CC BY
9
figure as Descartes will make it possible to consider philosophical historiography as an effective tool for understanding the peculiarities of domestic philosophy.
Keywords: Descartes, philosophical figure, Marxism, domestic philosophy, B. Bykhovsky, V. Asmus, V. Sokolov, M. Mamardashvili.
Nina Y. Ignatova, doctor of philosophy, professor, n.iu.ignatova@urfu.ru Russia, Nizhny Tagil, Technological Institute (branch) of the Ural Federal University
УДК 1(091) 001: 10.24412/2071-6141-2023-2-192-203
ВЛИЯНИЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ НА ЭВОЛЮЦИЮ КОНЦЕПЦИИ СУБЪЕКТА НА РУБЕЖЕ Х1Х-ХХ ВЕКОВ
С.С. Русаков
Исследуется ряд философских нарративов на рубеже Х1Х-ХХ веков в англоамериканской интеллектуальной традиции, повлиявших на формирование представлений о концепции субъекта. Автор отмечает, что марксизм, психоанализ и доминировавшее неокантианство были не единственными философскими парадигмами в указанный период, и подчеркивает необходимость рассмотрения интерпретации субъекта предшественниками аналитической философии. В работе используется исторический и сравнительный анализ, а также критический и концептуальный методы, направленные на уточнение основных понятий, разработанных представителями данных философских теорий, и их вклада в историю философии. К основным выводам можно отнести следующие: 1) концепция эмпирической автономности субъекта Дж. Э. Мура стала первой попыткой неореализма ослабить влияние английского неогегельянства в начале XX века; 2) Б. Рассел разработал концепцию субъекта высказывания, но столкнулся с невозможностью разрешить проблему соотношения человеческого сознания и многообразия нерациональных знаний о мире; 3) Л. Витгенштейн, завершая развитие неореализма, сформулировал концепцию субъекта коммуникации и разрешил проблему соотношения субъекта и объекта с помощью концепции языковых игр, вводя интерсубъективность как инструмент соотношения форм жизни, т. е. сознания индивидов.
Ключевые слова: Дж. Э. Мур, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, неореализм, антиреализм, аналитическая философия, субъект, субъективация, языковые игры, интерсубъективность.
Цель исследования состоит в анализе философских концептов, появившихся в русле новых интеллектуальных тенденций конца XIX — начала XX вв., и определении степени их влияния на концепцию субъекта, сложившуюся в западноевропейской философии. В статье рассматривается
становление ранней аналитической философии, если под ранней стадией ее развития понимать британское направление (неореализм Дж. Мура, логический атомизм Б. Рассела и философию языка Д. Витгенштейна), а под поздней стадией — американское направление (С. Крипке, Дж. Серл, Д. Деннет, Т. Нагель и др.).
Поскольку аналитическая философия базировалась на ярком антиметафизическом пафосе, сциентизме и панлогизме, по большинству вопросов она расходилась с традицией континентальной философии. Хотя проблему различения смысла и значения языка ввел в философский дискурс Г. Фреге в 1879 году в своей знаменитой работе «Исчисление понятий», именно аналитическая традиция поставила на первое место необходимость анализа значения языка в концепции субъекта. Кроме того, работы дуэта Фреге-Гуссерль в значительной степени предвосхитили интеллектуальный спор сторонников антипсихологизма с приверженцами популярной благодаря сильнейшему влиянию немецкой классической философии на британских философов традицией психологизма.
Как Дж. Э. Мур, так и Б. Рассел в конце XIX — начале XX вв. обрушились на господствовавшие в те годы в Великобритании учения абсолютного идеализма (Т. Х. Грин, Ф. Брэдли, Дж. Мактаггарт), разработав основополагающие установки аналитического подхода. «В отличие от Рассела, опиравшегося на новую — математическую — логику, Мур обратился к естественному языку и способам выражения в нем реалистических убеждений здравого смысла» [1, с. 12]. Идеи Мура тесно связаны с Шотландской школой здравого смысла Т. Рида, но осложнены присущим ему особым сократическим стилем философствования.
Основные идеи Дж. Э. Мура можно проследить по трем ключевым статьям: 1) концепция независимости объекта познания в статье «Опровержение идеализма» 1903 года [2]; 2) понятие самоочевидных положений (трюизмы, очевидности) в статье «Защита здравого смысла» 1925 года [3]; 3) метод перефразировки в статье «Доказательство существования внешнего мира» 1939 года [4].
Статья «Опровержение идеализма» является ключевой для понимания терминологии Дж. Э. Мура. Здесь он анализирует ощущение (англ. «sensation»), разделяя субъективную модальность ощущения (англ. «consciousness») и объективную модальность ощущения (англ. «awareness»). Первое отражает то, что субъект получает от восприятия объекта, а второе отвечает за содержание самого объекта. Приверженцы наивного реализма настаивали бы на приоритете второй составляющей всякого ощущения, но с позиций неореализма Дж. Э. Мур предполагает, что непосредственное восприятие и существование чего-либо не тождественны [5, с. 53].
Статья «Защита здравого смысла» (1925) была нацелена на критику спекулятивной философии и полностью посвящена обоснованию настоль-
ко очевидных для любого человека положений, что даже осуществить их перефразировку нет необходимости. К примеру, фразы «в настоящее время существует живое человеческое тело, которое является моим телом» или «кроме него существуют другие тела» обладают сильным изначальным смыслом, так что попытка их отрицания или отрицания их производных (например, сомнения о ходе времени или наличии пространства, о материи или причинности) приведет к самопротиворечию и абсурду.
Третья статья «Доказательство существования внешнего мира» посвящена анализу кантианской проблемы доказательства существования вещей вне нас. Используя метод лингвистической перефразировки, Дж. Э. Мур утверждает, во-первых, что фраза «вне нас» тождественна фразе «вне нашего сознания», во-вторых, фраза «вне нашего сознания» может быть модифицирована до фразы «вещи, с которыми мы сталкиваемся в пространстве» (поскольку сознание непространственно). Следовательно, все, что находится вне сознания человека и тем самым входит в число объектов действительного и возможного опыта, должно быть признано существующим вне нас, т. е. объективным.
Таким образом, концепция субъекта в работах Дж. Э. Мура развивалась в русле его концепции познания, выражающейся в признании объективной данности человеку в его ощущениях реально существующих объектов. Воспринимая чувственные данные (англ. «sense-data»), человеческое сознание выстраивает отношения с окружающим миром. Следовательно, человек как субъект обладает познавательной автономностью, но только в условиях рефлексивного взаимодействия со своими ощущениями, не затрагивая метафизические проблемы. В вопросах этики этот принцип сохраняется, и нравственность рассматривается им с позиций практической полезности, а не через призму трансцендентальных ценностей [6, с. 157]. Подобные представления об эмпирической автономности, подкреплённые доводами «школы здравого смысла», заходили в тупик при осмыслении взаимодействия не просто субъекта и объекта, а соотношения высказывания человека как субъекта и объективной реальности. Именно эту проблему впоследствии разрабатывал Бертран Рассел.
Логический атомизм Б. Рассела является разновидностью неореализма, в чем он сам признается в статье 1924 года «Философия логического атомизма» [7]. Его представления о субъекте, как и многие другие философские концепции, появились в результате открытого противостояния английскому неогегельянству или, проще говоря, абсолютному идеализму. Реабилитируя эмпиристскую теорию познания Б. Рассел настаивал на чувственном восприятии как главном источнике знаний и механизме конструирования картины внешнего мира. Будучи одним из первых представителей аналитической философии и находясь под значительным влиянием идей Дж. Локка (понимания ограниченность позиции Д. Юма), Б. Рассел рассматривал анализ как главную функцию философии.
Раннее творчество Б. Рассела охватывает период 1910-1920-х годов, когда он последовательно формирует логический атомизм. Критикуя неогегельянскую схему Ф. Брэдли «видимость-подлинность», он, используя так называемый «инстинкт реальности», настаивал на строгом разделении «чувственного данного» (англ. «sense-data») и «универсалий» (англ. «subsistence»). В дополнении к этому он предлагает выделять два типа знаний: знание-знакомство (англ. «knowledge by acquaintance») и знание по описанию (англ. «knowledge by description»). В первом случае человек как субъект речи подбирает имена каждому конкретному объекту при непосредственном чувственном восприятии, но во втором субъект высказывания будет сталкиваться с денотатами, т. е. двусмысленностями, которые в дальнейшей коммуникации будут приводить к парадоксам мышления, где фраза может: 1) обозначать, не обозначая ничего реального («нынешний король Франции»); 2) фраза может обозначать один определенный предмет («нынешний король Англии»); 3) фраза может обозначать неопределенность (например, «человек» обозначает неопределенного человека). В любом случае Б. Рассел устанавливает исключительно логическую связь между субъектом и объектом, при этом на первый план он выдвигает именно проблему высказывания, а не проблему познания.
Написанная им в 1921 году книга «Анализ сознания» была нацелена на совмещение достижений психологии и физики, когда, став сторонником американского бихевиоризма, Б. Рассел намеревался опровергнуть точку зрения, согласно которой сознание лежит в основе психических процессов. Согласно его утверждению, зафиксировать и исследовать «состояния сознания» эмпирическим образом невозможно и следует признать различные ощущения (желание, память и др.) лишь трансформациями архаичных представлений о душе, а понятия «я думаю», «я мыслю» и т. п. — результат заблуждений о наличии некого субъекта как носителя сознания. Для того, чтобы сблизить мир психики и мир физический следует отказаться от понятия субъекта и использовать десубстанциализированный язык.
В дальнейшем Б. Рассел находился под влиянием некоторых идей У. Джеймса, в частности, его статьи «Существует ли сознание» [8], а также, судя по всему, изучал «Программу и первую платформу шести реалистов» 1910 года. В связи с этим он продолжает формировать принцип необходимости отказа от понятия субъекта и его статуса особой субстанции и принятия лишь функционального объяснения сознания, кроющегося в познании вообще. Британскому мыслителю были близки идеи У. Джеймса о единстве «чистого опыта» (англ. «pure experience»), заменяющего собой диалогику материи и духа. Тем не менее, будучи солидарным с идеей «чистого опыта» и с концепцией нейтрального монизма, он настаивал, что ощущения являются первичным источником познания, предполагая, что каждое столкновение человеческого сознания с миром является
событием (англ. «event»), что говорит о значительном влиянии на его позицию как Б. Спинозы, так и А. Н. Уайтхеда.
В 1948 году в работе «Человеческое познание. Его сфера и границы» британский философ обращается к вопросу о вере в познании и соглашается с возможным наличием внелогичных принципов познания. Предлагая концепцию пяти постулатов научного вывода, Б. Рассел завершает свой творческий путь объединением эмпиристской и рационалистской тенденций, заложив его в основу своей позиции. В этой работе большее внимание им уделяется исследованию вероятностного характера научного знания и концепции «минимальных словарей», однако эти идеи не повлияли на его представления о субъекте.
Центральной задачей логического атомизма было создание структурного единства между языком и миром. После 1930-х годов Б. Рассел постепенно стал понимать невозможность создания идеального языка даже в пределах науки. Среди его наиболее значимых идей, касающихся концепции субъекта, важно выделить идею десубстанциализированного языка, а также наиболее позднюю концепцию события. Дескриптивная теория и теория типов, разработанные им в контексте системы логики, не оказали значительного влияния на концепцию субъекта. В целом, радикальный эмпиризм Б. Рассела, постепенно переходивший в нейтральный монизм, продолжал британскую традицию примата эмпирической составляющей познавательных способностей человека, но попытка философа представить человека как субъекта, который способен организовать свое сознание, полностью совпадающее с объективным миром, не достигла своей цели.
Дальнейшее развитие неореализма продолжил австрийский философ Л. Витгенштейн. Его творчество следует четко разделять на логико-ориентированный ранний период, где заглавной работой стал «Логико-философский трактат» 1921 года, и поздний, ориентированный на «языковую игру» период, заглавной работой которого стал труд «Философские исследования» 1953 года. Если в первой работе философ настаивал на логическом и безупречном языке наук как панацее для разрешения проблемы двусмысленности, то в другой он концентрируется на ежедневной практике применения языка. Если оценивать трактовки концепции субъекта Л. Витгенштейном в течение этих двух периодов, то они диаметрально противоположны, поскольку в первом он изгоняет субъекта из своей логической теории познания, а во втором «возвращает субъекта в свою философию, но не как переживающего и интроспектирующего носителя индивидуального языка из психологизма, а как действующего субъекта, участвующего в соответствии с правилами в совместных языковых играх» [9].
Концепция раннего Л. Витгенштейна строится на основе утверждения, что мир является совокупностью фактов (а не вещей), в то время как факты могут быть зафиксированы в позициях (отношениях вещей друг к другу). Факты о мире фиксируются посредством логики, благодаря чему в
человеческом сознании они представлены как картина фактов, т. е. модель реальности со всеми существующими и несуществующими позициями (§ 2.1), формируемая мыслью (§ 3). Мысль — это суждение, наделенное смыслом, а совокупность суждений становится языком (§ 4.001). Совокупность суждений, т. е. язык, отражает существование или не-существование позиций, т. е. фактов о мире (§ 4.1) — такова связка между действительностью и сознанием человека.
Несмотря на признание в симпатиях к солипсизму (§ 5.62), Л. Витгенштейн утверждает, что у сознания нашего Я есть пределы (что сближает его с кантианскими позициями), говоря: «Мир — мой мир: это проявляется в том факте, что границы языка означают границы моего мира» [10, с. 101]. Его рассуждения приводят к тому, что он вводит концепт субъекта как определяющий границы мира (называя его «метафизический субъект» или «философское Я»), настаивая, что мыслящего субъекта нет (§ 5.631).
В дальнейших рассуждениях австрийский философ исключает волю как свойство субъекта [10, с. 123] (§ 6.373), но наделяет этику трансцендентальным статусом (§ 6.421) [10, с. 125]. Л. Витгенштейн выстраивает концепцию метафизического субъекта, где субъект является границей мира. С одной стороны, «пограничному» субъекту доступны суждения и смысл как оформление в логике всего мира фактов, с другой стороны, субъекту доступны ценности как нелогичное оформление мистического и иррационального мира. Первое доступно ему в языковой модели, второе такой формы обрести не может и должно обходиться молчанием (§ 7).
Таким образом, для понимания места мыслителя в истории философии следует учитывать, что идеи раннего Л. Витгенштейна предопределили реактулизацию солипсизма [11, с. 421], но со значительным влиянием языка как инструмента, доступного человеку. Двойственность мира в виде его разделения на субъект и теоретический объект исчезает под натиском идеи, согласно которой классического субъекта нет, а значит, ему нечего противопоставить. Само понятие «микрокосм», используемое Л. Витгенштейном, означает слияние всего объективного и субъективного в мире вообще, но с условием того, что мир может быть зафиксирован в языке. Такой переход от чистого солипсизма к чистому реализму гораздо лучше снимает проблему субъективизма, в отличие от доктрины «Г. Гегеля, где субъект изобретательно встраивается в онтологию в качестве негативности, и в отличие от Э. Гуссерля, который отбрасывает «заключенный в скобки» внешний мир» [12].
Однако почти 30 лет спустя Л. Витгенштейн пишет свою вторую крупнейшую работу, в которой пересматривает ряд своих идей. Если в «Логико-философском трактате» он работает с языком как с системой выражения фактов, т. е. как способом формирования логической картины мира, где любое предложение имеет смысл и должно отражать реальное по-
ложение вещей (т. е. предложения = факт), то в «Философских исследованиях» и далее он работает с языком как с совокупностью самых разных языковых практик — шуток, команд, пожеланий, угроз, — которые используются нами в повседневности для вызова определенной реакции и соответствующего типа поведения других людей. На этом этапе он понимает, что изначальный проект «идеального логического языка», начатый в Венском кружке, был обречен на провал, поскольку язык вообще не соотносится с миром. Укреплению этого мнения помогли сформулированные им концепции языковых игр, форм жизни и перформативности языка.
Сравнивая «Логико-философский трактат» и «Философские исследования», можно условно отметить, что место «логики» занимает теперь «грамматика естественного языка», а место «логической формы» — «формы жизни». У позднего Л. Витгенштейна логика и грамматика обладают различным содержанием, поскольку под грамматикой подразумевается глубинная грамматика естественного языка, формирующаяся языковыми играми и формами жизни, а под формальной логикой правила лишь одной из языковых игр.
Взаимодействие двух изначальных способностей, присущих человеку, — способности к действию и способности к языковому выражению — порождает дорефлективное поле первичных человеческих ориентаций, которое Л. Витгенштейн называет «формой жизни». Формы жизни объясняют только то, что человек способен пережить в опыте (нем. «Erleben»), а не рационально познать в научных категориях (нем. «Erkenne»). Языковые игры сами по себе не отражают и не описывают, а скорее конструируют мир, формируя его на основе форм жизни.
Языковая игра, если резюмировать все данные Л. Витгенштейном определения, означает процесс наименования или изобретения имен предметов, принятие определений и употребление выражений с повторяющимся значением, а также соблюдение правил употребления конкретных имен (наименований, понятий) в нашей ежедневной языковой практике (компактный вариант этого определения можно увидеть у самого Л. Витгенштейна: «Я назову языковой игрой целое, включающее язык и действия, с которыми он переплетен» [13, с. 20]). Языковая игра никогда не прибывает в единственном числе, следовательно, каждый человек постоянно находится в сети нескольких языковых игр.
Значение слова или предложения у позднего Л. Витгенштейна соотносится не с реальным объектом, а со способом его употребления отдельной персоной и использованием в конкретном языке. Таким образом, в его концепцию субъекта возвращается способность человека определять свою собственную речь на основе ситуации, а не в соотнесении с миром в целом. Теперь в компетенцию человека как субъекта входит функция подбора слов, которые в отдельной лингвистической ситуации будут соответствовать правилам их определенного употребления.
С точки зрения влияния на концепцию субъекта концепт языковой игры поднимает две основные проблемы: во-первых, проблему интерсубъективного конвенционализма, т. е. согласия и признания употребления определённых слов и соответствующих им значений всеми участниками коммуникации, а во-вторых, проблему отсутствия единого языка, а значит и системы обозначений и правил познания для человека вообще.
Перформативность, выдвигаемая Л. Витгенштейном, предполагает, что язык воссоздает сам себя, а точнее, что языковая практика и утверждает, и подчиняется некоторым правилам использования слов и значений. Его основной постулат - язык показывает свою структуру и свои правила в самих фактах его использования говорящими - намечалась уже в «Логико-философском трактате» (§ 3.326, § 3.328, § 4.022) [10, с. 31, 39], но более продуктивные идеи, строящиеся на перформативности языка, появляются именно в «Философских исследованиях», например, концепция следования правилу (§ 199) [13, с. 129]. В целом, идея перформативности языка гласит, что если языковая практика протекает нормально, говорящим не требуется никакое дополнительное знание правила, чтобы понимать друг друга. Практика является одновременно и подчиненной правилу, и утверждающей правило в его бытии в качестве такового [14].
Концепты языковых игр, форм жизни и перформативности языка были достаточно оригинальными для своего времени, хотя параллельно с австрийским философом над подобными проектами работали Э. Гуссерль, У. Джеймс, В. Дильтей, А. Щюц. Но именно идеи Л. Витгенштейна во многом предопределили развитие философии языка и философии сознания, а также в значительной степени преобразили представления о соотношении субъекта и его языка.
Нельзя обойти стороной и последние заметки Л. Витгенштейна, написанные им в преддверии 1951 года и опубликованные в 1969 году, которые в отечественных изданиях назывались «О достоверности» («On Certainty»). Произведение, начинающееся со ссылки на знаменитый эпистемологический аргумент Дж. Э. Мура, концентрируется вокруг идеи, согласно которой человеческое мышление преимущественно основано на вере, т. е. знаниях, которые принимаются им на веру, не требуя каких-либо доказательств их неопровержимости. «Приучаясь верить во множество различных идей и фактов, ребёнок постепенно разделяет их на незыблемые фундаментальные положения и то, что впоследствии подлежит переосмыслению или проверке. При этом выявление подобных "ошибок" или противоречий возможно только в уже сложившейся системе знаний, когда "человек уже должен судить согласно с человечеством"» [15, с. 341]. Человек первоначально не выбирает языковые игры, т. е. правила, по которым будет строить свою картину мира, а скорее картина мира постепенно выстраивается в качестве некого фона, складывающегося из получаемых с опытом знаний в ходе практических языковых игр. В 1940-1950-х годах
Б. Рассел обращается к идеям Д. Юма и развивает схожие идеи, допуская существование «фактов», которые, в отличие от «опыта», объективны, но объективность их основана лишь на «вере» в бытие внешнего мира.
Иными словами, в последних работах Л. Витгенштейн встраивает в свою теорию концепцию социально-культурной интерсубъективности. Он переосмысливает то, с чего начинался реализм, т. е. идеи Дж. Э. Мура о здравом смысле как основании деятельности познающего субъекта. В основу человеческой субъективности кладется знание, встраиваемое в нее подобно мифологии или религии, где первоначальные правила игры работают для множества дальнейших языковых игр. Субъектность каждого человека при этом не растворяется, поскольку мировоззрение человека способно трансформироваться под влиянием Другого или из-за глубоких экзистенциальных кризисов. Тем не менее, существуют языковые игры, в которых обоснования верности убеждений всегда доходят до определённого предела, за которым оно перестаёт иметь смысл, как например это происходит с религиозными убеждениями, воспитываемыми с детства. Таким образом, проблема возможности «личного языка», сформулированная австрийским философом еще в «Философских исследованиях», разрешилась в пользу необходимости соблюдения языковых правил всеми членами языкового сообщества.
Творчество позднего Л. Витгенштейна можно отнести к антиреализму, который внутри аналитической философии закрепился через концепцию «значение как употребление». Этой проблеме посвящена статья В. А. Ладова «Антиреализм позднего Л. Витгенштейна» [16], где исследователь разбирает как общепринятые, так и радикальные интерпретации витгенштейновского конвенционализма. Беря в качестве рабочей интерпретации ее ортодоксальный вариант (М. Даммит [17]), мы можем понимать идею языковой игры Л. Витгенштейна следующим образом. Критикуя классический объективистский подход, где под значением конкретной языковой единицы понималась определенная сущность, австрийский философ связывает значение всякой языковой единицы с конкретной локальной коммуникативной средой. На человека как агента языковой коммуникации может влиять вся совокупность социокультурных, исторических, эмоционально-психических факторов среды, в которой он находится. Значит, если рассматривать такой подход в более широком контексте, мы вынуждены признать, что не существует ни одного фундаментального пласта познания, где бы все значения строго и точно сводились друг к другу. С другой стороны, существует множество не сводимых друг к другу онто-эпистемологических позиций, а значит границы познаваемого и непознаваемого возможны лишь субъективно, но отнюдь не объективно.
Все вышесказанное приводит философию Л. Витгенштейна к идее о человеке-субъекте как об автономном агенте, обладающим рядом языковых пластов, который не имеет при этом фундаментальных оснований для
интерсубъективной коммуникации, поскольку нет средства универсализации множества языковых игр. Если в бытовой ситуации большая часть людей готова достичь согласия в употреблении тех или иных имен и значений, то в более сложных условиях других сфер общественной жизни у людей нет достаточных оснований определять ту или иную языковую игру как истинную. Иными словами, человек как субъект обладает языковой автономностью, но не обладает ни средством верификации истинности собственных знаний, построенных на употребляемом языке, ни способностью объединиться с другими людьми для выработки метода поиска истинных знаний.
Подобно идеям Э. Гуссерля и его неокартезианской концепции субъекта [18] решающая роль отводится интерсубъективности, выраженной в социальном и культурном единстве различных сообществ. Сохраняется автономность субъекта, но концепция форм жизни и языковых игр превращает ее в значительную проблему для человека. Язык обладает такой же независимостью и представляется особого рода реальностью, отличающейся как от внутренних связей субъекта, так и от внешних трансцендентальных условий. Следовательно, концепция познающего рационального субъекта картезианского типа и идея «cogito ergo sum» подрывается Л. Витгенштейном изнутри. Кризис концепции субъекта в рамках аналитической философии продолжается до сих пор и является предметом исследования в философии языка и когнитивистике.
Неореализм в Великобритании представляет собой оригинальное и важное направление в философии XX века, которое не только «расчистило» дорогу неопозитивизму, но и внесло свой вклад в понимание концепции субъекта. Можно сказать, что философская линия Мур-Рассел-Витгенштейн — это последовательная проработка проблемы соотношения субъекта и объекта с языком, порождающая трансформацию концепции эмпирического субъекта: субъект познания Дж. Э. Мура — субъект высказывания Б. Рассела — субъект коммуникации Л. Витгенштейна.
Список литературы
1. Аналитическая философия: Становление и развитие. Вступ. статья А.Ф. Грязнова. М.: Дом интеллектуальной книги, Прогресс-Традиция, 1998. 528 с.
2. Moore G.E. The Refutation of Idealism // Mind, New Series. Oxford University Press on behalf of the Mind Association. 1903. V. 12, №№ 48. P. 433-453.
3. Мур Дж.Э. Защита здравого смысла // Аналитическая философия: становление и развитие (антология). М., 1998. С. 130-154.
4. Мур Дж.Э. Доказательство внешнего мира // Аналитическая философия: Избранные тексты. М., 1993. С. 66-84.
5. Грязнов А.Ф. Аналитическая философия. М.: Высшая школа, 2006. 375 с.
6. Мур Дж.Э. Принципы этики. М.: Прогресс, 1984. 327 с.
7. Russell В. The Philosophy of Logical Atomism. Open Court, La Salle. 1993. P. 157-181.
8. James W. Does Consciousness Exist? // The Journal of Philosophy, Psychology and Scientific Methods. 1904. V. 1. № 18. P. 477-491.
9. Сорина Г.В. Коммуникативное пространство психологизма и антипсихологизма (на примере философии Л. Витгенштейна — раннего и позднего) // Пространство и Время. 2015. № 3 (21). С. 51-60.
10. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: Издательство АСТ, 2019. 160 с.
11. Бибихин В.В. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005. 576 с.
12. Данько С.В. Отменил ли Витгенштейн философию? // Vox. Философский журнал. 2013. № 15. С. 171-190.
13. Витгенштейн Л. Философские исследования. М.: Издательство АСТ, 2018. 352 с.
14. Моисеева А.Ю., Зайкова А.С. Л. Витгенштейн и перформатив-ный поворот // Epistemology & Philosophy of Science. 2020. № 3. С. 44-49.
15. Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. М.: Издательство «Гнозио», 1994. 612 с.
16. Ладов В.А. Антиреализм позднего Л. Витгенштейна // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2009. № 3 (7). С. 68-75.
17. Dummett M. Wittgenstein's Philosophy of Mathematics // The Philosophical Review. 1959. V. 58. P. 324-348.
18. Русаков С.С. Концепция субъекта в философии Э. Гуссерля // Философия и культура. 2021. № 4. С. 35-44.
Русаков Сергей Сергеевич, канд. полит. наук, доц., rusakovsergey456@gmail.com, Россия, Гатчина, Государственный институт экономики, финансов, права и технологий
THE INFLUENCE OF ANALYTICAL PHILOSOPHY ON THE EVOLUTION OF THE CONCEPT OF THE SUBJECT AT THE TURN OF THE XIX-XX CENTURIES
S.S. Rusakov
This article is devoted to the study of a number of philosophical narratives at the turn of the 19th-20th centuries in the Anglo-American intellectual tradition that influenced the formation of the concept of the subject. The author clarifies that Marxism, psychoanalysis and the dominant movement of neo-Kantianism were not the only philosophical paradigms in that period, and insists on the need to analyze the influence of the predecessors of analytical philosophy. The work uses historical and comparative analysis, as well as critical and conceptual methods aimed at identifying the main concepts of this philosophical movement and
clarifying the place of their ideas in the history of philosophy. The main conclusions include: 1) G. E. Moore's concept of empirical autonomy of the subject was the first attempt of neore-alism to weaken the influence of English neo-Hegelianism at the beginning of the 20th century; 2) B. Russell developed the concept of the subject of the utterance, but faced the inability to solve the problem of the relationship between human consciousness and the diversity of irrational knowledge about the world; 3) L. Wittgenstein, completing the development of neo-realism, formulated the concept of the subject of communication and solved the problem of the relationship between the subject and the object with the help of the concept of language games, introducing intersubjectivity as a tool for the correlation of life forms, i.e. the consciousness of individuals.
Keywords: J. E. Moore, B. Russell, L. Wittgenstein, neorealism, anti-realism, analytic philosophy, subject, subjectivation, language games, intersubjectivity.
Rusakov Sergei Sergeyevich, Candidate of Political Sciences, associate professor, rusakovsergey456@gmail.com, Russia, Gatchina, State Institute of Economics, Finance, Law and Technology
