 192 p.
4. Eco U. Imya rosy: Roman. Zametki na polyakh "Imeni rosy": Esse / Per. s ital. E. Kostyukovich; Predisl. avtora; Poslesl. E. Kostyukovich, U. Lotmana. SPb.: "Simposium", 200. 677 p. (In Russ.)
5. Borges X.L. Sobranie sochinenii: V 4 t. SPb.: Amfora, 2011. 847 p. (In Russ)
6. Eco U. Between La Mancha and Babel // Variaciones Borges. 1997. 4. P. 51-62.
7. Eco U. O literature: Esse. M.: CORPUS, 2016. 190 p. (In Russ)
8. Butler R. Borges' short stories. N.Y.: Continuum International Publishing Group itd., 2010. 150 p.
9. Kant I. Kritika chistogo razuma / Per. s nem. N. Losskogo sveren I otredaktirovan Ts.G. Arzakanyanom i M.I. Itkinym; Prim. Ts.G. Arzakanyana. M.: Eksmo, 2010. 736 p. (In Russ)
10. Lauretis T. de. Gaudy rose: Eco and narcissism // Techologies of gender: Essays on theory, film, and fiction. Indiana University press, 1987. 163 p.
11. Eco U. Otkrytoe proizvedenie: Forma i neopredelennost v sovremennoi poetike. SPb.: Akademicheski proekt, 2044. 384 p. (In Russ.)
12. Doyle A.C., sir. The Hound of the Baskervilles. Garden City; N.Y.: Doubleday, 1974. 136 p.
13. Carrier D. Art without its artists? // British Journal of Aesthics. 1982. 22. P. 233-244.
14. Cascardi A.J. Mimesis and Modernism: The case of Jorge Luis Borges / Literary philosophers: Borges, Calvino, Eco. N.Y.: Routledge, 2002. P. 109-128.
15. Lotman Yu. Vykhod iz labirinta // Eco U. Imya rosy Imya rosy: Roman. Zametki na polyakh "Imeni rosy": Esse / Per.s ital. E. Kostyukovich; Predisl. avtora; Poslesl. E. Kostyukovich, U. Lotmana. SPb.: "Simposium", 2000. 677 p. (In Russ.)
16. Gracia J.E., Korsmeyer C., Gasche R. (eds). Literary philosophers: Borges, Calvino, Eco. N.Y.: Routledge, 2002. 288 p.
Информация об авторе: Сазонова Анна Игоревна — аспирант кафедры философия языка и коммуникации философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (916) 370-33-28; annette22saz@gmail.com
Information about the author: Anna I. Sazonova - postgraduate student, Department of Philosophy of Language and Communication, Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University, tel.: +7 (916) 370-33-28, annette22saz@gmail.com
Поступила в редакцию 21.12.2020; принята к публикации 25.06.2021
